СТОП! СНЯТО!
Люди слишком самонадеянны. Я понял это, лежа в больничной палате, заполненной тишиной напополам с монотонным, ставшим уже привычным, звуком аппарата жизнеобеспечения, где вздыхала и пульсировала зеленая ниточка моей уходящей жизни. Мне было 55 лет, когда я узнал, что совсем скоро умру. И хотя каждому наверняка есть, чем гордиться в этой жизни, никто и никогда не станет хвалиться тем, что болен неизлечимой болезнью.
Не-из-ле-чи-мая - какое упрямое слово... Вот вам и смертный приговор, а я осужденный. "За что?!" - извечная и непреложная мысль-пионер, которая истерично бьется в глубине сознания гордого человека. За что? Да за то, что не думал о душе в то время как молодость резвилась в крови, подбрасывала сумасбродные идеи, заставляла искать признания, добиваться и желать невозможного и порой запретного... Если бы меня спросили, чем я живу, тогда, лет 20-30 назад, я ответил: "Бери от жизни все". У меня не было времени и желания задуматься над тем, что эта самая жизнь - большая вода с подводными камнями и рифами, которые старательно и с любовью к человеку нанесены Богом на карту его души - чтобы предостеречь от ошибок. Но разве смотрел я на эту карту? Разве сверялся с ней? Нет. Я несся на своем утлом суденышке с бравым названием "Живем один раз", невзирая ни на что и самонадеянно думая, что всегда буду на волне...
Я был актером многих ролей - в том числе и по призванию. Как и многие, я был сыном своих родителей, был учащимся, мужем, другом, врагом, грешником, праведником... Но самой главной, самой желанной для меня ролью была роль отца. В 23 года я женился осознанно и по любви. Первые два года мы жили с супругой душа в душу, но потом начался мой карьерный рост, я постепенно вживался в роль востребованного и знаменитого актера, а это означало, что семейное счастье я вкушал от силы два раза в неделю, а в периоды особой занятости - и раз в месяц. К тому времени у нас с женой уже была годовалая дочурка. Я сильно любил ее и хотел, чтобы после развода она осталась со мной. Но судья вынес другое решение, справедливо заметив, что актерская среда требует постоянного присутствия в ней если не телом, то душой уж точно, а посему мне было разрешено быть отцом только по выходным и в перерывах между съемками. Все во мне противилось этому решению, но мне ничего не оставалось, как согласиться на выдвинутые условия, иначе я лишился бы и этой малой возможности видеть дочь.
Вскоре она вышла из нежного возраста, когда детская душа противится всему навязанному, всему тому, что может убить в ней непреложную веру в своих родителей, в то, что они самые лучшие на свете. Она слишком рано начала понимать, что кино - это идол, которому я поклонялся и служил 24 часа в сутки и 365 дней в году. Даже когда я находился рядом, в глазах моей дочери угадывалась тоска. Каждые выходные были для нее не веселым праздником, а предвкушением новой разлуки со мной. В какой-то момент я подумал, что не могу так мучить свою дочь, и решил сократить наши встречи до одного раза в месяц. Каким же болваном я был, думая, что это поможет нам сохранить теплые отношения! И я не мог найти менее подходящего времени для подобного решения, чем переходный возраст. Протест был неминуем - моя дочь замкнулась в себе и наотрез отказалась видеться со мной. Мы отдалились друг от друга, и, как я думал, уже навсегда.
Но время действительно лечит раны, и с годами моя дочка смягчилась в отношении ко мне. Мы созванивались с ней, изредка ходили в рестораны или в кино на премьеры с моим участием. Потом она вышла замуж и переехала в другой город. Я продолжал жить на съемочной площадке, крутить романы с женщинами и спускать заработанные деньги на шикарные безделушки. Но каждый раз, оставаясь наедине с собой, я вспоминал прежние годы, перебирал в уме сыгранные роли и понимал, что самая главная моя ипостась не выдерживает никакой критики. Хорошим отцом я так и не стал, как не был я и достойным человеком. Эта мысль надолго выбила меня из колеи, я не находил себе места, пока наконец не взял отпуск и не отправился в город, где жила моя дочь со своей семьей.
Я приехал на этот милый островок счастья в безбрежном океане людских забот и проблем и с удивлением обнаружил, что моя дочь и ее муж были, как это говорят, двумя половинками одного сердца. Она, жизнелюбивая и веселая, и он, уравновешенный спокойный интеллектуал с отличным чувством юмора. Я пробыл в их доме несколько дней и ни о каком времени не вспоминал спустя годы с таким теплом и радостью на душе. Но через две недели после моего визита дочь погибла в автокатастрофе, и у радостных воспоминаний появился привкус боли. Каждый день я не уставал благодарить Бога за то, что перед расставанием я нашел в себе силы сказать дочери, как сильно я люблю ее, и попросить прощения за то, что так и не смог стать таким отцом, о котором она мечтала. Моя дочь в тот день плакала у меня на плече, но это были слезы счастья, потому что она снова обрела меня - потерянного в житейской круговерти.
Внезапная смерть дочери все перевернула в моей жизни, потому что нет ничего страшнее того, когда дети уходят раньше своих родителей. На тот момент мне было уже 50 лет, и я оставил кинобизнес, бросил пить, курить, продал свой коттедж и машину, пожертвовав все деньги в детские дома. Мне необходимо было избавиться от груза прошлой жизни, скинуть с плеч тяжеленный рюкзак, который я сам на себя и взвалил. На оставшиеся деньги я купил себе небольшой дом в милой деревеньке вдали от большого города и начал писать мемуары под названием "Стоп! Снято!". Я затеял это вовсе не ради прибыли, а ради того, чтобы переосмыслить заново пройденный путь.
Несколько лет я посвятил своей книге, но так и не успел закончить ее, поскольку новое известие - о неизлечимой болезни - всколыхнуло мою размеренную и, как мне казалось, достойную жизнь. Я снова оказался слишком самонадеян и горд, подумав, что мемуары могут очистить мою душу от накопившейся в ней грязи. И тогда я понял, к чему шел все это время. Моя душа жаждала очищения и прощения, и я впустил в свое сердце Бога.
Отлежавшись какое-то время в больнице, я, вопреки воле врачей, вернулся домой в деревню и сразу же пошел в церквушку, скромно стоящую на пригорке в окружении соснового леса. Я прикипел душой к этому благодатному месту, где отныне дневал и ночевал, как когда-то на съемочной площадке. Но разница была в том, что здесь, вблизи Бога, не было и тени наигранности и искусственности. Все было живо и спокойно, и моя душа радовалась, соприкасаясь с вечностью. Мои дни утекали как вода сквозь пальцы, но я не ощущал времени. Я знал, что у Бога нет смерти и горя, хотя болезнь терзала и мучила меня не переставая. И вот однажды я понял, что умру - не когда-нибудь, не завтра, а именно сегодня. Я пришел в церквушку и упал на колени перед иконами, оплакивая свою никчемную и пустую жизнь длиною в полвека. И в какой-то момент в меня пролилась неизъяснимая легкость, я словно оторвался от земли, а затем, спустя секунду (или тысячелетие?) знакомый девичий голос произнес: "Здравствуй, папа!"
Евгения Краева,
24-07-2006
|