Всем безвинно репрессированным людям - посвящается.
Василий-"Василек". + 16
Команды звучали громко и перебивая друг друга.
На немецком и русском языках.
- Антретен - стройся! Шнель - быстро! - Усталые, грязные, каждый второй раненый, перевязанный кровавыми бинтами, люди прыгали из грузовиков и становились в подобие строя. Чёрные тучи с острыми краями нависли над ними, словно злобные псы оскалили свои пасти, чтобы полностью проглотить их. Даже небо здесь было чужое, безжалостное. Усердствуя с матерщиной, а где пинками и тычками, немцам помогали, одетые в форму СС - зондер команда, состоящая в основном из выходцев с западной Украины, громко кричащих и на русском с украинским акцентом.
- Сволочи, быстрее! - команда звучала около каждого грузовика, пока все "человеческое мясо" не спрыгнуло из машин и не построилось в четыре ряда у ворот. Около шарфюрера СС, Франка Мюллера, командовавшего приёмом и построением пленных, крутился огромного роста детина с чистой правой петлицей, стегавший нагайкой людей направо и налево. Это ротенфюрер СС, Никола Миколайчук, возглавлявший банду подонков и убийц, собранных со всего Закарпатья. Зверствуя, убивая людей на территориях Белоруссии и Украины, отряд под его руководством, был переведён для охраны и соблюдения порядка в концлагерь N, где особая жестокость даже приветствовалась. Получив подкрепление из такой же мрази - двадцать четвертой горной дивизии СС, отряд был беспрекословным помощником немцам в истреблении военнопленных в лагере. Здесь за людей не считали никого! Каждый день полсотни, а то и сотня новоприбывших. Ещё более зверствовать стали, когда дела на фронте стали хуже некуда и фронт стал стремительно приближаться к границам самой Германии. Поражение, а значит и неотвратимость наказания за все свои злодеяния, заставляли немцев, а тем более их прихвостней, быть ещё более жестокими, хотя куда более...
Строй, в котором оказался Василий, насчитывал около сотни. Восемьдесят семь - как оказалось при подсчёте. Далее, крича и плача от горя, построены женщины, у которых тут же были отобраны дети. Дети, рыдая и крича, были немедленно уведены особой, одетой в форму СС. Это обершарфюрер СС - Ингрид Фишер, возглавлявшая медицинскую команду в лагере. Впрочем отношение к медицине, этот отряд имел минимальное. А вот в конвейере смерти, самое прямое. Из двадцати бараков, расположенных в концлагере и насчитывающих по две сотни людей каждый, два выделялись особо. Здесь были детские бараки! Собранные со всех захваченных территорий большой страны, дети были здесь особый контингент. Фронту, раненным солдатам, нужна была кровь. Много крови! Для этого и собраны были они. Совсем не арийцы. И совсем не голубой, а с нормальной, красной, человеческой кровью. Этим и занималась Ингрид Фишер. Все во имя Фюрера и третьего рейха!
Далее, позади всех бараков, огромное двух-этажное здание с двумя торчащими из крыши длинными трубами. Это и был апогей конвейера. Газовая камера! Из труб которой, каждодневно поднимались в небо клубы чёрного дыма. Каждый день, десятки и десятки людей, истощённых и больных, стояли перед огромными дверьми, и ждали команды, сделать последние шаги на этом свете. Плакать уже у многих, просто не было сил. Оглядываясь и окидывая затуманенным взором окрестности, натыкаясь взглядом только на бараки и на вышки, возвышающиеся над колючей проволокой, на которых за ними неусыпно зорко следили автоматчики, некоторые даже охотно переступали порог "душегубки", со словами:
- Да пошла такая жизнь! -... "Каждому свое" - это библейское выражение, возвышалось над воротами лагеря, откуда возврата больше нет. Свобода, только через это здание. Раз и... навсегда!
Два здания были отданы женщинам. Сюда сгонялась только сила, способная работать, впрочем, как и во весь лагерь. Часть женщин обслуживала лагерь. Обстирывала, убиралась в офицерских казармах, остальные поставлялись в немецкие хозяйства, как рабочая сила. Бюргеры охотно брали таких помощников. Лентяев здесь не держали. Трудолюбивые и минимум еды. Беспрекословное выполнение всех команд, вплоть до роли любовниц. Родившихся от этой связи детей, ценили особо. Как же, в них вливалась голубая кровь! Детей сразу изымали и увозили в неизвестном направлении.
Василий с военнопленными, уже битый час стояли, построившись около барака номер 2. Их осталось двадцать. Остальных рассортировали по другим баракам. Рядом стоял друг детства - Серега. Судьба не давала им расстаться с той минуты, когда оба были добровольцами призваны на фронт. Надо же, оба с первого класса даже сидели за одной партой, съели не один пуд соли. Обоим предстоит и смотреть смерти в глаза. И их с Серегой далёкое село за Уралом, расположенное на высокой горе, среди вековых сосен и дубов, протекающей внизу быстрой реки, казалась какой-то нереальностью. - "Неужели это было"?!
Штурман СС, Григорий Савченко, к которому обращались другие полицаи, называя просто - Гриня, стоял перед строем пленных, широко расставив ноги. С детства тугодум, в школе дразним за плохую успеваемость, обделённый девчоночьем вниманием, он вырос, затаив злобу на весь мир. Война выплеснула её, как гной из нарывавшей раны. И эта злоба не знала границ! Замучить до смерти, это про него. Это, как оргазм, получаемый им, удовлетворяя себя по ночам. Небольшого роста, рано полысевший, Гриня, важно надув щёки, осматривал настороженным взглядом, истощённых людей,
- Повторяю в последний раз. За любую провинность, последует жестокое наказание. Поняли вы, ослы?
В ответ тишина. Каждый думал, добраться бы быстрее до нар и спать. Дорога вымотала всех. Сначала двое суток по железке, потом на грузовом. Вся еда, похлебка из картофельной шелухи, на одной из станций. Рядом с Василием, тихонько стонал Серега. Никак не отойдет от контузии. Это был первый настоящий, впрочем и последний бой. Быстро окружив их батальон, немцы открыли беспощадный огонь. Отстреливались до последнего патрона. И если бы не взрыв снаряда рядом, может быть и прорвались, ушли бы в лес. Но... Очнувшись Василий, вскочил, отряхнул с себя землю. Видит, лежит Серега, обхватив руками голову, из ушей кровь. Сам пошатываясь, поднял Сергея.
- Надо уходить! - сказал другу или только открыл рот, чтобы сказать. Сам не понял. Был слегка контужен. Уходить не дали. Окружили со всех сторон, вскинув автоматы. Если бы не оружие у фрицев, Василий раскидал бы этот десяток, как котят. Бог силой не обидел!
- И ни каких имен! - продолжал громко гнусавить Гриня. - У каждого свой порядковый номер. Поняли, скоты? - ему просто доставляло удовольствие это чувство, когда его, Гриню, слушают и повинуются. Ему, если он прикажет, будут кланяться. Встанут на колени. Он пробовал это уже сотни раз. Нет? Пуля одному в лоб. И... Все остальные на коленях. Это - неописуемый восторг! Он - командир! Ну и пусть, что только правая рука у Миколайчука. Зато эти двадцать, будут валяться у него в ногах, лизать его сапоги! - "Небось думают, быстрей бы завалиться спать? Нет, буду мурыжить их до конца. Горилка с ребятами, подождет. Итак пьют каждый вечер, до ночи". - Гриня достал из кармана кусок хлеба, из другого, завернутый в тряпку, а потом в бумагу, шмат сала. И не спеша, перед строем начал есть, разглядывая каждого с ног до головы. Двадцать ненавистных пар глаз, впёрлись взглядом в него.
- Чтоб ты подавился, а потом обосрался! - тихо прошептал Влас Екименко, уже который месяц мыкавшийся по концлагерям. С одного неудачно совершив побег, чудом избежав смерти, был направлен сюда, для окончательного "исправления"! Рядом стоящие, услышав его шёпот, нервно, тихо захихикали. Смотреть на жадно жующего полицая, не было сил. Подступала тошнота. Другие, сглатывая слюну, отводили глаза в сторону.
- Смотреть сюда! - приказал Гриня, издеваясь над изнеможёнными пленными. Глаза Савченко, перебегая с одного на другого, вдруг уперлись в колючий взгляд Василия. Что увидел он в этих синих глазах? Но он вдруг поперхнулся и закашлялся. Не отводя взгляда от Василия, рукой потянулся за плетью, всунутой в сапог.
- Эй, Гриня, кончай булузу! - издали крикнул Миколайчук. - Давай их в душ и в барак, все своих уже развели! - приближаясь к ним, командовал он.- Давай Григорий быстрей, сегодня Терещенко проставляется! - закурив, добавил он. И уже со смехом. - А потом пойдём в барак. Сегодня среди новеньких, вот такая сисястая. Пустим по кругу! - он захохотал, предвкушая удовольствие. Гриня, не спеша обернув недоеденный хлеб, сало, опять в бумагу и тряпицу, убрав все в карман, посмотрел ненавистно на Василия, взглядом не обещавшим ничего хорошего, дал команду:.
- Сволота, за мной, шагом марш! - За ним, словно двадцать теней, пошатываясь, поплелись люди. Душ - этот был, так, лишь одно слово. Из отверстий, проделанных в бочках, которые были подняты на высоту человеческого роста, лилась вонючая жидкость, пахнущая хлоркой и ещё какой-то гадостью, от которой разъедало глаза и жгло все тело. Это было, творение Ингрид Фишер. Дезинфекция! Не дай Бог, если в лагере начнется эпидемия. Нет, этих скотов совсем не жалко, на смену им, придут другие. Но вот только, если заболеют свои... Беречь здоровье своих, уничтожая других, для этого и была поставлена сюда - Ингрид Фишер!
Мечта её не сбылась. Не закончив музыкальную школу, не хватило терпения, да что там говорить и таланта, она понеслась по течению, куда понесёт река жизни. Понесла не в лучшую сторону! Рано познав мужчин, она полностью отдалась этой страсти. И быть бы ей проституткой, но тут поднялась национальная истерия! Вдруг проснувшийся воинствующий дух нации, звал на борьбу. На борьбу с теми, кто стоял классом ниже. Кто просто зря занимал место на этой Земле. Земле, которая принадлежала только им, избранным! И это надо было доказать! И они, под управлением великого фюрера, докажут! И они сделают, чего до этого в истории, не сделал ни один полководец. Им будет принадлежать Мир! Кое-как окончив ускоренные медицинские курсы, вступив в партию, по рекомендации дяди, который уже достиг звания гауппитурмфюрер СС, Ингрид попросилась на фронт. Но дядя уговорил её возглавить медицинский отдел в концлагере. Это дескать, перспективное начало в её карьере. Перед глазами Ингрид замаячило розовое будущее. Тем более для удовлетворения своей природной страсти, здесь выбора было хоть отбавляй. На любой вкус! От природы худая, с жидкими чёрными волосами, она и лицом вышла вся в мать. А про ту еще в молодости, она помнит, отец говаривал:
- Даже конь на улице, заржав понесётся галопом, увидев такую красоту! - Отец! Любила ли она его? Скорее боялась! Вечно пьяный, орущий. Только и мог, что работать почтальоном. Это он, первый изнасиловал ее! Быстро сделав свое дело, пьяный, шатаясь, натягивая штаны, напутствовал в жизнь. - Быть тебе шлюхой! Как мать! - Да она ею и была, точно в мать! - Быстро сообразив, что в лагере средь своих офицеров она популярностью не пользуется, Ингрид всю свою прихоть перенесла на военнопленных. Выберет понравившегося себе в помощники. Побалуется и в расход. Отведет за барак, пуля в затылок! Прямо царица Клеопатра! Да и трепаться меньше будет. Хотя этого Ингрид, как раз и не боялась. Пробовала закрутить с украинскими хлопчиками из охраны, да те более падки до жопастых и сисястых невольниц бараков. Кроме музыки и секса, Ингрид Фишер страдала ещё страстью к алкоголю! Втянулась давно, да хотя к этому, её тоже отец и приучил. Каждый день бутылка на столе. Рюмочка для аппетита. Потом две. Пошло, поехало. Сейчас у Ингрид, этого удовольствия, хоть отбавляй. - "Кончился шнапс? Открой дверку в шкафу, спирту хоть пей, залейся"! - она и пила. Поставит любимые пластинки Штрауса или Вагнера, напьётся и зовёт для любовных утех очередного партнера из числа военнопленных. Пусть только откажет, или посмотрит не так, а если ещё и не покажет мужскую силу.. Ему конец! Сколько уже таких она уничтожила своими руками, не счесть. С виду здоровый парень, да и природа не обделила, а черкнет пару раз и обмяк. Выведет за барак... Бах! Иди набирайся сил, на тот свет! В начале, протянутые детские ручки, для сдачи крови, не вызывали восторга у Ингрид. Но алкоголь и чувство причастности к победе Великого рейха, сделали своё дело. Конвейер работал непрерывно. Истощится ребенок, в душегубку! На смену придут другие. А вечером снова любимая музыка, шнапс и любовные утехи.
Стоя под душем, Василий даже здесь услышал завистливые возгласы:
- Ну парень, у тебя и хозяйство! - Василию, так надоело это уже дома, что в общую баню ходить перестал. Построили с отцом и братом свою. Природа наградила Василия, перепрыгнув отца, это от деда. Дед всю жизнь вызывал восторженные возгласы мужиков в бане. Тоже надоело, серчал. Тем более, был однолюб и с бабкой Любой жили в мире и согласии до самой смерти. Да и умерли один за другим. Через день! Хоронили их вместе. Дед многому научил Ваську. И если брат Павел, больше полюбил охоту, то Василий, хотя и метко стрелял, потянулся больше к пчеловодству. Пятьдесят ульев - больше в округе, да что в округе, в стране, нигде не было. А мед! Чистый, хрустальный воздух, благодатная земля, множество полевых цветов, лип. Пчелы давали такой целебный, ароматный мёд, что выставив на выставку Народного хозяйства свой продукт единожды, дед, ещё будучи молодым, получил сразу первое место! С тех пор, Ковалёвы, не уступали это место никому! Поговаривали, что первые лица государства употребляют Ковалёвский мед. Во как! А наград и медалей с разных выставок, уже и не счесть!
Быстро помывшись, состригшись налысо, одетые в одинаковую полосатую робу, отчего все стали на одно лицо и похожими друг на друга, как братья, построившись, затем пошли в барак. Пополнение уже ждали. На первых нарах сидели, лежали группа, взгляда одного бросить хватало сразу определить - уголовники. Привилегированные! Все в наколках. И здесь собрались в кучу, братья воры. Война никого не щадит. И их призвали защищать родину. Правда, при первом же удобном случае, сдавались в плен. Родина их не любила! Преследуемыми проклятыми ментами, большую часть прожитой жизни, они проводили в тюрьмах, становясь ещё более озлобленными на эту власть и людей - трудящихся! Так за что им было воевать? При немчуре, тоже можно жить припеваючи! Ведь для работы их трогать было нельзя. Хватало своих лохов, этих комсомольцев, коммуняк, бывших крестьян и рабочих. - Эх, жизнь малина! Только бы выжить, только выйти из этого кошмара! -
- Ну здорово, смертники! - задиристо сказал новоприбывшим, седоватый, красивый, весь в наколках человек. Это был, вор в законе, Седой. Новоприбывшие в разнобой, поздоровались в ответ.
- Идите в конец барака, там свободные конки! - добавил снова Седой, махнув рукой куда-то вдаль. Люди добрались до свободных нар. Быстро распределили кто, где. Слева от Василия расположился Серёга, кто ещё. Над Василием, на вторые нары полез Николай, сапер из первого Белорусского. Над Сергеем, устроился Влас Екименко, украинец и балагур. В плен попал, когда их отряд партизан окружили немцы, наверное, быстрее всего, свои и предали. Такие, как те, кто сейчас их охраняет. Сергей озирался в поисках подушки или чего-нибудь подобного.
- Твоя подушка - рука, всегда с тобой!- пробасил кто-то, наблюдавший с нар напротив. На нарах валялось что-то подобие одеяла, лоскуток, больший похожий на тряпку.
- Эй, тише там, улеглись и спать! - послышалось спереди, очевидно кто-то из воров повысил голос.
- Сам заткнись! - в ответ голос. Голос, который принадлежал тому, кто не уступал им и там, на воле. А может даже их и сажал. Днём воры ещё командовали, сбившись в дружную кучу. Но ночью, кто его знает, если поднимется эта сотня, другая, голодных, обозлённых людей. Первое время, попавшие сюда люди, ещё пытались поддерживать друг друга, хоть как то помогать ослабевшим. Но потом, первоначальный страх смерти у всех этих людишек, сменялся, переходил в апатию, дескать, как будет, так и будет. Многие не верили, что выживут в этом аду! Вон газовая камера вдалеке, со своими трубами, словно двумя громадными черными воронами, ждущими склевать и проглотить всё, что двигается в полосатой робе, указывая, какой их ждет конец. "Рано или поздно"! Только наиболее сильные духом и здоровьем понимали: - "Выжить любой ценой можно только в одиночку, подчиняясь правилам, установленным ворами. А остальные?... А что мне до остальных? Выживают сильнейшие"! - Срабатывал инстинкт самосохранения. Каждый за себя!
Но это днём! Ночью это озлобленное стадо, могло и сплотиться и восстать!
- Подожди, завтра получишь финку под ребро! - это уже сам Седой, подал голос издали. Прибывший уже чуть не с открытия лагеря, Седой сразу попал в милость местным властям. Ещё в строю, перед помывкой и отправкой в барак, стоял непринужденно, сплевывая сквозь зубы. Показывая всем видом, что ему наплевать. Расстреляют сейчас или потом. Гриня, быстрым взглядом оценил это. Сразу увидел в чем-то родственную душу. И назначил Седого, старшим по бараку. Присматривать за всем этим стадом, "полосатых баранов". Седой быстро набрал нужных ему помощников. Вор вора увидит издалека. Впереди замаячила цель. Выжить ценой жизни других, во чтобы это не стоило! Работу им всегда давали блатную, полегче. По уборке территории. И если на воле, они бы не делали и такую, здесь другого выхода выжить, не было.
Уснули мертвецким сном сразу. Только голова прикоснулась к доскам или подложенной под голову, руке.
- Ахтунг, стройся! - "Как, уже"?- как будто только закрыли глаза. Люди стряхивали сонливость, выбегали строиться. Быстро рассчитались. Первый, второй... Сто восемьдесят четыре человеческих судеб, ждало команды отправки на работу. Василий - двадцать пятый, двадцать шестым был - Сергей. И здесь рядом. Видно судьба! Ещё дома, о боже, как давно это было, Сергей остался один одинешенек на белом свете. Отец Сергея, дядя Петр, был славным охотником. Уйдёт в тайгу на месяц. Ни слуху, ни духу. Возвращается с такой добычей, диву даешься! Как выследить столько зверья? Благодаря ему, всегда выполняли план по сдаче шкур убитых животных. Здесь в основном: соболя, куницы, черно-бурые лисицы, горностаи. Но гордость Петра всегда были шкурки писца! С голубоватым оттенком, они имели большой спрос. Большие начальники приезжали из других городов делать заказ. Для своих жён, а может любовниц. И всегда Петр, не подводил. Добудет такого зверька, шкура которого, аж дух захватывает, вызывала восторг у начальства. Но как-то раз, повздорил с председателем. Повздорил крупно, с матерщиной! Тот обещал кому-то из начальства, в пылу пьяного застолья, в подарок мех, самой красивой рыси, обитавшей в тайге. Обещал, сделай! Но тут Петр, ни в какую! Нельзя сейчас охотиться на рысь. Их и так становиться все меньше. А тут еще - брачный период! Нашла коса на камень! Красный от брани и гнева, председатель, чувствуя каким дураком окажется в глазах начальства, не нашел, не придумал ничего лучшего, как написать на Петра, кому следует. Дескать, утаивает шкурки, расхищает и так далее. Система работает быстро! Приехав, проведя обыск в доме, конечно ничего не найдя, Петра увезли и больше его никто не видел! Вскоре умерла и мать, не перенеся разлуки. Сергея забрал к себе Андрон, отец Василия. С Петром они были большие друзья. Оба охотника знатные. Там, где двое сыновей, там и третий не помеха! Так и вырос Сергей, плечом к плечу с другом. А тут война.
Пане-комендант Гриня, с припухшими, красными белками глаз от ночной пьянки, постукивая кнутом об руку, не спеша осматривал весь этот сброд.
- Что-то вас за очень много, не пора бы поубавить? - ехидно заметил он, буравя глазами Василия, который своим смелым взглядом синих глаз, сразу не понравился Грине.
- Так, досчитаю до десяти, всем оправиться. Раз...- Люди бросились к выгребным ямам, быстро справить нужду. Больше возможности не будет, а там хоть в штаны. Присело только с десяток, новоприбывшим этого было не нужно. Кроме баланды на станции, люди уже не ели трое суток. Быстро справили малую нужду.
- Девять, десять! - попробуй опоздай встать в строй, сразу наказание.
- Руки бы помыть!- тихо прошептал кто-то рядом, кажется Николай.
- Может тебе еще и полотенце дать? - с еле уловимой усмешкой заметил Екименко, запыхавшись от быстрого бега. Блатные молча стояли, с кривыми улыбками наблюдая за бегущими. - "Зачем им торопиться? Они и так все время на территории. Будет время, облегчиться не спеша, не то что остальное быдло. Ещё бы найти того, кто рявкнул в темноте вчера? Спуску бы не дали, скотине"! - Гриня, также не торопливо прохаживался вдоль строя. - "Что придумать для этого рослого, с синими глазами, арестанта, с большими цифрами- двадцать пять на груди"? - Гриня задумчиво перебирал наказания. - "Небось девки, сходили с ума от его красоты"? - ненависть закипала в его мозгу, пропитанным вчерашним ночным алкоголем. - "Знатно погуляли! Деваха, аж визжала от боли. Совали, куда можно". - Гриня, чтоб не позориться своим маленьким органом, особо зверствовал, используя свою всегда находящуюся при нем, плеть. - Больно, очень больно! - девушка заходилась криком от боли, доставляя Грине, величайшее наслаждение. - "Эх, иметь бы такой... Да, ладно. С этим что? Послать копать рвы"? - Это тяжелая работа, для ослабленных людей. Но не наказание! - "А не устроить ли ему "красную дорожку"? Конечно, что тут думать"! - За четвертым бараком, усыпанная острыми обломками красного кирпича, дорога метров двадцать. Это было изощренным наказанием немцев. Придумано лично Миколайчуком! Ползли, как бы к Сталину! Поелозит так часа с два, туда-сюда арестант на коленях, крича от боли, и встанет с окровавленными ногами. Шелковый, делай что хочешь! Некоторые не выдерживали, сразу просились в душегубку. - Просишь, получай! - Выдержавшие это наказание, все равно долго не жили. Раны гноились, ходить было невмоготу. А тут надо бегать. Шагом могли двигаться только блатные. И то лишний раз чтобы не попадаться самим фрицам на глаза. А раненным чем лечить раны? У фрау Ингрид разные мази были. Только не для этой швали.
А вот и она! Тоже с мутными глазами после вчерашнего. Хотя какого вчерашнего? Пила каждый день и ночь. Так легче было сосуществовать в этом бардаке, под названием - жизнь. Карантина в лагере не было. Дезинфекция, постриг и всё. Карантином, была она! Быстро обходя строй, окидывала всех внимательным взглядом хмельных глаз.- "А этот ничего. Интересно, что в штанах? Да ладно, ей уже донесли про новичка". - Это Терещенко, помощник Григория Савченко, расстарался. Зная любовь Ингрид до мужской силы, предложил услуги. Нет, не свои! Здесь Бог обделил его. Среди военнопленных! А потом за шнапс выдавал сведения. Баш на баш! И ему хорошо и ей ой, как приятно. Проходя вдоль строя арестантов, тыкала сильно и больно кнутом в живот, наиболее ослабленных. - "Зашатался? Выходи, строиться"! - Только со второго барака уже набралось двадцать человек. Они стояли напротив, тупо глядя на оставшихся в строю. У многих в глазах, просто пустота. Люди знали, куда пойдут. И многим было безразлично. Прошедшая жизнь осталась где-то далеко-далеко позади, казавшейся какой-то невероятной сказкой. Когда-то и они были людьми. Некоторые всхлипывали. Нет, не по каре, которая их ждет! А по тоске. По той жизни, где остались их любимые, родные им люди! - Ингрид приближалась к концу строя. - "Так где же он? Да перепутала, двадцать пятый же"! - Ингрид развернулась и пошла обратно.
- Держись Серёга, не шатайся! - прошептал Василий, увидев возвращающуюся к ним немку. Ингрид внимательно разглядывала номера. Вот на груди в первом ряду, номер двадцать пять. "Рослый - это хорошо"! - Ингрид вскинула глаза на лицо Василия и вздрогнула. Такого чистого, ясного лица, она еще не видела. "А эти синие глаза, как далекое небо"! - кровь прилила к голове Ингрид! Она даже покраснела. - "Давление, что ли! Или вчера перебрала"? - на секунду отвела взгляд на стоящего сзади Сергея. - "Этого вытянуть из строя? Да, ладно". - и опять, Василию в глаза.
- "О май гот! Какой красивый"! - Ингрид Фишер слегка трясло. Это животное чувство было сродни помешательству. Она хотела наброситься на Василия. Сейчас же, перед всем строем, отдаться до конца. И глухим от волнения голосом приказала, глядя на Гриню.
- Этот со мной! - и уже Василию.
- За мной! - и пошла вперёд. Обычно добавляла: - скотина или свинья. А тут просто, - за мной. - "Что с ней"? - Василий, кивнув Сергею на прощанье, пошел за худой немкой, которая била кнутом по сапогу в такт шагов. А может в голове наигрывала любимую мелодию?
- Дед Пихто! - зло ответил Василий, проходя мимо и зашагал в конец барака. Вот и нары. - "Серега - живой"! - Серега безмятежно спал, усталый от работы за день. Попал в команду, копавшую рвы. Немцы уже предчувствуя конец, заранее готовились к обороне. И здесь Сергею досталась самая тяжелая работа. Носить камни и валуны, попадавшиеся при рытье. А их было великое множество и все тяжеленные. Вдвоем носить запрещалось! - "Не справляешься? В расход"! - Здесь не цацкались. Слишком быстро эта русская мразь приближалась к границам. И как могли они, эти дремучие медведи сопротивляться таким утонченным, воспитанным людям? Которые были еще и самыми лучшими воинами всех времен! Так убеждал их фюрер! Так думали и они все. "Вот ползает тварь на коленях, собирая камни. Хочешь, убей! Какие же это воины"!?
Сергей тоже слыл не слабым малым, конечно не Василий, который с легкостью гнул подковы, но всё же. Отцовские гены, переданные сыну, сделали свое дело. Такую работу выполнять для него, раз плюнуть. Если бы не кружилась голова иногда, да и организм не ослаб от недоедания. Василий пробравшийся к нему, закрыл рукой ему рот и тихо зашептал, разбудив его:
- Тихо, ни слова, открой рот! - и что-то вложил ему в губы. - Не торопись! - и улёгся рядом. Сергей, спросонья вглядываясь в темноту с набитым ртом, не мог поверить. - "Шоколад? Откуда? Да все понятно"! - Сергей лежал, не шелохнувшись. Шоколад медленно таял во рту, казалось, разливаясь по всему тело. У Сергея навернулись слёзы. Вкус из далекого детства. - "Спасибо друг"! - мысленно благодарил он Василия. Василий уже засыпал. Последнее, что мелькнуло в голове - образ любимой Дашеньки.
- "Прости родная, лучше тебя нет на свете"! - и провалился в бездну сна.
Ингрид Фишер, лежала на кровати с открытыми глазами, вглядываясь в потолок, время от времени освещающимся светом прожектора. Несмотря на алкоголь, на усталое, разбитое тело, сон не шел. Закрой глаза и перед глазами, глаза Василия. Такие синие, такие глубокие, что смотря в них, аж мурашки по телу! - "Неужели влюбилась? Она, чистая арийка"? - Ингрид привстала и нервно прикурила. Пальцы подрагивали. - "Надо поменьше пить"! - решила она. Затянулась глубоко и начала вспоминать.
Быстро выполнив обычную рутинную работу, по выдавливанию крови из маленьких, худосочных телец, она покинула лабораторию. Вошла, нет ворвалась в помещение, находящееся с другой стороны здания. Здесь ей были отведены две большие комнаты, небольшая кухня и особая прелесть в этих условиях, ванна, совмещенная с сан. узлом. Здесь её ждал Василий, наводивший порядок в жилище Ингрид Фишер. Убрав и выбросив пустые бутылки и склянки, Василий принялся убирать помещения, со свойственной ему тщательностью и терпеливостью. Это привил ему еще дед, ухаживая за пчёлами и ульями. Протер пыль со всех вещей, вымыл полы. Убрав не спеша одну комнату, принялся за вторую.
Ингрид вбежала, запыхавшись, на секунду даже в удивлении чуть приостановилась, сразу оценив труды Василия. Такой чистоты она ещё не видела в своём жилище! Быстро пройдя к шкафу налила себе рюмку коньяка, выпила, поставила пластинку любимого Брамса. - "Что с ней"? - обычно жёсткая, даже жестокая, она только отдавала приказ. - Раздеться, лечь, встать! - и приказы выполнялись беспрекословно, иначе... Пистолет лежал тут же, в столе, и за этим дело не встанет. - "А тут, откуда только это, незнакомое чувство какой- то робости, стыдливости? - Да, не может быть"! - Алкоголь ударил в голову. Ингрид быстро подошла к Василию, стоявшему по стойке смирно с тряпкой в руке. Выбрала тряпку из руки, бросила в сторону и снова взглянула ему в глаза. И внезапно поняла. - "Она, впервые хочет какой-то любви, тепла! Это было незнакомое ей чувство". - она опустилась на колени, расстегнула Василию штаны. Природа взяла своё. Василий встретил её желание во всеоружии.
- О, май гот! - прошептала Ингрид, увидев и ухватив руками за то, что кроме музыки и алкоголя, доставляло ей такое удовольствие в жизни. - "Создала же природа такое чудо"?! - тело Ингрид забила дрожь,. Дальше она ничего не помнит, всё как во сне. Музыку Брамса сменяла Шопена, Шопена Моцарт, Моцарта Брамс. - "Что она вытворяла, ни в одной главе трактата Камасутры не описывалось. Она стонала, визжала и не могла насытиться! Такого она ещё не испытывала и не испытает, наверное, никогда с другим. А эти глаза, сводили её с ума"! - конечно, она женским чутьем почувствовала, что Василий брезгливо отворачивается от запаха изо рта. Другому надавала бы пощёчин и расстреляла, не задумываясь. Здесь же поняла. - "Всё, с этой минуты больше не пью"! - Насытившись до изнеможения, сунула в руки шоколадку и впервые... - "Что с ней происходит"? - обняла Василия, почувствовав всем телом, как бьётся его сильное сердце. Охранник, рядовой СС Мартынюк, прохаживающий вдоль здания слышал стоны, визги Ингрид, которые не заглушала даже громкая музыка. - "Вот немчура, дорвалась"! - думал Мартынюк, ухмыляясь. - "Такого ещё не было! Вечером, под стакан немецкого шнапса, расскажу ребятам. Похохочем. И на старуху бывает проруха. Ненасытная шлюха"!
Василий вышел, покачиваясь, жадно ловля воздух ртом. - "Вот стерва"! - Его в начале чуть не вытошнило от запаха изо рта Ингрид. Хорошо сунула в рот ему и себе шоколад. - "И это такая любовь"? - С Василием это было, в первый раз! Все мысли и думки были о любимой Дашеньке. Именно ее образ и спас Василия. - "А так бы взял и переломал бы шею этой ненасытной твари"! - Василий закрывал глаза и представлял Дашу, с большими карими глазами, чёрными бровями. А волосы такие черные, густые. Красавица из красавиц! - Только мысли о ней, придавали силы ему. А Ингрид наивно думала, что это она пробудила в нем такую силу, такую страсть.
- Ахтунг, выходи строиться! - снова подъём. Усталые, обреченные люди потянулись к выходу.
- Эй, а что это у тебя на губах? - дылда, по прозвищу Тихий, остановил бегущего за Василием, Сергея.
- А ну дыхни. Шоколад? - Тихий недоуменно посмотрел на братков. Те, сразу догадались, откуда ветер дует. - Значит так! - продолжал Тихий, крепко держа Сергея за грудки полосатой робы. Но договорить не успел. Невероятная сила подняла его в воздух и кинула на второй ярус нар. Перед ворами стоял разъяренный Василий! Сейчас он был похож на разбуженного среди зимней спячки медведя. Глаза стали тёмно-синего цвета. Внимательно и зло осматривая каждого, Василий остановил свой взгляд на Седом.
- Если ещё раз, кто-нибудь дотронется пальцем до него, будет иметь дело со мной! - Седой, вор в законе, видевший и не такое, не выдержал взгляда Василия, отвёл глаза в сторону. От Василия исходила какая-то необъяснимая сила. Словно сам вековой дуб, росший у них около дома, стоял сейчас перед ними. Какая-то тревога, даже страх, замелькали в глазах у воров. Это было поражение!
Василию, стоя в строю, надо было только выкрикнуть свой номер, нашитый на арестантской робе на груди и на спине, и всё! Далее он поступает в распоряжение обершарфюрер СС Ингрид Фишер. - Это приказ! А ещё приказ, чтобы ни один волосок не упал бы с его головы! - Зондер команда была в недоумении. Но приказ, есть приказ! Тем более, как рассказывал вчера Мартынюк, засаживая перед этим в свое горло целый стакан немецкой водки, на это были свои причины, о которых они сразу догадались. Услышав голос Василия:
- Двадцать пять! - у Грини заиграли желваки.
- Ничего, ещё посмотрим, чья возьмет! - пробормотал он себе под нос. Не знал, что Ингрид уже начала ходатайствовать перед начальником лагеря гаупитурмфюрером СС, Юргеном Клоссом, о переводе Василия из барака, к ней, в подсобное помещение. Так дескать, нужно для работы. Юргену Клоссу было безразлично, как и что. Главное, чтобы конвейер смерти не останавливался ни на минуту, в чём Ингрид успешно преуспевала. Но порядок есть порядок! Ингрид должна была написать рапорт и пустить его по инстанции. Немецкий порядок действовал безукоснительно. - "А если нет? За любовь, а это была любовь, она уже не сомневалась, она бы боролась до конца! Все украинские хлопчики, не вылезали бы из сортиров сутками. Ингрид это могла устроить"!
Ингрид прошла вдоль строя, выбирая наиболее слабых. Им на смену прибывала новая партия военнопленных. Конвейер действовал безостановочно. Проходя мимо строя второго барака, Ингрид перед двадцать пятым номером, замедлила шаг. Встретившись с глазами Василия, вздрогнула. - "Нет, вчера это был не сон! Влюбилась, как девчонка"! - Ингрид пошла дальше, тыча кнутом в наиболее истощенных и ослабленных пленных. - "Быстрее разобраться с детьми и к себе. К себе или Василию"? - сердце Ингрид учащенно забилось. - "В первый раз за многие годы, она не выпила с утра ни рюмки. И при этом не болела голова. Наоборот, хотелось летать"!
Поздно вечером, точнее за полночь, Василий возвращался в барак. Ингрид, как будто подменили. Во-первых, была трезвая, во-вторых, какая - то стала ласковая, что ли. Разве можно было применить это слово, к людоедке, убивавшей наверное не одну тысячу людей, тыкая в грудь своим кнутом. Да и лично расстреляла не один десяток. Волна гнева поднялась у Василия откуда- то снизу, сдавило грудь и ударила в голову! - "Вот привязалась, немецкая мразь"! - Спасали только мысли о Даше. - "Милая, как бы увидеть тебя, обнять. Не отпускать руки ни на минуту. Вернуться, жениться, нарожать деток"! - Они об этом часто мечтали, сидя вдвоем. Уже вскоре и свадьбу должны были играть. - "А тут - эта проклятая война"! - Василий вздохнул, чтобы снова увидеть любимую, он будет терпеть всё. Любые невзгоды! - "А здесь надо только удовлетворить похотливую сучку. Об этом никто, никогда не узнает. Это будет тайной на всю жизнь! Хорошо ещё, что хоть накормила до сыта. Впервые, за долгий месяц". - сама села напротив и смотрела на жадно набросившегося на еду, Василия.
- Не спеши и много не ешь, плохо будет! - жадно пожирая взглядом его, говорила немка. - Кто ты, как зовут? - "Вчера и не спросила, да и зачем? Сколько уже ушло на тот свет от её рук, безымянных, таких дорогих для кого-то, таких любимых имен".
- Василий! - чуть поперхнувшись, проговорил он.
- Чем занимался раньше? - немка хорошо говорила по-русски, не зря успешно закончила курсы и занималась дополнительно. Чайковский, Рахманинов, не смотря на то, что русские композиторы, тоже трогали, казалось чёрствое сердце, этой худосочной немки.
- Вас? Что? - немка встала и потянулась к словарю.
- Пчёлы, мед! - уже отчетливо сказал Василий. Ингрид нашла в словаре нужное слово и недоуменно вскинула глаза на него. - "Этот здоровый, сильный парень, занимался пчёлами"? - посмотрела с удивлением на его фигуру. Волна желания снова наполнила всю её.
- Хватит есть, плохо будет! - взяла за руку и повела в спальню. - "Надо проверить, не был ли вчера это пьяный сон, это чувство полёта"! - И снова из окон на улицу полилась музыка Брамса, перекрикиваемая стонами Ингрид.
- Стой! - Василий услышал голос часового. К нему подошёл, слегка шатаясь Кравченко, еще один выродок, прислужник фашистов. - Что несёшь? - Ингрид дала на прощание, небольшой кусок шоколада. Строго приказав, спрятать и съесть самому. Вот он в руке, завернутый в клочок какой-то немецкой газеты. Василий топтался на месте. До барака буквально метр, рукой можно достать до двери. - "Караулил, что ли, его этот полицай"?
- Ничего. Так нашел на дороге что-то. - Василий спрятал руку за спину. Свист нагайки раздался в ночной тишине и больно ударил Василия по спине. Гнев сразу затмил разум! Никто ещё, никто на этом свете, не разу не бил его! Его подростка, боялись даже взрослые парни, отслужившие в армии. Ходили слухи, что ударом кулака в лоб, он мог замертво свалить огромного хряка.
Схватив Кравченко за шею, приподнял от земли и зашёл с ним за барак. Здесь в тёмном углу, не попадал даже свет прожектора. Кравченко, болтая ногами в воздухе, хрипел, двумя руками стараясь освободиться от этой мертвой удавки. Он громко испортил воздух! Василий, молча достал пистолет из-за пояса полицая и бросил его в выгребную яму.
- Хочешь полететь туда же? - сдавленным голосом спросил Василий. Кравченко с трудом замотал головой. На его глазах выступили слёзы. Он задыхался, умирал. По его штанине полилась моча. Василий, брезгливо бросил полицейского. - Ещё хоть раз ударишь, достану из - под земли, понял? Закопаю в этой яме! - Кравченко утвердительно закивал головой. Он никак не мог отдышаться. Смерть стояла рядом перед его глазами. - "И зачем он послушался Гриню? Пил бы сейчас со всеми ребятами, радуясь жизни". - Василий поднял выпавшую из рук полицейского нагайку и об колено тут же переломал вдвое, выбросив туда, куда и пистолет. - Скажешь, потерял оружие. Припёрло, сел по нужде, пистолет и нагайка выпали! Понял? - полицай опять молча кивнул головой. - "Лишь бы отпустил, а там... посмотрим"! - Василий поднял потерянный кусок газеты с шоколадом и шагнул в двери. Кравченко, ещё десять минут не мог отдышаться. - "Как прийти к хлопцам с обоссанными штанами? Может не заметят? Юркнуть в подсобку и переодеться, а там выпив с хлопцами водки, подумать, как отомстить Василию"! - Кравченко встал на четвереньках. Постоял так на карачках ещё с минуту. Поднялся и пошатываясь, уже не только от алкоголя, побрел к зданию, где ютилось низшее звено, а точнее, такие же убийцы и подонки, как он.
Прошла неделя. Ингрид расцвела! Даже похорошела. Может сыграл роль и сухой закон, который она объявила себе. Да, конечно, дело не в нём. А в этом синеглазом пареньке! При мысли о нём, у Ингрид, всегда начинало колотиться сердце. - "Влюбилась, влюбилась по уши. Да черт с ним! Один раз живу"! - Этого чувства любви, до этого не испытывала, зная, что это навсегда! Сделала в городе, поехав за дополнительными лекарствами, шприцами, прическу. Даже свои офицеры, недоумённо разглядывали её при встрече. - "А она ничего"! - думал каждый. - "Худая только". - Ингрид не замечала ничего. Она летала словно на крыльях! Делала свои дела, как заведённый автомат и быстрее к нему, навстречу этому чувству, которое вызвал в ней этот паренек. Как-то после любовных утех, видя, как одевается Василий, подошла к нему сзади и обняла. Этот парень так мог любить, что она казалось находилась в обморочном состоянии! Иногда, словно улетая мыслями куда-то в небо, где, наверное, так хорошо, и такое блаженство, как с ним. - "Быстрее бы перебрался к ней и не уходил. Надо поторопить Юргена Клосса"! - обнимая Василия спросила:
- Почему тебя называют Васильком? - "Это с лёгкой руки Сергея. Вообще-то он не любил это прозвище. Нет, его не дразнили, попробовали бы. Так, за глаза, - "Василёк и Василёк"! И только Дашенька, так произносила это слово, что голова кружилась вслед за облаками"!
- Василек, мой милый! - обнимая, шептала она на ухо. Сердце Василия сжалось от воспоминания о ней.- "Что же ты делаешь сейчас, родная? Знаешь ли, что попал я в плен"?
- Так почему Василек? - снова переспросила Ингрид. Василий, отчего-то засмущавшись, наверное, от того что перебила мысли о любимой, опустив глаза на пол, промолвил:
- Цветок такой есть! - и глубоко вздохнул.
- "О май гот! Как я влюбилась, как дура"! - Ингрид не хотела расставаться с ним ни на минуту. Выдохнула в ответ: - Ладно, иди!
Василий не мог уснуть, мысли его были о доме, о Даше. Мечтал, как они встретятся. Серега уже давно спал, получив среди ночи очередную порцию шоколада. Было видно, как он стал оживать, прибавлять в силе. - "А может выживем? Вернёмся домой"? - И снова, мечты и надежды.
Вдруг, на улице послышался украинский говорок. Василий, сразу понял. Кто это и куда идут. Вскочил и бесшумно, как на охоте, двинулся к входу. Так и есть. Зоркие глаза охотника разглядели фигуру Кравченко. За ним ещё двое полицейских. Пьяные, они шли расправиться с ним! Кравченко, умело за водкой, сегодня распылил их гнев. - Дескать живет, как Христос за пазухой. И как будто, вообще не пленный, а гость! Жрет такие деликатесы, что им и не снилось! - Больше говорить не надо было. У всех полицаев он был, как бельмо на глазу. Что произошло в темноте, за одну минуту, никто не мог понять. Двое сидели оглушенные, а Кравченко вообще, не мог встать. Это от одного удара кулаком! Одного охранника, Терещенко, даже сразу вытошнило. - "Наверное, сотрясение"! - подумал он, тут же вроде как трезвея. Хотел приподняться, но не было сил. Ноги отказывали, не слушались.
- Василий, дай мы с ними сами разберемся! - Сзади Василия, стоял Седой, со всей своей сворой. Мгновение подумав, Василий махнул рукой и пошёл спать на свое место. В другом случае, Седой даже бы помог полицаям. Слишком уж независимо чувствовал этот синеглазый паренёк в бараке. Но никого из них не трогал, никуда не вмешивался, только ревниво оберегал своего друга. - "Да чёрт с ним"! - махнули рукой на него блатные. - Тронешь, так будет, как с Тихим, который в раз потерял свой авторитет, упал в их глазах. - И правой рукой Седого, стал Ржавый, который на рожон не лез. Обходил Василия и Сергея стороной. - "Бережёного Бог бережёт"!
Так вот приключилась с Седым, такая история. Два дня тому назад. В лагере готовились встретить какое-то начальство. Блатные и полицейские бегали, как угорелые, наводя шмон. Военнопленные под окрики и свист плёток и нагаек, быстро закопал старое и и вырыли новое отхожее место, подальше от бараков. Значит десяти секунд, которые отсчитывал Гриня, могло и не хватить. Кого это волновало? Кравченко бегал с высунутым языком, стараясь выслужиться перед немцами. Совсем недавно, перенес позор на весь концлагерь. Уронил оружие в отхожее место! На утро половина второго барака, кто не попал в первую, самую сильную группу по рытью рвов, руками перелопатили отхожее место. Пистолет нашли! Это и спасло Кравченко от отправки на фронт. В отместку, он запретил всем искавшим в дерьме его оружие, мыться, а тем более стирать робу. Так и стоял этот смрад, весь день в бараке. Лишь на утро, построив военнопленных, Гриня отвёл их в душ. Две минуты и назад. Всё же приедет начальство, а здесь такая вонь. Лучше хлоркой вонять, чем дерьмом! Кравченко задумавшись, бегал, исполнял приказы немцев. И тут, как назло, Седой с Ржавым попался на пути. Ржавый, который тоже кричал на военнопленных, убиравших территорию, сделал шаг назад. И надо же, больно наступил на ногу проходившего мимо Кравченко. Тупая боль пронзила его. Всю свою злость за это, за случай с Василием, полицай выложил на Ржавом. Стегал новой плеткой, больно, с остервенением. Седой было хотел заступиться за товарища, но и он получил удар по лицу. - "Вообще оборзели блатные! Да он таких как они!!...
Алый шрам сразу выступил на лице Седого. Такого простить он не мог. - "Ладно Ржавый. Не он, так на его место встанет Острый. Но его, вора в законе по лицу? Можно было потерять весь авторитет. А там глядишь и газовая камера маячит где-то впереди. Да ещё хуже, пленные поднимут бунт, задавят ночью, как муравьев"!
Проводя взглядом Василия, возвращающегося на свое место, Седой коротко отдавал приказы. Быстро порвали тряпки и заткнули рты полицаям. Молча подняв, запрокинув на нижние нары, стянули с них штаны. Около каждого образовалась очередь с десяток татуированных воров. Насиловали долго и молча! Лишь стоны полицейских раздавались в тишине. Кравченко не понимал, что произошло. Вот пьяные шли разобраться с эти синеглазым ублюдком. И вдруг, темнота! И такая боль сзади. Выпучив глаза, стонал, как и двое других товарищей. - "Да ведь только недавно пили водку и обнимались"? - пробовал дёрнуть руками. Обе руки крепко держали. И тут, он понял всё! Слёзы сразу потекли по его щекам. - "Он сам мог кого угодно. Особенно любил маленьких мальчиков. А тут - его! Казалось - это невероятно! Это какой-то кошмарный сон! Сейчас откроет глаза и всё будет, как прежде"!
Но острая боль сзади, от которой казалось лопнет всё внутри, полностью отрезвила его. Он хотел визжать от боли! Но с набитым тряпкой ртом, только глухо мычал. Казалось, время остановилось и он сошёл с ума.
- Повторить? - услышал он негромкий голос. Это Ржавый спрашивал Седого.
- Да нет, хватит с них. Слишком долго. Ещё могут спохватиться другие полицаи. Хотя, наверное, давно уже дрыхнут! - Сам Кравченко и другие полицаи знали, что налитые алкоголем мозги других полицейских, давно отключились. Чтобы утром опять, вскочив, участвовать в этом неотвратимом конвейере по уничтожению людей. Кравченко с полицаями совсем не могли идти. Взявшись втроем за руки, осторожно передвигали ноги. Острая боль пронзала всё тело, при каждом шаге. Оружие, конечно у них отобрали. А ещё, этот зловещий шепот в ночной тишине:
- Если только пикните, весь мир узнает о вашем позоре! Даже на родине, дурная слава перегонит вас! Петухи! - и каждый получил сильный пинок в зад, без того и так перетерпевший такую боль и позор. - "Да, людская молва, что молния, не обгонишь. Как жить с таким позором"?
На утро начальство недоумевало. - "Три тела полицейских висело на собственных штанинах! Что произошло, не понять? Где оружие"? - Приказали обыскать каждый клочок земли. В здании, где располагались полицаи, обыскали каждый миллиметр. Ингрид Фишер, бегло осмотрела тела висельников. Ничего примечательного. Разве только небольшие гематомы на голове у каждого. Как будто, все сидели. Пили. Встали. Разом ударились головой об что-то, не потолок же? И.. дружно пошли и повесились. - "Черт его знает, что такое? Сходили здесь с ума? Так могли бы попроситься на фронт. Там, всё равно был какой-то шанс выжить. Ладно, после приезда с проверкой комиссии из Берлина, которую ждали со дня на день, а потом ее отъезда, займёмся этой ситуацией вплотную. Пытки сделают своё дело! Всё равно, правда выплывет наружу. А вот пистолеты, по видимому, нет. Закопали они их, перед смертью что ли? А плётки, кнуты? Ладно, с этим потом"! - Ингрид собиралась в город, нужно было пополнить лекарства. Приедет высшее руководство, обязательно осмотрит её хозяйство. Всё должно быть в порядке. Тогда она и подойдет к кому-нибудь со своей просьбой. Специально приказала Василию не наводить порядок в комнатах. Если зайдут, увидят, что не успевает денщик убираться. Надо попросить оставлять его на ночь. Нечего дрыхнуть в бараке! Пусть наводит порядок даже по ночам. - "Молодой, выдержит! Нет? В расход! На его место придет другой". - При этой мысли у фрау Ингрид ёкнуло сердце. Быстро же она к нему привыкла. Как будто знала всю жизнь! Какое-то недоброе предчувствие подбиралась к сердцу, к горлу. Увидев на спине красный след от плётки, немка коротко спросила жестким голосом:
- Кто? - Василий молчал. Ингрид поняла. - "Этот гордый, сильный человек никогда не скажет! Не пожалуется, не выдаст! Хоть жги его калёным железом"! - приказала часовому позвать Миколайчука. Тот пришел незамедлительно. Ингрид достала пистолет из ящика стола и твёрдо глядя в глаза главному полицаю, сказала:
- Если за время моего отсутствия, хоть пылинка сядет на Василия, я вот этим пистолетом, вышибу тебе мозги. Ясен приказ? Беречь его, как зеницу ока! - Уезжая, бросила прощальный взгляд на Василия. - "Может взять и сбежать с этим парнем куда-нибудь на край света. Куда-нибудь в глухомань. Нарожать ему детей"! - Ингрид вздохнула. - "Это здесь он в её власти! А что будет там"? - садясь в машину, посмотрела ему в глаза. - "Сколько они знакомы? Месяц? А пролетел, как один день"! - и вдруг, резко вышла и вплотную подошла к Василию.
- Береги себя, слышишь! Два дня, максимум три и я вернусь! - захотелось поцеловать его в красные губы, синие глаза, но сдержалась. Не оборачиваясь, села в машину и уехала.
Ингрид задержалась в городе на три дня. Вышла от подруги и немного шатаясь, пошла к машине. - "Она беременна"! - Подруга работала акушером и ошибки быть не могло. Взяв с подруги слово, вместе же учились в медицинском, держать все в строжайшей тайне и договорившись в следующий приезд сделать аборт, тянуть долго нельзя, Ингрид вышла. На расспросы подруги, кто из офицеров осчастливил её, Ингрид загадочно улыбалась. - "Какое же это счастье, если надо делать аборт? А может не надо"? - мысли в голове путались, как клубок ниток, распущенный играющим котенком. Ингрид сидела в машине, закрыв глаза. - "Что делать? Как жить дальше"?
- Василёк! - вдруг тихо произнесла она шёпотом. Точнее, произнесли губы. Почему этим прозвищем, она не знала? Открыла глаза. Водитель, занятый дорогой, ничего не услышал. Да и услышав, ничего не понял бы. Ингрид, снова закрыла глаза, впав в дремоту. Неожиданная новость потянула в сон, надо отдохнуть, всё осмыслить. Она так и не заснула в прошедшую ночь. Все мысли были об этом русском пленным. - "Она уже соскучилась по его крепким рукам, жарким объятиям"! - засыпая, снова уже в который раз за эти дни, видела синие глаза Василия. - "Так хотелось протянуть к нему руки! А в ответ к ней, тянутся ручки ребенка. Её ребенка! Девочка! О, май гот! У неё дочка! - и вдруг, она достает шприц и вонзает его прямо ребенку в сердце"!...
Вот уже три дня Ингрид ходила, как разъярённая тигрица! Пьяная, с распущенными волосами, она была страшна в своём гневе! Первым делом, услышав страшную новость, молча взяла пистолет, подошла и выстрелила Грине прямо в голову! - "Кто следующий"? - Ингрид пошла на поиск Миколайчука. От неё шарахались даже свои, что говорить про полицаев, которые попрятались во все щели. Зайдя во второй блок, нашла всех пленных, только что пришедших с работы. Знала, что у Василия был друг, земляк, которого оберегал больше всего на свете. Выгнав всех с барака, села на нары напротив Сергея.
- Рассказывай, как все было?..
Сергей рассказал. В тот вечер, когда она уезжала от Василия, она уезжала от него навсегда. Мартынюк, самый наверное хитрый из всех полицаев пошёл по нужде. В это время там уборкой занимался Влас Екименко. Сортир, как сортир. Тоже выгребная яма, только обитая досками. И внутри, сбоку висел рукомойник, да банка гуталина со щёткой стояла в углу на полу. Это был сортир, только для низшего звена, полицаев. Екименко уже было хотел уходить, убравшись, когда зашёл Мартынюк. Земляк, ети твою... Екименко всем говорил:
- Это не хохлы, хохол я, а это уроды, прятавшиеся на нашей земле! - Мартынюк молча подошел к рукомойнику, посмотрел.
- Почему мало воды? - "Здесь тесно, не развернуться"! - Мартынюк схватил Екименко за шиворот и выволок его на улицу. Полицай бил с особой жестокостью. - "Пусть только заступиться какой-нибудь Василий. Живого места не оставлю. Плевать на эту немку! Есть начальство и повыше"! - Чувствуя нутром, что в смерти повешенных товарищей, был причастен Василий, но доказать ничего не мог. Поэтому зверствовал! Отпустив побитого пленного пополнить рукомойник водой, пошёл посидеть по нужде. Делал это не спеша, с удовольствием, закуривая одну сигарету за другой. Чего-чего, а жрачки этим воякам давали навалом. Конечно же, не лагерную баланду. Продукты брали на фермерских хозяйствах в обмен на бесплатную рабочую силу. Конечно, у офицеров был свой повар, но и полицаи были довольны. В других лагерях и этого не было. Екименко принёс и долил воды в рукомойник. Оглянулся, никто не видит и выпил остаток воды. Почувствовал запах сигареты. - "Курит, скотина"! - тело горело от побоев. И вдруг, увидел висящий ремень на двери. В голове мелькнула шальная мысль. Через полчаса, шедший из сортира по направлению к баракам, для вечерней проверки Мартынюк, услышал возглас:
- Халт! Стой! - но полицай продолжал движение. Мысль в его квадратной голове была только одна. - "Что с желудком? Вчера пили шнапс, закусывая рисом, пол-мешка которого отвалил им местный бюргер, в благодарность за одну деваху. Видать скрепило желудок. Столько времени просидел в сортире, пыжился, тужился и ни какого толку, ничего не вышло"!
- Стой! - но Мартынюк шёл дальше, думая, что это команда относиться не к нему. И вдруг пистолетный выстрел над головой остановил его. Унтершарфюрер СС - Карл Видель, с двумя эсэсовцами догнал его.
- Что это? - спросил криком он. Полицай ничего не понимал.
- Что это, господин офицер? - недоуменно пожал плечами Мартынюк. Карл Видель быстрым движением отстегнул у него ремень. Распрямил его полностью и показал Мартынюку. Тот похолодел от ужаса! На ремне, крупными буквами было написано гуталином - Гитлер капут! - Полицай только открывал рот, хотел объяснить.
- Герр командир, ой, то есть герр офицер -... У немца терпение лопнуло. Отобрав оружие, плеть, содрав с полицая погоны, приказал отвести того в барак. Рядом, как раз был второй. Конечно же потом, наутро все выяснили. Привели Екименко. Тут же за бараком и расстреляли. Был шутником всю жизнь, за шутку и пострадал! После вечерней проверки, все обитатели строем шли в барак. Первые пленные почему-то останавливались, делая в дверях затор. Блатные ногами и криком подталкивали остальных.
- Чего встали, бараны? Идите вперед! - зайдя, сами встали, как вкопанные. На нарах сидел, дрожа всем телом, бывший полицай - Мартынюк! Бледный, с оторванными погонами, недавний коменданте, громко стучал зубами.
- Оба, кого мы видим? - Ржавый, развязной походкой блатного подошёл к нему. По иронии судьбы, Мартынюк выбрал его нары. Блатные, обступили палача и насильника. У того в ногах образовалась лужа, появился характерный запах. Матерый убийца Мартынюк, обделался перед лицом смерти! А сколько жизней положил, не задумываясь, одним нажатием курка. На утро в барак позвали часового. В углу барака на полу сидел мёртвый душегуб, с перерезанными венами. Сидел с широко раскрытыми глазами, как будто не понимая, что произошло? Как за один день, так могла перевернуться судьба? Пошёл облегчиться и вот тебе на! Подойти к нему, не заткнув нос, было невозможно. "Оригинально! Резал себе вены и обделался от страха"!
Юрген Клосс, распекал подчиненного Карла Виделя. - "Скоро приедет комиссия. Задерживаются с проверкой. Где хвалёная немецкая точность? Видать, совсем плохи дела на фронте? А тут четвертый полицай за неделю! Кто будет у них работать? Не будет же Карл Видель наводить порядки в лагере и расстреливать этих скотов собственноручно. Для этого и служат у них эти подонки! Конечно же, Клосс знает, дай им власть, эти холуи расправились бы со своими хозяевами, как расправлялись со своими бывшими соплеменниками. При первой же возможности. Это он прекрасно понимает! Но нужно потерпеть. Потом разберемся и с этим отребьем"! - Унтершарфюрер Карл Видель в свое оправдание заявил, что оскорбили фюрера и гнев затмил его мозги! И возможно он погорячился. Виновник найден и наказан! Юрген Клосс немного смягчился. - "Хороший офицер вырастет, далеко пойдёт. Предан фюреру и делу!. - Виделю рассказал, что прибегал с жалобой Никола Миколайчук. Полицаи жалуются. На фронт собираются. Там хоть враг ясен! А кто будет работать в лагере? Как управиться со всем этим скотом? Газовой камере тоже требуются чистка и уборка. Всех сразу не загонишь! А дети? Их кровь нужна там, - и он махнул куда-то рукой. - Там решается судьба рейха, а может и всего мира! - Юрген Клосс обещал Миколайчуку принять меры незамедлительно. Этим и займется - Карл Видель.
Весь второй барак построен. Карл Видель стоял, держа поводок с огромной овчаркой. Рядом стоял плешивый Григорий Савченко - Гриня. Ехидная улыбка не сходила с его лица. - "Наконец-то почистят этот ненавистный, второй блок. Каждый третий выйдет из строя и будет расстрелян или пойдет в душегубку. Это решать ему! Он коменданте над вторым бараком"! - от своей значимости, он как будто стал выше ростом. Кары не избежать никому, даже блатным! Счёт будет вести сам Миколайчук. Тот вообще бы с удовольствием всех загнал бы в душегубку. Только чёрный дым повалил бы из трубы.
- Первый, второй, третий - выходи! - Плетка больно тыкала в грудь каждого третьего. Идем дальше. - Раз, два, три - шаг вперед. - При приближении Миколайчука, Василий вытянул шею и зорким охотничьим взглядом быстро посчитал. Он второй, третий Сергей, стоящий слева. Быстрым движением, схватив друга за плечи, он переставил Сергея на свое место. А сам занял его. Все наблюдали за кнутом Миколайчука, поэтому никто ничего не заметил. Кроме дернувшей в руках Виделя овчарки и Грини, не сводившего всё это время глаз с Василия. Он с недоумением смотрел на перестановку. Какого же было его удивление, когда кнут главного полицая ткнул Василия в грудь. - Третий - выходи. Его, аж бросило в жар. - "Сам пошел на смерть! Какую мучительную казнь придумать ему"? - мысли мелькали в голове, одна за другой. - "Нет, можно не успеть! Приедет Ингрид Фишер и спасёт его! Сразу всех в газовую камеру и чем быстрее, тем лучше"! - Василий смотрел на плачущего Сергея. Ещё в строю, уже зная счет, шепнул:
- Выживешь, увидишь Дашу, передай, как я ее любил! Про немку ни слова. Прощай! - хотел сказать друг, сказал брат. - Обними за меня всех родных! - Построив всех выбранных, полицаи погнали их к газовой камере. Проходя мимо шеренги оставшихся счастливчиков, Василий встретился взглядом с Седым. Кивнул. И было в этом взгляде всё. - "Прощай! И только тронь Серёгу" -...Седой прикрыл глаза. - "Только бы не заплакать. Позор перед своими"! - открыл глаза. Всё равно, скупая слеза, скатилась по щеке. Незаметно смахнул и зло уставился на две трубы, маячившие вдали над бараками. В уходящим строю, громко рыдал Ржавый. Он не хотел умирать!
Когда Ингрид въезжала в лагерь, из трубы душегубки валил вовсю чёрный дым.
Выслушав рассказ Сергея, немка встала, пошатываясь.
- Вы были друзьями в жизни, будьте и после неё! - достала пистолет и выстрелила ему в голову, и неуверенной походкой, шатаясь, вышла из барака.
Юрген Клосс отчитывал Ингрид Фишер. Все те же слова, которые говорил Виделю, повторял и ей. О трудном положении на фронте, о роли полицаев в лагерной жизни. Ингрид молча выслушивала, тупо уставясь в пол. -" Да она пьяная"! - внимательно вгляделся в лицо подчинённой. Понял, что слова сейчас бессмысленны и отпустил Ингрид. Свои обязанности она исполняла исправно, правда в последнее время словно озверела. Стреляла во всё, что двигалось! Полицаи от греха подальше, не попадались ей на глаза. Дома она, уставившись в одну точку, пила и пила. Даже музыка не спасала её! О чём она думала, не знал никто. Утром обходя строй, Ингрид тыкала пленных наугад. Чаще, чем всегда. - "Да пошли они все! Что ей, до их судеб"? - Выбрав из маленьких ручонок кровь, побрела домой. Начальство, обеспокоенное её состоянием, назначили ей нового денщика. Руководил этим Миколайчук, впрочем, сам старавшийся избегать пьяную немку. "Застрелит же не задумываясь" -! Гриню заменил Мищенко, тот ещё подонок. Говорят у себя в селе, убивая коммунистов он с такими же бандеровцами не пожалел и всех своих родных, сочувствующих Советской власти. Мищенко посоветовался с блатными. Седой решил выделить в помощники немке, из числа своих блатных. Жребий пал на Тихого! - "Бугай, тоже силен. Конечно же не Василий, но всё может быть. Надо только приголубить, как следует бабу. Тихий, это умеет"! - Вечером, придя от немки, Тихий в кругу блатных делился впечатлениями. При этом сунул Седому бутылку, с четверть наполненной водкой и плитку шоколада. Вот она, лафа началась! Седой прямо с горлышка сделал большой глоток и занюхал шоколадом. Алкоголь сразу ударил в голову! Затягиваясь папиросой, Седой приказал. Рассказывай: - "А что рассказывать? Немка, как будто в упор не видит его. Он наводит порядок, ждёт её. А она придёт, поставит музыку и лакает, лакает шнапс. Даже жрачку не трогает, курит и пьет. И куда в стерву только лезет. Хотел взять еды побольше, да побоялся. Вдруг часовой остановит. Начнут выяснять, сразу все откроется. Смерти не миновать"!
- Да, задел её Василий за живое! - выпуская дым к верху, молвил с усмешкой Седой. - Ты это, лишний раз на глаза не показывайся. Со временем природа возьмет своё. - Седой затягиваясь, продолжал - Вот, если бы цветы! Бабы, ой как это любят. Раньше на воле: бутылка коньяка, коробка конфет, букет цветов и баба твоя! Шнапса у ней самой хоть отбавляй, шоколада тоже и чего такая худая, как доска? А вот цветы, где их возьмёшь? Ладно, отбой! Завтра будет день, будет пища.
Ингрид очнулась за столом. Пила, здесь и заснула. - "Сколько времени? Как она отработала и сама не помнит". - Шатаясь, сходила в туалет. Пластинка давно закончившись, шипела в патефоне. Сменила. Села. Рука потянулась к сигарете. -"Какой сегодня день? Хотя какое это имеет значение"?! - Хотела по инерции посмотреть в зеркало, но вдруг взяла и разбила его об пол. - "Для чего? Для кого"? - налила себе рюмку водки, выпила. - "Ела она чего-нибудь? А вчера"? - Ингрид тупо смотрела в пол, на разбитые осколки. Не хотелось совсем жить! -" Зачем"? - В дверь постучали. Вошел долговязый. Это был Тихий. Одна рука была спрятана за спиной. Мутным взглядом окидывая его, Ингрид припоминала, где его видела. - "Да, кажется прислали замену. Ему"! - Ингрид налила себе снова и выпила.
- Чего стоишь? Работай. - Тихий, набравшийся смелости, из-за спины протянул букет полевых цветов. Что росло за выгребной ямой, то и нашел, сорвал.
- Вас ис дас? Что это? - немка недоуменно смотрела на цветы.
- Васильки! - Тихий от волнения, скорее прошептал, чем проговорил.
- Что? - немка вскочила, сосредотачивая взгляд на цветках.
- Васильки! - уже увереннее пробормотал блатной. - "Ага, подействовало"! - Немка, не отрывая взгляд от цветов, вытянула ящик стола и на ощупь достала пистолет. Почти не целясь выстрелила прямо в лоб долговязому блатному. Тот с недоуменным лицом, - "за что"? - грохнулся на пол во весь рост, рассыпав цветы по полу. Немка шатаясь, перешагнула труп, подошла и закрыла дверь на ключ. К дому уже бежали часовые. Узнать, что случилось. От фрау Ингрид можно было ждать чего угодно! Переступив опять долговязого, она подошла к шкафу. Достала бутылку спирта, чистый стакан и налила половину. Взгляд упал, на рассыпанные среди осколков зеркала, васильки. От головы Тихого разлилась большая лужа крови, подбираясь кое-где к цветкам. Ингрид залпом выпила спиртное и чуть не задохнулась. Вдруг, резкая боль внизу живота, молнией пронзила все её тело. - "Не может быть, ещё же рано"! - Боль не отпускала. В дверь стучали всё сильней. Ингрид, вдруг закричала истошным голосом, заглушая музыку Брамса. Слёзы хлынули из её глаз. Откуда ни возьмись, залетевшая, наверное, в форточку, пчела, привлеченная запахом шоколада, давно куском лежавшим на столе, приготовленным для передачи ему... Покружилась вокруг Ингрид и села. Нет, не на шоколад. А на цветок, лежавший на полу! Ингрид разрыдалась. В первый раз в жизни! - "Все сошлось"!!! - Дверь начали ломать. Ингрид рыдая, поднесла пистолет к виску. Закрыв глаза, отчетливо увидела его синие, такие родные глаза и нажала курок...
Даша сидела на краю обрыва, глядя на синие воды быстрой реки. Здесь так любили сидеть они с Василием, мечтая и целуясь. Тело гудело от физической работы. Надо было работать и за мужиков, ушедших на фронт, и за себя. А ещё свое хозяйство. Всюду поспевала! Вдали затянули печальную песню девчата. О любви. О безответной любви. - "Какая она счастливая! У нее есть Василий, который любит её, а она от него вообще без ума. Где ты родной, мой Василек"? - сердце защемило от тоски. - "Будь проклята эта война! Они должны были уже пожениться и наверное, через год, другой, по траве должны были пойти детские ножки, плод их любви. Вот на этом берегу, сколько провели времени вдвоём, строя дальнейшие жизненные планы. А как горячо обнимал Василий"! - чувствуя его желание, его мужскую силу, просила:
- Подожди милый, скоро свадьба! - разгорячённый от страсти, он быстро раздевался и бросался в холодные воды реки, чтобы остудить свой пыл. Она звонко смеялась, наблюдая за его красивым, сильным телом. Выскочив из воды, обнимал холодным телом, целовал холодными губами и было так горячо и сладко, что не выдержав, она сама раздевалась и под его восхищенным взглядом медленно и грациозно заходила в холодную реку. - "Только бы вернулся! Здоровым и невредимым! Всю любовь отдаст ему! Нарожает деток, сколько захочет! Он всегда говорил, мечтая - пятеро! - А она смеясь, делала удивлённые глаза. - Сколько захочешь милый, только вернись"! - С реки потянуло холодком. Даша прикрылась платком. - "Как при встрече она расцелует его синие, любимые глаза! И чего она загрустила? Наверное, эта песня навеяла такую тоску. Пойду к девчатам, заведем веселую песню!". - Голос у неё был красивый, звонкий. Даша встала и собралась идти. Как вдруг неожиданно, подувший резкий ветер сорвал платок с её плеч и чуть не унес вниз, к реке. Она ловко поймала платок, но потеряла равновесие и нога скользнула с обрыва. Падая, она ещё хотела схватить за ветку кустарника, росшего рядом. Но рука только скользнула по листочкам. - "Сколько они с Василием бежали с этого обрыва, прямо к реке"! - Это были её последние мысли. Упав и покатившись с обрыва, сильно ударилась головой об валун, торчавший острым краем из песка. Потеряла сознание. И как катилась дальше к реке, как холодные воды приняли её тело, уже не чувствовала. Река понесла её тело всё дальше и дальше. А мысли её, Душа, понеслись на встречу тому, которого так любила и ждала!
P.S.
- Айнц, цвай, драй! Раз, два, три! - Снова по городам Европы, зашагала мразь со свастикой на рукавах. Как будто и не было в истории миллионов и миллионов человеческих жертв. Опять сжигают людей заживо, убивают, живших рядом, ещё недавно по соседству на этой земле, людей. Снова детские испуганные глаза в подвалах смотрят наверх, слыша над головой свист снарядов. - Люди, неужели вы не слышите? Бегите скорее в лес, на поляну! Не слышите? Пригнитесь, встаньте на колени! И вы услышите, как полевые цветы шепчут нам:
- "Люди, что вы делаете? Одумайтесь"! - и среди них василёк, вторит им и шепчет:
- "Мы вернёмся! Вы слышите? Мы вернёмся! Бог наградит нас Душой! И мы будем искать друг друга и найдём! Мы поженимся, нарожаем деток, мы покажем всему миру - КАК НАДО ЛЮБИТЬ"!!!