Когда я рассказывал Оракулу про этот странный сон, тот покачиваясь, как маятник в пижаме, не сводя взгляда с настенных часов, словно гипнотизируя бегущую секундную стрелку, только тихо посмеивался, чуть наклонив ко мне голову. Я не видел выражение его лица в профиль. Лишь его голову и ухо. Большое волосатое ухо. Оно двигалось вперед к полу, точнее к рукам, скрепленных на остром коленке, потом - назад, к спинке дивана, застывало на миг на уровне моих глаз и снова исчезало внизу. Я, как зачарованный смотрел, нет не на голову, а именно на ухо, точнее на ушную раковину, где из слухового прохода торчали большие чёрные волосики. Мне даже показалось, что они шевелятся, вибрируют, будто малюсенькие антенны, улавливая колебания воздуха, идущего от моих губ вместе со словами. Я рассказывал свой сон этим волосикам и они кивали, точно подтверждая, что слушают меня, соглашаясь со мной, и тогда приближались; не понимая меня, словно не прочувствовав суть фантастических сновидений, удалялись, уходили куда-то вниз вместе с ухом, головой хозяина, где пропадали с поля зрения, видно 'переваривая' сказанное мною. И... обратно ко мне. Рехнуться можно! Или я уже?...А может это действие вчерашней инъекции?
Закончив, я глубоко вздохнул, вытер пот со лба и посмотрел на Владимира. Уже не на ухо, а на его левый глаз, который уже не смотрел на часы, а как-то странно 'косил' на меня. Мне стало не по себе! Оракул на секунду замер, сбросив руки с колена, выпрямился, а потом откинувшись назад на диван, затрясся в беззвучном смехе. Это была жуткая минутная сцена! Мне представилось, что какой-то воздушный гигантский рыбак, откуда-то сверху, с потолка, а быстрей всего даже с крыши, зацепил невидимым крючком с леской щеку или губу Оракула и старается медленно выудить его из воды, нет, из узкой с толстым льдом проруби. Голова пойманного никак не пролазит в отверстие и она уходя вниз, изо всех сил сопротивляется усилиям рыбака, стараясь отцепиться от крючка или перекусить леску. Смотря на его огромную трясущуюся голову на тоненькой шее идущей от узких плеч, у меня мелькнуло: - "Не отвалилась бы"!
Насмеявшись, Владимир резко повернулся ко мне. Меня опять пронзил его взгляд. Что-то кольнуло в самое сердце. Он зашептал с усмешкой, буравя меня глазами:
- Ты, наверное, не думаешь, что им язык показывал Эйнштейн? - он хихикнул и не дожидаясь ответа, вдруг вмиг став серьёзным, даже несколько сердитым, зашептал: - Это был быстрее всего Дарвин, которому однажды в морскую качку пришла в голову сумасшедшая мысль, идея, которую вскоре потом подхватит весь учёный мир. Идиот! И мир тоже поверил в эти бредни! Единственно в чём он был прав, Первые Экспериментаторы были в раздумье, кому вживить этот космический, микроскопический чип. Они выбрали нас! Первобытных, диких, мало чем отличающихся от многих животных. Это было задолго до Пирамид и повторного опыта, проведённого другими... - Оракул замолк. После секундной паузы, бросив мгновенный взгляд на часы, продолжил: - Многие называют это - Душой. Пусть будет так! Хотя справедливее назвать это - сердцем, именно туда идёт вся информация с нашего мозга и записывается не только вся наша земная деятельность, но и наши мысли, даже не произнесённые вслух. И после отмирания нашей земной оболочки, тела, которое при зарождении формируется внутри тела матери вокруг нового информационного чипа, полученного от обобщения исходных данных родителей, все сведения записанные на этот невидимый чип, уходит к тем, кто проводит с нами Вселенские опыты! На Главную базу данных Космоса! Мы своего рода вирусы, в информационном поле Вселенной. Информационный материал для дальнейших исследований. Владимир усмехнулся. - Это сейчас для многих ясно, а я это говорил им всем, лет двадцать назад, подожди... Нет! Уже почти тридцать. Только называл это малюсенькой платой с биоинформацией. Они таращили глаза, ржали и выписывали мне всё новые лекарства, которые я, правда, потом с успехов выбрасывал в унитаз! - и здесь Оракул, как всегда неожиданно поменяв тему, задал вопрос...
Стоп! Я забежал вперёд. Этот разговор состоялся только после обеда. А до этого... Впрочем, начну всё по порядку.
- "Мне послышались голоса? Совсем рядом. Неужели продолжается этот дурацкий сон? Нет, чей-то знакомый голос".
- Так дамки не бьют! Не забывай, мы играем в поддавки.
- Знаю! - раздался рядом голос Болеслава. - Но я имею право выбрать, сколько мне шашек сбивать, четыре в эту сторону или сюда, две.
- Надо сбивать четыре! - настаивал чей-то голос. Я открыл глаза. - "Да это же Болеслав с Гжегошем играют в шашки, сидя на кровати справа от меня"! - хотел приподнять голову и не смог, голова закружилась так, что сдавило в висках. Мою попытку заметил Болеслав. Он пересел на табуретку рядом с моей кроватью и тихо заговорил:
- Костя! Уже десять часов! Ты так всех перепугал! Не могли тебя разбудить! Нас с утра даже всех выгнали с палаты, собрался около тебя консилиум врачей. Я сам слышал через двери, как главврач давал нагоняй Лайме. Думали уже тебе промывания желудка делать или капельницу ставить. Но старый профессор посоветовал дать какой-то укол, очищающий от воздействия этого препарата... Во чёрт, забыл название этой ерунды, которая вколола тебе Цапля. Не помнишь ничего? Не почувствовал укола в руку? - я медленно замотал башкой. - Они перепугались до смерти, скоро приедет какая-то иностранная делегация медиков, а ты тут лежишь, как труп! - Я собрался с силами и встал, точнее только присел, свесив ноги с кровати. Голова кружилась нереально, слабость была во всём теле такая, что подрагивали коленки. Я не спеша обвёл взглядом палату. Справа, на койке Болеслава, сидел Гжегош, который ворча что-то под нос, собирал в коробочку шашки. Хотя нет, можно было расслышать, что он бывшего соперника называл прохвостом и мошенником. Напротив, у окна, полусидя, с красным лицом, как варёный рак, с кем-то спорил Пятрас. С кем? Нет, Евгений лежал молча посередине, высоко подложив под спину подушку и с интересом смотрел влево от себя. Я перевёл туда взгляд. - "Что это? Точнее, кто"? - я с изумлением смотрел на худощавого, лысого больного. - "Это кто, Владас"? - я машинально протёр глаза.
- Я твой телефон на зарядку поставил! - гундосил мне рядом Болеслав. - Сигналил всё утро, пока аккумка окончательно не села. - я хотел поблагодарить соседа, но не мог отвести взгляда от незнакомца в углу. - "Нет! Это не Владас! У того, хотя я никогда и не видел полностью лица, был запоминающийся шнобель. У этого, нос как нос"! - Болеслав, поймав мой взгляд, посмотрел налево и зашептал:
- Мумию нашу забрали! Повезли в другую больницу. Говорили в коридоре, что Владасу вскрывать череп будут. Нашли какой-то сбой в "компьютере", то есть в голове. А это новенький - Стасис!
Новый пациент, подложив руки за голову, смешно закинул ноги на спинку кровати и смотря в потолок, спорил с Пятрасом.
- Они уже целый час спорят! - тихо заметил Болик. - Стасис так аргументированно доказывает тому про политику, приводит такие факты, что Пятрас уже два раза выскакивал в коридор, а может в туалет бегал, видать со зла и бессилия, у него живот скрутило. Пошли покурим? - при слове "туалет", у меня сработал защитный инстинкт и я стал шарить по полу ногами, в поисках тапочек. Взяв с тумбочки телефон, посмотрел. - "Ни одного пропущенного звонка, сообщения. Куда все пропали? Неужели я никому не нужен"?
И только надев тапки, уже хотел встать, точнее даже привстал, как Стасис, взглянув на меня и кивнув, спросил:
- А ты где служил? - я растерянно сел и не знал, что сразу ответить. Потом догадался, этот вопрос не ко мне.
- В Латвии! - гордо ответил Пятрас от окна.
- Так что ты всё талдычешь: оккупанты, оккупанты, если сам был им.
- Я?? - Пятрас от возмущения закашлялся.
- А кто? - продолжал Стасис, снова рассматривая потолок, будто ища в старой побелке какой-то ему одному ведомый рисунок. - Мой отец, в 1968 году, сидел на танке в Праге. С такими же молодыми пацанами, которых перебросили из Закарпатского военного округа в Чехословакию. Есть даже фото, где он сидит на танке, курит с сослуживцами в окружении разгневанной толпы пражан. Весь город был в плакатах - "Советские оккупанты вон! Оккупантам позор"! - отец с молодыми ребятами кричали с танков: - Мы не убийцы! У нас приказ! - в ответ им грозно кричали:
- Убирайтесь! - Тогда на той площади всё закончилось мирно, но в других местах прозвучали выстрелы. Погибло больше ста человек. Всё это отец вспоминал стоя у нашей телебашни, в январе 91 года. А мой дядя Бронюс, средний брат отца, выполнял миротворческую миссию, так это сейчас называется(?), в Афганистане. И младший брат отца, дядя Альбинас, стоял со своей частью в 81, у границе с Польшой. Слава богу, не повторилась пражская весна! Мать их, моя покойная бабушка, не раз говорила и я с удовольствием повторю её слова:
- "Будь прокляты политики мира, все взятые вместе"! - А ты Стасис, думаешь на тебя с любовью смотрели латыши, когда ты ходил по городу в погонах 'СА'?
- Я?... Не ходил... так не сколько раз... Пьяный... - забубнил вспотевший от напряжённых дум Пятрас, у которого невыносимо зачесалась спина. Засунув руку под пижаму, он начал шкрябать её так, как на работе, на стройке, отколупывал старую штукатурку со стены. Дома ведь стояли счётчики на воду, горячая вода из крана лилась дороже цены нефти из скважины. Пятрас думал схитрить, помыться в больнице, а тут как назло сантехники отключили горячую воду, готовились к новому отопительному "Клондайку". Всё это, наверное, пронеслось в его голове за секунду, когда он с наслаждением почёсывал уже ниже спины, при этом рука исчезла в штанах по локоть. На чём он сидел и как, загадка?! Не дождавшись вразумительного ответа от оппонента, Стасис глядя по прежнему в потолок, словно разглядывая древние рисунки цивилизации майя, спросил:
- А если бы тебе отдали тогда приказ, стрелять в толпу, защищать социалистическую собственность, что бы ты делал? Ведь все эти агенты Магнолии, пудрили нам мозги со своей коммунистической моралью. Ты же ходил на парады, махал им ручкой и красным флажком! Помнишь на трибунах эти лица? Напомнить фамилии? Многие потом мелькали уже в новых партиях, а некоторые даже встали у власти. Они были раньше оккупантами или оккупируемые? Ведь они тогда всё решали за народ, впрочем как и сейчас, с кем дружить, а кого ненавидеть. Моего отца и его братьев послали воевать тоже они! Почему они запретили на 70 лет публиковать списки лиц, сотрудничавших с КГБ? Потому что многие сегодняшние партийцы или их родные, были и тогда у власти. И поверь, неплохо жили. А к нам опять вернулись танки! И нам, простым людям, опять навязываю врага и призывают готовится к войне. А как показывает история, именно эти двуличные люди, заботящие только о своём благополучии, о своих семьях, в случае чего, первыми бросятся перекрашивать символы, менять флаги! Кресты на звёзды, звезды на орлов, евро на доллары и если надо на юани. Кругом одна ложь! Они, наверное, ждут когда все молодые убегут из страны, остальные сопьются, повесятся или попадут в сумасшедший дом! Для чего? Чтобы захватить себе еще больше земли? Наставить себе и родным ещё больше дворцов? А ты говоришь оккупанты, которых уже скоро тридцать лет как нет, а жизнь простых людей стала не лучше! - Стасис достал из кармана носовой платок и громко высморкавшись, спросил мягко, таким елейным голоском:
- Так ты утверждаешь, что служил в оккупационных войсках? Если отрицаешь, что это была не оккупация, ты попадаешь под статью закона во всех странах Прибалтики, об отрицании оккупации!
На Пятраса невозможно было смотреть. Левый глаз его дёргался в нервном тике, рот скривился, глаза стали безумно сверкать. Голова его не справлялась с мыслями. Он и сам, прикидываясь в больнице немного неуравновешенным человеком, мечтал получить хоть какую-то группу, малейший придаток к мизерной пенсии, которая в следствии надвигающейся старости, "светила" ему впереди. Светила одной, от силы двумя сотенными евро банкнотами. А недавно увиденная по телевизору история, где заслуженный человек, с большим медицинским стажем, гордо рассказывал на всю страну, как "успешно" прожить на нищенскую пенсию, для чего дескать, надо покупать на базаре замороженную рыбу и потом, разморозив, из неё делать рыбный фарш, и котлеты, а из голов варить какую-то бурду, который бывший профессор называл почему-то ухой, - повергла его в шок. Рыбу Пятрас не любил. Она почему-то ему пахла тиной. Это неприятное ощущение вкуса во рту осталось с детства. Он любил вкусно поесть, да что говорить и выпить, закусывая салом со свежим помидором или квашеной капустой. У него появился страх. Нет, он был давно, но Пятрас отгонял мрачные мысли, да и до пенсии еще было, ой, как далеко. А теперь она, вот почти рядом, не за горами. Стажа у Пятраса был кот наплакал. Когда ненавистные оккупанты ушли, родной колхоз развалился. Подавшись в город, купив однокомнатную квартирку в общежитии, Пятрас мыкался по стройкам. Таких как он, были тысячи. Неквалифицированным строителям платили гроши в первое время, а порой и обманывали. Он бегал с одной фирмы на другую. Но одному на жизнь и оплату жилья хватало. А дальше? Пятрас всё чаще ловил себя на мысли, а не покинуть ли этот бренный мир, всё равно один конец, а уж где его закопают, ему было безразлично. Единственно, что его удерживало на этом свете, телевизор. Точнее разные политические новости, диспуты. Его интересовал только один вопрос, точнее два. - "Чем это всё закончится и доживёт ли он до конца света"?
Но тут у Пятраса в голове что-то щёлкнуло. Он встал, причём не вытягивая правую руку из штанов, которую по-видимому заклинило ягодицами и двинулся на выход. Со стороны казалось идёт нормальный человек, мало разве таких в городе, ну улыбается бессмысленно, ну сверкают глаза бешеным огнем. Подходя к двери, Пятрас неожиданно плюнул. Он явно хотел попасть в Стасиса, но промахнувшись, попал в зеркало над умывальником. Взглянув в него, он увидел свою физиономию, с плевком на лбу. И тут он расхохотался! У меня аж мурашки пошли по телу. Пятрас рывком открыл дверь левой рукой, правую он по-прежнему не вытягивал из штанов пижамы, Гжегош потом уверял, что он прятал там сзади саблю в ножнах и с криком исчез в коридоре, откуда вскоре послышался невообразимый шум.
- Наш политик сошёл с ума! - вскрикнул, вскакивая с кровати Евгений.
- Им всем давно место здесь! - ответил негромко Болик. Он оказался первым у двери и мы вслед за ним вышли в коридор.
По коридору в это время двигалась какая-то иностранная комиссия, человек двадцать, если не больше. Все в белоснежных халатах, мило улыбаясь и тихо переговариваясь. Навстречу к ним и пошёл Пятрас.
Во главе комиссии шёл высокий профессор из Германии. Он давно обеспокоенный таким число суицидов, решил с коллегами из Евросоюза наконец разобраться, что происходит в этой маленькой стране. Среди членов комиссии мелькали и лица высоких государственных мужей, чья благотворная экономическая деятельность напрямую, и способствовала добровольному уходу из жизни соплеменников.
Пятрас вприпрыжку, в три шага, оказался в самой гуще ученых. Те может сначала подумали, что его сзади, за задницу кусает какая-то маленькая собака, которую они не видят и та злючка повисла на штанах, а больной, безуспешно хочет сбросить её правой рукой, и просит у них помощи. Они ошибались! Оказавшись рядом с ними, Пятрас как заорал:
- Я и есть оккупант! - мы стоя в дверях и то чуть не наложили в штаны от его визга, что уже говорить о испуганных медиках. Ученые побледнели и шарахнулись в стороны. Наш главврач был белее бумаги и стоял растерянно смотря на коллег. - Wer ist dast? - спросил высокий немец главврача. Тот беря себя в руки, заискивающие улыбаясь, понял эти слова и без переводчицы, которая достав телефон фотографировала Пятраса. - "Так вот как выглядят эти люди, о которых так много говорят в этой стране"! - думала она, щелкая Пятраса.
- Ist... - начал мямлить главврач больницы, вспоминая немецкий, а потом рассердившись на себя, - какого чёрта, есть же переводчики, стараясь придать голосу уверенный тон, уже хотел сказать, фамилию больного. Но Пятрас, услышав немецкую речь, его опередил. Видно его мозги окончательно заклинило. Он сначала хотел даже галантно поклониться и щелкнуть тапочками, эх жаль нет строительных бот, да ладно, как выйдет, так выйдет. А потом передумав, какой-то шальной извилиной, метнулся к высокому немцу и завопил:
- Родненькие! Вас столько лет ждали! - он улыбался немцу, а потом спросил его сладким голосом. - Вы танке или как? - профессор услышав перевод, полез в карман за очками, чтобы получше разглядеть пациента. - "А может это не больной? И здесь все такие"! - подумал медицинское светило. - "Ведь покупают же у нас старую рухлядь на колёсах 50 -х годов, называя это - военной помощью"!
Пятрас вдруг, стал страшно серьёзным. Он стремительно вытащил руку из штанов и резко выбросил её навстречу немцу. Наверное, он даже хотел крикнуть. - Хайль Гитлер! - но то ли неловко вскинул руку, отчего попал профессору в подбородок, то ли сам немец дёрнулся назад от аромата исходящего от руки, нам издалека было не разглядеть, но немецкий ученый стал заливаться назад, падая на своих коллег. Не знаю, посидел ли больше старый немец за эту секунду, но было видно, что немчура явно перепугался, он даже хотел вскинуть руку в ответ на приветствие, но удержавшись на руках европейских медиков, передумал, а сделал вид что ловит, ищет упавшие с носа очки. Очков ему было не видать. Пятрас нечаянно наступил на них и они хрустнули под левым тапком, отчего всем медикам, показалось, что больной гневно заскрипел зубами. Пятрас не унимался. Он подозрительно оглядываясь по сторонам, горячо зашептал:
- У меня дед в сарае закопал пулемёт. Сарая давно нет, да и деревни, но я найду это место! Постреляем этих -... Пятрас не договорил, услышав русскую речь.
В комиссии были два молодых врача из братской, соседней страны, по фамилии Ивановс и Кудиркинс. Если бы дело происходило в южной стране, они бы носили фамилии - Иваношвили и Кудиркиншвили, скажем ещё южнее, фамилии - Иванян или Кудиркинян, и так далее, но явно были бы гражданами своей страны. Эти двое, жили в стране на птичьих правах и ещё удивительно, как получили образование.
В этот волнительный момент, один пробормотал другому на родном языке:
- Психопатическая шизофрения! У нас в Прибалтике четвёртая часть таких! - Пятрас недоуменно обвел взглядом всю делегацию. Голова отказывалась работать. Как назло его взгляд наткнулся на старшую медсестру Лайму, которая стояла позади всех. Он бросился ней. Лайма от испуга завизжала на весь коридор:
- Санитары! Вирга, зови санитаров! - Вирга с Ниёлей, давно разыскивали их по всем отделениям. Они же не знали, что сам главврач приказал Николаюсу Дроновасу и Сергеюсу Кольцовасу, не показываться до обеда на глаза. Те спокойно сидели во дворе на лавочке и попивали винцо, рассуждая на самую злободневную тему. - "Насколько подорожает в следующем году, при новом Сейме, алкоголь"! - об их местоположении знала только старая санитарка, которая побежала звать их на помощь.
Пятрас подбежав к Лайме, бросился к ней в ноги, на колени.
- Прости меня! - закричал истошно он. - Прости, агент Магнолия! - а потом озираясь, закричал: - Я сам бывший агент! Я раньше два раза в году ходил на парады! - он обхватил ноги медсестры и заплакал. Лайма, вырываясь из его объятий, вытаскивая ноги, как цапля, попавшая в болото, только думала, - "не порвал бы он ей новые эластичные колготки"! - внезапно в голову Пятрасу пришла какая-то новая мысль. Он отпустив Лайму, метнулся опять к высокому немцу, который давно вместе с другими членами делегации по стенке пробирались к выходу. По пути, он столкнулся с главврачом, который тоже с опаской двигался к запасному выходу. Не долго думая, он схватил врача за карман халата и силой дёрнув его, отчего из кармана посыпались на пол какие-то купюры, больной любезно спросил:
- Не скажешь эскулап, который сейчас год? - у главного врача психбольницы даже появился лёгкий румянец. Но может быть, это от того, что он нагнувшись стал собирать деньги, с тревогой снизу бросая взгляды на пациента. Пятрас, не отставал от него. Присев на корточки, шепнул ему на ухо:
- Немцы навсегда вернулись? Или опять сдадут нас этим? -... заслуженный психотерапевт, заталкивая евро в карманы, запыхавшись, прошептал, видно, чтобы свихнувшийся больной побыстрее отстал от него:
- Скоро уедут! - Пятрас ринулся за комиссией. Немца он догнал у окна. Пятрас с угрожающим видом схватил профессора за лацканы халата и стал его бешено трясти, крича на ухо:
- Хер немец! Опять удираете? Почему Ваши пенсионеры получают пенсии в десять раз больше, чем наши? - немецкий знахарь уже сто раз пожалел, что выпил на одну чашку кофе больше положенного. От испуга, он сиканул в трусы. Так, немного. Пару капель. Но было страшно неприятно. А ещё обиднее, что коллеги, крадучись по стене, улепётывают и не приходят на помощь. - "О, майн Гот, зачем я приехал в эту страну"? - опять подумал профессор, которому до пенсии осталось два года. - "Доживу ли я"? - мелькнуло у него. И тут же, чуть не отдал Богу душу! Взглянув на Пятраса, вырываясь от его крепкой хватки, он обомлел. Перед ним стоял бесноватый фюрер! Те же маленькие усики под носом, те же дикие глаза, та же ехидная улыбка. Немец даже хотел вытянуться во фронт, но ноги подкашивались. Через мгновение он понял, это игра теней от падающего из окна света. И здесь он вздохнул с облегчением. В конце коридора бежали рослые санитары, натягивая халаты на бегу.
Увидев их, Пятрас отпустил немца, бросился к окну и попытался открыть его. Как он собирался проскочить через решётки на окнах, не имею понятия. Санитары подбежали и стали ему закручивать руки. Не тут то было. Пятрас брыкался, орал матом и старался укусить Сергеюса за руку. Наконец увернувшись, вцепился обеими руками за подоконник. Увидев осенний пейзаж в окне, заорал, что было мочи:
- И Ленин - такой молодой, и юный Октябрь впереди! - видно мозг, уставший за прошлую жизнь от вранья, начал выдавать всю информацию, полученную в молодости. Санитар Сергеюс, хоть и большой любитель выпить, был не дурак. Он стал щекотать Пятраса. Тот долго не выдержал. Хохоча и вспоминая всех демократов последними словами, отпустил руки. Тут его санитары и связали. Волоча его по коридору, Николаюс умудрился дать пациенту пару тумаков под ребро. Пятрас тут же сник. Уже в конце коридора, он увидел старую санитарку Фросю, которая стояла у стены и крестилась плача, прижимая какую-то жёлтую тряпку к груди. Мозг Пятраса выдал другую картинку. Он представил, что эта старушка в полосатой кофточке с жёлтой звездой на груди из какого-то гетто. Он в далёком детстве видел такую фотографию. Почему-то вспомнил и Хатынь, куда ездил с передовиками колхоза на экскурсию.
- Где твой Бог? - поравнявшись с санитаркой закричал Пятрас. - Всё ждете Христа, Миссию! Нет Его! Мы убили Его!! Когда он был маленький... Мы размозжили его голову об сосну, давно, там, в Панеряйском лесу! -... Это были его последние слова. Дверь, ведущая во второе отделение, для буйных, захлопнулась за ними. Санитарка Фрося, съехала по стене на пол и прижимая тряпочку к сердцу, рыдала.
Туда уже бежала раскрасневшаяся Цапля, с шприцем и ампулами в руках. Пробегая мимо нашей палаты, она гневно крикнула:
- Третья палата, марш по местам!
- Хорошо не по нарам! - тихо проворчал ей вслед Болик. Все поплелись в палату. Когда дверь за старшей медсестрой закрылась, мы с Болеславом юркнули в туалет. Надо было до обеда накурится вволю.