|
|
||
Лик Цветов.
Но зачем разгадка снов,
Если нежен лик цветов,
Если вводят нас цветы
В вечный праздник красоты...
Monsieur Бальмонт
... Но самым ужасным из звуков был Великий Скрип. В аромате июльской ночи, когда один лишь ветерок далеких звезд дарил прохладу уставшим от зноя, а редкие звуки сонных авто обрамляли ощущение тишины и покоя, кто-то невыносимо пиликал на скрипке...
В стародавние и незапамятные времена новый инструмент по имени Скрипка потеснил свою прародительницу Виолу. Не знаю насколько музыкальна была виола, но сейчас я был готов слушать все, что угодно, даже туземные там-там-тарамы, в сопровождении Лондонского Симфонического. При условии, что в оркестре не будет ни одной скрипки.
Если теперь вы думаете, что я - человек исключительно тонкого музыкального вкуса и вопросы исторического развития инструментов скрипящего, а также жалющего и режущего характеров, волнуют меня каждую ночь, я готов... запустить в вас подушкой!
Чрезвычайно высокой тональности звуки доносились из-за стены. Стена не отличалась ничем примечательным, на ней висела хорошая репродукция "Тайной вечери", а обои были поклеены давно и морщинились; впрочем, возможно, они морщинились от этих звуков.
Обстановка моей спальни была скромна, а освещение рассеяно. Именно поэтому вечерами казалось, будто нереальный туман витает вокруг единственной кровати, гнездится в единственном кресле и укутывает в смутные видения единственный журнальный столик.
Комната эта была дверью в другой мир - в мир осуществленных желаний и свободных полетов - в мир Сна. Когда туман сгущался, а кресло уплывало далеко-далеко и журнальный столик становился воспоминанием, я мысленно пристегивал ремни безопасности, прижимал к себе подушку и отправлялся в свое еженочное путешествие...
Там я помогал слонам добиваться независимости и летал на попугаях, ощущал одиночество Большого Космоса и в иллюминатор космического лайнера смотрел на грешную, но такую красивую Землю, где в комнате с "Тайной Вечерей" на морщинистой стене, на единственной кровати похрапывало и посапывало существо, умеющее видеть сны.
Но сегодняшнее путешествие откладывалось и вылет задерживался, а голос в репродукторе все время скрипел:
"Приносим свои из-з-зз-з-винения, но рей-ззз в Папуа-Новую Гвинею на презентацию повареной книги "Мемуары о Куке" откладывается на неопределенное время. В буфете аэропорта вас будут рады угостить бодрящим кофе и тонизирующим коктейлем "Сонный Пилот". "
Эдакой горой отчаяния взгромоздившись в мире холмистых подушек, одеял и прочих аттрибутов спокойного сна, я мистифицировал; шаманил; колдовал, призывая силы Тьмы обрушить тяжелый карающий перст на смычок неугодной соседки. Все, что я о ней знал, это ее имя - Ванесса, но уже оно меня раздражало...
Сидя и бодрствуя там, где мог бы лежать и спать, я вопрошал всевышнего о вселенской сущности перемен, которые привели к появлению этого отчаянно скрипящего предмета, зло которого было изначально запечатлено в его названии - Скрипка.
Три раза я стукнул по нашей общей стене (и, вероятно, по единственному у нас с ней общему). Пять раз я был готов к внезапному знакомству с источником шума, о чем неизменно сообщал вражеской стене. Но таково мое счастье, что сразу после этого какофония ночного скрипа умирала диминуэндо, а я, совсем уж добрый и потенциально спящий человек, удовлетворенно располагался на кровти, растягивая свои руки и выражая в неприлично-храпный сон...
И тогда все начиналось снова!
Когда я наконец заснул, стрелки часов застенчиво колебались на границе Поздней Ночи и Раннего Утра.
Зевните в лицо тому, кто скажет вам, что усталые и измученные люди снов не видят. Я засыпал, а комната медленно растворялась в ночном воздухе, или, быть может, она просто увеличивалась в размерах...впрочем я никогда не встречал комнату с улицами и домами внутри. Одна из улиц была ярко освещена...
Да-да, теперь я припоминаю: с самого детства, когда я еще был серьезным мальчиком в клетчатом костюме-тройке и водил в цирк мою милую маму, и именно так и представлял себе нашу встречу с Ней.
Она - девочка, девушка, молодая леди, но неизменно - Мечта, всегда появлялась на этой улице. Среди шелеста осенних, красных, желтых, листьев, или в лунном мерцании пушистого снега, а быть может в неистовстве природы, среди ярко-голубых молний и сиреневого дождя...
Мы встречались с Ней на этой улице и глаза мои были прикрыты, ибо я знал, что она боится реальности и всегда уходит прочь по освещенной улице моей мечты, стоит мне только открыть глаза и впустить сегодня в мир, нетронутый никем и ничем, кроме наивного мечтателя, ребенка вначале, но и позже - тоже ребенка...
Тысячи обличий, сотни образов и десятки эпох - вот чем она была. Если она одевалась в пышное платье цвета теплого айсберга, и лишь сливочная шляпка отделяла ее от небес, тогда вдоль устланной звонкими булыжниками мостовой горели газовые фонари, и во всем легко угадывался век прошлый. Иногда все формы были обтекаемы и текучи, а улица не освещалась вовсе, но была светла; подчиняя себе эпоху моя возлюбленная блестела невиданным костюмом цвета весеннего заката... век грядущий.
Менялось все; а временами на месте улицы была простая поляна и только цветы, но цветы-цветы-цветы, и в каждом лепестке - ее улыбка.
Потом я чувствовал росу на своих губах и на этом все заканчивалось... или начиналось... потому, что она становилась мной, а я ею, но нас вместе я не рисовал никогда.
Все это время в мыслях моих кружили бабочки; отталкиваясь легкими и призрачными крылышками от аромата, заполнявшего пространство, они порхали и... звенели, будто тысячи колокольчиков... мелодия мне всегда казалась до боли знакомой, но возвращаясь, я уже не мог разыскать ее среди горечи утраты, царившей в сердце.
И вот сегодня, в комнате три на четыре, совсем близко от неугомонной соседки-скрипачки, лежа на раскладном диване и закрытыми глазами пристально вглядываясь в потолок, некогда расписаный жильцом -абстракционистом, я видел сны, достойные королевского ложа и стремительного готического дворца...
...Снегопад уж совсем прекратился, но воздух оставался таким же плотным и осязаемым, как и три мгновения назад, когда быстрые белые снежинки, похожие на маленьких сказочных парашютистов, падали, постоянством своего падения образовывая нечто, подобное экрану в кинотеатре. Потом снег идти перестал, и кинотеатр превратился в простой театр; театр одного зрителя. Мизансценой служили все те же фонари, да мягкие россыпи ветреного снега, что лежали на тротуаре, том тротуаре, который вместо положенного ему историей пути у края дороги, шел по ее центру, но был непостоянен и временами петлял, пересекая дорогу и себя. Я говорю "временами", но с тем же успехом мог бы сказать и "местами", ибо эти измерения сливались в бесконечности дороги, которая бесконечно долго бежала в бесконечную даль.
Я долго стоял и ждал; я знаю это потому, что слышал как шептал снег, когда я переминался с ноги на ногу. Еще мне ужасно хотелось спать, но я терпел, подспудно ощущая, что где-то я и так сплю.
Потом она явилась; но сначала была музыка. Та самая, которую я уже давно окрестил "цветочной", и хотя нынче никаких цветов не наблюдалось, их аромат витал в воздухе, а может то было предчувствие, но кто сказал, что предчувствие не может пахнуть цветами...
Сегодня она была в купальном костюме... боже мой, в купальном костюме! Снег падал на ее плечи и тогда сверкал; сверкал, быть может знаменуя свое превращение в чудесные маленькие капельки, украшавшие ее тело.
Должно быть ей холодно... мне ужасно хотелось к ней прикоснуться,.. нет, не просто,... мне хотелось стать ею... и вот я уже ее обнимаю.
Мне хотелось говорить и говорить, или кричать... о любви вообще и о любви к ней, и о том, что это одно и то же...но фильм был немым и мы молчали... тогда я понял, что слова вычурны и один взгляд гораздо лучше тысяч книг, заполненных миллиардами восторженых слов, которые придумали люди, не умеющие молчать...
Да, ей было холодно, и я проводил ее домой; квартира ее находилась на третьем этаже, но мы прощались внизу... и только потом... мы договорились встретиться завтра... и только потом я купил эти цветы... но места встречи я не запомнил.
Мне так хотелось подарить ей Цветочное Утро, и если бы я был волшебником, я бы засыпал дом, в котором она живет белыми ромашками или лунными розами; но влюбленный - почти волшебник, и я взял два этажа веревки и маленькую пластиковую вазу.
Волшебники не пользуются пластиковыми вазами, но это меня вовсе не волновало; через чердачную маленькую дверку-люк я вылез на крышу ее дома и опустил на веревке вазу с цветами прямо к ее окну. Утром она проснется и...
Утром я проснулся и пожарил себе яичницу. Говорят, кто-то из Жуков придумал знаменитое "Yesterday", когда жарил яичницу. Я и не спорю. Жаренье яичницы - искусство почище фламандской живописи или композиторства, и результат может быть самый непредсказуемый. Но если дым от сковородки навевает гениальную песню, то яичница наверняка сгорает. Таковы уж жестокие законы природы.
Уплетая завтрак (песню я не придумал), я вспоминал свой сон. Это было совем не трудно, мне даже казалось, будто кто-то подсказывает, вычерчивая невидимые фразы на прозрачном, как после дождя небе. Я задернул шторы.
Девушка из сна сказала, что мы встретимся сегодня. Вечером. Но... Где?
Я выпил кофе и понял, что сошел с ума. Спятил. Девушка из сна, девушка с тетьего этажа дома на выдуманной улице, назначает мне свидание, а я просыпаюсь и сожалею, что забыл место встречи. Ну, конечно же, чушь. Ведь я сам живу на третьем этаже. Моему заурядному и сонному разуму не хватило даже фантазии придумать другой этаж!
День прошел незаметно; говорят, что сбываются те сны, что привиделись в счастливую ночь с четверга на пятницу. Но сегодня был самый что ни на есть вторник. Я не был суеверным и лишь ради шутки, купив в газетном киоске отрывной календарь, я сорвал несколько дней. Тогда наступила пятница, а я, Хитрая Бестия, подумал что путешествовать во времени совсем не трудно и даже приятно. Но уверенности это мне не прибавило, просто слишком уж скучны были дни этого скучного лета, и потому солнце мне казалось чересчур ярким, а мир - чересчур душным, да и прохладными июльскими ночами соседи не давали спать.
Когда Солнце стало розоватым, а потом и вовсе красным, я вдруг поверил в сон. Очень хотелось верить. Или мечтать. А впрочем, какая разница?
Сначала я рассуждал и думал, применял логику и убеждал себя, но скоро понял. Если не верить, вечер станет безлюдной пустыней... Да что там вечер. Вся жизнь!
А я искал Человека.
Я искал Ее.
Откуда-то вдруг пришла мысль о городском парке; влюбленные часто встречаются именно там, и может быть... еще там есть газоны с цветами. Надо же что-то делать! Теперь я верил!
... Устланный цветными плитками самых причудливых форм, бульвар Открытий звучал тысячами женских каблучков, а в самом парке эта мужская музыка смешивалась с фейерверком детских голосов, который нельзя было назвать гулом, и смешивалась с гулом моторов парковых аттракционов.
Чуть раньше, когда диск Солнца еще виднелся за деревьями, а легкокрылые девушки готовили свои вечерние платья к полетам мечты для легковерных мужчин, я купил большой стакан пломбира и развлекательную газету, которая как телевизор и текста там маловато, но картинки красивы; палочкой для мороженого я копнул терру пломбирину и был готов ко встрече...
Вот уж и небо потемнело; словно выражая немой протест, парк зажег свои огни и начал наполняться людьми. Где-то далеко играла музыка. Младенцы шуршали пакетами с картофельными чипсами. Чипсы хрустели.
А мимо фланировали девушки, красивые и улыбчивые. Когда свет их улыбок заполнил все то, что уже звенело от их голосов, я вдруг почувствовал, что не смогу
-----
Вот так я и сидел на парковой скамье цвета крокодиловых слез, а время шло...
Замирание сердца... и все же оно стучит...а из тумана ожидания выплывает самая прелестная блондинка и сквозь ее волосы вы видите звезды, но края платья слишком легко касаются ее удивительно стройных ног, и тогда вы перестаете верить, что она когда-либо остановится. И феерия длится, длится... А потом вы упускаете ее из виду, но тут вдруг шелест, взмах крыльев и вы уж увлечены кареглазой и темноволосой.
Мгновенья сыпятся как песчинки в песочных часах, и вы всматриваетесь в каждое лицо, каждый полувзгляд, ищете что-то родное и знакомое. Но вся беда в том, что вы всего лишь зритель и нарушить ход событий вам не дано. Кто знает, что там, за горизонтом...
А вот и леди с зелеными глазами, такими, как тропическое море в полуденный зной, и куда хочется прыгнуть, и где много акул...
- Вы боитесь акул?
- Мне больше нравятся тропические попугаи - ответил я Голосу.
Голос принадлежал Темноте, сгустившейся на противоположном конце скамейки, и лишь позже я понял, что там сидела девушка. Сегодня везде были девушки, а я искал девушку и голова шла кругом.
Я положительно чувствовал себя тем чудаком с факелом в руке, который искал человека, но моя проблема была значительно сложнее.
- У вас нет никакой проблемы - поведал мне Голос
- Вы читаете мои мысли? Но... ведь это должно быть запрещено! - ответил я невпопад
- Все гораздо проще. Вы давно говорите вслух.
- Почему же вы думаете, что у меня нет проблемы? - я даже почувстовал себя обделенным в чем-то.
- Вам ведь понравилась та, зеленоглазая?
- Возможно, но ведь я не уверен, что она - это и есть Она.
- Вы говорите заглавными буквами?
-Да. Во втором случае.
-Я вижу вы идеалист.
- А вот я вас не вижу. Там, где вы сидите, слишком темно.
Она придвинулась поближе, и вы знаете... она мне не понравилась. Рыженькая такая, а нос задорно вздернут, ну и, конечно же, никаких звезд среди ее волос.
- Стало быть вы не знаете, как Ее отличить? - спросила моя новая знакомая, мадемуазель Сплошное Любопытство.
- Нет... Возможно она умерла - я сказал это с той грустью, когда глубоко веришь самому себе - Что мне тогда делать?
- Не говорите так. Ведь вы видите ее в своих снах?
- Откуда вы знаете? - вздрогнул я.
- Вы наивны, как совершенно взрослый человек. Ведь каждый из нас видит такие сны.
- Вы..вы тоже.. а какой он - ваш Он? Вы помните?
- Нет. То есть да... я хочу сказать, что видела его миллион раз, и все равно знаю, что когда мы встретимся, он окажется другим. Но я все равно буду его любить.
- Счастливы вы! А вот я всегда боюсь, что моя половинка со мной не встретится, или утонет, или попадет под машину, а может выйдет замуж за усатого парикмахера.
Симпатичная девушка рассмеялась и сказала:
- Ну вот, вы опять ничего не понимаете. В каждой женщине есть ваша половинка. Так уж устроено. Надо только ее увидеть...
- Должно быть я слеп.
- Нет, просто не бойтесь смотреть. Уже поздно. Спокойной ночи!
Ее тень отделилась от скамейки цвета сиреневых облаков. Было действительно поздно и вдоль парковой аллеи горели фонари, рисуясь яркими кругами на причудливой цветной плитке. Где-то за скамейкой заверещал сверчок и я спросил его:
- Это ты мне сегодня напоминал сон и писал фразы невидимым небесным карандашом?
Но он не ответил. Сверчок молчал. Скрывшись в сочной зеленой траве, сверчок красноречиво молчал.
Она шла по аллее, освещенной одними лишь светлячками ночных фонарей. Но силуэт не успел исчезнуть. Я покинул лучшую скамью на свете и несколько секунд спустя прошептал:
- Но ведь это значит, что и во мне есть ... есть ваш мужчина... надо только увидеть.
Она обернулась и стояла. Смотрела на меня, а в волосах ее блестели звезды.
- Здесь слишком темно - наконец солгала она.
- У вас серые глаза...
- Серые, как обыденность, пыль и скука?
- Нет. Серые, как дождливое небо. Я люблю дождь.
- Я тоже...
Светлые пятна ночных фонарей указывали нам путь, и мы брели от одного пятна к другому, не замечая времени и разговаривая ни о чем и обо всем сразу.., а быть может мы просто молчали. Все шло своим чередом. Кто-то из антиподов жарил утреннюю яичницу... и где то кричали тропические попугаи, а мы шли по улице и держались за руки.
Когда мы остановились у подъезда ее дома и фонари все так же горели, но улица была пустынна, я все понял. Это было словно озарение; в один миг из крупинок снов и частичек мыслей возникло Мироздание, где были стены и акулы, попугаи и скрипки, сны и улыбки, а также третий этаж дома, построенного в конце прежде бесконечной улицы с тротуарами и фонарями.
- Вас ведь зовут Ванесса, не правда ли?
- Нет - ответила она и мироздание начало рушиться - Так меня в шутку называют друзья. А я на самом деле - Лена.
Чуть позже, когда мое Завтра стало таким же ясным, как небо после дождя, который я люблю, я вернулся в парк. На залитом лунным светом газоне я сорвал несколько белых ромашек...
Мне хотелось подарить ей Цветочное Утро, но чердачная дверка была заперта тяжелым, неприступным замком, и когда я спустился вниз, я подумал, что все сны - это чушь, и нет ничего лучше жизни, и завтрашнего дня.
А потом я оказался на ее этаже, и обвил зелеными стебельками ручку ее двери, той двери, за которой сейчас звучала Цветочная Мелодия в исполнении самой нежной скрипки на свете...
|