Было это не так уж и давно, и года не прошло: Таня тогда училась в институте на первом курсе. Oсенние деревья наполовину уже осыпались, и по обочинам дорог лежали кучи желто-красных листьев. А когда дул ветер, листья разлетались во все стороны, и к ним ещё добавлялись новые, те, которые до этого оставались на деревьях. Правда, дворники снова сметали их в кучи... до очередного дуновения ветра. И так - по кругу.
'Красиво как!' - восхищённо думала девушка, неспешно шагая в начинающихся сумерках домой, постукивая каблучками новых сапожек, подаренных мамой, к началу студенческой жизни.
Тяжёлая, нагруженная учебниками сумка тянула книзу, и Таня решила передохнуть. Она подошла к пустой скамейке, поставила на неё сумку и огляделась. Людей было немного, но - они были. Вон - влюблённая парочкa на скамейке: сидят, тесно прижавшись друг к другу, и молчат. Им, наверное, и без слов всё ясно. А вон - бабуля, собачку выгуливает, а заодно и внучка. Или наоборот? Выгуливает внучка, а собачку заодно? Или это внучек с собачкой бабулю выгуливают?
Таня над этими вопросами крепко задумалась. Она бы, может, и ещё варианты подобрала, но услышала чей-то кашель и забыла, о чём думала.
Кашлял мужчина лет тридцати в тёмно - сером пальто . Он стоял за скамейкой, прислонившись к стволу дерева, рядом с этюдником, а в руке держал карандаш. Таня подошла и взглянула на приколотый к доске рисунок: кусты, деревья и скамейка.
- И как? - спросил у неё мужчина, покрутив карандаш между пальцами.
- Красиво! - уверенно ответила девушка и, посмотрев на собеседника, спросила:
- Вы - художник?
- Ну, вроде,- улыбнулся он.
- Настоящий?
- Настоящий, только безработный.
Они помолчали, и он добавил:
- Вот, рисую, но никто не покупает. Никому это сейчас не нужно.
Они опять помолчали.
- Я пойду? - нерешительно не то спросила, не то объявила Таня.
- Да - да, конечно! И - знаешь?
- А?
- Приходи ещё! Я тут на этом месте ещё долго буду рисовать, каждый день, уж больно красивое это место, куда ни повернёшься - везде что-то необычное увидишь.
- Романтик вы, - улыбнулась Таня,- до свиданья, до завтра!
Прошёл месяц, затем другой. Таня уже знала про него всё! Или почти всё?
Она знала, что зовут его Виктор Васильевич, что родители у него погибли восемь лет назад и больше родственников не осталось, а сам он - бывший политзаключённый (и когда успел?! двадцать семь лет всего!). Отсидел около года за участие в демонстрации протеста властям, когда в Калмыкии убили какого-то редактора какой-то областной политической газеты. Потому и выглядит старше, что жизнь не пожалела. Бывает, и вовсе хмурый приходит, говорит уклончиво, что письмо нехорошее получил, а подробности не рассказывает. На работу его не берут, живет в квартире другa-искусствоведа. Пишут вместе статьи, и вырученных денег хватает на оплату квартиры и пропитание обоим. Летом Виктор Васильевич закончил огромную шикарную картину, которую его друг сумел выгодно продать в кафе около дома. Это был морской пейзаж: затейливые серые облака и пронизывающие их лучи солнца, вздымающиеся изумрудные волны, а вдали - белый парусник. Как символ свободы.
И вообще, там теперь не кафе вовсе, а настоящий стриптиз-клуб, и все официантки ходят в трусах стрингах и коротеньких полупрозрачных топиках, а спереди у ниx маленький передничек. А на потолке вместо плафонов-люстр - писсуары... мужские... Вот... А картина висит напротив гардероба в коридоре, перед входом в стрип-зал... Красивая и утончённая. Как раз для раздевалки стриптиз-клуба.
Да! Так вот на деньги с этой картины Виктор Васильевич поступил на какие-то компьютерные курсы. Какие конкретно, Таня не спрашивала. Мечта у него - в Америку уехать, а там, говорят, без компьютера - никак. И без английского языка там тоже никак. Но как раз английский Виктор Васильевич знал хорошо, у него школа была с английским языком с первого класса. А вот информатики не было: когда Виктор Васильевич учился в школе, этот предмет только начали вводить, и до того маленького городка, где он жил, учителя информатики к тому времени ещё не добрались.
А ещё они с другом летом в деревню выезжали, к бабушке друга, так там у соседки антенна классная - принимает передачи из других стран на разных языках: на польском, на английском, ещё на каком-то, они с другом слушали на английском, практиковались. Так что с языком у него порядок...
И так вот дожили они до весны, гуляя по парку, иногда заходя в то самое кафе с официантками-стриптизёршами, только не кушать-пить, денег у них на это не было, а так, просто - на картину полюбоваться, а заодно и погреться.
В марте Виктор Васильевич собрался в Москву на несколько дней, зачем едет - не сказал, только попросил:
- Пожелай мне удачи! Как на экзамен!
А когда Таня пожелала ни пуха, ни пера, прямо как отрезал:
- К чёрту!
И уехал.
Через неделю объявился, аж около института ждал.
И такой странный! Как он тогда назвал её - Таня до сих пор помнит его голос:
- Танечка! Милая! Разрешили мне!
- Что разрешили? - не поняла она.
- Ехать разрешили! В Америку! Как политическому беженцу!
- Здорово... - Таня не знала, как должна отреагировать на такую новость, для неё это было далёким и непонятным.
- Таня, я сказал, что у меня есть гражданская жена, мне разрешили оформить брак и привезти её документы, это займёт ещё несколько месяцев, но неважно, главное - я хочу пригласить тебя поехать со мной в качестве жены, ты мне очень нравишься, я постараюсь , чтобы ты была счастлива со мной!
- Куда поехать - в Америку?! - девушка испугалась. Она не просто испугалась, она запаниковала, - а как же институт?! А мама?!
- Подучишь язык и продолжишь учиться там, а маме сперва помогать будем деньгами, а потом ты ей приглашение сделаешь.
- Ой! Нет!
- Танечка, подумай, посоветуйся с мамой!
- Нет, Виктор Васильевич, не поеду я с вами! Вон и старше вы меня намного, у меня язык не поворачивается назвать вас на "ты"! Не пойду я за вас!
Таня развернулась и быстро пошла домой, не заметив слезинки, скатившейся по щеке мужчины.
- Ишь, чего удумал! - возмущённо думала она, быстро шагая и нервно размахивая руками, - ему двадцать семь, уже старый мужик, а ей восемнадцать только летом будет. Молодая, красивая, и парни увиваются за неё - один к одному красавцы да отличники! Нужен он ей, как собаке пятая нога.
Придя домой, она попыталась рассказать маме о Виктора Васильевича предложении, но когда та сказала, что оно очень интересное, потому что человек, который рискует своей жизнью ради правды, не может быть плохим, а наоборот - добрый и интеллигентный, и предложила, чтобы дочь их познакомила, только досадливо отмахнулась. И заявила, что тут и знакомить, и думать нечего, у неё институт, ей только-только восемнадцать стукнет, а он уже старик, а в институте Сашка-красавчик на неё во все глаза таращится да подмигивает, не поеду - и всё тут!
Виктор больше не приходил на то место рисовать. Таня это знала. Потому что каждый раз, идя с института домой, она туда заглядывала. Почему заглядывала - сама не знала, но как будто скучала без него, будто что-то потеряла. Привыкла за зиму к его присутствию. Да и просто хорошо ей с ним было, спокойно и душевно.
Он объявился ещё через месяц, и опять около института. Стоял с рюкзаком за спиной, а к институтской стене прислонил этюдник. Стоял всё в том же сером пальто и смотрел на неё. Она подошла к нему, буркнула :
- Здравствуйте, Виктор Васильевич.
- Здравствуй, Таня.
- Почему с рюкзаком? - спросила она.
- Уезжаю. Попрощаться пришёл.
- Уже?!
- Да, Таня, уже. Может, проводишь?
- Да, конечно.
- Мне в аэропорт, билет в кармане.
- Когда?
- Через два часа.
- Так скоро?!
Виктор виновато развёл руками и промолчал.
Они пошли рядом. Он взял её за руку. Ладонь у него была крепкая, с твёрдыми мозолями, но в то же время очень нежная. Они молча дошли до остановки, так же молча сели в троллейбус через заднюю дверь, молча простояли сорок минут рука в руке, не замечая никого и ничего вокруг. Таня ощущала, как в груди то нарастает какое-то напряжение, то как будто что-то тяжелое медленно опускается по телу вниз, к ногам. Наконец, троллейбус прибыл на конечную, в аэропорт и выгрузил пассажиров, которые направились в зал ожидания. Не успели войти, как объявили регистрацию, и Таня с Виктором встали в длинную очередь. Шаг за шагом приближались они к месту регистрации, не глядя друг на друга и не говоря ни слова. И вот уже Виктор прошёл за стеклянную дверь и поставил рюкзак и этюдник на досмотр, вот уже и досмотр закончился, и Виктор шагнул за вещами. А Таня осталась. Он повернулся и посмотрел на неё. А она смотрела на него. А между ними была стеклянная стена.
'Всё',- подумала Таня. Почему-то ей было очень плохо. На глаза навернулись слёзы и она закусила нижнюю губу, чтоб не расплакаться.
- Танечка...
Она не слышала, но видела, как его губы прошептали её имя и продолжали шептать что-то ещё, ей непонятное, видела, как он подхватил рюкзак, (этюдник велели сдать в багаж), как приложил руку к голове, будто отдал честь, и, отвернувшись, пошёл.
'К пустой голове не прикладывают', - успела она подумать.
Какая-то неведомо откуда взявшаяся сила швырнула её в проход и, прорвавшись внутрь, она закричала:
- Виктор!
Все отъезжающие застыли на миг и разом повернулись к ней. Но она не видела их, её глаза были прикованы к нему, Виктору, а он бежал назад, протискиваясь со своим рюкзаком между людьми, и те расступались перед ним, пропускали его, и так до самой Тани - через долгий-долгий миг, который, как казалось ей, никогда и не кончится, а будет теперь вечно, но который почему-то вдруг закончился...