Марианна Ковальская - Френкель

ЕЛИЗАВЕТА ЛОЙТЕР

Недавно я просматривала бумаги, принадлежавшие моей маме, пианистке и музыковеду Елизавете Эммануиловне Лойтер, со дня рождения которой прошло около ста лет и около тридцати пяти - со дня смерти. Среди прочего мое внимание привлекли два письма на английском языке, адресованные ей. В свое время я читала их и даже переводила на русский, но за давностью лет почти забыла о них. А какое горькое чувство возникло при нынешнем знакомстве с этими письмами! Ведь в простой частной ситуации - пришли письма от родственницы из США, а мама, после тяжких раздумий, не решилась на них ответить - отразились острейшие проблемы нашей прошлой, советской жизни.

Если оценивать этот факт не с сегодняшних позиций, как мы теперь часто делаем, то трудно винить маму за этот "не-поступок". Посудите сами. Девочка из бедной еврейской семьи, жившей в Житомире, благодаря яркому музыкальному таланту сумела прекрасно окончить Московскую консерваторию и стать солисткой Московской государственной филармонии. Активная комсомолка в студенческие годы, искренне верившая в идеалы коммунизма, она в филармонии вступила в партию. Однако в печально известные 30-е годы ни личные таланты, ни общественная деятельность не могли полностью обезопасить человека, если у него были "опасные" родственные связи. А у мамы старший брат участвовал в Первой мировой войне и сразу после этого, еще до революции 1917 г., оказался в США. Другой брат прошел скорбный путь от видных государственных должностей до ареста и расстрела в 1938 г. Его имя находим в

опубликованных недавно "Расстрельных списках" тех, кто окончил жизнь на "полигоне" НКВД близ подмосковного совхоза "Коммунарка". Мама рассказывала, что после смерти Сталина, когда началась реабилитация невинно осужденных, она узнала от одного из бывших сотрудников МВД, что в списках людей, подлежащих аресту, было и ее имя. Спасенье пришло от поклонника ее искусства - человека из "органов". Понятно, что при такой "подмоченной" биографии мама постоянно была настороже. Поэтому в анкетах, которые тогда определяли судьбу человека, она не сообщала, что у нее - брат за границей, хотя с ним у нее и не было никаких контактов.

Прошло время, умер Сталин, но страхи продолжали жить в душах советских людей (и не напрасно: связи с Западом оставались крайне предосудительными). В 1960 г. Государственный симфонический оркестр СССР побывал в одной из своих первых зарубежных поездок в Нью-Йорке. Мамин брат пошел на концерт, и наивный, как почти все иностранцы, после концерта подошел к одному из оркестрантов и спросил, знает ли он Лизу Лойтер. Конечно, он знал: она много выступала с оркестром и вообще почти все, кто работал с ней или просто общался, любили ее. Брату сообщили, что у Лизы недавно родилась внучка. Оркестранты привезли маме письмо, где жена брата подробно рассказала о своей семье, и, в частности, об их дочери, которая стала заниматься музыкой под влиянием рассказов отца о Лизе и ее музыкальных успехах в детские годы. Родные ждали маминого ответа, а Лиза долго и мучительно обдумывала, не навлечет ли ее ответ беду на нее и семью. В итоге уже подготовленный ответ (я переводила его на английский) не был отправлен.

А в начале 1962 года по почте пришло второе письмо от жены брата, где содержался горестный рассказ о смерти Лизиного брата от сердечного приступа. Его вдова выражала свое недоумение и обиду по поводу столь долгого отсутствия ответа на первое письмо. И на этот раз - после еще более сильных колебаний - ответа не последовало. Мы немного надеялись, что американские родственники догадаются или узнают от кого-нибудь о причинах, вызывавших страх большинства советских людей перед обвинениями в связях с заграницей, прежде всего с "гнездом империализма" - США. И вот только теперь (лучше поздно, чем никогда!) я пытаюсь найти способ связаться с потомками маминого брата, чтобы по мере возможности восстановить в их глазах доброе имя Лизы Лойтер. Ведь это было, думаю, единственное событие в ее жизни, которого она могла бы стыдиться. А сколько хорошего она успела сделать на протяжении своей жизни! И об этом я хочу, я просто обязана рассказать.

Елизавета Эммануиловна Лойтер родилась в 1908 году в Житомире. Она была самой младшей из девяти детей. На сохранившейся семейной фотографии, относящейся к 1916 году, внизу сидит круглолицая малышка лет семи-восьми, с длинными вьющимися светлыми волосами. Выше, рядом с родителями - самый старший брат, с женой и маленьким ребенком, их внуком. Родители далеко не молодые. В 1922 г. отец семейства - инвалид (у него не было ноги) - умер. Чтобы прокормить семью, мать должна была много и тяжело трудиться на поденной работе, а младшая дочка оставалась на попечении старших сестер. В семье сохранилась грустная история, как однажды сестра Роза, вступившая в возраст, когда ее больше всего интересовали молодые люди, пошла гулять с Лизой в сад, окружавший православный собор. Увлекшись беседой с молодым батюшкой, она не заметила, как Лиза убежала. Перелезая через забор сада, девочка сделала неловкое движение и с размаху села на металлическое острие забора. Прогулка закончилась бурными слезами обеих ее участниц и долгой болезнью девочки.

С ранних лет у Лизы обнаружились музыкальные способности и, как только появилась возможность, она начала учиться игре на рояле в музыкальной студии житомирского Дома просвещения. Чтобы помочь семье, Лиза с 14 лет стала работать музыкальным иллюстратором в кинотеатре военного гарнизона: она уже могла тогда свободно импровизировать, сопровождая немое кино.

В 1924 г. шестнадцатилетняя девушка решилась отправиться в Москву поступать в консерваторию. Она была принята и начала учиться. Как-то во время каникул в Житомире Лиза сфотографировалась с друзьями - юношей и девушкой. На обороте мелким каллиграфическим почерком была написана "Басенка о трех масках". Автор - наверняка один из Лизиных поклонников. Первая маска - конечно Лиза. "Такая ясная и светлая она,/ как утро лета;/ и если солнцем не была сама,/ то уж наверно солнечным лучом каким-нибудь согрета./И вот без всяких конников, отважно/ пускается она в те дальние края,/ где никогда не буду я...". А там - "поборовши, слава Богу,/ разлад тяжелый и душевную тревогу,/ она и ровненько и чисто/ этюд F-mol-ный заиграла Листа.../ И так из темноты и мрака ночи/ она настойчиво пошла вперед./ И вот - нашла уж свет...".

В консерватории Лизе Лойтер выпало счастье заниматься по классу фортепиано у профессора Генриха Густавовича Нейгауза, считавшего ее одной из лучших своих учениц. Сохранилась стенограмма открытого урока Нейгауза, где иллюстрации на рояле он доверил Лизе. На протяжении всей жизни Нейгауза их связывала тесная дружба. Благодаря Г.Г. Лойтер вошла в круг интереснейших людей того времени - Б.Пастернака, философа Асмуса и многих других. После смерти Нейгауза его вдова подарила маме фотографию, где тяжело больного Г.Г. посещает в московской больнице Артур Рубинштейн.

Уже в студенческие годы у Елизаветы Лойтер, наряду с дарованием пианистки, проявились способности прекрасного лектора. Двадцатилетняя девушка начала выступать с лекциями при концертном бюро МК ВЛКСМ, преподавать в Вечерней рабочей консерватории и на рабфаке Института Гнесиных. Общественный темперамент и организаторский талант помогли ей успешно выполнять обязанности художественного руководителя концертного бюро и заместителя председателя общества "Музыка - массам".

Группа музыкантов, литераторов и художников среди студентов консерватории (1930 г.). В нижнем ряду: третья слева - Е.Лойтер, последний справа - И.Френкель

Преподаванием она с успехом занималась и после окончания консерватории. В недавно опубликованной книге Н.Громовой "Эвакуация идет..." я обнаружила следующий отрывок из письма Наталии Соколовой: "Умница Лиза Лойтер у нас в Литинституте читала факультативный курс истории музыки, сидя у рояля... Читала талантливо, артистично, с блеском".

К середине 30-х годов Лойтер окончила две аспирантуры: первую - по кафедре истории музыки и вторую - по исполнительскому мастерству (под руководством Нейгауза).

С 1932 года Е.Э. начала работать в Московской государственной филармонии. Здесь прошло свыше сорока лет ее разнообразной творческой деятельности. Как солистка и аккомпаниатор она выступала в Москве и в многочисленных гастрольных поездках в различных концах страны - на Черноморском и Северном флоте, в воинских частях, в городах Сибири и Дальнего Востока. Зимой 1936 г. группа музыкантов - пианистка Е.Лойтер, арфистка В.Дулова и скрипачка Р.Уманская - побывала на Крайнем Севере в строящемся городе Колпашево Нарымского края. Газета "Советская Сибирь" от 22 февраля сообщала о выступлениях "замечательных музыкантов, впервые открывших дорогу в Нарым настоящему большому искусству... Все трое выступали раньше в крупнейших городах страны. Но сейчас они страстно радуются этой встрече: "Как слушают! Как великолепно слушают! В зале никто не шелохнется"".

В 30-е годы Лойтер много выступала и с публичными лекциями о музыке и музыкантах. В ее архиве сохранились многочисленные афиши и вырезки из газет с отзывами на лекции. В газете "Магнитогорский рабочий" в 1937 г. группа строителей магнитогорского комбината, к примеру, писала: "Раньше мы неохотно слушали классическую музыку... Вы хорошо ее разъяснили и подружили нас с нею на будущее время". Лекции Е.Э. были доступны и интересны самым разным слушателям - от интеллектуалов до простых тружеников. Особым успехом ее выступления пользовались у студентов. В ноябре 1946г. она выступала перед студентами молотовского (пермского) университета. После концерта ребята вручили ей послание, где в стихотворной форме выражали свое восхищение услышанным: "... Казалось, были рядом в этом зале/ тоскующий по родине Шопен/ и бурный Лист, романтик беспокойный./ Звенел рояль, и лился Ваш рассказ./ И образы их складывались стройно/ из ярких слов и музыкальных фраз./ И кто тогда услышал эти звуки,/ кого увлек волнующий рассказ,/ кто в этот вечер видел Ваши руки,/ тот никогда не позабудет Вас!".

В конце 30-х годов судьба свела Е.Лойтер с замечательным актером и чтецом Владимиром Николаевичем Яхонтовым. Произошло это в Севастополе в 1938 г. Они оба были в составе концертной бригады, выступавшей в частях Черноморского флота. Свободное от концертов время они проводили в творческом общении: Яхонтов читал стихи, мама играла. Яхонтову импонировали как пианистическое мастерство, так и способность Е.Э. исключительно точно подбирать музыку, созвучную литературному материалу. По приезде в Москву началась их совместная работа над композициями. Яхонтов, считавший музыку важнейшей составной частью их программ, писал: "Мой спектакль рождался из слова и музыки. Музыка помогала мне облекать в плоть мое актерское намерение... Власть музыки казалась мне мощной и пленительной". Они проводили многие часы у фортепиано у нас дома, готовя композицию "Надо мечтать". Слова из "Диалектики природы" Энгельса точно "ложились" здесь на музыку Баха. Затем последовали новые литературно-музыкальные композиции: к столетию со дня рождения Чайковского - "Времена года", где литературной основой были стихи Пушкина; "Александр Блок" - с музыкой Скрябина. Выступления Яхонтова и Лойтер публика всегда встречала восторженно, зрительные залы были переполнены. С началом Великой Отечественной войны пути Яхонтова и Лойтер на время разошлись. Владимир Николаевич выступал с концертами по всей стране. Гонорары он передал на сооружение танка "Владимир Маяковский", дошедшего с боями до Берлина.

Е.Э.Лойтер уехала с детьми писателей (среди которых была и я; в это время мой папа, поэт Илья Френкель, находился на фронте) в эвакуацию в городок Чистополь в Татарии. На протяжении 1941 - 1942 гг. мама работала в интернате воспитательницей группы старших девочек. Ее очень любили и ласково называли Елэмчик. Дружба с воспитанницами продолжалась позднее и в Москве.

Невзирая на очень нелегкие бытовые условия - регулярные перебои в подаче электричества, холод в помещениях - мама не забывала свою профессию пианистки. Она регулярно выступала в чистопольском культурном центре - Доме учителя. В воспоминаниях членов писательской колонии многократно встречаются упоминания об этих концертах. Драматург А.Гладков, к примеру, писал в своем дневнике 22 декабря 1941г.: "...От него (Пастернака) я собираюсь в Дом учителя на концерт пианистки Лойтер... Пастернак идет со мной. На концерте в скудно освещенном маленькой керосиновой лампой зале все сидят в шубах и шапках... Холодище адский. Лойтер играет Баха, Бетховена, Листа, Чайковского. Пастернак слушает удивительно. Вместе со всеми аплодирует, потом идет за кулисы и целует руку пианистке...". Сохранилась программа концерта, состоявшегося в конце октября 1941 г., написанная рукой писателя К.Федина для ведущей этого вечера Цили Воскресенской, дочери поэта И.Сельвинского.

Е.Э. также руководила нашей самодеятельностью. В памяти многих интернатцев остались поставленные ею небольшие спектакли по стихам Ильи Френкеля, приславшего маме опубликованные во фронтовой газете поэму "Комсомольский саперный" и песню "Давай закурим!". Написанную Е.Э. музыку к этой песне мои друзья-интернатцы до сих пор помнят и считают наилучшей из всех написанных на эти стихи. Вместе с профессиональной балериной Джеммой Васильевной Баркгаузен мама ставила различные танцы, среди которых особым успехом пользовался революционный этюд на музыку Рахманинова, где я солировала в ночной рубашке с алой лентой на голове. В памяти ребят он остался как "танец дохлой Маринки".

Однако тыловая жизнь вдали от фронта тяготила Е.Э. В середине 1942 г. она вернулась в Москву. Вскоре в составе концертных бригад она уже выступала на кораблях Северного флота, на Западном фронте, в прифронтовых госпиталях, в блокадном Ленинграде. Известная певица Ирма Петровна Яунзем вспоминала "поездку в осажденный Ленинград, дни блокады, фронт, тяжелейшие условия, передвижения под бомбежкой, артобстрелом... Было страшно? Конечно, было! Но Лиза, всегда веселая, приветливая, бодрая, своим талантом, мастерством, артистизмом вдохновляла героических защитников Ленинграда и получала самую горячую благодарность и признательность".

В Ленинграде московская группа артистов в феврале 1943 г. встретилась с Яхонтовым, находившимся там уже три месяца. Вновь начались его выступления совместно с Лойтер. Мама с большим волнением рассказывала об этих днях: "...Особенно запомнился день прорыва блокады. На площади и улицы вышли все, у кого хватило сил. Черная тарелка репродуктора, из которой так часто неслись сигналы воздушной тревоги или предупреждения об артобстреле, неожиданно загремела этюдом Листа. И тут же на улице, развернув свежий номер "Ленинградской правды", Яхонтов на фоне звучащей музыки начал читать собравшимся вокруг него очерк Ольги Берггольц: "В Ленинграде тихо. Это так удивительно, так хорошо, что минутами не верилось. Даже закаленные в немыслимых испытаниях ленинградцы вытирали слезы"". Этот экспромт вошел позднее под названием "Тост за Ленинград" в композицию "Тост за жизнь", над которой Яхонтов и Лойтер начали тогда работать.

В дни пребывания в Ленинграде состоялось их выступление в госпитале. В палату, где был организован концерт, вошла группа ослепших бойцов с повязками на глазах: впереди медсестра, на ее плечах - руки раненого, на его плечах - руки следующего, и так - вся длинная цепочка. Во время концерта передают записку: "Тов. Яхонтов, бойцы-рязанцы просят прочитать стихи их земляка Сергея Есенина". Яхонтов читает. Успех огромный. В.Н. решает, что надо срочно делать программу "Есенин". Мысль о том, что лучшее в Есенине - из русской сказки, из русской песни, подсказала Е.Э. музыкальную основу композиции - "Сказки старой бабушки" С.Прокофьева.

Музыка Прокофьева звучала также в моноспектакле "Горе от ума", премьера которого состоялась в мае 1945 года. И, как всегда, публика восторженно принимала артиста. Однако Яхонтов был уже тяжело болен. Его депрессия усугублялась недооценкой чиновниками от искусства его несравненного таланта, его актерского новаторства. 16 июля 1945 г. Яхонтов покончил с собой.

Е.Э.Лойтер была морально очень сильным человеком. Тяжело пережив трагическую гибель Владимира Николаевича, она сумела вернуться к своему любимому делу - к лекциям-концертам. В послевоенные годы ее талант в этой области развернулся с особой силой. Она выступала в "университетах музыкальной культуры" (заводов "Компрессор", "Калибр", им. Лихачева), в Академии имени Жуковского, в Ленинской библиотеке, у студентов МГУ, МАИ, МИИТ и др. Многочисленные сохранившиеся записки слушателей говорят о горячем отклике аудитории на ее выступления. "Ваши лекции прекрасны, - пишут студенты МГУ. - Очень-очень благодарим Вас за них. Будем рады еще и еще слушать Вас".

В качестве члена Союза советских композиторов Е.Э. уделяла большое внимание творчеству современных композиторов. Одним из многих откликов на лекции по этой тематике была записка врачей из Ялты, где говорилось о цикле выступлений Лойтер как о "настоящем празднике, приобщившим слушателей к новой нашей музыке".

В последние годы жизни Е.Э. Лойтер, уже тяжело больная, не могла работать так интенсивно, как раньше, но она не оставляла творческую деятельность. Тогда ею были написаны и изданы книги для детей о композиторах А.Пахмутовой и Ан. Александрове, подготовлено несколько детских радиопередач о композиторах-классиках, музыкальных жанрах, советской песне и др. Интереснейшая статья о работе с Яхонтовым была опубликована в # 1 журнала "Советская музыка" за 1972г. Роли музыки в творчестве Яхонтова мама посвятила также большую радиопередачу.

На всех этапах далеко не легкого жизненного пути Е.Э. была окружена друзьями, которых привлекали ее теплота, уменье выслушать, поддержать в трудную минуту. Веселая, остроумная, умеющая вовремя с блеском рассказать анекдот или интересную историю, она всегда оказывалась в центре любой компании. Среди близких ей людей были С. Рихтер, М. Ростропович, замечательный чтец Д.Н.Журавлев, кинорежиссер А.И.Медведкин, И.Яунзем. Этот список можно было бы продолжать и продолжать.

Лето 1973 г. Елизавета Эммануиловна проводила в Доме творчества композиторов "Руза", рядом с которым находился санаторий "Дорохово". Там она выступила перед отдыхающими с лекцией-концертом. Спустя несколько недель, первого ноября, ее не стало.

Одновременно с мамой в Рузе отдыхал известный историк М.Я.Гефтер. Они подружились. И после маминой смерти Гефтер написал мне письмо, где были следующие слова: " Мне очень нравилась Ваша мама. У многих из нас как-то стерлись краски того времени, когда мы были молодыми, и краски были свежие и яркие. Ваша мама владела тайной сохранения их чистыми, подлинными. Она ни капельки не молодилась, но была юной духом, восприятием, естественным неравнодушием к жизни, к людям, к любимой - старой и новой - музыке. Может быть, поэтому она так мужественно справлялась с недугами".

АЛЕНА

В конце 1943 г. Яхонтов и Лойтер приехали на гастроли в только что освобожденный от немцев Харьков. Все свободное от концертов и репетиций время Е.Э. тратила на то, чтобы выполнить поручение ее близкой подруги Анны Зиновьевны Стоновой: разыскать в Харькове племянницу А.З. трехлетнюю Алену и привезти ее в Москву. Найти ребенка в хаосе, который царил тогда в городе, было проблемой, почти неразрешимой.

Мама знала, что мать ребенка, еврейка, сестра А.З., погибла в харьковском гетто, а отец белорус Н.Волосевич исчез. То ли добровольно уехал с немцами, то ли был насильно угнан. Впоследствии подтвердилась вторая версия: он погиб в немецком концлагере. На окраине Харькова жили его родители, но их адреса у А.З. не было. Лишь приблизительно был известен район, где можно было попытаться их искать. Разумеется, никаких вестей от стариков А.З. не получала и о судьбе ребенка ничего не знала.

Теперь представим себе картину: по украинскому пригородному базару ходит никому не известная, резко отличающаяся от остальных женщина - одетая по-городскому, явная еврейка. И если иметь в виду, что многие жители города сотрудничали с немцами, не говоря уже о почти повсеместной неприязни к евреям, то неудивительно, что на все расспросы Е.Э. о семье Волосевич обитатели рынка поджимали губы и говорили, что ничего не знают. Бесплодные поиски продолжались несколько дней. Приближался день отъезда в Москву. В какой-то момент у Е.Э., человека острого живого ума, способного на импровизации, появилась неожиданная идея. Она приблизилась к одной из торговок и прошептала: "Вы не проводите меня к Волосевичам? Я привезла им вести от сына". И тогда, наконец, ей показали полуразвалившуюся хату, находившуюся в двух шагах от рынка.

Когда Е.Э. вошла внутрь дома, ее поразили нищета и запустение, царившие там. На полу сидела худенькая девочка в лохмотьях и смотрела на маму огромными черными глазами. Разговор шел только с бабушкой. Возможно, дед опасался участвовать в беседе. Е.Э. объяснила, что она приехала из Москвы от сестры Алениной мамы, которая хочет взять девочку к себе.

Бабушка рассказала о бесконечных невзгодах, которые им пришлось пережить при немцах. Они боялись - и конечно, не без оснований - что немцы расправятся с ними, если узнают, что с ними живет дочка матери-еврейки. Дед требовал, чтобы бабушка нашла способ избавиться от малышки. Пришлось отдать двухлетнюю Алену в детский дом, где из-за голода и болезней она перестала говорить. После этого сердобольная бабушка, невзирая на смертельную опасность и непрерывные скандалы деда, забрала Алену из детдома. Слава Богу, дожили до ухода немцев. Но и теперь они мучаются и бедствуют: не хватает денег ни на еду, ни на одежду.

Несмотря на то, что, насколько я помню, никаких письменных распоряжений от А.З. у Е.Э. не было, старики тут же, без всяких колебаний, отдали девочку в мамины руки, и Алена спокойно пошла с ней. В гостинице мама отмыла девочку и одела в свою пижаму. В таком виде Алена и поехала в Москву. В дороге мама давала Алене понемногу ложечку-другую меда (боялась перекормить изголодавшегося ребенка), а та каждый раз, показывая на банку с медом, спрашивала: "А это на завтра, да?". Маму она стала сразу называть "мама Лёля", в отличие от удочерившей ее вскоре "мамы Ани" (Анны Зиновьевны).