Аннотация: Юноша мечется в сомнениях, выбирая между тремя женщинами, он осознает, что выбор повлияет на его жизнь.
-1-
Антон пробежал по темному двору, сокращая путь. Длинные льняные волосы, куртка нараспашку, черная рубашка, на шее - крестик на серебряной цепочке. В голове его зашумело от радостного предвкушения, словно включился крошечный вентилятор и смахнул назойливые мысли прочь. Тонкий лед на лужах трещал под подошвами ботинок. Пахло талым снегом и немножко помойкой - без этого в городе нельзя обойтись. Тропинка вела к мрачному, все еще сохранившему следы прежнего уюта, дому. Самый центр, обитель номенклатуры.
Он ворвался в подъезд, комнатушка вахтера пустовала, лифт навечно застрял с табличкой 'ремонт', пахло кошками. Взбежав на пятый этаж, Антон в нетерпении надавил на кнопку звонка. Дверь распахнулась сразу, точно его ждали. Лицо юноши вытянулось от разочарования: встречала его не Людмила Георгиевна, а незнакомая женщина в нарядном платье с кружевным воротничком. Квартира была полна чужих людей, видимо, здесь отмечали чей-то день рождения.
В гостиной за праздничным столом оставался только один человек, по виду важный чиновник, выпрямивший спину по привычке к дисциплине или из боязни запачкать костюм. Он задумчиво ковырял вилкой селедку под шубой, а другой рукой поглаживал редкую бородку клинышком. Перед ним стояла уже почти пустая бутылка конька. Из магнитофона лилась мягкая эстрадная музыка, заглушавшая телевизор, в котором Горбачев в ондатровой шапке вещал что-то изумленным ткачихам.
Остальные гости разделились на группы. Дамы курили и сплетничали на кухне. Мужчины увлеченно резались в преферанс в кабинете. В спальне на кровати разлеглась влюбленная пара, они смотрели фильм.
Антон присел за стол, налил себе водки, выпил. Людмила Георгиевна заметила его через застекленную дверь. Выскочила из кухни, поправляя на ходу изящное укороченное платье из черной шерсти, наверняка безумно дорогое. В этом платье она казалась подростком, его ровесницей, только кожа на шее выдавала возраст. Серые глаза ее увлажнились, блестели ярче обычного, по ним угадывалось истерическое настроение.
При ее появлении Антон смутился, вскочил было навстречу, но замер, сделав лишь шаг, чуть не споткнувшись о складку ковра. Людмила Георгиевна бросила пытливый взгляд на мужчину с противной бородкой, тот кашлянул и произнес тихо:
- Людмила, мне кажется, ты все усложняешь...
- Тебе кажется, Вадим Александрович, - холодно произнесла Людмила Георгиевна. - Лучше попробуй крабовый салат. Говорят, он удался.
Она приблизилась к Антону почти вплотную, от нее пахнуло горькими духами, коньяком и сигаретным дымом. Взгляды их на секунду пересеклись, и это взбудоражило юношу. Несовместимые вещи читались в ее глазах: материнская забота и бесстыдное кокетство.
- Тебя Оленька моя сейчас разве не ждет? - шепотом спросила она.
- Ждет, но вы же сами просили приехать...
- Как знаешь! - она повысила голос. - Ты посиди, я докурю и приду.
-2-
Людмила Георгиевна была мамой его одноклассницы Оленьки. Собственно, он и познакомился с ней, когда Оленька, в день назначенного свидания упорхнула с другим мальчиком. В тот вечер, несмотря на стыд, Антону пришлось задержаться. Людмила Георгиевна пустилась в расспросы, вела себя с гостем свободно, раскованно, даже немного развязно.
Женщина загадочной профессии, психиатр. Наверное, этим объяснялась ее обескураживающая манера общения. Демонстрация власти, превосходства зрелой опытной женщины, уверенной в своих чарах. Небрежное заигрывание под маской опеки. Антон злился и нервничал, но влечение уже парализовало его волю. Он смущался, но тайком рассматривал хозяйку.
Уютный торшер отбрасывал свет теплых тонов, создавал интимную обстановку. Когда хозяйка села в кресло, небрежно завязанный халат ее распахнулся до самого пояса, открылись безупречные линии ног, словно выточенных из алебастра. Это зрелище ошеломило Антона как хороший удар в челюсть. Он отвечал на вопросы сиплым от волнения голосом, а под конец вечера мысленно убедил сам себя, что влюблен.
Позже, когда они пили вино на кухне, он подумал, что эта смесь стыда и возбуждения и есть та самая, воспетая поэтами, 'высокая' любовь. Высокая, словно музыка Бетховена, до которой никогда не дотянешься, сколько ни расти. Особенно в нелепой роли бледного юноши, брошенного ухажера милой доченьки.
Их встречи длились полгода. Людмила Георгиевна обычно вызывала его по телефону. Требовательным тоном, но всегда под благовидным предлогом. Он водил свою даму под ручку в театр, провожал в гости к неизвестным людям, потом встречал и ехал с ней домой. Иногда они проводили вдвоем вечера, если мужа ее задерживали неотложные дела на работе. Вели философские беседы, слушали далекую запретную музыку на коротких волнах радиоприемника. Покров благонравия улетучивался каждый раз, стоило Людмиле Георгиевне пустить в ход свой магический взгляд. Так долго продолжаться не могло. Да и Оленька, что называется, путалась под ногами.
-3-
Оленька условно считалась красавицей. Это же не конкурс красоты, а всего лишь мнение погруженных в деменцию училок. Длинные волосы, голубые лучистые глаза с невидимой слезинкой, пухлые губы, застывшие в кукольной улыбке.
Однажды Стасик, известный хулиган, сильным ударом запустил волейбольный мяч Оленьке в лицо. Даже тогда она не рассердилась, только ласково и удивленно глянула на обидчика, так что тот кинулся извиняться. Непосредственное существо, непригодное для любовных интриг.
Однако Антон отводил ей в своих мыслях роль 'предмета вожделения'. С долей сарказма, конечно. Ведь на практике никакого вожделения он не испытывал, даже летом, во время купания на загородном пляже. Они часто гуляли в парке, обнимались в кино, изредка чмокались по-детски в губы. Хихикали и сплетничали. Почему-то все считали, что он влюблен в Оленьку. Он привык к подобным разговорам. Но можно ли любить одновременно двоих, маму и дочку? Такой вопрос не смущал Антона, потому что он любил не двоих, а скорее троих... Третьей была близкая подруга Оленьки Жанна.
Отношения с Жанной напоминали драму, все протекало серьезно и даже 'безумно'. Да, эта ведьма, не признающая никаких границ, умела втянуть партнера в мутный водоворот страсти. От нее Антону иногда становилось дурно, как от сальмонеллы в школьном завтраке. Но каждый раз его тянуло вернуться. Бесконечные ссоры, примирения, обиды и взаимный гнев - настоящий маятник.
Сумрак влечения со слащавым привкусом орехового ликера в грязных подворотнях. Ощущение свободы и оторванности от примитивного советского быта. И запретные подачки страсти. Когда можно запустить руки куда-то глубоко под джинсы, в неизведанную влажную теплоту, под блузку в область неразвитой груди с острыми набухшими сосками...
Все это манило Антона до поры. Но Жанна умела помучить мальчика ревностью. Ей нравилась роль ресторанной девочки, нравилось подсаживаться за столики к подвыпившим мужчинам с расплывшимися лицами. Иногда она уезжала на такси с рыночными перекупщиками, нахлынувшими в столицу с юга, имевшими привычку носить купюры пачками в нагрудном кармане.
На 'левые' свидания Оленьки, скорее всего платонические, Антону было наплевать. А за Жанну он дрался несколько раз, гордо носил радужные синяки. Как наградой, хвалился в школе шрамом на подбородке. Стоило ей позвонить, он мчался черт знает куда, через весь город. А если прикинуть, зачем? Жанна была на пять лет старше его. Такая сильная, крепкая, жесткая. Главное, совершенно равнодушная ко всем своим партнерам.
-4-
Итак, Антон любил сразу троих, или считал, что любил. От общепринятой морали и школьных норм несло такой тухлятиной, что его тянуло взбунтоваться. Прогулы, драки, психоделический рок, спирт в мензурках, заимствованный у мамы в буфете, взрослые женщины. А еще чуждая социализму философия - буржуазный мистический идеализм.
В минуты прозрения он понимал, что чувства его расплываются и охватывают чуть ли не половину планеты. В его годы и в его состоянии ума, он любил не конкретную особь, а лишь лелеял смутный образ женщины в собственном сознании. Взрослые вольны вкладывать в слово 'любовь' все что угодно - от комплексов и рабского преклонения до ненависти.
В знакомых ему семьях мужчины изображали подкаблучников, упиваясь собственной зависимостью, раболепно сдавали зарплату, утаивая десятку. Но вне дома 'отрывались' как могли и злословили на каждом углу, компенсируя полученные унижения.
Но почему бы школьнику не поиграть в чувства, облеченные в высокопарные слова? Безразлично, кто окажется к нему ближе в нужную минуту. Кто-то из этих трех или случайная незнакомка из вагона метро. Все это представлялось делом фортуны и настроения... Но игрой с этими тремя женщинами он слишком увлекся, запустил учебу, сделался нервозным. Между тем ничего серьезного не выклевывалось до нынешнего вечера...
Чем он занимался в тот день? Прогулял школу, слонялся по улицам среди весенних ручьев. Смотрел отрешенно на разводы грязи на подтаявшем снегу, в котором обнажились погребённые зимой пачки от сигарет, иногда забытые детские игрушки. Днем его уже охватило неясное волнение.
Вечером позвонила Оленька. Первый ее звонок после затяжной ссоры, в которой Антон стойко выдерживал характер. В голосе Оленьки появилась нежность с оттенком стыдливой капитуляции. Она бормотала что-то бессвязное, невразумительное: 'Если бы я могла стать для тебя единственной...' Она даже всхлипывала в трубку.
Антон просчитал ситуацию легко, с поправкой на женские противоречия. Ему предлагалось явиться в ночи к Оленьке домой, благо мамочка в гостях, а папочка в командировке. Предлагалось на этот раз без всяких ультиматумов, условий и условностей. Просто и беззащитно.
Самое смешное, что вслед за Оленькой сразу проявилась и ее подгулявшая маменька. Вот где ждал настоящий сюрприз. В голосе Людмилы Георгиевны чувствовалось напряжение. Расценивать ее звонок можно было по-разному. Но суть сводилась к простому - она ждала его в чужом доме, где очутилась случайно. И тут же выскочила пикантная подробность: и мать, и дочь безусловно знали о звонках друг друга. Нет, конечно, о ревности и соперничестве тут и речи не шло. Разве что зависть к возрасту со стороны матери и к опыту - у дочери. Но факт оставался фактом - образовалась странная конкуренция.
Наконец, не оставив юноше время на раздумья, позвонила Жанна, как бы уловив звериным чутьем нездоровую обстановку. Верная себе, девушка заманивала и шантажировала, намекала на 'награду' и давила на 'слабо'. Ничего нового... Но, видимо, он понадобился юной ведьме позарез. Такая вот возникла к вечеру диспозиция.
-5-
Раздумывал Антон недолго, только пока ехал в метро до центра. Точка бифуркации - где-то он слышал такое заумное выражение. Это когда бог играет в кости с природой, а страдают души смертных. Развилка судьбы, когда может случиться и так, и эдак, и черт знает как. И вот они - все три его любви, как сговорившись, одновременно, звали его к себе. Женщины - существа капризные, иногда удивительно слепые к проявлению глубоких чувств, жадно поглощающие лишь один наркотик - внимание к собственной персоне. Но сегодня, он явно это ощущал, незримо развивалась некая трагедия с долгосрочными последствиями.
Выбирать Антону не хотелось, лучше получить все и сразу. Ведь он любил их всех как умел, а в советской школе даже психологию на уроках заменяли суррогатом. Интуиция подсказывала: кого бы он ни выбрал сейчас, две другие женщины будут утеряны. И посоветоваться не с кем. По телефону, конечно же, он обещал быть всем трем и надеялся скомбинировать. Только какая же из них захочет долго ждать? К тому же все три дамы, как назло, находились в разных концах города.
Он рассеянно посмотрел на пассажиров вагона, какой-то пьяный работяга подмигнул ему в ответ, уловив его шальные мысли. Оленька, скорее всего, потерпит, никуда не денется, бедняжка. На роду ей написано быть обманутой и отодвинутой в сторону. Оленьку он решил отложить и бросил монетку. Жанну он загадал на 'орла', и выпал именно 'орел'. Антон облегченно вдохнул и вышел из вагона на пересадку. Теперь он точно знал, что едет к Людмиле Георгиевне. Так он и оказался сегодня в этой квартире за праздничным столом...
-6-
Людмила Георгиевна подошла к нему лишь через час. Дождавшись момента, когда Вадим Александрович, так и не притронувшись к салату, накинул плащ и в досаде хлопнул входной дверью. Она напустила на себя безразличный вид. Наверное, она соблюдала приличия, болтая с подругами. Или, наоборот, нарушала приличия, вызвав его - бледного мальчика с пылающим взором для демонстрации своей власти. Она невзначай провела рукой по его плечу, но слишком уж фривольно, и произнесла равнодушно:
- Слушай, а пойдем видик посмотрим. Там, говорят, и Феллини есть.
И опять его пронзил взгляд этих серых глаз с выражением абсолютного превосходства. Меньше всего ему хотелось сейчас смотреть фильмы Феллини, будь этот режиссер трижды знаменит. Хотя, если подумать, там, в спальне, царил такой приятный сумрак...
Парочка, целовавшаяся в темноте, при их появлении присмирела. Людмила Георгиевна беззастенчиво прилегла на свободную сторону широкой кровати. Антон выбрал 'Город женщин' - подходящее название к сегодняшнему вечеру. Воткнул кассету и застыл в нерешительности у магнитофона. Ему показалось в темноте, что его приглашают присесть рядом. Он неловко опустился на кровать, напрягая мышцы, словно боролся с кем-то. Ноги и руки его одеревенели и плохо слушались. Он с удивлением заметил, как рука Людмилы Георгиевны потянулась к нему и лениво опустилась на его талию...
На экране шныряли полуголые феминистки, и улыбающийся маэстро Мастрояни победоносно шагал между ними. Режиссер подпустил толику эротики, но зато в комнате эротика лилась через край. Антон, уже не понимая, как он осмеливается такое делать, тоже лег и обнял свою даму. Рука его нервно потянулась к ее ногам.
На другой стороне кровати молодые люди о чем-то пошептались и в следующий момент, о чудо, встали и ушли. Чертовски деликатно с их стороны! Все еще пытаясь перебороть робость и глядя широко распахнутыми глазами в лицо женщины, Антон потянул вверх край ее шерстяного платья. Это не вызвало никакого протеста...
-7-
Антон остался недоволен собой, скорее тяготился обстановкой. Они лежали обнявшись на этой застеленной кровати, все еще наполовину одетые. Она - в задранном вверх смятом платье, он - в рубашке, без брюк. Фильм Феллини еще не кончился, на экране что-то мелькало. Он присел и попытался заглянуть ей в глаза в попытке поймать тот самый будоражащий его взгляд, вернуть прежние острые ощущения. Но женщина стыдливо отвернулась.
Только сейчас Антон осознал, насколько Людмила Георгиевна пьяна и расстроена. Будь она в себе, наверняка бы позаботилась, чтобы закрыть дверь. Ведь он заметил, как по коридору проходили люди. Наверное, они заглядывали в спальню и видели их, эти незнакомые ему подвыпившие развеселые гости. Впрочем, у них хватило такта не вмешиваться.
На него нахлынуло ощущение непоправимой катастрофы. Мучительное осознание собственной неловкости давило, он прокручивал недавнюю сцену и краснел как ребенок. Полбеды еще, что Людмила Георгиевна была мамой его подруги. Неважно, что на них смотрели гости: хихикающие дамы и качающиеся от выпивки мужчины. Главное было то, о чем он подумал еще в гостиной - его любовница не испытывала к нему вообще никаких чувств.
При этой мысли Антон сразу сник и впал в одно из самых мрачных своих состояний. Людмила Георгиевна мгновенно заметила изменение его настроения и нашла в себе силы встать. Она натянула колготки, разгладила ладонями платье, поправила наскоро прическу. Затем встала на колени перед ним, прямо как мамочка, завязывающая шнурки ребёнку. Изгибаясь в неудобной позе, заглянула ему в лицо с той самой оскорбительной и столь возбуждающей материнской заботой.
- Ну, что с тобой, мальчик? Почему ты расстроился?
- Зачем вы меня сюда позвали? - спросил Антон, едва сдерживая слезы, все еще не решаясь говорить с ней на ты.
- А ты не догадался еще? Ты же такой умненький у меня...
- Видимо, еще не настолько, - выдохнул он.
- Ну, во-первых, я тоже человек, - горько ухмыльнулась она, и по щеке ее побежала слеза, - и у меня могут быть личные мотивы, - тут она совсем раскисла и стала стирать пальцем потекшую тушь...
- Вы ему мстите, что ли?
- Кому, дурачок?
- Вадиму Александровичу. Кстати, кто он такой?
- Шеф моего мужа, - лоб ее наморщился, - но мы с тобой, знаешь ли, не настолько еще близки, чтобы вываливать тебе всю подноготную, - она горько усмехнулась.
- А во-вторых?
- Что, во-вторых? Ах, да... Пообещай мне сейчас кое-что. Ты в некотором роде просто обязан теперь...
- Что?
- Поклянись чем-то для тебя святым, что выполнишь!
- Что?
- Клянись! - говоря это, она все еще стояла на коленях перед ним.
- Ну ладно, клянусь, если...
- Никаких 'если'! Прямо сейчас ты пообещаешь мне с этого дня ни ногой к ней!
- К кому? К вашей дочери?
- Это само собой... Это я даже упустила из виду. К ней тоже... Впрочем, если хочешь, потом позже как-нибудь зайдешь на чай, но не сразу. Главное, к той своей твари больше никогда! Клянись!
- К Жанне? Зачем это вам?
- Тебе не понять, дуралей. Они же подруги! Между ними давно такое творится, что тебе лучше не знать. Она моя дочь! У нее невроз, а тут ты с этой стервой поперек лезешь! Ей же в институт поступать летом... Ведь по виду Оленьки никто не скажет, какой она восприимчивый и ранимый ребенок. Ведь ты же к Жанне бы поехал, если бы я не вмешалась? Да? Ну признайся! Тебе же не надо простых вариантов. Тебя тянет к этой извращенной стерве! Я чувствовала, что только я и могу перебить ее влияние. Только я... Клянись, что ни ногой!
- Да наплевать мне на нее... теперь. А как же с вами? Вам я совсем не нужен?
- Это мы еще посмотрим... Ты красивый мальчик, я бы сказала, шустрый. Из тебя можно вылепить что-то дельное и полезное... в хозяйстве, - она снова заулыбалась. - Но я замужем, я старше тебя на кучу лет, я тебе в матери гожусь, дуралей...
- Я вас больше не увижу? - спросил он с такой сильной тоской в голосе, что женщина вздрогнула.
Людмила Георгиевна вдруг посмотрела на своего мальчика уже совсем другим взглядом. Куда-то испарилось ее женское превосходство, погас пронизывающий рентген в глазах, и даже материнская забота замаскировалась. На него огромными сияющими глазами посмотрела девчонка с размазанной по щекам тушью, растертой вокруг губ помадой и всклокоченными волосами. Девчонка улыбалась застенчиво и нежно. Но волшебство улыбки продлилось лишь несколько секунд...
-8-
Антон не нарушил свою клятву. Он больше никогда не видел Жанну. От приятелей он слышал, что девушка ведет прежний образ жизни и доводит до безумия знакомых мужчин. Говорили, что она злоупотребляет алкоголем, сильно раздалась в талии и завела ангорского кота, который гадит на ковры и царапает ухажеров. Но поток желающих заиметь с Жанной отношения только возрос.
С Оленькой он тоже не встречался, за исключением одного парадного семейного чаепития. Все случилось так, как и было оговорено межу ним и Людмилой Георгиевной. Антон даже цветы принес для приличия. Оленька, кстати, все же провалила экзамены в институт и вскоре выскочила замуж за иностранца. Молодая пара улетела в Канаду, где у них родилось двое детей: мальчик и девочка. Людмила Георгиевна с мужем, по слухам, тоже уехали жить за границу.
Антон поступил в университет, на экономический факультет, и в новой обстановке, уже после распада Союза, его профессия стала пользоваться спросом. Он неплохо зарабатывал, купил квартиру и машину.
Коллега Антона, энергичная девушка по имени Лана, попавшая в столицу из средней полосы, с некоторых пор затеяла серьёзную игру. По известной только ей системе она натыкалась на Антона в коридорах, оказывалась в одно время с ним в столовой, героически мокла под дождем у выхода из офиса, специально теряла зонт. Просила проводить ее с новогоднего корпоратива, имитируя пьяную легкомысленность, предварительно сломав каблук в канализационной решетке. Но подобные уловки не срабатывали.
Тогда девушка решилась на отчаянный шаг. К счастью, коллеги не видели, как заходила она в кабинет финансового директора, как вышла оттуда с нездоровым румянцем на щеках и с дыркой в колготках на коленке...
А потом, в мае, у нее и Антона совершено случайно совпали отпуска. Лана подошла с наивным видом. Почему бы им не провести отпуск вместе на острове Тенерифе, прославившимся редкой красоты вулканом. Чисто по-дружески. Пусть он не думает ничего такого, ведь выходит значительная экономия, если брать двухместный номер.
После утомительного ночного перелета и первого ленивого дня на пляже, поужинав в отеле, они отправились в кафе на набережную. Довольно сносно играл примитивный джаз-банд, в бокалах плескалось терпкое испанское вино.
- Я давно хотела задать тебе один вопрос, - обратилась к Антону его спутница, глаза ее по-звериному хищно сверкнули в быстро наступавших сумерках.
Но юноша как будто не слышал. Взгляд его устремился куда-то в сторону. Девушка, скрывая досаду и изумление, повернулась в том же направлении. Поодаль за столиком сидела пара, по виду супруги, явно иностранцы. Дама смотрелась импозантно, даже загадочно, несмотря на возраст, который вряд ли сотрешь в косметических салонах и не прикроешь дизайнерскими шмотками. Ее спутник, невзрачный пожилой мужчина, имел несколько комичный вид. На безвольном одутловатом лице его навсегда застыло виновато-изумленное клоунское выражение.
- Думаю, мне пора, - вдруг произнес Антон.
Лана надула губки, с обидой и немым вопросом уставилась на юношу. Антон резко поднялся, стул его со скрипом отъехал назад по мрамору пола. Он подошел к столику, где сидела супружеская пара, что-то тихо произнес. Загадочная дама подняла голову, жеманно поправила волосы, улыбнулась.
Вскоре Антон уже вел даму под руку вдоль набережной. Темнота поглощала две удаляющиеся фигуры. Музыканты на сцене взяли перерыв, чтобы заказать напитки. В возникшей тишине со стороны океана отчетливо доносился рокот волн. Ветер заметно усилился. Оставшись в одиночестве, покинутый супруг нервно махнул рукой, к нему мигом подскочил услужливый официант. Через минуту на столике появилась бутылка русской водки в ведерке со льдом. Сослуживица Антона в задумчивости ковыряла ложкой раскисшее мороженое.
![point [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/bifurkatsiya/point18.jpg)