Ковалёв Максим Владимирович : другие произведения.

Кто живёт в твоём чулане?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда потустороннее объявляется в твоём чулане, маленьким людям остаётся искать помощи на стороне. Или меняться самим, вырастая.


Кто живёт в твоём чулане?

   Утро приходит с первым золотым лучом, проскользнувшим в окно. Ещё робкий он заглядывает в щель между ставнями и ложится на противоположную стену. Аккурат посреди двух изображений в симпатичных овальных рамочках. Амалия и Авилор Морты оставили по себе память добропорядочных тогитов, проживших в счастливом браке сорок лет и умерших в один день. А до того обустроивших большой дом, скопивших имущество и воспитавших единственного сына - Тойво.
   А вот и он сам просыпается, разбуженный тем самым лучом. Сперва возится на широкой кровати с резными ножками, когда-то заказанной молодожёнами Мортами у мастера-столяра в Большелоге, на мягком тюфяке, ещё помнившем своих бывших хозяев. Затем сбрасывает одеяло и садится, спустив шерстистые ступни на прикроватный половичок. Чешет начавшую плешиветь макушку, чешет мягкий подросший за последние годы живот, глубоко вздыхает и, наконец, поднимается.
   Распахиваются настежь ставни, впуская утреннюю свежесть. Солнце выплывает из-за зелёных холмов, тянущихся по обоим берегам неспешной речки Свитки, точно увенчивая их огненной короной. Птичьи хоры щебечут на начавших облетать береговых дубах, что и дали название здешнему селению. Небо голубеет, лишь у горизонта тронутое пеной облаков. Ветерок первых дней осени отдаёт приятной терпкостью. Мир пробуждается ото сна. А Тог Сиволап уже покатил к дальнему полю, и с ним в телеге всё его обширное семейство - этот привык вставать с зарёй и гнуть спину до заката.
   Гостей сегодня Тойво не ждал, тем более в такую рань, а значит, умывания и одевания могли быть отложены на некоторое время. Сперва более важное. В ночной рубахе он шлёпает босыми ступнями на кухню. Он выспался, настроение у него благодушное. К тому же он проголодался. А отменный аппетит, как известно, верный признак отменного здоровья.
   У закопчённого, сложенного из красного кирпича очага стоит старый стол с потёртой столешницей, при нём старая потёртая скамья. Тойво разжигает огонь, помещает на решётку сковороду. Выкладывает разогреваться остатки вчерашней картофельной запеканки, добавляет лук и три яйца, а сверху кусочек сыра, чтобы, расплавившись и растёкшись, тот образовал аппетитную шапочку. К завтраку также было молоко, краюха хлеба и...
   - А где же масло?
   Что за завтрак без бутерброда с маслом - никакой и не завтрак. Тойво знал толк в хорошей еде. Он поднимается из-за стола, оставив на нём скворчать снятую с огня сковороду.
   Здесь стоит сказать несколько слов о жилище нашего героя.
   Тогиты, как известно, предпочитают селиться в холмах, коими славятся местные края, вырывая в их толще разветвлённые коридоры и множество комнат. Всё это с величайшим усердием обшивается изнутри деревом и выкладывается камнем, устилается половичками и ковриками, так что любо-дорого посмотреть. Конечно, теперь немало стало тех, кто на новый манер возводит себе дома из брёвен посреди ровного поля. Но старые жилища все устроены в холмах, как делали предки. А уж предки плохого не посоветуют.
   Это жильё было именно таким. Его родители чтили отлаженный веками жизненный уклад. И Тойво не собирался ничего менять. Так диктовало ему благоразумие. Пожалуй, лишь однажды, во времена юности, почти детства, он поддался единственному безрассудному порыву. Воспоминаний о том и он, и его родители в последующие годы всячески избегали. И никому постороннему никогда ничего не рассказывали.
   Из кухни Тойво прошёл по коридору мимо спальни, большой комнаты, двух подзапущенных гостевых - давненько у него не останавливалось гостей так, чтобы на несколько дней, - мимо умывальной и ещё пары комнат, почти к задней двери, ведущей прямиком в огород, чтобы по осени сподручнее было сносить урожай. Здесь по обе стороны коридора были устроены прохладные кладовые. В той, что справа хранились овощи со своего участка - морковка, картошка, капуста и так далее. Конечно, ещё мешки с бобами, которые Тойво растил на продажу и для личного употребления, и большая часть которых была сложена в сарае. В левой же помещались мясные припасы, сыр, масло, маринады и прочее из покупного. Туда он и свернул.
   Полки в кладовой тянулись вдоль стен в три ряда. Сейчас они преимущественно пустовали. Делать основательные запасы на зиму Тойво намеривался в ближайшее время, после того, как продаст бобы и получит от того оборотные средства.
   Масло у него, впрочем, имелось. Должно было иметься.
   В кладовой приятно пахло съестным, отчего желудок вопрошающе заурчал. А Тойво стоял и смотрел на пустую полку. Он видел в пыли след от горшочка, что располагался здесь, горшочка, в котором, насколько ему помнилось, оставалось ещё до половины желтовато-белого вкуснейшего масла, что так и таяло во рту. След имелся, а самого горшка и... след простыл. Возможно, по забывчивости он просто переставил его на другую полку? Тойво осмотрел все полки. Пропажи нигде не обнаружилось.
   Он возвратился на прежнее место. Да, вот ободок, отпечатавшийся от дна горшка. И к нему вела вереница каких-то маленьких следов.
   - Чтобы всё это значило? - спросил Тойво безмолвную кладовую. Почесав гладкую кожу на макушке, он вновь подивился: - Где же масло?
   Вернувшись на кухню, Тойво принялся за подстывшую яичницу. Он ел и отрешённо взирал в сторону круглого окна, на чьём подоконнике стояла плошка с цветком. Ложка с последним куском яйца застыла на полпути между сковородой и ртом. А затем вовсе опустилась обратно. Глаза у тогита расширились. Рот сделался похожим на дырку от бублика.
   - Ах, негодники! - выдохнул он. - Ах, ворюги. И куда они, хотелось бы знать, утащили горшок? Ведь не разбили же. Не видел я никаких осколков... Ах! Нора... У них там нора. И преогромная, раз пролез целый горшок... Ну, я вам!
   Испуганное выражение на его лице сменилось самым решительным. Для пухловатых черт подобные перемены, если и выглядели комично, такими отнюдь не являлись. Всё ещё не одетый и не умытый, он поднялся из-за стола и вновь направился в кладовую. На полпути, правда, остановился. Дело было не столь просто, как могло показаться на первый взгляд.
   - Надо подготовиться, - рассуждал он сам с собой, присев в коридоре на сундук, в котором лежали мамины платья и отцовские брюки. Брюки были ему малы, но он их не выбрасывал. Равно, как и платья. Кто знает, когда и что может пригодиться. - Да, надо подготовиться... Ведь и цапнуть могут.
   Так Тойво сидел какое-то время, обдумывая дальнейшие действия. И некий план начал составляться в его не лишённой здравой предприимчивости голове. Перво-наперво он всё же умылся и оделся. Подойдя к отпалерованному до блеска медному блюду, подвешенному в прихожей, собрался расчесать то немногое из волос, что ещё имелось. Протянул руку к настенной полочке. Но вместо костяного гребешка пальцы ухватили лишь воздух.
   - Не может быть, - прошептал Тойво.
   Он посмотрел на пустую полочку, заглянул под шкаф и под скамейку, на которую садился, одевая и снимая обувку. Заглянул даже в башмаки, аккуратно выставленные рядком вдоль стены. Гребешка нигде не было.
   Кое-как пригладив волосы рукой, Тойво спешно вышел из дому.
   Снаружи жильё его утопало в зелени. Холм, в котором он обитал, покрывал густой покров травы. Под низкими окнами были устроены цветники с ромашками и вьюнками, что оплетали окна на подобии живых занавесей. Слева от входной двери помещалась скамейка, на которой он любил сидеть вечерами, попивая чай и наблюдая за тем, как солнце опускается за дальний лес. Скамейка несколько скособочилась и требовала ремонта, а цветники нуждались в прополке, но сейчас эти заботы сделались не самыми насущными.
   Надев всегдашнюю свою соломенную шляпу, придерживая её при налетающих порывах ветерка и напротив, снимая, дабы поздороваться с каждым встречным (а заодно перебросится парой слов), тогит направился к окраине их селения, где располагалась кузница старика Лемеха и двух его дюжих сыновей.
   Назад Тойво возвращался тем же путём, всё также придерживая шляпу от ветра и снимая её при встречах. Разница была лишь в том, что другая его рука при этом не пустовала. В ней он нёс свёрток с покупкой, приобретённой в скобяной лавке при кузнеце.
   Сырная голова, насколько помнил Тойво, пока ещё лежала в кладовой на отведённом ей месте.
   Он разделся и, бросив взгляд на пустую полочку возле зеркала, прошёл на кухню. Здесь тогит приготовил себе лёгкий перекус и заварил травяной чай. Прихлёбывая из кружки, он обдумывал заключительную часть своего плана.
   - Если и не поможет, - сказал он, - можно зайти к Сену Мурфу и взять отравы. У него всегда есть запас этой дряни. Придётся заплатить... Авось, и не придётся.
   Рассиживаться было некогда, сегодня он ещё хотел поработать в огороде. Осенняя ярмарка, что устраивалась на окраине Большелога каждую осень, начиналась всего через неделю. Так что, прихватив давешний свёрток, Тойво направился в кладовую. Незваных постояльцев в своём доме он привечать был не намерен. Тем более столь вороватых.
   Почему-то в кладовую он вошёл с опаской, будто и не находился в собственном доме. Сперва приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Горшка с маслом как не было, так и не появилось, на что Тойво в душе всё же надеялся. Взгляд его скользнул по другим полкам. Света из коридора доходило не так, чтобы много, но достаточно, чтобы обнаружились очередные пропажи.
   Большой сырный круг, купленный им за немалые деньги, от которого он успел отрезать всего пару кусочков, исчез. Весь, целиком и полностью. И это за то недолгое время, пока он прогуливался! На полке остались лишь крошки, разбросанные вдоль тянущейся в пыли дорожки из крохотных следов.
   - Да меня так скоро по миру пустят, - простонал тогит. - Как же они умудрились и его стащить? Это же лопнуть можно, если столько жрать!
   У дальней стены, подвешенный к балке потолка, висел копчёный свиной окорок, что он вчера ел на ужин, а сегодня утром на завтрак. По надобности аккуратно отрезал кусочки... Сейчас же нижняя часть окорока была изодрана. Приглядевшись, Тойво различил на ней следы когтей и даже укусов, в местах, где от общей тушки были выдраны клочья мяса.
   - Чтоб вам провалиться! - взревел тогит. Кулаки его гневно сжались, на щеках выступили красные пятна. - Ну, я вам...
   Присев на корточки, он стал развязывать принесённый свёрток. От спешки и негодования пальцы плохо слушались. Но вот, наконец, готово. Дальше Тойво действовал уже осторожнее. Спешка тут могла быть чревата.
   Из свёртка он достал и выложил на пол кладовой три мышеловки с тугими железными пружинами и тяжёлой защёлкой. Он специально взял самые большие, чтобы уж наверняка.
   - Будет вам угощение, - прошептал тогит себе под нос.
   В качестве приманки он рассчитывал положить сыр. А что теперь?
   Недолго думая, Тойво пальцами оторвал от окорока кусочки мяса, закрепил их на защёлках и взвёл пружины. Одну мышеловку он поставил у дальней стены, одну посередине и последнюю у двери. Из кладовой он выходил спиной вперёд, неся в руках прихваченный от греха подальше окорок.
   - Вот теперь извольте угощаться, - сказал тогит полутёмным углам, словно его там кто-то мог слышать.
   Весьма довольный собой Тойво отправился на кухню пристраивать остатки провизии. Мысль о том, что устанавливая ловушки, никаких нор в своей кладовой он не обнаружил, шевельнулась в его сознании. Но лишь шевельнулась. Дверь всё время оставалась плотно закрытой, а значит нора - или даже норы - где-то всё же должны были быть. Иначе его припасам деваться было попросту некуда.
  
   Начало осени - трудовая пора.
   Тойво трудился на своём поле. Поле это представляло собой часть общего поля, отграниченное небольшими колеями с проточной водой. Земля здесь была жирна, плодородная. И бобы вымахали выше его роста - только успевай ставить подборки. Стручки длиной больше ладони. Бобы в них тёмно-синие, мясистые. Этот сорт - "Агатовый Дар" - культивировал ещё его отец, а до него - дед. И он пользовался заслуженным спросом, как в самих Дубках, так и за их пределами.
   Весь урожай уже был собран, стручки высушены и вышелушены, а бобы увязаны в мешки. Работники, которых он нанимал для сбора, отпущены по домам. Но среди стеблей ещё встречались пропущенные стручки. В дни, что оставались до ярмарки, Тойво хотел добрать остатки. Больше для порядку, чем какой-то необходимости.
   Он собирал стручки, топая по полю в огромных сапогах. Руки работали сами по себе, привычные к подобному труду. Руки были заняты и спокойны, а вот в мыслях покоя не было.
   Любые пропажи неприятны сами по себе. Но ещё более неприятно то, что они вносили сумятицу в привычное течение жизни. А уж если в жизни нет покоя, то что это за жизнь? В среде тогитов превыше всего ценился именно покой. Когда дни следуют за днями в затвержённом порядке, и ничто не выбивается из него. И по этому порядку дню надлежало начинаться с завтрака, помимо прочего включающего в себя бутерброд с маслом.
   А то, как бывает. Случится что-нибудь мелкое и вроде бы незначительное - плюнуть и забыть. А потом потянется большее. И не успеешь оглянуться, а у тебя в доме уже жить стало не в радость. Никакого уюта - одни неурядицы. То одного нет, то другого недостача. Недоедание. Волнение.
   Нет. Нет. Нет.
   Этого допускать нельзя. С этим следовало что-то делать. И он предпринял должные усилия, чтобы всё вернулось в привычное русло.
   - Не хотел я такого, но да сами напросились.
   Никогда у них не водилось мышей. И тут - на тебе. И такие прожорливые. Верно говорят, что к холодам они перебираются ближе к теплу. Ну - нет, ничего у них не выйдет.
   - Это ещё хорошо, что я мышей не боюсь. Да и крыс тоже, - рассуждал Тойво, пока пальцы выискивали одинокие стручки и сбрасывали их в висящую за плечами корзину. - А ведь есть такие, которые и в обморок падают, при одном только виде... Особенное из женщин.
   Это мимолётное замечание переключила его размышления на новую тему. Волнительную, тягостную для него и всё же неотступную.
   Если бы, к примеру, он был женат и это его жена обнаружила пропажу и, может, даже увидела утаскивающую кусок грудинки бестию - ох и поднялся бы крик-вопль! Устроили бы ему выволочку за то, что не уследил и развёл в доме хвостатых ворюг.
   Тойво улыбнулся своим мыслям. И даже чуть поморщился, будто его в самом деле только что костерили почём зря.
   Если бы он был женат...
   А ведь он думал об этом. Да только всё думами и ограничивалось. И ведь - Роза Мортон, старшая дочка соседа Дуга Мортона, что живёт по правой стороне, всегда улыбается ему при встречи. Очень по-доброму. Один раз даже приходила одолжить скалку - дескать, собрались они пироги с матушкой стряпать, а скалку свою найти не могут, а тесто уж подошло. Потом приходила возвращать. Ещё что-то ему рассказывала, а он её даже чаем не угостил. Дубина. Стоял и слушал у порога, как чучело. А у самого язык словно онемел.
   Конечно, можно бы самому зайти к ним... Зачем? Ну, тоже спросить скалку. Он ведь умеет пироги печь. Нет - тут сразу всё понятно... Тойво остановился, отрешённо глядя в пустоту. И тут широко улыбнулся. Ярмарка ведь скоро! А на ярмарке будут не только купли-продажи, но и веселье. Танцы. И это ли не повод... Но он совсем не умеет танцевать. Лишь топчется, как медведь. Только все ноги отдавит... Впрочем, не обязательно именно танцевать, можно и просто погулять - поглядеть, что к чему. А поглядеть будет на что.
   - Да, - сказал Тойво, возобновляя своё неспешное продвижение среди увядающих плетей, подвязанных к высоким стойкам, давя сапогами сухие комья земли. - Вот и приглашу. И подарю что-нибудь на память, какую-безделушку. Женщины это любят - прям как сороки.
   Но что-то ему подсказывало, что не пригласит и не подарит. В последний момент обязательно что-нибудь сорвётся. Или он не найдёт подходящих слов. Не сдюжит. Или ещё что-нибудь стрясётся.
   - А, может, и сдюжу. И приглашу.
   Впрочем, до ярмарки ещё нужно было дожить. И прежде разобраться с текущими делами, к которым добавились совсем нежданные.
  
   Два дня он проверял мышеловки. Сперва осторожно приоткрывал дверь в кладовую, светил свечой, приглядывался, а уж потом входил смелее. Мышеловки оставались пусты. И ничто более не пропадало.
   - Испугались, - говорил тогит громко на всю кладовую. - Вот я вам.
   Он уже начал успокаиваться и даже жалеть, что спустил деньки попусту. Конечно, и сам бы со всем справился. Ну, да что уж. Главное, к зиме дом будет готов, и все заготовки будут храниться в целости и сохранности.
   Но радость его была преждевременной.
   На следующее утро, выйдя из спальни, почёсываясь и позёвывая, Тойво остановился на пол шаге. Что-то было не так. Сперва он внутренне почувствовал, ещё не поняв, что это.
   Дверь в кладовую была приоткрыта. А ведь он хорошо помнил, что закрывал её накануне... Уже предчувствуя неладное, Тойво прошёл в конец коридора. Замер на миг у порога кладовой и резко раскрыл дверь во всю ширину. Что он собирался увидеть, он сам не знал. Но в любом случае, ничего примечательного не увидел. Мышеловки всё также оставались пусты. Новых пропаж на полках на первый взгляд вроде бы тоже не замечалось.
   На этих полках нет... Тогит медленно поднёс ладонь к губам.
   - Не может быть...
   Тойво прошёл на кухню. И да - то, чего не могло быть, всё же случилось. Спасённый им ранее окорок, подвешенный для безопасности на потолочную балку кухни, исчез. От него остался лишь свисающий огрызок верёвки.
   - Нет, - протянул Тойво жалобно, почти плаксиво. - За что же мне это наказание!
   Воры обошли расставленные им ловушки и продолжили свои непотребства. Это было несправедливо! Просто не справедливо!
   Гневные мысли пылали в голове Тойво, пока он стоял на кухне и смотрел на обрывок верёвки. Эти же мысли не давали ему покоя, пока он искал свою самую большую скалку и, сжимая её, направлялся обратно в кладовую.
   Он даже не взял свечи. Гнев пылал в нём, ярче и жарче любого пламени.
   Всё ещё пребывая словно бы в ослеплении, он осматривал углы, все полки и закоулки. Он позабыл про мышеловки и лишь чудом не угодил в них. От неосторожного тычка одна из ловушек захлопнулась с глухим стуком, словно клацнула зубами. Голая ступня тогита в последний момент отпрянула в сторону и тем сохранила в целостности свои пальцы.
   Громкий звук и осознание близкой опасности привели Тойво в чувство. Хрипло дыша, он попятился из кладовой. Уже у двери, когда угроза вроде бы миновала, две оставшиеся мышеловки одновременно захлопнулись со сдвоенным грохотом. Взвизгнув, тогит подскочил на месте и пустился бежать. Скалка выпала у него из руки, так и оставшись валяться на полу.
   И ни одной даже самой крохотной норы им найдено так и не было.
  
   В следующие дни из дома бесследно пропали: две ложки и один старый затупленный нож, чашка, подсвечник со свечой и шерстяные носки. И, что самое ужасное, - книжечка, в которой Тойво вёл записи своих доходов-расходов, а также выручку за бобы за последние десять лет. Данная пропажа была поистине невосполнима.
   Мышеловки Тойво больше не ставил. Эта затея оказалась пустой. Как и прочие, что он пытался применять. Всё было бесполезно против гадких воров, что с продуктов уже перешли на вещи. Последнее обстоятельство возбуждало вопросы. Но мысли Тойво пребывали в отчаянии, так что слишком задумываться о чём-либо он был неспособен. В любом случае, с подобным порядком вещей следовало что-то делать. Что-то немедленное и решительное. И, раз уж иное не дало результата, оставалась только крайняя мера.
   ...Ночь была темна и полна ужаса.
   Глаза то и дело норовили сомкнуться, и лишь то, что он не лежал в кровати, а сидел на табурете, спасало от засыпания. Когда начинало смаривать, тело клонилось в сторону, теряя равновесие, Тойво инстинктивно вздрагивал и пробуждался. Спать ему было нельзя. Он находился на кухне в полной темноте. Он таился в засаде. В руках у него скалка - его оружие.
   За окнами ночь, в очаге посвистывает ветер. Погода портилась. Благо он кончил все дела в поле. Оставался ещё огород, но да и хорошие деньки ещё должны были выдаться. Лучше бы к ярмарке. А то, что за ярмарка под дождём. Вот в прошлом году выдалась замечательная ярмарка. Так что даже старый Крол вылез из своей берлоги и...
   Он вновь вздрогнул всем телом, едва не бухнувшись с табурета.
   Не спать! Не спать!.. Так, а что это там шуршит? Тойво обратился весь в слух. Сон как рукой сняло. Это были они.
   Тойво отёр влажные ладони о рубаху. Облизнул губы. Хотелось пить, но шуметь он не стал, чтобы не спугнуть. Осторожно зажёг свечу. Держа в одной руке плошку со свечой, а в другой скалку, тогит мелкими шажками, вдоль стены, точно кошка двинулся по коридору. Шорохи доносились изнутри кладовой. Воришки вышли на ночной промысел. И что они грызли на этот раз? Картофель с репой лежали в другом месте? Мясо кончилось, но оставались соленья...
   Возможность новых потерь отозвалась в Тойво волной негодования. И это было то, что надо, для укрепления его решимости.
   Дверь в кладовую вновь оказалась приоткрытой. Запоздала мысль о том, что кто-то из бестий мог выбраться оттуда и теперь шарился по дому - может даже крался сейчас позади него - пришла к Тойво слишком поздно. Он обернулся, махая свечой по сторонам. Блеснуло, заставив поёжиться, его собственное отражение в зеркале, угол шкафа и скамейка для переобувания и... нет - это был всего лишь забытый башмак в углу.
   В кладовой всё притихло. Тойво замер на месте, затаив дыхание.
   Вот шорохи возобновились. Тогит тихо выдохнул в полутьме. Пот крупными каплями стекал по его лицу, хотя в доме было прохладно - впору затапливать очаг. Но сейчас его грел внутренний жар. Некоторое время он потоптался у порога, говоря себя, что это нужно для того, чтобы воры успокоились окончательно. Мелькнула мысль бросить всё и бежать в спальню, плюхнуться в тёплую мягкую кровать и... и оставить всё до утра, когда будет светло в доме и во всём мире. Тогда будет его время, а не их.
   Из кладовой доносились шуршание и хруст. Негодяи разоряли его запасы. Ах, сволочи... Нахмурив брови, выпятив вперёд подбородок и подняв руку со скалкой вверх, как если бы собирался немедленно пустить её в дело - а он и собирался! - Тойво двинулся вперёд.
   Он распахнул дверь плечом и ворвался внутрь.
   Выставленная вперёд плошка со свечой уронила дрожащие отсветы на пол и стены кладовой. На полки и покоящиеся на них припасы, на лежащие на полу мышеловки... Одна из которых и стала целью ворюг. Деревянное основание было погрызено, на нём остались следы зубов. Даже металлическая защёлка оказалась погнута. И ведь в мышеловки давно уже не лежало приманки.
   Всё это Тойво разглядел лишь мельком. Свет свечи сместился к дальней стене. Ведь именно туда юркнули шустрые тени, застигнутые врасплох его появлением. Ворюг оказалось пять или шесть, может их было и больше, но прочие успели сбежать. Эти тоже пытались улизнуть, но он увидел их.
   То, что это не крысы, Тойво понял сразу.
   У них тоже имелись маленькие лапки и длинные хвосты, глаза в свете свечи блеснули жёлтым. И покрыты они были коротким ворсом или чем-то на него похожим. Серым, словно бы состоящим из свалявшихся клочьев пыли. Они перемещались на задних лапах, лишь для большей скорости опускаясь на передние. Величиной с упитанную кошку. А пасти - широкие, зубастые, больше похожие на рты. У некоторых по хребту тянулись шипастые выступы, а у других с боков свисали складки наподобие кожистых крыльев.
   Когда они обернулись на Тойво - в их глазах... эти глаза не были глазами животных. То были глаза разумных существ.
   Тойво застыл с поднятой над головой скалкой. Серые существа тоже замерли. Стояли, тесно сбившись в углу, и глазели на него. Он на них, а они на него. Одно из существ расположилось прямо на стене, прилипнув к её поверхности, точно ящерица. Ящерица размером с хорька.
   Сколько длилась немая пауза неизвестно. Но вот существа вздрогнули, послышался тихий шелестящий писк. И они резво принялись друг за другом исчезать в идеально круглой норе, что обнаружилась в самом углу кладовой. Цепкие лапки, ушастые головы и шипастые хвосты ныряли в подрагивающий мрак норы. Последней туда сползла по стене огромная "ящерица". И...
   И Тойво с трудом втянул в себя воздух. Горло сжалось до узкого отверстия, так что вдох получился со свистом. Похоже, он вовсе не дышал с того момента, как ворвался в кладовую. Поднятая рука занемела, и он опустил её. Тени дрожали по стенам, бегали по полкам, кривлялись на полу. Это они, их тени... Нет, просто тени. Тойво глядел на погрызенную мышеловку. Потом перевёл взгляд в угол, подняв повыше свечу. Стена в углу была гладкой и крепкой. Никакой норы там как не имелось прежде, так и не появилось.
   Но он ведь... Руки у тогита дрожали всё сильнее. С глухим стуком выпала скалка. Тойво того не заметил. Он же видел... Эти глаза. Нора. И они...
   Ослабшие пальцы выронили плошку со свечой. Грохнувшись об пол, плошка разбилась. Свеча погасла, породив на прощанье струйку дыма.
   Вопя во всё горло, Тойво выбежал из кладовой. С выпученными глазами он промчался по коридору. Оказавшись в спальне, запрыгнул в кровать и натянул на голову одеяло. Ведь ещё с детства всем известно, что если укрыться с головой, то никакие кошмары тебе не страшны. Будучи в укрытии, ты в безопасности.
   Тогит трясся под одеялом, боясь высунуть наружу не то, что нос, но хотя бы пятку. Каким образом он при этом уснул, для него так и осталось загадкой. И лучше бы он не засыпал.
   ...Сколько он себя помнил, он всегда был послушным ребёнком. Родители уделяли внимание его воспитанию. Конечно, как и всем детям, ему была присуща некая рассеянность и мечтательность. Но даже тогда он был для родителей сущей радостью. С ним никогда не возникало проблем.
   Вернее, он не помнил, чтобы возникало. Он заставил себя так думать, или это родители его заставили. Вернее, помогли. После того единственного случая.
   Он не вспоминал о нём все эти годы. Словно стёр его из своей памяти. Вроде что-то было, а что - забылось. Но память никуда не делась, она лишь затаилась в тёмном уголке его сознания. Ждала толчка, чтобы вновь явить себя.
   И теперь всплыла, как старая коряга со дна болота.
   А ведь он уже не прежний юнец - у него лысина!
   Да, когда-то давно с ним случилось ужасное.
   ...Весенние ночи волную молодую кровь и приводят в беспорядок ещё столь ветреные мысли. Лунные ночи. Изнутри, из самой глубины сердца истекает нечто горячее и неведомое. В такие ночи бессонница правит бал.
   Тойво ворочался на своём тюфяке, не находя удобного положения. Сна не было ни в одном глазу. Было душно и сердце шумно и гулко гнало кровь по венам. Он сел в кровати. В окно сияла круглая как суповая чашка луна.
   Он сидел и смотрел на неё. Кулаки его то сжимались, то разжимались. Странные картины застилали взор. В раскрытое окно веяла ночная прохлада, неся запахи трав, мокрой после дождя земли и ещё... чего-то живого, нарождающегося, входящего в рост. Он видел стремительный бег облаков в тёмном небе и слышал далёкую мелодию флейты.
   Все его мышцы словно бы ныли от напряжения. И самому ему хотелось разрыдаться без причины, а потом оглушительно завыть подобно дикому зверю.
   Лунные весенние ночи - ночи беспокойной лихорадки.
   Нет, о том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Равно как и о том, чтобы сидеть без движения и тупо смотреть в одну точку. Луна сияла, луна звала. И он последовал её зову.
   Не обуваясь, стараясь не шуметь и не разбудить родителей, Тойво выбрался на улицу через окно. Снаружи было свежо, было прекрасно. Его взопревшее тело пронзила бодрящая молния. Ночь пахла совсем не так, как день. Здесь в воздухе было разлито волшебство. Он набрал его полную грудь, а затем выдохнул. Но часть оставалась внутри. Он больше не мог сдерживать это в себе. И не знал, как это выплеснуть.
   И тогда он побежал.
   Он бежал по тропе мимо знакомых холмов, двери в которых были крепко заперты, а окна темны. Он бежал мимо покоящихся телег и сложенных аккуратными горками поленец дров. Загребая голыми ступнями землю, глубоко дыша и улыбаясь, бежал прямо, не думая, куда приведёт его дорога, лишь бы она не заканчивалась. Он бежал в ночь.
   А оказался на берегу Свитки.
   Тогиты побаивались большой воды и лодками пользовались без охоты, лишь при крайней необходимости. Сейчас такая необходимость была. Он отвязал от подмостков единственную лодку, сел и начал сильно работать вёслами. Он взопрел, рубаха промокла на груди и в подмышках. Добравшись до другого берега, он выскочил из лодки и побежал дальше. Пока в его молодом теле оставались силы, он не мог остановиться.
   Здесь уже была граница их округи. Небольшое поле, за которым высилась стена дремучего леса. Мало что могло заставить кого-то из его знакомых отправиться на прогулку в эти чащи даже при ярком свете дня. Он сам бывал здесь лишь однажды и то, на самой опушке. Но сейчас он различил едва приметную в полумраке тропу и побежал по ней. Лихорадка в крови вымыла все страхи. Сверху над ним сияла луна, заливая дремлющий мир расправленным серебром. И торжествующая песнь восставшей после долгой зимней спячки природы звучала в его ушах, гоня всё дальше вперёд.
   В траве мерцали огоньки светляков, которым вроде бы полагалось светить по осени. Но они светили. И всюду, куда ни кинь взгляд, землю устилали цветы. Белые звёздочки мерцали, как те же светляки, как маленькие отражения плывущей в небе луны. Он не знал их названия, может даже никогда не видел прежде. Ночь пахла белыми звёздами. Тойво ступал голыми ступнями по прохладной зелени, стараясь не давить цветов. Это было бы кощунством.
   И почему никто не бывает здесь, почему упускает возможность соприкоснуться с подобным?.. Ночь в лесу - в своё ли он уме?.. И важно ли это?
   Может, он вовсе сейчас мирно спит в своей постели, и всё это ему только снится. Если так - это самый прекрасный сон в его жизни.
   Силы заканчивались. Теперь он просто шёл и вдыхал запах ночи. Мысль о том, что скоро он продрогнет и как-то ещё надо возвращаться назад, пока его не беспокоила. Он остановился. И огляделся. Он не знал, где находился. Лихорадочный жар почти весь выветрился. Его уже готовился сменить нарождающийся трепет.
   Именно в это мгновение он услышал рядом чей-то крик.
   Ночь. Покрывала колышущейся тьмы растянуты меж необхватных стволов сосен, что обступают его со всех сторон. Вершины их достают до самого кругляша луны. Под ногами мягкий ковёр мха. Неясные шорохи позади и спереди, и даже сверху. И среди всего этого один маленький босоногий тогит. И этот тогит почему-то не бежит прочь от пронзающего его с макушки до пят ужаса. Напротив, он идёт на крик, что вновь разносится среди деревьев.
   Как ранее некая таинственная сила заставляла его бежать без оглядки всё дальше и дальше. Так и теперь она же манила его вперёд. Лихорадка в крови вскипала с новой силой. Тойво прополз на карачках и раздвинул ветви вставшего перед ним орешника. Там имелась небольшая поляна посреди дебрей. Вся усыпанная ковром белых ночных цветов.
   На поляне находились двое. Один из них - человек-волк. Ниже пояса у него были обычные ноги в штанах и сапогах. Верхняя часть туловища оставалась обнажённой. Широкую грудь покрывал густой ворс. И над ней, на мощной шее помещалась огромная волчья голова. Стоячие торчком уши. Звериные глаза отсвечивают в свете луны. Вместо рук могучие лапы, что заканчиваются когтями. Человек-волк стоял, сгорбившись, точно готовясь к прыжку. Его шумное сопение вырывалось из пасти вместе с глухим рыком.
   Сказочный сон в мгновение око обращался в кошмар. И Тойво не мог вырваться из него по собственному желанию. Он до крови закусил изнутри щёку. Он забыл, как дышать.
   Оборотень из кошмара. Один вид его мог остановить сердце. Но сердце Тойво продолжало биться. Ведь прямо перед монстром находилась Дева. И при взгляде на неё тогиту разом вспомнились все сказки и легенды, что рассказывала ему мама - про волшебный народ эльфов, владеющих силой самой природы, бессмертно обитающих в лесных замках и столь прекрасных, что красота их может соперничать лишь с их же вековой мудростью.
   Перед Монстром стояла Дева-эльф.
   Высокая - раза в два выше Тойво. На ней было сияющее длинное платье, подпоясанное тонким поясом. Светлые волосы свободной волной спадали ниже плеч. Она являлась самым дивным существом, что когда-либо мечтал увидеть Тойво. Такие могли существовать лишь в сказках, и они рождали сказки. Её раскрытая ладонь протягивалась к рычащему Монстру, точно желая приласкать его. В другой её руке была зажата обычная палка.
   Между Девой и Монстром происходил безмолвный поединок, свидетелем которого и оказался Тойво. Она - сноп лунного света с горящим взглядом и скорбно изогнутыми устами. Зверь - напряжённый сгусток ночной тьмы, не отступающий ни на шаг от своей противницы.
   "Он должен помочь, должен защитить!" - вспыхнуло в голове Тойво. Но что он мог? Ничего он не мог. Он оцепенел в своё укрытие. Это был не его бой.
   - Мэлоун, - произнесла Дева. Ладонь её оставалась призывно раскрыта.
   Она шагнула ближе к Монстру.
   И тогда зверь прыгнул.
   Жуткая пасть захлопнулась со звуком сомкнувшегося капкана. Монстр вознамерился вцепиться противнице в горло, желая разом покончить со всем. Но Дева молниеносно отпрянула, успев сунуть меж его челюстей палку. Теперь она сжимала её двумя руками. Закричала что-то ещё. Тойво не разобрал слов.
   Дева хрупка на вид, но силы в ней оказалось с избытком. Монстр напирал, но ей удавалось удерживать его на расстоянии. Волчьи зубы всё глубже вонзались в дерево, стремясь перекусить сперва эту досадную преграду, а затем и ту, что стояла за ней.
   Бешеная ярость зверя побеждала. Дева попятилась. И упала, но не выпустила палки из рук.
   Монстр навис сверху, вдавливая противницу в землю. Теперь их устремлённые друг на друга взгляды разделяло меньше ладони. Он мог бы растерзать её своими когтями, но Монстр упёр лапы по обеим сторонам от поверженной противницы, лишая её возможности откатиться в бок. Он жаждал вцепиться в лебединую шею и услышать хруст позвонков.
   Луна заливала их потоками серебра, а они лежали среди цветочного ложа, точно пара влюблённых, слившихся в жарких объятиях на белоснежной простыне. Луна обезумела, как и весь мир.
   Палка треснула с резким хлопком, как и сердце у Тойво.
   Дева вскрикнула. Крик её оборвался звериным воем...
   Тойво закрыл глаза, но не мог это видеть. Ведь это был конец. Вероятно, и для него тоже. Навряд ли он сумел бы уйти столь же тихо, как подкрался сюда. Руки и ноги не повиновались ему. Он уже готовился услышать треск костей и голодное рычание. Но под полог ночного леса вернулась почти полная тишь.
   Тойво открыл глаза.
   Встав на колени, Дева склонялась над Монстром. Она была жива. Человек-волк лежал на земле, уткнувшись мордой в цветы. Вместо палки в руке у Девы теперь оказалась рукоять кинжала, чьё остриё было воткнуто зверю меж рёбёр. Когда и откуда она успела его достать, Тойво не заметил, и лишь приглядевшись, увидел у неё на поясе тонкие ножны. Монстр был повержен. Грозный рык уступил место стихающим хрипам. Одна из вытянутых в сторону лап зверя мелко подрагивала. Дева извлекла кинжал из раны, отбросила его и, обхватив ладонями мохнатую голову, прижалась к ней.
   "Зачем ты это делаешь?!" - хотелось крикнуть Тойво.
   Монстр издыхал, а Дева сидела подле него и плакала.
   Луна тоже словно бы прослезилась и замутилась на миг. А может её заслонило проходящее облако. Когда же сияние вновь сделалось чистым, Монстра на лесной поляне уже не было. На коленях у Девы покоилась голова Мужчины, и она гладила его длинные чёрные волосы, высокий лоб и впалые щёки. Обнажённую грудь залита кровь, что блестела в свете луны. Взгляд на запрокинутом лице остекленел.
   Дева прикрыла глаза умершему. Лес огласило её рыдание.
   Тойво ничего не понимал, но ему хотелось её утешить. Он отдал бы всё на свете, лишь бы ни единой слезинки более не скатилось из этих прекрасных глаз. Если бы он мог, он даже оживил бы Монстра, раз тот ей был столь дорог. Но ведь он ничегошеньки не мог.
   Тойво ощутил на своих щеках влагу, и несколько тому не удивился.
   Он всхлипнул или неловко пошевелился, и его услышали. Дева посмотрела на него. Она не могла видеть его во мраке под кустом, но она видела его - её взгляд говорил сам за себя: "Я вижу тебя". Она протянула к нему ладонь - кожа её была луной, и эту луну запятнало багряным: "Не бойся, малыш, всё уже закончилось. Свет всегда будет сильнее Тьмы. Луна приходит и уходит, а жизнь остаётся. Как сострадание к неизбежному. Как память. Ты можешь более не прятаться. Подойти ко мне".
   Он желал этого, так желал. Но он не мог. Он бы тоже умер, если бы разглядел вблизи её бездонные глаза, если бы она только коснулась его своей мраморной рукой - не потребовалось бы никакого кинжала.
   И тогда что-то щёлкнуло внутри у Тойво. Он вскочил и побежал обратно в чащу. Не глядя, куда бежит, ведь, если бы он остановился, то он бы... он... Каким образом он оказался у реки и сумел разыскать в полумраке лодку, Тойво не помнил. Себя он осознал, лишь вновь оказавшись в собственной постели, укрытый с головой под одеялом. Он был весь мокр. И всё ещё плакал.
   Он думал, что Она придёт за ним. Пройдёт по его следам. И заглянет в раскрытое окно. Он страшился и желал этого. А может, за ним придёт Монстр.
   И эта луна - жуткая и прекрасная. Луна владела ночью...
   Он проснулся утром. У него был жар. Его постель, как и его руки и ноги были запачканы в земле. Он заплакал и позвал родителей. Он всё рассказал им - про Деву и человека-волка, и как они боролись посреди ночного леса. И ещё про белые цветы, что распускаются лишь во мраке и их колдовской аромат... Он был болен. Родители сразу поняли это.
   - Это только плохой сон, - сказала мама. - Ты ходил во сне, мой бедный. Но ничего, ты поправишься, обязательно поправишься.
   Мама поцеловала его в горячий лоб и направилась заваривать лечебные травы. Отец остался сидеть рядом.
   Следующей ночью родители по очереди дежурили возле его постели. И затем ещё две ночи. Жар постепенно спал, слабость прошла. Родители сказали, что болезнь миновала. Он тоже на это надеялся. Но, когда в небе вновь появилась Луна, излив на мир потоки своего сияния, он смотрел на неё, а видел иное. Он окаменел на своей постели. Он слышал задыхающиеся хрипы и видел блеск беспощадных глаз. И протянутую к нему ладонь, белоснежную и окровавленную.
   - Это был только сон, - шептал себе Тойво. Шептал до тех пор, пока сам не начинал верить. Пока ни засыпал. Верить в иное стало бы слишком мучительно.
   И он, и родители были рады, что всё осталось позади. И что никто более о том не узнал. А плохие сны - у кого их не бывает?
  
   Прохладное, чуть пасмурное утро просочилось в мир, разогнав ночную хмарь. Скрипели открываемые для проветривания ставни. Отворялись двери. Потягивающиеся обитатели холмов выходили наружу, проверить погоду и поздороваться с новым днём. Дети выбегали носиться, едва проглотив завтрак. Мычали выгоняемые к последней траве коровы.
   Две женщины с корзинками, подвешенными у согнутых локтей, шли по дорожке. Одна пересказывала другой рецепт морковного пирога. Но тут вдруг замолкла и толкнула товарку в бок.
   - Смотри. Что это с ним?
   Её спутница проследила за взглядом подруги. Обе остановились напротив калитки в низкой плетёной ограде, что тянулась вокруг жилища, где некогда обитала чета Мортов, а ныне проживал их сын.
   Тойво сидел на скамейке у входной двери. Сидел в исподнем, весь помятый. Уставившись куда-то в пустоту.
   - Добрый день, Тойво. Как самочувствие? - спросила одна из женщин.
   Тойво не ответил. Он пытался вспомнить, как оказался здесь в столь ранний час. Он лишь знал, что ему хотелось выйти из дому.
   - Вы же замёрзните на ветру и простудитесь, - сказала вторая женщина. Ответа она также не дождалась. - Может, нам позвать кого-то на помощь?
   Тойво вздрогнул, то ли услышав её, то ли по иной причине. Он перевёл на женщин замутнённый взгляд, невольно заставив их податься ближе друг к другу.
   - Никого не надо звать, - не произнёс, а сипло прокаркал тогит.
   Всклокоченные волосы на его макушке были подобны нимбу. Он принялся остервенело чесаться - под мышками, шею, живот, едва не разрывая ногтями ткань рубахи. Женщины пошептались и пошли дальше по своим делам. Но до самого поворота дороги они то и дело оглядывались.
   - Негоже жить в одиночестве в его-то годы, - сказал одна другой. - Тут и головой повредиться недолго от уныния.
   Подруга согласно закивала.
   Женщины ушли, и Тойво сразу про них забыл. Он вновь уставился в сторону недальних холмов.
   - Мне надо лишь немного просвежить голову и собраться с мыслями, - донеслось от него. - Вот и всё.
   Кожа покрылась мурашками. Он с тоской посмотрел на входную дверь.
   Солнце поднималось над горизонтом. Тойво хмуро взирал на него, словно пытался подогнать взглядом. Пичужки порхали с холма на холм, радостно щебеча. Утренняя прохлада постепенно отступала, воздух прогревался. Но к этому времени тогит замёрз настолько, что даже внутренне оцепенение начало отпускать его. Он сидел, обхватив себя руками, и дрожал. В двух шагах от раскрытой двери в дом, где было тепло и...
   Одежда - рубахи, штаны и чулки - хранилась у него в комнате, но никак не в кладовой. Кладовая, вообще, располагалась в самой дальней части холма. И ведь уже светло. Ночь давно миновала.
   Тойво размышлял над этим.
   Прошёл Дуг Мортон, махнул ему, здороваясь. Тойво не ответил, провожая соседа взглядом и с какой-то злой ухмылкой наблюдая за тем, как его приветливая улыбка сменяется растерянным выражение, а затем озабоченностью.
   Тойво сидел, набычившись, пригнув голову, точно готовясь броситься в драку. Но разве его обижали? Напротив, ему хотели помочь. Если кто-то сидит полуголый на пороге дома и выглядит, мягко говоря, нездоровым, разве не следует хотя бы поинтересоваться - всё ли у него в порядке. Так почему же он оскаливается, заставляя случайных прохожих прибавлять шаг?
   Налетевший порыв залез под тонкую материю рубахи. Тойво вскочил со скамьи и зло замахал кулаками на невидимого врага. Нечленораздельное хрипение изошло из его горла. Точно прямиком в пропасть он ринулся в дом.
   Внутри его встретила тишина и сбитый в сторону половичок в прихожей. Дом уже успел порядком выстыть. Тойво осторожно прикрыл за собой дверь. Съёженный и скособоченный он шёл по коридору, заглядывая в комнаты, ожидая увидеть, сам не зная чего. Вокруг было спокойно.
   На раскрытую дверь в кладовую и лежащую возле неё скалку Тойво лишь покосился и скорее юркнул на кухню. Он знал, что сейчас в доме нет никого, кроме него - но это ничего не меняло. Дрожащие пальцы не желали слушаться. Вот, наконец, в очаге занялся огонь, даруя блаженное тепло. Тойво засунул ладони едва ли ни в самое пламя. Он ощутил, что согревается, что огромная тёмная тяжесть словно спадает с его плеч. И заревел в голос.
   Затем он сидел на кухне. Ел то ли поздний завтрак, то ли ранний обед, не замечая, что ест - главное еда была горячей. И говорил сам с собой. У него в голове объявился ещё один Малый Тойво, который беседовал с Тойво Большим.
   - Тебе могло померещиться, - говорил Тойво Малый. - Ночные тени и всё такое.
   - Нет-нет... Мышеловка была погрызена. Вот только ни у одной крысы не бывает таких зубов.
   - Ты много видел крыс? А, знаешь, какое ещё есть всему объяснение?.. Что это был просто сон. Ужасный сон. Могла вернуться прежняя лихорадка.
   - Сейчас я был бы тому только рад... Дверь открыта и скалка лежит там.
   - Но ведь никакой норы в кладовой нет - ты сам проверил! С этим-то ты спорить не будешь?
   - Проверил... Ах, если бы это были крысы, всего лишь крысы.
   Всё было так несправедливо. В чём он провинился?.. Идти ему было некуда, проситься на постой к другим он не желал. Что бы он им сказал? Его сочли бы свихнувшимся. И замерзать снаружи он не желал. И ничего дельного придумать он не мог. Голова его была пуста, как дупло старого гнилого дерева.
  
   Когда пропали его домашние на мягкой подошве тапочки, он не запомнил. Но вот скалка, всё время так и лежавшая у раскрытой двери в кладовую - он более не заходил в ту часть дома, ограничивался кухней, спальней и одной маленькой комнатой - исчезла на четвёртый день. Как и колокольчик с входной двери. Колокольчик был медный, с тонкой гравировкой. Его подарила маме двоюродная тётка Лиза на какой-то из юбилеев свадьбы, мама любила его мелодичный звон. В детстве Тойво часто специально выбегал за дверь, чтобы позвонить и порадовать маму.
   В ночь пропажи сквозь сон он вроде бы слышал его прощальную песнь.
   Ночами они лазили по всему дому.
   Тойво думал, что в первый же вечер после помутнения, как только начнёт смеркаться, он бросится вон на улицу. Но его обессиленное тело тогда, едва добравшись до кровати, мгновенно уснуло. Спал он крепко, и никакие сны ему не снились. Чтобы ни происходило в доме в ту ночь, Тойво это продрых.
   Наутро обнаружились пропажи. На кухне были раскрыты шкафы, а зола из очага разбросана по всему полу. Но Тойво выспался и был вполне бодр. А уж после того, как позавтракал, чем нашлось, к нему вернулись силы. Весь день он проработал в огороде, даже обед пропустил.
   Нынче мимо его окон прогуливалось заметно больше народа, чем обычно. Некоторые аж с окраины Дубков. Никто с ним не заговаривал, как и он сам.
   К вечеру вернулись волнение и озноб. Тойво запрыгнул в постель, зарылся с головой под одеяло. Перед этим он поставил возле кровати масленую лампу и коробок серных спичек. Он молил бога спасти, сохранить и помиловать его. Он вновь плакал. С тем и уснул. И вновь ему ничего не приснилось. Разбудил его неизменный утренний луч, как делал многие разы до того.
   Тогит надеялся, что и третья ночь пройдёт мирно. Как бороть с непрошенными гостями, он так не придумал. Но то, что он мог, как всякий нормальный тогит, продолжать жить в родных стенах, для него уже было огромным облегчением. Его не трогали - и ладно.
   Уснул он хорошо, вновь укрывшись под одеялом. Но проснулся не на рассвете, а в самую, что ни есть, полночь. Тойво лежал в кровати, высунув из-под одеяла, где было слишком душно, одну голову. Лежал, глядел в потолок и слушал. В доме расстилалась темень. И тишина. Но эту тишину по временам нарушал дробный топот бегающих лапок, скрежет маленьких коготков и хруст острых зубок. И ещё тихие сопения, шибуршания, поскуливания и даже словно бы хихиканья. С лязком и дребезгом упало что-то тяжёлое, эхо прокатилось по комнатам гулкой волной. Тойво охнул. На миг все прочие звуки затихли. Затем снова послышались шорохи и усердное сопение. Они что-то тащили.
   "Это зеркало, - понял Тойво. - Они вздумали утащить моё единственное любимое зеркало"!
   Свои пропавшие тапочки он любил не меньше зеркала. Что уж говорить о дверном колокольчике. Но тогда он спал, а тут нет. И мысль о том, что в этот самый момент какие-то плюгавые - пусть и отвратные на вид - ворюги без зазрения совести обчищают его имущество, отдалась в Тойво столь лютой ненавистью, какой он от себя не мог и ожидать. В ушах у него словно бы вновь ударил лязгающий гром. Тойво сбросил с себя одеяло. Руки умудрились зажечь лампу без помощи сознания. Держа перед собой светильник, рыча собакой, он выбежал в коридор.
   - Я вас! Я вас сейчас! - закричал он, то ли ободряя самого себя, то ли желая спугнуть ворюг.
   Он вновь увидел их, и теперь уже не мельком, а "во всей красе".
   Мелкие негодники заполонили коридор. Серыми комьями пыли они сновали вдоль стен, часть сидела прямо на стенах, свесив хвосты. Двое взобрались на шкаф, ещё двое, стоя на задних лапах, уцепившись передними, волочили по полу сорванное зеркало. С кухни тоже доносились шорохи. Они услышали его. Целая россыпь жёлтых глазок воззрилась на Тойво из полумрака, освещённого его лампой. Он полагал, что они бросятся прочь, как в прошлый раз. Он всё ещё считал их некой разновидностью особо зловредных "крыс". Но эти лишь ускорили своё копошение. На кухне что-то рассыпалось. Сидящие на шкафу принялись раскачивать его. При этом они злорадно верещали - им их затея доставляла удовольствие. Шкаф трещал и кренился, и наконец, упал с грохотом, что, наверное, услышали и на другом конце Дубков. Серые существа брызнули в стороны. Все разом довольно заверещали, и вот они уже скачут на поверженном деревянном гиганте.
   Тойво стоял прямо перед ними. На него никто не обращал внимания. А он смотрел и... и всё.
   Навеселившись, хвостато-когтистая ватага вновь взялась за зеркало, потащив его к кладовой.
   - Нееет! Это моё!
   На этот раз сознание не подёрнулось завесой. Напротив, Тойво соображал вполне здраво. Если можно так говорить в подобной ситуации.
   Он кинулся вперёд, заставив шарахнуться от себя ящерицу-переростка с шипастым гребнем. Под ноги попался притащенный кем-то от входной двери сапог, тогит запнулся и упал на колени. Но удачно, не разбив лампу. Проползя ещё несколько шагов, он схватился за зеркало. Он тащил его за один край, а двое воров за другой. И, не смотря на свой малый размер, они оказались неуступчивы. Тойво хрипел и тянул. Его противники тянули в свою сторону. Прочие бестии глазели на них, прыгая, шипя, вереща и впиваясь от возбуждения когтями в доски пола. Точно зрители на некоем представлении.
   Вложив все силы, Тойво отвоевал зеркало. Вырвал и, как величайшее сокровище, прижал к груди. Проигравшие клацали на него зубами, похожие сейчас на крыс, как никогда.
   - Это моё! - проревел он.
   Пламя светильника дрожало в десятках жёлтых глазок. Тойво видел эти цепкие лапки, более походившие на тонкие ручки и ножки, видел разномастные головы - вытянутые и сплющенные, видел хвосты с шипами и без шипов, но с мохнатой кисточкой на конце. Он видел их, они видели его.
   - Это моё, - повторил он тише. - Зачем вы пришли ко мне? Убирайтесь отсюда - вас никто не звал... Вам здесь нисколечко не рады.
   Он замахнулся на них рукой. Его угроза не возымела результата. Они окружили его. Обступили со всех сторон, зашли с боков и со спины. Покрупнее и совсем щуплые, стоящие на двух задних лапах и на всех четырёх. И каждый глазел на него. С озлобленностью, с полной разумностью.
   - Уходите... - теперь Тойво стонал. - Уходите прочь, откуда явились.
   Он дал слабину, и они накинулись на него. Те, что были спереди, лишь подпрыгнули на месте, растопырив угрожающе лапы, желая шугануть его. Он поджался. Один из находившихся сзади напал взаправду. Острые как у кошки когти прошлись по его голой ноге, разодрав кожу. Тойво взвизгнул и вскочил с пола. Со всех сторон на него скалились, со всех сторон прыгали серые тени, точно исполняя некий танец. И он был центром их безумного хоровода. Голова шла кругом, в глазах мелькали жёлтые отсветы огня и отсветы жёлтых глаз, в ушах звучала какофония многоголосого верещания. Беспрестанное мельтешение. Хоровод вращался вокруг Тойво. И вместе с ним весь мир вращался вокруг него. Мир вращался и летел в Бездну, тёмную пыльную Бездну, обиталище уродливых дёргающихся теней.
   Лампа упала и огонёк погас. Тьма, полная сверкающих глаз, навалилась на Тойво. Этого он уже вынести не мог.
   Тойво замахал бессмысленно руками и бросился бежать. Наткнувшись на опрокинутый шкаф, он больно ударился и растянулся на нём плашмя. Переполз преграду и рванул дальше. Со всего разгона Тойво налетел на входную дверь, точно намеривался проломить её. Но лишь с тупым ударом треснулся лбом о крепкую створку, отскочил назад и повалился без чувств. Рядом с ним с лязгом упало спасённое зеркало, что он, оказывается, тащил с собой.
   Ночь за окнами. Ночь и внутри дома. Ночь - время покойного сна. Тойво спал, а вокруг него сновали ночные тени, слышались шорохи и тихие поскуливания. Сменившиеся звуком волочащегося по полу тонкого металла.
  
   Тойво пришёл в себя. Он лежал на полу, там же, где и упал. Ощупав лоб, обнаружил на нём вздутую шишку. В доме царила тишина, если не считать дневных звуков, доносящихся с улицы. Сев и оглядевшись, он увидел, что жильё его пребывает в полнейшем беспорядке. Дверь в кладовую в дальнем конце коридора была распахнута настежь. Он медленно поднялся, держась за стену. Его качало, во рту растёкся желчный привкус. Левая нога отозвалась болью, едва он наступил на неё. На икре тянулись длинные кровавые полосы. Тойво открыл дверь и, хромая, выбрался наружу.
   Следующие дни в дом он не возвращался. Жил в сарае, где были уложены подготовленные к продаже мешки бобов. Спал на сеновале. Рядом обитали десяток кур и два гривастых пони, привычные тянуть как плуг, так и повозку. Тойво кормил их с руки, подолгу гладил шелковистые гривы и тёплые мягкие носы. Вопреки опасениям, царапины на ноге не воспалились и быстро заживали.
   Днём находилось, чем занять себя. Еду, преимущественно те же бобы, он варил в чугунке на костре, что развёл посреди огорода. Ел ещё остававшиеся на грядках овощи. Из одежды на нём была ночная рубаха, драные штаны да кургузая безрукавка, что он разыскал в сарае. Сапог не нашёл, но обходился без них. Да - днём мысли его могли отвлечься на насущные заботы. А вечерами... Вечерами он оплакивал несправедливость, что перечеркнула всю его жизнь.
   - За что мне такое несчастие? - вопрошал он перила и поддерживаемую ими покатую крышу.
   Босоногий и всклокоченный он бродил по огороду, с тоской заглядывая в окна дома. Через них он видел внутреннее убранство кухни и свою кровать, на которой ему всегда спалось так уютно.
   Конечно, подобные перемены не могли пройти незамеченными мимо соседей. Оказываясь возле его холма, народ косился на Тойво.
   - Он сам не свой, - удивлялись одни.
   - Надо бы разузнать, что стряслось, - соглашались другие.
   С ним пытались заговорить, выспросить, отчего он переселился жить из дома на улицу. Но Тойво не отвечал на приветствия и укрывался в сарае.
   - Видать, совсем тю-тю, - заключали третьи, вращая пальцем у виска.
   Теперь от него воняло, как от свиньи. И сам он мало отличался от этих животных. Ну, может, тех хозяева лишь кормили получше.
   "Я самое несчастное существо на свете. - Тойво лежал, зарывшись в сено. По соседству переступали в своих стойлах пони, сонно квохчут куры. Снаружи ночь. - И самое ужасное, что я ничего не могу с этим поделать".
   Отчего же, могли бы удивиться - и дивились - другие, он не попросит помощи у соседей? Его бы накормили и обогрели. Он был тогитом из приличной семьи, а не каким-то пришлым чужаком. Всё так. Но Тойво не мог побираться. Ведь, попроси он помощи и даже сумей каким-то образом вернуть себе дом (о переселении в иное место он страшился и помыслить), до конце дней ему бы припоминали сделанные одолжения. Припоминали с усмешкой. А если бы у него появились дети, припоминали бы и им.
   Нет, он не станет никому ничего рассказывать. Гордость не позволит.
   Должно быть, остатки этой самой гордости, а может и гордыни, что не успели ещё угаснуть окончательно, и взыграли в нём как-то по утро.
   Тойво выбрался из своей колючей постели. Небрежно отряхнулся, оставив в волосах и на одежде клочья сена. Он был грязен и ужасно голоден. Подобная жизнь надоела ему до смерти, а то сильнее.
   - Это мой дом, - произнёс он в тиши сарая, где сквозь дыры в кровле просвечивали лучи солнца. - Я из него не уйду. И будь, что будет.
   Тойво пересёк дорожку, ведущую мимо огорода к входной двери. Здесь он замер, собираясь с духом. Плечи его было распрямились. Но затем вновь поникли. Так, с опущенной головой, он и вошёл в дом.
   В остававшиеся до ярмарки дни его окружал беспорядок, который Тойво и не пытался прибрать. На что его хватило - это только снова поставить стоймя опрокинутый шкаф. Вещи по-прежнему пропадали, что воспринималось им уже без гнева, почти с равнодушием. Он ел, слонялся без дела из угла в угол, а чуть начинало темнеть, прятался под одеялом. И если вдруг ночью просыпался от раздающихся в доме шорохов и сопений, то переворачивался на другой бок и зажимал подушкой уши до тех пор, пока глаза его не смыкались.
  
   Осенняя ярмарка являлась первым праздником всего года. К ней загодя готовили не только товары, но и наряды. Ведь кроме самих торгов обязательно организовывались гуляния, песни и танцы на открытом воздухе. Столы и лавки устанавливались на широком лугу на окраине Большелога - главнейшего селения их округи. Выкатывались бочки свежесваренного пива. Отовсюду слышался смех и доброжелательные соседские перебранки. Аппетит дразнили запахи пирогов и жаренного на углях мяса. Музыканты наигрывали своих незамысловатые мелодии на флейтах, лютнях и трубах. Народ вращался в тесном столпотворении, здороваясь, приглашая друг друга в гости, и вызнавая, кто какую прибыль успел получить от продаж и что нужного прикупил сам. А под ногами сновали вездесущие, не способные остановиться даже на миг от охватившего их возбуждения дети. Это был день всеобщего веселья.
   Тойво никакого веселья не испытывал и в помине, но, дабы не голодать зимой, должен был продать свои бобы. Потому он запряг в повозку пони, погрузил мешки и поехал на ярмарку.
   Денёк выдался отменный. Солнце светило, но уже не пекло. В небе ни облачка. Ярмарка шумела и толкалась. Всем хотелось побывать везде и всюду, и если не купить, то хотя бы поглазеть на товары, особенно из дальних мест. Когда ещё случится подобная возможность в их-то захолустье.
   В торговой части кипело азартное оживление. В загонах блеяли овцы, куры квохтали в клетях. Здесь продавали репу, там сгружали с телеги целую гору капусты. Мешки с картофелем и морковью, связки сушёных грибов. Валенки и башмаки, платья и ленты, горшки и табуреты, бусы подешевле и брошки подороже. Лоточники со скобяной мелочью. А ещё множество всякого разного, чего не перечислить. И над всем этим гудел огромный пчелиный рой из сотен неумолкающих голосов. Одни желали сбавить немного с цены, другие, напротив, приподнять. Хотя тогиты и предпочитали натуральный обмен денежному, ныне ручейки монет беспрестанно перетекали из рук в руки.
   Тойво весьма скоро распродал весь товар. Бобы у него были отменные, и за прошлые годы он обзавёлся кругом постоянных покупателей. Продавал он, не торгуясь, на первую же просьбу снижал стоимость. Лишь бы поскорее отделаться. Сам ничего закупать не стал. Сейчас его тяготило большое скопление народа и громкие голоса.
   Когда он уже вновь запряг пони, намериваясь возвращаться домой, до него донеслись разговоры о прибывшем на ярмарку бродячем балагане. И, в частности, о том, что в нём был настоящий чародей, который умел гадать по руке, снимал порчу и сглаз, а ещё заставлял самовольно кривляться на стене тени и показывал прочее волшебство. Жутковатый чародей, - так о нём сказала проходящая мимо кумушка с целым выводком ребятни, сосущей медовые леденцы на палочке.
   "Волшебство" и "чародей" - эти слова зацепились за разум Тойво, в то время как все прочие пролетели вскользь. "Волшебство" и "чародей". И ещё - "тени".
   Тойво отложил поводья. Немного посидел, задумавшись. Затем спустился с повозки и углубился в ярмарочную гущу.
  
   Приехавший балаган принадлежал людям - десяток больших крытых кибиток, половина из которых была зарешечена и отведена под зверинец. В труппе состояли два братца жонглёра, девушка-акробатка, а по совместительству и глотательница ножей, бородатый силач, похожий на ходячую бочку, что поднимал многопудовые гири. Должно быть, имелся и ещё кто-то, кого Тойво не разглядел за многочисленными спинами. А уж когда он увидел возведённый в стороне от прочих остроконечный шатёр тёмно-синего цвета с вышитыми на нём серебристыми звёздами, чью верхушку венчал начищенный до блеска медный полумесяц, так всё прочее вовсе перестало для него существовать.
   Ребятню в основном интересовали уныло глазеющие из-за решёток обезьянки с дальнего юга и вполне местные лисы, рыси и барсуки. Женщины смеялись над кривляньями близнецов в облегающих штанах с красными носами. Мужчины поглядывали на балансирующую на растянутом в струнку канате акробатку, худющую, как тростинка. Совсем молодую, но уже на две головы выше любого из тогитов.
   В шатёр со звёздами тоже заходили, но не так чтобы часто.
   Тойво дождался, когда оттуда выйдет молодая парочка, захотевшая приобщиться к "тайным знаниям". Парень ворчал, девушка улыбалась - ей было весело и это главное. Тогит протиснулся за свисающий полог. Снаружи светило солнце, внутри же шатра царил сумрак, скупо освещённый единственной свечой. Горький запах жжёных трав ударил в нос. Тойво едва удержался от чиха, пытаясь разглядеть местного чародея.
   Но сперва он услышал:
   - Кто ты, дерзкий и безрассудный, возжелавший запретного для смертных знания? - Голос призван был звучать раскатисто и могущественно, но сквозил усталым равнодушием. - Представься. Но помни, что за раскрытую тайну взимается плата. Сокровенное не даётся даром. Впрочем, не страшись, отважный, - тебе несказанно повезло. На сей раз плата будет взята не кровью, как это положено от века, а лишь звонкой монетой. Ибо ныне твоим проводником на магических стезях станет сам - Гугенсон Морготсон - то бишь я!
   Обвыкшись в полумраке, Тойво рассмотрел говорившего.
   Тот восседал за поставленным на траву столом, на явно маловатом для его роста табурете, если судить по высоко задранным коленям. Тем не менее, внешний вид чародей имел внушительный.
   Перед ним был мужчина, входящий в тот возраст, что у тогитов называют возрастом состоятельности. В некогда смоляных волосах блестит седина, но спина ещё пряма и в руках хватает силы. На Тойво воззрились маслянисто поблескивающие глаза. Густая чёрная с серебром борода острым клином сходится на груди, а вот на макушке каждый волос уже был на пересчёт. Лицо худое, высохшее. Тощий нос с отходящими от него к уголкам рта складками. Но главное, что озадачило Тойво, это кожа чародея. Какого-то бурого цвета. То ли так загоревшая на солнце, то ли обожжённая. То ли попросту грязная.
   - Ну, и как твоё имечко? - вновь вопросил чернобородый, из чьего голоса исчезли последние намёки на могущественность. Зубы у него были кривые, расшатанные, и некоторых уже не хватало.
   - Я? - Тойво повернул в ладонях блин свой шляпы.
   - Это ты ко мне пришёл, добрый человечек, а не я к тебе. Или как?
   Чародей дёрнул ладонь, торчащей из широкого рукава его балахона, и застучал пальцами по столешнице. Ногти у него были длинные и твёрдые как когти, к тому же выкрашены в чёрный цвет. Рядом на столе помещался мутный стеклянный шар на каменной подставке и песочные часы, где из верхнего конического отсека в нижний бежала струйка. Ещё стояло чучело ворона с блестящим глазом, что, казалось, взирал прямо на Тойво. У стены шатра была установлена жаровня, над которой вился дымок. К ней притиснулся ещё одни столик, заваленный пыльными книгами в тяжёлых окладах. Поверх книг лежала невымытая после еды миска с ложкой.
   Тойво разглядел всё это краем глаза. Основное его внимание занимала перестукивающая пляска чёрных ногтей по столешнице. Он засмотрелся на них, забыв, зачем явился сюда.
   Здесь следует добавить ещё пару слов об одеянии чародея. Облачён тот был в свободный тёмно-синий, в цвет шатра, балахон, так же с нашитыми на него звёздами и полумесяцами. Что должна была внушать подобная одежда - почтение? Возможно, трепет. Но Тойво подумал о несуразности. И о том, что зря он пришёл сюда. Надо было ехать домой и... И "что"? То-то и оно.
   Из задумчивости его вывел протяжный вздох.
   - Время - деньги, - произнёс чародей. - А утёкшее бесполезно время - это утёкшие бесполезно деньги.
   - Деньги у меня есть, - отозвался Тойво, коснувшись подвешенного к поясу кошелька. Мысли его метались от одного к другому.
   Чародей окинул его чуть более внимательным взглядом. Бледные губы сложились в ухмылку.
   - И что же желает сей господин от служителя Тайного Знания? - в его голос вернулась наигранная глубина. - Прорицания в делах любовных? Совета в делах денежных? Нет?.. Как насчёт пощекотать нервы проявлениями "тёмных искусств"? Тоже нет?.. А может, добрый господин, чем-то сильно озадачен, даже встревожен, чем-то, что не способен разрешить самостоятельно, и желает просить помощи у Высших Сил?
   Должно быть, Тойво невольно вздрогнул.
   - Ах, вот оно что. Мы не ищем увеселения и не ищем прорицания. Мы ищем помощи. Уповаем на неё. Ибо душу нашу грызёт отчаяние.
   Теперь Тойво смотрел на чародея во все глаза, забыв про смятую шляпу, забыв про свою неуверенность и даже досаду от прихода в этот шатёр.
   Потрескивает пламя свечи, колышется по углам сумрак. День словно бы обратился в глубокую ночь, шумные голоса снаружи отдалились, так что Тойво вовсе перестал их различать. Чародей продолжал взирать на тогита, и тот под его взглядом ещё более уменьшался в размерах, съёживался.
   - Что же так заботит доброго господина, раз он решился на подобный шаг? Застарелая вражда? Родовое проклятье? Что-то иное?
   Тойво молча. Капли холодного пота стекали по его взмокшему затылку.
   - Деньги у меня есть, - зачем-то повторил он.
   Чародей извлёк из-под стола вторую ладонь, что до этого скрывалась там. Демонстративно поднял её перед собой. На указательном пальце красовался крупный перстень. Чернобородый повернул руку так, чтобы Тойво смог его рассмотреть. На перстне был выгравирован свитый в кольцо дракон. Вместо глаз у него помещались крохотные красные камушки, что отражали свет свечи двумя колючими звёздочками. Чародей поцеловал перстень.
   - Знаешь что это? - спросил он.
   Тойво не знал.
   - Это знак ордена Красного Змея, что в глубокой древности основал в землях дальнего юга сам легендарный дракон - Каракас Вечный. Основал и растворился в нём, даровав магическую силу своим последователям. Наш орден призван следить за магическим балансом сущего. Или, если по-простому, за тем, чтобы мирные жители жили мирно и не страдали от нападок Трансцендентного Зла. Проявляйся то Зло в чистом виде или некоем скрытом.
   Тойво не мог отвести взгляда. Змей подмигивал ему. Чародей положил ладонь на столешницу, чтобы тогит и дальше лицезрел перстень. Вновь повисло молчание, нарушаемое потрескиванием свечи и возобновившимся перестуком длинных худых пальцев второй руки.
   - Итак, - произнёс чернобородый. - Может быть, ты всё-таки расскажешь, зачем явился ко мне и морочишь мне голову уже полчаса?
   Он кивнул на часы, в которых весь песок давно успел перетечь в нижний отсек.
   Тут Тойво решился и начал говорить.
   Рассказывал он сбивчиво, перескакивая с пропавшего масла на любимые тапочки, с разгромленного дома на нору, а вернее, полное её отсутствие в кладовой, задыхаясь поведал о том, как вынужден был жить в сарае и как на него смотрели соседи, и что - так больше не может продолжаться! Чародей кривился, но слушал, не перебивая, а под конец на его вытянутом лице и вовсе изобразилось странное выражение. Тойво, если бы не был всецело увлечён рассказом, назвал бы его - заинтересованным.
   Тойво закончил. Он утёр лоб, он доверился. Теперь слово было за чародеем. А тот сидел на своём табурете, смотря куда-то в угол шатра, поверх головы тогита. И пальцы его продолжали свой дробный танец по столешнице.
   Позади Тойво раздались шорохи и смех. От неожиданности он вздрогнул, будто его застали за каким-то непристойным занятием. Но это лишь очередные посетители зашли в обитель "тёмного чародея".
   - Занято! - рявкнул во весь голос названный чародей.
   Румянощёкая кумушка, ведомая под пухлую ручку не менее румянощёким ухажёрам, застыла на месте, будто наткнувшись на каменную стену.
   - Занято, говорю! - вновь прорычал чернобородый. - Позже!
   Посетители исчезли. Тойво видел, как ожидание нового развлечения стекает с их лиц как вода.
   - Что же это вы такой дёрганный? - спросил его чернобородый, смягчив голос. - Вижу, вам изрядно досталось в последнее время. Пришлось натерпеться всякого... Но, как я уже говорил, - вам повезло! Несказанно повезло, что мы заехали в ваше захолустье. Иначе беды было бы не миновать. Ещё большей беды. Уж вы мне поверьте. Я, кажется, имею представление о той... неприятности, с которой вы столкнулись.
   - Вы... вы поможете мне? - пролепетал Тойво неизбежное.
   - Помогу, - кивнул чернобородый. - По крайней мере, попытаюсь. Только дело это будет не простое.
   - Деньги у меня есть, - в какой уже раз повторил тогит.
   - Деньги, деньги, денежки... не о них сейчас речь. А о том, что мне потребуется помощник.
   - Помощник?
   - Помощник, что не струсит. Такой, как вы, я надеюсь, - тёмные глазищи взирали на тогита, давя неподъёмными булыжниками.
   Тойво ничего не ответил. Его и не спрашивали.
   - Так... И когда же мы займёмся нашим дельцем? С ним лучше не тянуть. Кроме того, время моего пребывания здесь у вас весьма ограниченно.
   - Чем скорее, тем лучше, - сказал Тойво. И это было чистой правдой.
   - Значит, прямо сегодня и займёмся. Решено!
   - Я могу подождать, когда представление закончится, и отвезу вас. У меня повозка, - теперь, когда обо всё было договорено, Тойво почувствовал облегчение. Его словно бы немного отпустило.
   - Без сомнения. - Чернобородый вновь задумался о своём. - Значит, до вечера. А покуда мне потребуется кое-что освежить в памяти. - Он кивнул на стопку книг. - Нам предстоит схватка с Потусторонним, мой маленький шерстопалый друг. И мы победим в ней.
   Чародей поставил локти на стол. Широкие рукава балахона съехали, его руки торчали из них, напоминая голые белые ветки. Скрестив ладони и положив на них подбородок, он принялся почёсывать ногтями бороду. О переминающемся перед ним тогите чародей словно бы разом забыл.
   - Простите, как вы сказали вас величать? - пискнул Тойво. Молча взять и уйти, ему представлялось неприличным.
   Чернобородый встрепенулся.
   - Моё имя - Гугенсон Морготсон. Но для друзей можно просто - Гуго.
   Кривозубая ухмылка заставила Тойво внутренне поёжится. Пятясь назад, словно боясь повернуться спиной к её обладателю, тогит выбрался из шатра. Полог колыхнулся, пропуская его, как если бы он вынырнул из тёмного омута. Снаружи всё также был солнечный день, всё также шумел расхаживающий меж лотками народ, бегали радостные дети и ветер нёс запахи еды и овечьего помёта. Щурясь от яркого света, Тойво нахлобучил на макушку шляпу, он побрёл к своей повозке.
  
   Он перегнал повозку поближе к кибиткам балагана. Распряг пони, дав им возможность ещё попастись на воле. Сам уселся на облучке, ожидая.
   Ярмарка между тем постепенно сворачивалась. Но это только на сегодня. Торг и гуляния должны были продлиться три дня. Пока же покупатели, продавцы и просто глазеющие уже порядком притомились и удовлетворённые разбредались по домам. Чтобы завтра с новыми силами погрузиться в ярмарочный круговорот.
   Разные мысли роились в голове Тойво. Несколько раз он порывался спрыгнуть и начать запрягать пони, чтобы скорее гнать прочь от похожего на синюю поганку шатра... Но там, куда бы он сбежал, его не встретило бы ничего хорошего. И потому он продолжал сидеть и уныло ждать.
   Солнце клонилось к закату. Вновь загружались телеги, лоточники отбыли, кумушки и еже с ними все разошлись. Уставшие дети перебрались играть в другие места. На примятой траве остались лежать поломанные бочонки, клочья соломы, оброненные ленты, иные забытые вещицы. Совсем недавно здесь плескалось бурное море веселья, а ныне лишь сбились в круг кибитки приезжего балагана, что собирался ночевать там, где и развернулся.
   Братцы-шуты поснимали красные носы и обтягивающие наряды. Теперь они не кривлялись и не перебрасывались булавами, а готовили общий ужин. В закопчённом до черноты котле, подвешенном над костром, вскипала наваристая похлёбка, от которой исходили манящие запахи. В животе у Тойво немедленно заурчало. Среди кибиток ходили ещё люди. Силач и девушка-акробатка кормили зверинец - еду принесли местные, расплатившись ей за представление, вместо денег. Тойво отрешённо наблюдал, как в клетку с лисицами забрасывали живых кур, как оттуда доносилось тявканье и шум борьбы, а меж прутьев летели перья. Из отдельно стоящей добротной кибитки выбрался поразмять ноги и подышать свежим воздухом толстопузый человек в шароварах песочного цвета и кожаной жилетке. Его круглая лысая голова походила на варёное яйцо. Посмотрев на кашеваров и потянув носом запах их варева, тот скривился, что-то крикнул акробатке и вернулся в свои апартаменты. Девушка поспешила туда же, неся тугой кошель с дневной выручкой. Если бы Тойво спросили, он бы предположил, что это распорядитель балагана, и навряд ли бы ошибся.
   Когда полог звёздчатого шатра откинулся, и наружу выбралась тощая фигура, напоминающая издали в своём балахоне огородное пугало, Тойво подобрался. Гуго нёс за плечом мешок. Махнув кашеварам у костра, он опасливо покосился на кибитку распорядителя и, никого возле неё не заметив, ускорил шаг.
   Жалобно скрипнула ось, когда тот взобрался не назад, а на переднюю скамью. Тойво пришлось подвинуться на край, освобождая место.
   - Поехали, - велел чародей, бросая свой мешок в повозку.
   - Сначала нужно запрячь лошадок.
   - Ну, так запрягай, чего ждём?
   Тогит пошёл запрягать.
   - Вы поедете прямо в этом? - спросил он, имея в виду балахон чародея.
   - Сея есть моя рабочая роба.
   Более он ничего не спрашивал. Скоро всё было сделано, и они тронулись. Повозка покатила по дороге, представляющей собой две наезженные колеи, петляющие мимо возникающих то слева, то справа холмов, с проделанными в них круглыми окошками и дверьми. Из-за плетёных оградок их провожали заинтересованные взгляды. На растянутых верёвках сушились простыни. Яблони в садах ломились под грузом зелёного, красного и жёлтого урожая.
   - Есть, что поесть? - спросил Гуго. - Свой ужин я пропустил, взявшись за ваше дельце. Эти олухи провозятся со стряпнёй ещё целый час. Да и на вкус будет не лучше истёртой подмётки, хе-хе...
   - С собой ничего нет, - извинился тогит. - Дома найдётся.
   - Дома, так дома. Потерпим, не в первой. - Чародей раскинулся на скамье, вертя тощей шеей по сторонам. - Ах, эти милые лошадки. И эти ваши селения - сама прелесть, глаз радуется, посмотреть. Не то, что в наших городах - толкотня, вонь да забитые навозом сточные канавы.
   Гуго подмигнул Тойво. Тот сделал вид, что не заметил.
   - Вы знаете, что это за... существа? - спросил после недолгого молчания тогит. - Я имею в виду тех, про которых говорил вам.
   - Догадываюсь. - Гуго поскрябал через бороду подбородок.
   "Сыпь у него там что ли?". Тойво постарался прогнать возникшую мысль, пока её каким-то образом не услышали. А то, мало ли.
   - Судя по описанию, тебя, друг мой, посетили гости из иного мира, - повернувшись к нему, возвестил чародей. - Вернее, из междумирья. Прослойки, что отделяет друг от друга соседние пласты бытия, как говорят в наших кругах. Они - "Серый Народец" - обитают там, и временами прогрызают сюда, на нашу сторону, себе "норы".
   - Они опасны?
   - В некоторой мере. Я бы назвал их паразитами, что лезут, куда не просят. Один или два из них могут лишь напугать непосвящённых. Но если соберётся целая свора... Не мне вам о том рассказывать, хе-хе...
   Тойво вздохнул.
   - Им нельзя давать волю, иначе они смелеют, - продолжил чародей. - Нужно сразу пресекать всякие поползновения. И запечатать "нору".
   - И вы сделаете это?
   - Сказал же, что сделаю, - вроде как обиделся Гуго. Но тут же смягчился: - Сделаю, не волнуйся. Всё сделаю в лучшем виде. Выпроводим этим нахалов из твоего славного домика. Тут главное знать правильный подход, а то можно и огрести. На твоё счастье, мне уже доводилось иметь с ними дело.
   Навстречу ехала гружённая соломой телега, что, пропуская их, свернула на обочину. Чародей обнажил зубы в приветственной улыбке. Ответом ему были настороженные лица. Что никоем образом не сказалось на его настроении.
   - Не бойся, мой маленький друг, я подготовился.
   Отклонившись назад, Гуго похлопал по лежащему в повозке мешку. По выпирающему углу Тойво догадался, что среди прочего там находилась одна из больших книг, что он ранее видел в шатре чародея. Когда тот бросал мешок, в нём что-то звякнуло с металлически звоном.
   "Хотел бы я знать, что это, - подумал Тойво. - А может, и нет".
   - К тому же, сегодня полнолуние - моя магия растёт с луною.
   Взглянув на небо, где ещё не было никакой луны, Гуго уже знакомо поцеловал перстень со Змеем. Тойво луны недолюбливал в любом виде. Тем более располневшем.
   Далее чародей уставился прямо на дорогу. Тойво видел, как шевелятся его губы, словно тот разговаривал сам с собой. Тогит не прерывал этой безмолвной беседы. Повозка чуть покачивалась на ходу. Пони резво семенили вперёд, где их ждали родные стойла. Небесная синь между тем выцветала. Вечерело. Солнце закатывалось за западный окоём, окрасив его ярко малиновым. В окнах встречных домов загорались уютные огоньки. Над головами с тонким писком пронеслась летучая мышь, вышедшая поохотиться за мошкарой. Где-то кричали последние питухи. Мир вокруг готовился отойти к безмятежному сну.
   "Может и я сегодня, наконец, спокойно усну в своей постели, - возмечтал Тойво. - Может, всё ещё будет хорошо".
  
   Входя, Гуго ударился лбом о дверную притолоку, так что первыми его словами в гостях у Тойво стала чернушная тирада. Тогит вошёл следом, не без опаски поглядывая по сторонам. Снаружи уже темнело, а значит... В доме было тихо. Пока тихо. Их время наступало ближе к полуночи.
   Тойво зажёг масленую лампу. И вторую для гостя.
   - Располагайтесь, - сказал он, - а я пока распрягу лошадок.
   - Вы обещали мне поесть, - напомнил Гуго.
   - Да-да... Дальше налево - кухня. Поищите там что ни будь.
   Чародей махнул в ответ, дескать, понял. Его макушка едва не упиралась в потолок, и перемещаться по дому ему приходилось согнувшись.
   Когда Тойво вернулся, Гуго уже вполне освоился. Соорудив огромный бутерброд из хлеба, лука и мяса, он расположился за столом, слишком низким для его роста, так что тот казался почти игрушечным.
   - Ещё бы горло промочить не мешало, - сказал чародей с набитым ртом.
   На кухне в ведре была вода, но Тойво достал из шкафчика кувшин со сладким вином, к которому сам порой прикладывался - пару глотков и не каждый день. Гуго приложился основательно, аж потекло по бороде.
   - Вот это хорошо! - одобрил он. - Теперь дело пойдёт.
   Но дело не пошло, пока кувшин не был допит. Тойво в это время стоял в стороне, жуя хлебную корочку. Ничто иное сейчас ему в рот просто не лезло.
   - Славненько, - заключил Гуго, утираясь и поднимаясь из-за стола.
   При этом он задел локтём опустевший кувшин, и тот полетел на пол. Во все стороны брызнули разбитые черепки.
   - Вот Бездна! - Чародей наклонился поднять отколовшуюся горловину. И треснулся коленом о низкую столешницу. Застонал. Подался назад, едва не кувыркнувшись через лавку, но ухватился за стену. В итоге опрокинута была лишь сама лавка. - Вот Бездна!
   Он отбросил бесполезную горловину и, морщась, процедил:
   - Как тат можно жить? Всё не по-людски... Но ведь и строилось не по людской мерке. Верно, друг мой? В любом случае, нам, кочевым бедолагам, грех жаловаться.
   Тойво молча глядел на него снизу вверх. В полумраке, расцвеченном отсветами ламп, в тёмном балахоне со сверкающими звёздами и блестящими от выпитого глазами Гуго представлялся истинным чародеем из старых сказок - властелином таинственных знаний и управителем потусторонних сил.
   - Ладно, заморили червячка и будет, - посерьёзнел он. - Отметить удачное дельце мы ещё успеем, но сперва придётся попотеть... Где мой мешок?
   Мешок нашёлся в прихожей. Развязав стягивающие его тесёмки, чародей порылся внутри.
   - Вроде, ничего не забыл. Давай, веди. Показывая, откуда эти выползают.
   Тойво потоптался на месте:
   - А можно я только покажу, а сам не пойду. Я лучше подожду на улице, в сарае с лошадками. Столько, сколько потребуется, хоть до самого утра.
   - Мы же договорились, - осадил его Гуго. - Мне потребуется помощник. - Он склонился ближе к Тойво. - Ты ведь хочешь избавиться от своих воров, да? Или, может, ты передумал и мне следует уйти? А ты оставайся вместе с ними коротать эту долгую ночь. И все последующие ночи.
   - Нет... нет, - Тойво затряс головой, так что щёки заколыхались как холодец. - Делайте, что нужно. Лишь бы мне избавиться от них.
   Гуго удовлетворённо кивнул и вернулся к своему мешку.
   - Веди к норе! - прикрикнул он. - Чего опять застыл?
   С упавшим сердцем Тойво посеменил в кладовую.
  
   Кладовая пустовала.
   Вернее, там ещё оставалась часть припасов, некоторые даже не сброшены с полок, но этих там не было. Тогит остановился у приоткрытой двери, не в силах ступить дальше. Гуго подвинул его и сам вошёл внутрь. Здесь он тоже начал вести себя настороженнее. Но, никого не обнаружив, вновь приободрился.
   - Да... здесь у них "норка", здесь... Я её чую.
   - Здесь нет никаких нор, - возразил Тойво, лишь бы что-то сказать.
   - Здесь-здесь она... незримая. Это всё же не обычные крысы, чтобы грызть дерево зубами. Эти грызут ткань самого бытия.
   Гуго осматривал разорённую кладовую. Мешочки с крупами и солёные огурцы его интересовали мало. Он выискивал, едва ни носом вынюхивал некие следы, ведомые лишь ему одному. Наблюдая за ним, Тойво поймал себя на мысли, что, возможно, этот малоприятный тип и знает, что нужно делать.
   - Так-так-так, - покивал чародей, теребя конец бороды, - надо пытаться. Олонир Орнийский пишет, что они могут затаиться, почуяв для себя опасность. Тогда их будет не достать... Надо сразу крепко хватать их за глотку и уже не выпускать. Это единственный верный способ. Да... И я это сделаю!
   Гуго говорил сам с собой. Выбравшись из кладовой и сбив по пути ещё что-то с полок, он принялся за активные приготовления.
   - Так, - Гуго подхватил свой мешок и поволок его за собой, - мне нужно где-то в этой хибаре развести огонь.
   - Я могу растопить очаг, - предложил Тойво. Если потребность в нём, как в помощнике, заключалась лишь в этом, так он мигом управится!
   - Очаг не подойдёт. Нужен костёр - настоящий костерок. Ага!
   Гуго встал у прохода в большую комнату. Здесь в прошлые годы, когда были живы Амалия и Авилор, часто собирались гости на весёлые посиделки. Сейчас комната казалась несколько подзапущенной. На выложенном каменной плиткой полу пыль. Табуреты, скамьи и широкий стол сдвинуты к стенам.
   - Подсоби-ка, - велел Гуго. - Берём стол и тащим отсюда.
   Тойво взялся помогать вытаскивать из комнаты стол, а затем и прочие вещи, что они могли снести вдвоём. Он ещё не разгадал, что всё это значит, хотя червячок дурного предчувствия уже шевельнулся у него в животе.
   - Зачем мы...
   - Так, - сказал Гуго. - Ещё бы и шкаф... лень переть. Эти табуретки оставь - пригодятся.
   Вопрос Тойво остался без ответа. Однако деятельность, которую развёл чародей, и занятые руки сами по себе успокаивали. Ожидание - оно всегда тяготит. А тут уж началось.
   - Огонь разведём здесь, - заключил Гуго.
   - Но как? - Тойво стоял с ним рядом посреди опустевшей комнаты, чуть запыхавшись, уперев ладони в бока. - У меня нет жаровни.
   - И не надо. Пол - каменный, подойдёт.
   - Пол? На что вы намекаете?
   Гуго ответил ни словами. Взяв один из оставленных в комнате табуретов - прежде Амалия всегда стелила на них круглые домотканые половички, - он с размаху саданул им об пол. Грохот. Треск. Спинка с ножками раскололись и отвалились. Тогит зажмурился. А разрушитель присел на корточки и стал складывать обломки в кучу. Когда Гуго принялся плескать на них маслом из лампы, Тойво всё понял. Чародей вынул из кармана грязную тряпку, бывшую, видимо, его платком, также смочил её маслом и поджёг. После чего сунул под обломки. Но полированное дерево занималось плохо.
   Хрустнув коленями, Гуго поднялся. Прошёл к шкафу, раскрыл и начал рыться внутри. Что-то достал. Тойво узнал свою старую рубаху. Чернобородый разодрал её и, стараясь не загасить тлеющие язычки, подложил в огонь.
   - Бездна! - Гуго пытался раздуть пламя. - Эй, тащи ещё что-нибудь, что будет гореть. Дрова из очага тащи!
   Командирский окрик вывел Тойво из ступора, в котором тот находился.
   - Я передумал, - произнёс тогит.
   - Что передумал? - Гуго всё возился у не желающего гореть костра, обратившись к Тойво оттопыренным задом. - Поздно передумывать, друг мой.
   Развернулся разрушитель столь быстро, что Тойво не успел и ойкнуть. Пальцы с чёрными ногтями железной хваткой сомкнулись на запястье тогита. На него воззрилось бородатое лицо с ощеренным ртом.
   - По-хорошему говорю тебе, толстячок, - делай, что велено. Живее!
   Но Тойво уже очнулся. Это был его дом, и он мог выпроводить отсюда нежеланного гостя в любой момент. Тогит дёрнулся. Даже замахнулся свободной рукой, стремясь оттолкнуть или даже ударить противника, впрочем, ни на то, ни на другое так и не решившись.
   - Вон! Вон! Вон! - завопил он. - Вон из моего дома!
   Гуго с сожалением покачал головой.
   - Не хотелось мне прибегать к подобному раньше времени, но...
   Чародей поволок Тойво за собой, словно строгий отец нашкодившего ребёнка. Тогит продолжал брыкаться, что не имело никакого смысла. А Гуго подвёл его к своему мешку, порылся в нём и достал моток верёвки. Орудуя весьма ловко, так, что Тойво не заметил как, уже был скручен. Гуго подтащил его к оставшемуся в комнате табурету, усадил и привязал к сиденью. Всё это он проделал в сосредоточенном молчании.
   - Посиди пока тут. - Чародей перевёл дух. - Когда понадобишься, отвяжу... Мне ведь, в самом деле, без тебя не обойтись. Такие дела.
   Пока они боролись, костёр успел разгореться. Гуго раскрыл окно, давая дыму выход. Затем сходил в коридор, принёс ещё один табурет, который также был разломан, а затем брошен в огонь.
   - Хорошо. Теперь далее.
   Из своего мешка он достал толстую книгу с деревянным окладом. Зажав её под мышкой, вновь вышел из комнаты. Куда он направился, Тойво видеть не мог. Чародей вернулся с кружкой, из которой глотал воду.
   - Хочешь? - предложил он своему пленнику.
   Тойво смотрел на него во все глаза. Он был пленён в собственном доме, человеком, которого сам же и привёл сюда. В голове у него крутилось одно: "этого не может быть, просто не может быть...".
   - Ну, как знаешь. - Гуго швырнул опустевшую кружку на пол.
   Пламя уже вовсю трещало и плевалось искрами, его отсветы разогнали тьму по углам, превратив комнату в подобие пещеры. От дымного чада першило в горле. Подойдя ближе к огню, Гуго принялся листать свою книгу. Тойво наблюдал за его действиями, не способный вымолвить ни слова, лишь сдавленно хрипя. Он словно был зрителем некоего пугающего представления.
   Чародей совершал ритуал.
   Помимо упомянутой книги из мешка были извлечены две свечи чёрного воска в высоких подсвечниках. Их зажгли и поставили по обеим сторонам от костра. Была извлечена резная шкатулка, полная рыхлого порошка. Целую горсть его Гуго швырнул в огонь. Пламя взвилось синим языком, что лизнул потолок, оставив на нём закопчённое пятно. Поднялась кислая вонь, от которой оба закашляли. Благо пламя почти сразу унялось до прежних размеров.
   - Так, так, так, - твердил Гуго, сверяя с книгой каждое своё действие.
   Должно быть, предварительные приготовления были закончены. Ничего более чародей из мешка не доставал. Удерживая тяжёлый переплёт одной рукой, ногтём другой он водил по строкам и что-то заунывно бубнил.
   С содроганием Тойво начал замечать, как синеватое пламя отзывается на его бормотания, чуть взвиваясь и опадая в такт с ними, колеблясь и шипя, будто танцуя. Гуго почти уткнулся в книгу носом. Губы его беспрерывно шептали слова на неведомом тогиту языке. В уголках рта вспузырилась пена. Голос усилился. Теперь он вещал на весь дом - грозно, повелительно, словно приказывая кому-то незримому. Слова не произносились, а выплёвывались.
   Тойво страшился пошевелиться и тем обратить на себя внимание. Была бы его воля, он бы отвернулся. Но некая сила, покрепче связывающих его верёвок, не позволяла ему даже сомкнуть век, заставляя смотреть на творящийся ужас.
   Гуго прокричал нечто надрывное. Прокричал и оборвал своё чтение. А эхо его вопля ещё катилось по дому. Чародей захлопнул книгу и небрежно бросил её в сторону - своё предназначение она выполнила.
   - Теперь только ждать, - сказал он.
   Глядя в огонь, Гуго вытянул над ним ладони, как если бы они у него мёрзли. Сам Тойво так весь взмок от пота. Пламя трещало, озаряя лицо тогита. А снаружи расстилалась ночь. Жители Дубков мирно спали в своих постелях и даже не могли помыслить о происходящем под самым их боком.
   - Что вы делаете? - простонал Тойво, когда молчание и неподвижность, наступившие после недавней бури, стали невыносимо давящими.
   - Я? - Гуго перевёл взгляд на сидящего в углу тогита.
   Чародей сходил в коридор, откуда послышался грохот. Ещё один табурет пал жертвой его вероломства. В огонь полетели новые дрова.
   - Я, дружок, избавляю твою трусливую душонку от пришельцев извне, - продолжил Гуго. Видимо, молчаливое ожидание тяготило и его. - Тайные знания - они такие, творятся не при свете дня на летнем лужку, а ночами в чадном дыму. Отчего так? А кто его знает... Один старик - служка в большом книгохранилище, где я перебивался в своё время - любил порассуждать на подобные темы. И он развивал такую мысль, что магия - она, конечно, творится и при свете дня, а это сами чародеи, дабы придать себе таинственности в глазах обывателей ввели привычку проводить свои ритуалы в уединённых местах и желательно ночами. Чтобы никто не подсмотрел, как они нелепо машут руками и что-то бубнят себе под нос. А вдруг при этом ничего путного ещё и не выйдет - один пшик? Вот и сторонились. Да так и повелось... Эту вот книжечку, я кстати, прихватил именно в том хранилище, когда решил, что хватит с меня глотать пыль, да гонять мышей.
   - Вы что, ещё и не чародей вовсе? - не смог удержаться Тойво.
   Гуго аж заскрипел зубами.
   - Искра во мне есть, - произнёс он медленно, взирая на сжавшегося на табурете тогита. - Вот только Творец Сущего не пожелал разжечь её как следует. А затем ещё тот умник, что турнул меня из Академии... Но кое-чему обучиться я всё же успел. Будь уверен.
   Вернулось молчание.
   - Отвяжите меня! - потребовал Тойво.
   - Позже.
   - Я не убегу. Обещаю.
   - Помолчи пока. Я занят. - Гуго грел ладони над огнём, омывал их в нём.
   Он снова начал что-то бормотать, теперь без помощи книги. И всё обтирал и обтирал ладони в синеватом пламене. Вытянутая тень Гуго, лежащая на стене в двух шагах от тогита, тоже обтирала ладони. Но делала она это не одновременно с тем, кто её породил, а словно бы чуть запаздывая за его движениями. Затем чародей опустил ладони, а Тень всё продолжала двигать ими перед собой.
   - Это... это, - заскулил Тойво.
   - Так надо, - сказал Гуго. - Поймать на поводок тех, кого ты назвал "тенями", может лишь другая Тень... Однако сперва их нужно приманить.
   Чародей скосился через плечо, сверкнув на Тойво агатовым глазом.
   - А знаешь, мой пухлый дружок, что является лучшей приманкой для всякого хищного зверя?.. Они - хищники, пусть и мелкие. Но и такие в умелых руках могут быть крайне полезны, при их то способности пролезать, куда угодно. Конечно, всё это после должной дрессировки. Как дрессируют тех же крыс в иных балаганах, показывая с ними номера для толпы... Ты не ответил на мой вопрос. Что же является лучшей приманкой?
   - Я не знаю - и знать не хочу! - крикнул Тойво с внезапной яростью.
   - Ты знаешь. Но злишься и не желаешь подумать. Впрочем, злость сейчас - это хорошо. Она пойдёт только на пользу.
   Бывшая до того размытой, а теперь набравшая чёткости и плотности Тень на стене всё продолжала двигать бесплотными руками. Но вот она замерла, точно к чему-то прислушиваясь. Заметив это, замер и Гуго.
   Потусторонний Народец вышел на ночную охоту.
   Бесформенные тени, бывшие до этого лишь плодом игры трепещущего пламени, что лежали на границе отбрасываемого костром светлого круга, обрели вдруг способность двигаться сами по себе. У них открылись жёлтые глазёнки.
   Гуго более не рассуждал. Засучив рукава балахона и подобравшись, он с новой силой замахал руками, погружая их в языки костра. Голос его обрёл властность, громыхая раскатистыми речитативами.
   В распахнутое окно заглянул бледный фонарь луны, омыл затылок Тойво своим сиянием. Тогит невольно поёжился, не осознав причины того. Все мысли его были сосредоточены на другом. Он смотрел, открыв рот. Балаганный чародей в этот момент был ужасающ, но и прекрасен в своём грозном виде.
   Гуго туго сжимал кулаки, грозя желтоглазым существам. Он выкрикивал им приказания, он плевался на них сквозь поднимающиеся клубы дыма. Он как собака облизывал пересохшие губы и ни на миг не спускал с "серых" взгляда. Его собственная Тень самовольно покачивалась на стене, к которой ни один из потусторонних гостей приближаться не осмеливался.
   Серый Народец жался по углам, совершая оттуда короткие вылазки и вновь отскакивая назад. Никто из них не подступал вплотную к костру, но и не сбегал в другие комнаты, где для них было раздолье. Что-то влекло их сюда.
   Гуго уронил руки и замолчал. Не страшась, он взирал на близкое серое копошение, на десятки посверкивающих бусинок глаз.
   - Бояться, тварюшки... - прошептал чародей. Он вцепился в бороду ногтями, принявшись скрести подбородок.
   Тойво увидел блеск перстня на его пальце.
   - Бояться... Надо их подманить. Да... Вот теперь твой выход, друг мой.
   Гуго развернулся к Тойво. Тогит не сразу осознал, что оскал на его лице был улыбкой.
   - Нужна кровь, нужна жертва. Понимаешь?
   Ладонь Гуго скользнула в складки балахона, вернувшись назад с длинным ножом. Лезвие его чуть искривлялось, рукоятка была обтянута сыромятным кожаным ремешком. Тойво смотрел на приближающуюся к нему тёмную фигуру, забыв о необходимости дышать. Трусливое сознание куда-то уплывало.
   Он уже ощущал остроту стали, пронзающей его несчастное сердце.
   Но вместо удара Гуго схватил табурет и вместе с тогитом поволок его ближе к огню.
   - Это послужит привязью. Так говорит книга, - объяснил чародей, будто его о том просили. - Не знаю, были ли у написавшего её старого осла Олонира слуги из "серых"... Почему нет?
   Серый Народец беспокойно метался в своих углах. Комнату вместе с треском костра наполняли шебуршания, царапанья и тихие рычания.
   Возле огня дымный полог был гуще и Тойво закашлялся. Глаза слезились, в висках нарастало давление. Но когда табурет встряхнули, устанавливая, всё прочее пришлось выкинуть из головы. Гуго глянул на Серый Народец - тот оставался на прежнем месте - и склонился над Тойво, почти уткнулся бородой в лицо тогиту. Тойво ощутил исходящий от него винный дух. И ещё запах чего-то кислого. Вероятно, пота. Но Тойво сказал бы, что - безумия.
   - Такой шанс выпадает лишь раз в жизни, приятель, - кривые зубы мелькали у самого носа Тойво. Несколько капель слюны попали на него. - Один лишь раз и то не всем. Мне выпал.
   Чародей поднёс нож. Прислонил холодное как лёд лезвие к потной щеке Тойво, так что острый кончик застыл у его выпученного левого глаза.
   - Придётся помучится - извини. Олонир заверяет, что так будет надёжнее.
   Гуго высунул язык, принявшись елозить им по колючим волосам бороды, в то время как кончик ножа всё ближе придвигался к глазному яблоку тогита. Маслянистый взгляд не отрывался от Тойво. Чародея даже не моргал, точно боясь пропустить момент, когда...
   Тойво завопил и задёргался.
   Лезвие скользнуло по щеке, опалив её порезом. Но при этом оно чуть отдалилось. Сердце Тойво трепетало, как заяц под лапой волка. Если бы оно сейчас лопнуло - тогит сказал бы ему спасибо за краткость своих мучений. Впрочем, он не мог думать об этом связно - не мог думать ни о чём.
   - Сиди тихо, поросёночек, - прошептал ему в ухо убийца.
   Голова раскалывалась, взор застилали слёзы от дыма. Сквозь мутную пелену Тойво различал лишь багровые отсветы пламени. В ушах ещё отдавался его собственный вопль. А разве он перестал кричать?
   Тойво вопил, извиваясь в путах.
   Нечто сжало ему горло, перекрыв доступ воздуха. Крик захлебнулся сам собой. Тогит захрипел, наливаясь кровью.
   - Заткнись, - снова шепнуло в ухо. - И подумай о чём-нибудь приятном.
   Словно следуя данному совету, Тойво на миг увидел отчётливую картину: лицо матери. Мама стояла посреди поляны в глухом ночном лесу. Поляна была устлана белыми цветами. Сверху сияла луна. А рядом выл волк и мама плакала.
   - Так-то лучше.
   Оковы на горле ослабли. Тогит проморгался. Кончик ножа вновь был у его глаза. Но сам Гуго смотрел в другую сторону. В угол, где пребывал Серый Народец. И он улыбался. Тойво скосился туда же.
   Желтоглазые существа покинули своё убежище. Выстроившись веером, они придвигались к костру. Впереди всех семенило нечто, похожее на прямоходящую лягушку с гребенчатой головой. "Лягушка" злобно шипела.
   Тень, что уже никак не была привязана к чародею, также покинула своё место на стене и прыгнула вперёд. Сейчас она сделалась всецело материальной.
   А затем случилась битва.
   Серый Народец шарахнулся от Тени, но тут же сам набросился на неё. Словно бы свитые из пыльных катышков "ящерицы" и "крысы", "жуки" и "многоножки" наскакивали на фигуру, закутанную в чёрный саван. Карабкались по её бесформенному облачению, вцеплялись мелкими зубками, рвали острыми коготками. Воинственный писк наполнил комнату. Несколько "серых", похожих на летучих мышей, поползли по потолочным балкам и атаковали Тень сверху.
   Тень сражалась безмолвно.
   Она хватала своими обрётшими способность действовать в этом мире руками с непомерно длинными пальцами заползающих на неё "зверят" и расшвыривала их во все стороны. Те ударялись о стены и сползали с них, подобные клубкам грязи. Один из клубков отлетел под ноги Гуго. Извернулся, оказавшись раздувшимся "пауканом" с крохотной собачей головой. "Паукан" зыркнул на чародея недобрым взглядом. Гуго попытался наподдать ему сапогом, но "серый" едва не цапнул его за ногу. Ловко семеня тонкими лапками, "паукан" вновь ринулся в схватку. С разгона прыгнул, стремясь заскочить Тени на грудь. И был сбит повторно. На этот раз его отбросило в уже догорающий костёр. Взвился сноп искр, угли брызнули фонтаном. "Паукан" извивался посреди синих языков пламени. Из наполненного алхимической дрянью огня он не выбрался.
   Гуго хохотал. Чародей простирал ладони к Тени, крутящейся волчком посреди серого копошения. Он сжимал кулаки и хрипло вопил, словно душил кого-то. Он повелевал и командовал, как полководец в разгар сражения.
   Тень побеждала. Всё меньше "ящериц" и "пауканов" возвращались в схватку, после того как были отброшены. Некоторых из них разорвало на части, что обращались клочьями пыли, размётанной по полу. Ещё несколько "крыс" упорно карабкались на Тень, но натиск первых мгновений иссяк, и учесть их была предрешена. Тень несколько скособочило, в её облачении зияли рваные дыры, через которые просвечивала комната. Одна рука её всё же оказалась повреждена и висела плетью. Но вторая сорвала "крысу" со своего плеча, в чьей пасти остались висеть чёрные волокна, и сжала точно тисками. Взвился короткий писк. Тень отряхнула ладонь, с которой осыпалась горсть сухого праха.
   Теперь Серый Народец вновь жался по углам, где сумрак был гуще. Жался, но не сбегал прочь, чего следовало бы ожидать, после устроенного побоища. Некая сила всё ещё удерживала их поблизости.
   - Замечательно! - торжествовал Гуго. Он отвернулся от огня, сосредоточившись на гостях извне. - Теперь нужно их прикормить.
   Тойво наблюдал за схваткой с чувством отрешённости, более похожей на пришибленность. Когда "серые" только бросились в атаку, он радостно затаил дыхание. Но скоро перевес перешёл на сторону Тени. Серый Народец отлетал от неё с тихим визгом. Этого врага ему было не одолеть и не обхитрить, как они поступали прежде с одним ничтожным тогитом.
   Ему было жаль мелких негодников. Было жаль, что он привёл в дом чернокнижника, который творит здесь свою жуткую волшбу и устроил такой беспорядок. Право слово, лучше бы всё оставалось, как прежде...
   "Теперь нужно их прикормить", сказал Гуго. Нож всё ещё был зажат в его руке, и Тойво знал, что должно последовать за этими словами.
   Он был связан и уже не чувствовал онемевших рук. Возле его табурета стояла одна из двух свечей, зажжённых чародеем. Поднатужившись, вытянув ногу, Тойво пихнул её. Свеча упала и покатилась по полу. Каким-то высшим проведением она при этом не погасла. Свеча докатилась до спадающей полы звёздчатого балахона.
   Гуго был поглощён победой над Серым Народцем. Когда он повернулся к Тойво, выражение его лица говорило само за себя. Тойво старался смотреть в глаза чародею, но всё же скосился вниз. К этому моменту пламя от свечи уже успело перекинуться на балахон и поползло по нему, заставляя чернеть нашитые звёзды и полумесяцы. Жар, что должен был ощущать Гуго, исходил не только от близкого костра.
   Чародей заверещал, как маленькая девочка, увидевшая у себя на платье паука. Он подпрыгнул на месте, выронив при этом нож, и принялся беспорядочно хлопать себя по ногам, пытаясь затоптать пламя, но лишь путаясь в длиннополых складках. Один из его взмахов пришёлся Тойво в голову. Табурет опрокинулся. Тогит треснулся затылком об пол.
   О том, что происходило вокруг, Гуго в этот момент просто забыл.
   Некая управляющая связь между Гуго и Тенью всё же сохранялась, раз она выполняла его приказы. Но теперь эта связь ослабла, потеря концентрацию внимания чародея. Тень заколебалась, утрачивая материальность.
   И Серый Народец это почувствовал.
   Присмиревшие, забившиеся по углам "ящерки", "крыски" и "пауканы" зашевелились. Их маленькие глазки вновь заблестели. Серый Народец воспрянул и полез... но не на стоящую перед ними и сотрясаемую точно в судороги Тень, а друг на друга. "Ящерки" заползали на "многоножек", на них заскакивали "крысы", на тех уже сидели "пауканы", а с потолка свежевались "летучие мыши". Потусторонняя "живность" сбивалась в один общий ком. Бесформенный поначалу постепенно он обретал узнаваемые очертания.
   Из сумбурного копошения вырастала фигура.
   Стройный стан, две длинных руки и развивающийся шлейф то ли волос, то ли чего-то, напоминающего лёгкую накидку. Серая фигура поравнялась ростом с Тенью. Та попыталась схватить её когтистой лапой. Фигура ударила, и лапа переломилась. Следующий удар пришёлся Тени в голову. Колдовская мерзость пошатнулась и начала оплывать, точно разом размякшая свеча. И вот от неё уже не осталось ничего, кроме тёмной лужи на полу, лишь отдалённо похожей на искажённый человеческий силуэт.
   К этому времени Гуго успел загасить огонь на своём одеянии. К дыму костра добавилась вонь палёной ткани. Согнувшись, чародей подобрал нож. Тойво лежал на прежнем месте всё такой же беззащитный. И с молчаливой пришибленностью взирал на него. Или куда-то позади него.
   Гуго резко обернулся.
   Тень наступала. Но не чёрная, а серая. Чародей ткнул её ножом. Лезвие прошло сквозь грудь фигуры, как сквозь сгусток тумана. Гуго ударил снова, но с тем же результатом. А потом его схватили, и это была отнюдь не бесплотная хватка. С тенью может совладать лишь тень... Чародей озверел. Он изрыгал проклятья и вырывался. Его одеяние трещало по швам. Но каждый замах Гуго встречал лишь зыбкие туманные струи, в то время как ответные удары имели твёрдость дубовых дубин. Удерживая его одной рукой, серая фигура избивала чародея другой. Вскоре тот мог лишь хрипеть и плеваться кровью. Нога Гуго попала в костёр. Он взвыл, расшвыривая угли. В какой-то момент его взгляд встретился со взглядом Тойво. И тогит не увидел в нём ничего человеческого.
   Оставленная без присмотра тёмная клякса проползла по полу и набросилась на серую фигуру. Та покачнулась, выпуская Гуго из своих объятий. Наклонилась, отрывая кляксу от себя. Мерзость извивалась в её руках как живая. Взмах и клякса полетела в тлеющие угли костра. Огонь взвился, зашипел. Посреди него извивалось нечто аморфное. Впрочем, длилось это недолго.
   Серая фигура вернулась к Гуго, что пытался отползти за опрокинутый табурет со связанным тогитом. Его схватили за лодыжку. Скрюченные пальцы чародея скользнули по штанине Тойво, не находя, за что зацепиться.
   Гуго верещал и извивался, в то время как его волокли по полу.
   Серый Народец и их добыча скрылись за поворотом коридора. Тойво уже не мог их видеть. Но он слышал отдаляющиеся завывания и то, как с грохотом что-то опрокинулось, затем хлопнула, ударившаяся в стену дверь, снова грохот - это обрушивались полки в кладовой. А надсадный вой всё звучал и звучал, на миг сделавшись даже громче. А затем всё вдруг стихло, как ничего не бывало.
  
   Кострё почти прогорел и изредка потрескивал. Никто более не кричал, не выл и не хрипел. В дом вернулась умиротворённая ночная тишь, нарушаемая по временам лишь приступами глухого кашля.
   Тойво задыхался от дыма. Порез на щеке саднил, натёкшая кровь залила липким всю шею. Но много хуже была головная боль, от которой гудело в ушах. Взгляд тогита туманили катящиеся слёзы. Его правая нога лежала слишком близко к огню, и кожа на ней уже покрывалась волдырями. До этого он поджог чародея - судьба платила ему той же монетой.
   Тогит попытался ползли, но в своём скрюченном положении мог только тщетно дёргаться. Путы подписывали ему смертный приговор. Даже если он не сгорит, то скоро задохнётся от дыма. Часть разлетевшихся при борьбе Гуго с Серым Народцем углей попала на мешок чародея, брошенный у шкафа. По ткани на его боку расползались багровые искры, в одном месте появились язычки пламени. С мешка огонь легко мог перекинуться на шкаф, оттуда по потолочным балкам и стенам на весь дом.
   Он до крови содрал верёвками кожу на запястьях. Он рыдал. Он бился головой об пол. Он чудом избежал гибели от руки чародея, и теперь он хотел жить! Но его желания мало что значили.
   Нога горела, Тойво закричал и подавился кашлем. Захрипел, глотая угарный дым. И тогда услышал рядом чьё-то шебуршание. Кто-то находился за его спиной. И этот кто-то грыз связывающую его верёвку. С перекошенным лицом Тойво терпел и ждал.
   Когда натяжение верёвки ослабло, он стал выпутываться. Краем глаза уловил удаляющийся серый промельк и блеск пары жёлтых глазок.
   Тогит поднялся. На штанине образовалась истлевшая дыра. Но думать об этом было некогда. Мешок уже горел. Хромая и кашляя, он доковылял до него и потащил к костру в центре комнаты. Если гореть, то пусть горит здесь.
   Первым его порывом было выбираться на улицу, на свежий воздух. Но ведь это был его дом, и отдать его на откуп огню он не мог. Потому Тойво заставил себя преодолеть завалы в коридоре и дойти до кухни, там найти ведро с водой и вернуться. Мешок чародея со всем, что ещё находилось внутри, вовсю пылал. Алые, сини и зелёные языки пламени совершали на нём свою цветастую пляску. Отставив ведро, Тойво со стоном поднял с пола тяжёлую книгу. Даже не заглянув в неё, швырнул в костёр. Раскрывшись, книга упала поверх мешка, словно крыша. Он ещё подождал, наблюдая, как наполненное алхимической отравой пламя пожирает скручивающиеся листы. Его шатало, голова готова была разломиться на две половины и кипящий мозг выплеснуться наружу.
   Тогит вылил воду в огонь.
   Шипение и клубы пара заполнили комнату, оставаться в ней сделалось невозможно. Тойво вышел в коридор. Держась за стену, направился к входной двери, но понял, что идёт не туда, когда уже стоял перед кладовой. Здесь на него накатило, согнуло в поясе, и поток желчи извергся из пустого желудка. От этого немного полегчало. По крайней мере, исчезло двоение в глаза. В мире властвовала ночь, но в окна сияла луна, и её отсветов хватало, чтобы оглядеться. Полки с припасами в кладовой были сорваны и валялись на полу - и никаких следов Гуго или Серого Народца.
   Он добрался до задней двери. Даже нашёл в себе сил снять запор. Дальше нога запнулась за порог. Падая, Тойво подумал о том, что его дом уже не в первый раз словно бы желает ему гибели.
  
   Утро приходит с первым лучом, проскользнувшим в окно. Хотя, в данном случае, уместнее сказать, ударившим в глаза.
   Тойво застонал и перевернулся на спину. Ноги его находились в доме, а туловище снаружи. Потому он мог видеть небо. Небо светлело, но солнце ещё и не думало показываться. И разбудили его холод и влажность осевшей на лицо росы, а ни какой ни луч. Голова болела, пусть и несколько милосерднее. Словно не умеющий ходить младенец, он прополз по мокрой траве до чурбака, служившего ему в огороде заместа табурета. Сел и обхватил голову ладонями, силясь понять, что же с ним приключилось.
   ...Балаган покинул ярмарочный луг по окончании празднеств. Все были довольны. Посетители представлением. Артисты заработком. Жаль только, кроме первого дня, более не показывал своих фокусов старик в звёздчатом шатре. Поговаривали даже, что тот куда-то бесследно исчез. Вышел прогуляться вечерком, да и сгинул. Впрочем, то были лишь слухи.
   В глубинке, где примечательные события случаются не чаще раза в год, рады пообсуждать всякое. И что творится на стороне у других, и уж тем более, если что-то происходит у самих под боком.
  
   Тойво никуда не ушёл из своего дома, но отгородился от окружающих словно бы глухим незримым забором.
   Остатки костра и прочий хлам из разорённой комнаты он вынес и закопал, но зловонный запах пропитал стены и не поддавался никакому выветриванию. Впрочем, вонь резала нос лишь поначалу, а потом делалась привычной. Кроме же большой комнаты дом особо не пострадал.
   Полнейший разброд в нём образовался ещё до того.
   Когда к нему явилась делегация встревоженных соседей, на пороге их встретило чучело с всклокоченными волосами, в засаленной рубахе, смердящее гарью и потом. Глаза у чучела были красные, поросшее щетиной лицо походило на рыло борода. Ему что-то говорили. Тойво не слушал, стоял и думал о своём, а когда стоять надоело, закрыл дверь.
   Ночами, когда дом заполняли шебуршания, поскрябывания и топот маленьких лапок, Тойво вертелся с боку на бок в своей скомканной постели.
   Между тем похолодало. По утрам на траву ложилась седая морось. Из леса несли грибы и орехи. Справлялись свадьбы.
   В один из таких дней, ещё затемно при свете лампы Тойво увязал последний узел с вещами. Запрячь лошадок времени много не займёт, а там - чем дальше, тем лучше. Он присел на край кровати, как говорится, на дорожку.
   Дом отдыхал после очередной беспокойной ночи.
   Тойво сидел и вспоминал, как когда-то давно, случалось, тоже поднимался пораньше, пока родители ещё спали. Поднимался и осторожно, на цыпочках, бродил по комнатам. В предрассветные часы притихший дом казался совсем другим, нежели днём. С улицы не доносился голос работающего в огороде отца, на кухне не скворчали на плите пироги. Дом представлялся всеми покинутым, а сам Тойво был бесплотным призраком, что одиноко обитал в нём. При этом главное было не издавать ни звука, дабы не разрушить тонких чар игры.
   Над его кроватью висели портреты родителей. Тогит перевёл взгляд с них на маленькое оконце и засохший цветок в плошке. Оглядел стены и потолок. Половичок, что когда-то мама связала на спицах, с рисунком из синих цветов, затёртых уже до неразличимости.
   Тойво уронил лицо в ладони и зарыдал:
   - Я не могу... Просто не могу.
   Позже, идя куда-то и зачем-то, он заметил у двери в кладовую нечто поблескивающее. Тойво приблизился и поднял лежавший на полу погрызенный кусочек засохшего сыра и тяжёлое кольцо-перстень. Поверхность кольца покрывала копоть, но глаза Великого Змея лучились красными искрами. Тогит заглянул в кладовую. Там ничего не изменилось. Среди сбитых полок в беспорядке валялись мешочки с крупами и осколки горшков.
   Он кое-что прикупил на зиму. Ему продавали дешевле, чем оно стоило, хотя он не просил сбавлять цены. Его жалели.
   У двери в кладовую он поставил миску, в которую перед тем, как ложиться спать, клал немного масла и ломтик хлеба, а то варёное яйцо. Для него это сделалось ежедневным ритуалом. Наутро миска оставалась пустой. "Чудики" принимали угощения, таская и сверх того. Ему было не жаль. К тому же, то ли он привык, то ли ночами в доме стало, словно бы, тише.
   А мышиных нор у него нет и отродясь не бывало - здесь этих хвостатых ворюг не привечали.
   ...Зима вьюжила, выла в печных трубах и засыпала мир снегом.
   Скучающий народ ходил друг к другу в гости. Навести кто-то из прежних знакомых Тойво, он не узнал бы его жилья. Как и самого хозяина. Скорее счёл бы сего оборванца за грабителя. Но это был Тойво Морт - исхудавший, обросший и запустивший себя. А если бы кто-то заглянул к нему в окно посреди ночи, особенно, лунной (только зачем бы кому-то это понадобилось?), он мог бы увидеть, что здешний затворник не спит, а, ссутулившись, бродит по тёмной комнате, что-то сжимая в поднятом кулаке и разговаривая сам с собой.
   Соседи сторонились Тойво. Даже когда видели его, сидящим на скамейке, не заговаривали с ним. И детям запрещали приближаться к его дому. Что только подбивало к обратному. У ограды собиралась целая малолетняя орава, что тыкала пальцами в окна и заговорщицки о чём-то шепталась, а стоило Тойво показаться на улице, стремглав бежала прочь.
   Зима - бесконечная чреда чёрно-белых дней. Но вот прошла и она. Снег в этом году сходил скоро, с половодьем - к хорошему урожаю. Всё в мире оживало, пробуждалось и устремлялось в рост. На встречных лицах виделось всё больше улыбок. Мысли у каждого были заняты предстоящими посевами и прочими хозяйственными нуждами.
   Когда земля подсохла, Тойво сменил свой затвор на привычку с утра до вечера бродить по округе - с этой стороны Свитки и на другой, в чащобах. Бородатый, в беспорядочной одежде он ходил по пригоркам и оврагам, ходил и думал о своём. Часто при этом теребя ободок кольца, что носил на верёвке, надетой на шею. Если бы его спросили, зачем он это делает, он бы не ответил. Лишь бы недобро насупился...
   Переплетения звериных троп в дремучем лесу за рекой Тойво теперь знал, наверное, лучше всех в округе. Под густой сенью, которую не могли пробить лучи солнца, где воздух пах смолой, а под ногами лежал упругий ковёр бурой хвои, ему гулялось хорошо, как нигде. Он шёл наугад. Кольцо скользило меж пальцев, ударяясь о загрубевшие ногти. Взгляд отсутствующий.
   Но вот что-то выдернуло его из мира раздумий. Тоже, что заставило уже некоторое время стоять без движения на одном месте.
   Эта была поляна, окружённая со всех сторон неохватными соснами и вековечными хмурыми елями, под которыми раскинулась поросль нагого орешника, только готовящегося набухнуть почками. И Тойво пребывал посреди поляны, точно окаменевшее изваяние.
   Почему он остановился?
   Тогит осмотрелся внимательнее, и тогда глаза его раскрылись вовсю ширь. Он словно бы очнулся от тягостного сна, что случается в душный полдень - от муторной дрёмы, не дающей ни отдыха, ни пробуждения. Среди кустов и под деревьями ещё лежал снег, но в центре поляны он уже сошёл и там сквозь слой прошлогодней травы тянулись ввысь изумрудные стебельки с круглыми листочками, увенчанные белыми пятиконечными звёздами.
   "Но это не подснежники, - подумал Тойво. И ещё: - Возможно ли цвести весь год без увядания?"
   Это - волшебство. Светлое волшебство. Вот и всё объяснение, другого не надо. И то, что его видит и знает о нём лишь он один (вернее, их двое) - тоже неспроста. Так и задумано свыше тем, кто причудливо плетёт судьбы живущих.
   Тойво озирался как оглушённый, вдыхая медовое благоухание. Сколько это продлилось? Пару мгновений. Но скорее целую вечность. Вечерело. Солнце клонилось к закату, и в чаще быстро темнело. Сегодня он загулялся.
   "Я хочу домой", - подумал тогит.
   Но прежде чем уйти, он присел на корточки и пальцами вырыл дюжину цветков, сложив мокрые, переплетённые корнями комья земли в загнутый подол одежды. Мелькнуло что-то чужеродное. Он потянул за свисающую верёвку и поднял кольцо, что должно было быть у него на шее. Когда он его снял, Тойво не помнил. Некоторое время он разглядывал изображение Змея: изгиб могучего тела, на котором выучил каждую чешуйку. В голове не находилось ни единой мысли, голова была совершенно пуста. Не глядя, он бросил кольцо под ноги.
   Башмаки сами вели его в реке. Он не пытался вспоминать дорогу - тем только бы сбился с пути. Когда впереди показалось открытое пространство, среди деревьев уже легли сумерки. Позади в сгустившейся темени кто-то протяжно скрипел и зловеще ухал, преследуя его по пятам, заставляя срываться на бег. Тойво бежал, придерживая обеими руками подол, и при этом широко улыбался.
   Река была на месте, неспешно неся свои свинцовые воды.
   "Если меня кто-то увидит, он решит, что я сумасшедший. И будет прав!"
  
   ...Дубки купались в зелени садов, благоухали травяным раздольем и ожидали зреющих урожаев. Солнце щедро одаривало жизнью каждого, сущего под его ласковой тёплой дланью.
   Тойво засадил поле бобами. Не забыл и про огород. Скоро уже покосы, да и в доме надо довершить починку. Дела, дела. Тогит трудился днями напролёт. Проходившие мимо соседи вновь начали с ним здороваться. Тойво отвечал с неизменной улыбкой. На него ещё поглядывали не без опаски.
   Утомившись полоть грядки, он присел на скамейку. В воздухе витал лёгкий аромат - белые звёздочки хорошо прижились на клумбе под окном. Со временем они могли покрыть собою весь холм.
   Через приоткрытую дверь из глубины дома донёсся грохот чего-то упавшего - табурета на кухне или очередного неудачливого горшка в кладовой.
   С травинкой в зубах, сдвинув на затылок соломенную шляпу, Тойво разглядывал плывущее в голубой вышине облако, напоминающее формой то ли мышь, то ли ящерицу. Конечно, история о "помешательстве" будет припоминать ему ещё многие годы. Пусть... Единственное, как к тому отнесётся его будущая жена - если он всё же надумает жениться? Негоже приличному тогиту жить одному как бирюку.
   Но в том-то и дело, что он не один.
  
  

Конец

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"