Ковалёв Александр Андерсон : другие произведения.

Кровавый Союз

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Совдепия была рождена в огне забытой войны, когда сильные мира забыв о чести и узах предали свой народ, и использовали оружие, силы и природы которого не ведали сами. Казалось бы люди остались те же, мир - тот же. Но реальность другая! Это повествование о людях Совдепии - страны людей и дьяволов, под алыми звёздами пентаграмм. (Фентезийная зарисовка в сеттинге гражданской войны)последние главы ещё в разработке. Если эта работа вам интересна или на против, кажется бессмысленной и бездарной, пожалуйста сообщите своё мнение. Стоит ли продолжать работу над этой повестью.

  

(Кровавый союз)

  

Фундамент на костях

  

1

   - Давным-давно, в незапамятные годы, когда землями правили случай и рок, древние народы, поклонявшиеся ложным кумирам, вели нескончаемые и бессмысленные войны. Конфликты поражавшие своей жестокостью и ненасытностью. Кровь жертв лилась на камни алтарей и в утробы кумиров, огонь охватывал города и саму землю. И так продолжалось, до тех пор, пока земля не смогла родить, шахты не оскудились, а города не обратились в пожарище. И всякое королевство кануло в лету. И безумные демоны кумиров пировали на их костях! - молодой парень в студенческой шинели читал выразительно, но немного сбивчиво. Он явно волновался и старался за листком спрятаться от глаз Льва Давыдовича.
   - На изглоданной войной, древней давно забытой земле из пепла и руин поднимались новые народы. Красная от спекшейся крови и железной ржавчины земля пробуждала к жизни людей лишённых страха и жалости, ведомых ненавистью и отчаянием. Красноглазые, русоволосые, с землистой кожей. Из камней руин, они возвели свои города. Из осколков прошлого выковали своё оружие. Из выжженной земли добыли уголь и хлеб. И подняли высоко над головой алое знамя своей судьбы. Они верили, что это знамя - символ их свободы, даже не подозревая, что в его трепещущих складках спрятались демоны прошлого.
   Когда новый народ достаточно окреп и размножился, когда вновь были сложены стены домов и крепостей, а в кузнях разгорелись горны, плавящие старое железо, вожди нескольких крупных партий сошлись в месте на земле Совдепии, в городе Солнца. Они взошли на ступени древнего мавзолея, в недрах которого покоились кости первого короля. И в этом священном месте они заключили свой союз, объединив разрозненные народы и партии в мощную конфедерацию. Так они положили конец всякой внутренней вражде и обратили свое оружие против других, осаждающих их земли бесчисленных врагов. Они скрепили договор собственной кровью, и все свято верили в свою судьбу.
   Ну как? - поинтересовался автор закончив читать с листа.
   Лев Давыдович с минуту глядел на него слегка нахмурившись, затем поправил пенсне и заговорил:
   - Что это за концовка такая, двусмысленные аполитичные намёки какие-то? Вырежи немедленно, что-нибудь жизнеутверждающее там доведи. И ещё, у тебя там шахты оскудились, а потом вдруг рабочие из них вновь как ни в чём не бывало, достают уголь. Ты писатель или кто? Ты же эту хрень людям с трибуны читать будишь. Научишь народ глупостям. И написано должно быть так, чтобы они почувствовали себя победителями. Ну а так по стилю не плохо, иди, дорабатывай, а то разгоню дармоедов по мастерским.
   Парнишка испуганно кивнул, спрятав скомканный лист за спину.
   - Разрешите идти?
   - Да, конечно! - не удостоив автора взглядом, ответил лев Давыдович. Когда за парнем закрылась дверь, нарком спросил:
   - И кто он?
   - Племянник, Лев Давыдович.
   - У тебя разве братья есть?
   - Жены племянник, товарищ народный комиссар.
   - И что? Литератором хочет быть?
   - Журналистом. А вы мою знаете...
   - Ой, Тухачевский, Тухачевский! - Троцкий снял пенсне и, смеясь, протёр пальцами глаза от слёз, - Ну раз племянник, значит у него... врождённый талант. Найду я ему место.
   Про себя нарком подумал: "Вот идиот! Бездарь, а в литераторы лезет, впрочем графоманы кормят народ качественной глупостью, что лишний раз мозг не напрягает, то что им сейчас нужно"
   В этот момент в двери постучали, и, не спросив разрешения, в кабинет вошёл комиссар в сопровождении молодой красивой девушки прячущей пшеничные локоны под красной косынкой.
   - Товарищ командарм! - он поздоровался с Тухачевским, - Товарищ нарком...
   - Что уже пора?
   - Так точно!
   - Ну идёмте... Идёмте друзья!
  

2

   Последний красный кирпич, наконец, был уложен в огромную стену под неистовые крики толп. Демонстранты выкинули алые полотнища на яростные порывы ветра, и сотни освобождённых белых птиц устремились в серое от налитых дождём туч. Но солнце маленьким голубиным яйцом опускалось в черные угольные подземелья, искрящимся прожёктором вымазывая людей, камни, мрамор и металл в оттенки оранжевого.
   И сотни людей в едином порыве запели. Их никто не учил, не заставлял репетировать, не подавал им знака. Они сами, повинуясь какому-то выработанному их предками рефлексу, стройно в один голос запели гимн. И он как рёв клокочущей машины, как разрывы тола и завывание сотен шестерёнок понёсся в серое небо над брусчатыми мостовыми, над стенами домов, сложенными из обломков ныне ненавистных храмов и дворцов, над мрамором постаментов и памятников, выковырнутом из облицовок уничтоженных произведений искусства, над цементными колоссами безликих солдат, с отвалившимися от времени руками, носами, с болезненно торчащими скелетами ржавой арматуры.
   Сегодня был великий день. Центральная площадь миллионного города забита тысячами тех, чей труд восстанавливал эти развалины. И сегодня был праздник их победы. У огромной красной стены опоясывающей единственный дворец, который не растащили на кирпичи, плиты и блоки, подле пирамиды древнего мавзолея, в недрах которого покоилась мумия первого правителя этой страны, был открыт коммуникационный узел - ключ ко всему Городу Солнца. И теперь люди замерли в тишине. Один из вождей. Начал медленно и важно спускаться с мраморных ступеней трибун мавзолея. Он прошёл по проходу, образованному двумя колоннами усатых бойцов в бурых шинелях, островерхих стальных шлемах с перевёрнутыми звёздами пентаграмм гравированных на металлических лбах. Наконец остановился у чугунного открытого люка и резво спрыгнул в черноту подземелья.
   Раздался неясный гул и скрип проворачиваемого вентиля, и в этот самый момент, запылённые фонари слегка заморгали, некоторые лампочки с треском и бахом полопались, некоторые вспыхнули и тут же почернели копотью. Краны и обрезы труб, торчащие из красной стены, неясно зафыркали, и тут их стошнило ржавчиной и слизью.
   Люди были в ужасе. Все сотни тысяч сердец разом упали, руки невольно опускались, и знамена, тихо шурша, падали на камни мостовых.
   Но вот загорелась одна лампочка, другая и уже тысячи и миллионы лампочек загорались по всем улицам, в окнах домов, во всём городе, и даже перевёрнутые рубиновые звёзды на шлемах бойцов и шпилях стены заискрились огненными всполохами. А из прокашлявшихся труб хлынула чистая вода. Люди подбегали к этим потокам, набирали воду в ладоши и пили, купались в ней. Такого, они, рождённые среди обрушенных крыш и вечной гари крематориев, никогда не видели.
   И уже никто не обратил внимания на буйную кучерявую шевелюру появившуюся из люка. Человек в пенсне и с козлиной бородкой ловко и энергично поднимался по стальным скобам, мурованным в кладку. Ему на встречу поспешил молодой лупоглазый человек в военном френче песочного цвета с алыми отворотами воротника.
   - Лев Давыдович, давайте я помогу. Надо было накинуть брезентовый плащ, а то вы костюм...
   - Костюмь, костюмь! Что за чушь? Нашёл ты, о чём думать! - ворчал человек в пенсне, вставая коленями на грязную мостовую. Наконец он тяжело поднялся и попытался отряхнуть жирные пятна ржавчины с ещё недавно красивой тёмной ткани пиджака и брюк. Но он только сильнее размазал грязь.
   - Чёрть! Ладно, так даже лучше, мы же все рабочие. Но могли бы и вычистить этот чёртов люкь.
   - Рабочие не дураки, лезть в грязь в выходном костюме, - усмехнулся, и сам не заметил, как произнёс это вслух лупоглазый с красными отворотами. Человек в пенсне резко обернулся, и его лицо не выражало ничего кроме внезапно накатившей ярости бешенства, радужки его глаз загорелись малиновыми углями. Красные отвороты инстинктивно отшатнулись, но продолжали спокойно улыбаться, как будто ничего не произошло. И рассвирепевший нарком тут же согнал злость, примирительно улыбнулся.
   - Хорошего дня, товарищ! Поздравляю с праздником! - он протянул руку лупоглазому, тот попытался придать своему лицу глуповатое выражение, широко улыбнувшись пухлыми губами, крепко пожал руку наркому.
   - С днём Труда, Лев Давыдович.
   - И вас, товарищ командир, и вас. Не забудьте, после митинга соберите всех членов комиссии вашего наркомата в малом зале для заседаний.
   - Может не придти командарм... Там сложная обстановка на левом берегу...
   - Буденный совсем, что ли не уважает комитет? Он вообще какие-нибудь приказы выполняет?
   - Не трогайте Буденного, Троцкий, он воюет, - раздался рядом резкий неприятный голос. Он как пулемет выплёвывал слова, и от того слушать его было ещё труднее. Троцкий обернулся на голос и увидел начальника главного политического управления. Ёжов прикрыл болезненные водянистые глаза и отступил к группе крепких молодых людей в кожанках.
   Троцкий поправил пенсне на переносице. Он с минуту стоял молча, глядя сквозь стекла на собственную ладонь, проверяя, не плывёт ли в глазах. Оглянулся на Тухачевского и хотел что-то сказать, но командарма не оказалось рядом, тот бесследно растворился. Троцкий удивился, но быстро пришёл в себя и уже энергично бежал по красноватым гранитным ступеням на вершину трибуны, и, обратившись к внемлющим ему толпам, закричал без помощи мегафона на всю площадь:
   - Товарищи! Братья, Граждане Совдепии...
  

3

   Дворец Советов был всё ещё тёмен, несмотря на то, что электричество было подано по всему Городу Солнца. Просто его системы питались от собственного генератора, который ещё не был пущен. Но, проходя по обшитым морёным деревом коридорам, нарком иностранных дел, пропаганды и просвещения, и он же председатель Реввоенсовета, видел, как десятки машинисток при ярком свете керосиновых ламп в зелёных абажурах отстукивали сотни директив и приказов, перепечатывали с рукописных черновиков и множили.
   Телефонистки в своей каморке, как паучки путались в нитях проводов, отвечали не впопад и путали номера, громко хамили штатским абонентам и любезничали с комиссарами.
   Делопроизводители скрипели перьями и химическими карандашами, комиссары орали на них и орали на своих товарищей по комиссиям, по плохо работающим телефонам переругивались с начотделов и нархозами.
   Молодая, свежеиспечённая машина ещё фыркала и откашливалась выхлопами, скрипела не пригнанными, дымящимися без смазки шестернями. Но, тем не менее, она работала. Работала, сдерживая с трудом собранные разрозненные части во едино, всё ещё готовые развалиться. Да и сама эта машина, со всеми её стучащими, скрипящими, путающимися деталями сама готова была развалиться, ей не хватало спайки, закалки.
   Когда он открыл двери зала заседаний, его удивила непроницаемая темнота. Он хотел уже окликнуть часового с винтовкой, и скорчил злобную гримасу, но тут в темноте чиркнула спичка, высекая яркую жёлтую искру, и затеплившийся огонёк подпалил папиросу из тонкой газетной бумаги.
   - Сделай лицо попроще! - послышался знакомый голос наркома внутренних дел. Троцкий улыбнулся и прошёл в кабинет, на ощупь он нашел кресло и сел, бросив перед собой на стол папку, сбил ею что-то звеняще, покатившееся по столу.
   - Так и зарезать можно и никто не узнаеть, - усмехнулся Троцкий.
   - Зато застрелить нельзя, - пошутил в ответ Дзержинский.
   - Здесь есть ещё кто-нибудь?
   - Да, товарищ нарком, - послышался скрипящий плюющийся голос в темноте, - здесь почти весь комитет, скоро подойдут Командармы Тухачевский и Будённый.
   - А что мы так и будем сидеть в темноте? Это попахивает религиозным ритуаломь! Пусть принесут керосинки.
   - Не надо керосинок. Подождите немного.
   И сразу же после этих слов с вершины кирпичной стены в окна зала ударили мощные лучи четырёх прожекторов. Члены комитета громко загудели и плотно зажмурили ослепшие глаза. Вскоре они привыкли к яркому свету софитов.
   В комнату вошел, звеня шпорами и цепочками, крупный мускулистый высокий человек в песочных галифе и гимнастёрке, высоких сапогах рыжей кожи, стянутый множеством широких ремней, кожаными же наплечниками и крагами, поверх которых были приклепаны стальные. Он сдёрнул резким движением тяжёлую шашку в окованных ножнах и с грохотом стукнул ею о дубовый пол. Этот человек вытащил из-под ремней алые петлицы воротника украшенные большими медными звёздами и расправил ладонью огромные усы.
   - Мог бы хотя бы поздороваться, Семёнь! - Окликнул его Троцкий. Буденный повёл стриженной под ёжик головой и равнодушно откликнулся:
   - А! Отстаньте от меня с этими вашими политесами, моё дело - рубать!
   - Рубать! - передразнил его Троцкий, - а воть Тухачевский говорит, что не долго тебе осталось "рубать"
   - Это мы ещё посмотрим, - недовольно, словно медведь проворчал командарм, - Где это выскочка?
   - Я уже здесь, товарищи, - послышался голос, но он донесся не из коридора, а из-за окна, и в следующее мгновение, пучеглазый молодой командарм во френче с красными отворотами распахнул створки. Он стоял на площадке венчавшей стрелу крана, перенёсшего его с крепостной стены прямо к окну зала. Он ловко соскочил на пол и кивнул в сторону прожекторов:
   - Вот! Эти нашли две недели назад в заброшенных землях. Это прекрасные машины! За ними будущее!
   - За ними прошлое, - отозвался Буденный, - поэтому те, кто был вооружен штыком и шашкой разорвали этих проклятых имперцев! Штыку не нужны ни бензин, ни патроны, ни электричество.
   - Верно, это верно, - проговорил Тухачевский, недовольный тем, что его перебили, - но штыком дальше его длины не достанешь. И раз уж о том пошёл разговор, - он махнул кому-то в коридоре и двое красноармейцев, звеня надетыми под шинелями кольчугами, внесли портняжный манекен, закованный в пластинчатые латы, кирасу, наплечники, круглую каску. Тухачевский достал из кобуры отчищенный от ржавчины револьвер и вставил в барабан, покрытый чёрными и бурыми пятнами мятый патрон. Он подошел, чуть ли не в плотную, и в упор выстрелил в пластину кирасы. Пуля сплющилась и отлетела, врезавшись в штукатурку потолка. Комиссары и командиры отпрянули от неожиданности.
   - Ты что? Охренел? - взвыл Дзержинский, вскочил и схватился за револьвер, нацелил дуло прямо между лягушачьих глаз. Но командарм даже не повёл глазом.
   - Успокойся, я не первый раз испытывал броню, траекторию рикошета знаю, - Тухачевский спрятал револьвер в кобуру. Затем он расстегнул кобуру с другого боку и достал не обычный пистолет. Такого оружия никто раньше не видел. Он был, хотя и крупный, но какой-то плоский, компактный, вместо барабана большой плоский магазин, длинной почти вровень с рукоятью.
   - Всё наше оружие, это то, что осталось в имперских загашниках со времён забытой войны. Самые свежие пролежали века полтора, не меньше. Да чё там! Одежда, лампочки, запчасти, инструменты, даже патроны, - всё найдено и поставляется из руин, где ещё сохранились имперские склады. Когда вы потребовали достать, я достал. Но вот в чём заковырка, наши продотряды уже доскребли до пола и стенок. Но это вот, - он потряс оружием, - не было найдено в складах, - Тухачевский подошёл к открытому окну и, направив ствол в небо, нажал курок. Трескучая бьющая по ушам очередь разорвала чернильную черноту, - За этим оружием, за этими доспехами - будущие поля битв!
   Троцкий всё это время улыбался и потирал бородку, он, похоже, был доволен, тем чего добился его союзник, но когда тот замолчал, он спросил:
   - Значит если мы вооружим этим наши самые надёжные отряды, мы сможем поднять на штыки любую имперскую шваль?
   - Любую.
   - Это же превосходно! Сколько тебе потребуется времени?
   - Часть своих войск я уже оснастил этим, но чтобы поставить производство на поток, мне нужны люди, спецы. Нужно продовольствие и комплекты одежды, обуви. Я планирую экспедицию в Заброшенные Земли, за патронами и инструментами. Нужно основать там заставу. Потребуются бойцы для охраны.
   - Скока же людей и припасов, ты сожрать собираешься? - буркнул в усы Будённый. А оружие дрянь! Если поставите в мои дивизии - прикажу выбрасывать. Это у вас склады, не початые под боком, а там, в степи, каждый патрон... Я даже у бойцов отбираю, чтобы на пулемёты наскрести. В штыки ходим, в рубку.
   - Вот пусть наши враги и ходят с шашками наголо, а об это любая известная сталь сломается.
   Вместо ответа Буденный поднялся и, взмахнув своей широченной шашкой, смахнул с неё ножны. Он подошёл к манекену, и с минуту переминался с ноги на ногу, примеряясь. Но вдруг медлительность увальня молниеносно сменилась упругостью стали и жесткостью камня. Клинок, тускло сверкнув малиновым отблеском, с хрустом и звоном опустился на каску. Острие высекло сноп ярко-оранжевых искр, но соскользнуло вниз. Когда Будённый отнял шашку, кираса развалилась надвое. Манекен был рассечен от плеча до пояса, и лишь каска всё ещё крутилась на деревянной маленькой голове, сверкая полосой снятой стружки.
   - Хорошая каска, - сказал командарм, - только края подогните. Но своих людей я не дам.
   В это время в комнату вбежал чекист в чёрной кожанке с обрывком узкой полоски бумаги, вслед за ним ещё один и оба на перебой друг другу затараторили:
   - В городе нет воды и хлеба!
   - Города Шахты и Устьводск восстали!
   - Продотряд вернулся порожняком, пятерых крестьяне убили, двоих горожане сбросили в шурф шахты.
   - Мы перевели водоснабжение на резервный источник, но его воды недостаточно, напора нет...
   Дзержинский вскочил с места и яростно закричал:
   - Воду давать по часам! Подвести канистры с питьевой в жилые дворы! - В этот момент энергия и ярость захлестнули наркома, и его глаза загорелись ярко красными углями.
   В тот же миг свет прожекторов резко оборвался, затух. Нарком обернулся к окну, битые стёкла посыпались на пол.
   - Что происходит?
   - Подстанция накрылась! Это стрела крана угодила в окно. Сейчас всё починят.
   Действительно, через несколько минут свет снова загорелся. Члены комитета стали расходиться и спешить вернутся к своим постам, продолжая уже на ходу обсуждать обстановку.
   Только Буденный, не спеша вразвалочку, протопал кривыми ногами по паркету. Он остановился у дубовой панели стены прямо напротив круглой дырочки. Остриём шашки он выковырнул оттуда расплавленный кусочек свинцовой бронзы. Затем он посмотрел на дыру в потолке, встал на стул и точным ударом ткнул в штукатурку. Вместе с кусками мела на стол упала свинцовая пуля.
   - Та-а-ак! - командарм повернулся к кирпичной стене за окном. По её вершине спокойно прогуливались взад-вперёд красноармейцы в кованых шишаках с бармицами, покачивая длинными трёхгранными штыками на длинных винтовках за спиной. Иной раз из-под тени козырьков сверкали кровавые угли пылающих глаз. У кого-то даже что-то стеклянное сверкнуло на цевье, возможно оптический прицел.
   - Интересно, кого на самом деле хотели взбесить в этой тёмной комнате? И прямо между глаз, хе!
  

4

   Небо заволокло тонкой белёсой пеленой, и свет, отражаясь от красно-ржавой земли, кровянил эти размазанные по небосводу облака. Ветер усиливался, выдувая серые вихри из сухой пыльной степи. Становилось холоднее. Пыль поднималась маленькими смерчами, вихрями, стояла непроглядной серой стеной.
   Часовые кутались в суконные шинели, цвета сухого глинозёма, отворачивались к городу и поднимали высокие воротники, чтобы хоть как-то защититься от мерзкой пыли, чего категорически нельзя было делать. Для того чтобы не заснуть и не потерять друг друга из виду они через какое-то время щёлкали пустыми затворами винтовок, в которых никогда и не было патронов.
   Изредка в серо-бурой мгле вспыхивали угли взбешённых, либо просто тлели разозлённых и раздражённых глаз. Восставшие сильно нервничали, ожидая прихода карателей, но они не были опытными солдатами, их внимание было рассеянным, дисциплины не хватало. Они просто топтались с оружием в руках ещё плохо понимая, что же им делать, когда эти самые каратели придут.
   И внезапно среди гула завывающего ветра раздался новый пронзительный рёв. Часовые не успели обернуться, как между их постов пронеслись несколько обшитых бронёй автомобилей. Броневики бешено вращали маленькими башенками на крышах, отплёвываясь огнём.
   Машины пронеслись мимо и растворились в тылу. Часовые поднялись с земли, в ужасе оглядываясь, но большая их часть осталась лежать на земле. Тогда те, кто уцелели, бросились бежать в город, а командиры отделений запустили в небо красные ракеты.
   Но только они повернулись к степи, как за их спинами разгорелись несколько сотен пар рубиновых зрачков, но некоторые из них были особенно большими, они не принадлежали совдеповцам.
   Из вихря пыли вырвались огромные шипастые аспидно-черные твари, неся на своих спинах всадников в гимнастёрках рыжёй кожи. В руках кавалеристов сверкали и звенели на ветру длинные узкие отточенные до бритвенной остроты полоски стали. На двух самых больших костистых шипах торчащих из спин тварей бешено трепетали и гудели алые рваные полотнища.
   Всадники проносились мимо, отхлёстываясь направо и налево, по шеям и рукам доведённых до паники часовых. Они устремлялись сотнями в зияющие дыры, прорванные в строю автомобилями, и рассекали обороняющихся ещё сильнее, рассеивая их по полю, чтобы сделать удобной мишенью для кавалериста.
   Многие бунтари бросали винтовки и падали на колени, но это спасало их только до той поры, пока всаднику было лень нагнуться, чтобы достать сдающегося шашкой. Когда же эскадроны унеслись вслед за автомобилями к городу, из вихрей пыли выступили ровным строем фигуры в длиннополых бурых шинелях, сквозь сукно которых выпирали чешуйчатые рельефы грубых кольчуг. Они тускло сверкали сталью длинных штыков и остроконечных шлемов, а сквозь стёкла длиннохоботных противодымных масок просвечивали беспощадные угольки.
   Похоронная команда прокалывала трупы штыками чуть ли не насквозь - давняя военная традиция совдеповцев. И тех, кто уже точно был мёртв, сваливали на подводы, медленно шествующие вслед за красноармейцами. Те же, кому не посчастливилось умереть сразу, обливались слезами, моля пощадить, или же напротив, торопили похоронку, не в силах более терпеть адскую боль.
   До шеренги карателей было ещё метров двести, когда один из бунтарей, вдруг поднял голову над землей. Внутри его черепа ещё всё мутилось, он стащил прилипшую к окровавленной мочалке волос барашковую шапку. Она была прорублена насквозь. Тогда он коснулся головы, и грязными пальцами ощупал края раны. На его счастье она оказалась не достаточно глубокой. Его ни разу не переехал автомобиль, ни затоптал черный зверь, руки и ноги были целы. И тогда он подумал: Только бы у них не оказалось патронов!
   С этой мыслью он вскочил и понесся прочь от страшной шеренги, назад в город. На ходу он схватил с земли одну из брошенных винтовок и, открутив трёхгранный штык, засунул его за пояс, а громоздкое бесполезное оружие отшвырнул прочь.
   По изрытому копытами полю было трудно не то, что бежать, просто идти, но, несмотря на то, что он уже давно выбился из сил, а сердце вот-то должно было разорваться, он продолжал бежать, пока не увидел огни в окнах окраинных домов. Тогда он, наконец, перешёл на шаг, но не останавливался, понимал: если остановится - упадёт, а упадёт - уже не встанет.
   Вскоре он смог опереться на доски забора, и привалился к нему всем телом. За штакетником гулко трескуче раздался собачий лай, и кто-то здоровый, тяжёлый и вонючий с размаху ударил в доски, чуть ли не проломив их. Парень отскочил и, поскользнувшись, упал в жидкую грязь. Позади всё ещё раздавался звук разгрызаемого дерева, но вскоре послышался скрип отворяемой двери и грубый торопливый окрик, лязг приматываемой цепи.
   Калитка открылась, и усатый человек в чёрной кожанке за шкирку втащил парня на двор, мимо коротко привязанной черно-бурой твари, колючей на загривке как дикобраз, беспрестанно захлёбывающейся лаем. Больше этого парень не помнил, да и не мог.
  

5

   Бронеавтомобили внезапно появились на улицах и разбудили город надрывным истеричным рёвом слабых дизелей. Железные клепаные чугунки на каучуковых колёсиках, останавливались в клубах зловонного дыма, около административных зданий и изрыгали из своего загазованного чрева десятки кожистых, с гранатами на поясе и скорострельными пистолетами.
   Они быстро забегали внутрь ещё спящих телеграфов и дворцов советов. Всякий, кому не посчастливилось подвернуться им в эту минуту под руку, тут же падал с головой разбитой тяжёлой рукоятью пистолета, те же, кто пытался сопротивляться разлетались в стороны, изрешечённые выстрелами огромной силы.
   Кожистые сразу же бросались к бюро и письменным столам, извлекали вороха бумаг, ища адреса и имена. Их товарищи тем временем высаживали окна и устанавливали в их проёмах широкие стволы и станины, подтаскивали фанерные чемоданы забитые снаряжёнными лентами.
   Горожане и не пытались сопротивляться. Они засели в своих домах и квартирах, тем более, когда на большинстве центральных перекрёстков стояли бездушные механические твари, вращавшие свои круглые башенки во все стороны, ощупывая стены и окна отверстиями пустых жёрл и линзами оптических прицелов.
   Так продолжалось до обеда. А после, у ЖД вокзала двумя плотными пикетами стала сотня кавалеристов, а к перрону медленно и тяжёло подползли пять обшитых листовой сталью вагонов. Первой показалась платформа с тупорылым орудием и пафосными парадными алыми знамёнами на высоких древках.
   За ней сам локомотив, окутанный облаками пара и дыма, и, наконец, первый вагон. Из его разверзнувшейся пасти дверей выпрыгнул, однако, не командующий и даже не комиссар, а телефонист. Он соскочил на перрон, неся в руках длинную катушку провода, и стал озираться по сторонам, наконец, он увидел сиротливо стоящий на отшибе столб с целыми магистралями и коммутаторным щитком, и быстро побежал к нему.
   Через пять минут после этого на центральном коммутаторе города раздался звонок, трубку подняли:
   - Алло! Говорите.
   - Это Тухачевский, с кем я говорю.
   - Со мной.
   - Что? Кто это? Какого дьявола? Кто это?
   - Да я это! Я! Чапаев!
   - Кто? Да... Ты что там делаешь? Дай трубку комиссару! Нет, стой, сколько у тебя людей под началом?
   - Двое.
   - Не понял!
   - Возница и пулемётчик. На тачанке я.
   - А где Гумов? Где Фурман? Мне нужен командир автороты и начальник связи.
   - Их тут нету.
   - Как нету? Что ты там вообще делаешь? Где твоя дивизия?
   - Где была там и стоит. А этих ваших я разогнал нах...
   - Чего? Да ты...
   - Они мне: мандат, мандат! Ну, я им и дал манд...
   После этого в трубке раздались гудки.
   - Опять он лезет, куда не просят, Телефонист! Ко мне!
  
  

Правящий колесницей

  

1

   Зябкий холод ночи сменился плавящим зноем дня, стоило солнцу подняться чуть выше каменных коробок домов. Асфальт раскалился и потёк, наполняя ватный воздух тягучим запахом битумных смол. Белёсые стены силикатного кирпича отражали несщадный свет и сами казались раскаленными до бела.
   Гай сощурился. Он плотно зажал веки, но свет всё равно просвечивал сквозь тонкие полоски кожи, он всё равно видел, даже закрытыми глазами.
   Бойцы в бурых шинелях расстёгнутых на груди сгоняли прикладами в кучу группы оборванных и грязных людей. Кто-то из пригнанных был ранен и благополучно истекал кровью, но пытался гордо стоять. Кто-то симулировал, падал в обмороки, в надежде, что его пощадят. Но солдаты лишь сильнее исполнялись отвращения и омерзения к ним. Они набрасывались на симулянтов и зверски избивали их коваными сапогами, до той поры пока не польётся по мостовой настоящая кровь.
   Спустя какое-то время их всех сгуртовали, словно овец, и оставили посреди кольца отцепления, состоявшего из цепи бойцов в островерхих шлемах с пентаграммами звёзд. Вскоре на эту же площадь стали подъезжать гужевые телеги крытые рогожей. От них сочился понемногу запах тления, и потому кто-то из бойцов брызгал на них марганцевой водой. С повозок сняли деревянные "Ежи" и мотки колючей проволоки, через несколько минут пленные оказались замурованными в колючей паутине. Охранники оставили строй и как кому угодно расположились вокруг. Стены домов не пропускали из степи ветра. Площадь накалялась сильней. Зелень газонов и деревьев вяла. Запах тухлятины становился сильней не смотря на марганец.
   Прошло ещё два часа. Отряду отцепления привезли канистры воды и горячую еду в баках-термосах. Тут же на подводе был медик. Он быстро осмотрел всех легко раненых, наложил аккуратные перевязки бинтами стерильной белизны, кому-то сделал обеззараживающие уколы. Тяжело раненых не было вовсе. Впрочем их всех почти сразу после боя погрузили на свободные подвозы и отправили в санитарный вагон бронепоезда, занявшего главный вокзал. На пленных медик даже не взглянул.
   Перевалило давно за полдень, а никто и не подумал дать заложникам хотя бы напиться. Оборванные голодные люди угрюмо сидели на своих свёрнутых в узел шинелях, сверкая из-под косматых бровей едва заметными днём угольками глаз. Кто-то из них лежал и трудно было понять мертв он или ещё дышит.
   Наконец началось какое-то движение, дело было уже к вечеру. Приехал гулко урча мотором бронеавтомобиль, выплюнул из зада какого-то субтильного комиссара в кожанке. Тот быстро о чём-то поговорил с командиром отряда, и в тот же миг проволочное ограждение было разобрано, живые пленные были отделены от умерших и умирающих. Тех взвалили на уже невыносимо смердящие подводы, а живые шли сами.
   Их вывели колонной на центральную площадь, где уже собрались на митинг согнанные горожане. В центре площади стояли три броневика с торчащими на них высокими древками алых знамён. На капоте среднего броневика стоял во весь рост Командир автороты, затянутый в лакированную кожу. Он снял шлемофон с вспотевшей головы и грязной паклей протирал блестевшую выбритую лысину.
   Вокруг автомобилей стояли солдаты и комиссары, на расстоянии пяти метров от их цепей выстроился пикет кавалеристов, всадники оттесняли горожан от автомобилей образовывая между ними свободное пространство, в это самое пространство и проехали восемь повозок. С них сорвали рогожи и запах разложение в один миг стал невыносим. Повозки опрокинули вывалив трупы на мостовую перед горожанами.
   - Можете разбирать! - громко крикнул командир, без помощи мегафона. Но горожане ещё пребывая в шоке от увиденного не спешили отыскивать среди мертвых своих родных, они просто молча уставились на эти начавшие гнить и распухшие от жары тела не в силах сделать хоть что-нибудь, многие отвернулись боясь увидеть своих среди трупов.
   Вдруг произошло нечто странное. Один из мертвецов поднялся было сбросив придавившего его собрата. Его вид был столь ужасен, что в тот же миг испуганные животные заревели, попытались убежать и сбросить всадников. Народ навалил на цепь сильнее пытаясь разглядеть воскресшего, но в этот момент раздался выстрел, и воскресший было мятежник вновь упал.
   - Я сказал разбирайте своих! - вновь проревел командир, - Делайте это быстрее! Пока ещё кто-нибудь не ожил!
   Раздались рыдания. Цепь кавалеристов стала менее плотной пропустив людей сквозь себя к наваленным кучей телам.
   Тем временем пленников выстроили неровной колонной между трупами и броневиками. На капот рядом с Командиром автороты поднялся ещё один военный. Он был одет в гимнастёрку песочного цвета и фуражку блином, козырёк которой едва прикрывал от солнца выпученные жабьи глаза. Этот человек, со звёздами командарма в петлицах, хищно оглядел несколько тысяч выживших.
   - Наша страна, наш народ были слишком долго больны. Поражены опухолью. Злокачественным наростом, пожиравшим соки здорового тела, работающего тела, работающего на благо всего организма! Но прошла Забытая война! Мы вскрыли этот гнойный нарост! Вскрыли и выбросили, как бесполезный паразитирующий орган! Как воспалившийся аппендикс! И казалось бы уже близко выздоровление и спокойная мирная жизнь, как вдруг выяснилось, что мы не полностью вытравили болезнь, она лишь ушла глубоко, затаилась, и вот теперь нарыв прорвался гноем! Вами!
   Это вы захотели крови! И это вы её получили! Это ваша... - тут он захлебнулся криком и ему пришлось замолчать, когда он отдышался, то продолжил просто и спокойно, - Пусть те кто были командирами и зачинщиками выйдут из строя, либо выведите и покажите на них сами, тогда все остальные будут свободны.
   Какое-то время толпа молчала, но вдруг кто-то закричал:
   - Я знаю зачинщика! Он тут. Он... - но вдруг он замолчал, толи споткнулся, толи... Впрочем он больше не вставал.
   - Ну что ж. Надеть противогазы! Приготовить гранаты с хлором! Целиться над толпой!
   У пленников от ужаса и изумления округлились глаза, они видели как солдаты быстро натягивали резиновые маски и заталкивали в торчащие из броневиков короткие стволы миномётов круглые жестянки похожие на консервы.
   Кто-то из пленников оглядывался на толпу перепуганных жителей, сплошь состоявшую из женщин и подростков. Наконец они не выдержали. Целая вереница потекла к подножью бронемашин. Едва они называли своё имя и сознавались в преступлении. Раздавался выстрел. Но всё же миномёты были разряжены.
   - Остальных связать! Они теперь все арестованы и будут доказывать свою верность клятвам Союза.
   Вдруг раздался неясный шум откуда-то из конца улицы. Пучеглазый командарм на полу слове запнулся и обернулся в ту сторону, пытаясь разглядеть происходящее. В ту же минуту несколько орущих тел пронеслось в воздухе и шмякнулись кто в кучу тел, кто на капот броневика, а кто просто на землю. Раздался хруст треснувших костей и матерная брань.
   Все тут же увидели двуколку запряжённую парой разномастных тварей, несущихся по площади. Солдаты шарахались в стороны от этой бешено несущейся тачанки, отгоняемые увесисто хлёсткими ударами длинного кнута. Окрик возницы и до предела натянутые вожжи в миг остановили на месте пару, взвившихся на дыбы, тачанка же по инерции продолжала лететь, описывая полукруг в заносе, едва не переворачиваясь, опираясь на одно колесо.
   Наконец она остановилась и гулко стукнула вторым по мостовой.
   - Не стрелять! - раздался зычный голос возницы, стоило щёлкнуть чему-то металлическому, похожему на оружейный затвор. В тот же миг длинный хлыст взвился змеёй и ужалил в руку одного из комиссаров, черный револьвер тут же выпал из окровавленной руки. В наступившей тишине отчетливо прозвучали слова молчавшего доселе пулеметчика:
   - Вас же просили не стрелять! - Он встал над своим мрачным оружием, сбросив с плеч бурку, похожую на чёрные крылья ворона. Одетый в серую гимнастёрку и ярко синие галифе с красными лампасами. И все тихо ахнули узнав его. А он наслаждался этим неизменным эффектом, каким он действовал на толпу своей славой. Как не крути, он был сыном бродячего артиста и умел выдержать театральную паузу.
   Тухачевский молча смотрел на это представление, незаметно перехватывая восхищённые взгляды своих же солдат, запоминая и отмечая про себя. Наконец он спросил у Чапаева:
   - Какого чёрта ты тут делаешь?
   - Да вось! Ноныче заехал я до родственников у гости. И шо же эть? Приходуть погань всякая, курей отбирають, хлеб отбирають, денег не плотють, бумажку плюгавую в нос тычуть и за шиворот из дому выкидывають! И это при таком то госте! - в толпе раздался одобрительный гул, народ зашевелился. Двое стрелков без команды тайком, незаметно взяли оратора на прицел, но Тухачевский замер не шевелясь. Он понимал что любое его движение может быть расценено как приказ на уничтожение. Будь перед ним кто другой, он бы незамедлительно приказал снайперам убить оратора и разогнать народ газовыми гранатами с хлором. Но перед ним был Чапаев. Герой на которого молилось пол армии, если его сейчас убить, то самого Тухачевского разорвут его же солдаты. Нужно быть осторожным!
   Но осторожности у Тухачевского не хватило, не в силах больше слушать этого деревенского выскочку он заорал на него:
   - Молчать, падла! Как говоришь со своим командиром? Я Командарм! А ты всего лишь комдив!
   - Тоже мне! А я и армией могу командовать!
   - Они мятежники! Белая контра! Ты понимаешь что эти люди убили законных представителей власти? А ты их поощряешь! Ты их к новому бунту подбиваешь! К новой крови!
   - Ты меня знаешь, - вдруг очень серьезно заговорил Чапаев, резко нахмурившись, - и бойцов моих знаешь. И то что иной раз такие вот, представители власти могут от них спокойно получить штыком по пузу. Потому как хуже всякой сволоты иной раз! А тут приходишь ты со своими головотяпами, чугунно-головыми!
   Хорошо уже погуляли! Хватит! Уводи своих людей! Ты уже достаточно навёл порядка. Ведь только это ты и умеешь делать! А как от Алебастрового города драпали, помнишь? Кто тогда армию вёл к победе?
   Последнюю фразу Чапаев зря произнёс, и тут же понял это, но было уже поздно. Он наступил на самую больную мозоль Тухачевского и тот уже клокотал от злости, готовый хоть без оружия броситься на субтильного Чапаева и разорвать его в клочья. Глаза командарма пылали огнём и языки этого огня вырывались далеко за пределы раскаленных зрачков, облизывая брови и скулы. Комдив попытался замять не теряя престижа:
   - Ладно извини, погорячился я! Тут уж знаешь никаких нервов не хватает, сам понимаешь. Ты же у нас человек образованный.
   Глаза Тухачевского не стали гореть красным менее ярко, но огня поубавилось. Тут Чапаев с помощью возницы вышвырнул на мостовую двух связанных Комисаров. Тухачевский сразу узнал командира автороты и начальника связистов. Чапаев же спокойно произнёс:
   - Они вломились в дом и попытались изнасиловать женщин. Думали, все мужчины в поле. Им не повезло, я остановился в этом доме на ночлег. Если бы ты не припёрся сюда со своими карателями, сегодня - завтра, и бунта бы как и не было! Они бы меня послушали.
   - А я не умею говорить, Василий. Зато умею наводить огонь артиллерии и жать на гашетку. Вот я и делаю то что умею, и то что нужно нашей стране, чтобы она в конец не развалилась. А ты чего хочешь? Чего ради уже пол часа тут передо мной распинаешься?
   - Людей мне отдай. Не надо их расстреливать, в шахты, или куда там ещё. Ты их мне отдай. Вот они родине и послужат.
   - В штрафные...
   - Не в штрафные. В мою краснознамённую дивизию.
   - Ты мне за них ответишь?
   - Я отвечу!
   С минуту командарм думал. Затем плюнул ядовитой слюной на асфальт и крикнул своему ординарцу: Оформи документы и мне на подпись. Списки и что там ещё? Главное списки проверьте. Затем обернулся к Чапаеву:
   - Много на себя берёшь, комдив. Смотри, а то как бы если не казаки с тебя голову снимут, так... Смотри!

2

   Чапаев не понимал, сегодня его спасло только то, что командарм в своей голове уже набрасывал планы ещё более тонкой и хитрой казни, для которой нужно было больше времени. Впрочем, сегодня он был победителем и народным заступником, и он наслаждался этим.
   Почти все списки без изменений были подписаны и утверждены. Те кто были спасены от каторги, вместо ядра и кирки, оказались прикованы цепями к винтовкам, но они этого казалось бы не замечали. Их наконец то отпустили по домам, под подписку. И они шли окружённые ревущими женщинами, плачущими от радости, что всё наконец то закончилось. Те же женщины, что шли молча, везли на телегах и тачках тех для кого тоже уже всё закончилось. Калек и увечных не было, вследствие давней военной традиции Совдеповцев.
   Город был отцеплен оставшимися отрядами карательных войск, был введён комендантский. На правах командира красной армии, Чапаев занял здание Дворца Советов под личную резиденцию. На время он стал правителем города и гарантом защиты жителей от карателей.
   Бронепоезд же Тухачевского поднял пары и отбыл дальше к следующему мятежному городу. Уже ночью можно было расслышать грохот на горизонте и всполохи огня в чёрном небе. А днём позже по земле из степей ветры пригнали едкие облака тяжёлого стелящегося зеленовато-желтоватого газа. От него трава теряла цвет и становилась белой. Мелкие животные надышавшиеся этой гадостью надрывно пытались выкашлять собственные лёгкие. К счастью, ветер пригнавший сюда эти облака, так же быстро унёс их дальше в бескрайние степи. Хотя в балках и погребах эта гадость задержалась надолго.
   Другому городу повезло меньше, в нём не жили родственники ни одного красного командира, для него не нашлось защитника. Впрочем новостей оттуда не приходило, как хороших, так и плохих. И в этом была хоть какая-то надежда.
   Но вот неделя и окончилась, и практически без происшествий. Милиция города и народные дружины были восстановлены в правах и приступили к охране порядка. Присланный из Города Солнца комиссар с группой Чрезвычайной Комиссии, возглавил их и поручился за лояльность горожан. В воскресение комиссар собрал митинг, на котором, для украшения, присутствовал Чапаев со своим возницей Исаевым.
   Комиссар объявил, что Центральный Совет даёт горожанам второй шанс влиться в наше славное молодое государство под алым знаменем свободы. Власть снова передаётся совету городских депутатов, подотчётному ему, то есть комиссару. И что с понедельника все оставшиеся в живых и не подпавшие под принудительный призыв обязаны вернуться к работе. А поскольку таковых было не более двух третей, ожидались массовые повышения. И тут же новоиспечённых начальников, начхозов, и председателей поздравили и кое-как наградили.
   Чапаев Произнёс длинную и мало связную речь, в которой пообещал защищать простых людей от всего и вся, и сулил огромные богатства и славу тем кто будет сражаться на его стороне, призывая к почти не прикрытому грабежу и делёжке. Однако именно это конкретное предложение отобрать у зажравшихся и поделить между бедными было воспринято наиболее восторженно.
   К концу митинга тревога и горе конечно оставались, но они были слегка сглажены, самую малость, осознанием того, что завтра начинается обычный день.
  

3

   В утро понедельника Гай поднялся тяжело. Раненая голова продолжала гудеть не смотря на холодные компрессы и обезболивающие смешанные с самогоном. Он не мог спать уже три ночи подряд с того самого дня как всадник на колючем демоне рассёк ему темя. Одно радовало, несмотря на бессонницу Гай не испытывал усталости, словно бы полученная травма принеся боль взамен отняла необходимость в самом сне.
   Он потянулся к бутылке и только сейчас услышал, что в дверь его комнаты настойчиво стучат и по-видимому уже давно. Он быстро позавтракал рюмкой водки зажевав её пучком жухлой зелени и пошёл отворять.
   - Военный комиссариат! Откройте! - раздавалось из-за фанерной перегородки. Наконец Гай провернул ключ и распахнул двери.
   - Мы за вами, собирайтесь! Только быстрее! Тут ещё полно таких же.
   - А что с собой брать?
   - Всё что унести сможешь. Одежду летнюю, зимнюю, бельё, посуду, матрас, одеяло. И поесть не забудь, пока до места не доберёмся кормить не будут.
   Оглянувшись на своё жилище, Гай убедился что всё его имущество аккуратно точка в точку укладывается в приведённый список. Через минуту он был готов и вышагивал по спящей улице в паре с каким-то невысоким молодым пареньком лет двадцати, с виду бывшим студентом.
   - Гай, - буркнул он протянув омозолелую ладонь соседу.
   - Капец - ответил студент, и тут же удивлённо посмотрел на Гая. Тот просто взорвался смехом услышав фамилию, и продолжал противно хихикать. Утирая выступившие слёзы.
   - Куда нас поведут? - поинтересовался Капец у проходившего рядом вахмистра.
   - В степь, - многозначительно ответил тот.
   - Зачем?
   - Увидишь, пацанчик! И куда и зачем! - усмехнулся вахмистр, - Топай, ты теперь с Чапаевым воюешь! Скоро все вы домой героями вернётесь. В золотых орденах! За каждый орден по десять рублей в месяц, это можно жить и вообще не работать.
   - А сколько служить-то?
   - Семь лет. Но если получаешь нашивку за ранение, на год меньше. Семь нашивок и катись домой.
   - Семь лет! Это ж почти пол жизни!
   - Твоей разве что! Молодой ещё! Как время пролетит и не заметишь.
   - А если убьют?
   - Не каркай, шкет! А то останешься молодым! Ха!
   Колонна призывников медленно огромным слизнем тянулась по улочкам, вбирая по пути маленьких слизняков, и верно пробираясь к выходу на степное шоссе. Через четверть часа голова пешего строя показалась выходившей из черты жилого массива. Теперь мимо бредущих медленно проплывали тонущие в сумерках силуэты саманных и кирпичных домиков под шиферными крышами, тёмные тела садовых деревьев в окружении зелёных заборов, илистые стоялые канавы, поросшие высоким камышом.
   Дорога шла под уклон вниз, и чем ниже спускались рекруты, тем болотистее становилась местность. Мелкие заросли камыша перешли в настоящие дебри. Окрестности заполнились мелодичными трелями тысяч лягушек.
   Внезапно жёлтые стены камыша очень резко сменились чернотой выгоревшего болота. И в заплесневелой стоячей воде тухло попахивали редкие забытые полузатопленные тела.
   - Я был здесь тогда, когда они подожгли камыш, - шепнул Капец соседу, - мы думали, тут-то им и напороться на рукопашную, в чащу полезут цепью - мы их тихо и... А они бутылками запалили с одного края. Мы от огня побежали и прямо на штыки. Как зверей загнали. А ты где был?
   - На северном. Там степь голая, ветер пыль в глаза швыряет, вот и проморгали.
   - Понятно, - произнёс Капец и снова оба надолго замолчали.
   Тем временем обгорелое болото сменилось травой, дорога стала подниматься, равно как и алый диск солнца на востоке. Он медленно выплывал в трепещущем мареве густого воздуха, словно кровавый стяг Совдепии. Рекруты вышли на хорошо укатанную гравиевую дорогу, ровную как стол и местами даже покрытую асфальтом.
   Тут степь задрожала, разнося странный гул вибрирующим эхом. Через секунду из-за высаженных близь дороги деревьев показались колесницы запряжённые тройками. Разномастные звери степей выгибали свои шеи в разные стороны, и лишь центовой глядел только вперёд несясь и уводя за собой пристяжных. Они напоминали трёхглавых церберов впрягшихся в ярмо тачанки.
   Тройки понукаемые звонкими кнутами возниц легко тянули летящие двух и четырёх колёсные возы, на отличных упругих рессорах. Рядом с козлами, опираясь на обшитые железом борта стояли заряжающие и пулемётчики - ядро войска. Возница и заряжающий были обязаны беспрекословно подчиняться приказам свого командира, поэтому именно их, а не возниц называли - "правящими колесницей"
   Во главе этой стремительной силы красовался Чапаев в чёрной бурке, развевающейся у него за плечами. На самом деле Чапаев плохо держался в седле, и садился верхом только по необходимости, но на тачанке он смотрелся как высеченный в граните колосс. И он не упустил возможности впечатлить этим зрелищем своих новых солдат.
   По сравнению с тяжеловесными дизельными броневиками тачанки были богами скорости, и уж конечно своим размером и вооружением они многократно превосходили кавалерию. Комдив знал как и чем вызвать восхищение.
   Описав несколько кругов вокруг не перестававшей идти колонны, тачанки постепенно сбавили скорость, похожие на огромных горбатых рогатых псов животные перешли на шаг. Они выстроились по бокам от пешего строя и продолжали путь на одной скорости, ибо скорость отряда равна скорости самого медлительного бойца. Но вскоре по приказу Чапаева, колонна разбилась на несколько взводов, и каждый пошёл своим путём, а тачанки умчались в степь.
  

4

   - Такь! Значить, ты просто взял и отпустил с миром несколько тысяч мятежников? Ты! Ты, тот самый кто не раз травил бунты газовыми бомбами и обливал врагов бензином! Просто взял и отпустил! Ты что? С дубу рухнул? Или и впрямь решил, что я такой дуракь, чтобы поверить в эту чушь? - Троцкий вальяжно затянулся дымком тонкой папиросы. Он смотрел затуманенным взором сквозь стёкла пенсне на непробиваемо спокойного Тухачевского. Ему нужно было отдать должное. Чрезвычайно жесток, особенно к слабым, невероятно злопамятлив и мстителен, эгоист, но при этом не трус, совсем не трус, как обычно бывает с кровожадными людьми. Троцкий видел сотни таких вот карателей и мясников, но все они были на самом деле жалкими и никчёмными трусами, часто дураками. Троцкий думал, что знает таких людей, умеет их понимать и управлять ими, но Тухачевский выбивался из этого правила. Он был редким и ужасающим исключением. Ужасающим, потому что сочетание непоколебимой отваги и гибкого ума со злобой вурдалака воистину демоническое.
   Вагон поезда мерно покачивался в такт движению, колёса отбивали усыпляющий ритм. При свете керосиновой лампы вагон штаба казался облитым чернилами из растворённой нефтяной сажи.
   - Вы Демон! Демон, Михаил. И я не верю, что демону не чуждо милосердие, потому как оно даже мне чуждо! А я не такой уж и дьявол!
   - Вы не дьявол, вы хуже! - медленно твердо произнёс командарм, - вы князь дьяволов!
   Троцкий нервно усмехнулся:
   - Так что же там было на самом деле?
   - Там был Чапаев.
   - И он вас остановил?
   - Остановил.
   - Почему?
   - Потому, что из пяти моих дивизий две требуют, чтобы ими командовал Чапаев. Потому что все дезертиры бегут к нему. Потому что он народный герой.
   - Вы завидуете его славе?
   - Нет!
   - Но всё же вы ему завидуете. Ведь он не смог закончить элементарные курсы командиров. Абсолютный бездарь и лентяй, во всём где нужно учиться по правилам и упорно. Но талантлив сукин сын. А Ты нет. Ты свое умение добывал в академии, в книгах, на поле боя. А он наплевав на всё правила тактики и стратегии, каким мы пытались его научить, идёт и разбивает на голову наших врагов.
   Зато ты - мастер подавлять восстания. А значит, если Чапаев взбунтуется ты победишь его. Скажи, победишь?
   - Если мои войска останутся мне верны...Раздавлю как червя сапогом!
   Троцкий посмотрел исподлобья в выпученные жабьи глаза Тухачевского. Ему нравился Командарм, он был не обычен, не зря он выдвигал Тухачевского в армейской иерархии. Буденный не сравнится с ним, тот просто рубака, а этот.
   - Кстати, у Будённого с Чапаевым хорошие отношения. Может, хватит тебе мучаться с таким подчинённым? Глядишь о них дела лучше пойдут.
   - Чапаев и Буденный в хороших отношениях именно потому, что Будённый не начальник Чапаева. А вот если Чапаев будет начальником Будённого...
   - Нет! Это нас категорически не устраивает! Будённый не вникает в суть, зато делает что ему говорят, и никуда не лезет, куда не должно. Он хороший командарм.
   - Нам нужна война.
   - Что?
   - Без войны, Чапаев опасен, ему негде добывать славу и позёрствовать, он без этого не может. Нам нужна война с Белым Орденом.
   - Белый Орден сейчас занят другими делами. Они конечно спят и видят, как перевешать нас всех. Но к войне они пока не готовы, как и мы. Чего ради, они начнут боевые действия?
   - Ты же сам сказал. Спят и видят. Значит начнут. В общем, с новыми зеками, у меня теперь достаточно людей и ресурсов. Я отправляюсь в экспедицию в Заброшенные Земли. А Чапаев с Будённым пускай пока обескровливают наших врагов. К тому времени, как я вернусь с новыми технологиями, новыми машинами и оружием, у меня будут силы раздавить их всех, а у них сил не будет.
   Обшитый бронёй состав надрывно изрыгая излишки пара плавно катился по блестящим в лунном свете рельсам. Он уносился на север, пряча в своём нутре двух самых могущественных людей этого мира. Троцкий закрыл глаза, ему снились грёзы...

5

   Солнце раскалило пустынную степь. Небо бушевало переливами огненно красных облаков. В их разрывах проносились винтокрылые машины плюющие друг в друга воспламеняющиеся свинец и ртуть. Они загорались и взрывались ярко оранжевыми звёздами, светя с минуту и гасли, оставляя едкую черноту. С неба падали пылающие болиды, запущенные на орбиту далеко от этих мест огромными катапультами.
   Они падали на землю, почти никогда не попадая в цель, но ужас вызываемый ими с лихвой оплачивал затрачиваемые на это усилия. Посреди этой горящей равнины залитой жидким металлом и камнем медленно двигались тысячи людей, покинувших бомбящиеся города, стремясь укрыться в защищённых убежищах. Монарх с глубоким вздохом отошёл от окуляров стереоскопа. Генерал подошёл вплотную к правителю и шепнул на ухо:
   - Ваша семья теперь в безопасности. Через шесть часов последние члены смей офицеров и служащих будут расположены в бункерах и пределах белого города.
   - А остальные жители Города Солнца?
   - Их уже больше половины, этого вполне достаточно...
   - Достаточно для чего?
   - Для нормального продолжения нашего государства! Ваша светлость!
   Монарх вновь взглянул в далёкую степь. Он видел обозы женщин, чьи мужчины сражались на ненужной им войне, видел их детей.
   - Не бывает достаточно выживших! Если мы погибнем, то все вместе, если спасёмся...
   - не спасётся никто. И война не кончится никогда! Чёрное ядро уже приведено в готовность.
   - Что? Кто приказал?
   - Я, ваша светлость!
   - Да как ты посмел! Я, Я снимаю с себя всякую ответственность!
   - впрочем как и всегда - подумал про себя генерал. Он знал, что ради победы в такой огромной войне и жертвы должны быть огромными. Вот только жертвовать нужно чем угодно и кем угодно, но только не собой, и не своими людьми. А что касается других... Скатертью дорога. Мы будем чтить их как героев, возведём монументы и памятники, будем клясться, что никогда не забудем. А потом... Забудем. Забудем и их, и тех кого они победили, и саму войну. Она так и останется забытой никому не нужной войной. А после мы будем смеяться над этими смертями, вспоминая павших героев, и будем называть их подлецами и трусами. И называть их так будем мы, те остались в живых пожертвовав ими, ради себя. Внутренне генерал рассмеялся.
   - Готовность Чёрного Ядра - двенадцать часов. Толщина свинцовой стенки сорок семь сантиметров, скорость испарения свинца с поверхности двадцать грамм в минуту и ускоряется...
   Через двенадцать часов всё будет кончено, и даже народ, с которым мы воюем, будет забыт! Двадцать миллионов своих граждан и сто миллионов вражеских жизней, это приемлемая цена будущей счастливой жизни в земном раю. Ради будущих поколений, будущих в достатке и вечном мире.
   А что до тех других. Они будут яростно сражаться до последней нити нерва в мозгу, ради своих семей за спиной. Мы бросили в бой не просто армию, а целый народ! И это оказался самый эффективный тактических ход, со времён начала войны.
   Тем временем армейский обоз прорывался сквозь вспаханные огнём и молниями степи, таща на раскалённых цепях словно воздушный шарик огромную свинцовую сферу. Она непременно пыталась вырваться в небо, но сотня каторжан яростью смертников удерживала её у земли.
   Огромного роста тюремщик погонял их длинным витым кнутом, зажатым в левой руке.
   - Шевелитесь, сучьи дети, шевелитесь! Мрази подколодные! Я вам покажу, как филонить у прапорщика Троцкого! Я вам покажу, кто такой Николай Троцкий, офицер царской тюремной службы! Вперёд твари! Лейба, чего вылупился, впёрёд, торгаший сын!
   По мере приближения к полю боя Прапорщик Троцкий скинул серую шинель и оказался в белоснежном мундире, с золотыми пластинами погон и сияющими серебром наплечниками, газырями чекменя, окладом огромного кинжала на поясе. Тут он выкинул кнут и протянул конец длинных прямых ножен заключённому Лейбе.
   - Держи. Это последний приказ который ты получаешь как раб.
   Лейба схватился за край ножен, и в тот же миг Троцкий рванул на себя длинный тонкий клинок палаша. Прапорщик взялся правой рукой за рукоять белой кожи, а ревой за не наточенное основание клинка, для удобства обмотанное золотым мягким шнуром. Держа так палаш, на манер двуручного меча, он повернулся к каторжанам.
   - Всё, мать вашу! Бегите! Бегите куда хотите, суки! Вы свободные люди!
   И с этими словами он повернулся к ним спиной, высоко поднял меч над головой и кинулся в сторону битвы. Ошалевшие рабы наконец побросали жгущие руки цепи и бросились в разные стороны. Лишь Лейба остался около свинцового шара. Он не знал куда бежать. Будучи чуть более образованным нежели другие заключённые, из разговоров Троцкого он понял - бежать некуда.
   Сейчас он сидел, плакал и ненавидел всех тех, кто обрёк его на эту пытку ожидания смерти, и лишь один образ придавал ему мужества. Лейба взглянул на врубающегося в строй врага Троцкого. Тот не знал ни страха ни жалости ни к себе ни к другим. И смерть его не пугала, он наслаждался уже ставшим не нужным насилием, и презирал сам ад, в котором был толи тюремщиком толи арестантом.
   В этот миг Лейба пожалел, что он не таков, как бы он сейчас хотел быть тем прапорщиком. Да почему только сейчас? Будь он таким же, только лишённым этой дурацкой жажды выполнять никчёмный долг перед другими. Он Лейба с его умом мог бы править миром! Но видно природа специально так сбалансировала свойства человека, чтобы каким бы сильным он не был. Он всегда оставался слабым.
   И вот шар поднялся высоко и последняя тонкая плёнка свинца превратилась в ядовитый газ. Ртуть обволакивавшая ядро как подушка воспламенилась сине-зелёными всполохами превратившимися в чёрно-фиолетовое пламя. И наконец оно погасло. Оставив только абсолютную черноту. Казалось даже свет был притянут внутрь её, какой-то силой. Мгновенно, даже тени стали какими-то осязаемыми, плотскими. И всё стало замедляться, каждое движение, словно воздух становился в сё более плотным. И сложнее было преодолевать его сопротивление.
   Лейба поднял руку, она пошла туго. Как сквозь пластилин. Сил больше не было. Разум казалось, был задурманен. Это какой-то злой морок! Он вдруг увидел. Как среди замершей словно замороженной природы, его собственная тень поднялась от земли, словно вставший человек.
   Эта тень была почни осязаема, и она говорила с ним:
   - Не бойся, это состояние продлится вечно. Ты не успеешь умереть, хотя, для тех кто смотрит со стороны, уже кажется, что всё давно прошло. Они видят только руины и чёрный снег покрывший хлопьями ваши степи.
   - Но почему всё замерло?
   - Это время ускоряет свой бег. Чем быстрее оно летит, тем медленнее ты его ощущаешь. Это потому что ты видишь всё со стороны.
   - Кто ты?
   - Я твоя тень, твой демон. Нас здесь очень много, в этой степи. Мы живём здесь дольше, чем люди, мы древнее богов, разрывающих этот мир.
   - Но богов нет!
   - Возможно, я сам то этого не знаю. Как и ты. Я могу только верить.
   - Почему я тебя вижу?
   - Это всё Чёрное Ядро, оно дало мне это подобие плоти. Оно же отнимет плоть у тебя, оно поменяет сущее местами, не разрушая и не созидая. Но вам-то со стороны кажется иначе.
   - А ты можешь мне помочь?
   - Как?
   - Я не знаю, спаси меня?
   - Зачем?
   - Ты же хочешь обрести плоть? - тень замолчала, похоже Лейба угадал, что следует предложить.
   - Я могу помочь тебе пережить Чёрное ядро, точнее, я могу спасти твоё тело. Но тогда мне придётся убить твою душу.
   - Не велика потеря. Душа тоже смертна. Сохрани мне лишь моё сознание.
   - Это я могу, пожалуй. Так подумай хорошенько, готов ли ты полить кровью союз с собственной тенью, подумай хорошенько, может ты просто сошёл от страха с ума и я твоя галлюцинация? Всего лишь бред?
   - Я согласен на этот союз.
   - Хм, - тень словно улыбнулась, как рак отшельник и ядовитый полип срастаются в едином теле, образовывая новое существо, так и мы с тобой, и весь твой народ... два сознания в одном теле, но одна душа, и тот кто окажется сильнее будет хозяином, а тот кто слабее, придатком его, и жить будут оба в симбиозе демона и плотской твари.
   - Я согласен! Я согласен на этот союз...

6

   Внезапно Троцкий проснулся, он с минуту глядел в зеркало яростно алыми пылающими глазами, ему даже показалось, что сквозь его черты проступило другое существо. Он в ужасе старался погасить это пламя в своих глазах, и наконец оно ослабло. В зеркальной глади отражалось его привычное лицо.
   - Нет парень. Я сильней. Я правлю колесницей! - и с этими словами он снова уснул.
  
  

Безымянные могилы

  

1

   Отряд рекрутов шёл уже второй день, минуя города и селения, пустошами. Вне города многие из них были впервые, и многие не представляли как на самом деле выглядят совдеповские степи, особенно там где их коснулось чёрное ядро.
   Пустая голая земля. Почва истолчённая в пыль. Ветер поднимает её вихрями, швыряет в глаза, уши, носы. В этой пыли прячутся острые осколки, будь то стекло или металл, неосторожный шаг каждый раз приносит новую рану. И с каждым часом хромых становилось всё больше. Шипастые твари всадников беспокойно заёрзали под сёдлами, почувствовали кровь, и тут же кавалеристы привычным движением били кручённым из провода кнутом между шейных шипов, рассекая плоть, прямо в нерв. Звери бешено взвывали и опадали. Успокаивались. Поднимались аморфными, словно кастрированные, но это состояние длилось не долго. Щелчки кнутов и нагаек раздавались снова и снова. Рекруты пугались истошных криков со всех сторон, пугались сделать шаг, но продолжали идти.
   К полудню второго дня ландшафт начал меняться. Здесь стало больше оврагов и приторно гнилостно пахнущих луж, поросших камышом или цветущих под солнцем. Из пыли стали подниматься глинистые холмики, корявые мёртвые деревца. Целые рощи с чернеющей под дождями корой, изъеденной жуками. Тут ветра сразу стало меньше. И из почвы проступили потрескавшиеся бетонные плиты дороги.
   Путники ободрились. Наконец дорога пошла легко. А вскоре сбоку на небольшом удалении все увидели огромное болото, точнее сначала почувствовали запах, а потом увидели. Оно расположилось посреди самой большой рощи при жизни бывшей вишнёвым лесом. Тут пыль превратилась в топкую грязь кишащую всевозможной насекомой живностью, червями, личинками, земноводным зверьём. Комары и мошки поднялись тучами и стремительно атаковали будущих солдат, в прочем не всех, от тех чьи глаза сразу же после укуса вспыхивали углями, они быстро отставали, или же не убоявшись впивались в них и тут же падали замертво сожжённые маленькими всполохами огня вырывавшимися из прокушенных ранок.
   В центре болотца из огромной прозрачной лужи торчал бетонный остов какого-то фундамента. Камни и осколки бетонных плит, обломки кирпичной стены устилали путь к нему, поднимаясь над водой и топью. Из самого же остова выходила большая гнутая и измятая труба. Она проржавела почти везде, кроме промытой вытекающей из неё струёй борозды. Эта вода искрилась чистотой и её холод был виден глазу.
   - Отряд вольно! Можете пить! Располагайтесь на привал!
   Правда после этой команды толпа не бросилась к трубе. Все слишком устали, и медленно пошли к воде, а кто-то улёгся на нагретые солнцем плиты, чтобы отдохнуть. Тем не менее самые молодые и не израненные уже прыгали с камня на камень, подбираясь ближе к источнику.
   Капец был позади десятка молодых и здоровых парней, некоторым он едва доставал носом до груди, и потому даже не старался протиснуться вперёд. Те бугаи без разбора скакали по не очень устойчивым островкам, Капец же осторожно переступал с камня на камень иной раз пропуская кого-нибудь вперёд себя. Вдруг один из первых соскользнул с шаткого мокрого кирпича и свалился в холодную лужу. Тут оказалось довольно глубоко и он с головой ушёл под воду, но тут же вынырнул, его словно выбросило что-то упругое, а вода вокруг окрасилась кровью. Все увидели, что из его бедра торчит толстый кусок ржавой проволоки.
   Капец по своей природе рванулся к парню на помощь, но что-то внутри удержало его на месте. Он замер и стал смотреть.
   Тем временем ещё двое парней попытались спасти товарища, один осторожно спрыгнул в воду и стал поддерживать раненого, так чтобы снять его с арматуры, второй стоя на островке бетона тащил пострадавшего на себя. В этот момент что-то шевельнулось в мутной грязи и словно бы соскользнуло в воду, в следующий миг тёмно-зелёное блестящее слизистое тело вынырнуло из кровавой лужи ухватив в своей круглой пасти сразу троих.
   - Мать! Пиявка! - заорал с берега командир, он сунул ладонь в карман и быстро достав горсть патронов швырнул их красноармейцам, - пристрелите эту гадину.
   Бойцы резво защёлкнули затворы винтовок. Но оказалось, что попасть в трёхметровую жирную пиявку не такая уж простая задача. Она извивалась своим слизнеобразным телом, заглатывая добычу, причём очень резво. Даже когда пули попадали в цель, они просто вязли в желе её тела.
   Люди стремительно бросились от болота к берегу, распихивая друг друга и сталкивая в воду и трясину. Лишь Капец остался на месте. Он продолжал стоять, даже не потому, что боялся, просто кто-то внутри советовал ему. Так будет лучше. Тем временем стрельба прекратилась. У бойцов кончились патроны и командир в прямом смысле метал глазами искры. Казалось ещё немного и огонь пойдёт у него изо рта.
   На берегу собралась толпа любопытных, они мешали убегающим и подталкивали солдат ближе к болоту. Гай оказался впереди, и сразу же увидел соседа - Капеца одиноко стоящего посреди водной глади на маленьком камушке, перед возвышающейся громадиной хищной твари.
   - Он уже присягал бесу? - спросил командир, указывая концом шашки на паренька.
   - Вроде нет, - ответил Гай.
   - Черт! Ещё один труп, - злобно прошипел комвзвода.
   Капец же спокойно балансировал на камне, держа в одной руке эмалированный бидон, а в другой флягу зелёного стекла. Хищный же - слепой слизняк, уже запихнул троих бедолаг в свою утробу достаточно глубоко и стал пробовать влажный воздух тонкими усиками поросшими вокруг его круглой пасти. Он наклонился над Капецом, и тот смог увидеть, что зубы у твари растут не только вокруг рта ими покрыта вся глотка и нутро шлангообразной гадины.
   Капец замер, он понял, что звук и движение быстро выдадут его, но запах также говорил зверю о его местоположении, впрочем довольно смутно надо полагать, раз погоныш медлил с броском. Зверь поднимался над водой, нависал над парнем, явно готовясь напасть сверху.
   Капец оглянулся назад - не доходя двух сантиметров до поверхности из дна торчала длинная, прямая рельса, островка не было. Островок был слева, но весь усеянный торчащими острыми прутами проволоки и арматуры. Тварь сузилась внизу и набухла ближе к пасти перевесив на одну сторону, прицелилась, замерла... Рывок!
   Капец прыгнул. Но не на остров, как кричали ему с берега. Он прыгнул назад. Чуть-чуть в стороне от опасно торчащей рельсы. Пиявка устремилась за ним слепо напарываясь на кусок металла, разорвала себе губу и застряла. Попыталась сползти с рельсы, не получилось, стала бешено извиваться во все стороны, баламутить воду и поднимать огромные брызги.
   С берега все видели лишь парная упавшего в воду и настигнувшую его тварь. Её беснование они приняли за расправу над парнем, но когда она вдруг затихла и по воде поплыли тёмные мутные пятна из жижи заменявшей ей кровь все с удивлением подались вперёд. Вскоре Капец вынырнул почти у самой трубы и первым взобрался на остов фундамента. Он был ещё в ужасе и страх не хотел отпускать его сердца, но чёрт возьми, он был горд, и рад, что послушал кого-то кто сидит у него в нутре.
   Парень стал под ледяную струю, смывая грязь, и жадно напился. Когда первые из его отряда, кто снова пошли за водой, едва прошли половину пути, он уже наполнил все свои фляги и осторожно, стараясь не рисковать с камушка на камушек возвращался на берег. Двое старшин гоняли с десяток рекрутов вытаскивать из воды и трясины тех кого в панике спихивали товарищи. Вытащили всего семерых, живыми - пятерых. Один парень утонул в болоте. Один напоролся под водой на острую разорванную трубу и умер почти мгновенно.
   На берегу Капеца поджидали старшина и командир. Оба с виду веселые, но парень подошёл к ним с опаской. Старшина предложил закурить, Капец отказался. С минуту трое стояли молча, и вдруг ни с того ни с сего, комвзвода зарядил увесистую оплеуху парню. Тот ошалел, по его лицу было видно что он в бешенстве и бессильной сдерживаемой злобе, обиде, да только вот глаза его остались холодными мокрыми и блестящими. Ни искорки огня. Даже кровь в жилках не проступила на белках. Комвзвода хмыкнул себе под нос:
   - Не присягавший. Молодец. За ухо извини, проверить надо было. Скажи, фокусу такому научил кто, али сам дошёл?
   - В книге вычитал, - жёстко ответил, обиженный Капец
   - Грамотный, значит. Мать... Молодец. Книги это хорошо, кем работал раньше?
   - Учился в институте.
   - На кого? На врача?
   - Да нет. Кожевенника-технолога.
   - Жаль. Лучше бы на врача. Ну ладно, просушиться бы тебе надо. Спички то небось промочил? Вот держи - командир протянул на ладони блестящую винтовочную гильзу с хитрым устройством на конце, он чиркнул ребристым колёсиком и из прокопчённого отверстия появилось пламя. Капец принял зажигалку и сдержанно поблагодарил.
   Когда командиры отошли от него, парень услышал, как кто-то крикнул его фамилию. Он обернулся на звук и увидел Гая сидящего около уже дымящейся кучи сушняка, и машущего ему рукой. Капец подошел к костру и стал сбрасывать с себя промокшую одежду.
   - Чё они тебе говорили?
   - Похвалили, зажигалку подарили.
   - А били за чё?
   - Хрен их знает. Больные они какие-то.
   - Это не болезнь, смотри на меня, - Гай поднёс голую руку к огню, почти касаясь пальцами пламени. Его зрачки тут же вспыхнули красным, - Это демон которому ты присягал, точнее как раз ты похоже ещё не присягал. А значит до сих пор, ты не вступал ни в какие совдеповские организации, не вступал в кровавый союз. Но при этом ты убил зверо-демона, а они его даже не поцарапали. И это притом что ты не обладаешь силой своего беса. А представляешь какое будущее тебя ждёт в красной армии, после присяги, да ещё если твоим демоном окажется не хилый бес, а какой-нибудь вурдалак?
   - И что? Чем сильнее демон, тем сильнее я?
   - Конечно!
   - А чего же тогда всем не привить какого-нибудь дракона или призрака?
   - Всем? Да тут есть момент. А ты с ним с этим призраком справишься? Или сожрёт он тебя? Вон видел пиявку. Думаешь это животное? А хрен! Это такой же красноармеец когда-то был, когда-то был человеком, а стал мразью и людоедом. И это ждёт всякого, кто откусит больше чем в глотку поместиться.
   Капец оглянулся на жирную трепещущую тушу, торчащую из воды. Красноармейцы вспарывали ей брюхо и доставали полуживых израненных бойцов, двое всё ещё дышали, хотя и были сплошь покрыты ранами от тысяч зубов. Капеца передёрнуло, толи от отвращения толи от холода. Он отжал мокрую одежду и плотнее придвинулся к костру. Гай достал из карманов две большие кортошины и закопал их в пепел. Потом извлёк сухарь ржаного, высушенный из корочки, разломил пополам и протянул кусочек Капецу.
   За их спинами кавалеристы закатывали трупы в брезент и кидали на спины шипастым тварям, как яблоки на ежа. Их повезут до места назначения. На штыках пиявка была вытащена на берег. Комвзвода осмотрел её мясо, понюхал, попробовал языком:
   - Освежёвывайте! Сегодня и закоптим. Думала, сука, нас съесть, а вона как оно повернулась! Объявляйте ночёвку, до утра здесь отдохнём!
  

2

   Не успел Капец уснуть, как тяжёлый сапог старшины больно ударился об его зад. Рекрут подскочил, и тут же попался в широкие загребущие лапы своего командира.
   - Тихо, грамотный, не пужай народец. Пошли.
   Капец оглянулся. Было уже темно. В вырытых подальше от рощ ямах ярко пылали костры, некоторые уже дымились, чёрным густым, и над ними на деревянных прутах коптились очищенные ломти мяса. Рядом с кострами сидели бойцы и ножами вычищали кожу твари. Капецу стало дурно.
   - Кожевенник! ...мать! - усмехнулся старшина.
   Гая нигде не было видно. Он наверное собирал в роще дрова и листья для костров. Тем временем они подошли к группе бойцов и рекрутов. Их возглавляли комвзвода и фельдшер. По крайней мере у него на шинели красовался значок медработника. Тут же на носилках лежали раненые пострадавшие днём. Когда все сошлись, отряд молча поднялся, подобрали раненных и молча пошли куда-то в обход болота. Шли быстро по гаченной тропе через черный светящийся гнилушками лесок, и вдруг остановились упершись в поросший зелёными кустами холмик. Кто-то раскидал ветки, и Капец увидел огромные стальные двери. Они были не заперты, но двое крепких бойцов с трудом отворили их.
   За ними оказался пологий ступенчатый спуск в тёмный бетонный коридор. Пошли медленно, один за одним. Сырая штукатурка то и дело падала на голову и за шиворот, воздух становился невыносимо прогорклым. Наконец ступени кончились, и началась плоская прямая площадка. В кромешной тьме ничего не было видно, но командир вёл отряд уверенно.
   Впереди показалось желтоватое свечение. Отряд направился к нему. И наконец люди вошли в освещенный зал. Воздух моментально из затхлого превратился в свежий. Желтоватый свет исходил от маленьких стеклянных колбочек наполненных ртутью и каким-то газом. Они были вмурованы в стены над пустыми пыльными стеллажами.
   - Пришли! Ложите раненных! - сказал старшина.
   - Кладите, - поправил ком взвода.
   Раненных положили прямо на полки, благо они были прочные и имели откидные бортики, так что больные не могли случайно упасть. Капец заметил, что здесь было тепло, от труб подвешенных под потолком чуть ниже кабелей. Трубы исправно монотонно гудели.
   - Что это за место, - спросил он шёпотом у старшины.
   - Хранилище. В довоенных имперских руинах они часто встречаются. Тут много чего полезного можно найти, чего уже и делать разучились. Вон смотри в углу стоят банки. Консервы небось, - старшина подошёл к ним украдкой, поманил Капеца, - глянь, этой банке девяносто три года, свиная тушёнка. Под чё спорим, что я её сейчас открою а она свежая?
   - Не ты а я, открою, - крикнул на ухо подкравшийся сзади фельдшер, и выхватил банку, - еда для раненных и мед персонала! Вам и червяк копчёный сойдёт!
   Он собрал в охапку все банки и пошёл с ними к противоположной стене.
   - А больные у тебя чай с голоду не помрут? - зло спросил старшина.
   - С нашим Ванькой, голод для них не самое страшное, - усмехнулся один из кавалеристов, - он же у нас кроме как подорожника и спирта других лекарств не знает.
   - Да просто нету ничего другого! - оправдался тот.
   Капец увидел жестяную никелированную коробочку мед комплекта, на одной из полок, он открыл коробочку, в ней на стерильно белой марле лежали стеклянный шприц и с десяток ампул морфина. Он принёс мед комплект фельдшеру.
   - Шо это? - Спросил тот, разглядывая ампулы.
   - Морфин, обезболивающее, ну раненным колоть, - пробормотал Капец удивляясь, что приходится ему объяснять мед работнику как этим пользоваться.
   - И куда колоть? В попу?
   Тут командир разразился гоготом. Он обернулся к фельдшеру.
   - Да ладно, - усмехнулся мед работник, - это я шучу, больных пугаю.
   - Это ты не больных, Иван, это ты меня пугаешь. А сдаётся мне, когда у меня чирьи на заду вскочили и ты заставил меня их своим говном мазать, это тоже твоя шуточка была?
   - Да как же? Товарищ командир! Это же известный способ! Вон, вам все мужики подтвердят.
   - Вообще то это от лишая помогает, а не...- только начал Капец, но медик его опередил под общий хохот:
   - Да это от всего помогает! Честное слово!
   - Ой. Хрен с тобой. Слава богу мы тебя тут оставим. Ладно, заткнулись все! - командир поднял руку призывая к вниманию, - что нам не нужно нехай лежит где лежало. Тут оно триста лет хранилось и ещё столько же храниться будет. Для тех кто тут впервые, объясняю: хранилища построены таким образом, что здесь ничего не портится, потому и раненных сюда носим, чтоб не загноились. Если вещь отсюда вынести она начнёт стареть, ржаветь, гнить, худиться. Поэтому берём только то что нужно сейчас конкретно нам. Но сначала! - тут он достал из кармана пустую картонную коробочку, - тут утром лежало десять патронов! Сейчас тут пусто! Ясна задача?
   - Так они же были "перезаряженные", - откликнулся один из стрелков, - я же видел, гильзы мятые.
   - А ты мне свежих найди! - злобно крикнул на него командир, перезаряженные в пулемет не сунешь.
   Капец опять шёпотом спросил у старшины:
   - Что значит...
   - Перезаряженные? Это когда в стреляную гильзу кладут самопальный порох, пистон и отливают пулю. Только по сравнению со свежими, это дрянные патроны, но для винтовки сойдёт.
   Все разбрелись по огромному залу в поисках боеприпасов. Но на пустых стеллажах ими даже не пахло. Кто-то нашёл один патрон в щели между полкой и стеной, согнул из проволоки крючок и достал. Но больше никто ничего не углядел.
   Комвзвода простукивал стены рукоятью шашки в поисках тайников, кто-то ползал по пулу на карачках как жук в пыли. Так прошло полчаса.
   - Черт! Ну мы же каждый год этой дорогой ходим! Да выгребли всё давно!
   - Молчать! Искать!
   И снова все принялись изучать пол и стены, больше для вида нежели для дела. Капец же вдруг остановился у участка стены обложенного керамической плиткой. Он постучал по плитке кулаком - стена вроде бы глухая, но что-то заинтересовало его в этой кладке. Опять какой-то сидящий внутри заставил его остановиться. Он оглянулся и нащупал взглядом на полу отвёртку, поднял её. Просунул в щель между стеной и плиткой, осторожно, чтобы не разбить, стал отделять одну за одной от стены. Раствор державший плитку был прочным, но мягким и как будто эластичным, от ударов и сотрясений он ничуть не пострадал, но ножом и отвёрткой резался без особого труда. Через четверть часа работы, в стене показалась замурованная дверь. Когда капец обернулся, то обнаружил, что все бросили свои дела и столпились у него за спиной.
   - Отойди, хлопец, - приказал командир, оттащив в подкрепление приказа, парня рукой.
   Четверо бойцов попытались открыть дверь, но она оказалась заперта. Вскрыть замок тоже не получилось, механизм слишком тяжёлый, отмычки в нём ломались.
   - Если мы высадим её, то только со стеной, испортим хранилище.
   - Знаю, но только вот, что они там так запрятали?
   - Может этим открыть? - командир оглянулся на Капеца, тот держал в руках нечто вроде лома, с крупным ключом на конце, - это вообще-то у противоположной стены лежало.
   Ключ вставили и вдвоём легко провернули. Дверь отворилась. Но, к сожалению командира, там не было секретного склада доверху забитого патронами, одеждой и едой. Новая крутая лестница уходила глубоко под землю.
   - Тут двое не пройдут.
   - А и не надо.
   - Парень! Иди и проверь! Ты сегодня проявляешь чудеса сообразительности.
   Повинуясь, Капец стал осторожно спускаться, подсвечивая зажигалкой. Коридор был низкий, узкий и уходил очень глубоко. Но Капец не переставал идти. Даже когда ему в след послышался приказ возвращаться, он был слишком тихим. Он продолжал спускаться. Вскоре его окутал совершеннейший мрак, даже пламя зажигалки меркло будучи объятым им. Через час непрерывного спуска рекрут оказался у открытого дверного проёма. Он не был отлит из бетона, как стены коридора, а сложен из трёх каменных блоков.
   Войдя в него Капец оказался в огромном гроте нависающим над подземным озером. По каменному потолку ходили полосы света выходящего откуда-то из-под воды. У берега была привязана лодка, и снова, кто-то в голове посоветовал плыть в этой лодке на другой берег. Раньше этот голос его не подводил и рекрут решил вновь подчиниться.
   Когда он увидел несколько человек выбежавших вслед за ним из проёма, откуда он сам вышел четверть часа назад, они уже казались крошечными. Они были слишком далеко от него, и даже если бы попытались использовать против него тот единственный патрон, который нашли, всё равно не достали бы.
   Лодка уже переплыла больше половины озера. На противоположном берегу он заметил ступеньки уходящие в воду, и налёг на вёсла. Вскоре он стал осторожно подниматься по ним, уходя вглубь грота, но дольше начался новый спуск. На этот раз ступени были выбиты прямо в камне, а вскоре и они прекратились, осталась только грубая природная расщелина уходящая вдаль.
   Но наконец тусклое голубоватое свечение показалось в конце расщелины. Капец прибавил ходу, и вдруг узкие лазы и проходы кончились. Пространство раздалось вглубь и вширь.
   Он даже не сразу понял где находиться, Но голос который прежде звучал лишь смутно, на этот раз чётко произнёс прямо у него в голове:
   - Посмотри вверх!
   Капец поднял голову и тут же упал на колени, ноги изменили ему от изумления и страх. Посреди огромной вертикальной комнаты, на цепях толщиной с туловище взрослого человека, висело существо гигантских размеров. Это был скованный исполин, было видно что заточение истощило его мышцы, но от этого он не казался менее огромным.
   Некое шептание смутных слов и голосов наполняло воздух вокруг него, и сам он, казалось, источал странное свечение. Вдруг подземелье сотряс мощный толчок, цепи натянулись и пронзительно зазвенели, стены пошатнулись готовые обрушиться на рекрута, самый воздух пришёл в движение свирепым ветром. Но вскоре всё успокоилось и утихло. Лишь цепи продолжали почти бесшумно, но очень больно для ушей, дрожать. Голова Капеца разрывалась от этого звука, он бросился бежать прочь, назад к расщелине. Бежал со всех ног, не останавливаясь, до надрыва нерва.
   У выхода упал. Больно ударился головой об пол. Стало муторно. Попытался подняться - страшная муть под черепом, темнота. Пустота. Ничто...
  

3

   Рекрут очнулся на воздухе. Повёл больной головой. Муть постепенно выветривалась. Попытался встать - не получилось, оглянулся - руки и ноги связанны конопляной верёвкой. Черт! Глубоко вздохнул и откинулся на повозку. От резкого движения снова всё поплыло в глазах.
   - О, проснулся! - с правого борта показалась голова Гая, - эка ты радону надышался. Старшина говорит, выловили тебя, из озера. Сам весь на судорогах, в конвульсиях бьешься, орёшь не по-нашему. Блин! А ведь родом из шахтёрского города, полез хрен знает куда. Без маски, без канарейки...
   - Какой канарейки?
   - Ну чтобы ядовитый газ распознавать, они от него бесятся. Прям как ты, только быстрее, им чтобы надышаться меньше нужно... Да чё я те объясняю, тфу. Интеллигент вшивый, сразу видно что в забой не лазил. Ладно, думаю, больше в истерике биться не будешь, я тебя развяжу потихоньку. Знаешь, что тебя повесить хотели как дезертира?
   - Так они же сами приказали - лезь!
   - Да вот старшина командиру так и сказал, а я про газ полчаса ему объяснял. Кажись, поверил. В общем пузырь с тебя магарычу, пузырь мутного мне, и беленькой старшине.
   Капец усмехнулся:
   - Сделаем!
   О том что он увидел, молчал, да может и привиделось просто, галлюцинация... Один из всадников-конвоиров увидел, что рекрут уже пришёл в себя, и хлёсткими ударами нагайки согнал его с повозки. Капец упал с края воза в истоптанную твёрдую пыль. Ноги ещё шатались.
   - Крепше будите, - злобно прошипел кавалерист сверкнув углями из-под низко натянутой папахи. Гай подхватил Капеца подмышки и какое-то время тянул парня на себе, до тех пор пака тот не стал прочно на собственные ноги.
   - Я тебя умоляю, командиру на глаза не попадайся. Он тебя плетьми забьёт.
   - А я-то думал - у нас добровольная служба и выборность командиров!
   - Это у солдат, а мы пока ещё - мясо.
  
   Шёл третий день пешего пути. Солнце покидало зенит - минул второй час пополудни. На багряно-фиолетовом небе начали собираться рыхлые кучи темных облаков. К привычному завыванию ветра и поскрипыванию старых деревьев добавился отдалённый гул.
   Командир слишком поздно заметил приближение грозы. Он мельком взглянул на истёртую рваную карту - от оставшихся позади руин ушли уже слишком далеко, возвращаться не было смысла. До места прибытия было ещё больше. И никакого подходящего селения, или просто укрытия, или хоть чего ни будь. Он отдал приказ ускорить движение не отрываясь глазами от карты. "Проклятье! Если буря застанет нас в голом поле никто вообще из новобранцев живым до места не дойдёт!" - думал он про себя, вертя карту так и эдак. Вдруг он совместил два истрёпанных разорванных края, и что-то мельком уловил глазом. Присмотрелся, позвал ближайшего старшину.
   - Глянь, это же не помарка?
   - Хрен её... Я в том месте никогда не был.
   - Чёрт! По любому там с севера гора и роща вокруг, даже если этой хрени там не окажется, они нас прикроют. Мать... Возьми наездников пошустрее и напрямик гоните к лагерям. Найдёшь Чапая, скажешь, что мы тут застряли, пущай пришлёт телег, повозок. А то и так уже двенадцать трупов за три дня.
   - Сделаю, - ответил старшина, он отъехал на своём чёрном дикобразе от командира и свистом подозвал двух ближайших бойцов. Втроём они с места рванули в поросшую сухим ковылём степь, поднимая тучи пыли.
   Командир странно посмотрел им в след. Вернутся? Нет? Вернутся, вернутся. Хотя бы за нашими трупами.
   Его глаза постепенно налились ровным немигающим огнём, жарко жгущим его изнутри. Кожа стала темнее, землистой, и как будто твёрже. Движения стали более быстрыми и плавными, рассекающими воздух без трения. Казалось бы сами черты его лица и тела едва уловимо изменились, стали что ли более хищными, звериными, бесовскими что ли. И его люди, словно подпадая под ауру своего предводителя по очереди также загорались. Взрывом, волной, от центра к окраинам, как вспыхивает тополиный пух от брошенной спички. И в миг нет более мягкой вязкой белёсой ваты, только дрожащий прозрачный воздух растворённый в незримом огне.
   Рекруты насторожились, оглядываясь то на багровую тучу, зловеще гремящую на горизонте, то на ещё более зловещих, уже не похожих на нормальных людей всадников. Солдаты молчаливыми призраками адских овчарок сгоняли в тугую отару блеющих овец-рекрутов. Гай взглянул на кавалериста справа от себя. В его облике было что-то отталкивающе уродское, а сам образ псевдо-человеческий казался маской. Кавалерист уловил этот взгляд, подъехал ближе и жёстко произнёс:
   - Не вороти носа. Хлёбнёшь крови, и сам станешь таким же.
   - Каким? Призраком человека что ли?
   - А хоть и призраком. Все мы призраки, потому как мертвы в тот самый момент, как нас призвали обвенчаться со смертью. Она баба требовательная, но не разборчивая. Любит и мужиков и баб и детей, детей особенно. Никакой тварью не брезгует. Но пока ты её ублажаешь как следует, ещё ходишь по земле, ещё не мёртв, уже не жив. А как только станет из тебя для неё никудышный любовник, али изменишь ей с кем, тут-то тебе и стать её обедом. Так что смотрите, хотите жить, не брезгуйте смертью.
   Внезапно колонна остановилась вся почти разом. В её голове произошло какое-то брожение, переполох. Но вот уже голова огромного червя снова вытянулась, правда в сторону от шоссе. Они двинулись по едва различимой дороге на юг.
   Тем временем в степи поднялся ветер. Громы стали раздаваться всё ближе и ближе. И с обеих сторон от колонны стали проноситься пыльные вихри. Оны проходили стайками смерчей почти касаясь людей. При желании, можно было даже протянуть руку внутрь одного или другого вихря, но конвоиры строго запрещали это делать. Они беспощадно секли плетьми всех кто пытался приблизиться к этим струящимся вихрям. И сами загораживали собой от них толпу рекрутов. Вдруг Капец случайно заметил, как один кавалерист стеганул кнутом подкрадывающийся к нему смерч, и вихрь к удивлению рекрута отскочил в сторону, словно от боли.
   Парень стал присматриваться к этим вихрям, и продолжал удивляться их поведению. Оказалось, что смерчей не более тридцати, и все они сосредоточились вокруг колонны, зажимая её со всех сторон. При этом они явно "боялись" и узнавали оружие в руках конвоиров.
   - По моему в них что-то есть, - шепнул он на ухо Гаю.
   - Ты туда глянь, - Гай ткнул пальцем в сторону степи. Капец обернулся - пыль вихрями поднималась в небо словно беснующиеся тучи всасывали её в себя. Степь напоминала костёр черного огня раздираемый временами белыми искрами молний. Но внутри этого дьявольского хоровода отчетливо просматривалась огромная ящероподобная тень.
   - Это не просто буря, - жестко оскалился уже ставший знакомым кавалерист, - Это тот кого можно было бы назвать богом, если бы мы не были атеистами. Паркунайс - отец всех дьяволов. Он настоящий правитель этих степей, а не мы. Его мощь настолько велика, что она не помещается внутри него. Он почти всегда окружён аурой разрушения. Вот потому мы и бежим с его дороги поджав хвосты.
   - А если он вдруг решит прогуляться по какому-нибудь городу?
   - Он бродит по пустыне, ему же не нужно то что привлекает обычных зверей или людей. Но если ему вдруг стукнет это в голову, молитвы не помогут... Дьявол! Проклятые черти...- он опять стеганул один из вихрей, - гроза гонит перед собой толпы нечисти. Быстрее слоники, быстрее!
   Рекруты уже не шли они бежали толпой. Это было не сложно, ураганный ветер дул им в спины. Четверть часа спустя они увидели перед собой несколько исполинских насыпей терриконов поросших буйными дебрями мелких деревцев. Они были окружены рощами акаций, и стаи черных птиц кружили над деревьями. Уж если звери ищут там себе убежище, то значит и человеку должно туда приткнуться. Чем ближе колонна подходила к роще, тем лучше становилась грунтовая дорога, постепенно переходя в плотно утрамбованную смесь земли и гравия. С боков стали появляться тоненькие молодые деревца отчаянно беснующиеся на диком ветру. Капец заметил, как серый мохнатый зверь выскочил из-под одного такого дерева и понесся вскачь к плотной стене леса, лихо обгоняя пригнувших все свои иглы тварей всадников.
   Солдаты и рекруты уже не шли в стройной колонне, они бежали в укрытие кто как мог, у кого насколько хватало сил и скорости. Всадники забыли о рекрутах, они даже не пытались организовать эту сбившуюся толпу, просто бежали иной раз перескакивая через головы бегущих.
   Гай и Капец старались бежать вместе. Капецу явно было плохо, он задыхался, вены явственно пульсировали в такт бешеного ритма сердца. Он бежал едва не спотыкаясь на пределе своих возможностей, но более крепкие рекруты легко обгоняли его, едва не сбивая с ног. Гай мог бы бежать быстрее, но он старался держать ровный темп, иной раз поднимая товарища из пыли, раньше, чем его затопчут.
   Над их головами проносились тучи пыли и белые молнии сверкнули не где-то далеко а прямо над головами. Сначала раздался треск словно бы ломаемого сухого дерева. На миг все ослепли, разряд прочертил в черном небе узор, подобный огромному белому дракону, и в следующую минуту все оглохли от сокрушительного грохота. Лишённые ориентации люди падали на землю и метались в пыли, с трудом отходя от последствий ударной волны.
   Капец поднялся одним из первых. Он открыл глаза в полной тишине. Обернуться назад не было возможности - ветер был настолько плотно смешан с пылью и каменной крошкой, что та буквально прорезала кожу. Он посмотрел вперёд и по бокам - Гая не было. Где-то дальше в роще на развороченной взрывом вершине террикона горели деревья и остатки угольной пыли. Тогда, превозмогая нарастающую боль в обретающих слух ушах, и сопротивление бури он стал на четвереньках пятиться назад. И действительно, прямо позади себя он нашёл Гая. Тот лежал лицом в землю, схватившись обеими руками за открывшуюся рану на голове. Капец с трудом поднял товарища и словно пьяного потащил его вперёд.
   Вокруг уже не было бегущих людей. Все кто мог уже прятались под крепкими плотно растущими деревьями у подножий терриконов. А кто не смогли - ползли по одиночке из последних сил, или так и остались лежать в пыли. Кто не мог идти, а кто просто боялся подняться, надеясь что его засыплет землёй, завалит словно снегом в метель, а там глядишь и выберется. А Капец продолжал идти.
   Они добрались до спасительных деревьев уже когда молнии за их спинами беспрестанно били в землю, отнимая надежду у тех, кто хотел спастись зарывшись в норы. В тот самый момент, когда двое бойцов углубились в рощу, догоняя свой отряд огромная яркая молния вновь ударила в вершину уже соседнего террикона. Раздался оглушительный взрыв и в небо поднялись тучи искр. Вскоре эти искры посыпались огненным градом на землю, оказавшись пылающими кусочками угля. Капец попытался прикрыть себя и Гая своим плащом, но угли с силой врезались в него, насквозь прожигая ткань. Плащ тут же загорелся, и Капец резким движением скинул пылающие тряпки.
   - Чёрт! Чтоб вы все сдохли! - рекрут в изнеможении упал под ствол колючего дерева, - А ведь даже врагов нет! Это, блин, мирной страной называется? Я хочу домой! Там тихо, спокойно, и дьяволы по улицам не ходят! Аааааааа! Домой хочу!
   - Домой в гробу отправишься, если не заткнешься, - раздалось неподалёку. Из глубины рощи продирались двое солдат, рассекая колючие ветви перед собой длинными тонкими шашками, - ещё двое придурков, мать! Эти хоть живы.
   - Столько трупов за один поход раньше никогда не было, разве что во время войны.
   - Это точно. Если Фрунзе узнает, то кому-то ой как хреново будет.
   - Если Фрунзе узнает, то и Чапаев узнает, а если Чапаев узнает... Короче. Вы двое, уродцев, быстро встали, руки вверх, так и держать. Вперёд!
   Буря продолжала бесноваться всю ночь. Пылающие терриконы дымились словно клокочущие вулканы, они справно исполняли роль громоотводов, то и дело зажигая окружающие рощи огненными дождями.
   Солдаты арестовавшие двух рекрутов связали им руки и как настоящих преступников вели их под стражей с остальными отставшими или разбежавшимися "дезертирами". Они прошли расчищенной тропой и оказались у подножия одного из терриконов. Здесь край был выбран вглубь, наверное кто-то пытался достать остатки угля из шлака. Эта выработка довольно глубоко врезалась в край горы, а порода выше была связанна плотно переплетёнными корнями проросших на них деревьев, образуя козырёк. Потолок был давно ещё укреплён деревянными колоннами и досками. Но и те уже не внушали доверия. Большая часть отряда находилась как раз под этим козырьком спасаясь от падающих с неба пылающих головней. Суда же привели и пойманных рекрутов.
   Командир отряда с недовольством посматривал на потолок пещерки. Он сам по себе являл опасность для людей. Ещё один хороший удар молнии по верхушке террикона, и вся эта тлеющая масса камней и пыли обрушится поглотив добрых полторы тысячи человек.
   - Здесь оставаться нельзя, - буркнул он своему помощнику, - дальше дорога есть?
   - Тропа уходит за гору, может там чего и найдём.
   - Тогда выступаем, строй людей.
   Кавалеристы быстро подняли на ноги рекрутов и опять сформировали из их толпы большого червя. Двое всадников сели на своих зверей и натянув на лица шейные платки унеслись по захиревшей тропе, посмотреть чем она кончается. Через десять минут они вернулись довольные:
   - Там здание шахты. Заброшенно, но со стороны смотрится, кажись, ещё крепким.
   - Имперское? - спросил командир.
   - Не. Кажись нашей постройки. Совдеповское.
  

4

   - Возможно я чего-то недопонимаю. Я допускаю такую вероятность. Я человек сугубо гражданский. Даже формы не ношу. Но всё-таки я являюсь председателем РевВоенСовета Республики, вроде как. То есть я - главнокомандующий всех армий Совдепии.
   - Это так, и всеми признаётся, - отвечал собеседник.
   - Хорошо. У меня, как председателя РевВоенСовета, в подчинении находятся командиры амий и штабовь фронтовь. Такь?
   - Так, Лев Давыдович.
   - Замечательно. Чёрт, заметил? Опять этот говор, я над дикцией работаю.
   - Не, всё нормально, Лев Давыдович.
   - Так вот о чём это я? Ну конечно! Командиры армий и фронтов. На востоке это Блюхер, военный министр. На северо-западе и центре мой протеже Тухачевский. На юго-западе командарм Буденный. Тут всё чин чином. А вот на юго-востоке чудеса! Есть начальник фронта некий товарищ Фрунзе, который вроде как должен выполнять функции выше перечисленных товарищей, только в своём регионе.
   - Ну, так я же их и выполняю!
   - Подождите! Есть такой товарищ Фрунзе. Сколько Людей у вас в подчинении?
   - В подчинении фронта или лично моём?
   - Хоть так, хоть так?
   - В подчинении фронта два штаба военспецов, три полевые дивизии, саперно-артиллерийский корпус, один бронепоезд, два аэроплана и авторота. Из них в моём личном подчинении один аэроплан, бронепоезд, авторота, сапёры и одна дивизия.
   - А в чьём распоряжении две другие дивизии?
   - Комдива Чапаева.
   - Вот как? А почему, мать твою, Чапаев не в твоем распоряжении? Почему этот засранец никого не слушается? Это что за обезьяна с гранатами сидит у нас на цистерне с бензином? Объясни мне, почему в каждом из округов по одному мне подконтрольному командиру, а в твоем их хрен знает сколько?
   - Потому что у нас если не забыли свобода, равенство и братство! А если честно хотите знать. У него людей больше чем у меня! И лишний раз я с ним ссориться не хочу! Нравится ему выпендриться, пускай! Главное чтобы он Капеля с его офицерским полком в регион не пустил и нечисть какая там гуляет по степи обратно в пустоши выгнал! Всё! Пока он собой загораживает нас от Белого Ордена засевшего в местных деревнях пуская делает что хочет!
   Троцкий с минуту озадаченно смотрел на Фрунзе. Что же это за человек такой Чапаев, если его Фрунзе боится, если его Тухачевский опасается.
   - На него что вообще управы нет? Давайте, если у него так много людей, заберём у него одну дивизию, назначим своего командира.
   - Я не против, давайте попробуем. Только пусть приказ будет от вашего имени, а то вы то у себя во Дворце Советов, за крепостной стеной. А я вот в этом бронепоезде посреди степи.
   Вдруг разговор прервался. В купе раздался резкий механический треск, сопровождавшийся скрипом разрезаемой бумажной полосы. Фрунзе обернулся на телеграфную машинку, выплёвывавшую узкую ленту испещрённую мелким печатным шрифтом. Он оторвал кусок ленты и подошёл к окну, с озабоченным видом.
   - Что случилось? - живо поинтересовался Троцкий.
   - Случилось, - задумчиво ответил Фрунзе.
   - Капель? Казаки?
   - Нет. Вообще не белые. Это наш дракон. Паркуйнайс прошёлся по степи. Уничтожено уже две деревни. Странно, что могло его привлечь?
   - В чём проблемы? Пошлите отряд, пускай отгонят его обратно в степи.
   Фрунзе засмеялся, чем начал раздражать Троцкого. Он посмотрел на председателя, и горько констатировал:
   - Паркуйнайс это не тот дракон, которого можно прогнать или убить. Это сам дьявол. Ни одно живое существо даже приблизиться к нему не может. Мои аэропланы следят за ним наблюдая за бурей, которая его окружает. Это очень странно. Он очень могущественный дракон, почти как бог. Ему ничего не нужно, из того что могло бы у нас быть. Чего же ему неймется?
   - Так что же вы будите делать?
   - Молиться, - он снял телефонную трубку, - котельная? Поднимайте пары. Мы идём в Город. Дайте мне диспетчерскую. Аллё? Девушка, свяжитесь со станциями, пускай включат нас в расписание, пусть освободят прямую ветку, мы идём в город...
   - Погодите, а те кто в степи? А деревни?
   - Девушка, подождите... Лев Давыдович, считайте это стихийным бедствием, перед ураганом саблями не машут, пусть те кто может, те и спасаются. Сообщения мы рассылаем на все телеграфные станции. Остальное не в нашей власти.
   Матрицы телеграфного аппарата вновь забарабанили по валику с бумажной лентой. Фрунзе уже не обращал на это внимания, будучи занят телефонным разговором по внутренней связи. Колёса вагона скрипнули, и люди почувствовали едва уловимое начало движения. Троцкий сам оторвал бумажку с сообщением и прочитал её через пенсне.
   - Там что-то важное? - поинтересовался Фрунзе.
   - Нет, тоже самое, - ответил председатель РевВоенСовета, и, торопливо скомкав ленту, утрамбовал её на дно кармана пиджака, - Кстати, Тухачевский начинает операцию в Забытых территориях. Необходимо перекинуть часть ресурсов. Мне нужно несколько автомобилей.
   - Несколько? У меня их всего шесть! Вы же видите что происходит! Посмотрите в окно, видите какой ураган начинается? Мне нужно людей эвакуировать! Мне самому в пору просить помощи и техники! Этот дракон уничтожит весь урожай этого года. Нам голод грозит! Нужно хлеб убрать раньше, нужно ресурсы вывезти, нужно людей спасти...
   - Мне плевать! - не изменившись в лице ответил Троцкий, - Операция Тухачевского не менее важна, чем ваша кампания по борьбе с этим "дьяволом". Если вам так нужно, бросьте против него Чапаева. Посмотрим как он справится!
  

5

   Отряд углубился в колючие дебри акаций. Огромные черные птицы, толи вороны, толи грачи, тучами поднимались в воздух при приближении людей, и сразу становилось темней. Но птицы вскоре снова садились на ветви, придавленные тяжестью ветра. Они сливались своими блестящими чёрными перьями с блестящими чёрными от влаги деревьями.
   Под ногами беспрестанно юрками мелкие всевозможные зверьки, постоянно пища оттого что то один то другой солдат случайно наступал то на хвост то на лапу. Звери обиженно шипели и пытались со злости впиться когтями или зубами в ногу обидчику.
   Но вот роща перенасёлённая спасающейся живностью пошла на убыль, по мере того, как земля между двумя терриконами постепенно поднимаясь переходила в невысокую насыпь, перемычкой соединяющую две рукотворные горы. Дальше дорога пошла отмеченной серо-чёрной острой и ломкой слоистой породой местами вперемешку с красным горелым угольным шлаком.
   Воронка внутри кольца терриконов тоже поросла деревьями но не так густо, они не образовывали непроходимые колючие дебри. Здесь были и акации и абрикосы-дички, мелкие яблони, с яблоками. На деревьях мохнатыми шапками сидели птичьи гнёзда из года в год заселяемые птицами. Под деревьями и на полянах цвела горькая полынь и дикий горох, множество репейников распустившихся остроконечными взрывами белёсо-лиловых космических звёзд, высокие побеги синих глазок. А между ними в почти недвижном воздухе пронзительно жужжали сотни крупных черно-жёлтых пчёл.
   - Едрить мадрить! Да это же оазис какой-то! - восторженно прошептал один из кавалеристов, и вся его демоническая аура тут же улетучилась. Глаза погасли и увлажнились, став нормальными. Дымка какой-то сверх злобной тени стала рассеиваться вокруг присягнувших совдеповцев. Их кожа светлела и становилась более мягкой, черты лиц округлились и стали менее острыми, менее режущими. Люди расслабились, наслаждаясь кусочком утраченной природы.
   Они забыли о строе и рассыпались по роще, атакуя скопления ещё зеленоватых твёрдых, горчащих абрикос и кислых белых яблок. Кто-то полез на дерево за гнездом, посмотреть нет ли в нём яиц, кто-то начал ломиться в узкую щель улья-дупла, несмотря на яростный отпор злобных пчёл. Впрочем грабитель быстро сдался - достать соты он так и не смог, так что за опухшие укусы в награду он смог только облизать сладкие пальцы.
   Командир даже не пытался орать на своих людей. Они и так пережили слишком много, для такого, казалось бы простого перехода. Он и сам слез со своего дьявола, примотав поводья к крепкому стволу и опустился прямо на траву, растянулся во всю ширь плеч и длину роста. Прямо тут пожалуй можно и отдохнуть! Даже не надо переться к чёртовой шахте. Но вдруг что-то насторожило опытного партизана. Он принюхался в воздухе и как будто нащупал тонкие нотки знакомого запаха. Так пахнет недавно залитый водой костёр. Может пожар? Горящие угли с вершины террикона могли суда упасть, а потом их залило дождём. Ливень срывался уже пару раз. Но природное беспокойство заставило его подняться и как собаку по запаху гнало к источнику тревоги. Он осторожно прошёлся по поляне, глядя себе под ноги. Вроде ничего нет. Но тут на глаза ему попалась странно сложенная куча прошлогодних листьев. Она вряд ли была сбита ветром.
   Он присел на корточки, приложил ладонь - листья тёплые! Резким движением раскидал кучу - угли. Белые в пепел, не залитые до конца уже давно тлеющие угли. Командир зычным голосом рявкнул:
   - Старшины! Ко мне!
   Когда трое затянутых в рыжие кожаные ремни подошли, цепляя шашками землю, он пальцем молча показал на костёр:
   - Может крестьяне? Небось бортничают, от нас попрятались, - предложил один.
   - А если черти? - опасливо произнёс другой.
   - Они костры не жгут. Черти - на половину звери, зверодемоны. Сомневаюсь что они ещё помнят речь.
   - Один хрен. Здесь вокруг сплошная голая степь. Тут может быть даже база Белого Ордена. А нам только беляков не хватало!
   - И что делать будем?
   - Пойдём туда - командир резким движением вынул шашку из ножен и пронзил остриём воздух в направлении старых кирпичных стен.
   - Сколько людей пойдёт?
   - Двадцать, тридцать?
   - Как-то тогда мало остаётся бойцов на такую ораву рекрутов. А вдруг взбунтуются?
   - А бойцов будет только десять. И каждый пускай выберет себе по ученику. Пора уже начать натаскивать этих бестолочей.
   Сказав это командир направился к группе отдыхающих рекрутов, вытащил за шкирку первого попавшегося парня:
   - Имя?
   - Капец!
   - Я спросил имя!
   - Это и есть имя! Я Капец!
   Командир удивлённо посмотрел на парня:
   - Тьфу блин! Так это ты, охотник на пиявок? Хорошее у тебя имечко! Звучное. Держи, - он швырнул в руку парня что-то черное и тяжёлое. Капец ловко сжал в руке точеную рукоять со щёчками из мореного дерева. Он поднёс револьвер к глазам.
   - Держать за этот конец, стрелять из этого. Семь зарядов. Само-взводный. Только перед стрельбой нужно оттянуть курок большим пальцем, вот так! Молодца! Считай курс молодого бойца окончил, а теперь за мной.
  

6

   Штурмовой отряд наспех собранный из рекрутов и кавалеристов быстро и осторожно приближался к стенам прииска. Согласно традиции новобранцы шли впереди, их жизни ценились значительно меньше, чем ветеранов. В прочим и среди рекрутов были те кто уже служил в армии и не один год.
   Они словно звери, шли согнувшись едва ли не на четвереньках вытягивая перед собой заряженное оружие, и крадучись озираясь по тёмным местам, и каждой щели. Но всё было тихо. Гай и Капец шли в первой цепи, на расстоянии двух метров друг от друга. На правах более опытного, Гай выдвинулся вперёд. Он подкрался почти к самым воротам шахты.
   Окованные по краям железными полосами створки были обмотаны ржавыми цепями, на которых висел древний бурелый висячий замок. Доски прогнили и почернели. Одну или две можно было сломать ударом ноги.
   Он окинул сощуренными глазами замшелую кирпичную стену. Дожди вымыли цемент из швов кладки. Кирпичи жадно тянули в себя влагу, разбухая, становясь ломкими и слоистыми. Пустые глазницы проемов были мертвы. Но несмотря на обветшалость нигде не было видно ни одной бреши. Даже ржавая колючая проволока на вершине стены вилась также густо, как вокруг особо строгого концлагеря.
   Вдруг Гай тихо вскрикнул и схватился руками за голову. Он зажмурился и весь словно сжался. Капец быстро перебежал к нему из своего укрытия и грузно плюхнулся в траву под деревом.
   - Что с тобой?
   - Проклятье... Она раскалывается... - он закусил грязный рукав чтобы не кричать. И вдруг, так же быстро как нахлынула, боль отступила.
   - Там есть люди, - прошептал Гай не открывая глаз, - я их слышу. Они нас заметили.
   - Сейчас передам комвзводу!
   Капец стремительно полетел в тыл, перепрыгивая через залёгших в траве бойцов, упал позади командира и прохрипел запыхавшимся голосом:
   - Гай услышал голоса людей. Он думает они нас видят.
   - Один хрен. Он стрелков видел? Пулемётные гнёзда?
   - Нет. Ни черта не видно. Он только слышал.
   - Блин! Не морочь мне голову! Пошёл к чёрту от сюдова! - когда рекрут вернулся на своё место, командир сплюнул и решил про себя: "была не была, пойдём в лоб!", и затем во всю луженую глотку заорал:
   - На ворота!
   Цепи рекрутов поднялись и густой толпой повалили к дощатым створкам. Они всей массой навалились на них, но те упруго пружиня отбросили наступающих обратно. Растолкав бестолково скопившихся у ворот рекрутов Капец пробрался к замку на ржавой цепи. Примерился и с размаху саданул по нему тяжёлой рукоятью револьвера, и ещё раз, и ещё. С жалобным звоном замок слетел и упал в мокрую траву. Дернув изо всех сил за цепь, Капец освободил дужки ворот, и мощным ударом ноги распахнул ворота, первым вбежав во двор. Но тут же оказавшись посреди огромного открытого пространства он остановился в самом центре пустого двора, растерявшись. Вбегавшие за ним рекруты также останавливались не видя врага и опустив оружие шарили глазами вокруг себя.
   - Где Гай? - спросил Капец у ближайшего рекрута, но тот даже не понял о ком шла речь. Вдруг раздался голос сзади, сдавленный от боли и слегка искажённый, но звучащий чётко и резко:
   - Один на башне, с винтовкой. Двое там в будке сторожа, пятеро у входа в корпус. Чё вы встали? Взять их! Оружие к бою! - Это был Гай. Его снова одолел приступ мигрени, и похоже боль была ещё сильнее, но он как-то превозмогал её. Стоял с озверевшим от бессильной злобы лицом, глаза же его, не полыхали огнём. Они тускло подсвечивали малиновыми огоньками, словно бы та дикая боль задавила его демона, как тяжёлая скала, выдавливая из беса жизненные соки, а Гай их жадно пил, пытаясь унять приступ.
   - У тебя галлюцинации, там никого нет! - огрызнулся один из рекрутов, и тут же раздался выстрел. Рекрут как-то глупо раскрыл рот и плашмя упал на спину.
   - На шурфовой башне! - крикнул Капец, он заметил всполох огня. Башня надстроенная над вертикальной скважиной имела пять этажей и заканчивалась колёсами от ворота лифта. Стальные тросы от неё всё ещё тянулись к электрическим агрегатам двигателей в главном корпусе. Капец рванул к ним. Выстрелы раздавались всё чаще, и несмотря на бешеный огонь со стороны атакующих снайпер даже не пытался поменять позицию. Его не могли достать шквал пуль, и в полной безнаказанности он отстреливал новобранцев как зайцев.
   Те под предводительством Гая попытались укрыться за порожними вагонетками, но выстрелы со стороны главного корпуса выгнали их и оттуда. Тогда Гай заставил бойцов забраться внутрь самих вагонеток, хотя те и стояли на путях, готовые к спуску в недра шурфа. Сталь из которой были сделаны кузова оказалась не хуже листовой брони. Вражеские пули отскакивали высекая снопы искр. Но для снайпера они по-прежнему были мишенью.
   И вдруг к всеобщему удивлению над трескотнёй перестрелки поднялся заглушивший её грохот. Рекруты по падали на дно вагонеток закрывая головы руками от невидимого взрыва. И только Гай улыбнулся. Он безбоязненно поднялся и взглянул на башню. Из её окон валили клубы поднятой пыли, а колёса на вершине продолжали бешено крутиться. Капец стоял у агрегатов и всё ещё продолжал дёргать за ручки и бить по задвижкам найденной там же кувалдой, на этот раз пытаясь застопорить их. Но это было тщетно. Запоры сорвало и лифт с огромной скоростью упал в недра шахты увлекая за собой порывом ураганного ветра и снайпера.
   Гай помахал Капецу рукой и повернулся к солдатам. Он откинул барабан револьвера пересчитывая патроны и произнёс:
   - Те у кого остались боеприпасы, за мной прочие идиоты могут проваливать. Я разрешаю вам бежать! - затем он повернулся к главному корпусу и легко выскочив из вагонетки спокойным ровным шагом направился прямо на чёрные проёмы окон, выставив перед собой прямую руку с зажатым чёрным оружием. Его сопровождали лишь несколько бойцов. Они шли так же прямо, не пригибаясь и не прячась. Выстрелов не было, не было с обеих сторон.
   - Именем Советского Народа! Я - Красноармеец Владимир Гай, приказываю вам, ублюдки, сложить оружие! - крикнул он в сторону главного корпуса. Но ответа не последовало. Отряд остановился в нескольких метрах от пустых чёрных окон. В близи от них всё ещё пахло пороховой гарью. В одном из окон мелькнула тень, и тут же рекруты разом пальнули в него из всёх стволов. Пули хлёстко врезались в кирпичную стену позади окна, разбивая ослабевшую кладку.
   - Не стреляйте, это я! - раздался голос Капеца, - Это я! Они сдаются!
   Рекруты опустили оружие. Двери открылись и на улицу вышли один за другим семеро человек. Двое были ранены, и зажимали ладонями кровавые пятна расплывающиеся по стёганным ватным душегрейкам. Они зло сверкали налитыми кровью алыми глазами, и бросали на землю оружие в котором больше не было патронов: револьверы, обрезы охотничьих ружей, винтовки без штыков. Последним вышел Капец, державший их на мушке сразу двух револьверов.
   - Откуда это? - спросил Гай указывая на второй пистолет.
   - Трофей, - гордо ответил Капец, - там ещё один лежит, у него пуля под ключицу вошла. Они говорят - в глубине под землёй спрятались ещё люди. Кажись совдеповцы.
  

7

   - Ты только посмотри! Они тут что, сатанизмом занимаются? - Комвзвода с ужасом и отвращением рассматривал огромную пятиконечную звезду выведенную кровью на бетонном полу. Человеческие черепа и кости были свалены по углам комнаты в кучи. Освещения не было, провода сорваны со стен, на одном из них висел уже жутко пахнущий труп кошки, только густой лес тонких погасших восковых свечей торчал из пола.
   Пленённые люди молчали. Кавалеристы связали их и бросили в центр магического круга, перед массивной стальной дверью. Она не имела ни ручки, ни замочной скважины, просто ровный прямоугольник стальной пластины, лишь петли немного выделялись из стены.
   - Что там находится? - спросил комвзвода, - пленные молчали, - вас дебилов спрашивают! - огрызнулся командир и с размаху ударил одного пленённого по голове рукоятью шашки. Послышался чуть ли не хруст черепа, и тут из раны вместо крови брызнул фонтан огня. Командир отшатнулся, ему опалило глаза, он зажимал рану и бешено матерился, а солдаты и рекруты стояли вокруг в растерянности не зная что делать. Оба и командир и тот кого он ударил немедленно начали трансформироваться, вскоре вместо выжженных глаз командира в пустых глазницах появились огоньки, язычки пламени, как две маленькие свечи, и этими глазами он снова мог видеть. Вновь обретши зрение он набросился на пленного и с размаху саданул лезвием не глядя, куда попадет. Клинок вдруг в полумраке выбил сноп искр. Командир было подумал, что промахнулся, ударил по бетону, и снова обрушил клинок на врага. Тот закрылся руками, из которых сквозь кожу продирались острые чёрные шипы, и шашка вновь ударив по костяным обсидиановым пластинам вспыхнула снопом искр.
   Раненный тем временем продолжал трансформироваться, он прибавил в объеме и раздался в плечах, кожа на нём продолжала растягиваться и лопаться, а лопнув свисала кровавыми лохмотьями. Кости его черепа затрещали под напором выламывающим их изнутри. Наконец полу раздавленная голова упала с плеч и шмякнулась на пол. На её месте осталась огромная звериная морда - нечто среднее между покрытой шипами лошадиной головы и волчьей оскалившейся морды. Путы на нём лопнули будучи разрезаны острыми костяными пластинами, он выпрямился во весь рост цепляя рогами потолок и возвышаясь над людьми подобно минотавру в лабиринте. Командир бросился на него пытаясь проткнуть мягкое между чешуйками брони, но демон раньше схватил его за голову своими слишком длинными руками и сжал её подобно тому, как торговцы проверяют спелый арбуз, и подобно арбузу, голова командира треснула и разлетелась взорвавшись всполохом огня. Обезглавленное телу упало на пол, но никак не хотело успокаиваться, не желало мириться с тем что оно мертво. Оно дёргалось, попыталось встать, хватаясь за ноги демона, вновь пырнуть его шашкой. Зверь отмахнулся от него как от назойливой мухи. От удара тело отлетело в стену и размозжилось об неё, разбрызгивая вокруг чёрные капельки крови. Наконец разделавшись с неугомонным врагом зверь оглянулся на прочих людей. Связанные соратники в ужасе своего бессилия пытались расползтись по углам подальше с его дороги, враги убегали к выходу под прикрытием двоих самых смелых кавалеристов, с шашками наголо загородивших собой отступающих.
   - Что это такое? - убегая, спросил Капец у Гая, - что за херня тут происходит?
   - Ослеп? Эта тварь разорвала хозяина и нашего командира!
   - Да откуда она блин взялась?
   - Откуда!? Да из совдеповца! Это был его демон, пока парень не захлебнулся слюной от ярости, чёрт! Теперь нам всем крышка. Эта тварь не успокоится, пока всех не перебьёт, это же чистая эссенция ненависти воплоти!
   Тварь набросилась на своих бывших друзей, раздирая их плоть клыками. Крики терзаемых залили все своды коридоров и стихли как только двое последних кавалеристов заперли за собой массивную деревянную дверь.
   - Чёрт! И что теперь будем делать? Кто командир? - спросил один из кавалеристов.
   - Я не хочу, давай ты! - отозвался второй, но первый покачал головой.
   - Вы ребята храбрые но безынициативные, - усмехнулся Гай, - у нас же выборность командиров?
   - Ну так. Голосовать будем?
   - Точно, а кого выберем, тот отказаться не сможет. Предлагаю Капеца, кто "За"?
   Все подняли руки.
   - Кто "Против"? - руку поднял один Капец. Он ошалело оглянулся на присутствующих.
   - Вы что? Охренели? Не я не понял, у вас ни у кого вообще амбиций нет? Да я даже саблю держать не умею!
   Кавалерист протянул ему шашку покойного командира:
   - Вот за этот конец держаться, этим бить. Всё! Обучение окончено, теперь ты знаешь ровно столько, сколько и любой кавалерист.
   - Да пошли вы! - Капец выхватил шашку и отбросил её далеко в глубь коридора. Тем временем чавкающие звуки за дверью прекратились, несколько секунд длилась тишина, а затем раздался оглушительный удар в дверь.
   - Блин! Что делать то будем?
   - Завалите её чем-нибудь тяжёлым! - крикнул Гай. Он оглянулся вокруг и сам убедился, что ничего подходящего вокруг нет.
   - Его можно чем-нибудь убить? - спросил Капец у всадника, тот только пожал плечами. Капец схватился руками за голову:
   - Я не знаю, не знаю, не знаю что делать! - бегите. Бегите я сказал! Я сам его задержу.
   Солдаты и рекруты тут же рванули с места и понеслись прочь, только Гай задержался.
   - Ты уверен?
   - Нет. А что я ещё могу?
   - С пиявкой смог... - и с этими словами Гай побежал догоняя остальных.
   Капец смотрел ему в след и думал: "С пиявкой? С пиявкой! Там мне подсказали! А тут... Там было куда заманить, была готова ловушка. А здесь что? Разве что шурф? Блин! Шурф!"
   - Шурф! - в слух радостно заорал Капец. Теперь он знал что делать. За спиной продолжались гулкие удары по прочной двери, но петли уже начали плаксиво поскрипывать, и даже кричать от боли, сигнализируя о своей готовности разорваться.
   Капец отбежал в конец коридора, он глазами пошарил вокруг, и найдя брошенную саблю, быстро поднял её и сжал в ладонях рукоять. Он сделал это не потому что собирался отбиваться ею, просто ощущение того, что у тебя в руках оружие придавало ему уверенности. Общеизвестно, что доспехи воину нужны не столько для того, чтобы защититься от опасности, но более оттого, что они делают из трусов храбрецов.
   Наконец дверь вылетела из стены вместе с коробом рамы. Кирпичная пыль на время заволокла коридор и лишь пара красных угольков просвечивала сквозь неё. Каким-то образом эта тварь различила человека, возможно почувствовала носом его страх, и в тоже мгновение, не издав ни единого звука, метнулась в его сторону.
   Капец побежал прочь. Ему везло, раздувшись в размерах, ощетинившись иглами, зверь то и дело, настигая беглеца в последний момент застревал в проёмах дверей и перекрытий, он разламывал их, либо протискивался ужом, но тех крох времени, что недочеловек тратил на преодоление препятствий, хватало жертве чтобы ускользнуть.
   Эта погоня походила на то, как здоровяк мясник пытается поймать перепуганную курицу бегающую кругами по тесной кухне. Толстяк то и дело спотыкается и бьётся головой обо всё что попадается на пути, его сила и размеры фатально сводятся на "нет" отсутствием должного проворства, в то время как цыплёнок пробегает то и дело прямо между ног. Правда обычно такая погоня заканчивается одним: у курицы от страха останавливается сердце и мэтр таки делает нежнейшие отбивные.
   Но Капеца это не останавливало, хотя он и был на грани сердечного приступа, и ему казалось даже, что он явственно слышит хрипы своей аорты. Никогда в жизни он не мог представить, что однажды будет бежать с такой скорость по усеянной осколками и ржавыми гвоздями трассе, на которой любой спортсмен, более отважный и менее любящий свою жизнь, давно бы сломал себе ноги. Но этот страх, эта агония и была для него спасением. Она давала те силы, которых не сыщется ни у безумства ни у отваги.
   Наконец они вышли на мост ведущий к передаточным механизмам шурфовой башни. Впереди маячили большие колёса на огромной металлической оси, цепи идущие к лифтам и противовесам, троса уходящие к агрегатам двигателей. Крытый тоннель моста оканчивался коротенькой площадкой обрывавшейся над пропастью шахты.
   Разогнавшись до предела, Капец не думая прыгнул вперёд, в своей бездумной жажде крови зверь бросился за ним. Но странное дело. Казалось что черные когти вот-вот вонзятся в живую плоть, как какая-то сила потянула зверя вниз, бесцеремонно обрывая полёт, а наглый тщедушный слизняк продолжает висеть в воздухе как маятник раскачиваясь на тонкой паутинке оборвавшейся цепи. И эта жалкая мразь с неумолимой скоростью стала сжиматься, съеживаться, становясь всё меньше и меньше, пока не...
   Капец с не проходящим ужасом смотрел как тварь ещё носящая на своих иглах остатки человеческой кожи своего прежнего облика, бешено извиваясь и цепляясь за хрупкие стены башни уносилась в пропасть, продолжая бесноваться не от страха и отчаяния, но все от той же бессмысленной ярости. Спустя минуты три, после падения, где-то далеко внизу раздался гулкий грохот, и клубы чёрной горючей пыли поднялись вверх, поднимая с собой странноватый запах угольных подземелий.
   Шок пережитый рекрутом был настолько силен, что он даже не смог обрадоваться, просто висел, судорожно впившись обеими руками в хлесткую цепь и висел, боясь упасть. Спустя какое-то время живой маятник прекратил колебаний и замер более мнение спокойно. Пересилив страх, паренёк начал потихоньку перебирать руками, цепляясь пальцами за холодные стальные звенья. Наконец он добрался до поперечной балки над которой крепилась ось лифтового механизма, и прочно уселся на неё.
   Капец посмотрел в щель под потолком, выходящую наружу. Из этой самой щели, ещё недавно стрелял в красноармейцев снайпер. Он удивился увидев отряд полностью построенным в ровную шеренгу. Перед бойцами прохаживался взад вперёд незнакомый командир. И какие-то новые люди в кольчугах, длинных шинелях и островерхих шлемах, держали кавалеристов и рекрутов на прицеле чёрных винтовок со штыками тускло блестевшими отсветами кровавой стали.
   Эти люди построили кавалеристов и рекрутов вместе в одном пешем строю и повели куда-то прочь. Колючих тварей, на которых недавно разъезжали кавалеристы, связали в тройки и запрягли в повозки.
   Капец понял, что происходит что-то нехорошее. Он мог бы позвать на помощь, просить, чтобы его сняли с этой ловушки, но он не сделал этого. Похоже все уже считали его мёртвым, и это навело его на крамольную мысль. Пускай их всех сгуртуют как свиней. Пускай ведут на войну. А он, уж отсидится тут. Когда все уйдут, он как-нибудь да спустится! Это место кишит зверьём, на которое можно охотиться. В лужах чистая дождевая вода которой можно поливать огород, на деревьях съедобные плоды, в ульях пчёлы и мёд, в отвалах терриконов можно найти ещё немного угля для топлива. Тут можно жить как крестьяне, только комиссары не приходят за продразверсткой. А какое-то время спустя, можно будет наведаться в соседние деревни, украсть себе невесту по-сисястей.
   А тем временем остатки бравого краснознамённого отряда ровным строем покинули окрестности древней шахты. Небо за рукотворными горами прояснилось. Грозная буря-дьявол ушла вперёд.
  
  

Дракон и дьявол

  

1

   Отряд тачанок во главе с Чапаевым достиг лагерей ближе к ночи. Степь укрылась тьмою словно одеялом. Её земли лишившись света солнца озарились призрачными сияниями блуждающих огоньков. Крестьяне жившие в той деревне, что служила базой для лагерей, выходили в опасную ночь, вооружившись топорами на длинных ручках. Они следили за танцами зеленоватых и синих огоньков, примечая те места, над которыми кружили светлячки. И только - только огоньки разлетятся в сторону, мужики клали на примеченное место яркий белый камушек перевязанный лентой. Всякий мужик знает, то место где роятся блуждающие огоньки что-то да хранит в своем нутре.
  
  
  

2

   Тачанка резко остановилась прямо под знаком на въезде в станицу. Взмыленные звери уперлись черными когтистыми лапами в землю, взрыхляя укатанный грунт дороги словно плуги. И воз за их спинами даже подпрыгнул на упругих рессорах.
   Возница тут же натянул поводья, и саданул крученным кнутом по спинам угольных тварей, чтобы те притихли и не брыкались в упряжке.
   Как только Тачанка заняла устойчивое положение с неё на землю спрыгнули двое красноармейцев, в обычных песочных галифе и рыжих кожанках, выдававших в них кавалеристов. Оба подошли к знаку и старший из них, прочитав надпись недовольно хмыкнул, и насупился, слегка дергая себя за огромный ус.
   Тот что был помладше, вовсе не заметил состояния старшего товарища, и самодовольно улыбаясь, спросил:
   - Ну как, Семен Михайлович?
   - Буденновская! - громко и медленно прочитал кавалерист, - Это то кто же красоту такую удумал? - словно медведь, прорычал старший красноармеец.
   - Наша инициативная группа комиссаров! - гордо заявил младший. Он и в этот раз не заметил ноты угрозы и злого сарказма в ворчании старшего товарища.
   - непроходимый тупица и жопализ! - подумал про себя Буденный, - Прав был наставник мой, прав был Думенко. Гнать этих надо во фронте вместе с солдатами. Сучьи дети, сидят в тылу, жрут солдатскую кашу, ни хрена не умеют и всех всему учат.
   Но есть заковырка, которой наставник не учел. Эти бездари - глаза Троцкого в армии. И в тот день, когда Думенко - отец конной армии - пошел против воли Троцкого, эти твари... в тот день я промолчал. Промолчал, потому что знал, что после Думенко, займу его место. Всегда после него...
   Всегда второй, но в тот день, я стал первым. И промолчав тогда, скриплю зубами до сих пор.
   - Хватит на малевальню пялиться, - прохрипел командарм, - пошли в станицу.
   Слегка косолапой медвежьей походкой всадника Буденный двинулся вперед к стене из диких абрикос и акаций.
   Акации плотной колючей оградой опоясывали станицу, защищая её от ветров и пыли степей, и выползающих из этих ветров и пыли ужасам. Между колючими тесно растущими стволами были вплетены и растянуты, как в плетене, гибкие ветки, жерди с гвоздями и куски колючей проволоки. Но при кажущейся неприветливости живой изгороди, ржавые железные ворота на въезде были распахнуты настежь. Стоило командирам и следующей за ними тачанке войдите в станицу, как их обволокли словно ватой плотные запахи переспевших, падающих на землю абрикос и сохнущего под навесами клевера. Над многими дворами на сетках от кроватей сушилась курага, но большая часть абрикос валялась в траве, источая на солнце приторный аромат.
   - вы только гляньте! - изумился комиссар, указывая на лежащие в траве рыжие плоды, - а ведь местные еще и жалуются на голод! Их они за еду похоже и не считают!
   - может тогда ваши комбеды будут собирать продразверстку абрикосами и курагой? - не без издевки предложил Буденный, - это первый урожай абрикос после "черного ядра", пять лет деревья не плодоносили, все что они давали мы собирали, грызли даже косточки. И наконец... они дали урожай.
   Буденный подобрал спелую абрикосу прямо с травы и с удовольствием кинул её в рот. Он даже прикрыл глаза, медленно обгладывая косточку.
   Затем, он стал собирать абрикосы и рассовывать их по карманам кожанки.
   - что вы делаете? - изумился комиссар, - командарму не прилично....
   - командарму самому виднее, что ему прилично! - огрызнулся Буденный. Набив полные карманы душистых плодов, командарм направился по знакомой с детства улице. Комиссар, словно шавка, трусил за ним мелкими шажками, временами оглядываясь, едет ли за ними возница. Сообразительный солдат неторопливо направлял воз за своими командирами, но держался на расстоянии ровно настолько, чтобы не потерять их из виду.
   Не дойдя до сельсовета пары перекрестков, Буденный свернул налево и уверенным шагом двинулся в конец улицы.
   Там, в окружении измочаленного, покосившегося плетня, примостилась низкая кривонькая мазанка. Прошлогодний камыш на крыше потемнел. Было видно, как в нем шерудит какая-то вредная живность.
   Буденный нахмурился: - видать отец не здоров, - подумал он, глядя на гниющую кровлю, - не может быть такого, чтобы он свой дом так содержал.
   - Мама! - громко позвал командарм, - Мама, ты слышишь? Это я - Семен! Мама!!! Да где же они? В поле что ли? - недоумевал командарм, стоя у калитки.
   - ладно, слышь, партийный, зови возницу. Сейчас перенесем гостинцы в дом, пока родителей нет, что-нибудь поесть приготовим.
   Комиссар махнул вознице рукой. Вскоре тачанка заехала на баз и трое мужчин принялись перетаскивать в хату мешки из воза.
   Дверь как обычно была не заперта. Замок стоил дороже того, что можно было украсть в этом доме.
   Войдя в сени, комиссар удивился насколько низок потолок. Причем потолок же и являлся крышей. Отчетливо из глины мазанки вырисовывались деревянные ребра перекрытий из кривых тонких стволов. Мешки с хлебом свалили в сусек тут же в сенях. А картошку Буденный велел кинуть в сухой комнате, где посередине стояла печка.
   Возница сразу же решил озаботиться ужином. Он присел на корточки перед печкой и отворил чугунную дверцу зольника.
   - странно, - пробормотал возница, - Семен Михайлович, а печку то похоже давно не топили.
   - с зимы, наверное и не топили, - проворчал Буденный, - летом, чего в доме жар нагонять? Еду можно и в поле не костре сготовить.
   - так может и мне тогда во дворе приготовить? Я тогда ямку для костра обкопаю...
   - да. Давай иди... - прокашлял Буденный садясь на пыльный стул. Запущенный дом все больше и больше начинал пугать его. Множество мелких признаков запустения вгоняли в его мозг неясную тревогу, перемежая её с надеждой.
   - неужто этот год был таким голодным? - вдруг почему-то спросил комиссар, разглядывая пожелтевшие фотографии, где еще молодой командарм стоял рядом с родителями в форме и доспехах имперского драгуна, - экое дело! Освободить от продразверстки! Если бы это была не ваша родная станица, старосты не решились бы просить...
   - Про города Шахты и Усть-Водск слыхал? - сурово спросил командарм, - они просить не стали...
   - И к чему это привело? Тухачевский утопил их в облаках хлора.
   - Сучий ублюдок больше ни на что и не годен, кроме как травить ядами голодающих людей, - эти слова были произнесены настолько ненавидящим тоном, что комиссар даже прикусил язык, толи от изумления, толи от испуга. Во всяком случае он замолчал, и это доставило Буденному немного удовольствия.
   Зима выдалась действительно жестокая и слишком длинная. Холод и наступающий снег слишком рано погнал из диких степей орды и своры черных тварей. С самого октября поля кишели нечистью и мором. Зверодемоны в бессмысленной злобе уничтожили часть еще неубранного урожая, прежде, чем селяне изловили их. Часть зерна запаршивела какой-то непонятной заразой занесенной большими мухами из степи. Но хуже парши и тварей оказались продотряды из Города Солнца.
   Когда Буденный получил письмо от матери, он тут же примчался в комитет продснабжения и жестко избил наркома. Если бы, его не оттащили, то возможно и убил бы комиссара голыми руками.
   После было бездарно потраченное время в коридорах дворца совета и в беседах с Троцким, Фрунзе...
   Наконец, Буденный выбил своей родной станице освобождение от грабежей.
   Не став дожидаться, когда обоз с продовольственной помощью будет готов, командарм взял одну тачанку, загрузил её хлебом и лично отправился домой, к родителям. До этого момента от получения письма минула ровно неделя. Но вот сколько само письмо добиралось к нему?
   Буденного мучили мухи тревог, витающие вокруг него, и поддающиеся по его душе.
   Но вот скрипнула дверь в сенях. Командарм вскочил, опрокинув стул, и побежал на встречу. В проеме двери темнел силуэт старухи.
   - Мама! - радостно вскрикнул Буденный, подбегая. Огромный как медведь, сейчас он более всего напоминал маленького мальчика. Но как только, он приблизился к женщине сердце его упало. Это была не она.
   - Баба Пелаша? Это вы? - узнал он соседку.
   - Сёмашка, Сема... Ты приехал! - прохрипела старуха вся трясясь, - я думала, кто у Буденных в доме шастает...
   - а где родители? - спросил командарм. Старуха затряслась еще сильнее.
   - Семашка, год был... зима долгая... эти ваши приходили, собирали все по дворам... а потом...- она зарыдала сухим бесслезным плачем, как рыдают старики, - Мишеньку с месяц, как похоронили... а Миланья... Вся тебя бедная ждала, на том и держалась... на три денька ты не поспел.
   От сотрясений хрупкого иссохшего тела, она не могла больше стоять и едва не падала. Буденный подхватил её и крикнул во дворе возницу. Прибежавшему солдату он велел отвести старуху домой. А после принести ей пару мешков зерна.
   Когда солдат и соседка вышли, командарм вернулся в зал, где его ждал комиссар. Глаза Буденного пылали малиновым огнем. Его кожа потемнела, черты лица обрели бритвенную остроту. Комиссар увидел приближение демона и не на шутку перепугался.
   - значит, именем моим станицу обозвать, это мы модем - прорычал командир, - когда нужно, жопу лизать мы умеем, на это сил и времени хватает. Хлеб у стариков, забирать это мы тоже умеем...
   - но ведь они не знали, что это ваши родители, - попытался промямлить комиссар.
   - Да хоть чьими бы родителями они ни были! - взревел командарм так, что лопнуло стекло в окне.
   - Вон, сука!
   - Что?
   - Вон, мразь, если жить хочешь!
   Насмерть перепуганный, политрук пулей проскочил мимо командира к выходу.
   Оставшись в одиночестве, Буденный высыпал из карманов абрикосы на стол. Даже к матери, он не успел. Он опять ничего не сделал! Мог сделать, чуть-чуть раньше. Просто побеспокоиться, как там родители, не ждать письма.
   Демон в миг улетучился, а слезы смыли остроту со скул. Сильные ноги кавалериста больше не могли удержать его тела. И повалившись на пыльный домотканый коврик, самый могущественный военачальник совдепии выл и скулил, как умирающая собака.
  
   Утро разродилось холодным туманом. Еще на рассвете возница Буденного слегка пробежался влажной тряпкой по пыльным полам и полкам. Отворил для свежести окна. Живительная влажная прохлада воскресила командира.
   Буденный открыл глаза. Он не помнил, как разделся и очутился в кровати. Видно не без помощи возницы. Повел взглядом по комнате. Всюду чисто и прибрано. В дом словно вдохнули жизнь. Вот только души в нем более не было.
   Не желая разбудить спящего за печкой солдата, Буденный осторожно встал, придерживая рукой скрипучую сетку кровати, и босым прошел к столу. На нем, видно со вчерашнего вечера стояли котелок с вареной картошкой и стопка с солью и зубчиками чеснока. От того что в стопку часто макали лук и чеснок, соль слиплась коркой, и Буденному пришлось раздолбить её вилкой. Сделать это бесшумно не получилось, и солдат за печкой беспокойно зашевелился.
   - Проснулся? - окрикнул его Буденный.
   - виноват, Семен Михайлович, - отозвался возница. Он быстрым движением намотал портянки и вскочил в сапоги стоявшие подле лежанки.
   - иди есть! - приказал командарм, и солдат охотно подчинился, присев за столом напротив.
   - а где этот? - проурчал Буденный оглядываясь по комнате.
   - так, товарищ комиссар в сельсовете ночевал. Сказал временно примет какой-то там пост.
   - понятно, - усмехнулся командарм, - сегодня зерно развезем по дворам.
   - так чё? Они сами шо ли не придут? - удивился возница, - мы им, чай, не услуга.
   - не прислуга, - поправил его Буденный, и спокойным голосом добавил, - придут, не придут, а я сказал развести.
   - Рас так, оно конечно, - сразу напрягся солдат, - только я хотел сказать, меня и одного хватит, вам зачем напрягаться?
   Буденный посмотрел на возницу пылающими углями, и солдат ашь подавился непрожеванной картошиной. Дальше возница ел молча.
   После завтрака оба красноармейца загрузили тачанку мешками и отправились объезжать станицу. Сельчане сразу же узнавали знаменитого земляка и горстями высыпали из дворов, бросая будничные дела. Буденный добродушно здоровался со всеми, привечал старых знакомых. Расспрашивал о жизни. Жалобы сыпались на него вперемешку с благодарностями. Но когда он начал раздавать хлеб. По станице пронеслась волна ликования.
   К обеду воз опустел. Худо-бедно, Буденному удалось никого не обидеть. Тачанка остановилась в центре на главной улице, неподалеку от сельсовета. К возу тут же подбежал председатель и учтиво попросил отобедать гостей в доме, пока он будет организовывать митинг. Буденный не возражал. Тачанку они загнали во двор сельсовета и направились в просторный жилой дом под красным флагом.
   Там командарм застал комиссара, сидящего у телеграфного аппарата с озабоченным видом, нервно теребя узкую полоску бумаги в руке.
   - что случилось, друг мой? Политика партии опять изменилась? - поддел комиссара командарм, но тот даже не повел глазом, просто протянул ленту Буденному. Тот принял сообщение, и расправив бумажку прочитал. Лицо командарма моментально помрачнело.
   - давно пришло?
   - двадцать минут назад.
   - Сучий потрох! Час от часу!
   - что случилось обеспокоено спросил возница.
   - знаешь, кто такой Паркуйнас?
   - Это который самый-самый дьявол во всей великой степи?
   - Он! И идет мимо нас.
   - но так мимо же! - опять удивился возница.
   - Дурак! Эта тварь, как метлой гонит всю нечисть из степи перед собой. Скоро здесь все кишмя кишеть будет бесами, нетопырями и прочей мразью!
   Готовьтесь к осаде. Сколько у нас человек?
   - не считая нас троих, - отозвался комиссар, - два, три десятка взрослых мужчин.
   - насколько взрослых? - Буденный сдвинул брови.
   - не моложе сорока! Всех мужиков от семнадцати до тридцати уже забрали в армию. Осталось, что осталось.
   - Ничего, ухмыльнулся в усы Буденный, - я знаю этих людей. Лучших партизан, чем они вы не найдете по всем степям и болотам Совдепии!
   - ну что же, тогда на митинге вы объявите им сразу две новости. Хорошую - про отмену продразверстки, и плохую...
   А главное Троцкий неимоверно обрадуется, узнав, что его лучший военачальник заперт с кучкой партизан в осажденной станице.
   - если он узнает о моей смерти, он вряд ли сильно расстроится.
   Где ключи от главных ворот? Надо запереть эту ржавую калитку к чертовой матери!
  
   Уже к вечеру небо заволокло черными тучами, начался мелкий моросящий дождь, поднялся клокочущий ветер, вечные спутники Паркуйнаса - живого дьявола. Над камышовой крышей полутораэтажного здания сельсовета, на вышке сбитой из тонких бревен, досок и плетеня, прислонившись к отсыревшему столбу, стоял крупный мускулистый человек в кожанке из толстого дубленного чепрака. Нагрудные карманы слегка оттягивались тяжестью заложенных в них стальных пластин, но их поддерживали, опутавшие торс широкие ремни портупеи и разгрузки, лоснящиеся оттого что их обильно смазали скользким жирным кремом, впрочем жиром от сырости были смазаны и стальные краги, приклепанные поверх кавалерийских перчаток, и каленые наплечники, и остроконечный шлем с гравированной на железном лбу пентаграммой.
   Последний раз он так готовился к бою, когда атаман Каледин вел казаков на Город Солнца. Времена отгремевшей славы.
   Его огромная тяжелая шашка уже и без того была острой, но он продолжал водить по лезвию камушком-правилом.
   Вжих, вжих, вжих... Снова и снова и снова...
   Остроту шашки в бою нельзя переоценить. Однажды, еще будучи имперским драгуном, он видел, как бестолковый кавалерист отрезал себе палец, когда неудачно доставал клинок из ножен. И тогда же, стал свидетелем того, как его командир, выбитый из седла на землю, одним ударом снес обе передние ноги вражеской лошади.
   В том бою имперский драгун узнал достаточно. С тех пор для Буденного не проходило и дня, в круговерти которого не нашлось бы времени для упражнения с мечом, и хотя бы рас в день, он обязательно проводил правилом по лезвию. Даже шашку для него выковали с широким лезвием, чтобы не истоньшилась слишком быстро от частой заточки. Массивное тяжелое лезвие было более под стать могучему командарму.
   Вжих, вжих, вжих...
   Из-под тени металлического козырька злобно пылали кровавым огнем радужки глаз. Они рыскали по темной степи в поисках крадущегося врага. Одной только ненависти в этом взгляде было достаточно, чтобы сжечь человека дотла. Свирепый совдеповец держал в тисках своей воли еще более могущественную душу лютого демона. И от того мрачный ореол бритвенной остроты окружал командарма, как кокон невидимых, но осязаемых лезвий. Кинжалов, сотканных из самой ярости.
   Слишком многое изъязвило душу командира за последнее время, подавило, и демон уже сжимал своей ладонью горло человеческой сущности совдеповца.
   Буденному был известен лишь один способ утихомирить беса и возродиться самому...
   Вжих, вжих, вжих...
   ... это кровь... только кровь, железо, кости и плоть...
   Вжих!
   Горизонт озарился белой зарницей, и спустя минуту по степи прокатился трескучий грохот. В этот миг, на краю горизонта в громовом пламени грозы, он усмотрел исполинскую угольно черную ящероподобную тень.
   - Паркуйнас! - словно ругательство прошипел в усы командарм, и скривил губы свирепой ухмылкой.
   Степь взметалась волнами, словно живая тварь, судорожно, как от боли. Белый огонь грозы выбивал из неё гадкие звуки, заставляя петь и дрожать, подобно молоту насилующему упругую кожу барабана.
   Степь плыла, дрожала, плавилась. Моросящий дождь перешел в ливень, и сумрачный вечер сменился мглистой ночью. В наступившей тьме Буденный отчетливо увидел два десятка пылающих глаз - первый отряд партизан занял свои места в "кукушкиных гнездах" на стене из акаций. Эти крестьяне уже не молоды, но и не стары. Кто-то годился Буденному в отцы, пусть так! Но многие из них были ветеранами, и даже сражались еще в войсках империи на Забытой Войне. А этот опыт стоил молодости.
   Партизаны не имели хорошего оружия или доспеха. В станице сыскались всего лишь около пяти обрезов да пара ржавых двустволок с самопальным порохом. Почти всё ополчение вышло с ножами и топорами. Мужики натянули на себя побольше одежды. По нескольку рубах и штанов, накинули сверху ватные телогрейки или стеганки. Это не спасет от пули или штыка, но защитит от зубов мелкого, как пес зверодемона.
   Второй отряд парными патрулями бродил по станице, готовясь бежать туда, куда прорвется нечисть.
   Тачанку поставили напротив запертых ворот. Возница укрыл от дождя пулемет засаленным словно кожа войлоком, и сам спрятался под ним же.
   Дождь усиливался. Ветер становился холоднее. Ящероподобная тень на горизонте вырисовалась отчетливее на фоне белеющей грозовой зари. И вот наконец Буденный заметил... черная степь зашевелилась иначе, закишела. Её мокрый труп покрылся червями и опарышами. В этом скользком, слизком кишении черных бесформенных тел всевозможной насекомой, животной, человеческой мерзости запылали тысячи красных огней.
   - Демоныыыыы! - заревел Буденный, сопровождая крик частыми ударами ножен в висящую рельсу.
   Тридцать пар красных глаз ярко вспыхнули во тьме. Это почти пехотный взвод! Но по ту сторону живой стены кишело море лоснящихся смоляных тел и тысячи пылающих углей-глаз.
   Волна нечисти ударила в живую изгородь и отпрянула. Колючий плетень пришелся им не по вкусу. Акация как-то отпугивала зверодемонов, может была для них ядовита, или жгла, как жжет людей крапива. Но на толпы передних тварей напирали орды сзади. И мерзость, обретя уродливую форму снова набросилась на стену.
   "Кукушки" в гнездах крошили ползущих по деревьям ублюдков, рассекая топорами головы подобные черепам на змеиных шеях, собачьи морды с козлиными рогами, разверзнутые пасти с извивающимися языками червями...
   Рубили топорами, разносили залпом дроби в упор, давили кованными сапогами...
   Мелких ублюдков, способных протиснуться в щели и дыры живой изгороди, на улицах станицы встречали другие партизаны. Наваливались на бешенную мразь толпой, и молотили, пока не хрустнет костяной панцирь, не раздастся ошалелый визг издыхающей твари.
   Их нельзя ни щадить ни жалеть. Когда-то бывшие людьми, ставшие тварями. Вывернутые наизнанку люди, и вот какими они оказались внутри!
   Ярость в глазах партизан заплыла кровью. Эти люди в искусанных изодранных ватниках, с топорами и ломами в руках, на последнем издыхании своей зрелости превращались в берсеркеров. Самый вид наплывающей из степи мрази вызывал свирепую злобу!
   Еще более свирепую от того что люди узнавали в черных тварях себя, и смотрясь в них, как в волшебное зеркало, извергались желчью и отчаянием.
   Меж тем сокрушительный удар сотряс железные ворота. Они были приварены петлями к двум вкопанным в землю рельсам, опутаны цепями, и от того упруго пружинили под ударами титана. Но вот еще удар, и цепь не выдержала напряжения, лопнула. Створки с лязгом распахнулись впуская в станицу огромную мерзость.
   Сверкая мокрым от дождя хитином панциря, в ворота ворвалась жирная тысяченожка. На месте головы примостилась вросшая в неё по поясницу голая баба, истошно вопящая, бьющаяся в истерике, извергая из сосков тугих грудей ядовитые струйки.
   Будённый вскочил со своей вышки на крышу дома, и разбежавшись, спрыгнул с неё прямо на бабу.
   Химера попыталась свернуться кольцами, чтобы закрыться от удара, но не успела. Шашка Буденного с хлюпом опустилась на смолянистую бабью ключицу и рассекла человеческую часть до самого чресла. Но там, где у обычной женщины зачиналось лоно, у твари оказалась зубастая пасть.
   Клыки сомкнулись на глубоко ушедшем в плоть лезвии, не пуская командарма, а кольца продолжали свиваться уже вокруг тела воина, грозя раздавить его.
   Не думая, повинуясь инстинкту, Буденный сунул в пасть монстру вторую руку и всей мощью стальных мускул рванул в разные стороны. Челюсти хрустнули и лопнули как кожура переспевшего арбуза. Зловонная слизь потоком залила скалящегося дикой улыбкой командарма.
   Буденный вонзил левую руку еще глубже, и сжав в пальцах какой-то нежный орган, рванул на себя, разразившись диким хохотом.
   Сколопендра дернулась и, вытянувшись в струну, околела. Почувствовав смерть могучего крупного демона, нечисть отпрянула назад к степям. Запах крови себе подобных на какое-то время вызывал панический ужас у существ подчиненных не разуму, и даже не природному инстинкту, а плотским страстям и порывам.
   Партизаны приветствовали победу командарма ревом и свистом. А тот в свою очередь вышагивал, залитый кровью, высоко подняв в левой руке еще трепещущий жизнью, пульсирующий трофей.
   Буденный еще не знал, сколько партизан уже загрызены и разорваны тварями, сколько тварей успели заскочить в дома и дворы, затаиться там, но он понимал. Смерти этой гадины достаточно, чтобы отпугнуть нечисть, до тех пор, пока Паркуйнас не пройдет прочь. Это можно было назвать победой. И радость битвы заставила его забыть об осторожности.
   Жало скорпиона словно булава ударило его в грудь. Потеряв ориентацию, командарм кубарем покатился по земле. Над головой раздался захлёбывающийся треск пулемета. Это возница прикрывал своего командира, но вот послышался сдавленный крик, и стрельба прекратилась.
   - Сука! - взревел Буденный. Он еще даже не увидел врага, а тот уже убил лучшего из его людей. Уворачиваясь от ударов жала, командарм перекатился под тачанку. Только тут он увидел противника, не убоявшегося запаха крови убитого демона. Означать это могло только одно. Сия тварь была еще более могущественной.
   Над телом тысяченожки, размахивая тремя скорпионьими жалами, стояло нечто подобное льву с иглами дикобраза вместо гривы и мерзко улыбающейся человеческой головой.
   - Ты еще жив, человек? - прохрипела мантикора, противно хихикая, - на редкость живучий человек! Наверняка чертовски вкусный!
   - ты можешь говорить, ублюдок? - сквозь злобу изумился командарм.
   - а что же ты думал? - усмехнулась тварь, - есть в нашем мире люди, как личности и демоны как звери. Но есть и люди как звери, а демоны - личности! И тогда мы подчиняем души мелких людишек и пожираем их плоть! Но ты! Ты могуч! В твоем теле заключен слишком жалкий для такого человека демон. Не демон даже, а просто бессловесная скотина!
   От этих слов, внутри у Буденного заклокотала чужеродная ярость, и возмущение, смешанные со страхом.
   - Тише, брат, тише! - прошептал Буденный, обращаясь к своему демону, - ты только дай мне силы, и я заткну пасть этому ублюдку!
   - ты слушаешь меня, человек? - продолжала мантикора, - присягни мне!
   Буденный выполз из-под тачанки, держа шашку наготове. Ребра были сломаны, но жало все же не пробило пластину в нагрудном кармане.
   Оглянувшись, командарм увидел своих уцелевших людей, смотрящих на него во все глаза. Он обратил взгляд к чудовищу.
   - зачем тебе заключать "кровавый союз" со мной? У тебя уже есть тело! Ты не тень! Зачем? В чем уловка?
   - в твоей силе человек! Я сделаю тебя сильнее на срок равный твоей жизни! Сделаю тебя настолько сильным, каким ты никогда не был и не будешь, но за счет твоей души, когда ты растворишься во мне, стану могущественнее сам!
   В глубине Буденного заиграли чувства тревоги и неясные образы. Внутренний демон командарма почувствовал колебания Буденного и угрозу, он не имея возможности шептать, пытался достучаться до разума командарма.
   - сильным? - задумчиво спросил Буденный, - насколько сильным?
   - на столько, что все твои враги падут!
   Еще минуту командарм колебался, но вдруг, он на секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл, в них сияло чистое кровавое пламя.
   - Мой демон бессловесная скотина! Но он верен мне, как пес! А я верен данной ему присяге! Сучий потрох, Буденный тебе не проститутка!
   С этими словами командарм бросился вперед. Он бежал словно сам дьявол, и даже жала мантикоры не поспевали за его скоростью. Демон Буденного вложил все свои силы в скорость. Жала одно за другим врезались в землю в сантиметре за спиной Буденного. И в следующую секунду острие шашки вошло в разинутую от удивления пасть.
   - Верность друг другу! Вот настоящая сила, ублюдок! - прошипел в лицо мантикоре командарм.
   Жизнь начала вытекать из демона. Он обвел водянистыми глазами окруживших его людей!
   - идиоты! Присягните мне! Хоть кто-нибудь! Я сделаю любого из вас сильнее вашего командира.
   Но партизаны молчали.
   - я... я присягаю тебе, тень забытого народа! Разъединенные порознь и сплавленные вместе черным ядром...
   Все с изумлением и негодованием посмотрели в сторону произносящего клятву.
   - ты? - яростно взревел Буденный, - падаль заткнись! Партийный выкидыш!
   Но комиссар продолжал читать присягу, и издыхающий демон устремился к своему спасителю.
   - это моё право, - огрызнулся комиссар сливаясь с тенью твари, - моё... я стану... выше... те...
   Метаморфоза началась. Но сразу стало видно - совдеповец переоценил свои возможности. Сила демона была настолько велика, что при слиянии, человек тут же начал мутировать. Они еще не слились, а душа мантикоры уже пожирала душу комиссара.
   Мужики стояли вокруг ошалело, не зная что делать. И лишь Буденный сорвался с места и бросился на предателя. Со свистом кровавая сталь погрузилась в мутирующий сгусток. Металл вступил в реакцию с эфирной материей, треснул и раскололся по самую рукоять на мелкие кусочки. Процесс метаморфозы исказился. Нарастающее напряжение стало накапливаться вокруг осколков лезвия, пока не разразилось волной. Окружающих окатило брызгами вонючей теплой жижи. Буденного отбросило прочь.
   Поднявшись на колено, командарм спросил:
   - гаденыш мертв?
   - да как тебе сказать, Семен Михайлович...
   - Что? - изумился Буденный и вскочив подбежал к месту метаморфозы. Там он увидел существо... это был явно не демон. И точно не человек. Не совсем живой человек.
   - что за мразь?
   - нежить?
   - мертвец!
   Над землею в воздухе парил ошметок некогда бывший комиссаром в рванье из его кителя. Кожу и мясо содрало с костей и черепа, однако в глазницах на месте были глаза, внутри голых ребер билось сердце и сокращался желудок. Легкие мутировали в наполненные газом пузыри, позволяющие твари летать, а огрызок позвоночника без ног и таза, без кишок и всего что ниже желудка, извивался в воздухе, как хвост головастика.
   - вот так уродец! - произнес кто-то из толпы, - убьем его?
   Но нежить услышав угрозу испуганно взвилась вверх, и спряталась в камыше, укрывающем крышу сельсовета.
   - нет! - усмехнулся Буденный, - оставим его для зоопарка! Я лично подарю его Троцкому! Он человек ученый, оценит важность уродца для науки!
   Ладно! Возвращайтесь на места! Если есть раненые, спустите их в погреба к бабам. Пускай подлечат, как смогут. А вы на места! Паркуйнас еще не ушел!
   Про себя же он отметил, глядя в сторону прячущегося привидения:
   - верность! - вот истинная сила! Если уж выбрал сторону, следуй ей до конца! Я выбрал сторону, когда расстреляли Думенко. Даже если я ошибся... я не сверну. И даже теперь, когда мой выбор стоил мне жизней родителей... теперь, я точно знаю, что ошибся, встав на их сторону. Но я не сверну!
  
  

3

   - Почему "Троцкий"?
   - Что?
   - Почему вы назвали себя Троцким? Это ведь не ваше настоящее имя, - Тухачевский не глядя на собеседника пролистывал папку с бумагами и отхлебнул чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике. Вагон слегка дрожал, но не качался, не было ощущения движения. Судя по крикам снаружи, состав перецепляли и загружали на какой-то мелкой станции. Вскоре почувствовался легкий толчок прицепляемого паровоза. Троцкий потянулся на кушетке.
   - я вообще-то спал, Михаил Николаевич.
   - вы вообще-то врете, Лев Давыдович. Так почему?
   - зачем тебе это знать?
   - я хочу понять человека, которому вверяю свою судьбу.
   - тогда тебе нужно понять себя. Но если так уж хочешь знать. Я был в тюрьме. Не делай такое лицо, с твоим глазами, как у придушенной лягушки, удивление тебе не идет. И у меня был тюремщик... прапорщик царской армии.
   - и вы взяли имя царского прапорщика?
   - я взял не имя... совсем не имя, Михаил Николаевич.
   Как там дела на степном театре?
   - ничего хорошего. Фрунзе телеграфирует - город Степной больше не город, место на карте. Паркуйнас прошелся прямо через него.
   - жителей эвакуировали?
   - кого смогли, кто сам ушел...
   - как обычно, - недовольно проворчал Троцкий дергая седой волос в своей бородке, - потери считали?
   Среди войск потерь нет. Среди гражданских... ну, почти нет. Можно сказать эвакуация прошла успешно. Мы вывезли полностью тракторный завод. Он мне пригодится в Заброшенных Землях.
   Троцкий аш подскочил на кушетке.
   - ты скомуниздил целый завод? Втихаря под шумок? А документы? Бланки и накладные на ж.д. перевозки?
   - ну...- Тухачевский скомкал небольшую пачку бумаг в пепельнице, и прикуривая от керосинки, кончиком сигареты подпалил бумагу, - документы потерялись в пути. А вагоны несколько раз перецепляли от состава к составу. Думаю вам придется в совете как-то объяснить потерю завода действиями Паркуйнайса.
   Да! Кстати! Помните рекрутов-штрафников Чапаева. Они попали в зону бедствия, и мне пришлось их также эвакуировать.
   - из под носа у Чапаева?
   - ну! Что поделать, может мне и не удалось никого эвакуировать, может рекруты погибли в дороге, попав в бурю окружающую дракона-дьявола. Чапаев сам виноват! Послать людей таким опасным путем... а люди мне очень пригодятся, лишними они не бывают. Не люблю оставлять незавершенные дела.
   - ты взял всех рекрутов?
   - нет, только треть. Моим людям попался лишь один отряд... но не будем о плохом!
   Есть новости от Буденного. Он держит осаду степных демонов в своей станице с кучкой партизан. Держатся уже три дня.
   - Буденного трудно взять за горло, - усмехнулся Троцкий, - хорошо, что у нас не возникает такой необходимости.
   - чего нельзя сказать о других. О Чапаеве, например. Но у вас ведь есть опыт в таких делах! Думенко...
   - Думенко плохой пример, - перебил Троцкий, - Он был серьезной потерей! Первый человек научившийся управлять зверодемонами. Это благодаря ему мы имеем красную армию сидящую в седле шипастых тварей, и на тачанках. Он дал нам превосходство над белым орденом и всеми агрессорами, а мы потеряли этого человека.
   - Думенко был таким же неуправляемым, как и его демоны, - фыркнул Тухачевский, - Буденный выполняет его обязанности гораздо лучше. А я сам скоро дам нашей армии еще большее преимущество. Мы заменим бешенное неуправляемое зверьё послушными надежными машинами. И тогда, хоть второе черное ядро в их степи кидайте. Нам эти ублюдки больше не понадобятся!
   - Действительно, и в самом деле! Все складывается в твою пользу. Дьявол! А ведь эта странная выходка дракона чертовская удача для тебя! Величайшее из порождений степи! Почти бог! И вдруг, что-то ему понадобилось в наших краях, что-то выманило его из далеких степей. И как раз в такой момент! Тебе удивительно везет!
   - Да. Везет, - без энтузиазма ответил Тухачевский, - Удача любит смелых.
  

4

   - Блин! Где я мог её деть? Так! А бежал я с ней? Не... где-то её... где-то выбросил. Где-то... где-то... черт! - Капец приподнял кусок кирпичной стены, но под ним ничего не оказалось.
   - Сучий потрох! - парень швырнул обломок обратно, подняв облако меловой и цементной пыли. Он озабоченно почесал подбородок. В зданиях шахты не нашлось никакого приличного инструмента. Все насквозь ржавое и никуда не годное. Однако одна вещь должна была быть где-то здесь.
   - я точно помню! Черт переродился, мы заперли двери! Гай сунул мне в руку шашку! Или не Гай? Но точно сунул, и точно шашку! Где ты, где ты? Шашечка! Сучка, покажись, я все равно вспомню, где тебя бросил!
   Был бы я присягнувшим, ты бы сама меня звала бы...
   А черт! В задницу вашу присягу! В задницу демонов и кровавую сталь... Капец на самом деле знал не очень много окровавой стали, но кое-что. Все-таки до восстания он был студентом рабфака.
   Практически все знания и науки совдеповцев достались им в наследство от распавшейся империи. Но спустя какое-то время и совдеповская наука обогатилась своими открытиями.
   Первым оказалась демонология Думенко. Потомственный крестьянин и всадник. До Забытой Войны он отлавливал и одомашнивал скотину в степи. Во время войны, объезжал лошадей для армии, и сам ходил в сражения.
   Однако черное ядро изменило все! В степях совдепии больше не было ни лошадей, ни диких быков, ничего... крупные животные исчезли после черного ядра. А расплодившиеся мелкие стали кормом для новых тварей.
   И тогда Думенко вновь стал отлавливать в степях зверей и приручать... тварей. Все зверодемоны когда-то были людьми, и те в ком сохранилось чуть больше человеческого смогли поладить с человеком. Вид зверодемонов известных как "шипастые твари" оказался пригоден для дрессировки и верховой езды. Еще несколько видов также удалось "одомашнить". Шестиногих медведоподобных рысаков приучили к ярму тачанок и плугов.
   Сущности зверодемонов по сути не отличались от сущностей внутренних демонов совдеповцев. Они подчинялись тому, чья воля сильней!
   Из этого открытия последовало другое, не связанное с животноводством. В металлургии совдепии произошел прорыв благодаря ингредиентам получаемых из зверодемонов. Однажды каким-то образом, случайно или специально, на сталелитейном заводе в чан с расплавом упал еще живой демон. Возможно один из рабочих не к стати впал в бешенство и переродился, или что-то другое произошло. Это совсем не важно. Важным, оказалось другое. Полученная сталь оказалась вовсе не бракованной.
   Новый красноватый сплав обладал свойствами качественных сталей времен Империи и Забытой Войны, имея при этом и другие, не технические достоинства...
   Капец возвращался той дорогой, которой прежде убегал от демона. Наконец, он подошел к комнате расчерченной магическими или алхимическими кругами. Той самой, в которой погиб командир. Его обезглавленный труп все так же лежал в углу у стены. От прочих тел остались разорванные внутренности, части конечностей, кости. Над липкими лужами уже летали черные мухи.
   Капец упал на колени. Живот был пуст, но его все равно стошнило желчью и едким желудочным соком. От вида комнаты, у него помутнело в глазах. На четвереньках он отполз в коридор и перевел дыхание. Сколько бы он не повидал, а к такому зрелищу до сих пор не мог привыкнуть. Для совдеповца, пожалуй, Капец был слишком мягок.
   Но тут его внимание было привлечено жалобным звяканьем. Он резко повернул голову в его направлении. Звук повторился. И вот...
   Он увидел ту самую брошенную им шашку из кровавой стали. Клинок медленно маленькими рывками полз по бетонному полу, звякая при каждом движении.
   Кровавая сталь имела свою... не душу, но что-то очень похожее. Она подчинялась держащему её совдеповцу, как живая, воспринимая его волю, так же, как и зверодемоны. И стремилась соединиться с родственной сущностью.
   Капец хоть и был совдеповцом, но родился гораздо позже исковеркавшего реальность Черного Ядра. Он еще не вступил ни в одну совдеповскую организацию, и не имел демона в душе, потому кровавая сталь и не реагировала на него, но... она ползла к стальной запечатанной двери. А значит, там был человек! Еще живой человек. Совдеповец...
   Капец медленно поднялся на ноги и, ступая как можно тише, приблизился к ползущему клинку, поднял его. Даже в его руке, оружие стремилось к железной двери, запечатанной кровавой пентаграммой в окружении знака уроборосса.
   - Открыть или не открыть? - подумал Капец, - с одной стороны, там живой человек, которому возможно нужна помощь, с другой... просто так за такие двери не сажают.
   - Эй голос в моей голове! Что подскажешь в этот раз? Молчишь? Ну ладно! Тогда поступим так: еники беники ели вареники...
   По детской считалочке выпало открыть. До сих пор удача не подводила Капеца, и как случается в такие моменты, он впал в азарт!
   Подойдя к двери, парень с размаху саданул шашкой по цепям и замку. Пара цепей лопнула, но висячий замок отделался лишь рубцом.
   Капец усмехнулся, он методично начал рубить прочный замок, нанося удар за ударом. И наконец, кусок железа, преграждавший путь, был сломан. Запечатанная дверь поддалась его напору и заскрипели проржавевшие петли.
   Ему открылся спуск. Ступени в чёрную глубину, тускло мерцавшую багряными отблесками. Совсем как там, в имперском складу. От ощущения близости бездны Капеца затошнило. Он отошёл от двери и присел к замазанному кровью полу, голова кружилась... А шашка продолжала тянуть его туда, вниз. Рвалась из руки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   54
  
  
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"