Королевская кровь-11. Закончена
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация:
Иногда самое сложное перед бурей - это ожидание. В двух мирах ждут открытия последних межмировых врат. Ждут боги-захватчики и их армии - чтобы всей мощью обрушиться на Туру. Слабеющие боги Туры ждут своего брата, без которого планету постигнут катастрофические изменения.м Ждет и королева Василина, не закрывая последний портал в Рудлоге, - потому что, закрыв его, можно навсегда отрезать путь младшей сестре и изгнанному богу. Ждать - очень сложно. Еще сложнее жертвовать - потомками, любовью и жизнью. Но кому-то ради спасения Туры придется делать и это.
старт 19.03, окончание 13/03 искать на Литрес, Автор. Тудей и Призрачных мирах Ссылка на миры
|
Королевская кровь-11
Глава 1
По зеленому лесу, растущему там, где совсем недавно лежали раскаленные барханы, неслышно бежал тигр с красноватой шкурой.
Зверь был текуч и плавен, а лапы его так мягко касались земли, что птицы даже не успевали в страхе выпорхнуть из гнезд, как он уже проносился мимо. Он был голоден, но охоту отложил до темноты, чтобы не тратить драгоценное время: ведь днем видимость лучше и можно пробежать больше.
В начале пути наследник йеллоувиньского престола сильно выматывался - но по прошествии нескольких дней окреп, и теперь заставлял себя останавливаться ночами, чтобы найти добычу и отдохнуть. Насытившись, Вей Ши оборачивался человеком и обязательно тренировался перед коротким сном: повторял комплексы упражнений, метал ножи, а затем медитировал, восстанавливая разум и тело. Все ради того, чтобы не упасть по пути от истощения. Чтобы там, куда он бежит, тело после обратного оборота слушалось не хуже, чем перед дорогой.
В первый же день после ухода из Тафии Вей добрался вдоль русла Неру до узкого места, где ныне была организована паромная переправа. Он переплыл реку и понесся под прикрытием леса вдоль старой дороги, по которой шагали верблюды с погонщиками, проезжали телеги, запряженные осликами, а иногда и автомобили то ли с беженцами, то ли с торговцами. Тракт этот шел к низкому горному перевалу, на котором сходились границы Песков, Рудлога и Йеллоувиня. Вей Ши сейчас уже отчетливо видел его низкое седло между крон деревьев: еще день, и страна драконов останется позади.
Сколько дней понадобится, чтобы пересечь Йеллоувинь и добраться почти до Бермонта, в провинцию Сейся?нь, где, как следовало из видений девочки Рудлог, откроется портал в другой мир, Вей не представлял. Но он отчаянно, до глухого рыка в груди надеялся, что не опоздает. И так же отчаянно верил, что виде?ние - это только вариант будущего, и его можно изменить.
Потомку Ши не пристало бояться - однако кислый привкус страха, появившийся, когда Вей смотрел с Каролиной Рудлог на смерть деда, только усиливался. Страх бежал следом, нагоняя наследника ночами, колол сердце ледяными иглами и заставлял бросать в небеса просьбы Желтому: чтобы первопредок помог добраться вовремя и предотвратить беду.
Тишина и одиночество обострили чувства Вей Ши, заставив вглядываться внутрь - и он смотрел и не узнавал себя, словно вошел в Тафию одним человеком, а вышел другим. Все то, что раньше приводило его в ярость, что выглядело в его глазах насмешкой и унижением, теперь казалось мелочами, не стоящими даже движения брови. Наоборот, ему не хватало ранних побудок в храме, служб и скудных трапез с остальными послушниками, неспешных разговоров со стариком Амфатом, физического труда и отрешенной работы с землей - наконец-то он понял, почему дед, Хань Ши, находил в этом удовольствие! А люди, которые так утомляли и раздражали Вея ранее, даже невыносимо болтливая девочка Рудлог, теперь вызывали снисходительное любопытство.
Хотя стремление к одиночеству никуда не делось - это было в характере всех Ши.
Только воспоминания о тяжелой руке Мастера до сих пор заставляли Вея скалиться и ускоряться, словно можно было оставить их позади. И когда наследник вглядывался в себя в эти моменты, что угодно было в его душе, кроме смирения.
Он скучал по родным, но если раньше мысли о них окрашивались в цвета вины, обиды, ярости и гнева, то сейчас Вей будто перешагнул через желание стать идеальным Ши, доказать, что он достоин быть наследником, несмотря на порченую кровь. Теперь он хотел просто снова пройтись по дорожкам дворца с отцом и дедом, без гордыни и пренебрежения принять ласку матери, поговорить с сестрами. Ощутить себя частью семьи. И не бояться, что больше не увидит того, кого почитал и любил сильнее всех людей на Туре.
То ли от голода, то ли от сосредоточенности, восприимчивость его усилилась стократ. Это началось еще до ухода из Тафии - с тех пор, как Вей научился медитировать, сенсорный хаос, из-за которого наследник не переносил людей, постепенно стих, будто с каждым выходом в транс вокруг него укреплялась защитная стена. Он не стал глух, но восприятие перестало быть болезненным.
Теперь же, когда нагрузка на органы чувств резко снизилась, в периоды медитаций начала открываться ему глубинная суть мира - то, о чем рассказывали отец и дед, но чего никогда не мог увидеть сам Вей. Он ложился на спину в лесу, полном ночных звуков и влажных древесных запахов, закрывал глаза и видел, как вокруг пульсирует, течет сплетение первоэлементов, которые и образовывают Туру - от буйного, пронизывающего все теплом огня до вечно покойной и холодной смерти.
Стихия Черного Жреца по сравнению с полноводными реками других стихий казалась тонким, застывшим ручейком. И даже неопытный Вей видел, что с каждым разом ее поглощающий сам себя, недвижимый поток становился все прозрачней: близился момент, когда он пропадет совсем. Замечал наследник и то, что не разглядел в первые разы - и остальные стихии слабели, текли медленнее, с усилием, словно вот-вот готовы были остановиться или развеяться.
Как жалел теперь Вей Ши, что не может обсудить увиденное с дедом или с отцом, услышать их объяснение. Но сейчас он намеренно закрывался от внимания родных, потому что не хотел, чтобы его заставили вернуться.
Только единожды, в первый вечер после ухода из Тафии он приоткрылся - чтобы проверить, выбралась ли девочка Рудлог из ментальной лакуны, которую он создал в плату за информацию о деде. Но почти сразу услышал тяжелое: "Вей!", - и ощутил мысленное давление отца, повелевающее ему снять щиты и ответить.
Наследник, воспитанный в почтении и послушании старшим мужчинам семьи, на этот раз забаррикадировался наглухо и убежал с места обнаружения так быстро, как мог: отец при желании мог к нему и проекцию послать. Больше Вей Ши не рисковал.
"Ты что, так меня и оставишь?", - вспомнил он гневный девчачий голос и поморщился, мотнув башкой. Не стоило ее бросать одну в лакуне: она, конечно, выберется, но может запаниковать, все же Каролина Рудлог - еще ребенок. Не стоило и разбрасываться словами: теперь, если он не вернется, чтобы сделать ей обещанный амулет с равновесником, а погибнет до этого, не будет ему легкого перерождения.
Но это было меньшим из того, что беспокоило младшего Ши.
Чувствовал Вей теперь и нутряные содрогания Туры, после которых по стихийным потокам шли невидимые возмущения. Пески они почти не затрагивали - эта земля слишком еще была полна сил после свадьбы Владыки и возрождения, - но и здесь Вей ощущал, особенно ночами, будто в глубине смещаются, спрессовываются, потрескивают слои. Все чаще доходила до него дрожь от движения горных цепей, близких и далеких - каменная шкура планеты шла едва заметной рябью, как у больного животного, - и с каждым днем напряжение стихий усиливалось, словно вот-вот Тура должна была разлететься на куски.
Одиночество открыло наследнику гигантский мир, величественный и мощный, полный внутренних связей, и Вей невольно учился слышать, ощущать и понимать его.
Уже под утро, когда над Песками только-только начал заниматься рассвет, наследник сквозь сон почувствовал, как от стихийной ряби, вновь прошедшей по слабеющей Туре, дрогнули незыблемые горные цепи от Йеллоувиня до Блакории.
Вей Ши, решивший дисциплинированно выспаться, чтобы набраться сил на дневной переход, перевернулся на другой бок, поморщился и, не просыпаясь, выставил вокруг себя еще с десяток щитов, чтобы ничего не ощущать. А искажения стихий пошли дальше по планете.
На далеком материке Туна, истерзанном извержениями, каждая волна ряби заставляла вулканы вновь реветь и взрываться, образуя все большие кальдеры с лавовыми озерами - целый материк плавился, покрывался трещинами, грозясь рассыпаться на куски.
Старые захоронения, успокоившиеся было после начала служб в Медовом храме, вновь начали восставать по всей Туре вслед за особо сильными волнами искажений. Вставать, образовывая новые, доселе невиданные виды нежити, и отправляться на поиски пищи.
Вулканы как на границах Рудлога, не так давно успокоенные королевой Василиной, так и в горных цепях других стран один за другим выплевывали столбы дыма и окрашивались в багряные цвета извержений. Сходили лавины, горные озера выплескивались из берегов и скатывались по склонам в долины.
Заскрипел в ночи ослабевший от совместных усилий монархов Драконий пик, затрещал, но устоял - сила, вложенная Хозяином лесов в его создание, еще держала камень вместе. Вершина пика, перегородившая реку, тоже устояла, хоть и осыпалась местами мелким щебнем: сквозь небольшие трещины в ее основании стало утекать по склону озеро, образовавшееся из-за запруды. Скоро подмоет осколок горы - и извергнется гигантским водопадом вниз, затопит поля и деревни, расположенные в долине.
А в Блакории озеро, расположенное на одном из северных горных склонов, вспороло ледяной покров и выплеснулось из берегов. Покатилось вниз смесью валунов, снега и воды, набирая ход и перепрыгивая через уступы. Повернуло вбок из-за вдруг образовавшейся трещины, перелетело на другой склон по совершенно невероятной траектории, и понеслось дальше, в узкую выемку между горами, словно по трубе уходя под землю.
***
Над Северными горами Блакории, где находились пещеры темных заговорщиков, скоро должна была наступить полночь. В подземном убежище оставалось чуть более десятка человек - в основном те, кто участвовал в подготовке взрывов и был накрыт проклятием воды. Большинство уже спали в каменных "кельях": все были измотаны дневными вылазками на бои с иномирянскими отрядами, которые служили отвлечением, но проходили все с большими потерями.
В "столовой" сидели бледный Дуглас Макроут, сотрясаемый крупной дрожью, со светящимися зеленым глазами, и не менее бледный, высохший Оливер Брин с неизменной иглой капельницы в вене и пакетом с физраствором, прикрепленным к плечу. Брин колол молодому темному шприц за шприцом, и глаза Макроута постепенно приобретали нормальный цвет.
Когда опустела шестая ампула с настойкой на храмовых травах, темный перестал дрожать и без сил уронил голову на стол. Брин молча хлопнул его по плечу, потряс, проверяя, не в обмороке ли. Макроут спал - и Брин неспешно, щуря глаза и промахиваясь, стал собирать процедурный мусор со стола.
Ранее предводитель заговорщиков объемами напоминал зажиточного пекаря, а сейчас был худ, как щепка. Организму недостаточно оказалось капельниц, и он добывал воду из жира и мышц.
- Его завтра же нужно доставить в монастырь, - сказал он Чернышу, не поворачивая головы. Старый маг сидел в углу на стуле и с омерзением ел яблоко. На плече его была закреплена такая же капельная конструкция, как у Брина. - Иначе он уничтожит вас, Данзан Оюнович.
- Я сейчас его отнесу, - равнодушно сказал Черныш, поднимаясь. - Быть объектом подпитки - довольно новый для меня опыт, но не скажу, что приятный.
- Минуту, - Брин прощупывал Макроуту пульс. - Еще одно, Данзан Оюнович. Я считаю, мы достаточно подождали. Наш первопредок в Нижнем мире все еще в движении, и мы вряд ли можем сделать для него больше, чем уже сделали. Я требую завтра вывести нас к правительственным войскам Блакории. Мы помогли им и можем рассчитывать на снисхождение, а наши братья говорят, что с правительственными войсками помимо фон Съедентента и Лыськовой работает сам Гуго Въертолакхнет. Он не менее опытен, чем вы, возможно, сможет избавить нас от проклятья.
Чуть дрогнула, заскрипела гора, и собеседники замолкли, подняв головы и прислушиваясь. Но ненадолго - уже привыкли к тому, что Тура неспокойна.
Черныш хмыкнул.
- Вы не забыли, что мы убили их короля, Оливер? Да и Гуго - ленивый пень, которого интересуют только цветочки и погода, - он подошел к столу, с любопытством поглядел на дремлющего Макроута, провел над ним рукой и отступил с сожалением: не время исследовать. - Нет, если кто и сможет помочь, то Алмаз. Я обращусь к нему. Он обещал протекцию и помилование. Старов сентиментален и до сих пор витает в облаках идеализма - его самолюбию так польстит то, что я пришел к нему капитулировать, что он грудью встанет на нашу защиту даже перед королевой. В Рудлоге мы пока никого не успели убить, будет легче. Отчего вы так смотрите на меня, Оливер?
- Вы слишком легко согласились, - бесцветно ответил Брин. - Что вы задумали, Данзан Оюнович?
Черныш снова хмыкнул, потянувшись за последним яблоком к чаше на столе.
- Вы умны, господин Брин. Жаль, что в свое время вы не попали ко мне в институт, - он впился зубами в круглый бок: захлюпал сок, и маг вдруг закашлялся, согнувшись пополам и вмиг синея. Собеседник не успел к нему и дернуться, когда тот все же начал дышать, с трудом, с посвистом.
- Я просто не хочу умереть вот так, - пояснил Оливер Брин. - Так что вы задумали?
Данзан Оюнович потер губы ладонью, чтобы убрать даже капли сока. Яблоко осталось лежать под ногами.
Снова дрогнула гора. Посыпались сверху камешки, Брин отступил в сторону, смахнул щебенку со спящего Макроута.
- Черный Жрец двигается, но не выходит, - заговорил Черныш сипло. - Возможно, ему все еще нужна наша помощь.
Брин молча смотрел на него. Черныш прислушался - ему показалось, что где-то нарастает странный шум. Камень под ногами снова начал вибрировать.
- Нам не добраться сейчас ни до королевы Рудлога, ни до царицы, ни до императора с Владыкой. Но Демьян Бермонт идет к Блакории вместе с рудложскими войсками. Если я сумею убедить Алмаза выторговать нам амнистию и позволить присоединиться к ним, мы сможем подобраться ближе к королю Бермонта. И убрать его.
- А если дело не в этом? - спросил Брин тяжело.
- А если в этом, Оливер?
Они одновременно повернули головы к проему, когда в столовую из "коридора", ведущего наружу, как из брандспойта, хлынул поток ледяной воды, оглушая, отбрасывая к стене, мгновенно поднимаясь по грудь и выше.
Черныш, плюясь и отфыркиваясь, выставил руки, но не стал создавать бесполезный щит - а Брин, вместо того, чтобы защищать себя, рванулся к отброшенному потоком воды Макроуту, хватая его, и был сбит с ног.
Из глубины горы невозможно было создать Зеркало, но Данзан Оюнович всегда очень хотел жить. Чувствуя, как хлынула из ушей из носа горячая кровь, на едином выдохе, задержав дыхание, он вложился в плетение - и с потоком воды нырнул в серебристую поверхность, успев еще зачем-то дотянуться до Брина, намертво вцепившегося в Макроута.
Алмаз Григорьевич Старов, мирно спавший в своей палатке на окраине лагеря рудложской армии, проснулся от истошной вибрации сигналок. Не успел он потянуться за посохом, как его палатка затрещала, накреняясь, и маг, как был босиком, резво прыгнул к выходу.
Метрах в двух от него таяло Зеркало, извергая из себя как из гигантского крана снежно-водяную смесь: поток обтекал личный щит Алмаза Григорьевича и разливался в темноте по лесу. Старый маг вгляделся в переливы знакомой ауры и, недоверчиво хмыкнув в усы, одно за другим накастовал с десяток боевых заклинаний, удерживая их на кончиках пальцев.
От других палаток бежали солдаты, слышен был голос Свидерского, запустившего Светлячки - Александр периодически приходил сюда с Юга, где он натаскивал отряд боевых магов для помощи Тротту и принцессе.
Зеркало закрылось. Раздался надсадный кашель, но Алмаз Григорьевич и не подумал пошевелиться. Темная фигура, отбрасывающая множество теней в свете Светлячков, поднялась с земли, покосившись на Алмаза, и поковыляла к лежащему неподалеку человеку с сильной темной аурой. Склонилась над ним, не переставая кашлять, просканировала. Раздалось облегченное хмыканье, и кашляющий потянулся к чему-то рядом - Старов только сейчас разглядел, что там оказалось два человека, и второй был мертв.
- Оливер, Оливер... Все-таки вода вас достала, - донеслось сожалеющее, и Черныш принялся что-то снимать с шеи погибшего, по-прежнему не обращая внимания на Алмаза. Только поднял руку и накрыл себя и старого друга огромным щитом, огородившись от приближающихся людей, среди которых был и Александр Свидерский. Тот, не растерявшись, долбанул по преграде концентрированным Тараном, и купол у края пошел сияющими трещинами.
Черныш даже не обернулся.
- Ты никогда не брезговал мародерством, - проговорил Старов сварливо.
- Как будто ты брезговал, - с трудом выдавил Черныш, не разгибаясь.
- Грязный, мокрый, про?клятый... жалкий... - с мрачным удовольствием перечислил Алмаз.
- Зато живой, - огрызнулся Данзан Оюнович.
- И что мне мешает сейчас тебя уничтожить? - Алмаз Григорьевич поманил к себе сапоги: они вылетели из палатки, опустились прямо перед ним, и маг аккуратно сунул в них ноги.
- Любопытство, Алмазушко, - прокашлял Черныш, надевая охапку каких-то амулетов через голову. Из носа и ушей его текла кровь, в руке болталась игла с трубкой от капельницы, и Данзан Оюнович, поморщившись, выдернул ее из локтевого сгиба. - Да и сил тебе не хватит меня одолеть. Как и мне тебя.
Снова раздался удар, треск - и Свидерский шагнул под купол шагах в тридцати от них.
- У меня есть помощник, - заметил Алмаз невозмутимо.
Черныш, кинув взгляд на пробившего себе дорогу ученика, недовольно вздохнул, повел рукой - кровь из носа потекла с новой силой, но щит восстановился, а на пути Александра встала призрачная заслонка. Солдаты вокруг гомонили, но к куполу без команды не приближались.
- Алмаз Григорьевич, нужна помощь? - крикнул бывший ректор.
- Пока нет, Саша, - ответил Старов, как порядочный маг используя усилитель голоса, - но, возможно, придется пеленать одного проходимца. Иди сюда, но можешь сильно не торопиться.
Свидерский вновь размахнулся. Загрохотало.
- Ты обещал мне помощь и амнистию, - напомнил Данзан Оюнович, едва заметно вздрогнув от проседания щита.
- Это было до того, как вы попытались убить королеву Рудлога, - покачал головой Старов и сместился чуть в сторону по хлюпающей грязи: у Черныша реакция слева всегда была чуть похуже.
- Какая забота от человека, сидевшего в своих горах, пока небо не стало падать на Туру, - хмыкнул незваный гость. - Не изображай добренького, Алмаз, я тебя слишком давно знаю. Ты бы и не пошевелился, если бы твой телескоп продолжал работать, и о смерти королевы забыл бы в ту же минуту, как узнал. Ты слишком хорошо всегда умел себя оправдывать. Единственное, что нас отличает - я никогда не лицемерил и не боялся запачкать руки.
- Амулет подмены внешности - твоих рук дело? - поинтересовался Алмаз, не отреагировав на эту тираду.
- Моих, - Черныш словно невзначай повернулся по ходу движения заклятого друга. - Но последнее покушение - инициатива Львовского. Я был против.
- Как удобно, что он не может ничего сказать, правда? - проговорил Старов с усмешкой.
- Да если бы и мог, - высокомерно ответил Черныш, - что мне стоило вложить ему ложные воспоминания? Придется тебе поверить мне на слово, Алмазушко. Я ведь тебе поверил, к тебе пошел...
- Прибежал, как всегда, когда пятки припекло, - безжалостно подсказал Алмаз Григорьевич. - Точнее, намочило. Откуда эта вода, Данзан?
- Я же говорю, любопытство сильнее тебя, - довольно хмыкнул Черныш. - Помоги мне, Алмаз. Сними проклятье. Я отработаю амнистию. Ты говорил, вам нужна помощь - вот он я, готов вам помочь.
Старов смотрел на него с задумчивым прищуром.
- Всегда поражался твоей непрошибаемости, - проговорил он медленно и кивнул подошедшему Алексу. - Пеленай, Саш.
Полыхнули с двух сторон светящиеся ленты, и Черныш выставил руки в стороны, удерживая их на расстоянии.
- Ты же знаешь, что я и сейчас могу уйти! - Снова пошла носом кровь, он забулькал, сплевывая. - Никакая тюрьма меня не удержит, Алмаз. Хочешь остаток войны провести, охраняя меня?
- Зачем? - отозвался Алмаз Григорьевич с иронией. - Старый добрый стазис. Будешь после войны стоять у меня в обсерватории с этим самым перекошенным лицом, дружище.
- Ты выиграй сначала войну, - зло сплюнул Черныш. - А я ведь помог тогда вам! - Он с натугой разводил руки, и ленты, вьющиеся вокруг, то вспыхивали, сгорая, то вырастали заново, закручиваясь с новой силой. - В долине! Если бы не помог, фон Съедентент с Лыськовой бы давно были впечены в лаву. Тоже вру, скажешь?
- А ты забыл, почему мы там оказались? - Алмаз тряхнул кистью: в Черныша полетел стазис, и тот отмахнулся, на мгновение потеряв концентрацию, захрипел, спеленатый лентами - и прошептал что-то, отчего они вспыхнули.
- Мне это надоело, - процедил он, перемещаясь в сторону от Таранов, летящих с двух сторон - от их столкновения магов чуть не сбило с ног силовой волной. - Спрашиваю еще раз и ухожу: поможешь мне, Алмаз? Или готов ради своего тщеславия оставить вашу армию без моей силы?
- Как-то до сих пор без тебя справлялись, - не впечатлился Алмаз Григорьевич. Посмотрел за спину Чернышу: Свидерский поднял руку, привлекая внимание, как на уроке. - Что, Саша? Ты ему веришь?
- Нет, - проговорил Александр неохотно, и Данзан Оюнович с нарочитым упреком покачал головой. - Но если он может заменить моих ребят, которых мы на убой поведем, Алмаз Григорьевич... пусть клятву кровную даст, такую, что при нарушении его проклятье ему мечтой покажется. Что никому из нашей армии не навредит. Нам с вами к порталу идти. Его резерв не помешает.
- Вот, слушай ученика, старый хрыч, - с некоторым облегчением посоветовал Черныш. Покосился на зашевелившегося человека неподалеку и добавил: - И крайне рекомендую прямо сейчас перенести лорда Макроута в какой-нибудь монастырь Триединого. Мы для него как три главных блюда, и если он нас отведает, то все стычки с иномирянами покажутся легкой разминкой. Будет жаль, если Брин спас его зря.
- Сначала клятва, - Свидерский двинул рукой, и темного, приподнявшегося на локтях и надрывно закашлявшего, накрыло стазисом. - Мне еще убеждать командующего армией, министерство обороны и лично ее величество в том, что вы, Данзан Оюнович, безопаснее и полезнее здесь, а не в подвалах Зеленого крыла, начальник которого был бы счастлив вас там видеть. И мне хочется быть уверенным, что я не совершаю ошибку и вы не ударите нам в спину.
Черныш с высокомерным видом сложил руки на груди.
- Он бы ударил, - Алмаз Григорьевич, щурясь, постучал посохом по грязи. - Но я знаю, как убедить его это не делать.
К краю щита подошел командир подразделения, и Александр направился к нему, бросив собеседникам:
- Секунду, нужно объяснить, что происходит.
- Крепко-то тебя связало, Данзан, - Старов, проводив ученика взглядом, с удовлетворением осмотрел старого друга.
- Снять эту дрянь сможешь или просто болтал тогда, чтобы меня обнаружить? - осведомился Черныш невозмутимо.
- Болтал, конечно, - хмыкнул Алмаз. - Но плетение я вижу, это уже хорошо, - он, шлепая сапогами по мокрой земле, подошел ближе, подцепил несколько темных узлов в ауре, и покачал головой, разглядев, что нити проклятья спеленали горло, прошили позвоночник, оплели нервы по всему телу. - Сейчас, конечно, не сниму, разбираться надо. Но состояние твое на время облегчу. Пить сможешь, если осторожно, душ принимать тоже, а от рек-озер все равно держаться придется подальше. Но клятву, Данзан, завяжем на твое проклятье. Дернешься в сторону - кровью своей захлебнешься.
- Добренький, светлый человек Алмаз, - засмеялся Черныш, оглядываясь на что-то объясняющего командиру Свидерского. Солдаты постепенно расходились. - Твои ученики хоть понимают, что ты мог бы легко оказаться на моем месте? И их за собой утянуть?
Алмаз пробежался пальцами у шеи, дернул еще за одно плетение - и про?клятый закашлялся.
- Угу, угу... понятно... Ты на моих учеников не смотри, Данзан. - Старов разглядывал темную сеть с тем же азартом исследователя, с которым сам Черныш недавно сканировал Макроута. - Что им нужно, они знают. Своих заводить нужно было, я давно тебе твердил. Может, и человечности бы побольше сохранил.
- Уж молчал бы, - поморщился Данзан Оюнович. - Я многое могу твоим ученикам про твою человечность рассказать. Просто я всегда больше с живым работал, а ты с механизмами и амулетами, вот и вся разница.
Алмаз отступил и глянул старому другу в глаза.
- Разница в том, - сказал он серьезно, - что ты не любишь никого и ничего, кроме себя, Данзан. А я люблю и их, и то, что я делаю, и этот мир. И даже ты мне дорог, хотя наработал уже на смертную казнь. Берманское бешенство, взрывы... Но не хочу твоей смерти...
- Стареешь. Сентиментальным стал, - издевательски отчеканил Черныш.
- ... однако я убью тебя, не задумываясь, если мне просто покажется, что ты кому-то угрожаешь. Клятвой не ограничусь. Вплету в твою сигналку сердечную нить и только дернись - упадешь замертво. Ты меня понял?
- А если я не соглашусь?
- Уйдешь в стазис и постоишь в королевской тюрьме, - пожал плечами Алмаз Григорьевич. - И не думай, что сможешь уйти. Саша заблокировал спектры, я успею ударить.
Данзан Оюнович еще раз огляделся. Усмехнулся.
- Ловко. Не доверяет мне твой ученик... ну, имеет право, имеет... Я его хорошо приложил тогда, понятно, почему он настороже. Да и ты умеешь убеждать, драгоценный мой друг. Нить так нить. Так ты расскажешь мне, зачем я вам так нужен, что вы даже готовы выбить мне амнистию?
- После клятвы, - отрезал Алмаз. - А амнистию сам себе заработаешь. Если все закончится хорошо, тебя будут судить. Переживешь нынешнее поколение королей в закрытом исследовательском центре под охраной, а там окажешь несколько услуг следующему правителю и выйдешь на волю. Ну а ты-то - поведаешь, зачем все-таки пришел сюда? Только без слезливых сказочек про раскаяние.
- Возможно, - тонко улыбнулся Черныш. - Когда ты будешь готов принять то, что я скажу. А теперь верни свой обычный блаженный вид, твой ученик возвращается. И хватит уже месить грязь, - он раздраженно переступил ногами, - давай переместимся куда-нибудь, где сухо. Я быстро принесу клятву, и ты уже ослабишь проклятье и дашь мне хотя бы выпить чаю... убить готов за чашку чая, Алмаз. И возможность вымыться.
- Скулишь, Данзан.
- Давлю тебе на жалость, - хмыкнул Черныш. - И это работает, ибо ты всегда был слаб на эмоции, дружище.
Александр, остановившийся неподалеку, подождал, пока на него обратят внимание.
- Мне сейчас придется восстановить спектры переходов. Вы справитесь без меня, Алмаз Григорьевич, или пока все же спеленаем его минут на десять, пока меня не будет?
- Почтение, молодой человек, - поморщился Данзан Оюнович. Свидерский не обратил на него внимания.
- Справлюсь, Саша, - ласково ответил Старов. - Ты куда этого молодца? Туда, куда я думаю? - и он кинул взгляд вниз, словно пытаясь что-то рассмотреть под землей.
- Тандаджи им заинтересуется, - кивнул Алекс.
- Бедняга Макроут, - с едкостью проговорил Черныш, глядя, как Свидерский поднимает молодого темного на плечо. - Было бы забавно посмотреть, как с него по мере допросов слетает идеализм, но все же скажу - он ни в чем не замешан. Чист. А о других рассказать все равно не сможет.
- Следователи разберутся, - бросил Александр, направляясь к выстроенному Зеркалу.
- Только пусть будут повежливее, - посоветовал Черныш ему в спину. - Вполне возможно, что сейчас на вашем плече болтается будущий король Блакории, господин Свидерский.
23 апреля, Блакория, Мартин
Барон фон Съедентент нырнул под один из больших навесов, растянутых на ночь между деревьями для защиты от косого холодного дождя. Под таким только что прошло короткое совещание, под такими же вповалку спали боевые маги его отряда, а также около полутора тысяч бойцов последних подразделений, отступающих из Блакории, и местные жители, которые бежали вместе с солдатами.
Мартин, когда оставались силы, переправлял беженцев Зеркалами далеко вперед к передвижному лазарету, сопровождаемому Викторией: колонна с ранеными уже, слава богам, пересекла границу с Рудлогом и была в безопасности.
Но люди все прибывали - несколько сотен каждый день из окрестных сел и городов, с детьми на закорках, со скудными припасами, бросившие все, только бы лишь убежать от иномирян. Мартин поначалу проводил через Зеркало всех, прибившихся за сутки, заодно используя это как возможность увидеть Вики. Но беженцев становилось все больше, а силы приходилось беречь: иномиряне нападали все ожесточеннее, участились и ночные атаки. В первые дни еле удалось выбраться из окружения - отступление шло с боями в течение нескольких суток.
- Сюда, командир, тут посуше, - позвал его кто-то из ребят вполголоса. - Отдохните.
- Я у края лягу, - махнул рукой барон. Передернул плечами - он ненавидел холод и, хотя согревал себя уже рефлекторно, скучал по открытому огню. Укрепив щит под пологом на случай нападения, Мартин подхватил свой рюкзак со спальным мешком, и некоторое время возился, разматывая его и укладываясь.
Последние отряды блакорийцев, чьей задачей было сдерживать продвижение врагов, чтобы спасти основную часть армии, из-за местных жителей двигались куда медленнее, чем планировалось. Потери росли и грозили обернуться катастрофой: вот-вот передовые части иномирянской армии, наступающей с Севера Рудлога, должны были перекрыть путь и зажать их в клещи. Об этом шла речь на совещании, об этом думал и Мартин, засыпая: объединившись с Вики и Гуго, они могли бы вывести под щитами хоть целый город. Но Гуго прикрывал передние отряды, а Вики... пусть она будет в безопасности.
Сон его был обрывочным, тяжелым: снова ему снилось холодное, промозглое детство, болеющая мать, хворост, который они собирали, хлеб, который хоть и пекся редко-редко, но Мартин до сих пор помнил его запах и вкус. Большая кровать, в которой они спали, согревая друг друга, прямо как бойцы сейчас, радость, когда у него проснулся дар стихийной магии: на них с младшим братом в лесу напали волки, и Мартин, испугавшись до икоты и слез, почувствовал, как изнутри поднимается что-то огромное, неподчиняющееся ему, и расшвырял их выбросом чистой силы.
Он давно не мог замерзнуть, но сейчас мерз от воспоминаний и стука холодного дождя, мерз, поджимая озябшие пальцы, кутаясь в скрипящий мешок, и хотелось ему подержать руки над огнем и снова согреться, как тогда, в детстве.
Кто-то погладил его по щеке.
- Мама, - губы шевелились, но слова не выговаривались, и язык отказывался слушаться. Рука на щеке стала нежнее, теплее.
- Мартин, - прошептал знакомый голос. Мамин и не мамин.
Он с трудом разлепил тяжелые веки. Рядом с ним на корточках сидела Вики - волосы стали еще короче, почти под ноль, лицо сильно похудело. У ее ног стоял рюкзак, под мышкой она держала термос.
- Мы добрались до места назначения, - сказала она хрипло. - Лазарет в безопасности. У тебя в мешке хватит для меня места?
Мартин молча расстегнул молнию, сел, распуская шнуровку, чтобы увеличить площадь, и Вики, сбросив ботинки, опустилась рядом с ним. Открыла термос - под навесом потек запах горячего вина, пряностей, меда.
- Я подумала, что тебе не помешает горячий глинтвейн, - прошептала она, наливая напиток в крышку. - Рудложцы нас встречали согревающим. Плохой сон?
- Теперь хороший, - тихо ответил Мартин и, не удержавшись, привлек ее к себе: она ойкнула, отставив термос и стакан в стороны, чтобы не разлить. Поцеловал ее в бритый висок. - Зачем ты пришла, Вик?
- На помощь вам, - ответила она. И добавила неслышно. - И поговорить.
Мартин стиснул ее крепче, застонал от бессилия.
- О чем?
- Ты знаешь, о чем.
Он держал ее в объятьях и не хотел отпускать. Дождь усилился и шумел так, что казалось, сейчас прорвет полог. Бойцы крепко спали.
- Ты же видел, как изменилась аура Дармоншира, - торопливо и успокаивающе шептала Виктория ему в щеку. - Слышал, что сказал змеедух: герцог последний из сыновей Инлия. Я не знаю, как это может быть, Март, ведь многие белые аристократы еще живы. Эти слова имеют смысл только если он - Инландер! Но даже если нет... по силе ауры он сможет принять корону. Я не уберегла короля Луциуса, но могу прикрыть спину Лукасу Дармонширу, кем бы он ни приходился его величеству. И Марина Дармоншир беременна. Если я все правильно понимаю, то ее дети - наследники инляндского трона. Она так много сделала для нас. Дала нам свою силу. Я хочу помочь ее мужу защитить ее... Март?..
- Что? - отозвался он потерянно. - Ты права, Вик, во всем права. Я еще в замке Вейн знал, что ты уйдешь в Инляндию.
- ... я сейчас все уроню.
Барон ее отпустил, и волшебница протянула ему стакан. Он, покачав головой, взял термос, запрокинул голову и сделал несколько глотков пойла, такого терпкого и обжигающего, что слезы выступили на глазах.
- Не плачь, - засмеялась она тихо.
- Это глинтвейн, - буркнул он, делая еще глоток. - Не хочу расставаться с тобой, Вик.
- Но меня и так не было рядом, - заметила она рассудительно.
- Это другое. Какие-то паршивые двести километров. И то, я не каждый день мог видеть тебя. Впереди самые сложные бои, а до Дармоншира выстроить Зеркало тяжелее в десять раз. Что, если мы не увидимся до конца войны?
- Главное, чтобы вообще увиделись, - шепнула Вики.
- Даже не думай про это, родная, - жестко приказал он. - Не смей.
- Не буду, Март, - она вновь ласково погладила его по лицу, и барон снова поник.
- Ведь я не смогу пойти с тобой, Вик. Не могу бросить своих ребят. И всех этих людей.
- Я знаю, - волшебница грустно улыбнулась.
- И не могу тебя не отпустить.
- Не можешь, - Виктория глотнула глинтвейна из крышки-стакана. - Я уже подала рапорт генералу Дорфингьеру. Договорились, что сначала помогу вам. Доведу вас до границы с Рудлогом, Мартин.
- Хоть одна хорошая новость, - со вздохом отозвался барон. - Ты ведь знаешь, как я боюсь за тебя, Вик? У меня зубы стучать начинают каждый раз, когда вибрирует твоя сигналка, а я не могу помочь.
- Знаю, милый, - сказала Виктория, обнимая его. - Ведь со мной происходит то же самое.
Они допили глинтвейн, легли, застегнув спальный мешок и прижавшись крепко-крепко, лицами друг к другу, словно пытаясь компенсировать будущую разлуку. И, там, в этом общем тепле, пытались заснуть и не могли.
- Ко мне приходил Саша. Мотается между Севером и Югом, и к своей Катерине ухитряется заглядывать. На Юге готовит отряд для помощи Максу, на Севере помогает наступлению. Наша армия скоро соединится с их частями. Но мы недолго смогли пообщаться, полчаса, не больше.
- Мы с тобой три дня назад виделись, когда вы успели?
- Позавчера. Сказал, что к ним присоединился Черныш. Алмаз ему обещал амнистию.
- Дед сдурел на старости лет, - пробормотал Мартин.
- Это Данилыч сдурел. Хочет взять его в свой отряд. Сказал, что повязали старика кровной клятвой и он безопасен. Сейчас Черныша допрашивают, но предварительно его участие согласовали. Под ответственность Алекса. Если старик кого-то еще убьет, Алекс пойдет под суд с ним в паре.
- Гениальная кадровая политика, - буркнул барон, прижимая супругу еще сильнее. - Брать в команду свихнувшегося мага, который приложил руку к убийствам половины королей Туры и самого Алекса чуть не угробил. Хотя, если он поможет вытащить Малыша... как там наш герой? Данилыч не говорил?
- Встретились с Четери. Идут к порталам.
- Ну слава богам. Этот дракон всем за Малыша надерет задницы. Хотя какой он Малыш. Уже вырос. Женился.
- Не стыдно тебе? - укоризненно хмыкнула Виктория. - Бедная девочка.
- Очень стыдно, - покаялся Мартин и тихо, давясь, засмеялся в плечо жене. - Клянусь, в эти дни только две вещи поднимают мне настроение: встречи с тобой и мысли о женитьбе Макса.
Они захихикали оба, завозились, целуясь, и замолкли только когда кто-то из бойцов зашевелился. Но ненадолго.
- Ты мой бедный. Такой уставший, - Вики гладила супруга по спине, по шее.
- А ты, Вик? Одни глаза остались, - Мартин сонливо подставлялся под ласку и в темноте разглядывал волшебницу. - Ты похожа на мою маму, знаешь?
- Ты это понял после шестидесяти четырех лет знакомства?
- Угу. Как увидел тебя сейчас. Она красивая была.
- Я помню, - пробормотала Виктория.- Ты нас знакомил на седьмом курсе.
- Очень красивая. Особенно, когда я маленький был. Потом, конечно, смерть отца и бедность ее подкосили. А в последние годы она сильно болела. И тоже остригла волосы, они выпадали из-за слабости. Вот посмотрел на тебя и увидел ее.
- Ты ее любил?
- Да. Так же сильно, как тебя, но по-другому.
- Ты мало рассказывал про нее.
- Мы с тобой ведь вообще мало говорили, Вик. Я про то, что твои родители погибли в автокатастрофе, узнал от Макса. Хотел пойти к тебе, поддержать... но ты тогда уже больше года была с Сашей. Не смог.
Они помолчали.
- Я давно о них не думала, - призналась Виктория. - Это ужасно, но, когда не думаешь, кажется, что они живут где-то в другом городе, и мы просто откладываем встречу.
- Я маму тоже нечасто вспоминаю, Вики, - Мартин зашевелился, поворачиваясь на спину, и волшебница положила голову ему на плечо. - Она ведь умерла, когда я уже работал и все мог дать ей.
- Я помню.
- Выкупил наше поместье и дом в столице. Братьев устроил на учебу. Она так радовалась, Вик. Очень любила наш дом. Тоже постоянно зажигала камины. Все наладилось, у нас были деньги, я ее баловал, она стала оживать... и вдруг умерла. Просто остановилось сердце. Надорвалась, поднимая нас. И поэтому я тоже боюсь, понимаешь?
- Да, родной.
- У нас с тобой тоже только все наладилось. Я до сих пор поверить не могу, Вики, что ты моя жена.
- Я понимаю, Март. Понимаю, - она поцеловала его в щеку. - Не бойся за меня.
- Обещай мне, что не будешь рисковать. Не полезешь спасать кого-то, подставляясь под удар. Даже меня.
- Конечно, - прошептала она уверенно. - Обещаю. А ты?
- И я обещаю.
- Мы оба врем, Март, - вздохнула она.
- Я знаю, - он снова повернулся набок, к ней лицом. - Но хоть так, родная.
Рядом недовольно забормотали, и они опять замолчали. Из-за алкоголя и тепла наконец-то начала накатывать дрема, но они то и дело открывали глаза и смотрели друг на друга. Сплетали пальцы, продолжая общаться без слов, целовались, и поцелуи эти были на вкус как счастье и горечь,
Дождь почти закончился, и тяжелые капли падали с полога в темноте: кап, кап, кап. Под этот мерный стук они и заснули, не размыкая рук.
Глава 2
Двадцать первое апреля, Инляндия, Люк
Его светлость Лукас Дармоншир несся в сторону Форштадта, обгоняя ветер. Ветер, посмеиваясь, иногда настигал его, распахивая большой полупрозрачный клюв и издавая насмешливое шипение. Обтекал, обидно показывал хвост из перьев-ветерков, и герцог, ревниво вытягиваясь в струну, снова вырывался вперед.
Он бесконечно любил мгновения таких стремительных полетов: ледяную свежесть небес и тишину, солнце, настолько яркое и близкое, будто можно протянуть лапу и потрогать его, родственную энергию, что пронизывает тело и бодрит как прорубь. Разве может быть что-то желаннее этого?
"Марина", - вспомнил змей и, встрепенувшись, встопорщил перья и чуть не затормозил, чтобы развернуться обратно к Дармонширу. Но он летел уже около пяти часов и только то, что белесые и ржавые осыпи холмов Форштадта уже виднелись впереди, остановило его. Люк нехотя, нахохлившись, полетел дальше, призывая себя к порядку.
Обещанное Луциусом окончание буйства гормонов в змеином облике никак не происходило. Да и в человеческом организм не отставал, но хотя бы не отключал мозг: с утра Люк все же смог заставить себя вылезти из теплой постели, в которой так хорошо и тепло спалось рядом с Мариной.
- Уже летишь? - пробормотала она, когда он сел на кровати. Разнеженная, взъерошенная. Подобралась ближе и, не вставая, прижалась выпирающим животом к спине, поцеловала в бедро, зевнула. - Я позавтракаю с тобой.
- Не нужно, я поохочусь по пути, - хрипло сказал он, повернув голову и поглаживая жену по щеке. Марина, жмурясь, ловила его большой палец губами, розовыми, припухшими, и, хотя Люк вдоволь получил от нее ласки вечером, на спине его выступила испарина и сердце застучало, разгоняя кровь. Он поспешно встал, и супруга повернулась на спину, прижимая к себе одеяло и понимающе посмеиваясь.
- Лети, - она зевнула в ткань и помотала головой, сгоняя сон. - Не буду тебя трогать. А то никогда не улетишь.
Он бы и не улетал от нее никогда.
Все эти дни он был почти неприлично счастлив, хотя после завтрака Марина уходила в лазарет, а он улетал по бесконечным делам. Но армия дармонширцев продвигалась вперед, срок восстановления, отпущенный Люку командующим Майлзом, подходил к концу, и обязательно нужно было добраться и до Форштадта, и до герцогства Таммингтон.
Из-за отсутствия в Инляндии связи и трудностей с передвижением, сведения, поступающие от агентов Леймина, были разрозненными и редкими, и приходилось пользоваться данными, любезно предоставляемыми внешней разведкой Рудлога. Но чтобы скоординировать с союзниками с севера Инляндии дальнейшие действия, нужно было лететь к ним лично.
Каким-то образом и княжество, и герцогство, расположенные на противоположных концах границы Инляндии с Блакорией, ухитрились продержаться до сих пор, не имея магической поддержки змея воздуха, и Люку было очень любопытно - как. Но в первую очередь важно было понять, смогут ли эти союзники поддержать наступление дармонширцев или хотя бы дальше оттягивать на себя северную часть армии генерала Ренх-сата.
Вспомнив о вражеском генерале и о своем позорном подростковом порыве, Люк досадливо щелкнул клювом и поспешно проверил, не слетела ли от эмоций невидимость. Пусть они мчались высоко, выше облаков, там, где его светлость мог подпитаться от сияющих потоков родной стихии, стоило быть предусмотрительным и не обнаруживать себя. Хотя вряд ли его кто-то бы разглядел. Не до того было людям внизу.
Он все это время держался границы с Рудлогом и внимательно смотрел вниз, на поля и леса, словно нарисованные на поверхности Туры, на маленькие поселения и крупные приграничные города Инляндии, большинство из которых, как он знал, были уже захвачены иномирянами. Иногда он видел пролетавшие далеко внизу небольшие стаи раньяров с всадниками, и еле удерживался, чтобы не броситься в бой, и поднимался выше, чтобы остыть.
Над ним мелькали гигантские тела таких же змееветров, как и тот, что был привязан к нему, и вроде все было как обычно, пока Люк не поднялся совсем высоко, туда, где воздух от холода звенел чистейшей свирелью, и не заметил, насколько снизилась мощность стихийных потоков, текущих теперь под ним. Где-то перламутровые реки планетарных ветров расслаивались, становились рыхлыми, где-то и вовсе иссякали в тонкие ручейки и закручивались невидимыми рассеянными вихрями: создавалось впечатление, что источник, который питал все небесное движение, сам ослаб и оскудел.
Люк бы долго ломал голову над этим явлением, но недалеко от Форштадта вновь напомнил о себе голод, утихший было после завтрака двумя бычками, и пришлось снижаться для охоты.
Он, оставив спутника-змееветра высоко в небесах, ушел в сторону от поселений и полетел километрах в пятидесяти от границы, над густым лесом, высматривая добычу. Конечно, в море еды было больше, да и касаток с китами Люку почему-то было не так жалко, как лесных животных. Но сейчас выбирать не приходилось - голод нарастал, инстинкты брали верх над разумом, и змей, увидев крупного, матерого лося, весом не менее полутонны, рванул вниз, вихляя меж деревьев, схватил его, мгновенно перекусывая клювом хребет, и за пару глотков заглотил, уже поднимаясь выше, давясь от жадности и окропляя кроны деревьев красным.
Голод утих, и Люк, облизывая испачканный клюв длинным языком и еще чувствуя на нёбе вкус горячей солоноватой крови, медленно, приходя в себя, полетел дальше. После охоты ему до сих пор становилось неловко за себя, раз за разом побеждаемого примитивными инстинктами. Его светлость кручинился бы и дальше, не замечая ничего вокруг, если бы вдруг не проехался животом по огромному, мощнейшему щиту, закрывающему самый обычный небольшой дом, длинный, каменный, выстроенный углом и напоминающий охотничьи поместья инляндских дворян. Самым примечательным в нем была небольшая оранжерея, пристроенная с торца. Дом стоял в глухом лесу и был окружен дубовой рощей, переходящей в дремучий лес без всяких дорог.
Люк так удивился, что вернулся, встал на щит и несколько раз аккуратно, с любопытством тюкнул его клювом.
От купола чувствительно ударило электричеством, и змей подлетел, поджав лапы. Дубы вокруг дома странно зашевелились, вытягивая вверх зеленые ветви, и Люк, презрительно зашипев, помчался вперед, от греха подальше. Видимо, он наткнулся на убежище кого-то из сильнейших магов, и не хотелось так и не долететь до Форштадта, угодив по очередной подростковой глупости в ловушку, оставленную хозяином для незваных гостей.
Форштадт оказался вымершим. Люк видел в деревеньках, расположенных между скалами и холмами, инсектоидов и отряды иномирян, видел их и на опаловых рудниках - враги копошились там, откалывая и просматривая куски руды, - но за время полета не заметил ни одного местного жителя. Несколько десятков тысяч форштадцев как сквозь землю провалились.
Кривые улочки Мье?лнхольна, столицы Форштадта, тоже оказались пустыми - если не считать настороженно патрулирующих улицы иномирян. Люк, пролетая над крышами невысоких, плотно прижатых друг к другу домов, задел хвостом одну из труб: зашуршали, посыпались вниз камушки - и патруль, проходящий по улочке, заметался, стал беспорядочно палить вверх и в стороны и из своих доисторических арбалетов, и из туринских автоматов.
Люк с недоумением хмыкнул. Чем-то враги были сильно напуганы.
Княжеский дворец встретил змея провалившейся сгоревшей крышей и закопченными стенами. Ни одного целого стекла в окнах не осталось.
Люк обтек здание по кругу, заглядывая в воняющие гарью проемы, остановился у балкона, где они говорили с покойным Лоуренсом Инландером о принцессе Ангелине, заглянул и в музыкальную комнату, где слушал игру княгини Дианы. Везде было пусто. Дворец был разграблен, а то, что не сумели унести - расколотили почти в труху.
Его светлость задумчиво пролетел над беседкой, где целовал несчастную княгиню, еще раз, непонятно на что рассчитывая, облетел дворец, и начал прочесывать город. Ну не могли же испариться все жители! Хоть кто-то должен был остаться!
Но он не видел никого, кроме иномирян.
Люк с досадой облетел стаю раньяров и завис вопросительным знаком высоко в воздухе. Ему еще предстояло добираться к морю, в Таммингтон, но как улететь, не разобравшись? Может, все форштадтцы ушли в Рудлог? Но тогда бы Леймин об этом знал, да и рудложская разведка не стала бы говорить, что в княжестве организовано активное сопротивление. Или за последние сутки ситуация резко поменялась, и местные отступили к границе с Блакорией? Но как же женщины, дети, старики? Где они?
Поколебавшись, Люк решил все же проверить и районы Форштадта, прилегающие к Блакории. Но только он стал набирать высоту, как где-то за столицей прогремел взрыв. Взметнулось из-за дальнего скального холма белое облако пыли, застрекотали выстрелы, и снова, один за другим, стали грохотать взрывы.
В ту сторону метнулись раньяры, кружащие над Мьелнхольном, но Люк мчался быстрее - он за полминуты оказался у холма, над которым стелилась пыль, и снизился, держась с подветренной стороны и морщась от оглушительных, отражаемых каменными холмами выстрелов.
Холм оказался наполовину стесан выемкой-рудником, часть стены которого сбоку отошла, открыв белый тоннель, из которого выбегали вооруженные люди. Туда же споро уносили раненых.
Рудник продолжал дымиться.
Иномирян, которые, видимо, и здесь занимались добычей камней, было около полусотни - выжившие после взрыва организовались, отступив, и в пыльной пелене кипели схватки. Тут же лежали тела врагов, разорванные охонги. Оставшихся инсектоидов огнеметами теснили к склону холма - слышался визг, треск спекающегося хитина, тянуло удушливым запахом горящей плоти и муравьиной кислоты.
Человек в военной форме, опустившись за крупный кусок породы, отстреливал иномирян одиночными выстрелами из автомата и отдавал своим короткие, зычные приказы. Он повернул голову в сторону города, увидел раньяров - те были уже совсем близко, - и что-то заорал бойцам, махнув рукой. Форштадцы стали медленно отступать к тоннелю.