Он сегодня сам не свой: влюбился. До того восторженно, что забыл про свою никчемность. Руки-ноги не слушаются. Путаются. Лужи заглядывают в ополоумевшие зрачки - весной так часто бывает.
Желтый цвет - король марта.
В понедельник подойдет автобус, на котором приедет Она. И тогда безвольное сердце запоет на все голоса: "Да-да-да! Идеал наш на вечные времена... Сколько лет, сколько зим я искал Ее! До конца своей жизни мы будем вместе!" - С пылу, с жару в океан любви, пылкой страсти.
А через месяц - тоска. "О где же ты, моя сладкоголосая воля, ты, так и не подоспевшая к мигу моего рождения? В каких краях ты скитаешься в поисках достойного тебя?" И велеречиво разум шепчет: пора!
Он закрывает за собой дверь.
Потому что не любит постоянства.
Потому что не любит рутины.
Потому что не любит быт.
Потому что не любит...
Стоп! А может и любит. Да отсутствует воля. Великая сила, стремление к победе.
За белым цветком душистой лилии прячется страх быть узнанным.
Скрытое подражание отцу через откровенную ненависть.
Жажда убивать: не себе подобных, но любой зачаток слова "должен"! Должен быть: сыном, братом, отцом... Кем-то еще?
О это чудесное состояние Безволия: полное погружение в море чувств и бездумных поступков, жажда не отвечать за содеянное, но искренне (с правотой наивною, не знающей границ) требовать ответственности от окружающих.
Блажен миг расставания: он дарует ощущение свободы - свободы от попыток стать вольным.
Это великое счастье - быть БЕЗвольным.
2. Сентенции марта.
***
Тени падают на темя. Тени от сосулек. Сосульки свисают с крыши высотного дома. Дом обладает этажами количеством в 14 штук. Этажи залиты солнечным светом. Свет отражается в темных лужах. Лужи растут под растаявший снег. Снег уже больше не пойдет до декабря. Декабрь остался в прошлом.
Прошлое настырно лезет в душу, оставляя в ней грязные следы.
Следы ведут прямо к размякшему сердцу. Сердце жаждет тепла среди одинокой толпы. Толпа медленно растворяется в тени. Тени падают на темя.
***
Это весна. И опять пушистый нахальный кот поет серенады свой рыжеватой подруге. Каждый раз из нас хоть на миг хотел побывать бы этим котом на досуге.
Заалеет заря красным маком по сосен стволам - серебристой хвоею иголками-спицами в небо. Чтобы видеть, как птицы крыльями машут, хотят разогнать облака, отнимают у туч кусочки прозрачного неба.
И рыдают снега, утекая ручьями в канавы. Разбрелись снегири и запели весенние птахи.
Скоро дом этот, рыжий с прозрачной мансардой, снова будет укрыт яблоневыми цветами.
***
Лыжня расползлась в криворотое рыхлое месиво. Да споткнулась зима о бревно с набухшими почками. Закружила в метель и смягчилась, купаясь в лучах. Мама в легком пальто и с коляской: время гулять. Ветер шепчет на ухо про лиру и музу свою, напевает веселый мотив - то ли канкан, то ли вальс?
Раздражаясь ревет после спячки зимней медведь.
Вот и пришло время серебряных слез.
Восхищаясь глубокой морщинистой кожей снегов, на полях скопившихся за глубокую зиму, я вышагиваю, утопая по локоть в сугробе.
На лице расплывается первая мина весны.
3. Tabula rasa.
Наступает день, когда в мире рождается гений. Гений слова, гений чувства - гений стиха. Поэт.
Богу угодно взращивать поэтов на неблагодатной почве - это укрепляет их дух, шлифует дар.
Но рожденный в неволе, напичканный школьной догматикой, объевшись ценностей общества: как он мечтает стать белым листом! Без предрассудков, комплексов, сложностей, без целей изнуряющего семейного рабства.
Чем сильнее давление, тем больше тяга к свободе, жажда зеленых полей, синего неба, вольных грез воплощающихся.
4. Ода Безволию-2.
Он был талантлив. Подобно Богу - творил словами миры. Создавал города, людей, жизни. Был поэтом.
И был бы Поэтом, но оказался бессилен, потерял себя, разложил на кусочки и один не нашел, когда время пришло. И с тех пор он по свету скитается, ищет наверно потерянный кубик, а может быть, просто бредет в пустоту, давно позабыв о потере.
Что создал он, творец? Ничего, кроме редких фрагментов: ни стихов, ни романов, так: несколько строк.
Слава Безволию, даровавшему бездаря! Бог с ним, с Поэтом.
Да здравствует Слабость!
5. Детство.
В сладостном азарте ребенок мусолит материнскую грудь. Скромная белая жидкость - это живая вода, истекающая из розового соска. Щечки надуваются с каждым днем, улыбка озаряет юное лицо.
Наступает пора взросления. Вспомнит ли он потом этот чарующий миг? Мать свою, нежные руки, пару теплых коленей? Вспомнит ли первые звуки ласкового родного голоса?
А за этой кирпичной стеной, в лохмотья завернутый лежит в канаве малыш.
Что вспомнит он, когда придет время? Млеко природы - приторный воздух, подслащенный газами, нежность циничных бетонных плит? Ласки грубых бездушных рук в приюте для бездомных младенцев?
Как часто розовый птенчик забывает светлое детство, так часто ощипанный ворон помнит свое.
6. Преображение.
Спящие подобны слепым: их зрение обращено вовнутрь. Все, что находится за пределами тела - рассыпается в прах. Стоит только закрыть глаза и задремать. Сон, он же отдельная реальность, не менее материален, чем ручка, которой я пишу эти строки. Точно так же и мечта имеет свое ощутимое воплощение. Недаром у англичан для сна и мечты одно слово.
Приобщение к великому часто воспринимается как иллюзия, бегство от повседневности, рутины. И так же происходит наоборот: как только делаешь попытку сбежать от себя, сразу начинаешь себя ощущать чуть ближе к Вечности.
Бродяжничество дает много полезных навыков, которые могут пригодиться в одно прекрасное утро. Так случилось с Огюстом.
Была весна, пели птицы, распускались почки. Огюст проснулся потому, что голова грозила расколоться пополам.
Похмелье - вещица изящная, тонкой работы, и требует к себе соответствующего подхода. Огюст же был неотесанный мужлан, поэтому хлебнул огуречного рассолу и запил его вчерашним пивом. Голова, правда, трещать перестала.
Он огляделся по сторонам: ни одного знакомого предмета. Ну хоть какая-нибудь зацепочка бы! Воздух в комнате был достаточно смраден, чтобы Огюст окончательно пришел в себя.
- А теперь - поподробнее, - шепнул он себе и попытался восстановить детали выпавшего из памяти вечера.
В дверь постучали и окликнули незнакомым именем.
Огюст не расслышал его, но показалось, что имя женское. Он ощупал свое лицо, взглянул на ноги, провел руками по груди и, охнув, сел на кровать. Стук повторился вновь, после чего дверь открылась:
- Где же моя сюсечка? Вот она, моя милая девочка! А почему Лолочка молчит? Папочка ей приготовил легкий завтрак, - в дверях выросла жирная волосатая туша, прикрывая наготу банным полотенцем. У Огюста все похолодело внутри: он был содержанкой!
Когда же он попытался себя ущипнуть, видение не только не исчезло, но стало приближаться, игриво повиливая толстыми бедрами.
В один миг Огюст устал быть содержанкой и упал в спасительный обморок. В следующую секунду он уже стоял на палубе какого-то судна, плывущего по безбрежному океану.
Жаль, что любой из снов нельзя прервать таким простым способом: ведь для того, чтобы попасть в другую жизнь, приходится умирать.
7. Несостоявшийся разговор.
- Когда Вам было ... надцать, что памятного есть?
- Ах, что об этом, сударь... Не делает мне честь рассказ о моем прошлом...
- Но это интересно и важно нашей публике. Дерзайте же, мой друг!
- Что ж, коли вы хотите, так слушайте. Был год, когда я вдруг поверил, что сам себе я Бог. История сия наружу просочилась. И обросла скандалом - такое и не снилось.
- А что же было дальше?
- А дальше? Были Вы. И мы порочным браком давно обручены.
- Нет! Это клевета! Не слушайте его!
- Но сударь, Вы же сами просили только что...
- Да, было время ада, в безумии своем покинули мы стало - две глупые овцы...
- Так что же сожалеть?
- Ах, друг мой, это пошло. Бередить раны старые. Пойдем-ка в кабачок.
- Отлично! Змей зеленый развяжет Вам язык.
- О вьюнош несмышленый! неужто ты забыл ночей июльских страсти?
- Я болен был душой...
- Однако же не думаю, что был тогда здоров... Но ведь любовь была?!
- Я полюбил свинью.
- О-ля-ля, мой друг! Какие словеса! Прошло сто двадцать лет - но это не беда. Мы повернем все вспять!
- Увы, но все не так. Я изменился, сударь...
- Да это же пустяк! О Боге помню я, и о тюрьме в Брюсселе, о сельди в лондонской грязи, о наших новосельях...
- И я... супруги Вашей гнев, себя, и мать мою... Но помню также я еще и Абиссинию.
И злополучный климат, и боль в своих костях. Нет, сударь, грешен был...
- Ба! Это просто страх!
- Довольно уговоров! просили рассказать - теперь пора проститься.
- Молю, не исчезай! как долго помнил я твоих губ аромат!
- Как помню я... ах да, не стоит воскрешать.
И он поднялся с кресла, махнул на все рукой... и растворился в воздухе.
- О где же мой покой!? - воскликнул собеседник. Видать, на сотни лет он обречен страдать, не находя ответ.
8. Философичное убожество.
Пишу. Блекло синеют чернила. Меня моя гордость пленила. Но разве признаюсь я, в чем здесь вина моя? Скорей виноват ТЫ в том, в чем виноват я. Я ханжа, но никогда не признаюсь в этом себе. Какая же я свинья!
Моя мать подарила мне с молоком, а отец - с ремнем умение быть всегда правым.
Я рассуждаю так: если я вдруг что-то сделал не так - нужно найти сто причин, объясняющих безысходность мою. Иногда даже просто молчанье способно меня наградить: я забуду ненужное... В памяти я оставлю только себя.
16-20 марта 2003 года
9. Метро.
Непривычный шум... уже несколько месяцев я не знал, что такое метро. Я сидел на крыльце деревянного дома. Виски хлестал и терзал саксофон.
А теперь я торчу в этом желтом вагоне среди желтых людей... Запах пота... и ног...
Лучше б я дудел на своем саксофоне...
больше двух станций я проехать не смог.
Стошнило.
10. * * * <Твой Бог умер - твой дьявол процветает>.
Дальше ехать некуда - лишь бескрайность моря. Далеко убежать от себя ты не смог. Но и здесь тебя настигли твои злополучные Дамы - Ненависть, Себялюбие, Мелочность и Эгоизм.
Леди Ненависть кормит тебя сладкими ланчами лести, дарит уверенность в том, что тебя не любит никто.
Нежное Себялюбие ласкает кудрявые волосы, шепчет слова утешения, и никогда не журит.
Мелочность скачет канкан, задирает длинные ноги, все старается показать благородство своей натуры. Но только свет слабоват, даже свет Великого Солнца, чтоб разглядеть благородство в мелких ее чертах.
Эгоизм - суровая дама, не привыкла спускать другим с рук. Имя мужское - по мужу, которого бросила вдруг лишь потому, что сама же его вообще не любила, а обернула так, что он виноват во всем. И теперь одиноко скитается, прыгая из дому в дом.
Но все они марионетки в руках искушенного дьявола. Он манипулирует ими с изяществом кукольника.
И ты вместе с этими куклами пляшешь под дудку нечистого, охмуренный лаской и ленью и готовый отречься от Бога.
июль 2003 года
11. Полураспад.
Сентябрьский листопад ангелом опустошения шлепает по застывшим лужам - круговорот жизни, завершающей цикл зимой. Запах тления прелых листьев, костер отгоревших надежд. Полураспад атома, укрепляющего веру в любовь.
И на фоне всего этого безобразия - скорчившаяся от боли старуха, избитая, с переломанной рукой на заношенной перевязи лежит на грязной обочине и плачет кровавыми слезами. Рядом с нею стоит ее мучитель и кричит: "Ну прости меня, прости, слышишь?" А когда она упрямо мотает седой головой, он с остервенением лупит ее сапогами: "Ты причиняешь мне боль!" И снова: "Прости, слышишь, прости! Ну почему ты не хочешь простить меня, я ведь хороший!"
И вот уж старуха не дышит.
"Моя совесть перед тобою чиста. Бог тебе судья!" - мучитель встает на колени и трясет за обвисшие плечи жалкое мертвое тело.
Растерзанная, избитая, усохшая от боли и унижений лежит на обочине грязной та, что когда-то была Любовью, а вокруг -
осенний листопад
и лужи
и босой ангел
и запах тления
и дым костров.
И мучитель в тяжелых сапогах с улыбкой правоты на равнодушном лице.