Аннотация: Сальвадор Дали и его русская жена в мире своих снов...
Г А Л Á
Зарисовка для театра в четырёх действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Елена Дмитриевна ДЬЯКОНОВА (ГАЛÁ).
Поль ЭЛЮАР - французский поэт, её первый муж.
Сальвадор ДАЛИ - испанский художник, её второй муж.
Луис БУНЮЭЛЬ - испанский кинорежиссёр, друг Сальвадора Дали.
Место действия - Порт-Льигате, Испания. Дом Сальвадора Дали.
ДЕЙСТВИЕ 1
СЦЕНА 1
Гостиная в доме ДАЛИ. Во всей обстановке чувствуется роскошь. Причудливая мебель ярких, пёстрых расцветок. В центре - большое кожаное кресло в виде ладони с разноцветными пальцами. Много всяких мелких безделушек странных, необычных форм: маски, вазы, пепельницы, статуэтки и прочее. На стенах фотографии. В углу стоит чучело медведя, обвешанное разными предметами, как рождественская ёлка.
Впереди сцены, на самом краю, стоит элегантный мужчина. Это Поль ЭЛЮАР.
ЭЛЮАР: (обращается к зрителям) Моё имя Эжен Грендель... Я поэт Поль Элюар. Я, конечно же, француз и парижанин... (Пауза. Делает реверанс) Вы скажете, что в Париже все поэты, - и будете безусловно правы. Но я не худший из них, поверьте. Воплотить свои идеи и мечты в строчки вовсе не так просто. Мне повезло, что я встретил Андре. (Пауза) Вы знаете Андре Бретона? Он блистательный поэт. И, кроме того, великий организатор... Это он назвал наше искусство подсознания - сюрреализмом, организовал свой кружок и написал "Первый Манифест сюрреализма". Мы все тогда были молоды... (Пауза) Слишком молоды... И нам казалось, что очень важно не только творить в духе "сомнения в реальности реального", но и самим жить по тем же законам... (Пауза) Наши выставки собирали огромные толпы желающих воочию убедиться, что такое и вправду существует. Журналисты были в полном восторге... Помню в 1921 году в Париже одну из первых таких выставок... О "произведениях искусства", как таковых следовало бы забыть вообще, ибо выставка проходила в подвале галереи "О'Сан парель", в котором не было освещения, так что разглядеть экспонаты было не возможно физически... Я сидел за специальной ширмой и осыпал всех отборной бранью и неприличными ругательствами, Андре Бретон освещал выставку время от времени, зажигая спички, Луи Арагон мяукал, некоторые тужились, чтобы испортить воздух, другие играли в догонялки... (Улыбается) Это всё, наверное, понравилось бы Дали... Но он в то время был подростком, пытающимся что-то изобразить в Барселоне... Да... Дали тогда ещё не существовал для меня. Но именно в то время я встретил свою Хелéн... Хелéн. В неё, как мне кажется, были влюблены все мы... Для меня это было настоящее откровение. Я просто дышал ею. (Пауза) Мы стали жить вместе, и это были лучшие времена... Благодаря Хелéн я написал свои лучшие стихи... Надеюсь, вы не думаете, что я начну их читать прямо сейчас, здесь... (Обводит руками сцену) Это всё равно, как если бы Дали начал показывать вам свои картины, а Бунюэль демонстрировать снятые им фильмы... Глупо. Не правда ли? Да, Хелéн была великолепна! Не знаю, все ли русские женщины таковы, но если верить почитаемому мной Достоевскому - их немало... Вместе с тем она была по западному практична и точно знала, какие из моих произведений стоит публиковать, а какие нет. И она не ошиблась ни разу... Удивительная женщина с необыкновенным вкусом и своеобразным взглядом на искусство. Кажется, она разбиралась почти во всём - кино, литературе, живописи - лучше тех, кто этим занимался. (Гордо) Но я француз! Я понимал, что такая женщина не создана для тихой семейной жизни... (Пауза). Потом я встретил Дали... Поначалу он показался мне излишне скромным и замкнутым в себе молодым человеком. Забавно, но у нас многие так думали, (пауза) поначалу, конечно... Но "джинна в бутылке" долго удерживать ему не удалось. Очень скоро стало ясно, насколько он одержим. Одержим всем, что ему попадалось: поэзией и кино, религией и мистикой, и уж, конечно, живописью. И эта его одержимость передавалась всем, кто побывал рядом с ним хотя бы минуту. И больше всех страдал я... Я разрывался между любовью к Хелéн и своим увлечением Дали. Многим это было непонятно, в том числе и мне самому... Однажды, когда мы гостили в доме Дали, я заметил, что они нуждаются друг в друге. Впрочем, не заметить этого мог разве что только слепец, да и Хелéн со свойственной ей откровенностью сразу мне сказала, что намерена остаться у Дали. Я не собирался разводиться и решил просто одолжить Хелéн ему на время... (Гордо) Я же сюрреалист! И моральная сторона этого поступка меня вовсе не тяготила. Кроме того, я, откровенно говоря, не верил в длительность их союза, уж больно разными людьми они казались... (Пауза). Время показало, что я ошибся... Хелéн, переименованная Дали в Галу, прожила с ним всю свою оставшуюся жизнь. (Пауза) Я умер намного раньше всех их и так и не увидел ни лучших картин Дали, ни блистательных фильмов Бунюэля... Дали часто рисовал мои портреты, и один из них и сейчас находится у одного богатого заморского коллекционера купленный им за приличные, надо сказать, деньги... Портрет этот не обошёлся без любимых Дали кузнечиков, в данном случае у меня на подбородке, размером с полголовы. Но мне самому нравится этот портрет, уж не могу сказать, почему именно... (Пауза) Я написал немало хороших стихов, пользовался огромной популярностью, читать мои произведения одно время считалось изысканным вкусом, а за поэму "Победа Герники" и сборник "Сумей всё сказать" меня наградили Международной премией Мира, посмертно, правда... Но как однажды сказал Андре Бретон, когда мы с ним ненадолго поссорились, если моё имя и попадёт в мировые энциклопедии, то там будет написано примерно следующее: "Поль Элюар - первый муж Елены Дьяконовой". И уж только потом, быть может, что я - французский поэт-сюрреалист. (Пауза) Иногда мне кажется, что так оно и будет...
ЭЛЮАР медленно идет в гостиную и садится в кресло.
СЦЕНА 2
На сцену о чём-то оживленно беседуя, выходят ДАЛИ, ГАЛÁ и БУНЮЭЛЬ. ДАЛИ в ярком чёрно-красном халате с нарисованными крупно китайскими иероглифами, усы его набриолинены и вызывающе торчат вверх, ГАЛÁ в неприметной домашней одежде, БУНЮЭЛЬ одет изысканно и элегантно.
Во время СЦЕНЫ 2 все участники находятся в почти не прекращающемся движении: они ходят, жестикулируют (особенно БУНЮЭЛЬ), берут в руки разные предметы, пересаживаются из одного кресла в другие и т. д., постоянно находясь по отношению к зрителям в разных положениях - то лицом, то спиной, то полу боком... Только ЭЛЮАР находится лицом к зрительному залу. Всё это время он сидит в кресле на самом видном месте.
ГАЛÁ: Что нового в Париже, Луис?
БУНЮЭЛЬ: Париж - бурлит!
ГАЛÁ: И ты вместе с ним. Не так ли?
БУНЮЭЛЬ: Да, пытаюсь... (Пауза) Я встретил молоденькую актрису... Скорее всего, буду пробовать её снимать...
ГАЛÁ: Она француженка?
БУНЮЭЛЬ: Конечно.
ГАЛÁ: Как её зовут?
БУНЮЭЛЬ: Её имя пока мало кому известно... Хотя мне кажется, её ждёт большое будущее... Из таких, как она, вырастают неплохие актрисы, а иногда даже и великие...
ГАЛÁ: Её имя?
БУНЮЭЛЬ: Катрин Денёв...
ГАЛÁ: (Пожимая плечами) Да, незнакомое... Но в этих вопросах ты редко ошибаешься, Луис. Я уверена - она на самом деле станет настоящей актрисой.
БУНЮЭЛЬ: Несомненно!
ЭЛЮАР: Хелéн, мне не очень верится, что ты не скучаешь по Парижу?
ДАЛИ: Сколько раз говорить тебе, Поль, не называй её так. Она - Галарина! Ты сам этого не видишь? (Удивленно).
ГАЛÁ: Я почти всю жизнь прожила там. Перемена обстановки всегда к лучшему.
БУНЮЭЛЬ: Да, Париж...
ЭЛЮАР: Я лично не могу долго находиться вне Парижа. Мне как будто не хватает кислорода. Или там он совсем другой...
ГАЛÁ: Кислород для поэтов, художников, мечтателей и бродяг...
ДАЛИ: Да, по Луису не скажешь, что он из бродяг. (Улыбается)
ГАЛÁ: Бродяги бывают разными...
ДАЛИ: Разными. Но совершенно точно они не одеваются "от кутюр".
БУНЮЭЛЬ: Привязался ты к моей одежде! Завидуешь? (Смеётся)
ДАЛИ: Чему? Мундир нужен для победы. И я не ношу штатского... Обычно я одет в мундир Сальвадора Дали!
БУНЮЭЛЬ: В таком случае на мне всегда мундир парижанина...
ДАЛИ: Кстати, об одежде... Я придумал новые модели платьев.
ГАЛÁ: Что за модели?
ДАЛИ: Гениальные абсолютно.
ГАЛÁ: И всё же?
ДАЛИ: Платье с фальшивыми анатомическими деталями, соответствующими внутренним органам.
ГАЛÁ: Что ещё?
ДАЛИ: Дополнительные фальшивые груди на спине.
ГАЛÁ: Великолепно!
БУНЮЭЛЬ: Такое может быть принято только Парижем.
ДАЛИ: Этому будут рады везде!
БУНЮЭЛЬ: Нет, только Париж способен выдержать любые сумасбродства.
ГАЛÁ: Почему?
БУНЮЭЛЬ: Потому что Париж сам такой... Он привлекает к себе творческих людей, похожих на него самого...
ЭЛЮАР: Писателей и художников, так тех прямо как магнитом притягивает... Именно в Париже они создавали и создают свои самые лучшие произведения искусства... Так было и так будет всегда... Русские и испанцы, англичане и американцы, немцы и итальянцы нашли там то, что искали.
ДАЛИ: (С легким сарказмом) И что же?
ЭЛЮАР: Вдохновение, я полагаю...
ГАЛÁ: Я согласна... Произведения искусства, созданные в Париже - будут жить вечно...
ЭЛЮАР: (Уверенно и с некоторым вызовом) Слышали? Это говорит сама справедливость!
ГАЛÁ: Это действительно так. За одним, правда, исключением...
ЭЛЮАР: Каким же?
ГАЛÁ: Если ты не Дали.
ДАЛИ: А если я - Дали?
ГАЛÁ: Тогда там, где Дали пишет свои шедевры, там и Париж...
ДАЛИ восторженно смотрит на ГАЛУ, потом снисходительно хлопает по плечу БУНЮЭЛЯ. Тот в ответ кисло улыбается.
ДАЛИ: Мы с Галючкой долго жили в Париже. Любой город в мире был счастлив нашему присутствию, но душа моя всегда рвалась назад, в Каталонию.
ЭЛЮАР: (Торжественно) "Испания - страна резких очертаний, и тот, кто бросится в море сна - поранит себе ноги о лезвие бритвы"...
ДАЛИ: Чересчур напыщенно. (Фыркает)
ГАЛÁ: Это недостаток?
ДАЛИ: Это достоинство... Чьи это слова?
ЭЛЮАР: (ДАЛИ) Так писал друг твоей юности Федерико Гарсиа Лорка...
ДАЛИ: Лорка? Вот он. (Достает из кармана сушёную рыбу).
ЭЛЮАР: ?
ГАЛÁ: По древне-каталонски рыба означает труп.
ЭЛЮАР: (ДАЛИ) И ты знал, что я упомяну Лорку?
ДАЛИ: (Гордо) Дали знает всё! (Потом снисходительно) Не думай о мистике, Поль, рыба была в кармане так, на всякий случай...
ЭЛЮАР: Все испанцы одинаковы...
БУНЮЭЛЬ: И чем же они, по-твоему, одинаковы?
ЭЛЮАР: Каждый испанец чуточку националистически настроенный психопат.
БУНЮЭЛЬ: Достаточно посмотреть на Дали, да?
ДАЛИ: Да, на меня стоит посмотреть! (Пауза) Порт-Льигате - самый восточный географический пункт Испании, а это означает, что каждое утро я оказываюсь первым испанцем, видящим солнце...
ЭЛЮАР: Романтично, конечно (с иронией)... Только как же быть с испанцами, проживающими в Японии, которые видят солнце каждый день намного раньше тебя?
ДАЛИ: (Пренебрежительно) В Японии не такое солнце... Самое настоящее оно только в Каталонии.
ГАЛÁ: И откуда в Японии испанцы?
ЭЛЮАР: Посольство, различные представительства фирм и так, праздно шатающиеся по свету...
ДАЛИ: Но дальше Парижа они уезжают редко... (Смотрит на БУНЮЭЛЯ)
БУНЮЭЛЬ: Разговоры об Испании наводят тоску... Я люблю Париж, конечно, и не представляю себя ни в каком другом городе мира... Но я всегда был и останусь испанцем, и фильмы мои, снятые во Франции или даже в Голливуде, всегда будут чисто испанскими... (Пауза. БУНЮЭЛЬ надевает шляпу) Пойду я, пожалуй, прогуляюсь, подышу, так сказать, воздухом Отчизны...
БУНЮЭЛЬ уходит. ДАЛИ долго что-то то ли бормочет, то ли напевает себе под нос и как-то незаметно уходит тоже. ЭЛЮАР и ГАЛÁ остаются одни. Они молча и отрешенно ходят по сцене. Тем временем сверху спускается полотно, которое постепенно закрывает гостиную.
СЦЕНА 3
Середину сцены закрывает свисающее сверху большое полотно. Оно разделено пополам жирной чёрной чертой. Слева на полотне что-то напечатано на пишущей машинке по-французски. Похоже - это стихи. Черновик. Так как некоторые слова зачёркнуты и над ними ручкой написаны другие. Справа на полотне - карандашный набросок одной из наиболее известных картин ДАЛИ. ЭЛЮАР и ГАЛÁ одни. ЭЛЮАР садится на край сцены лицом к зрителям, ГАЛÁ стоит рядом с ним. Она выглядит расстроенной.
ЭЛЮАР: Ты русская, я француз, но есть именно испанская пословица, отражающая как нельзя лучше всё, что происходит с нами всеми...
ГАЛÁ: Какая именно?
ЭЛЮАР: "Как видим, так и бредим"...
ГАЛÁ: Бедняга, Поль... С тобой это тоже случается?
ЭЛЮАР: Значительно чаще, чем хотелось бы...
ГАЛÁ: Проще обо всём забыть. Не правда ли?
ЭЛЮАР: Обо всём забыть невозможно...
ГАЛÁ: А хотелось бы?
ЭЛЮАР: Иногда - да...
ГАЛÁ: (Жёстко) Нет ничего невозможного в жизни, Поль... Всё зависит от стремления и воли. (Пауза) От воли, я думаю, более всего.
ЭЛЮАР: Не будь жестокой.
ГАЛÁ: Это не так жестоко, как тебе кажется. Просто я говорю правду. (Пауза) Почему все так не любят, когда я говорю правду?
ЭЛЮАР: Правда - понятие глубоко субъективное...
ГАЛÁ: (Нервно) А я для некоторых, в последнее время, уж точно - не источник правды, а скорее наоборот, да?
ЭЛЮАР: К сожалению...
ГАЛÁ: Ты, как всегда, не решился сказать мне об этом прямо?
ЭЛЮАР: (Опуская голову) Не решился...
ГАЛÁ: (Раздражённо) Куда же подевалась твоя прежняя решительность?
ЭЛЮАР: По-видимому, перешла к тебе...
ГАЛÁ: У меня хватает и своей!
ЭЛЮАР: Я это давно знаю.
ГАЛÁ: (Срывающимся голосом. Громко) Ты думаешь, я такая наивная и не замечаю всего того, что происходит вокруг меня?
ЭЛЮАР: Что происходит?
ГАЛÁ: (Гневно) Поток всеобщей ненависти!
ЭЛЮАР: Это неправда, ты ошибаешься...
ГАЛÁ: Правда! Насколько раньше я вызывала всеобщий восторг, настолько же сейчас - всеобщую ненависть!
ЭЛЮАР: (После долгой паузы) Ты не задумывалась, быть может, в этом всём есть и частица твоей вины?
ГАЛÁ: (Кричит) Вина? Кто имеет право рассуждать о моей вине?
ЭЛЮАР: (Тихо) Хотя бы те, кто знают тебя очень давно...
ГАЛÁ: (Гневно) Пусть лучше посмотрят на самих себя!
ЭЛЮАР: Да, посмотреть на себя со стороны никогда не помешает... Жаль только, что это редко кому удаётся...
ГАЛÁ: На кого ты намекаешь, Поль?
ЭЛЮАР: Во всяком случае, не на тебя. Ты неспособна посмотреть на себя со стороны.
ГАЛÁ: С чего ты взял?
ЭЛЮАР: Этого не умеют большинство женщин... Такова их природа. И я слишком хорошо знаю тебя, дорогая...
ГАЛÁ: И что из этого?
ЭЛЮАР: Ты отгородилась ото всех огромной железобетонной стеной. Её невозможно ни пробить, ни обойти. Но стало ли тебе от этого легче самой? Вот самый важный вопрос!
ГАЛÁ: (Успокоившись) Не знаю... (Пауза) Но одно ты угадал абсолютно точно.
ЭЛЮАР: Что?
ГАЛÁ: (После паузы) Мне, действительно, бывает жаль, что такая наша общая встреча невозможна в принципе...
ЭЛЮАР: Ты знаешь, кто сжёг мосты...
ГАЛÁ: Ты не прав, Поль.
ЭЛЮАР: Он сам оттолкнул от себя всех нас...
ГАЛÁ: Нет. (Пауза) Это сделали вы сами, вступив с Бунюэлем в коммунисты... Я, например, когда узнала об этом, особенно не удивилась. Сюрреализм всегда стремился быть в оппозиции, просто вы выбрали не лучший путь...
ЭЛЮАР: Ты считаешь путь Дали лучшим?
ГАЛÁ: По крайней мере, более последовательным.
ЭЛЮАР: Дали последователен? В чём интересно? В своих высказываниях и действиях? Ты это на полном серьёзе?
ГАЛÁ: А ты и Луис - коммунисты, это звучит серьёзно?
ЭЛЮАР: Не знаю, честно говоря... (Пауза) Мне не хотелось бы лезть в дебри политики. Хотя отношение Дали к фашизму - это его прямое предательство наших идей!
ГАЛÁ: Идеи здесь ни при чём. Все вы дети одного отца...
ЭЛЮАР: И кто же он, по-твоему?
ГАЛÁ: Фрейд, безусловно...
ЭЛЮАР: То было в молодости... Сейчас многое изменилось. И, прежде всего люди. Все мы. Изменился даже Дали, просто ты этого не замечаешь... Или не хочешь замечать...
ГАЛÁ: Потому что я люблю его?
ЭЛЮАР: (Торжественно декламирует) "Но я не говорил тебе, что ваша
Любовь есть грех: она преступной будет
В глазах лишь тех, что вас заметят в жизни".
ГАЛÁ: Но ведь это не твоё, Поль?
ЭЛЮАР: Конечно, нет. Это "Каин" Джорджа Байрона.
ГАЛÁ: С каких это пор ты полюбил классику?
ЭЛЮАР: Я же сказал тебе, что многое изменилось за эти годы...
ГАЛÁ: И ты сам стал классиком, не правда ли?
ЭЛЮАР: И это тоже...
ГАЛÁ: А я, Поль? Я изменилась?
ЭЛЮАР: Ты всё так же прекрасна! Годы не властны над тобой.
ГАЛÁ: (Разочаровано) Раньше ты не говорил банальностей.
ЭЛЮАР: С течением времени мы всегда переходим на банальности. Банальностью становится и то, что раньше считалось верхом оригинальности. Так случается всегда... Банальность - это дитя времени и только...
ГАЛÁ: В таком случае, мне жаль тебя, Поль... Ведь раньше каждое твое слово вызывало бурю эмоций и толпы подражателей. Тебя носили на руках. И ты это любил.
ЭЛЮАР: В молодости такое любят все.
ГАЛÁ: По-моему, тут дело отнюдь не в возрасте. Ты напрасно прибедняешься. Просто я помню тебя другим...
ЭЛЮАР: А что ты помнишь?
ГАЛÁ: Всё...
ЭЛЮАР ложится на сцену, подкладывая руки под голову. ГАЛÁ садится возле него на пол. Запускает пальцы рук в его волосы, но смотрит куда-то вдаль.
ЭЛЮАР: Мне всегда нравились твои руки в моих волосах. Они приводили меня в оцепенение и восторг. Это невозможно сравнить ни с чем.
ГАЛÁ: Я знаю.
ЭЛЮАР: Знаешь или помнишь?
ГАЛÁ: И то и другое.
ЭЛЮАР: Ты не хочешь говорить со мной об этом?
ГАЛÁ: Мы говорим.
ЭЛЮАР: Можно я задам тебе один вопрос?
ГАЛÁ: Конечно.
ЭЛЮАР: И ты ответишь?
ГАЛÁ: Обязательно.
ЭЛЮАР: Ты была счастлива со мной по-настоящему?
ГАЛÁ: Да.
ЭЛЮАР: Почему же тогда ты осталась с Дали?
ГАЛÁ: (Резко) Это уже второй твой вопрос, Поль.
ЭЛЮАР: Ты и вправду не изменилась...
Свет медленно гаснет. Звучит музыка. Это отрывок из увертюры к "Тангейзеру" Рихарда Вагнера.
ДЕЙСТВИЕ 2
СЦЕНА 1
Интерьер гостиной по-прежнему не виден. Он закрыт свисающим сверху тем же огромным полотном. Впереди сцены стоит ДАЛИ. Он одет в ярко-красную рубашку, у которой оторван один рукав. На шее у него висят бусы из фальшивого жемчуга и огромный лангуст на верёвочке. Его усы торчат в разные стороны: один - вверх, другой - вниз. Сверху брюк повязан фартук, испачканный в краске. В кармане фартука видны кисти.
ДАЛИ: (Торжественно) Фигерас. 8 часов 45 минут утра. 11 мая 1904 год. (Пауза. Поднимает руки вверх.) Младенец наречён Сальвадором Фелипе Хасинто. Падайте на колени! Благодарите Бога! Родился Сальвадор Дали! (Пауза) Где фанфары в честь этого выдающегося события?
Трижды раздаются фанфары.
ДАЛИ: Я рождался и раньше, но то была первая проба меня. (Пауза) Мой брат вот кого я имею ввиду... Он умер от менингита семи лет, за три года до моего второго рождения. Мы были очень похожи. Его тоже звали Сальвадор... Это - судьба! (Пауза) Художником я был сразу. (Пауза). Когда я понял, что мир умирает, по-настоящему теряет смысл, распадается на куски, которые уже никогда не собрать воедино, а самое бессмысленное и мёртвое - это фасады разума и морали, это сама эстетика и собственно человек, тогда я понял и другое: раз уж довелось жить, достойнее всего - жить сюрреалистически. Жить и творить, разумеется... Но гениальность моя сумела раскрыться в полной мере, только когда я обрёл свою богиню - Галу Градиве... Святую Елену... Галарину! (Долгая пауза) Однажды вечером на балу в саду Табарен мне показали ужасно знаменитого в то время поэта-сюрреалиста. То был Поль Элюар. На балу он был с подругой, а его жена где-то в Швейцарии, покупала какие-то картины. Элюар был человек-легенда. Настоящий герой! Все были от него без ума... Я очень быстро понял, что он поэт из поэтов, милостью божьей, как Лорка. На прощание он пообещал приехать ко мне в гости летом. (Пауза) И вот лето... Я был горд тем, что такие люди, как Элюар с женой и Бунюэль, приехали в Кадакес только ради меня. Жена Элюара была утомлена поездкой, и весь её вид говорил: "Ну и дыра, этот Кадакес!" Но уже вечером, на прогулке, я обсуждал с ней все мыслимые и немыслимые вопросы бытия и искусства... Потом я кокетничал с Элюаром. Появлялся то голый и растрёпанный, то с палитрой в руке и с вот этим колье из фальшивого жемчуга (показывает колье, висящее у него на шее). Эх! Если бы ещё я мог надушиться запахом козла, проходящего каждое утро недалеко от моего дома! Но всё это выдавало лишь моё бешеное волнение, потому что там уже была она... Кто? (Пауза) Жена Элюара... Галá, Галарина... Я сразу узнал её... Когда во время прогулки я касался её руки, всё во мне трепетало... Я рассказал ей о своей кузнечиковой фобии и вообще много разной чепухи. Она слушала меня, оставаясь молчаливой... Однажды Галá взяла мою руку. Я ужасающе рассмеялся нервным хохотом, который не мог контролировать. (Пауза) Но она сказала просто: "Мы больше не расстанемся". И я понял - это непременно так и будет. (Пауза) Вначале наши отношения были болезненным психопатством и истерией, но она вылечила меня, став Галой Градивой "ведущей вперёд", моей Галариной! Сказала: "Забудь всё, что было с тобой в прошлом. Ты станешь таким, как я хочу..." И я стал им... С тех пор я - ученик, Галá - учитель. Она велит мне: "Встань и иди, ты ничего не успел"! И я встаю, иду и творю гениальное...
Звучит музыка. Это "Шелест леса" из второго действия "Зигфрида" Рихарда Вагнера. ДАЛИ достаёт из кармана фартука кисть и начинает делать ею движения, как будто рисует. Движения эти то грациозно плавны, то импульсивны и порывисты. Постепенно он начинает "рисовать" в такт музыке... Через некоторое время музыка резко обрывается. ДАЛИ бросает кисть на сцену, встряхивает головой и вновь обращается к зрительному залу.
ДАЛИ: Галá предупреждала меня, что я буду страдать в среде сюрреалистов, что надо держаться на дистанции от всех. И мой параноидально-критический метод способен на большее, чем весь кружок Бретона в целом... И она, как всегда, оказалась права. У них я столкнулся с нелепыми запретами, так мешавшими мне в семье. Разрешалось изображать кровь в любых количествах и даже добавить немного какашек. Но чисто какашки их, увы, не радовали... Напрасно я призывал на помощь курицу, несущую золотые яйца, испражняющегося золотом осла... Тогда я твёрдо решил: раз они не хотят говна, которое я столь щедро им предлагаю, то все эти золотые россыпи пусть достанутся мне одному. (Ходит по сцене, яростно трясёт руками) И прогремел гром! И пошёл золотой дождь... Так я стал богатым... Вопреки убеждению отца, что хорошее состояние можно нажить, только занимаясь юриспруденцией и уж никак не живописью. (Гордо вскидывает голову. Пауза) Перед войной мы долго жили во Франции, а когда она началась путешествовали по Америке... В то время я грезил Гитлером. В Париже я написал его столько, что хватило бы на два Лувра, но во время оккупации Франции все работы были уничтожены... Я был очарован спиной Гитлера, мягкой и пухлой. Он был абсолютным идеалом женственности. Я ощущал не просто экстаз, но и находил удовлетворение в эрекции, возникающей каждый раз, когда я думал о нём... До меня доходили слухи, что Гитлеру понравились некоторые мои работы, от них ему повеяло одиночеством, манией величия, духом самого Вагнера. Потом я написал картину о его смерти "Загадка Гитлера". Картина оказалась пророческой, и нацисты предали меня анафеме. Они не смогли понять, что я и сам не разгадал тайного смысла этой знаменитой загадки...
Тихо звучит отрывок из "Лоэнгрина" Рихарда Вагнера. На сцену выходит ЭЛЮАР. Он не подходит к ДАЛИ, а стоит в стороне.
ЭЛЮАР: Если Гитлер завоевал бы Европу, он уничтожил бы всех истериков и параноиков вроде тебя.
ДАЛИ: Это было бы особым проявлением его любви...
ЭЛЮАР: Однако ты сбежал от этой любви в Америку!
ДАЛИ: Я прибыл туда в ореоле величия и славы!
ЭЛЮАР: Увы, не это влекло тебя...
ДАЛИ: (Не поворачиваясь к ЭЛЮАРУ) Бретон и ты считали меня "Avida dollars" "жаждущий долларов"...
ЭЛЮАР: Но это было правдой!
ДАЛИ: Конечно.
ЭЛЮАР: Твои взгляды невозможно было не осудить...
ДАЛИ: Ты не понимаешь, Поль... В это время на руках Евы Браун в совершенно вагнеровском стиле умирал мой герой...
ЭЛЮАР: Герой? Ты опять кощунствуешь...
ДАЛИ: Отнюдь... Гитлер - великий мазохист, он развязал войну с единственной целью.
ЭЛЮАР: Какой же?
ДАЛИ: Проиграть её и быть погребённым под её обломками! Он самый современный сюрреалистический герой!
ЭЛЮАР: (Презрительно) И чем же был занят ты в столь исторический момент?
ДАЛИ: Разумеется, мерил температуру. Галá считала, что для этого достаточно двух минут, но я подержал ещё пятнадцать, на всякий случай... Потом пил свой любимый кофе с молоком.
ЭЛЮАР: Ты неисправим! (Машет рукой и уходит)
ДАЛИ: (Ему вдогонку) Как и ты сам!
Музыка Вагнера начинает звучать громче.
ДАЛИ: (Задумчиво) Далинизм всё время пытаются представить как продолжение идей Ницше... Да, я искал "сверхчеловека", но им стала "сверхженщина" по имени Галá... К тому же, истоки Ницше в вагнерианстве. Ницше - сын Вагнера, я - сын Ницше? (Радостно) Я - внук Вагнера!
Музыка стихает...
СЦЕНА 2
Полотно, скрывавшее середину сцены, поднимается. Там стоит большая двуспальная кровать. На ней сидит ГАЛÁ, она в ночной рубашке, выглядит заспанной. Рядом с кроватью стоит тумбочка, на ней чёрный телефонный аппарат. Подходит ДАЛИ, он снимает трубку с телефона и вместо неё кладёт лангуста, висевшего до этого у него на шее.
ДАЛИ: Так лучше. Ты не находишь?
ГАЛÁ: (Безразлично) Лучше... Если ты так думаешь...
ДАЛИ: А как думаешь ты сама?
ГАЛÁ: Я не могу сейчас думать ни о чём отвлечённом... (Пауза) Ты знаешь, мне опять снился этот сон...
ДАЛИ: Сон самое лучшее, что дано человеку, ты же знаешь, я, например, берусь за холст сразу после сна. Ибо только так можно сохранить в памяти подсознательное... После сна мозг ещё не освободился от образов...
ГАЛÁ: Но ведь ты встаёшь и по ночам.
ДАЛИ: С той же целью, разумеется.
ГАЛÁ: (Раздражённо) Я не ты, не забывай об этом! И вообще, оставь меня в покое!
ДАЛИ: (Удивлённо) Что я такого сказал?
ГАЛÁ: (Кричит) Ничего! Но мне осточертели все эти твои теории! Иногда хочется спуститься на землю! Обыкновенную землю!
ДАЛИ: Но сон...
ГАЛÁ: (Перебивает) Мне просто приснился сон! Обычный земной человеческий сон, понятно тебе? И всё!