Есть среди моих знакомых человек, имеющий незабываемую отметину - черные, давно уже мертвые ногти на пальцах ног. Это последствия обморожения. Женщина бережет остатки своих ногтей, скрывая травму педикюром. Слава богу, что тогда, удалось сберечь сами пальцы. И как следствие этого злоключения, брошенный не завершенным кавказский поход. Я же в том путешествии подошел к такой грани, что навсегда мог остаться у подножия горы Казбек, на которую так и не поднялся. Горная река, ледник, нависающие скалы, два квадрата кавказкой земли, очищенной от камней под палатки, так напоминающие последние пристанище. От этого места до населенки, здоровому - двое суток по горной тропе, а с покойником, даже не знаю сколько. Но спросите мою подругу, хочет ли она вернуться? Вернуться туда, где она, молодая и незамужняя, едва не потеряла свое здоровье? Уверен, она скажет "Да". И я тоже скажу "Да". Если не залезть на этот Казбек так хоть посмотреть на него издали. Горы по кавказки коварно тянут назад, единожды познавшего вкус победы! Может, для того чтобы поквитаться, или силы проверить которых с каждым годом все меньше. Ох, как я помню молящие Галкины глаза, и руки, выбирающие одну на двоих веревку. И голос ее до сих пор слышу: "Ну, осторожней же ты! Ведь снежный мост под тобой"! Но не было у меня тогда сил быть осторожным, я ледоруб-то еле держал. Но верил тогда, по молодости, снежным переправам - через могилы горных трещин, и в Галкины силы тоже верил, надеялся, что удержит. Дополз я тогда до нее, как до борта спасительной шлюпки. Но "мосты" эти в горах обыденность, настоящее испытание лично меня, поджидало на выходе.
Сегодня альпинистское снаряжение стоит дорого. А в советские времена его почти не было. Снаряга, на которой ты собираешься висеть сам или крепить товарища, собиралось по крохам. Что мог, народ делал сам. Мы приладили советские "кошки" к польской туристической обуви. Уже в походе оба носка ботинок были продавлены стальной дужкой "кошек". Металл стал прижиматься к торцу большого пальца стопы под ногтем. Высотное переохлаждение в "обнимку" с железом и - фаланга стала отмирать. Наша, единственная и неповторимая, настолько мужественно скрывала обморожение, что ее выдал только запах гниющего мяса. Свернуть поход пришлось резко, в неудобном месте, вдалеке от "населенки".
Всю кавказскую ночь две наши палатки сторожил дождь. Он сменился только под утро, оставив вместо себя низкую облачность. Мрачные горы не хотели расставаться с дождевыми тучами, которые так и несло с долины Терека к нам на верх. Рваные облака и горы прятали, прикрывали друг друга, как на войне. Было ветрено. Упругий воздух давил на слух через ткань палатки гулом ручья. Тело в спальном мешке ощущало дрожание тверди от камней, которые волочила по руслу могучая вода.
Утром мы должны были идти наверх, подняться вдоль реки и выйти на ледник, из-под которого выплескивалась бешеная вода. Пройти сквозь рвань облаков, и выйти к солнечному блеску. Вбивать кошки, цепляться ледорубом за звенящий лед и чувствовать простор, который не сможет передать даже самый лучший электронный глаз. Понимать, что ты жив, здоров, и, пусть временно, природа идет на уступки, позволяя тебе побывать у нее не очень то желанным гостем. Когда горы в хорошем настроении, а это бывает редко и только при отличной погоде, они могут показать себя и свою красоту, глядя на которую забываешь дышать. Надо только протереть глаза, от едкого пота. И вот слева, с северной стороны огромный ледник Мидограбина, цирк с заостренными растопыренными пальцами, который, как две сложенные ладони, несет по времени свой доисторический ледниковый хаос. На юго-восток - Казбек, самый высокий клык цирка, протыкающий небо и дружащий с тучами. Он не любит показывать себя даже местным - жителям Северной Осетии. Когда ты смог, не снизу, а с единого уровня, почти как равный, посмотреть на вечные вершины и языки ледников, оставшихся внизу, то понимаешь, не зря бился на тренировках, рвал кожу о веревки и поливал потом тропу. Спортивное счастье - это миг. И частенько жизнь спортсмена делится на две части до мига и после. Правда, некоторые счастливчики растягивают это миг на годы, проводя отпуска в горах до старости.
За ночь у спутницы больные пальцы распухли так, что импортную обувь пришлось разрезать. Ни о каком восхождении речь уже не шла. Только вниз и сразу домой, в родной климат и к своим докторам. Маршрут менялся на южный с переправой через речку. Дело пахло "мокрой" переправой, через поток, который так стремился слиться с Тереком.
От нависающего льда, как из-под плотины, вылетало сразу несколько рукавов мутной воды, напоминающих обратную дельту. Дельта, как обнаженные корни дерева, цеплялась за свой материнский ледник, не приглашая к себе посторонних, сливаясь ниже по течению в мощнейшую реку. Водяные корни, заняв почти футбольное поле вырыли себе множеством каналов разных по глубине и ширине. Раннее утро нам было на руку, а вернее на ноги, так как не мыл я их давно, по причине нежелания околеть так далеко от дома. А ночной холод, к стати задерживает таяние, давая возможность преодолеть ручьи с меньшим погружением во враждебную среду. Задача была проста: мужики, раздевшись до состояния минимального приличия, переносят свои вещи. Двое возвращаются, один тащит участницу, мочить которую было никак нельзя, другой ее рюкзак. Так что на мою и командирскую долю, выходило зайти в холодную воду всего-то на два раза больше чем остальным, подумаешь, какая арифметика!
Лагерь собран, рюкзак лежит непривычно высоко на левом плече подальше от воды, в правой руке для опоры ледоруб. Я делаю шаг вперед и...тут же назад! Вода! Она, вылетая из-под ледника холодна до безумия! Ну не может она быть ниже нуля! Мне показалось, что в ней все минус тридцать. Ужас! В другое время я бы уговорил группу, применив снаряжение перейти речку по ледопаду. Пусть даже пришлось навешивать веревки или "перила", как говорят в горном народе. Но нашей Галке "кошки" не надеть, а транспортировать ее, как пострадавшую, еще хуже. Я снова шагаю вперед, ноги сразу окунулись по колено, но мощный поток бросает воду до бедра. Дно, выложенное острыми не укатанными камнями, легко резало подошву кед, мутный поток колотил по ногам отколовшимися ледышками. Несколько раз, особенно в узких протоках, я почти падал от быстрого течения, спасал себя, опирался на ледоруб. Холод или кипяток? Все не то! Тысячи кавказских кинжалов резали мои ноги или кололи? Наверно и то, и другое. Но хуже всего было коленям. Суставы скрывались в воде, затем обдувались ветром на узком перешейке, потом снова ныряли в мутный ледниковый поток. Это было адское испытание, организм был на грани, сердце колотилось мелко, испугано прося роздыху. А нам с начальником еще надо было возвращаться! Выйдя из последнего "рукава", я впервые в жизни бросил свой рюкзак, не заботясь о его содержимом, и проклял все кавказские реки, вместе взятые. Вода всегда была самой опасной средой, ног я не ощущал, смотрел на них, трогал руками и не чувствовал. Ко мне подошел командир.
- Не стоит стоять на ветру и остывать, надо максимально быстро все сделать и одеваться!
- А спирту дашь? - Я специально тянул время, командир посмотрел излишне строго.
- Да не пить, на ноги вылью.
- Дам, - обманул меня начальник, давай быстрее назад.
- Может бегом? - я тянул резину надеясь согреться, но все больше остывал.
- Нет, вода очень быстрая, сразу с ног собьет, осторожненько надо, давай-ка я первым.
За командиром я снова шагнул навстречу кавказкой пытке. Перейти разлив налегке оказалось быстрее. Галка одиноко стояла с ледорубом и своим рюкзаком, из башмаков как из босоножек торчали страшные пальцы, ногти уже отслаивались.
Костя, у тебя кровь! Галка, ледорубом указывала мне на ноги.
Я посмотрел в низ. Несколько порезов ото льда слегка кровоточили, как-то сами по себе, чуть розовой жидкостью. Я решительно ни чего не ощущал. Галкин рюкзак весил меньше, в воду я зашел, обречено и без задержки, ног все равно не чувствовал. Выйдя на "наш" берег, я уронил чужой рюкзак, и хотел сесть, но не смог. Охлажденные сухожилия и мышцы, потеряв эластичность, не растягивались, колени перестали сгибаться. Но самое главное - сердце. Оно трепыхалось, как овечий хвост под ножом кавказского мясника, выплевывая кровь с перерывами, не ровно. Аритмия, серьезно испугав, держала меня в напряжении. Я со страхом прислушивался к ужасной, пугающе - непривычной тишине в левой части груди, не думая уже о ногах. Наш начальник, более закаленный, смог согнуться, и сидел на рюкзаке обмотав ноги спальником, пытаясь согреть конечности дыханием. Ко мне подбежал товарищ.
- Садись на рюкзак, я тебе ноги спальником укутаю.
- Подожди Андрюха, я, что-то за сердце больше боюсь.
- Что стоишь? - услышал я, изменившийся голос командира.
- Женя, я сердца не слышу и ног не чую. Аритмия видать, а не было никогда.
- Давай сюда, - приказал начальник,
Раскачиваясь, я подошел к командиру. Шеф протянул холодную, как у покойника, руку, нащупывая сердце, с трудом толкавшее густеющую кровь. От его ледяного прикосновения мне стало хуже. Еще теплая грудная клетка с трудом терпела крупную, могильно - ледяную ладонь. Холод болью, как железной кистью альпиниста, взялся за сердце, и стал расходиться от него, увеличивая диаметр обреченной зоны. Не выдержав, я убрал чужую руку. Стоял и понимал: из тела уходит последнее, то, что называется жизнью. Я слабел, буквально за какие-то секунды тело стало ватным, голова же оставалась ясной. Умирать в полном сознании, в 25 лет, и так далеко от дома. Сердце! Мой, по последним медицинским проверкам гипертрофированный левый желудочек в области миокарда, которым я в тайне даже гордился, останавливался.
"Бегай"!- Услышал я как из ущелья чужой командирский голос.
- Ноги не гнутся.
- На прямых бегай.
- А может, спиртом колени потрем?
- Да не успеем мы ничего тебе натереть, сердце, а не ноги спасать надо!
Я побежал, или пошел, как во сне, на ходулях вместо ног. Камни и замерзшие лужи обходил, не имея возможности прыгать. "Тебе отлично подойдет спортивная ходьба" - хихикал над телом не тронутый холодом мозг. Подсказка оказалось верной, и я пошел спортивной ходьбой. Потом чуть быстрей! Еще быстрей! Нарезал круги по пологому заливному берегу. Тело стало согреваться, появился пот, сердце заколотило радостно, как и раньше. От счастья я нащупал извилистый круг и уже бежал по настоящему, шлепая сырыми кедами, как по резине стадиона. Сердце на этот раз выдержало. Но ног я не чувствовал.
- Отдохни, - пожалел меня командир, - ты уже вспотел.
- Я ног не чую.
- Тогда бегай, - разрешил начальник, выглядывая из спального мешка.
Ему явно нравилась роль тренера. Я продолжал нарезку, хотя темп сбавил, высота давала себя знать. Другие участники, которые отделались меньшей порцией, приготовили завтрак и в шутку предложили мне поесть набегу. Остановившись, я надел на себя все что, было, проглотил кашу, и потянулся за чаем, надеясь на горячую жидкость как на спасение, ноги продолжали вести себя нейтрально.
И только пройдя под рюкзаком больше часа, почувствовал, конечности снова мои.
Больше мне в жизни ничего подобного испытывать не приходилось. Никому не пожелаю испытать, что такое по настоящему быстро текущая ледниковая вода.
В данной ситуации мы отделались невероятно легко, пострадавший сам дошел до населенки, сердце выдержало, ноги отогрелись.
Но, почти всегда в подобных или более сложных спасработах гибнут люди. Чтобы снять одного погибшего со стены необходимо от 4 до 6 очень подготовленных альпинистов. И по зловещей статистике, на 80% один из спасателей обязательно "догонит" покойного.
Потому-то на больших высотах или очень сложных маршрутах покойников оставляют там, куда они так стремились при жизни. И лежат они в трещинах, хорошо сохраняясь, годами висят в своих обвязках, ни - кого не беспокоя. А временно задержавшиеся на этом свете, приходят к ним повидаться, с помощью бинокля.
Северная Осетия ныне Алания, район горы Казбек, западный склон ледника Мидограбина.