Аннотация: Работа... Почему мы впадаем в уныние и депрессию, когда теряем её? Как ей удаётся делать нас зависимыми? И есть ли жизнь без и вне работы?
Кин Кравчин. Артём Костин.
"Не (зависимость)"
1
- За что? За что мне это? Зачем теперь я? - сокрушался Тарас Афанасьевич. Слёзы на лице мужчины текли, словно лодочники по Венским улочкам - неумолимо медленно. Тело его содрогалось - как упавшая от ветра осина - сжавшись в комок на полу, возле потускневших и надоевших взгляду кровати и тумбочки.
В жизни сантехника с двадцатилетним стажем произошли перемены. Он лишился главного, того, что спасало его от неминуемой повседневности. И этим символом жизненного света и энтузиазма была работа. В фирме, где числился наш энтузиаст, произошли проблемы с финансовым состоянием. Постепенно начальство стало недоплачивать сотрудникам, а потом, чтобы не потерять оставшиеся деньги, просто уволило половину. Впрочем, обычное дело. Так все делают. Тарас Афанасьевич не остался в стороне, и ему не помогли ни стаж, не исключительная точность и отлаженность дела, ни уговоры, похожие на мольбу и заклинания.
В комнате, где обычно ночевал бывший работник, не было ничего примечательного. Простые предметы мебели - кровать, два стула, шкаф, тумбочка. Правда, бросались в глаза цветы в горшках - это свежие, полноцветные анемоны и ноготки. Тарас Афанасьевич старательно поливал их в последние дни, когда и случилось это злосчастное происшествие. Раньше он уделял им мало внимания, и они плохо росли и развивались, но в последнее время они налились, разрослись, и ухаживать за ними так и тянуло.
Также была небольшая зала, где одиноко покоился телевизор на тумбочке. Справа, во всю стену стоял шкаф с ненужными вещами. По бокам у него деревянные дверцы, а в середине стеклянные. За этими стёклами, от которых веяло печалью нависшей в доме, покоились два пыльных сервиза. Эти сервизы были подарены тёщей и друзьями на свадьбу. Они стояли для красоты. Но оценил её только паук, который давно сплёл возле этой посуды воздушный дом. Также, на полках что пониже, лежали две книги в тёмно-жёлтом переплёте и от пыли напоминали древние хартии. По левую сторону возле стены стоял посеревший от времени диван.
На кухне в это время тихонько свистел чайник на газовой плите. Стол имел коричневый оттенок. Вместе с крошками от вчерашнего ужина на нём стояла тарелка с распечатанным "Ролтоном", ждавшим своей минуты. По полу причудливо стелились две тени от батареи и духовки. Слившись вместе, они изображали фигуру, напоминавшую балахон с заострённым капюшоном.
В трёх шагах от кухни дверь ещё в одну комнату. Она была меньше остальных. Перед дверью лежал чистенький половик, а она сама поблёскивала от недавнего протирания. Эта комната часто посещаема Тарасом Афанасьевичем, и он не без гордости называл её "личным кабинетом". Здесь, на выметенном полу ожидал своего часа стол. На нём, в разных формочках и банках симметрично покоились отвёртки, гвозди, шурупы. На правой стороне стола лежали тетради с чертежами и схемами труб, унитазов и умывальников. Также в тетрадях были советы, рекомендательные записи, как лучше поступить при поломке бытовых средств. Имелась даже тетрадь с интересными и смешными историями с работы, а также небольшой дневник с записями важных событий и дат. Эту хранительницу слов он берёг особенно. Чуть подальше, возле окна находился верстак, на котором лежали разные технические приборы: стамески, киянки, плоскогубцы, свёрла. Всё аккуратно сложено, и немного изогнутая линия, разделяющая поверхность верстака, походила на улыбку, которая обращалась к солнцу из окна напротив. Только сегодня эта улыбка была почему-то грустной. Также, возле стены, напротив, лежали недавно постиранные спортивные сумки с отсеками. В них находились инструменты побольше: несколько шуруповёртов, молотки, ножовки и т.д. У каждого приспособления своё личное и законное место. И когда их путали местами, они казались недовольными, не выспавшимися, и не готовыми работать. Эта комната чем-то напоминала своеобразный храм.
- Что же теперь будет? - с хрипом вырвалось у Тараса Афанасьевича.
В голове перебирались варианты и планы будущей жизни, но ни один не мог воплотиться в реальную картину. Эти планы, мысли о своём будущем предназначении смешивались, путались и явно мешали ясно всё обдумать. Наравне с тяжелыми думами наш энтузиаст пытался вспомнить свою прошлую жизнь и ухватиться за что-нибудь, что могло бы стать жизненной целью. В памяти всплывали школьные годы, технический институт, в котором ещё юношей Тарас Афанасьевич со своими сокурсниками чаял надежды на счастливую будущую трудовую жизнь. Но с выпустившимися товарищами он поссорился из-за места в фирме, и считал их конкурентами, не совсем хорошо разбирающимися в ремонтном деле. Он также пытался вспомнить свой родной дом, мать и отца, но не мог, так как перебранка с ними затуманила этот отрывок памяти. А поругался с ними он из-за того, что они часто отвлекали его своими сантиментами от любимого занятия. Всё, что отчётливо вспоминалось, это постоянные радостные походы на работу, живое общение (похожее на разговор) со своими инструментами о решении той или иной поломки, вынашивание оригинальных схем в голове, как сконструировать деталь или закрутить трубу. Он отдавался этому делу, занятию, увлечению (назовите как угодно) сполна.
И это дело стало для него своеобразной стеной, за которой он ничего не видел и не хотел видеть. Его занятие было похоже на добровольную клетку, из-за решётки которой он не мог нормально общаться с друзьями и роднёй. Всё, что он не понимал, он считал глупым, бессмысленным и бесполезным. Тема разговора о его работе была священна и неприкосновенна. Любые отрицательные или обличительные меры в сторону его переусердствования, подвергались злостному опровержению. Сантехника и все вытекающие отсюда мысли стали его религией и философией, положения которых он бережно охранял. Без этого жизнь ему казалась унылой, непонятной и даже страшной. Эти идеи, его работа и постоянные занятия напоминали вино и водку, без которых алкоголик остаётся наедине со своими мыслями, чувствами и совестью. Они были тем моментом, заглушающим внутренние факторы, как моральные, так и нравственные, который позволял жить не задумываясь.
Скрипнула дверь. В прихожей послышался шум. Из неё звуки шагов спешно переместились на кухню. Перестал свистеть закипевший чайник. Затем послышался шорох веника, наверняка смутившего фигуру балахона на полу. Дальше брякнули тарелки с кружками, зашумела струйка воды из осунувшегося крана. Журчание воды стало затихать, и звуки шагов направились в сторону Тараса Афанасьевича. В комнату вошла девушка лет двадцати пяти. Лицом, а именно глазами и губами она была похожа на нашего сокрушённого энтузиаста. В руках она несла большую кружку с водой, и, посмотрев в сторону бывшего инженера-конструктора не то с сожалением, не то с ухмылкой, отправилась поливать цветы.
- Ну что? Так и будешь сидеть весь день? Иди, поешь хоть, - донеслось со стороны горшков с цветами.
-Зачем мне есть... Ты не понимаешь... Всё пропало... - сказал Тарас.
-Да что пропало- то? На другое место, что ли не устроишься?
- Какое другое- то? Какое другое? Сейчас кризис, безработица... Да и делать я больше ничего не умею.
- Ага, не умеешь. Скажи, что не хочешь. Меня же как-то сделал - ехидно отвечала девушка. Это была Аня, дочка Тараса Афанасьевича. Она ещё в 18 лет выпорхнула из дома, вышла замуж и обрела семью. И раз в неделю, а то и в две приходила навестить отца.
- Ты не понимаешь... Ведь пока я работал, у меня всё было. Ну а твоя мама...
- Да что "твоя мама" - грозно перебила Аня, - вы развелись сразу после моего ухода. Ты и раньше ходил как чужой нам. Путал дни рождения с Новым годом, забывал, кто из нас с тобой разговаривает, не обращал на нас никакого внимания. И всё это твоя грёбаная работа, из-за которой ты был похож на слепого.
- Анна! Не смей! Лучше не говори ничего. Ведь если бы я не трудился, я бы не смог вас с твоей матерью содержать. Ты бы ходила в школу без учебников. Да и...- Тарас пытался всеми силами, всеми доводами и тезисами, какие только мог достать из памяти защитить самое святое для него. Да, он развёлся из-за какой-то пустячной ссоры; да, к нему приходила дочь только из жалости. Но он по-прежнему не хотел признавать своих ошибок, и пытался, во что бы то ни стало не дать опорочить его идеал.
- Ну, раз так! То и оставайся... с чем остался. Ноги моей здесь больше не будет. - Заключила дочь.
Оставив кружку на подоконнике с ожившими цветами (Анна тоже не понимала, почему по приходу в свой старый дом, первым делом хотелось заняться именно их подкормкой), она направилась в прихожую. Одевшись и захлопнув дверь, стала быстро спускаться по пахнущему плесенью подъезду.
2
Зачем живут люди? Как порой невыносимо осознавать, что всё построенное когда-нибудь рухнет, но ещё сокрушительнее - рухнет на твоих глазах. И так хочется спрятать подальше от всех в укромное, недоступное для чужих глаз и рук место, зверька, что кличут "Жизнь". Он странный. Каждый по-своему видит и ощущает его присутствие. Ему, вроде, отпущено много, но проживает недолго. Гораздо раньше уходит, чем хотелось бы. Чем мог бы. Но если подружиться с Жизнью, то столько счастливых и ярких моментов с ним можно провести. Через столько событий пройти рука об руку, что в конце, ты, как Форест Гамп скажешь: "Я прожил незряшную жизнь". И она устало, однако искренне и тепло улыбнётся на прощание.
Эти мысли не дают покоя Анне уже долгое время. А глядя на своего отца, они только разгораются.
"Зря я так". Но покинув квартиру, отдающую вычурными запахами тягучей тоски и обволакивающего нежелания борьбы, слегка успокоилась.
"Вернуться назад? Обнять? Попросить прощения? А заметил ли он вообще, что я ушла? Существую я в его мире или мне отведена роль массовки? Ну почему он такой, такой...."
-А! - вырвалось из уст Анны.
"Высказать ему всё это, чтобы задумался. Ха. Ну как же. В который раз скажет, что я не права и, вообще, ничего не понимаю. А ну и к чёрту!"
Снова завелась. Больно застучало в висках.
"Надо домой, а то уже поздно".
Медленно девушка направилась в сторону остановки. Её внимание привлекли горящие синими и розовыми цветами гирлянды в окнах одной из квартир соседнего дома.
"Какие ещё гирлянды в конце лета? Что за чушь? Интересно, что у них там так красиво светится?"
И представила, как живёт там молодая пара, поддерживающая друг друга во всём. У них Эверест планов на будущее и покорят они его вместе.
Её затягивает в вальс кавалер-воодушевление от мысли, какая гармония протекает между живущими в этом уюте людьми. Как они вместе, укутавшись в одеяло, лежат на диване. Как девушка нежно, кончиками пальцев поглаживает своего возлюбленного по голове, а он крепко обнимает свою любовь за талию. И ничто их не беспокоит. У них свой мир, тот, что с крыльями.
А может, там целая семья? Приходит уставший муж с работы, а у порога жена с детьми встречает. И хорошо так на душе становится, - он там, где его ждут. Они крепко обнимаются, детям не терпится рассказать обо всём, что с ними произошло за день, а прекрасная хозяйка накрывает на стол.
А быть может, там и вовсе обитель прочных и проверенных не одним десятком лет чувств. Уже старенькие бабушка и дедушка, всё также крепко держатся за руки и не собираются их разжимать. Они не боятся того, что с ними будет в скором времени. Они счастливы. Ведь им удалось за свою жизнь повстречать и удержать настоящую любовь.
"Красиво так".
Вот только ничего там не горит, в квартире этой. Просто в окнах отражается вывеска от рядом стоящего центра СПИДа.
И сразу грустно стало. Ведь, наверняка там и любви никакой нет. Или вовсе - людей. Пустая, серая, холодная квартира, укутанная в плед пыли.
"Дура! Вот, что за грёзы? Отвратительное настроение".
Быстрее зашагала к остановке, и не зря. Только Анна подошла к толпящимся людям, как подъехал трамвай.
Народ сразу повалил в ещё толком не раскрывшийся проход всей своей массой так, что Анне не пришлось прикладывать особых усилий. Течение занесло её само.
Трудно было найти свободное место в желудке железного кузнечика, но девушке это удалось. Усевшись на сиденье, на которое никто больше не собирался претендовать, она также села и на карусель мыслей, что с каждым новым оборотом набирала ход. Отчего вновь начинала болеть голова.
" Зачем теперь я?" "Ты не понимаешь...." "Всё пропало!"
-Сантехник, - надменно прошептала Анна.
Как же много людей страдает от работы! И вот в чём дело: они впадают в отчаяние, когда работы нет, и в уныние, когда она в избытке. И хорошо, конечно, открыть своё дело. Потрясающее удовольствие, если любимое хобби приносит деньги. Вот только, удаётся такое далеко не каждому. И суть вовсе не в отсутствии каких-либо гарантий положительного результата, а в том, что у многих людей нет этого хобби. Нет чего-то такого личного. Вот как тот же зверёк Жизнь. Чего-то похожего. И люди эти обваливаются, будто древняя архитектура без реставрации. Медленно, но верно. Трещинка за трещинкой, осколок за осколком. А потом так с грохотом рушатся, раздавливая девятым валом пыли всех, рядом стоящих.
И сидят их уцелевшие маленькие остатки посреди развалин и недоумевают: "А что дальше?"
"Неужели он считает, что его жизнь закончена?" - подумала Анна про своего отца.
Нет работы - нет жизни.
Вот только обычная работа - это та же самая смерть. Ты молод, полон сил и энергии. Но тебе приходится работать с утра до вечера, изо дня в день. С зарплаты отложил на отпуск. Эта мысль греет, придаёт сил. Но работа продолжается, а денег всё не хватает. Ничего! Следующим летом обязательно съезжу на море или отправлюсь в путешествие. А чего на одном месте сидеть? Мир надо посмотреть. Да и я ещё молод, успеется.
Не успевает. Год сменяет другой, и здоровье не то, а могло бы быть лучше, если бы не потрёпанные нервы на предприятии или в офисе. Ой, сердце что-то колит. Спину заломило.
Ах, страшно- то как! На работе слух пролетел, как комар писклявый о том, что сокращение намечается. Да и в семье непорядок - общаемся мало. Погоди-погоди, дорогая, мы обязательно посвятим друг другу день, только дай с отчётом разобраться. Что, отпуск? Да о чём ты?! Погляди, какой завал. Но в следующий раз обязательно. Да не переживай ты так. Старенькие станем, весь мир объездим. Ну а что нам ещё делать? Трудиться же не нужно. Всё время себе подарим. Что, что? Со здоровьем не ладно? В больницу? Ну, что там доктор? Всё плохо? Сколько нужно на лечение? Всё отдадим. Слишком рано для своего возраста подхватили такие болячки? Да, работа проклятая всю жизнь забрала! Всё ей! Так, сколько, доктор, мы должны за операцию?
И все деньги, накопленные за годы работы в здоровье своё. Шприц воткнул, и по венам море проплыло, отпуск рукой на прощание помахал, мир с сочувствием поглядел. Всё, лишь бы ещё денёк прожить. Проскрести непослушными ногами до завтра. А там, может, ещё удастся. Зачем? Не знаю. Я жить хочу. Жизни не ощутил! Дайте! Дайте мне её! Я понимаю, что это уже бессмысленно! Но дайте! Дайте мне её! ...Работать, чтобы умереть. Ужасный, адский круг...
Очнулась. Не прозевать бы остановку. Украдкой решила осмотреть пассажиров. Так их много, потому что с работы домой едут. Да и не только. Кто к любовницам и любовникам своим, кто к друзьям или на мероприятие какое. Но всё по одной схеме - сел, доехал, сделал, уехал. Лица меняются, вот только все они угрюмые, отстранённые, какие-то смирившиеся со всем. Зашли. Вышли. Зашли. Вышли.
И она тоже вышла.
""Ноги моей здесь больше не будет!" Будет. Завтра же приду узнать, как он там. И пусть не заметит моего прихода, и пускай заупрямится. Не погубит его работа. Это неправильно, когда тот, кого ты любишь, тебя убивает".
-Ну, хватит! - Анна встряхнулась.
Она уже стояла у порога собственной квартиры и готовилась открыть дверь.
-Работа это не всё. Жизнь, она гораздо больше, чем можно себе представить. Правильно, зверёк? - руку приложила к сердцу.
Не успела она зайти на порог, как по квартире раздался весёлый смех, и детский голосок радостно прокричал: