Аннотация: *Куда ты идешь, Красная Шапочка? все играют со сказками, и я хочу
Она шла не дольше четверти часа, но оборачивалась, кажется, уже не меньше трех раз. И, видя за собой только то, что и можно было увидеть: дорогу, черничник на склонах, упавшие в пыль сухие осиновые листья да сосновая хвоя, - вздыхала и качала головой. "Давай-ка успокойся, дорогая, - говорила она себе, - умерь фантазию. Кто-то слишком часто бегает на реку и слишком долго засиживается у ночных костров, слушая истории, которые парни выдают со скоростью мельничных жерновов - одна другой краше".
А все же, как ни крути, парни здесь ни при чем. Когда были детьми, совсем не боялись леса, играли в салки, в прятки, строили нехитрые шалаши, набирали гибких прутьев на корзины, что там еще... Потом взрослые вдруг заладили в один голос: не ходи в лес, играй на дворе, слышишь, что я говорю? Играй на виду, а то мало ли что.
Ну что это - "мало ли что"? И лес-то такой - лесом не назовешь, по крайней мере, ту его часть, через которую все ходят, и где она сейчас идет: дорожка вдоль опушки. Да нет, нормальная наезженная телегами дорога. То и дело встречаешь кого-нибудь, кто, как и она, тащится из пункта А в пункт Бэ. Тоже мне чаща. За спиной еще видна черепица крыш ее деревни, а чуть за поворотом - и уже сверкнет холодным блеском река и башенка старой ратуши.
А что дети пропадают, ну, было дело. Пропадали. Последними пропали брат с сестрой, Ганс и Гретель. Ушли, никому не сказавшись, да и сгинули. Были и другие, но надо признать, не то чтобы их долго искали. А то, что из деревни можно хоть на лошади, хоть на телеге уехать в город и дальше, где, говорят, есть порт, есть море, это как будто никому в голову не приходило. Мало ли что.
Дорога была хожена тысячу раз, а все равно сегодня казалось, будто кто-то идет позади, крадется, неслышно топя шаг в мягкой пыли.
Она вздохнула, в который раз остановилась. "Не оборачивайся", - сказала себе. - Не оборачивайся, дурочка, никого там нет".
Треснула ветка, она повернула голову так резко, что боль отдалась в шее.
Пустая дорога, цепочка ее следов, уходящие вверх рыжие стволы сосен, пушистая зелень травы на опушке, золотой поземкой стелется свет позднего лета.
Она глубоко вздохнула: "Ну, довольно. Или ты прекращаешь, или твой красный колпак будет прикрывать раннюю седину".
Вообще-то ее звали Анна, а точнее Анна-Мария, сразу в честь тетки и бабушки, но с тех пор, как несколько лет назад бабушка сшила ей красный капор, который оказался удивительно удобным, спасая и от солнца, и от ветра, ее стали звать не иначе как Красной Шапочкой. Так и повелось: "Красная Шапочка, сходи в лавку, масло кончилось", "Красная Шапочка, идем гулять", "Красная Шапка, придешь к реке вечером?".
Дурацкое, в сущности, прозвище, но, когда Анна-Мария опомнилась, было уже поздно, так оно прилепилось. Хотя ведь могло быть и хуже, и обиднее. Ее могли бы звать ослиной шкурой или замарашкой, или еще как-нибудь, столь же малоприятно. Так что все к лучшему, все к лучшему и только так.
Деревня окончательно скрылась из виду, а значит, половина пути уже позади.
Рука заныла под тяжестью корзины - что только мать туда опять насовала? Красная Шапочка опустила корзинку на траву и растерла занывшее запястье. Потом осторожно оттянула накрахмаленный уголок платка. Из-под белого треугольника показался блестящий от масла поджаристый бок пирожка. Желудок требовательно сжался. Вот ненасытный - ведь она неплохо позавтракала и не торопилась. Поддаваясь искушению, Красная Шапочка поддела бок пальцем, и палец угодил во нечто мягкое и холодное. Опять сметана. Ну сметану-то зачем, полная крынка, оттого и тащить тяжело.
Немного поколебавшись, Красная Шапочка вынула один пирожок и ковырнула корочку. С мясом и луком. Ладно, дорога, если подумать, не такая уже короткая, а один не считается.
Успокоив совесть, она выпрямилась и вскрикнула от неожиданности, едва не опрокинув всю корзинку. Голый по пояс, в вечных своих драных штанах (слишком коротких и слишком дырявых, чтобы вообще считаться штанами), привалившись спиной к шершавому сосновому стволу, стоял Волчара.
Кстати, тоже один из пропавших детей. Красная Шапочка помнила его еще мальчишкой, хоть больше по слухам. Мать его ходила ночами к мельнику, и вот что из этого вышло. Отец крепко поколачивал и ее, и сына, не в силах понять, чей мальчишка бегает по двору, а после смерти жены вконец оскотинился. Не менее озверевший от побоев парень однажды укусил его за руку с такой силой, что едва не отхватил полпальца, за что его и прозвали Волчонком. Через пару дней Волчонок сбежал в пресловутый лес да там и остался, прибившись к лесорубам и плотогонам.
Из тощего, растрепанного, вечно в синяках и кровоподтеках, голодного и тщедушного Волчонка он стал ладным и крепким Волчарой, с сильным поджарым телом. Красная Шапочка встречалась ним время от времени, то есть видела в лесу, направляясь к бабушке. И каждый раз он выныривал незаметно, ходил бесшумно, и впрямь, как зверь, перегораживал дорогу и болтал чепуху.
Вот и сейчас Волчара стоял напротив, не стесняясь меряя ее взглядом, и от этого делалось неуютно. Голые колени, голые руки, открытое платье - лето, тепло. Он, должно быть, был ее старше лет на пять или около того. Может, и больше. Волчара выглядел совсем взрослым, щурился, потирал рукой жесткую щетину на подбородке. Красная Шапочка заставила себя не отводить взгляда, смотреть прямо, но без вызова.
- Что, красотка, снова к бабушке?
Он подошел ближе, развязной вальяжной походкой.
- С чем сегодня?
Не спрашивая разрешения, нырнул в корзинку, цапнул пирожок, откусил, прикрыл глаза, с аппетитом причмокивая.
- С мясом. Лучше, чем в прошлый раз. Что там было, напомни? Яблочное повидло?
Она знала: нельзя показывать, что ей неуютно, что ей не по себе. Дрогнешь голосом - и пиши пропало. Впрочем, так оно было на самом деле или нет, сказать нельзя. Они не были друзьями, не были и врагами. Даже и слова-то не подберешь. У Волчары не было причин желать ей зла, но все в его повадках, в манере говорить и двигаться подсказывало держать ухо востро.
- Точно. Но повидло вообще - гадость.
- А мать не о твоем желудке заботится.
- Ой, ладно тебе, Шапочка, - Волчара подмигнул. - Не оголодает бабуля, а тебе и нести легче. Давай, помогу?
Он потянулся к корзинке, но Шапочка успела увернуться, чувствуя, как проступает на губах предательская улыбка.
Дорога пошла в гору, они сбавили шаг. В сущности, подумала Красная Шапочка, идя с ним рядом, плохого о нем не говорят. Да и вместе идти веселее и, пожалуй, спокойнее. Она вспомнила неуютное чувство, не оставляющее ее с того момента, как она вошла в лес. В конце концов, кто знает эту местность так, как этот парень?
- Слушай, Волчара...
- Ну?
- Ты в последнее время не замечал в лесу чего-нибудь странного?
- Странного?
- Да.
- Так как ты очень застенчива, радость моя, мне трудно ответить. О чем речь?
- Не знаю. Может быть, кто-то мелькает, может, ты видел какого-то чужака.
От этих слов он обернулся, машинально, но Шапочку вновь охватило то странное чувство смутной неясной тревоги, ступающее за ней по пятам всю дорогу. Она ускорила шаг. Тихо шелестели листья, пересвистывались над головой птицы. Все было тихо и мирно.
Волчара спросил уже иначе, враз посерьезнев.
- Говори прямо: видела кого-то?
Красная Шапочка тряхнула головой. Зря вообще спросила, теперь будет допытываться. Может, он сам наблюдал за ней, не то чтобы выслеживал, просто...
- Хочешь, провожу?
Она, наконец, повернула голову, столкнулась с ним взглядом. Волчара смотрел на удивление внимательно, без насмешки. Как будто и впрямь беспокоился.
Искушение было велико. Она не доверяла Волчаре, а все одно - идти с ним все же лучше, чем с чем-то или кем-то невидимым за спиной. Как там говорится, держи врага еще ближе. "Перестань, дура, - одернула себя уже в который раз за день, - нет там, и не было никого".
- Спасибо, не надо.
- Ну, как знаешь.
Он продолжал идти рядом, не отставая, почти касаясь ее загорелой рукой.
- И все-таки: почему ты спросила?
- Да сама не знаю. Ну, вот все эти истории о пропавших детях...
- И что?
- Куда они пропали?
- Загадочно. Может, их съедал людоед в замке, или они делали лестницы из бобовых стеблей и забирались на небо.
- Прекрати хохмить. Следов ведь не нашли.
- Ой, Шапочка, - Волчара даже поморщился, - ну, пропадали, ну, а кто искал? Так, собрались, походили туда-сюда, потом вечером бабы на лавке сели, языки почесали, придумали там бог знает что, тех же детей пугать. Куда пропадали? А куда я пропал?
Это была правда, не поспоришь. Куда бегут дети? Кто их ищет? Это она, Шапочка - единственная дочка, так уж получилось. А в других семьях пропавший - зачастую лишний рот в доме. Один пропадает, другой уже в животе сидит.
- Гретель и Ганса искали. Их дядька тогда всю округу на уши поднял.
- Еще бы нет, - Волчара неприятно усмехнулся, - сам же на Гретель и зарился.
Красная Шапочка почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Все это она говорила себе сама. Последний раз четверть часа назад. Интересно, откуда Волчара знает про Гретель.
С близнецами Шапочка никогда близко не дружила, они ходили всегда вдвоем, тихие, тщедушные, добрые. На реку не приходили, шумных игр сторонились.
Но их дома стояли не далеко друг от друга, и Красная Шапочка часто встречала обоих. В приходской школе Гретель сидела впереди, через ряд от нее, и, поднимая глаза, Шапочка видела худенькие плечи, тонкую шею с выступающими круглыми позвонками, льняные завитки волос, выбившиеся из-под белого чепца. Она была нескладной, большеглазой и застенчивой девочкой, однако с годами похорошела и в конце концов превратилась в красивую, но все такую же молчаливую девушку.
После эпидемии, которая не их одних оставила сиротами, близнецы стали жить с дядей. Потом пошли в лес и исчезли. Вроде бы как-то так говорили, и другое еще говорили, но это были слухи, причем грязные, и слушать-то такое совестно. Про дядьку их и жизнь Красная Шапочка ничего не знала, а значит, и болтать нечего. После исчезновения близнецов тот жил затворником, насажал вдоль забора вишен, никогда их не собирал, и к осени дети таскали крупные винные ягоды прямо с веток и плевались: такими они почему-то были горькими, что годили лишь как источник крепких косточек для плевательных трубок.
- Я не знала про Гретель, - соврала Красная Шапочка.
- Ну, теперь знаешь. У тебя отца нет, но мать с бабкой тебя любят, глаз не спустят. А с такой жизни, как у них, сбежишь еще и дальше. Страшилки рассказывают только тем, за кого боятся. А я в жизни дурного про лес не слышал.
Шапочка кивнула в знак согласия, рассеянно думая, о ком и сколько еще он знает и не рассказывает.
Волчара сбавил шаг, остановился.
- Слушай, если бы было что-то, если бы они оставались в лесу, эти дети, нашли бы что-нибудь. Всегда что-то есть. Какое-нибудь след, маленькое несоответствие, его просто не замечают. Ладно, мне пора, - вдруг закончил он. - Если ты точно не хочешь сопровождения.
Красная Шапочка улыбнулась. Это предложение было приятно, но она покачала головой.
- Счастливого пути, Шапочка! - крикнул Волчара уже откуда-то из густого елового лапника.
Она снова осталась одна, но на душе стало спокойнее. Дорога здесь расходилась надвое: одна ее часть была шире, а следы на ней - отчетливее - вела в город, а другая - узкая засыпанная опавшей хвоей тропка - уводила вглубь леса. Отсюда был виден только частокол темных стволов и прохладный сумрак между ними.
Красная Шапочка перехватила полегчавшую корзинку, откинула платок. На крынке сиротливо лежали два пирожка. Вот ведь паразит. То-то он так внезапно исчез.
Шапочка оглянулась. В этой части леса росли ели, и потому тут всегда было сумрачно и тенисто. Куда ведет вторая, узкая дорожка? Красная Шапочка вдруг подумала, что толком и не знает леса, если говорить о настоящем глухом лесу, а не той его части, что подступает к деревне.
Она заколебалась. Шли быстро, и до бабушки отсюда уже рукой подать. Если пройти по дорожке совсем чуть-чуть, недалеко, просто немного исследовать ельник, сильно она не опоздает. Красная Шапочка запрокинула голову, выискивая взглядом солнце. Судя по всему, близился полдень.
Тропинка под ногами была едва различима, по ней никто не ходил, и хвоя лежала толстым бархатным ковром. Если кто-то пойдет следом, я даже не услышу. Опять эти мысли. Глупо.
Далеко впереди, между стволами, блестело пятнышко света. Лес хоть и был густым, но не глубоким, и дорожка должна была вывести все к той же реке.
Красная Шапочка перевела дыхание, ускорила шаг, но странное дело: как бы быстро она ни шла, точка света будто не становилась ближе. Шапочка обернулась.
За спиной смыкали лапы ели, тропинка, по которой она шла, вела прямо, не сворачивая. Даже отсюда Красная Шапочка видела дорогу, с которой свернула, значит, ушла совсем недалеко.
Она вздохнула, унимая встревожившееся сердце. Ей казалось, что она шагала не меньше четверти часа. "Просто вернусь назад, - сказала она себе, - вернусь назад и пойду, как и шла, не сворачивая, и приду к бабушке, расскажу ей, и она будет смеяться, и мне все это тоже покажется до ужаса глупым".
Назад Красная Шапочка шла спокойно. В лесу было тихо. Дорога не приближалась. Красная Шапочка обернулась. Ели, ели, ели, далекая точка света, выход к реке. Засыпанная хвоей тропинка, выводящая на дорогу. И она, словно застрявшая посередине.
Она закрыла глаза, заставила себя досчитать до десяти. Так не бывает. Если ты двигаешься чему-то навстречу, оно приближается, если только... Если только не удаляется от тебя с какой-нибудь скоростью.
Красная Шапочка ускорила шаг, считая про себя шаги, один, два, три... пятьдесят три, упрямо считала она, не упуская дороги из виду, сто три...
На двести двадцать третьем шаге Красная Шапочка остановилась. Хотелось плакать. Хотелось бросить корзинку и кинуться опрометью. Можно ждать, сказала она себе, можно ждать, пока кто-нибудь не проедет по дороге. Место оживленное, кто-то обязательно проедет. Торговцы будут здесь еще не скоро, но ведь рано или поздно она услышит колеса телег, их крикливые голоса, шутки, смех.
Нет. Она знала это. Торговцы предпочитали тракт, широкий, ровный, не горбатящийся горками. А здесь если и ездили, то по незнанию, но бывало - шли одинокие путники, часто. Может быть, даже Волчара. Господи, ну почему она не позволила ему проводить ее, пойти вместе. Даже если бы они застряли здесь сейчас, он бы только ухмыльнулся и сказал что-нибудь вроде "Ох, на чем только держится твоя дурацкая красная шапка".
Она поняла, что еще немного - и из глаз покатятся не прошенные и ненужные слезы.
Красная Шапочка свернула с тропинки и пошла наугад, жмурясь и заслоняя лицо от колючих веток, пригибаясь и ныряя под успокаивающий ароматный сумрак.
Сколько она брела по лесу, Шапочка не знала. Время словно застыло, в уши лилась густая тишина лесной чащи. Она больше не считала шаги - боялась, просто шла и шла, стараясь только не слишком петлять и пытаясь припомнить мотив старой песенки, в которой говорилось что-то о том, куда можно прийти, если идти очень долго, о каких-то странных птицах и очень далеких краях.
По ее представлениям, она держалась вдоль дороги и должна была выйти к реке. Однако, когда, буквально продравшись сквозь кустарник и оцарапав руки до локтей, она почувствовала ногами пустоту и упала, точно съехав с ледяной горки, с оползня, под которым на самом деле блестела и изгибалась знакомая ей река, на том берегу которой уже зажигался в окнах свет, на глазах все-таки навернулись слезы.
Красная Шапочка вышла прямехонько куда нужно, только значительнее западнее. Здесь к реке спускался пологий, но долгий песчаный обрыв, а моста не было. Зато река в этом месте мельчала, и ничего не стоило перейти ее по мокрым плоским блестящим камням, выступающим из воды, а кое-где и вброд. Не страшно замочить ноги, вода проточная, но ведь сейчас и не осень. Красная Шапочка вздохнула с облегчением, вытерла мокрые от слез щеки и стала перебираться на другой берег.
Небо темнело быстро, даже стремительно. Хотя она не слышала колоколов, когда она спрыгнула с последнего камня на траву, вокруг будто настала ночь. В окнах ближайших домов зажглись огоньки. Красная Шапочка устала, руки у нее были исцарапаны до самых локтей, левое колено больно саднило.
Она перехватила корзинку и ускорила шаг.
С этой стороны дома спускались почти к самой воде, и дом бабушки должен быть куда ближе, чем если бы она шла как и всегда - через мост.
Бледное пятно света из чьего-то окна выхватило маленькую подвижную тень.
Собака была так похожа на Астру, что Красная Шапочка остановилась, тряхнула головой, прогоняя видение.
Астра - беспородная пестрая собачонка, совершенно обычная - хвост бубликом, шоколадный шершавый нос, круглые блестящие глаза, подобранная и обласканная одной из деревенских девчонок, погибла год назад, защищая ребенка от змеи. Змеи не то чтобы часто встречались в округе, но в каком-нибудь дворе у камня да у ручья иногда сворачивались, пригревались на солнышке гадюки. Небольшие, но какой она могла показаться двухлетнему малышу. Астру оплакивали всей деревней, а если бы не Астра, было бы еще одним ребенком меньше.
Но собака была чужая, хоть и похожа на Астру, точно близнец. Она стояла настороженно, сжавшись пружиной, глухо, но отчетливо рычала. Домашние собаки нападают редко. Может быть, где-то там, у дома у нее были щенки или какая-нибудь кость.
- Что ты, - прошептала Красная Шапочка. - Я просто пройду мимо. Я ничего не трону.
Шерсть у пса на загривке встала дыбом.
Не сводя глаз с собаки, но стараясь при этом не смотреть на нее прямо, искоса наблюдая за ее крепким, готовым к прыжку телом, Красная Шапочка сунула руку в корзинку, на ощупь достала один из двух оставшихся пирожков и швырнула его прямо в ощерившуюся морду.
Собака инстинктивно дернулась и бросилась на подачку.
Красная Шапочка пошла быстрее, изо всех сил стараясь не бежать. Вокруг совсем стемнело, и всюду, во всех дворах стояла тишина, какая бывает лишь в самый глухой предрассветный час. Раньше ей не приходилось бывать здесь так поздно, к тому же она не навещала бабушку с весны, и теперь все выглядело каким-то чужим. Шапочка никак не могла сообразить, где находится и куда нужно свернуть, но не станешь же стучать в чужие двери посреди ночи.
Она уже думала, что и тут умудрилась заблудиться, как решение пришло само.
Бабушка стояла в сиянии огня из глубины дома, и против этого света лица ее нельзя было рассмотреть, но Красная Шапочка узнала ее фигуру и привычку стоять, чуть облокотившись на косяк с прижатой к щеке ладонью, будто у нее болит зуб.
- Бабушка, - выдохнула она, сглатывая последние буквы, так пересохло в горле, - бабушка!
Бабушка не шевельнулась, будто вовсе не услышала ее. Только когда Красная Шапочка подошла почти вплотную, посторонилась, пропуская внутрь.
В доме все было незнакомо, и кухня казалась непривычно просторной, потому, что была непривычно пуста: вся мебель, кроме стола, исчезла, только жарко горел огонь да всюду стояли пустые горшки и крынки. Ни фиалок, ни герани на окнах, длинный отрез белого полотна вместо занавески и такой же на столе вместо скатерти.
Красная Шапочка поставила на стол корзину, обернулась, недоумевая.
- Я переезжаю, - ответила бабушка на немой вопрос, закрывая дверь. Голос у нее был с хрипотцой, словно и правда простуженный. - Что ты здесь делаешь?
Вопрос был такой странный, что Красная Шапочка не нашлась с ответом.
- Я принесла сметану и...пирожки, - она осеклась, увидев одиноко лежащий в корзине пирожок. Бока помялись, сквозь прореху виднелся сероватый фарш. У Красной Шапочки засосало под ложечкой,
Будто не слыша, бабушка прошла мимо, быстро, но со странной опаской, словно боясь задеть. Она отвернулась, открыла печную заслонку, взяла кочергу и стала яростно ворошить уголья.
- Я заблудилась по дороге, - сказала Красная Шапочка.
Острые локти так и ходили туда-сюда, будто бабушка надеялась отыскать что-то в самом пекле.
- Ты не говорила, что хочешь сменить дом.
Красная Шапочка обвела глазами пустую кухню, стол. Ни молока, ни теста для пирога, ни варенья, которое она так любила, ни леденца, ни объятий, ни поцелуя в щеку.
- Я заночую у тебя.
Бабушка, наконец, обернулась.
То ли от внезапной пустоты в доме, то ли в подвижном свете огня она казалась меньше и тоньше. Лицо у нее осунулось, под всегда светлыми ясными глазами отчетливо темнели полукружья.
- Ляжешь в дальней комнате. Только засов задвинь. До утра не открывай никому, что бы там ни было, - не отвечая на вопрос, сухо сказала бабушка, вытирая руки передником. На белой ткани проступили темные полосы сажи. - А хочешь есть - возьми, что принесла.
- А ты где будешь?
Бабушка помедлила на мгновение, посмотрела странными, чужими глазами.
Вынести это было выше ее сил. Шапочка подошла к ней, чтобы обнять.
- Бабушка, что случилось?
Кожа у бабушки была сухой и холодной, хотя рядом с натопленной докрасна печью было жарко. Бабушка не отстранилась, но не обняла ее в ответ, стоя маленькой молчаливой куклой.
- Почему у тебя такие глаза, бабушка? Ты захворала?
Дальняя комната была маленькой и такой же пустой, как кухня. Кровать и стул - вот и все, что здесь имелось. Шапочка не знала, зачем, но все же заперла засов, как и было велено. Жар от печи проникал и сюда, и Красная шапочка открыла окно настежь. Отсюда был виден задний двор, пустая дорога, изгороди, окружавшие соседние домишки, темные крыши. Свет ни горел и в одном окне. В небе висела луна, полная и круглая, ее свет отражался от голых белых стен. Странно, подумала Красная Шапочка, вчера, когда она бросила взгляд на непроглядно черное небо, то подумала, что как раз новолуние.
Всегда что-то есть. Какое-нибудь след, маленькое несоответствие, его просто не замечают - вдруг вспомнились слова Волчары, Шапочка вздрогнула. Вернулась к кровати, села, прислушалась. За дверью было тихо-тихо. Руки нащупал в кармане что-то круглое и мягкое. Пирожок с мясом. К тесту прилипло несколько ворсинок с ткани. Есть не хотелось, хотя всю дорогу она мечтала о чашке теплого молока, бабушкиной стряпне. Она сунула пирожок назад, в карман.
Ни скрипа двери, ни голосов припозднившихся гуляк. Где бабушка? От чего она пыталась ей уберечь, веля закрыть дверь да на засов? Зачем ей понадобилось переезжать из своего хорошего уютного дома? От мыслей ее отвлек голос.
- Красная Шапочка...
Стало жутко. Шапочка прислушалась. Зов повторился. Кто-то звал ее тихонько, явно, боясь быть услышанным.
- Красная Шапочка, выгляни в окно.
Она встала, чувствуя, как холодеют руки, как не слушаются, наливаясь тяжестью, ноги. Голос был ей знаком и вместе с тем она не могла вспомнить того, кому он мог бы принадлежать.
Послышался шорох, мелкий дробный стук, на деревянный пол упали несколько мелких камушков - щебенка с дороги.
- Красная Шапочка.
Звали тихо, но настойчиво, звали, зная, что она здесь.
Красная Шапочка оглянулась на дверь, засов был на месте. Не стоило, наверное, открывать окно.
Она подошла осторожно, в любой момент готовясь пригнуться, припасть к полу.
- Красная Шапочка, подойди к окну, дай посмотреть на тебя!
На дороге стояли двое. И, хотя она очень давно не видела ее и так мало знала, Красная Шапочка, наконец, поняла, кто окликал ее, и вздрогнула: Гретель. И Ганс. Он всегда был чуть ниже сестры, и теперь это особенно бросалось в глаза: он припадал на одну ногу и держался за локоть девушки.
- Какая же ты стала красавица, - зачарованно прошептала Гретель.
Свет луны падал наискось, освещая лица близнецов наполовину, и Красная Шапочка чувствовала, как немеют руки от кончиков пальцев до локтей, от локтей до плечей, и волоски у нее шее встают дыбом от побежавших мурашек. Гретель была одета во все то же простое, даже грубое платье, только корсаж его был изорван, а на переднике темнели неправильной формы пятна, словно от вишни. Чепца на ней не было вовсе, и растрепанные льняные завитки не скрывали опухшие губы.
Красная Шапочка, наконец, решилась спросить:
- Это действительно ты, Гретель?
Гретель кивнула. Глова при этом странно дернулась, будто она не чувствовала ее.
- Вы же пропали оба.
Гретель улыбнулась, как-то через силу, и было видно, что губы тоже ее не слушались.
- Вас искали, вас искали и не нашли. Что с вами стало?
- А ты посмотри на нас, - вдруг подал голос Ганс. Голова его совсем упала к левому плечу, и ему пришлось повернуться всем телом к бледному свету, чтобы Красная Шапочка могла разглядеть его лицо.
Красная Шапочке захотелось заслонить глаза ладонью, защищаясь хоть так.
- Это невозможно.
Она затрясла головой.
- Невозможно.
Близнецы смотрели на нее. Юные. Искалеченные. Мертвые.
Гретель кивнула.
- Но как?
- Он позвал меня в лес, сказал, в чаще есть пряничный домик...
-А я шел следом, я все видел из-за деревьев, я хотел помешать ему, но он задушил меня, а ночью закопал нас обоих на заднем дворе, посадил вишневых деревьев.
- Целый сад, - прошептала Шапочка. Силуэты близнецов расплывались в холодном ночном сиянии. Она уронила лицо в ладони, не желая видеть того, что уже нельзя было забыть.
- Не плачь, Красная Шапочка, нам уже не поможешь, - мягко сказала Гретель. - Тебе нужно бежать отсюда. Бежать быстрее, слышишь? Сейчас, пока еще есть время.
- Поздно?
- Мы тут все мертвые, понимаешь? - прошептала она.
- И.. я... ?
Слово "мертвая" не поворачивалось на языке. Ее ладони были холодны, но внутри Красная Шапочка чувствовала, как бьется сердце, перекачивая красную, горячую, быструю, полную жизни кровь.
Близнецы подошли ближе, хотя каждый шаг явно давался им с трудом.
- В том-то и дело.
Красная Шапочка медленно обернулась. Медленно, едва заметно ходила вверх-вниз задвижка в щеколде. Кто-то дергал дверь снаружи, тихо, будто приноравливаясь, проверяя, спит ли она.
- Твоя бабушка хочет оставить тебя вместо себя, а сама вернуться.
- А она хочет вернуться?
- Все хотят, - грустно сказала Гретель.
- Разве так можно?
- Можно, если в начале, пока не минуло сорока дней.
- А вы почему здесь?
Гретель пожала плечами.
- Потому что под вишнями...
Дверь дернули сильней, засов скрипнул.
- Кто там? - крикнула Шапочка, не узнавая свой голос.
- Ты спишь?
- Сплю.
За дверью стихли.
Она сглотнула, чувствуя, как фальшиво прозвучал ее ответ.
- Прыгай в окно, Шапочка, - позвала Гретель.
- С кем ты разговариваешь?
- Ни с кем, бабушка!
- Надо бежать, Шапочка, сейчас! - умоляюще повторяла Гретель, и лунный свет превращал ее лицо в страшную маску.
- Я все слышу!
В дверь ударили с такой силой, что Красная Шапочка дернулась, едва не выпав из окна в сад. Дорога была пуста.
- Скажи, что мы под вишнями, - прошелестело в листве деревьев. Лицо обдало холодом.
За дверью все стихло.
- Бабушка?
Никто не отвечал. Она напрягала слух, надеясь по малейшему шороху понять, что происходит, но темная могильная тишина залепляла уши, как плавленый воск, затопляя изнутри.
Она подошла к двери, взялась за засов, но не смогла заставить отодвинуть его, лишив себя последней, пусть такой ненадежной защиты.
- Зачем ты открыла окно, Шапочка?
Голос бабушки звучал теперь совсем близко. Она стояла где-то под окном.
Щеколду надо было откидывать медленно, открывать дверь осторожно, стараясь действовать бесшумно, не обнаруживая себя. Но у нее не хватило выдержки. Красная Шапочка толкнула дверь с такой силой, что та с грохотом ударилась о стену. Лицо обдало жаром из пылающей печи, она кубарем скатилась со ступеней, пробежала через сад, по дороге, туда, где слышался шелест реки.
Бабушка больше не звала. Она неслась, точно чуящий след зверь, не нагоняя и не отставая. Сквозь кусты и деревья, меж домов, краем глаза Красная Шапочка видела выхваченный холодным светом стремительный хищный профиль, тонкие руки, длинные белые нити волос. Она гналась, быстро и тихо, шелестела в листве, мелькала птицей в запутанных ветвях.
Они бежали вдвоем, в оглушающей тишине. Что-то бросилась под ноги с утробным глухим урчанием, и Красная Шапочка едва не упала, но удержала равновесие, выставив вперед ладони. Собака остервенело рвала подол платья, крепко сжимая челюсти. Не глядя, Шапочка нащупала в кармане оставшийся пирожок и швырнула псу. Тонкий хищный профиль мелькнул совсем близко, чья-то рука цепко легла на затылок, и шею, до самых щек, схватило стылостью.
Шапочка дернулась, вскрикивая от боли и страха, оставляя в чужой мертвой руке свой красный капор и клок каштановых волос, и будто в тот же момент по колено провалилась в текущую воду, хлебнула ее, задыхаясь, нащупывая кончиками пальцев зыбкое песчаное дно. За спиной взвыли пронзительно, рвано, многоголосо, к вою пса присоединялся еще один, и от этого вопля внутри все скрутило.
Она даже не надеялась найти переправу, пробираясь вброд, намокшая юбка облепляла колени, башмаки остались где-то в вязком песке у берега. Анна Мария не оборачивалась, боясь потерять и без того шаткое равновесие, но быстрое течение влекло за собой, и она то и дело падала вперед, глотая холодную воду. Небо по краям светлело, позади шумела вода, больше ничего не было слышно. Анна Мария выбралась на берег, стуча зубами, ползком, обдирая голые коленки о мелкие прибрежные камушки. Упала лицом в песок, чувствуя себя бесполезным тряпичным кульком, с горьким обреченным ужасом понимая, что у нее нет сил вставать и тем более карабкаться выше, по склону, бежать по лесу, не замечая ничего вокруг.
И, когда чьи-то сильные жесткие руки вдруг жестко подняли Анну Марию за плечи, встряхнули, как половицу, ощупали ее шею, лицо, на не сразу поняла, что перед ней не бабушка, а зеленые дикие глаза Волчары. Губы его шевелились, он что-то говорил ей, но она никак не могла различить слов, точно не выбралась из реки, а лежала на дне и теперь сквозь толщу воды впервые видела его таким. Если не испуганным, то по-настоящему взволнованным. Анна-Мария протянула руку, кончиками пальцев дотронулась до влажного лба, жесткой светлой щетины. В первый момент он отпрянул, как дикий зверь, потом снова схватил ее за плечи. Звуки вернулись на свои места. Анна-Мария услышала шум реки, почувствовала боль от хватки Волчары, холодную, мокрую, облепившую ноги юбку, услышала легкий пересвист проснувшихся в лесу птиц. Плечи обернуло что-то жесткое, пахнущее лесом и дымом. Анна-Мария обернулась и увидела рядом еще одного мужчину. Он сгодился бы Волчаре в отцы, которого у того никогда не было, и это он набросил ей на плечи свою куртку и смотрел сейчас сверху вниз. Волосы у него были седые, а лицо - морщинистое и загорелое.
Анна-Мария молчала, не в силах сказать ни слова.
Волчара, сжимая ладони до боли, беспокойно бормотал:
- Мы там рубили лес. Ты так кричала, мы думали, на тебя напал какой-нибудь зверь.
Анна-Мария обернулась.
- Ты что, перебиралась через реку вброд?
Тот берег был пуст: сплошь голые серые камни да редкая сухая трава.
- Где твоя красная шапка?
Наконец мужчина жестом велел Волчаре замолчать, наклонился и очень мягко и очень спокойно спросил:
- Что случилось, девочка?
Анна-Мария обвела глазами дальний берег, посветлевшее до прозрачности небо, далеко-далеко впереди через реку был едва виден мост, растущая из земли башня колокольни, в которой фигурка звонаря, казавшаяся отсюда совсем крошечной, уже дергала за веревку, и над просыпающейся землей поплыл тягучий густой звон, сказала: