16 июля

 

   Растущая луна то появлялась, то исчезала в верхней части окошка, следуя за мной по изгибам железной дороги. Тени от мелькающих деревьев тонкими паутинами падали на стёкла, соскальзывали на стол и пропадали, сменяясь новым узором. Колёса грохотали на стыках рельс, и вторя им, в пустом стакане из-под чая, позвякивала ложечка. Звук этот казался странной колыбельной.

   Подобрав под себя босые ноги, я откинулся на спинку дивана. Ветер, летящий в окно, на поворотах с особым усердием трепал ворот расстёгнутой рубашки и короткие, едва достающие до плеч волосы. Шкодница фэйри отстригла-таки в два раза больше, чем её просили, да ещё и намеревалась учинить некую модную стрижку. Лучше бы сам этим занялся!

   Поджигая касанием пальцев табак в трубке, я глянул в окно, ставшее на мгновение тёмным зеркалом. Морока на мне не было и в запылённом стекле в полупрофиль отражался юноша лет двадцати.

   Паровоз опять поворачивал, и свет луны заглянул внутрь купе, стерев моё отражение. Очередной порыв июньского ветра шепнул о предстоящем дожде. Но дождь мы, скорее всего, проскочим и приедем в Краков душным и всё ещё солнечным вечером.

   Ну и к лучшему, пожалуй. Не будет соблазна нежданно-негаданно заявиться к Габриэлю, который там сейчас то ли по работе, то ли в ожидании таковой. К тому же, визит мой и вправду станет нежданным.

   На сообщение, что я окажусь в Кракове проездом и могу ненадолго задержаться, пришёл короткий и сухой ответ, что сейчас совершенно не подходящее для этого время. Гаденькая мысль, что он до сих пор сердит на меня за весеннее происшествие и попросту не хочет видеть, так и крутилась в голове. Думать об этом не хотелось и я потянулся к столу, к записной книжке. Оттуда торчал краешек сложенного вчетверо письма от Мартьяна, уже порядком протёртого по сгибам.

   

   "Здравствуйте, Даниил Сергеевич! Простите, что пишу несколько сумбурно - не спал почти сутки. Мне очень нужен Ваш совет! В Cтарых Ключах прошлой ночью произошло событие, для которого у меня не нашлось рационального объяснения. Постараюсь изложить всё по порядку, чтоб не упустить чего-либо важного. Итак:"

   Далее несколько строк он безжалостно вымарал, разве что не изорвал бумагу.

   "Примерно во втором часу пополуночи всё наше село проснулось от громких криков. Кричал мальчик-подпасок. Он накануне поднялся со своим старшим братом и небольшой отарой на пастбище рядом со старой пасекой. Мальчик был страшно перепуган, весь в ссадинах и испачкан в траве и земле. Ни что произошло, ни где его брат, он рассказать не мог, только указывал пальцем в сторону, откуда бежал, и плакал.

    Как потом выяснилось, дети благополучно довели овец до места, где, пропастушив несколько часов - примерно до одиннадцати вечера, заперли их в старый загон. Сами расположились на ночлег неподалёку от заброшенного сруба. Через некоторое время старший брат услышал странные звуки.

    Пса при них не было, поэтому неладного не заметили сразу. Места у нас обычно спокойные, хоть волки и медведи встречаются здесь, но уже много лет не осмеливаются тревожить пастухов, если те не слишком удаляются от заселённых мест.

    Старший разбудил младшего и, взяв палку, пошёл проверить овец. По словам младшего, среди отары стояло что-то огромное, а далее он ничего не мог связно припомнить, только то, как бежал вниз по ночному лесу, стараясь не упасть.

    Как только мальчика завели в дом, несколько человек - родня, а также многие мужики и парни, вооружились и пошли в горы. Я, взяв ружьё, также отправился с ними. Довольно быстро мы вместе с собаками поднялись к старой пасеке.

    Множество факелов осветили зловещую картину. Овцы, что остались живыми, толпились, жалобно блея, в углу вытоптанного загона. Двоих овец с растерзанными шеями мы нашли у самых деревьев и ещё восьмерых на лугу. Я потом рассмотрел их при дневном свете, почти у всех хорошо видны были четыре глубоких длинных пореза.

    Старший мальчик отыскался невредимым, он лежал внутри сруба. Его привёл в чувство фельдшер, который, за неимением в селе врача, отправился с нами, чтобы в случае чего оказать посильную помощь. Произошедшее оказало на мальчика такое влияние, что фельдшер боялся, как бы с ним не случилось нервной горячки, и расспросы решили оставить до утра. Ребёнка укутали и снесли вниз, домой.

    Я же и ещё несколько человек остались осматривать окрестности, но никакого зверя не обнаружили, а с собаками вышла досадная и необъяснимая нелепица! Хорошие чутьистые псы, натасканные для охоты, следа не взяли, только мотали мордами, хоть к ногам и не жались, но идти отказывались, пребывая, как мне показалось, в полной растерянности. Более ничего не нашли, и я возвратился домой.

    От всего случившегося спать я больше не смог и, как только рассвело, пошёл вместе с мужиками на место ночного происшествия. Там на крыше сруба нашёлся баран, который должен был защищать отару. Ночью мы не заметили его, потому что не подумали искать что-то вверху. На светлой шерсти выделялся смазанный, но вполне различимый кровавый отпечаток большой растопыренной пятерни!

    А в одном месте, среди следов, которые мы вчера не затоптали, нашлись наконец и волчьи, но вместе с ними и странные, прежде никем не виденные! И среди них несколько отчётливых отпечатков больших человеческих ног! Все они были причудливо перемешаны, словно волк топтался там вместе с босым человеком и ещё кем-то. Тут же пошли среди сельчан разговоры про нечисть.

    Но самое фантастичное то, что рассказал старший пастушок - выбежав к отаре, он увидел волка - и, не помня себя, кричал, чтобы брат прятался или убегал. Сам же побежал на зверя, надеясь испугать его криком, и махал палкою. Волк, оставив жертвы, и в самом деле испугался, или что-то другое заставило его насторожиться - и он побежал. Но не просто побежал - совершая странные прыжки, он у самого леса, едва различимый, как показалось мальчику, стал огромным, встав дыбом на задние лапы!

    Чудовищный зверь не сразу ушёл - и это его преображение так напугало ребёнка, что он забился в ближайшее укрытие.

    Даниил Сергеевич, неужели нам собирать облаву на оборотня?!

    В прошлом в наших краях уже была подобная история.

    Более века назад, у нас, тогда ещё просто в деревне Ключи, на самой окраине нашли тело молодого не знакомого никому парня, убитого диким зверем, а вокруг него, на снегу (тогда был конец зимы), видели странные следы. Вроде бы волчьи, но очень уж крупные.

    Зима в тот год выдалась суровой, и все решили, что оголодавший зверь выбрал себе лёгкую добычу. Конечно же, собрались охотники и прошлись по окрестным лесам, выслеживая людоеда. Сколько-то волков подстрелили и на этом успокоились, так как до лета было тихо.

    А летом зверь убил кузнеца с его молодой женой. Дом кузнеца стоял на отшибе и никто ничего не слышал. Жену его нашли в постели, зверь только перекусил ей горло, но больше не тронул. Колыбель рядом с кроватью была вся залита кровью, от младенца почти ничего не осталось. Тело самого кузнеца кто-то кинул в колодец и оно всё было истерзано зубами и лапами. И снова во дворе и в доме были следы крупного волка. А на белёном боку печи, на самом видном месте, остался кровавый отпечаток, похожий и на человеческую ладонь, и на звериную лапу. Всё хозяйство кузнеца после этого сожгли.

    Погибших отпели и похоронили. А на третий день у могил нашли следы, точно такие, как в доме.

    В тот год, и долго ещё потом, искали у нас убийцу, но никак не могли найти. Думали то на волка, то на душегуба с собакой. Даже отправляли из города специально снаряженный отряд солдат, о чём сохранились записи, но никого поймать не удалось.

    А сейчас опять такие события! Очень нужен Ваш совет! Отец наш уехал по делам в Вену и вернётся только через две недели, а я совершенно не знаю, что теперь делать!

    Заранее благодарю Вас за всё.

    С искренним уважением М. Туренко.

    P.S.

    Если возможно - телеграфируйте поскорей! Я буду ездить на станцию каждое утро."

   

   Сложенное письмо отправилось обратно в записную книжку.

   Что бы там у них ни произошло, идиотский розыгрыш односельчан или не менее идиотская выходка двуликого (впрочем, в последнее мало верилось), Мартьян был встревожен не на шутку. Похоже, он и в самом деле ежедневно ездил на станцию, ожидая моего ответа. Вот так и получилось, что через неделю после изложенных в письме событий и обмена телеграммами, я собрался в путь.

   Но, если быть честным, сподвигло меня на это не альтруистичное желание помочь жителям Старых Ключей в поимке загадочного вовкулака, а мои домашние.

   На Вечернем бульваре бродил по комнатам Юстин и бормотал под нос содержание учебников. Не поступив в университет с первой попытки, волчонок не сдавался и всё бы ничего, но заучивать вместе с ним химию и биологию я не хотел.

   А на Озёрной за мной по пятам ходила Фаэ, каждодневно расписывая прелести путешествий. Желательно далеко, или хотя бы на две недельки. Я уже успел много в чём её заподозрить, но в итоге всё оказалось не так зловеще. Девчонка призналась-таки, что ждёт в гости давнюю подругу. Представив, что обычный, по-домашнему милый, дурдом может удвоиться, я с радостью, как знак с небес, воспринял письмо Мартьяна.

   Сомневаюсь, чтобы он считал меня специалистом по отлову ликантропов - поводов к тому, я, насколько помнится, не давал. Но наши беседы и переписка, состоящие исключительно из тем о загадочном и сверхъестественном, наложили некий отпечаток на мою персону в его восприятии. Юноша всей душой жаждал соприкоснуться с чем-то эдаким самолично. И вот, судя по письму, дождался...

 

 

17 июля

 

   На главной станции Кракова, как я и предполагал, мы оказались только к вечеру. По расписанию должны были в четыре, но прописанный график прибытия поездов с тем, что получалось на самом деле, уже давно и сильно разошёлся.

   Над городом бушевал ливень. Вспышки молний высвечивали перрон с извечной суетой и спешкой пассажиров. Если я не ослышался и правильно разобрал в шуме слова кондуктора, то и здесь мы снова задержимся - минут на десять.

   Раскурив трубку, я устроился на диване, закинув ноги на столик. Соседей по купе у меня не было, да и быть не могло. Слишком много пришлось бы соблюдать условностей и прочей чепухи в чьей-то компании. И так уже от моего окна кто-то шарахнулся, не иначе, как заметив вполне даже приличные носки.

   Полистав купленные ещё на вокзале в Праге газеты, но так ничего и не прочитав, я отложил их в сторону. На развороте достаточно крупным и оттого бросающимся в глаза шрифтом выделялась строчка, что в Германии в результате схождения паровоза с путей погибло 47 человек. Равнодушно скользнув глазами по списку фамилий, я ненадолго споткнулся о славянское имя - Ульянов В.И.

   Погода располагала исключительно ко сну. Дождавшись, когда паровоз тронется с места, я улёгся так, чтобы можно было видеть проплывающие за окном пейзажи.

   Где-то глубокой ночью мы проехали через Львов. Казалось, что машинист, навёрстывая упущенное в остановках время, всё разгоняет и разгоняет машину. Дождь давно остался позади. Мелькающие за окном картины окончательно слились в единую темноту, и я наконец-то опустился на самое дно глубокого сна.

   

   За распахнутым в ночь окном, над горами, мерцали мириады звёзд. Ветер принёс долгожданную прохладу и в его прикосновениях к траве и листьям растворились остальные звуки. Только негромко, вторя шорохам сада, перешёптывались листы лежащей на подоконнике книги, да тикали в соседней комнате часы. Небо затягивали лёгкие облака, но для меня света оставалось достаточно, чтобы прочесть: "Мечтательный вечер над лесом дышал безмятежно, От новой Луны"... ¹ Страница вздрогнула, качнулась, и строчки переменились.

   У окна, переплетая длинную тяжёлую косу тёмно-русых волос, стояла девушка. Невысокая, со странными, в полумраке почти прозрачными голубыми глазами. В светлой ночной сорочке, она походила на привидение. Тонкие руки с изящными пальцами, казалось, светятся бледностью, но это было обманом зрения - солнечный свет оставил на её коже лёгкий загар.

   Неожиданно встрепенувшийся ветер перепрыгнул с деревьев в комнату, сдул на пол крошки из стоящей тут же, на подоконнике, тарелки с недоеденным кусочком хлеба и кружком колбасы. Громко перелистнул страницы, пробежался под столом, тревожа кисточки бахромы на вышитой скатерти и затих в шторах. Девушка с испуганным вздохом приложила руку к груди, оглянулась назад, затем покачала головой и улыбнулась. Ветер осторожно, будто его только что пристыдили, вытекал обратно за подоконник, медленно переворачивая страницы.

   "На бледно-лазурном стекле

   Расписаны ярко узоры.

   Цветы наклонились к земле,

   Скала убегает к скале," ²

   Девушка опустила руку, коснулась бумаги, останавливая шелест, вгляделась в строчки. Затем закрыла книгу и бережно переложила на стоящий у окна стол.

   

   

   Я открыл глаза. Размеренное покачивание вагона отдавалось пульсацией в висках. Рука, подложенная под голову, затекла и, похоже, замёрзла. Морщась, я осторожно вытянул её, пытаясь размять пальцы.

   Небо затянуло тяжёлыми облаками, и вокруг, несмотря на открытые шторки, царил полумрак.

   Какое-то время я лежал, чувствуя, как паутинки теней самовольно вытекают с кончиков пальцев, оплетая купе. Сделалось отчего-то тоскливо и пусто. Даже храп за тонкой преградой стенки казался иллюзорным, словно я проносился сквозь ночь на абсолютно пустом паровозе...

   Понимая, что снова уснуть не получится, я сел, зябко кутаясь в плед. То, что я видел во сне сестру Мартьяна, было несомненно. И книгу на подоконнике я тоже узнал. Но вот к чему всё это?..

   Раскурив трубку, я долго смотрел в окно. Там продолжением сна проплывали погружённые в темноту перелески, тянулась, словно вдогонку паровозу, бесконечная проволока телеграфа, мелькали тёмные окна озёр или изгибы речек. Призрачно-белыми стенами невысоких домов показалась на несколько мгновений деревушка на дальнем холме, без единого огонька, без движения.

 

 

18 июля

   

   Прохладный ветерок шебуршал лежащей на столе газетой, колыхал края сдвинутых занавесок. Сквозь щель между ними просачивался тонкий луч, горячим пятном переползая со стенки мне на ладонь. Ночные тяжёлые облака рассеялись. А жаль...

   - Станция Каменка! - в дверь купе пару раз стукнули и, не дожидаясь ответа, пошли дальше.

   Я потянулся и ударился руками в стенку за головой. Зевая, наощупь попытался застегнуть пуговицы помятой светло-серой рубашки. Часы остановились ещё вчера, но, судя по освещению, было утро - не больше десяти.

   Весь мой багаж уместился в чемодан средних размеров, но очки затерялись в нём, казалось, безвозвратно. Со вздохом оглядев аккуратно сложенные Фаэ вещи, я всё же не решился перетряхивать их сейчас, надеясь, что фетровая шляпа не такая уж и плохая защита от яркого света.

   Подхватив чемодан и не дожидаясь полной остановки, я вышел в коридор. В тамбуре пахло пылью, дрянным табаком и малиной.

   Вместе с тёмным клубом пара полетел резкий звук паровозного свистка. Мимо протиснулся кондуктор в помятой форме, потный и злой. Двери он начал открывать ещё на ходу.

   - Следующая станция - Ужгород! - донеслось откуда-то спереди.

   Кроме меня, на маленький дощатый помост никто не спрыгнул.

   Я огляделся. Далеко слева стоял одноэтажный, некогда белёный домик. Под самой его крышей висела табличка с облупившейся краской. Надпись была едва читаема.

   Из домика, распугав ходящих перед дверью куриц и чуть не наступив на неподвижно лежащую собаку, вышел человек в фуражке и расстёгнутой рубахе, махнул зелёным платком. Паровоз сипло загудел, и тяжёлый состав медленно двинулся дальше, оставляя меня на пустом помосте. Постояв там с минуту, я неспешно спустился вниз по скрипучей лесенке, через щели которой ползла крапива. Станционный работник уже запер дверь и, насвистывая незатейливую мелодийку, шагал в сторону домов, едва видных за двойным рядом тополей и разросшейся изгородью невысоких кустов.

   После стука колёс и размеренного покачивания, тишина и неподвижность одуряли. Паровоз уже давно исчез в дрожащем над горизонтом воздухе, а встречающих так и не было.

   Вдалеке замычала корова, квохтали курицы, качался высокий некошеный бурьян. Трубка запропастилась куда-то вместе с очками, и я, сорвав невысокую травинку, нервно покусывал её. После десятиминутного хождения туда-сюда начало казаться, что я вышел не на той станции. Единственная ведущая к рельсам дорога оставалась пуста. Вздохнув, я поставил чемодан на сомнительной чистоты лавку около домика и, плюнув на последствия для брюк, уселся сам.

   Тень медленно уползала. Собака, которая сперва показалась свежесдохшей, проснулась и передвинулась ближе к скамье. На моё соседство ей было наплевать.

   Где-то через полчаса, хотя, может, и раньше, по дороге из-за низких мазанок вывернула телега. Приземистая рыжая лошадь, словно не чувствуя жары, размеренным шагом подтягивала седоков к станции. В телеге сидели два мужика. Один правил, второй что-то рассказывал ему, возбуждённо взмахивая руками.

   Щурясь от яркого света, я сплюнул травинку в сероватую мягкую пыль под ногами. Паровоз подошёл вовремя, а здесь это, видимо, великое чудо и придётся мне ждать Мартьяна в лучшем случае ещё с полчаса...

   Телега пропылила к помосту и замерла. Возница слез, передал вожжи соседу и пошёл к станционному домику. Не доходя пары шагов, он стал, неуверенно окинул меня взглядом, посмотрел на рельсы в обе стороны.

   - А... ваш благародие, паровоз-то туточки останавливался?

   - Полчаса как останавливался, - кивнул я.

   - А-а... - задумчиво протянул он. - Вы, никак, Данил Сергеич будете?

   - Он самый, - я с недоверием покосился на транспорт, что должен был отвезти меня в Старые Ключи. Из-за высоких бортов явственно раздавалось похрюкивание молодого порося. Сидящий на облучке попутчик вытащил из-под сена бутыль с мутной жидкостью и жадно приложился к ней.

   - Вы ж это... Садитесь на телегу, - без разрешения ухватив мой багаж, мужик потопал обратно, оглядываясь и щербато улыбаясь. - Меня Прохором звать. Вы звиняйте, что без комфортов, мы ж вас на бричке встречать хотели, так она позапрошлого дня сломалась, а починить-то не успели - покос, вот на телеге и поехали. Мартын Дмитрич заняты сейчас. Извинения передавали, что самолично встретить не могут. Вот так и получилось... А это свояк мой, Павлуша.

   Павлуша широко улыбнулся, блеснув железным зубом.

   - А далеко ли ехать? - я взобрался на транспорт. Скамеек не было, только высокие охапки сена. Один из мешков, лежащих у передка телеги, лениво пошевелился, открывая низ во влажных пятнах, и звонко хрюкнул.

   - Та нее-е, - глуховато ответил Павлуша. - Ещё засветло будем.

   Я вскинул бровь, разглядывая видные через верхушки тополей горы, расплывчатые от яркого света. Из писем Мартьяна, Старые Ключи казались мне гораздо ближе от станции... Сел я подальше от возницы и мешка с поросёнком, отметив, что к борту телеги привязали несколько головок чеснока. Не иначе, как для отпугивания оборотня.

   Лошадь неспешно развернулась, отправляясь в обратный путь. Пустой дощатый помост, отдаляясь, всё больше и больше напоминал эшафот без виселицы...

   

   Телегу основательно тряхнуло и я распахнул глаза, выдираясь из очередного пустого сна, а может быть, и обморока.

   Под опущенной на лицо шляпой дышать было нечем, я приподнял её за край и тут же сощурился. Солнце так и остановилось высоко в небе, не собираясь ни на миллиметр двигаться с места. А мы, казалось, всё так же едем по пустой бесконечной дороге среди полей.

   В душном, пахнущем травами и пылью безветрии зависал редкий стрёкот кузнечиков. Жара обволакивала, давила на грудь. И ни ветерка, ни единого движения воздуха!

   Идиотское решение съездить в Старые Ключи, отдохнуть, а заодним помочь Мартьяну, я уже давно проклял, а из мыслей в голове крутилась только одна - оказаться бы сейчас в тёмном прохладном месте!

   В дополнение к жаре и свету, меня укачало.

   - Вы тамочки как? - мужик на облучке в который раз обеспокоенно оглянулся на меня. Родственник рядом с ним уже не сидел. Где и когда он сошёл, я не помнил.

   Отвечать что-то ни желания, ни сил не было. Я вяло отмахнулся, тут же почувствовав, как противно прилипла к телу рубашка. Мужик, покачав головой, отвернулся обратно к дороге и негромко забормотал сам с собой:

   - И ведь ещё не такая жара, чтоб совсем уж... Но и не маленькая, конечно. Вот всегда ж так, то Прохор довези пива, то сметаны там... А оно ж киснет, по жаре-то.

   И громче, обращаясь ко мне:

   - Вы уж это, потерпите. Недолго туточки осталось.

   Промелькнула дурная мысль, что осталось мне и вправду недолго...

   

   В следующий раз меня разбудила тень. Высокие деревья вразнобой стояли по обе стороны дороги. Звуки плыли - перестук, бренчание цепи, дребезжащее меканье козы и далёкие людские разговоры. Из-под края шляпы видно было только основания домов, сложенные из грубых камней с глиной.

   Справа от телеги широко колыхались синие полосатые штаны. Кто-то говорил с Прохором.

   - Шо, кум, кого везёшь?

   - Да гость это, к барчуку. Бричка-то у нас сломалась, ось же треснула, а Митроха-то пьяный лежал, ох Мартын и кричал, уж всяко-разно. Да он сам-то ещё поехать не мог. Ефим так всё уговаривал вместе с ним ехать. Очень уж его проняло, с покойника-то... Я, говорит, как буду им про следы толковать? Они ж, говорит, учё-о-оные там - не поверят. Скажут ещё, что я выпимши был, вот мне и почудилось. А Мартын Дмитрич - он складно говорит, умеет это... с дохазательствами всё, обстоятельно.

   - Да, дурная смерть, - идущий рядом с телегой мужик звучно харкнул в сторону. - Сам я не видал вблизи, но дьяк, когда к нам за квасом заходил, он сразу сказал - дурная, мол, это смерть, и не от человечьих она рук, но и не от звериных. Покойника-то он отпевать будет. В дороге-то как, спокойно было?

   - Дорога - ничего - тихая. А я ж это, свояка ещё подвозил! Всё равно на станцию ехать хотел, вот и получилось. Рассказал, чтоб они тоже береглись там, чтоб старосте ихнему доложил что как.

   - Это хорошо, что предупредил, правильно. А гость-то откуда?

   - Да с заграницы, с Англии. Но вроде нашенский. Авдотья рассказывала, барынька-то только о нём всю неделю и твердит. Фамилия у него чудна́я, только запамятовал. Спит всё. Непривыкший.

   - Может, напекло его?

   - Напекло, не напекло - всё уже дома считай.

   

   Голоса наплывали волнами. Когда я всё же приподнял шляпу, всё вокруг закачалось. Проплыла высокая церковь с колокольней, бело-коричневая, в чёрных росчерках редких стрижей. За нею, всё ещё высоко, висело в облаках уже не такое жаркое солнце. Мазанки, бревенчатые хаты, пышная зелень - всё мешалось в пахнущее коровьим навозом и сухим сеном лоскутное одеяло.

   Мы переехали по дощатому мосту то ли мелкую речку, то ли глубокий ручей. Слева потягивало ветерком. За крутым поворотом открылась ещё улочка - и мы въехали через широко распахнутые высокие ворота в большой двор. Потихоньку подтягиваясь за борт, удалось сесть. Всё пространство вокруг покрывали охапки сена, несколько телег стояло у высоких строений, куда на вилах сносили привезённое. По левую руку был двухэтажный дом.

   Телега рывком стала и высокое небо потекло на деревянную светлую крышу. Зазвенело ведро, в которое плескали воду. Холодную, наверно...

   Громкий женский голос пробуравил висок.

   - Проня! Чего ты здесь розвальни поставил! Съезжай!

   - Дак Мартына надо, гость туточки.

   - Гооость? Да он у тебя сомлел давно! Батюшки, да чего ты стоишь!

   Наверно я опять сполз на сено, а глаза закрылись сами собой, потому что дальше я только слышал, да чувствовал через тени, как задребезжало ещё громче ведро, устало разворчался Прохор, а потом мокрая ткань опустилась мне на лицо, облепив лоб и виски прохладой. Да встревоженный девичий голос откуда-то издалека заторопил:

   - Ну что же вы! Быстрее! Быстрее заносите в дом!

   

   Вынырнув из темноты пустого сна, я оказался в полумраке комнаты. Бледным прямоугольником выделялись на окне занавески в голубой цветочек. За ними просвечивал горшок с тощим растеньицем.

   Как я сюда попал - не помнил совершенно. Уж точно не сам дошёл - брюки и рубашка, правда, расстёгнутая, остались на мне. Осторожно сев на кровати, пахнущей свежим бельём и немного полынью, я оглядел комнату.

   Шкаф, стол, книжные полки над ним, стены, обшитые планками из светлого дерева.

   В доме ещё не спали - снизу раздавались голоса, с лёгким скрипом затворилась дверь. Я встал, прислушиваясь - Мартьян был где-то внизу, но не в доме.

   Ходики на дальней стене безмолвно показывали половину второго. На столе под ними, на светлой льняной скатерти, стоял стеклянный кувшин с водой. Оба стакана на кружевных салфетках я проигнорировал. Вода была восхитительна - прохладная, почти холодная. Тут же захотелось умыться ей, а ещё лучше - ополоснуться.

   Отыскав под кроватью ботинки, я вышел из комнаты, запнувшись-таки о поставленный к самой двери чемодан.

   Снаружи оказался коридор с ещё шестью дверями и незашторенным окном, сквозь которое видны были тёмные силуэты гор. Вниз вела крутая лестница с резными перильцами, устланная полосатым цветастым половиком. Никто мне пока не встретился, и короткий коридорчик внизу предоставлял гадать, за которой из дверей отыщется умывальник. Наугад взявшись за ручку ближайшей, я толкнул её и вышел на улицу, тут же столкнувшись с девушкой в светлом платье. От неожиданности она негромко ойкнула и отшатнулась назад.

   - Прошу прощения, мисс. А где у вас тут уборная? - тут же подумав, что совмещённые удобства здесь вряд ли предусмотрены, я добавил: - И где можно умыться?

   - В конце дорожки, - девушка махнула рукой в ярко освещенный луной сад. - А умывальник здесь рядом, по правую руку.

   Поблагодарив, я отправился в указанном направлении и только на полпути понял, что мы говорили на английском. Значит, это была Елена. Даже странно, что видев во сне, наяву я её не узнал.

   

   Умывальник стоял у ряда смородиновых кустов, и казалось, что всё вокруг пахнет только ими, да ещё мёдом. Сняв рубашку, я ополоснулся по пояс и попытался вытряхнуть из волос сенную труху и травинки. В последнем не особо-то и преуспел.

   Едва различимый свист плыл в воздухе. Я поднял голову - небо, бесконечно глубокое, спокойное, перемигивалось звёздами, и на фоне его, в прозрачном свете луны мелькали летучие мыши.

   Лунное сияние лилось сквозь ветви кустов, очерчивая резные края листьев. В мягкой темноте яркими пятнами выделялись белые и кремовые пионы. Неназойливый стрёкот кузнечиков и прочей мелочи, тихое птичье пенье, слабое эхо голосов... Как же давно я не был на самом деле далеко от города! И как же сильно не походило это ночное спокойствие на то, что я помнил у Змея в Черноталово...

   На перилах у дома, на самом видном месте, висело полотенце. С благодарностью обтеревшись им, рубашку надевать не стал, решив, что до комнаты как-нибудь проскользну по теням, а уж там и переоденусь.

   

   Более-менее приведя себя в должный вид, я вновь спустился на первый этаж, откуда слышны теперь были голоса Мартьяна и Елены.

   Открыв двустворчатую дверь, я шагнул в просторную комнату, освещённую густым жёлтым светом стоящей на столе керосиновой лампы.

   - Добрый вечер.

   Елена, сидящая у окна, обернулась на моё приветствие, так и замерев с чашечкой в руках.

   - Даниил Сергеевич! - Мартьян поднялся из-за стола мне навстречу и сразу засуетился. - Как вы себя чувствуете? Я очень извиняюсь, что не смог лично вас встретить!

   - Не надо извиняться, со мной всё в порядке.

   - И всё же! - он отодвинул стул. - Присаживайтесь, присаживайтесь. У нас, правда, всё по-простому. Мне очень стыдно, что я обещал, но так и не встретил вас на станции.

   Я устроился на предложенном стуле. Комната, за исключением небольшого пространства вокруг стола, тонула в мягком полумраке.

   - Ничего, я же добрался, - врать, что поездка, да и ожидание, были приятными, я всё же не стал. - Я слышал, что у вас тут ещё что-то произошло?

   - Да!.. Именно поэтому у меня и не получилось.

   Елена, с лёгким вздохом выслушивая уже явно не первые за сегодня слова раскаяния от своего брата, не дожидаясь моего явного согласия, взяла чистую чашку и налила чаю. Этот жест был удивительно уютен.

   Мартьян,наконец-то присев на своё место, словно вспомнил что-то и заговорил ещё быстрее.

   - Даниил Сергеевич, позвольте представить вам мою сестру, Елену Дмитриевну.

   Девушка мило склонила голову, к счастью, нисколько не смущаясь и не жеманясь.

   - Можно обращаться ко мне просто Елена.

   - Очень рад нашему знакомству, - я искренне улыбнулся девушке, отметив, что в сновидении она выглядела иначе. Сейчас, при мягком свете лампы, сестра Мартьяна ничем не походила на привидение с почти светящимися глазами.

   - Так что у вас тут произошло? - я принял чай и с удовольствием вдохнул ягодный аромат. Первоначальный замысел - отдохнуть от городской суеты в Старых Ключах за поимкой маловероятного оборотня, рассыпался ещё на станции, пока я полчаса ждал Мартьяна на пыльной скамейке. Сейчас же я совершенно не представлял, чем смогу помочь, но настроение было на редкость флегматичное.

   Мартьян оглянулся на сестру, словно собирался испросить разрешения, но первой заговорила Елена:

   - Произошло убийство. Брату пришлось отправиться в земство и сообщать об этом, староста один ехать отказался наотрез.

   - Да, - закивал Мартьян, - Ефим Алексеевич человек хороший, серьёзный, но робеет перед начальством... Сегодня в половине шестого утра он пошёл к свояку на покосы, помогать. А на половине дороги - там место приметное, берег пологий - наткнулся на тело. Обезображенное, еле опознали. Тут же послали за мной - покойный - Семён, ещё в самом начале лета нанялся к нашему отцу. Он был очень хорошим плотником... Ума не приложу, что он делал в том месте ночью! Вчера вечером я сам видел, как он уходил спать. И ведь в отличие от наших, он даже выпить особо не любил! - юноша вздохнул, опуская глаза. - Я когда его увидел, сперва не поверил. Всё в лохмотьях, лицо разодрано... И укусы - это были именно укусы! Ни с чем не спутаешь! Зверь сначала разорвал ему горло, а потом как попало кусал и рвал, словно бешеный.

   Я пришёл чуть раньше, чем мужики с собаками. И поклясться могу, что следы вокруг покойного были те же самые, что и в горах, когда это существо напало на овец! Следы я к сожалению зарисовать не успел. Набежала целая толпа и всё мгновенно затоптали, хотя я велел не подходить к телу. Куда там!.. - он махнул рукой, едва не задев чашку. - И собаки след взять не смогли, как в прошлый раз. Охотники подтвердили, что кусал большой зверь, но укусы хоть и выглядели страшно, оказались неглубокими, кроме того, который убил Семёна.

   - А можно ли будет взглянуть на тело? - по описанию, на выходку двуликого всё это мало походило, но кто знает...

   - Можно, - кивнул Мартьян, - полуночи ещё нет, отпевают, должно быть. Мы оплатили похороны, пока доищешься родни, жара... Если мы тихонько, незаметненько,.. не погонят, я думаю.

   - Тогда прямо сейчас и пойдём, - я поднялся из-за стола, намереваясь пожелать Елене доброй ночи.

   - Я вас дождусь, - девушка невозмутимо пододвинула к себе тарелку с пирожками, опережая предложение брата отправиться спать. - Мне очень хочется узнать ваше мнение о происходящем, - обратилась она уже лично ко мне.

   - Ладно, - Мартьян подобрал со спинки стула большую рубаху из плотного небелёного полотна, натянул поверх своей и отряхнулся. - На улице комары, - он покосился на мою рубашку, - я могу принести охотничью куртку, через неё не прокусят.

   Ночь была довольно тёплая и я самоуверенно отказался.

   

   Широкая улица, залитая ярким лунным светом, уже давно спала - ни одного огонька в окнах, ни разговоров за ними. Только откуда-то далеко спереди доносился звук деревянной колотушки, с которой ночные сторожа обходят деревню.

   Первый комар впился в плечо, даже не предупредив тоненьким зудением. Смахнув паршивца, я тут же услышал второго, а за ним и третьего. Пришлось отводить Мартьяну глаза, чтоб слегка выпустить крылья, кутаясь ими в подобие защитного кокона. Теперь низкая луна, глядя нам в спины, вытягивала из-под ног чёткую длинную тень от Мартьяна и полупрозрачную, смазанную по краям, от меня.

   - Даниил Сергеевич, даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы приехали! - Мартьян не сдержался и широко улыбнулся.

   Я промолчал, не став сразу разубеждать мальчика, что от моей помощи может и не быть особого толка. Надо хотя бы посмотреть на тело. Возможно, получится вытянуть что-то из памяти крови. Вряд ли убитый долго пролежал на жаре...

   Мартьян отогнал рукой очередного настырного кровопийцу.

   - После того, как Семёна нашли, единственное, что урядник сказал - с бешеной собакой мы и своими силами должны справиться... Но какая собака, или волк, пусть даже и бешеный, сможет оставить отпечаток человеческой ладони?!

   Я непроизвольно дёрнул углом рта в усмешке. Одного такого волка, вполне нормального, Мартьян знал. Но после нескольких бесед с Юстином, похоже, счёл двуликого неинтересным. Слишком тот был рационален в рассуждениях и стремился всё объяснить с точки зрения науки.

   - А не могло ли так случиться, что кто-то из местных, знающих ту старую историю, решил вот так, по-дурному, пошутить над ребятами?

   - Пошутить?.. - Мартьян остановился, удивлённо глядя на меня. - Но ведь Семёна убили!

   - Н-да, верно, вы говорили, что рядом с убитым были те же самые следы... - я замялся, понимая, что ляпнул совсем уж глупость. - А как далеко от села это место?

   - Где-то, - он задумался, - да, с полчаса ходьбы будет. Завтра с утра мы сможем вместе туда съездить. Туда даже дорога ведет - это покосы за кладбищем, за рекой. Тихое место. Скотину поить гоняют. Там и рыбачат. Это сразу за ивняком - видимо, в нём оно и пряталось, чем бы там ни было. Конечно, все следы уже затоптали, но осмотреться ещё раз, я думаю, не помешает. Вдруг мы что-то пропустили, как в тот раз, с бараном на крыше.

   За воротами дома, мимо которого мы шли, сбрехнул недреманный пёс. Как ни странно, другие собаки перекличку не подхватили. Мартьян перехватил мой слегка озадаченный взгляд.

   - Это тоже недавно началось. Двое суток назад. Ночью, где-то в горах, страшно кричала собака, я никогда такого не слышал. Теперь наши молчат.

   И ещё! Я совсем забыл, что не успел уже отправить вам последнюю телеграмму! В то же утро дети гоняли козлят на дальний выпас и видели издали в буковом лесу зверя. Огромного, как медведь, но все утверждали, что точно не медведя. Правда, у всех описание получилось разное... Зверь медленно пошёл в их сторону и ребята убежали оттуда. Двух козлят потом так и не нашли. Но ни следов крови, ни шерсти животных тоже не было.

   Вот, мы почти дошли, - Мартьян махнул рукой на увенчанный крестом шпиль, выглядывающий из-за верхушек деревьев.

   Впереди дома расступались от дороги, образуя небольшую площадь. Пустая и тихая, с широкой разбитой колеёй по центру, она уходила в дорогу с противоположной стороны. Правую сторону площади отгораживал низкий заборчик, за которым сквозь листву деревьев белели стены церкви.

   - Ещё год назад здесь всё совсем по другому выглядело. Мы стены на три года суриком покрывали, кое-где кирпичи пришлось заменять. Сейчас уже всё перебелили, а к осени думаем заказать голубой краски. Лет сто назад, рассказывают, она такая и была. Да и теперь уже неплохо - к нам на крестины и венчание издалека едут. Сейчас погляжу, отошёл ли дьячок. Отпевать он не любит...

   Мартьян, пригибаясь, подкрался к боковому окну, не задёрнутому занавеской, и осторожно заглянул внутрь. Долго щурился, вытягивая шею, потом хмыкнул и быстро направился к двустворчатой двери.

   - Я был прав - отошёл, не выдержал и нескольких часов читать, можно пока зайти и быстро поглядеть. Тем более мы ведь не из праздного любопытства, а по делу...

   Дверь отворилась без скрипа. Изнутри пролился слабый золотистый свет от свечей, горящих рядом с поставленным на козлы гробом. В углах светились красными угольками лампадки. Сильный запах свечного воска и церковных благовоний отчего-то перемежался с запахом бражки.

   - Надо побыстрее, - Мартьян крадучись прошёл вперёд, тронул край гроба, с любопытством, почти детским, заглянул внутрь, одновременно и сочувствуя почившему, и затаённо ужасаясь.

   В гробу лежал мужчина среднего роста, скорее жилистый, чем дородный. Его успели обмыть и обрядить в новые штаны и нарядную рубашку. Живот не был тронут. Голову закрывал платок с ритуальной вышивкой. Я убрал его, подцепив ногтями за край. От лица мало что осталось - зубы проскребли плоть до костей, почти содрали нос, не оставили ни глаз, ни щёк. Походило на то, что убийца не хотел, чтоб покойного опознали в лицо... Но, судя по рассказу Мартьяна, опознали Семёна быстро и, скорее всего, по одежде и телосложению.

   Горло было разодрано, но как-то странно - именно разодрано, изжёвано, а не вырвано одним укусом. Двуликий так бы точно не сделал, но есть ведь много чего и помимо двуликих... Следы укусов мне так ни о чём и не сказали.

   Мартьян, ещё раз бросив быстрый взгляд на покойника, повернулся ко мне спиной, глядя на алтарную часть.

   - Я пока послежу, чтобы дьячок нас не застал. Будет очень... неловко.

   Я приподнял тело - те жалкие остатки крови, что не успели вытечь, скопились внизу. Пересилив брезгливость, я всё-таки коснулся изменённым раздвоенным языком оставшейся в царапине крови. Теперь надо как-то заставить себя проглотить это...

   Из-за алтарной части раздалось сухое покашливание и высокий дискант начал заунывно петь молитву.

   Мартьян, чуть не подпрыгнув, обернулся, вцепился мне в рукав и буквально выволок наружу.

   

   - Ужас какой! - юноша всё ещё переживал увиденное. - Давайте скорее отойдём подальше. На всякий случай. Дьяк нас не заметил, но мало ли что... Вы когда-нибудь видели подобное? Ведь это совсем не собака! Человек тем более на такое не способен!

   - По правде сказать,.. - я сглотнул, борясь с подступившей тошнотой, - не уверен.

   От церкви мы отошли уже достаточно далеко, но я всё ещё прислушивался - не будет ли у дьячка хоть какой-то реакции на увиденное? Вернуть платок на место, как и выпавшую из перекрещенных рук покойника свечку, я просто не успел. Реакция была, но неожиданная. Дьячок протяжно и звонко икнул, сказав нетвёрдым, полным равнодушия голосом: "Грехи мои, грехи мои тяжкие..."

   - Так что же, вы думаете, это не оборотень?!

   Ясно было, что Мартьян видит единственным верным ответом "нечисть" и надеется, что я подтвержу его догадки. Я лишь покачал головой.

   - Для начала я бы хотел посмотреть места, где это существо напало на овец и на вашего работника.

   Память крови убитого понемногу открывалась. И самым последним и ярким было ощущение удара по затылку с левой стороны. Я поморщился, не успев вовремя отстраниться от чужих переживаний, и невольно вскинул руку потереть голову в том же месте.

   Мартьян заметил мой жест и сочувственно кивнул:

   - Комары у нас злющие, давайте поторопимся, может, отстанут.

   - А кто последний видел Семёна?

   - Наша кухарка - баба Маша, как раз после того, как он пошёл спать в холодный пристрой. Она ещё спросила Семёна, куда он так поздно, тот ответил, что до ветру.

   Это я тоже видел. Но после разговора с кухаркой Семён, озираясь по сторонам, чтоб ни с кем больше не столкнуться, добрался до дальней части огорода и перелез через забор, едва не зацепившись рубахой. А дальше скорым шагом, но уже не оглядываясь, направился к речке.

   - У него были знакомые, друзья, может, ухаживал за кем-то?

   - Нет, он же у нас пришлый. И молчаливый довольно. Никуда не ходил. Разве что в церковь и пару раз к фельдшеру.

   Образ этого фельдшера, Макара Филиппыча, тут же выплыл из чужой памяти. Мужичок маленького роста, щуплый, с хитрым прищуром и явно не дурак выпить.

   Слушай, ты меня так выручил, баба меня за эту дверь поедом ела, а у меня как раз в спину дало! Ты приходи за скотий спуск, где они поятся, сегодня ночью, когда темно будет. У меня спирт есть медицинский, он лучше любой водки! Мы с тобой порыбачим, там рыбалка чудесная, и по сто грамм примем под колбаску с чесночком. Ты только не говори никому! У меня баба страсть как злая, душу вынет, даже за стопочку!

   Почти не слушая, что говорит Мартьян, я пролистал память крови до первого визита Семёна к фельдшеру. Уж больно удачно он назначил место для рыбалки...

   В первый раз Семён пришёл к Макару Филиппычу, загнав в ладонь грязную занозу. Он сам её вытащил, но примочка из водки не помогла, стало нарывать.

   Филиппыч сноровисто вскрыл нарыв, выдавил гной и наложил повязку с вонючей мазью. Семён приготовился расплатиться, хотя деньги тратить не хотелось. Фельдшер участливо спрашивал, как так вышло, вызнавал, откуда новый человек. Попросил в услугу вместо денег выправить дверь хлева которую недавно вышиб нехолощёный бычок. Договорившись о времени, они разошлись каждый по свои делам.

   Через пару дней, за час починив дверь, Семён уже собрался уходить, но фельдшер придержал его за рукав и пригласил на рыбалку.

   Семён из мужской солидарности никому не сказал о встрече, ушёл втихаря и в весьма приподнятом настроении. Он редко давал себе волю, откладывая деньги на участок земли, а тут его от чистого сердца хотели немножко угостить.

   Скотий спуск был ему известен, и он пришёл на условленное место вовремя. Может, даже раньше, потому что Филиппыча ещё не было.

   Плотник глубоко вздохнул, словно пробуя прохладный воздух, пахнущий рекой. Ещё подумал, что вдруг баба всё же узнала про рыбалку и теперь у фельдшера скандал.

   Как бы вовсе не зазря сюда...

   

   - Даниил Сергеевич? - Мартьян тронул меня за локоть. Оказывается, мы уже вернулись обратно и стояли у раскрытых дверей во двор.

   - Да?.. - я тряхнул головой и вновь потёр затылок. - Простите, Мартьян, я задумался. А фельдшер у вас, случаем, не левша?

   - Нет, вроде... точно нет. Правша. А к чему вы спрашиваете? - удивился Мартьян.

   - Да так, может, и не к чему.

   Проходя за Мартьяном во двор, я решил, что этого Филиппыча всё равно стоит проверить. Даже если он пришёл на условленное место и, увидев труп, попросту сбежал, из страха не став никому ничего рассказывать. Сегодня или завтра ночью прочту у него память крови. Как знать, может, увижу что интересное.

   До умывальника мы прошли в обход дома по другой дорожке, перечёркнутой слабым светом из окна. У сада, навстречу нам, вылезла из будки большая палево-белая собака и вслед за нею два почти круглых щенка. Слабо вильнув Мартьяну хвостом, сука уставилась на меня, беззвучно выщерив зубы. Да, собаки меня никогда не любили.

   Дождавшись, когда Мартьян вымоет руки, умоется и поплескает себе на шею, я наконец-то прополоскал рот.

   

   Елена, как только мы вошли, быстро отложила на подоконник книгу. Я успел прочитать название и был немного удивлён выбором девушки - "Копи царя Соломона" сэра Хаггарта.

   Она явно жаждала подробностей. Мартьян на вопросительный взгляд сестры только развёл руками.

   Я тоже лишь покачал головой.

   - Пока не могу сказать ничего определённого. А барана и задранных овец, я так полагаю, сожгли?

   - Да, - закивал Мартьян. - Сначала хотели спалить вместе со срубом, но побоялись устроить пожар - дождей уже с неделю не было. Потом позвали батюшку и всё там освятили. Завтра, с утра пораньше, пока нет жары, съездим сначала к реке, а потом поднимемся в горы.

   - Брат, а ты не думаешь, что Даниилу Сергеевичу стоит хотя бы дать отдохнуть с дороги? - Елена быстро глянула на меня, задержав взгляд на лице. - Вы точно себя хорошо чувствуете?

   - Я плохо переношу жару - отвык. В Гатри такая погода бывает редко. Но сейчас со мной всёв порядке.

   Мартьян присел напротив Елены, приглашая сесть рядом.

   Она потянулась ко мне и поставила на скатерть полупрозрачную фарфоровую чашку, откуда пахнуло жимолостью и мёдом.

   - Даниил Сергеевич, вы же не кушали сегодня, получается. Угощайтесь!

   Курить хотелось намного больше, чем есть, а трубку я так и не нашёл. Возможно, и вовсе оставил в поезде...

   Я оглядел заставленный стол - пока нас не было, Елена успела превратить обычное чаепитие в поздний ужин.

   Пирожки с ягодными начинками в одной тарелке, с мясной начинкой в другой, брынза, черный хлеб и петрушка. В заварочном чайнике сквозь фарфоровые бока просвечивал чай, в высоком кувшине рубиновыми бликами отражал свет лампы вишнёвый компот, и желтовато-белые сливки поблёскивали в глубокой миске.

   Я положил на блюдечко ягодный пирог и с удовольствием выпил чай практически залпом.

   - Как думаете, отчего собаки не взяли след? - Елена с искренней заботой вновь наполнила мою чашку.

   - Причин может быть много. Возможно, почувствовали, что нападавший сильнее и попросту испугались.

   - Собаки не боялись. Это точно, - Мартьян подавил зевок, сонным взглядом уперевшись в стоящий перед ним чайник. - С ними вообще интересно получилось. Когда они были рядом со следами - словно их и не видели. Ходили и фыркали. Я ещё подумал, что не могли же все разом нюх потерять? Охотники их проверяли потом - хорошие псы, по обычному следу идут. Ещё Пётр Аркадьич решил, что, может, перцем посыпано или махоркой. Но нет, ни того, ни другого.

   - Посыпать могли и чем-то другим, что человек не почувствует. Или никто ничем не посыпал... - Елена понизила голос и бросила быстрый взгляд за окно, как будто из сада могла заглянуть через подоконник волчья морда и тоже спросить себе чаю. - Но от одной мысли об этом становится не по себе.

   - Конечно, - Мартьян почти спал, клюя носом над чашкой.

   Девушка с ласковой улыбкой посмотрела на него, потом протянула руку и тихонько толкнула в плечо ладонью. Он тут же встрепенулся, осоловело глядя на нас.

   - На тебя уже смотреть жалко. Иди отдыхать, тебе же завтра снова вставать ни свет ни заря.

   Мартьян потёр глаза, но послушался.

   - Да, пожалуй, ты права. Прошу прощения, что оставляю вас...

   Я только кивнул.

   - Тогда спокойной всем ночи, - едва не зевая проговорил он, и засыпая на ходу, вышел из комнаты.

   - У нас в селе в эту пору много дел, особенно у брата, - Елена пододвинула ко мне тарелку со сладкими пирогами, заметив, что они понравились мне больше всего. - Страда, сенокос, к тому же обустройство наших земель за рекой, всё так совпало...

   - Понимаю. Я сам когда-то жил за городом.

   - Брат рассказывал, что у вас летний дом с садом на окраине Гатри, но вы ведь сейчас не об этом?

   - Нет, - я улыбнулся, - до того, как перебраться в Англию, я жил в Пермском уезде, и до ближайшего города был не один десяток вёрст.

   Елена удивлённо вскинула брови.

   - А я отчего-то думала, что вы родились и выросли в Англии! У вас русское имя, но говорите вы с акцентом.

   - Ну, - я замялся, подбирая ответ. На самом деле, с акцентом я говорил на всех нынешних языках. Кристалл-переводчик в правильности произношения не помогал. - Так получилось, что в семье говорили на разных языках, и русский был второстепенным.

   - Как интересно! У нас тоже два языка в семье - я сама плохо помню, но Мартьян рассказывал, что маменька говорила только по-английски, а отец предпочитал русский. Но они отлично понимали друг друга.

   Боясь, что в продолжении этой темы мне придётся вспоминать, или вовсе выдумывать какой-нибудь экзотический диалект, чтоб объяснить столь специфическое произношение, я окинул взглядом комнату остановившись на маленьких акварельных пейзажах, хаотично развешанных по стенам, и поспешил увести разговор в сторону:

   - Елена, это ведь ваши акварели?

   Девушка, смутившись, оглянулась на стену за собой, словно только сейчас вспомнила, что там есть картины.

   - Да. Отец считает, что я неплохо рисую, и любит развешивать всё это везде, где только можно. А некоторые совсем старые - даже стыдно теперь, просто детские рисунки.

   - На мой взгляд, они все весьма хороши, - я ничуть не соврал и не преувеличил. И старые рисунки, заметно отличающиеся не только пожелтевшей бумагой, но и манерой исполнения, и даже карандашный набросок, выглядели живыми. - Это всё окрестности Старых Ключей?

   - Да, у нас очень красиво! - Елена ухватилась за возможность перевести беседу со смущающей её темы на что-то другое и даже заговорила чуть быстрее. - В этом году к нам приезжал Сыромятин, важная персона, купец первой гильдии. Он думает где-нибудь поблизости устроить курорт. Здесь встречаются источники с минеральными водами. Это давно было известно, село ведь из-за них и назвали Ключами. Он сказал, что если всё облагородить, построить санаторные дома, сделать тропы, дорогу получше, то сюда будет приезжать на лечение и отдых много народа. С местом он ещё не определился - у нас в Старых Ключах, на наших землях, или в Новых Ключах, у Люмагина. Решит уже по приезду, когда привезёт своего инженера.

   Отец потому и уехал, что решил нанять специалиста сам, и уже подготовить план и описание земли. Сыромятину, с его слов, здесь понравилось больше, чем у Люмагина. Да и село у нас большое, народ приветливый.

   - Если построят курорт, тут станет очень оживлённо.

   Елена задумчиво кивнула.

   - Не знаю даже, радоваться этому или нет. Для нас это выгодно, и не только нам. У сельских будут закупать много всего, нанимать на работу. Правда, они этого ещё не знают - Сыромятин перед отъездом попросил не распространяться о своих планах. Да и веселее станет. Но конечно, такой уединённости и тишины, как сейчас, уже не останется...

   - Вам не бывает здесь скучно? - мне стало любопытно. Елена не походила на девушку, которая всю жизнь провела в деревне, под строгим надзором нянюшек, или гувернанток. Было что-то подкупающее в её рассказе, прямота и гладкость без ложного стеснения или жеманства. Негромкий голос оказалось неожиданно приятно слушать.

   - Разве только осенью. Когда плохая погода и все книги уже перечитаны. Тогда только и остаётся разучивать что-нибудь на фортепиано да рисовать. Но ближе к зиме мы обычно уезжаем в Ужгород. Там у нас тоже свой дом, бывают собрания, и подруги мои там же. Мы иногда даже ставим небольшие театральные представления. Правда, брата в них зовут с куда большей радостью, нас, девиц, много, а юношей на все роли не всегда хватает. Мы и сами пробовали писать, но куда нам, нет в нас литературного таланта, - Елена смущённо улыбнулась, - надеюсь, как читатель я интереснее. Жаль, что книги к нам добираются с большим опозданием - в столице издали месяц как, а к нам довозят что останется. Ещё я с зимы покупаю себе несколько книг и откладываю до лета, а уж здесь по чуть-чуть читаю. Брат смеётся, что я вместо сундука с платьями собираю сундук с книгами.

   Я улыбнулся в ответ:

   - Сундук с книгами - метафизические сокровища!

   - Это точно! Я с ними как Кащей Бессмертный! Моё счастье, что я могу читать на нескольких языках, и отец не жалеет денег на моё увлечение. - Елена чуть сморщила нос и перешла на шёпот, - он даже смирился с тем, что я читаю Стивенсона и Мэри Шелли.

   

   Мы ещё долго говорили о книгах, о стихах, о картинах. В какой-то момент я понял, что смысл слов ускользает, а сознание просто плывёт в волнах её голоса. С сожалением, чувствуя, что ещё немного - и просто усну за столом, я извинился и мы завершили беседу.

   За окнами начинались рассветные сумерки. Вытягиваясь на кровати, я неожиданно понял, что хоть и устал, усталость эта приятна. Уже погружаясь в сновидения, я вслушивался в окружающие звуки. Шелест листвы, сплетающиеся в единое мелодичное полотно многочисленные голоса птиц. Какое спокойствие!..

 

 

19 июля

   

   И опять мне снилось, как я стою на берегу моря. На том самом, сплошь заросшем низкой и мягкой травой. Я никогда не мог вспомнить ни в самом сне, ни по пробуждению - было ли это со мой на самом деле, или сон собрался из кусочков увиденного и прочтённого когда-то.

   Змей говорил, что сон может показывать будущее. Но я не находил в нём ничего, что могло указать на время.

   Я стоял, глядя, как быстро уходит за горизонт закатное солнце, оставляя на спокойной воде яркую полосу. Чувствовал, как вечерние тени вплетаются в крылья и волосы. И было так хорошо! И так жалко, что сон этот всегда короток.

   Далеко слева над обрывом, в зелени дубов, мелькнул жёлтый луч маяка.

   Я начал оборачиваться назад, уже выскальзывая из сновидения.

   - Возьми меня за руку.

   С удивлением я понял, что голос - мой собственный! И сон всё ещё не закончился!

   Распахнув глаза, я, казалось, ещё мгновение видел неправдоподобно огромную луну и на её фоне Елену с распущенными волосами и в одной лишь ночной сорочке!..

   

   - Господи! И за что мне такое!? - тут же раздался её голос откуда-то снизу. - Марьюшка! Ну сколько раз я тебя просила! Не приноси ты мне эти букетики! Выкинь, или оставь, где он их положил!

   - Елена Дмитриевна, ну зачем же вы так? - отвечал такой же молодой голос. - Он ведь от чистого сердца! Спозаранку ведь встал, чтоб нарвать. А красивые-то какие! У нас рядом такие не растут. Это он за кладбище ходил.

   - Вот и оставь себе эти кладбищенские цветы, если так нравятся, а мне не приноси больше!

   Я вздохнул, откидывая одеяло в изножье кровати. Прошёлся взглядом по светлым досочкам потолка.

   - Ну и что же мне такое приснилось?..

   Спать больше не хотелось, вставать, впрочем, тоже. Если Мартьян и пытался будить меня утром, думаю, я на это вообще никак не отреагировал. А сейчас на улице был солнечный и снова жаркий полдень... Может, мы дождёмся вечера?

   

   Из постели меня вытащило желание покурить. Заново перерыв содержимое чемодана, я всё-таки отыскал трубку, которая неведомым образом попала в футляр из-под очков. Очки нашлись там же.

   В окно бились громкие голоса, cмешанные со стуком топоров и гусиным гоготом. Я распахнул створки, чтобы не надымить в комнате. Снаружи оказалось так же душно, ветер даже не колыхнул занавески.

   На рабочем дворе сноровисто разгружали воз с сеном, кололи дрова. Мартьян, которого не сразу удалось узнать среди работников, стоя на телеге, ловко передавал сено, накалывая на вилы рыхлые комья так, что они не сыпались.

   На первом этаже, со стороны рабочего двора, судя по запахам и звукам, находилась кухня. Страда, как сказала Елена, все при деле. И даже последние события не изменили течения здешней жизни. Беда пришла и ушла, а работать нужно.

   

   Сад, вчера такой прохладный, оглушил меня жарой. Длинные клумбы, от которых сильно и сладко пахло мёдом и душистым табаком, подобие галереи, сплошь оплетённой виноградом, пышные пионы, бело-розовым облаком роняющие лепестки у небольшой деревянной беседки - всё это при дневном свете казалось немного выцветшим.

   Едва освежившись, я почувствовал, как между лопаток намокает рубашка.

   Как можно в такую погоду ещё и работать?!

   Сорвав с куста незрелую ягоду крыжовника, я с хрустом разгрыз её. От кислятины защипало язык, но полегчало.

   Жара плавила разум, забивалась в нос густым всепроникающим запахом сена, от которого с непривычки захотелось кашлять, и я поспешил вернуться в комнату.

   Есть не хотелось, тепловатую воду из графина я выпил в пару глотков.

   Пробежал взглядом по корешкам книг на полке и не обнаружил там ничего интересного, кроме большого издания сказок Скандинавии. Всё остальное было вполне обычным - от Толстого до разрозненных сборников стихов, должно быть, в комнату для гостей составили случайные подарки от родственников и давно наскучившие произведения.

   Улёгшись на постель, я неспешно начал перелистывать мелованные страницы. Сказки оказались с роскошными иллюстрациями.

   

   Должно быть, я снова задремал, потому что вздрогнул от стука в дверь, лёжа с книгой на животе.

   - Даниил Сергеевич! Вы спите? - раздался за дверью голос Мартьяна.

   - Иду-иду, - отложив книгу на кровать, я поспешил выглянуть.

   - Я уж забеспокоился, всё ли хорошо, второй час пополудни. Мы сейчас будем обедать, присоединяйтесь, и потом пойдём, если вы не против.

   Идти никуда не хотелось, но я смиренно последовал за Мартьяном. Не успели мы дойти до гостиной, как его окликнули и он, виновато улыбнувшись, оставил меня.

   Внизу, в уже знакомой большой комнате, ждала Елена. При виде меня она широко улыбнулась.

   - Даниил Сергеевич, как вам спалось?

   - Хорошо, - я улыбнулся в ответ, устраиваясь на том же месте, что и вчера. - У вас здесь какая-то особая тишина на рассвете, засыпается легко.

   На столе уже стояли три тарелки с окрошкой, хлеб, сметана, рубленые огурцы с солью и большая миска земляники.

   Аппетит потихоньку просыпался.

    - Вы давно встали? - Елена легко улыбалась и ничуть не выглядела уставшей, хотя и делала что-то по такой жаре в саду.

   - Наверное с час назад, а потом зачитался книгой.

   - А что вы выбрали?

   Я улыбнулся, разводя руками:

   - Детские сказки - что же ещё!?

   Она рассмеялась, и Мартьян, который в этот момент зашёл в комнату, улыбнулся, даже не зная, о чём шла речь.

   - Простите, что задержался, - юноша, уже с мокрыми волосами и в свежей рубашке, уселся напротив сестры.

   - Давайте же обедать, - Елена протянула руку и щедро положила ему в тарелку сметаны.

   Ели молча, Мартьян сильно проголодался, Елена тоже усердно работала ложкой.

   Отвлеклись от еды, только когда Мартьян потянулся к огурцам, неудачно подцепил кружок и тот шлёпнулся ему в тарелку, забрызгав скатерть. Фыркнув, Елена быстро, пока капли не впитались в ткань, подтёрла всё салфеткой.

   - Брат, ты как дитя малое...

    Он неразборчиво буркнул, сморщив обгоревший нос, но быстро опомнился и вновь посерьёзнел, вспомнив, что рядом есть гости.

   Я улыбнулся, сам с трудом удерживаясь от того, чтобы облизать ложку.

    - Вам понравилось? - Елена рассыпала землянику по блюдечкам. - Баба Маша чудесно готовит, жаль, что вишня ещё зелёная - вареники у неё просто волшебные.

   - Если ты "счастливый" с солью не слепишь, - Мартьян хмыкнул, по одной закидывая в рот земляничины. - Даниил Сергеевич, я извиняюсь, с утра не разбудил вас, теперь уже не так свежо, зато есть время.

   Я кивнул, хотя больше всего сейчас хотелось найти какое-нибудь затенённое местечко в саду и просидеть там с книгой и большой миской сладкой, ароматной земляники до самого вечера, не вспоминая ни о каких местных вурдалаках.

   

   - Предлагаю сначала осмотреть место, где убили Семёна, - Мартьян протянул мне соломенную шляпу с широкими полями. - Сейчас телега пойдёт на дальние покосы, нам как раз по пути будет.

   Покрутив шляпу в руках, я бросил взгляд на телегу, что ждала нас на хозяйственном дворе. Ехать предстояло в компании четырёх работников, уже сидящих по краям. На их загорелых до черноты лицах ясно читались усталость и безразличие.

   Что ж, телега, так телега, всё лучше, чем пешком по солнцепёку.

   Возница - мальчишка лет девяти, подождав, пока мы с Мартьяном устроимся позади, прищёлкнул языком, и низкорослый крепкий конёк лениво двинулся в путь.

   Старые Ключи в этот послеполуденный час казались безлюдными. Не видно было даже играющих на улице детей. Встретилась нам только старушка с корзинкой да девочка, что с переменным успехом пыталась оттащить козу от палисадника.

   Когда мы проезжали по широкому бревенчатому мосту с деревянным настилом, я почувствовал мимолётное прикосновение прохлады. Вода в реке нещадно бликовала сквозь стёкла очков и пришлось прикрыть глаза рукой.

   Никто не разговаривал - сказывались и усталость, и сытость.

   Телега поскрипывала, иногда фыркал конь, да неистово стрекотали кузнечики. Все прочие звуки растворились в жарком безветрии. Мы ехали между серебристых полей овса, по которым бежали спокойные волны неощутимого дальнего ветра. Верхушки близких гор и высоких холмов терялись в знойном желтоватом мареве.

   Дорога была нахожена, но в промежутке между колеями росла высокая густая трава, пестреющая голубыми и жёлтыми цветами. Она шуршала и пылила, задевая ноги и оставляя следы пахучей пыльцы. Над травой в хаотичном танце летали вспугнутые бабочки-голубянки. Глянув на свои ботинки, уже покрытые пылью, я отметил, что на фоне стоптанных рабочих сапог и лаптей, они кажутся неуместными в окружающем пейзаже.

   За куртинами ивняка проблесками показывалась речка.

   

   Мальчишка причмокнул губами, останавливая коня.

   Мартьян легко соскочил и потянулся. Я же слезал осторожно, умудрившись за недолгую поездку отсидеть ногу.

   - Что ни говорил им скотину здесь хоть один день не гонять, не послушали! - юноша удручённо покачал головой. - Коровы уже привыкли ходить на это место, а забор поставить, хоть жерди на столбах хлипенькие, я не успел...

   От дороги луг плавно спускался к реке, весь в следах копыт и коровьих лепёшках. Я пошёл к берегу, внимательно глядя под ноги.

   - Семён лежал вот тут, на спине, ногами к речке, - Мартьян кивнул на покосившийся колышек, торчащий среди вытоптанной короткой травы. - Ефим Алексеевич даже подходить не стал, сразу побежал в деревню - издалека ясно было, что мёртвый.

   Я вспомнил, что Семён стоял у реки, когда его ударили. И упасть он должен был лицом вперёд.

   Кто-то перетащил тело, уложив так, чтобы указывало на зверя. И собака, и волк прыгают метя в горло, стараясь опрокинуть свою жертву на спину. Следы же, по рассказам Мартьяна опознали как волчьи.

   Я прошёлся до реки, жмурясь от блеска воды. Вдоль ивняка - ничего. Ни сломанных веток, ни отпечатков ног "оборотня", только общипанные козами листья и побеги.

   Мартьян ходил за мной по пятам, но вопросов пока не задавал. А я всё думал, как ему рассказать, что убил Семёна не зверь, а кто-то, кто был на двух ногах? Никаких доказательств этому, кроме памяти крови самого убитого, у меня пока не было. Окинув луг взглядом ещё раз, я повернулся к Мартьяну:

   - Давайте осмотрим место в горах.

   - Здесь совсем ничего? - в голосе юноши проскользнуло разочарование.

   Интересно, уж не думал ли он, что я устрою на месте спиритический сеанс связи с духом покойного?

   - Кое-что есть, но мне нужно ещё подумать над всем этим. А далеко ли та поляна с овцами?

   - Нет, - Мартьян поправил шляпу, надвигая её пониже на лоб. - Ещё засветло вернуться успеем.

   Я прищурился, глядя поверх очков на полого поднимающиеся горы, и заранее попрощался с новыми ботинками.

   

   Через полтора часа мы добрались до нужного места. Сперва по пыльной дороге вдоль реки дошли до деревянного хлипкого моста, потом медленно и плавно поднимались вверх по тропкам, в которых я тут же запутался. Мартьян деликатно давал мне отдышаться и привыкнуть, делая остановки "для любования окрестностями".

   Высокие грабы и вязы укрывали наш путь душной тенью. Пекло нещадно, и я постепенно перестал обращать внимание на что-либо, кроме земли под ногами.

   Мартьян тоже утомился, и разговоров не было.

   Когда мы в очередной раз остановились, он указал на склон, переходящий недалеко от тропы в более-менее ровную площадку.

   - Это здесь.

   Лишь после его слов я обратил внимание на покосившийся, полуразобранный сруб.

   Н-да.. мне только в теперешнем состоянии и осматривать место в поисках каких-либо мелочей, не замеченных прежде...

   Недалеко от сруба желтели комья высохшего дёрна, обрамляющие чёрное пятно костра, откуда до сих пор потягивало горелым мясом и тухлятиной. Из костровища скалились не до конца закиданные песком и дёрном обгорелые овечьи черепа. Похоже, всё делали наспех, с боязливой оглядкой.

   Склон, поросший шелковистой зелёной травой, окаймляли всё те же грабы. В нескольких местах там, где острые овечьи копыта ломали стебли и рвали дернину, смятая трава пожухла.

   Я ещё немного постоял и медленно пошёл к первой из таких отметин. За прошедшее время кровь успела разложиться и засохнуть. Поворошив носком ботинка траву рядом с местом, где было кровавое пятно, я незаметно выпустил кончик крыла сквозь подошву. Прикасаться к тёмно-бурой, почти чёрной корочке желания не было, и я лишь настроился на поиск чего-то похожего.

   Как и писал Мартьян - по всему лугу нашлось восемь таких меток и ещё две ощущались рядом с деревьями.

   Юноша, обмахиваясь шляпой, указал мне на прогалину от старого костровища.

   - Самые чёткие следы зверя были там. К сожалению, за это время от них вряд ли что-то осталось. Но вот честно, судя по размеру передней лапы, это должно быть чудовище величиной с телёнка!

   Для очистки совести я обошёл все места на лугу, где были убиты овцы, посмотрел на серо-чёрное пятно костровища со смутными отпечатками теперь непонятно кому принадлежащих следов и направился к лесу.

   На кусте рядом с одной из кровавых отметок выделялись засохшие листья на сломанной тонкой веточке.

   Я подошёл, рассматривая куст и след от кровавой лужи под ним. Листва у самой земли на просвет казалась темнее. Опустившись на корточки, я приподнял одну ветку - на листьях с изнанки запеклись мелкие брызги крови. И выше двух пядей от земли они не поднимались.

   Юноша присел рядом, тоже с любопытством разглядывая листву.

   Я повёл рукой над следами, незаметно выпуская кончик крыла. По всему, что можно было ощутить на этом месте, овцу здесь зарезали.

   Медленно поднявшись, я снял очки, потирая переносицу.

   - Что ж, одно могу сказать точно. Тот, кто испугал детей и убил Семёна может оказаться кем угодно, но делал он всё это во вполне человеческом виде. А следы и укусы, при должной сноровке, можно и сымитировать.

   - Но для чего?! - Мартьян удивлённо смотрел на меня, - Простите, Даниил Сергеевич, но как вы это поняли?

   - Ну, во-первых, Семёна ударили сзади по голове. Если бы в том месте, где нашли тело, были крупные камни, то можно было бы подумать, что он ударился об один из них, когда упал. Но я не видел там ничего крупнее гальки двух сантиметров. Удар был достаточно сильный и упасть Семён должен был вперёд. Получается, его ещё и перевернули. След от удара с левой стороны и бил, скорее всего, левша.

   Жаль, не сохранилось отпечатков следов, но, впрочем, это уже не так важно. Овец он именно резал, а не загрызал, - я указал пальцем на тёмное пятно, выделяющееся на фоне серой земли. - Здесь он повалил одну, зажал между ног, чтобы не дёргалась. Пригнул ей голову, поэтому кровь не хлестнула вперёд, а натекла лужей. Форма слишком чёткая, текло обильно, но в одно место. Если бы убивал зверь, осталось бы множество пятен, размазанных бьющейся овцой, которая пыталась вырваться и убежать.

   И вот что ещё, Мартьян, я думаю, лучше пока никому ничего не рассказывать, чтобы не спугнуть того, кто всё это затеял.

   Мартьян, хмурясь, согласно кивнул.

   

   Я надеялся, что спускаться будет легче, но дорога вниз тоже оказалась непростой. Мартьян выломал нам по длинной палке, и, упираясь ими в склон, идти стало намного удобнее.

   Солнце уже клонилось к закату, и навстречу нам дул ветер. Прохлады в нём не было, но само движение воздуха позволяло легче дышать. Стрёкот цикады отдавался в затылке, подчёркивая зной.

   Мы завернули по тропе за отвесный каменный склон и я невольно остановился.

   Высокие деревья расходились, и, в оправе из тёмной листвы, открывалась картина - вид на Старые Ключи. Небольшой пруд слева от села отражал солнце лужицей расплавленного золота, чуть дальше, ловя все оттенки предзакатного неба, виднелась излучина реки. Дома казались игрушечными и среди них выделялась церковь с золотистой искоркой креста. Все краски земли, оттенки зелени и охры на полях, рыже-белые коровы, крохотными брызгами усеявшие луг. Иллюстрация из старинного часослова, выполненная кистью в три волоса!

   Справа, в медленном круговороте над покосами, парили коршуны, чёрные против солнца и золотисто-каштановые под его лучами.

   - Красиво, да? - почему-то шёпотом спросил Мартьян.

   - Очень, - я прислонился к стволу, стараясь запомнить этот вид. Клонящееся к западу солнце сменило цвет на красновато-золотистый, перекрашивая всё вокруг. Тени густели, подчёркивая резные края листьев и малейшие детали в пейзаже внизу.

   С правой стороны, совсем недалеко, склон становился ровным, как терраса, и за строчкой высоких дубов, в густой, подровненной траве россыпью стояли кресты. Там в длинных тенях от деревьев монах копал продолговатую яму, уже третью в ряду, а вокруг него вились и скакали вороны.

   Мартьян тоже его заметил и обрадовался.

   - Это брат Павел! Можно попросить у него попить, у меня прямо горло ссохлось.

   Чудный вид оставался столь же прекрасным, но пить хотелось больше, чем созерцать его.

   

   Кладбище огораживал невысокий забор, в кустах сирени пряталась крохотная деревянная часовенка. Неподалёку от неё лежали грубо обтёсанные камни - Мартьян тут же предложил мне присесть, а сам поспешил к монаху.

   Тот нас заметил, с отрешённым лицом встал, облокотясь о лопату. Яма наводила на определённые ассоциации, но приглядевшись, я увидел, что рядом с нею лежат мокрые мешки с саженцами, а вороны выклёвывают червей из влажной земли.

   Мартьян, оживлённо жестикулируя, рассказывал монаху о том, для чего мы ходили в горы и просил выручить водой. Тот кивнул, подошёл к дубу и вынул из висевшей на сучке объёмной котомки большую флягу и кружку. Мартьян, с благодарностями приняв их, заторопился обратно. Монах, глянув на незавершённую работу, предпочёл её гостям.

   - Даниил Сергеевич! Морс! Черничный... - слегка запыхавшись, Мартьян помахал флягой и налил мне кружку.

   На удивление прохладный, слегка кисловатый напиток показался мне живой водой. На лбу тут же выступила испарина.

   Я отдал кружку изнывающему от жажды Мартьяну и, прикрыв глаза, стал обмахиваться шляпой. Рубашка начала липнуть, и весь я чувствовал себя невыразимо грязным.

   - Хорошо-о... - только и смог прохрипеть Мартьян, присаживаясь рядом. Он промокнул лоб рукавом и украдкой посмотрел на него.

   Чувствуя, что не смогу заставить себя встать раньше, чем через четверть часа, я достал трубку и начал неспешно набивать её табаком.

   Монах, завершив работу, подошёл к нам. Мартьян отдал ему флягу и поспешил нас познакомить.

   - Даниил Сергеевич, наш гость из Великобритании, - юноша благоразумно не стал рассказывать духовному лицу, по какому поводу я решил погостить. - Брат Павел.

   - Рад знакомству, - голос у него оказался низкий и гулкий, таким только в хоре петь.

   - Взаимно, - я пожал загорелую до черноты (или от земли?) руку. Покосился на оставшуюся пустой третью яму и не удержался. - С запасом копаете?

   - Оно лишним никогда не бывает, - улыбнулся в густую бороду монах. Посмотрел на меня цепким взглядом светлых глаз... словно мерку снимая. - Да и хорошо там. По жаре-то тяжело, а там тень. Иногда устанешь и ляжешь, прямо туда. Ветер поверху ходит, а земля-то прохлааадная.

   - Да, пожалуй, вы правы, - я улыбнулся брату Павлу. - Спокойно здесь. Хорошее место для долгого отдыха.

   Монах улыбнулся ещё шире, он явно обладал весьма своеобразным чувством юмора.

   Мы сидели втроём на камнях, отдыхая. Говорить не хотелось, и мы молча смотрели на неугомонных ворон и свет, падающий на траву и кресты сквозь дубовые листья.

   

   Мартьян не обманул - солнце ещё и не думало заходить, зависнув над горизонтом. Прохладный воздух иногда дышал в спину, спускаясь с гор, а верхушки деревьев трепетали под горячими потоками. Пить хотелось по новой, но мы и так выпили всё, что было у монаха, а из ручьёв, которые сочились меж камней, я только умылся.

   Тропа, петляя и становясь всё нахоженней, выходила к садам и огородам, шла вдоль широкого ручья дальше, разбегаясь на проходы между отдельных домов и разрастаясь в улочку. Через ручей в некоторых местах были перекинуты доски и брёвна. Мы почти вошли в село, когда по такому импровизированному мостику с огородов к нам выбежал парень, чуть постарше Мартьяна.

   - Мартын Дмитрич! Мартын Дмитрич! Вот вы где! Я вас обыскался!..

   Добежав, он шумно отдыхиваясь, вытер тёмное потное лицо.

   - Что случилось опять?

   - Дак коровы!.. Молодые которые, покупные! Обожрались у Грешкиного луга мокрой травы, раздуло их! Стонут! Подохнут поди!..

   - Чего ты стоишь! Мы два года назад уже с таким разбирались - гоняйте их!

   - Дак как их гонять-то?! Они под овраг влезли и стоят там, ноги в воде...

   - Сообразить что ли сложно? Веревку на рога и лошадьми наверх вывести, через дерево как блок перекинуть верёвку и тянуть! Ах ты ж, бестолочи... Иди скажи баб Маше, чтоб она внуков позвала, которые младшие, они хоть полночи их гонять смогут, иди давай!

   Мартьян вздохнул, с усталостью глядя в спину убегающему парню.

   - Даниил Сергеевич, я очень извиняюсь, но боюсь, что без пригляда они мне наделают дел, потом не исправить, давайте поспешим...

   - Ничего, я уже найду отсюда дорогу, спокойно занимайтесь, чем нужно.

   - Простите ради бога ещё раз, просто не знаю, каждый день что-нибудь да случается... - Мартьян, явно чувствуя себя виноватым, всё же оставил меня. Видя, как через огороды бежит какой-то мужик, махая руками, он пошёл ему навстречу.

   Я лишь посочувствовал Мартьяну, вспомнив, как Змей, став полноправным главой Черноталово, быстро распределил ответственность за деревню и усадьбу между родственниками и друзьями, чтобы его не дёргали по мелочам.

   

   Вдоль ручья рядом с улочкой нестройным рядком росли тополя и редкие кусты низкорослой вишни. За деревьями, из-за поворота, уже показался мостик, а от него, как я помнил, нужно свернуть направо и вскоре будет двухэтажный дом Туренко.

   Перед мостиком стояла Елена. Её светлое платье ярко выделялось на фоне тёмной зелени кустов. Нервно покручивая кружевной зонтик, она отчитывала щуплого подростка, почти мальчишку. Тот переминался с ноги на ногу, поскрипывая высокими сапожищами, явно ему не по размеру.

   Я прислушался к разговору.

   - Никогда! Пётр, никогда я не давала вам повода так себя вести!

   - Елена Дмитриевна, так а платочек, который вы мне подарили, как же платочек-то?

   - Подарить платок и отдать его ребёнку, которому разбили нос, и как я теперь понимаю, сделали это даже заслуженно, совершенно разные поступки!

   - Так я для вас ребёнок, что ли?! - паренёк насупился, стиснув в руке чёрную кепку с огромным маком за околышем. - Значит, как этот, из города, приехал, так я сразу и ребёнок, да?!

   - Пётр, в моих глазах вы всегда были только ребёнком, и более мне сказать нечего. Мне искренне жаль, что я стала поводом вашей детской влюблённости, но прошу более не думать обо мне как о вашей... вашей гипотетической даме сердца!

   Елена развернулась, стискивая под мышкой бумажный свёрток, и уже сделала шаг в сторону, но подросток ухватил её за локоть.

   Я ускорил шаг, пока так никем из них и не замеченный.

   - Елена Дмитриевна... да я же люблю вас! Так люблю, как никто не полюбит!!!

   - Пётр!... - Елена даже побледнела от ярости. - Сейчас же уберите руку!

   - Отпусти-ка девушку, - я подошёл, сверху вниз глядя на подростка. Он покраснел, лиловея изрытыми от прыщей щеками, и дёрнул узким подбородком, медленно расцепляя пальцы. Плечом оттеснив его от Елены, я предложил ей согнутую в локте руку, за которую она тут же ухватилась. Сквозь ткань рубашки чувствовалось, как мелко подрагивают её пальцы.

   - Вот вы, значит, какая! - незадачливый ухажёр засопел, но не рискнул идти следом, только душераздирающе скрипнул сапогами. Я остановился, разворачиваясь к наглецу и снимая очки. Пару секунд мальчишка пытался смотреть мне в глаза, источая незамутнённую ненависть, но стушевался и, опустив голову, быстро пошёл прочь.

   Только когда мы прошли мостик и повернули к дому, Елена немного успокоилась.

   - Спасибо. Я совсем растерялась, когда этот ребёнок позволил себе распустить руки. Не знаю, что и делала бы, не появись вы.

   Я улыбнулся:

   - Стукнули бы его зонтиком. Или тем, что у вас в свёртке.

   Девушка покачала головой улыбаясь в ответ:

   - Нет, там у меня книги, я бы побоялась их помять. Я как раз за ними ходила - целый месяц ждала, когда привезут из города, а на обратном пути меня догнал Петруша... Хотя какой это Петруша?.. Фельдшеру давно пора приставить его к делу - учиться бы отправил этого недоросля, или чем другим занял! Они здесь лет пять живут, но он так и не сдружился с местными, всё нос задирает перед ними. Недавно его сильно побили, а я по глупости пожалела ребёнка. Подтёрла ему нос платком да и отдала с собой. И он вообразил себе невесть что! - Елена нахмурилась. - Надеюсь, теперь он поймёт, что я не питала к нему никаких чувств, кроме жалости. Но теперь ещё и отвращения.

   Мы неспешно дошли до дома. Елена полностью успокоилась и с улыбкой отпустила меня в сад.

   

   Вымыться хотелось невыразимо. Рубашка на спине прилипла к лопаткам. От ополаскивания под умывальником толку мало, но хоть что-то...

   Прохладная вода потекла по шее и я замер, наслаждаясь.

   Из-за кустов, с хозяйственного двора, послышалось конское ржание и голос Мартьяна. Я устало поплёлся обратно к дому и с юношей мы столкнулись уже около крыльца, он был в пыли, у меня с мокрых волос капала вода.

   Мартьян широко улыбнулся, ладонью вытирая со лба пот. По коже протянулась тёмная полоса.

   - Даниил Сергеевич, как вы относитесь к бане?

   Должно быть, выражение моего лица ответило само за себя. Он улыбнулся ещё шире.

   - У нас сегодня помывка. Работницы взяли тёплую воду, но там ещё много, баня парная. Или если хотите вечером - мы повторно будем топить.

   - Если можно, я бы прямо сейчас...

   - Я вам тогда покажу, она немного на отшибе.

   

   Баня стояла за садом, в конце узкой тропинки, с которой уже виднелась река. Длинный сруб с двумя маленькими окошками был сложен из толстых брёвен, проконопаченных мхом.

   В предбаннике по углам ютились лавки. Я вдохнул восхитительный сухой запах берёзового листа, поднимая голову к потолку, где висели веники.

   В самой бане, жаркой, но не раскалённой, слегка пахло дымком. Трёхъярусный широкий полок светлел свежим деревом. Мартьян зажёг свечу, показав мне бочки с холодной водой и большие баки с горячей. Их вычерпали, но на одного-двух человек было ещё достаточно. На стене в рядок висели ковши, отсвечивая медью, а на лавке у входа кто-то поставил кружку с квасом. Мартьян зачерпнул ковшом холодной воды, задул огонёк, вышел и умылся снаружи.

   - Я попозже пойду, в одном месте порядок навёл, в другом сразу ещё что-то ... - он махнул рукой на дом. - Всё, что нужно, вам баба Маша даст, или Елене скажите, она за домашним хозяйством следит.

   Ещё раз извинившись, Мартьян оставил меня и почти бегом поспешил обратно.

   К бабе Маше я не пошёл - сменная одежда, мыло и полотенце у меня лежали в чемодане.

   Раздевшись в предбаннике и взяв пару шаек, я зашёл внутрь, заперевшись на крючок. Давненько я не ходил в баню...

   Свечу я жечь не стал - хотелось полежать в приятной темноте, затянув глаза крыльями, чтобы расслабленно смотреть только через тени.

   Набрав в шайки холодной воды, я развёл её горячей и окатился.

   Блаженство...

   Влажное тепло окутывало мягким пологом. Ошпарив лавку, я растянулся на ней, глядя в подкопчённый потолок.

   Горячие доски пахли свежим деревом, от входа тянуло травами, а с каменки ржаным хлебом - должно быть, плескали квасом для пара.

   Стало хорошо так, что даже думать не хотелось.

   Усталость уходила, я потянулся, с наслаждением ощущая, как расслабляются мускулы на сведённых плечах, тяжесть в ногах после восхождения тоже сошла. Какая-то истома наполняла всё тело, вновь тянуло в сон, хотелось долго-долго лежать так в темноте.

   Через некоторое время, всё-таки найдя в себе силу воли, я встал и намылился с помощью крыльев.

   Под полком зашуршало. Смыв с лица пену, я чуть наклонился и столкнулся взглядом с жёлтыми глазами банника, заросшего жёстким сивым волосом. Он с сухим шелестом сжался в клубок и затих.

   - Не бойся, не обижу, - улыбнулся я ему.

   Банник только попятился в самый тёмный угол и исчез там.

   Когда я вышел из бани, мокрые волосы тронул уже прохладный ветер, полный запахов вечернего сада. Далеко в селе пели протяжную песню девичьи голоса, и эхо уходило вверх по склону. Чувствуя себя одновременно и отдохнувшим, и усталым, я вернулся в дом, не попадаясь никому на глаза, и решил прилечь ненадолго.

   

   Разбудил меня яркий фонарь луны, висящий в полуночном ясном небе. А ведь я хотел подремать всего пару часов!

   Из приоткрытого окна, легко колыхая занавески, в комнату втекала прохлада, полная стрёкота цикад и аромата цветов.

   Дом спал. Устав за день, все уже глубоко уснули, иногда тревожа тишину храпом.

   Я раскрыл окно полностью - лунный свет заливал сад, уходил в огороды, вычерчивая плетни, и упирался в тёмные склоны, покрытые шепчущими под ветром деревьями. Над горами мигали россыпи звёзд.

   Наскоро одевшись, я позволил себе не думать о том, что трачу силы попусту и вылетел через окно полупрозрачной неприметной тенью.

   В нескольких десятках метров над землёй шёл поток лёгкого прохладного ветра. Покидать его не хотелось, и я попробовал с высоты отыскать дом фельдшера. Жил он довольно далеко от Мартьяна и каких-либо особых ориентиров, что были бы одинаково приметны с земли и воздуха, в памяти крови Семёна я не нашёл. И, пожалуй, благодаря этому, медленно пролетая над улочками, заметил человека, скорым и осторожным шагом ведущего под уздцы лошадь. Был он довольно далеко, уже на самом краю села.

   Движимый интуицией и любопытством, я свернул в его сторону, уходя в тени чуть дальше и становясь полностью незаметным для людского глаза.

   Макар Филиппыч, собственной персоной, тянул за повод гнедую рослую лошадь. Лицо его блестело от пота, глаза обшаривали каждое окно. Он явно торопился, но не собирался пока садиться верхом, прячась в тени кустов. К седлу был приторочен саквояж с лекарствами и инструментами, но я сильно сомневался, что фельдшер, самоотверженно, невзирая на рыскающего по округе оборотня, отправился в столь поздний час к больному.

   Решив немного подождать с чтением памяти крови, я последовал за ним.

   Фельдшер скорым шагом пересёк огороды.

   Причудливое эхо доносило далёкий стук колотушки, и он нервно оборачивался, иногда вздрагивая всем телом от случайного крика коростеля или стука подковы о камень. Только отдалившись от деревни и миновав широкое открытое пространство полого поднимающихся к горам делянок и грядок, он перестал оглядываться.

   У ручья, скрытого густым пологом дубовых ветвей, фельдшер наконец-то сел верхом и тряской рысью, легко ориентируясь в здешнем хитросплетении троп, поскакал куда-то на юго-восток. Спустившись под кроны деревьев, я летел следом.

   Тропку под сетью ветвей покрывала мозаика лунного света, что ложилась на мягкий ковёр травы яркими пятнами. Мелкие ручейки, пересекающие путь, летели из-под копыт хрустально-радужными брызгами. Вскрикивали, просыпаясь от конского топота, птицы. Успокаивающе посвистывали друг другу, не замечая ещё одной тени, бесшумно проносящейся мимо. Сильно пахло свежей травой, и малознакомые запахи цветов сливались в одно целое. Ночной лес иногда смотрел на меня сонными птичьими глазами и мелкими белыми соцветиями, щедро рассыпанными в траве, как подобие звёзд на высоком куполе неба.

   Через полтора часа, извилистым путём, проходящим по подножию здешних ещё невысоких гор, фельдшер выехал к деревушке, спящей в широкой долине. Окружённая деревьями, растянутая вдоль речки, она спала глубоким сном. Только издалека доносился редкий собачий лай и блеянье. Звуки далеко расходились в ночном воздухе, отражённые склонами гор.

   Соскочив с лошади, фельдшер довольно долго вглядывался в несколько огоньков, замерших у реки. Там рыбачили трое мужиков, привольно разлёгшихся на мостках рядом с переносным фонарём. Убедившись, что они остаются на месте, Филлипыч осторожно пошёл вниз. Не доходя до первых домов, повернул влево, по тропе обогнул сады и подошёл к неказистому дому, скрытому высоким забором. Стучать не стал, по-свойски открыл ворота и завёл лошадь.

   Дом не охраняла даже самая захудалая собачонка. Поставив коня в покосившийся сарай фельдшер прошёл по заваленному всякой рухлядью двору, спотыкаясь обо всё подряд и шёпотом чертыхаясь.

   Дверь, ведущая в дом, распахнулась с протяжным скрипом, заставив фельдшера вздрогнуть. В тёмном проёме, почесывая бок, стоял высокий толстый мужик, заросший бородой почти по глаза. В левой руке он держал топор.

   - Филиппыч, ты что ль? Чё случилось-то? Ты бы хоть в окно стукнул, я ж со сна шарахнуть могу...

   - Тебе бы только шарахнуть, дошарахаешься! - негромко заругался на него фельдшер. - Дай зайти, не дай боже услышит кто. Двинься, давай!

   Я скользнул следом за ними по теням.

   Внутри было так же неприбрано, как во дворе, вдобавок ещё и воняло несвежей одеждой и самогоном. Приглушённый свет керосиновой лампы растекался по маленькой комнатушке, наполовину занятой закопчённой облупленной печью. По стенам висели неопрятные связки лука, зимняя одежда и скорняцкие инструменты. К единственному окну был придвинут стол. На нём стояла грязная посуда, а на краю валялись обрезки меха и кожи.

   Фельдшер сел, без спроса взял кружку, брезгливо нюхнул, но всё же отхлебнул из неё. Мужик с грохотом швырнул топор куда-то в угол и устроился за столом, наклоняясь к фельдшеру.

   - Ты как шибанутый, чё случилось?

   - Чё случилось, чё случилось... К Туренкам специалист заявился-таки, из-за границы!

   - Нашёл, чё бояться. Вот кабы ищейка приехал, из сыскного, там пугаться можно.

   - Тебе, может, и ничего, а если он найдёт чего? Вон, мой дурак сказал, что на него наткнулся. Тот с Мартыном в горы ходил. А если чего заподозрит?

   - Чё он там заподозрит? Па чему он специалист-та хоть?

   Фельдшер засопел, наклоняясь к мужику так, что они едва не касались друг друга носами.

   - По чертовщине! Слышь? По чертовщине он! Петрушка сказал, что взгляд у него - такой и сглазит не заметит!

   Мужик откинулся назад и забулькал от смеха.

   - Смешно тебе! - вызверился на него Филиппыч.

   - Па чертавщии-ине... - мужик закашлялся и вытер лицо рукавом. - Если бы он па дознанию, или там, па уголовному был специалистом, а то па чертавщине!

   - А если въедливый какой? Кум, ты сам подумай, если узнает что?

   - Не узнает он, чё ссышь. Городской он? Студент?

   - Нет, ему под сорок, не похож на студента. Городской, в штиблетах в горы полез. Вчера приехал, сомлел сразу. Его Прошка вёз, со станции.

   - Если б сам приехал, да свеженьким, я б ещё подумал. А так... Чего он найдёт? Он, поди, овцу от коровы не различит!

   Мужик снова забулькал утробным смехом.

   - Хватит ржать! - фельдшер стукнул по столу. - Странный он какой-то. Девка у Туренко о нём всю неделю говорят, трещала, то он такой, то он сякой, всякое видал, всё знает-распознает.

   - Ну и пусть ползает. Пусть гуляет! Ты за ним посматривай - мы его если уберём, ты только пораскинь умом, если мы заезжего, - мужик причмокнул, - заезжего уберём, ты слушай, это же точно отвадит всех!

   - За заезжего и сыскари могут взяться!

   - Мне ли тебя учить! - кум вновь наклонился вперёд. - Мне ли тебя учить, как обходиться с деликатными гаспадами? По такой жаре мало ли что может у него прихватить.

   - Ты меня под каторгу подведёшь! Вот сердцем чую!

   - Ты назад-та не сдавай, - мужик начал приподниматься. - Не я, так Люмагин тебя из-под земли достанет. У нас с ним дела давние, отбрехаться смогу, а тебя он в пыль сотрёт!

   - Да я ж разве отказываюсь? - заюлил фельдшер. - Как я теперь отказаться могу?

   - Вот и будь тих-ха, - кум вновь развалился за столом. - Ты за специалистом присматривай. И завтра к вечеру штоб был готов на Ильину заимку. К пасечнику. Зажился старичок... Ты точно узнал, что к нему в субботу внук должен идти?

   - Да он всегда по этим дням ему хлеб с махоркой носит, что я, не знаю, что ли!

   - Хорошо... Он там два дня полежит как, так никто ат звериного не отличит. Ты лапы со струментом тока не забудь.

   Фельдшер только вздохнул, поднимаясь из-за стола. Кум даже не обернулся проводить его, нагнулся и достав из-под лавки здоровенную бутыль с самогоном, доверху налил его в кружку.

   На всякий случай, подождав, пока фельдшер выберется за ворота, я подошёл к столу. Подавив брезгливость, оплёл мужика крыльями, погружая в глубокий сон. Кум ткнулся лбом в грязную столешницу, руки повисли плетьми.

   Филиппыча я вполне успею догнать на полдороге, а вот память крови его кума прочту прямо сейчас. И одним чтением я ограничиваться не собирался.

   Той самой, особой, усталости я ещё не чувствовал, но наступала она порой слишком внезапно. И я уже давно опасался, что когда-нибудь отключусь прямо в полёте, высоко над землёй. Из-за забывчивости или банально переоценив силы. Особенно теперь, когда Змеева кольца с ограничителем на мне уже не было.

   Хмыкнув, я оглянулся по сторонам. Искать в этом доме чистую посуду было бессмысленно. Мелькнула дурацкая мысль - а не начать ли мне носить в кармане стальной походный стаканчик для таких случаев? Ухватив двумя пальцами безвольно повисшую кисть, я вздохнул, осматривая грязную кожу. Провёл острой кромкой крыла по запястью и подставил сплетённые чашей тени под тонкую струйку крови.

   Богини,.. надеюсь, хоть вкус у него будет не таким отвратным, как запах!

   

   На вкус Трефинов оказался вполне приемлимым. На третьем глотке я вспомнил, что ел сегодня только один раз и было это уже довольно давно. За первой "чашей" последовала вторая.

   Оставив его, как есть, полулежащим на столе, я поспешил выйти на улицу. По телу расходились волны тепла, крылья быстро наполнялись ощутимой, весомой темнотой. И читать память крови здесь, в тенях двора, грязных и неприятных, как, похоже, всё, что окружало этого человека, я не хотел.

   Взлетев в воздух, я оглядел окрестности, выбирая подходящее место, где можно будет полежать несколько минут. Ночной ветер тут же заплёл в волосы прохладу и свежесть. Я отлетел подальше от деревни, выбрав небольшую полянку среди широколистных стройных деревьев. Чабрец и колокольчики мешались с высокой жёсткой травой, а меж ними пряталась мелкая земляника. Её аромат, более яркий, чем днём, поднимался высоко над землёй.

   Спустившись к самой траве, я раскинул крылья поверх стекающих по склону ручейков тумана. Безоблачное небо надо мной было полно лунного света и звёзд. Какое-то время я просто лежал, едва касаясь крыльями верхушек травы и бездумно глядя вверх.

   Фамилия Люмагин выплыла сама собой, а за ней и образ человека, лет сорока, но молодящегося, со спокойным выражением лица и рыжими волосами. Именно его упоминала вчера Елена. Я прикрыл глаза, погружаясь в чужую память, цепляясь, как за путеводную нить, за фамилию и приметную рыжую шевелюру.

   Рядом на лавке сидел фельдшер, а Люмагин нависал над столом, опираясь на столешницу ладонями, холёное лицо его кривилось в обманчивой усмешке.

   - Мне нужно что-то такое, чтоб староключевские все, от мала до велика, по ночам зубами от страха стучали и на каждого приезжего огрызались! Надо будет стращать - стращайте! Надо будет утопить - утопите. Чтоб Сыромятин во второй раз даже не заглянул к ним! Чтоб такая слава об этом селе пошла, что рядом не только курорт, но и тюрьму строить никто не захотел!

   Фельдшер хотел было что-то сказать, но смолчал, опустив глаза в пол.

   - Мы та всё сделаем. Так выставим, что долго ещё ат их будут шарахаться. Ты заплатить та не забудь тока, - Трефинов поскрёб грязную ладонь и сплюнул в угол.

   - А разве я когда не платил?.. - повёл бровью Люмагин и тут же отошёл от стола, закружил по крохотному пятачку у печи. - Надо что-то беспроигрышное. Эффектное...

   Фельдшер, втянув голову в плечи, искоса следил за ним. Потом не выдержал и подал голос.

   - Я слышал, легенда у них есть. Про оборотня. Тут вообще народ тёмный, нечисти боится.

   

   Дальше я уже не смотрел так подробно, пролистывая дни.

   Трефинов на самом деле приходился фельдшеру дальним родственником. В здешние края он перебрался в поисках тихой жизни, которая до этого была полна разбоя, воровства и кутежа, но с течением времени Трефинов предпочёл затаиться. Перебрался он в Новые Ключи вслед за своим прежним знакомцем по лихим временам, Люмагиным, успевшим сколотить небольшое состояние и прикупить земли.

   Какое-то время они жили тихо. Трефинов прозябал, иногда тратя небольшие суммы из накоплений, не имея желания и сноровки серьёзно заниматься сложным деревенским хозяйством. Люмагин же на своей земле пытался разбить сад, что-то перекупал и иногда выезжал "на дело".

   Приезд Сыромятина стал для всех полной неожиданностью, места здешние считались глушью и интерес дельца такой величины взволновал Люмагина и Туренко. Но если последний, желая получить прибыль, занялся облагораживанием своих земель и даже отправился за инженером, то Люмагин поступил иначе. Его извращённый, но цепкий ум действовал по принципу - не сделай лучше у себя, а нагадь соседу. Из забвения тут же был возвращён Трефинов, который вспомнил про своего родича в Старых Ключах. Фельдшер раньше вовсе не чурался незаконных делишек.

   Несколько дней Люмагин обдумывал, как избавиться от конкурента. Самый быстрый способ, предложенный Трефиновым "убрать па тихаму", не подходил. Оставались двое наследников, а пропажа всего семейства выглядела бы слишком подозрительно. В итоге он принял деликатное решение - испортить репутацию соседнего села целиком, выставив его местом неспокойным, недружелюбным и опасным.

   Историю про оборотня в этих краях знали даже дети. Оставалось дело за малым - воскресить её. Трефинов соорудил подобие лап, чтобы надевать на ноги, пошил шкуру и с удивительной сноровкой изготовил из останков большой пастушьей собаки "струмент", как он его про себя называл - собачьи челюсти, соединённые веревками так, что их можно было раскрывать и сводить, имитируя укус.

   Начали с овец, тогда Трефинов действовал один, а Филиппыч оставался в деревне. Дело удалось, но требовалось поднять больше паники и шума, и очень кстати им подвернулся Семён. Трефинов убивал, а фельдшер приглядывал за дорогой и окрестностями. Ему же Трефинов отдал на хранение шкуру и прочие части "оборотня", и сделал это с умыслом, повязанный убийством фельдшер уже не мог отказаться от участия в афере. Только вот того грандиозного эффекта, на который они рассчитывали, отчего-то не вышло. И сейчас они планировали убить живущего уединённо старика-пасечника, причём с таким расчётом, что обезображенное тело быстро найдут.

   

   Как бы так всё устроить, чтоб не возникло вопросов, откуда мне известно о месте, где хранится шкура и сапоги с пришитыми лапами?..

   Я выругался, открывая глаза.

   Можно было бы устроить засаду, когда Трефинов направится к пасечнику, но я сам сделал всё, чтоб он с неделю валялся, не в силах выйти из дома. Впрочем, оставался ещё Филиппыч.

   Взлетев вверх, я оглядел окрестности, отыскивая дорогу, по которой летел в Новые Ключи за фельдшером. Но тут же понял, что и так чувствую нужное направление. Без поискового кристалла это было даже удивительно.

   Один край неба уже сменил оттенок с чернильного на глубокую, насыщенную синеву. Луна быстро уходила за поросшую лесом верхушку горы, и я поднялся выше над склонами.

   Внизу под порывами ночного ветра шумели деревья и колыхалась высокая трава, до которой ещё не добрались ни овцы, ни косари.

   Далеко на северо-западе горы полого сходились к реке. Серебро лунного света растекалось по воде, теряясь в холмистой равнине.

   Я летел, не скрываясь, не тратя понапрасну силы. Рядом, с писком и свистом, проносились летучие мыши. Предрассветный воздух полнился птичьими голосами, переплетаясь друг с другом, они растягивались в переливчатый причудливый посвист. И отчего-то с каждой минутой становилось всё тревожней. Но к чему именно отнести это нехорошее предчувствие, я определить не мог, лишь инстинктивно ускорял полёт.

   Искать фельдшера на лесных тропинках я уже не стал - в конце-то концов, мне известно, где он живёт.

   Когда из-за склона горы показались Старые Ключи, я скользнул в туман. В мягком сумраке леса подо мной мелькнули высокие причудливые валуны, между которыми, теряясь во мху, бежали пряди ручьёв. Чуть ниже, на огороженном плетнём склоне, с десяток коней испуганно сорвались в галоп, рассыпая дробное, тревожное эхо.

   Прячась в тумане и предрассветных уже сумерках, я пронёсся над просыпающимся селом. И ведомый непонятным беспокойством направился всё же к дому Туренко, а не к Филиппычу.

   Сад всё ещё хранил сонную тишину. Бодрствовали только куры, да глухо гавкала собака, должно быть, издалека почувствовав моё приближение. Пионами пахло совершенно одуряюще. Я обогнул дом, едва касаясь ногами верхушек кустов, и остановился в удивлении.

   На светлой стене резко выделялась лёгкая садовая лестница, достающая до второго этажа. А на ней, аккурат напротив меня, висел сынок фельдшера, нервно пытаясь освободить рукав рубахи, зацепившийся за гвоздь.

   Заметив движение, он поднял голову и уставился на меня вытаращенными глазами, испуганный настолько, что даже заорать не смог.

   Из открытого окна над лестницей тянуло кровью...

   Полностью выступив из теней, я потянулся к мальчишке, но тот мгновенно ссыпался вниз и всё так же молча сиганул в кусты.

   Плюнув на Петрушу, я осторожно заглянул в комнату.

   На кровати, уткнувшись носом в подушку, лежала Елена. И подушка под шеей уже побурела от крови!

   Метнувшись к девушке, я оплёл её крыльями. Чуть ниже правого уха, на шее, были два прокола. Спешно вычертив над ними руну Тишины, я остановил кровотечение.

   Какого чёрта здесь вообще произошло??!..

   Осторожно перевернув Елену на спину, я понял, что она вовсе не лишилась чувств, а погружена в какой-то странный сон. Ну не загипнотизировал же он её!

   Склонившись к девушке, я слизнул кровь с её подбородка, закрыл глаза, вслушиваясь в слабый ритм сердца и в память. Последние мысли были спутанными и больше всего в них было возмущения и страха.

   Перед тем, как провести лёгкий надрез на своей ладони, я помедлил. В голове пронёсся рой мыслей: ведь уже довольно светло и в доме могут проснуться,.. лестница на видном месте!.. и как я буду после этого восстанавливать силы?

   Приоткрыв девушке губы, я позволил тонкой ниточке крови потечь вниз, переплетаясь со старыми рунами.

   Холод, который я тут же ощутил, был мне вполне знаком, но у людей это означало несколько иное. А ещё казалось, что я погружаюсь в тёмную октябрьскую воду в тяжёлой одежде, не в силах вдохнуть и пошевелить хотя бы пальцем...

   Ускорив восстановление тела, я вернулся к памяти крови. Минут за пятнадцать до моего появления Елена лежала на кровати, проваливаясь в тяжёлый, словно бы наведённый, сон. За окошком раздавались странные звуки, глухо загавкала собака.

   Она хотела посмотреть, что там происходит, но не смогла подняться, только повернула голову в сторону окна.

   Оттуда неуклюже вплывала лохматая голова Петруши.

   - А ну пошёл... - Елена хотела крикнуть, но получилось бормотание. Глаза закрывались, пытаясь держать их открытыми, девушка зацепилась взглядом за отражение луны в распахнутой створке окна. Тёмный силуэт тут же вырос перед ней, заслоняя всё остальное.

   - А я ведь вас так любил... Так любил!.. - сквозь гул в ушах раздался всхлипывающий голос Петруши. - А вон вы значит как... с упырём с этим... Ну вот пусть и получает! Не мне, так и никому, значит!

   Глаза у девушки закрывались, но она ещё успела увидеть, как мальчишка вытащил из кармана шило.

   

   Я сидел на кровати рядом с Еленой, опустив ладонь поверх её руки. Крылья тонкими полупрозрачными паутинками оплетали тело девушки. Сам же я чувствовал, как с кончиков пальцев по мне расползаются холод и усталость. Опустив голову, я прикрыл глаза. Ещё пара минут, чтоб уж наверняка, и хватит. Чем бы этот гадёныш её ни отравил, действие яда я уже свёл на нет и оставалось лишь восстановить количество крови. В доме, на моё счастье, пока никто не проснулся и я надеялся, что успею не особо уходя в тени, сходить до холодного пристроя, в котором спали работники. Н-даа... что поделать, пригласил Матрьян в гости самого что ни на есть настоящего упыря...

   Неожиданное прикосновение к пальцам заставило меня вздрогнуть. Вскинув голову, я столкнулся с настороженным взглядом Елены... Сколько она уже так лежала, глядя на меня!?..

   Ох, Тьма Изначальная!.. Отстранившись, я свернул крылья и спросил единственное, что хоть как-то подходило к ситуации:

   - Елена, как вы себя чувствуете?

   - Нн-не... не знаю.. - она смотрела мне в глаза.

   Я сморгнул, спохватившись, что крылья всё ещё могут расходиться от зрачка. Одно радовало - ни страха, ни отвращения к себе я не ощущал.

   Девушка провела пальцами по щеке и уставилась на оставшуюся там подсохшую уже кровь. Я испугался, что у неё сейчас начинается истерика, но Елена только задумчиво растёрла бурый порошок.

   - Я ведь не сплю, получается... я-то думала, кошмар снится... Когда этот... этот подлец влез в окно!..

   Она села, немного заторможенно оглядываясь. Взгляд её упал на маленькое зеркальце на столе.

   - Боже мой... ну и страшилище!

   Елена провела рукой по затылку, скривилась, нащупав слипшиеся от крови волосы. Осторожно, словно тело ещё помнило, что совсем недавно умирало, она обернулась и тихо ахнула, увидев подушку и простынь.

   - Ужас какой... Надо убрать всё это!

   Соскочив с кровати, она быстро накинула на плечи висящую на стуле цветастую лёгкую шаль, скрыв багровые пятна на вороте сорочки.

   Я снял с кровати одеяло, свернул его и положил на стул.

   Всё происходящее отдавало чем-то абсурдным. О чём бы должна беспокоиться девушка, в спальне которой находится нечисть (как по всем признакам получается), так мало того, ещё и нечисть мужского пола!

   Но Елену, на самом деле, больше тревожили слипшиеся в колтун волосы и залитая кровью постель. Или это, наоборот, ясный разум? Ни визга, ни писка - девушка на удивление быстро и спокойно восприняла произошедшее и благоразумно предпочла всё скрыть.

   Схватив платочек, она попыталась очистить лицо и шею, но тут же остановилась, замялась ненадолго, прежде чем обратиться ко мне. Не из страха, просто только сейчас начала чувствовать неловкость.

   - Вы можете принести мне воды? Волосы я могу спрятать под косынку, но с лица надо вытереть... переодеться можно... простынь... - Елена смущённо замолчала, но мне был понятен ход её мыслей. У девушек такое бывает. Потом она вновь посмотрела на кровать и закусила губу. - Подушка...

   - Сжечь? - предложил я.

   - Смердеть будет - это же перо! И не выкинуть, такое пятно большое...

   - Закопать где-нибудь?

   - Нет, нет, я пока спрячу в шкаф, кто там станет смотреть, а потом, когда курицу будут резать, выкину вместе с кровавым пером, а уж остатки сожгу. Ох, уже светло так! Скоро все проснутся... - она заметалась по комнате, хватаясь то за одно, то за другое. Я подошёл и спокойно забрал подушку у неё из рук.

   - Можно поступить проще. Я знаю, кто нам её почистит и не скажет никому ни слова.

   - Это же невозможно... - Елена задумчиво посмотрела на меня. - Хотя, делайте, как сочтёте нужным.

   Я улыбнулся.

   - Вернусь через пару минут.

   Под её испытующим взглядом я перелез через подоконник.

   Направляясь быстрым шагом к бане, я почувствовал тревогу Елены за себя - как бы никто не проснулся и не увидел всего происходящего.

   Баня всё ещё оставалась тёплой, почти жаркой. Когда заходил внутрь, на меня дохнуло запахами трав и дымка. Положив подушку на дощатый пол, я заглянул под полок, встретившись с испуганным взглядом жёлтых глаз.

   - Вычисти, пожалуйста.

   Тонкая мохнатая лапа уцепила подушку, и банник, громко сопя, попятился назад. Я не стал его нервировать, черпнул большой ковш тёплой воды и поспешил обратно в дом.

   Елена за это время успела переодеться, повязала волосы плотным платком, под которым невозможно было ничего разобрать, может, папильотки накручены, вот девушка и замоталась. Постель была перестелена наполовину, но следы крови она уже спрятала.

   - Всё хорошо? - я не стал влазить в комнату, только бегло осмотрелся и передал ковш через подоконник. По воде пошли мелкая рябь - руки у неё дрожали.

   - Да. Вам лучше вернуться к себе, думаю... нам нужно отдохнуть от произошедшего. Позже я поговорю с братом о Петруше. С этим надо что-то делать. Не беспокойтесь, я не скажу всего. - Елена внимательно посмотрела мне в глаза, словно пытаясь заглянуть под морок, потом опустила взгляд на отражение в ковше. - Я... я вам бесконечно благодарна.

   - Не за что, - я не нашёлся, что ей ещё сказать на такое.

 

 

20 июля

   

   Спустившись вниз, я положил лестницу на землю, и, с зыбкой надеждой, что работники у Мартьяна спят покуда их не разбудят к завтраку, отправился на хозяйственный двор. С кухни уже слышалось слабое потрескивание огня и негромкое позвякивание посуды.

   Силы я взял с каждого, но понемногу. Холод мгновенно ушёл из тела, но вот усталость никуда не делась.

   А ведь придётся ещё по теням добираться к дому фельдшера! Я остановился поднимая взгляд к небу. Солнце уже вставало, подкрасив облака в рыжевато-розовый цвет. Петушиные крики по цепи переходили от одного двора к другому. В воздухе расходились запахи дыма, свежего печева, травы и другие, совсем не аппетитные. Громко, как револьверный выстрел, хлопал хлыст пастуха за рекой. И откуда-то снизу по улице поднимался немногочисленный людской гомон, слышны были и отдельные выкрики... С кристально ясным ощущением, что это по мою душу, я свернул к туалету. Чёрт бы побрал этого Петрушу, вместе с его папашей! Кто ж знал, что всё так долго получится! Надо было его догнать...

   

   На хозяйственный двор выбрела собака, без остановки гавкая - не на меня, а на тех, кто собрался за забором. Перед воротами на улицу стояла кухарка, прижав руки к груди и причитала:

   - Ой, страсти-то деются, ой, страсти-и!

   Я вежливо её оттеснил и выглянул - спиной к дому стоял Мартьян, рядом с ним ещё несколько мужиков, среди которых было двое его работников и Прохор.

   А перед домом собралась целая толпа - люди наперебой кричали, некоторые потрясали кулаками, а у одного даже были вилы в руках.

   Фельдшер стоял в первых рядах, придерживая за шкирку своего малохольного сынка. Едва завидев меня он заорал, перекрывая общий гомон:

   - Вот!!! Вот он, душегуб!!!

   - Что, простите? - я шагнул вперёд, с выражением глядя на Петрушу. Лицо у того было красное, зарёванное.

   - Упырь он!!! - фельдшер заорал ещё громче, оборачиваясь к толпе и ткнул в меня пальцем. - Сын мой сам видел, как он к ней в окно лез!!!

   - Уйдите, пожалуйста, от греха, - Мартьян потянул меня за рукав. - Мракобесие какое-то. Да моя сестра, если б к ней в окно кто-то полез, его бы на месте убила!

   - Верю, - я встал рядом с ним. - Но уходить нет смысла, они не успокоятся. А что они хотят? Что за бред с упырями?

   - Не бред это! Сына, скажи им, скажи, что видел!

   - А он у тебя не врёт ли снова?! - выкрикнул какой-то парень сзади и ёкнул от подзатыльника.

   - Дак пусть поклянётся, и всё, - сквозь толпу пробился долговязый мужик в рясе с большим кретом. Крест пустил солнечный зайчик мне в глаз, и я поневоле прижмурился. - Давай, отрок. Перекрестися, ежели правду говоришь, и клянися.

   Петруша хлюпнул носом, перекрестился и поклялся.

   - С утра... когда это... корову выгонял, иду, а на обратном завернул к ручью... умыться чтобы, глядь, наискось-то, а этот лезет! Прямо в окно лезет! Чёрный весь!!! Как есть упырь! И клычищи - во! Теперь-то спрятал их...

   Я только мысленно вздохнул и дал себе обещание, впредь более аккуратно относиться к мороку. Доказательство моей невиновности спало сейчас крепким сном, не услышав даже всего этого шума...

   Народ зашумел, переглядываясь - лгать перед духовным лицом казалось им невозможным.

   - Гнать его такого! - раздавались мужицкие крики, кто-то из баб тоненько заголосил. - Так засмоктал ведь бедняжку ужо...Загубил, поди...

   С краю толпы я заметил давешнего монаха - он неодобрительно глядел на сборище, но молчал.

   Мартьян побледнел, сжав челюсти так, что желваки заходили (злились они с сестрой одинаково), обернулся к кухарке:

   - Баб Маша, позови Елену, пожалуйста. Поскорее только!

   Она заохала и быстро посеменила к дому.

   - Упырь! - повторил, как выплюнул, Петруша.

   - Нечисть креста боится, - дьяк меня размашисто перекрестил издалека. - Если слабая, всякая ж она бывает... А сильная на святую землю ступить не может!

   - Ничего не имею против прогулки в церковь.

   - А ещё святой воды! - перебивая меня, подал голос фельдшер.

   Дьяк важно кивнул:

   - Запамятовал, святой воды тоже боится.

   - Это уже не смешно, - Мартьян попытался оттеснить меня плечом назад. - Как вам не стыдно-то!

   - Я сейчас черпану, а вы уж освятите, батюшка... - Филиппыч вытащил жестяную кружку, протолкался сквозь толпу и быстрым шагом направился к колодцу неподалёку.

   Петруша с хлюпаньем утёрся, глядя на меня с ненавистью и страхом.

   - Чегой-то барынька долго идёт... - стала причитать одна бабка. - Запропала ведь...

   - Не каркай, старая! - напустился на неё худощавый чернявый мужик. - Вы, бабы, завсегда неторопливы.

   - Убил он её... - процедил Петруша сквозь зубы.

   - Замолчи, бестолочь! - рявкнул на него Мартьян. - Она мне как приехали ещё говорила, что ты цепляться к ней вздумал. Зря я тебя по малолетству жалел, надо было выпороть!

   - Выпороть! Выпороть его давно надо! - загомонили молодые парни и девки из-за спин старших, но их быстро успокоили затрещинами.

   Филиппыч вынырнул из сборища перед дьяком - тот взял у него кружку и стал неспешно начитывать молитвы, периодически перекрещивая воду.

   Народ благоговейно внимал, не рискуя криками перебивать негромкое бормотание, я же тихо стоял, прижмуриваясь от яркого рассветного солнца.

   А надо же, как быстро фельдшер поверил, что я упырь... Интересно, как ему сынуля преподнёс свой визит в комнату Елены?

   Минут через пять дьяк вручил кружку фельдшеру. Тот на вытянутой руке, словно боялся, что я его укушу, всунул её мне.

   От кружки шёл старый запах алкоголя и железа, я понадеялся, что фельдшер хотя бы сполоснул её.

   Тянуть не стоило, и я, под внимательным взглядом толпы, выпил всё дна, стараясь не дышать и не задумываться о качестве воды.

   Когда я передавал кружку обратно, руки у фельдшера меленько дрожали.

   Тут же сердце у меня зачастило, гулко стучась в рёбра. Жгучая боль поползла из-за грудины, отдаваясь даже в шею, в глазах стало темнеть. Вдохнуть не получалось.

   Святая вода, значит?!..

   По всем признакам острый сердечный приступ!

   Спохватившись, я подправил морок, чтобы ни единым движением не выдать, что сейчас происходит. Разум легко отстранился от ощущений тела.

   Филиппыч смотрел на меня во все глаза, разве что рот не открыл.

   Я постарался непринуждённо улыбнуться. Сердце уже не билось.

   Народ стал оглядываться на фельдшера, и он растерянно отступил к сыну. Брат Павел вышел из толпы, перекрестил меня размашисто, потом хлопнул по плечу. Мне и без того было непросто удержаться на ногах, но я даже не сильно покачнулся. - Да не нежить он, как есть человек.

   - А Елена?! - взвизгнул Петруша. - Я же сам видел...

   - Ещё б ты не видел! - её негромкий голос был для мальчишки полной неожиданностью.

   Я обернулся, прислоняясь к столбу ворот. Брат Павел незаметно взял меня за локоть, а потом отпустил, скользнув неожиданно проворными пальцами к запястью и попытался прощупать пульс! Я потянул руку на себя, и он её нехотя выпустил.

    Елена, всё ещё заметно бледная, в косынке и с широким платком на плечах, шла к нам. Нахмурившись, она кивнула Мартьяну, который бросился к ней и взял за руку.

   Фельдшерский сынок сморщился и заревел, размазывая слёзы по красному лицу.

   - Теперь он ревёт... - девушка передёрнула плечами. - Ты же меня отравил, паршивец!

   - Да как он мог-то... - запричитала кухарка. - Дитятко ты моё...Ты б кликнула!

   - Не успела я, - она вздохнула. - Он мне сонного подлил в кувшин, когда я из комнаты отлучалась. Караулил, должно быть, всю ночь! А как меня в сон потянуло, только лампу потушила, он в окно и полез!

   - Ах ты гнида!!! - рванувшегося к подростку Мартьяна остановили мужики.

   Самого Петрушу тоже схватили за руки - словам Елены верили больше.

   - Я выпила немного снотворного, смогла его выпихнуть и окно закрыла надёжно. Может, вообще убить меня хотел! Или... - она запахнула шаль. - Или ещё хуже! Так мало того, что натворил сам, ещё и гостя нашего оболгать решил!

   - Да наговаривает она! - попытался отбиться Филиппыч. - Капли сонные сама выпила, наверное, вот и почудилось ей!

   - Я что, девка малохольная, сонные капли пить?! - Елена почти кричала. - Вот вставать спозаранку, это да, это тяжело, а чтоб снотворное принимать - да никогда!

   - Верно она говорит, - баба Маша закивала. - Никогда капель ентих даже из городу не везли.

   Неожиданно здравую мысль высказал брат Павел:

   - Давайте принесём питьё и я его выпью, если упаду - значит, правду говорит.

   - Не дело тебе травиться, вон, лучше шавку приблудную взять, - пожалел собрата дьяк.

   Мартьян немного остыл, и его отпустили. Они с Еленой обнялись, казалось, что он её и по голове погладил бы, если б не посторонние.

   За кувшином баба Маша пошла, ухватив какую-то девушку с улицы, чтоб и не пролила точно, и побыстрее обернуться.

   Мелкую тощенькую псинку парни отловили за пару секунд - какой-то из мужиков опознал в ней своего блудного кобелька, но его быстро уговорили пожертвовать доходягой на благое дело.

   Девушка вернулась с кувшином компота и плошкой, но пить самостоятельно собачонка не стала, пришлось силком вливать в пасть.

   Несколько минут собака порывалась сбежать из удерживающих её рук, крутила головой, жалобно поскуливая. Когда же её отпустили, остервенело почесалась, покрутила хвостом и пошла неуверенной походкой, но недалеко. Улеглась в ногах у дьяка, зевнула и положила узкую голову в пыль.

   - Да она просто спать легла! - попытался выкрутиться фельдшер. - Такие шавки всегда валяются, где ни попадя!

   Дьяк мрачно посмотрел на него, наклонился и потрепал псину по ушам, потом поднял, обхватив поперёк живота. Собачонка тряпкой обвисла у него в руках, и её с причитаниями подхватил незадачливый владелец.

   - А откуда у него отрава-то? - загомонили мужики. - Дурной же парень, сегодня барыньку потравил, а завтра в колодец ему взбредёт чего сыпнуть!

   - А проверить нада! - гаркнул, перекрыв шум, детина с вилами. - Всё ихнее хозяйство, чтоб неповадно было!

   Толпа с криками пошла по улице, к ней присоединялись всё новые и новые люди. Мартьян шепнул сестре, что и ему придётся идти, чтоб всё же не допустить погрома, хотя, после всего что случилось, он даже и не против этого.

   - Мартьян, - окликнул я, всё-таки решив сказать прямо сейчас, не смотря на то, что брат Павел стоял достаточно близко. Юноша быстро подошёл ко мне.

   - Даниил Сергеевич, с вами всё в порядке? Вы...

   - Ничего страшного, - отмахнулся я, - просто не выспался. Послушайте, обязательно проверьте у фельдшера старую бочку в сарае - только не сразу, так, чтоб не бросилось в глаза, собаку с собой, что ли, возьмите. Она как раз рядом с бочкой странно себя поведёт, как рядом со следами.

   - Даниил Сергеевич, вы думаете... - Мартьян уставился на меня удивлёнными глазами.

   - В Новых Ключах у него два подельника. Уверен, он сам их сдаст от страха.

   - Но как вы это узнали?! - юноша поражённо смотрел на меня.

   Я мысленно выругался. А ведь в самом деле!.. Придётся сейчас выкручиваться, говорить... Но как же это неудобно - набирать воздух в лёгкие только с помощью крыльев!

   - Мне этот фельдшер показался подозрительным, когда я услышал, что Семён к нему ходил, в большинстве случаев убийца и жертва всё же знакомы друг с другом. Ночью мне не спалось, я смотрел на сад и увидел, как он едет на лошади откуда-то с гор. А ведь все остальные боятся оборотня - неужели он такой бесстрашный? Я не вытерпел, спустился и проследил за ним. Он зашёл к себе, таща большой лохматый куль, ругаясь на какого-то кума и его нанимателя, которые спихнули на него грязную работу. Сунул свою ношу в бочку, а её закатил в сарай. Я думаю, что "грязная работа", о которой он говорит - убийство.

   - Вы... это же было очень опасно! - разволновался Мартьян. - Почему вы не позвали меня?!

   - Да как-то не подумал, побоялся упустить. Решил сперва найти доказательства понадёжней, или днём под каким-нибудь предлогом побывать у него. Вернулся и лёг спать, хотел поговорить утром, на свежую голову... А вышло как вышло.

   - Боже!.. Если это убийство, что тут будет... Староста!!! Где староста?! - Мартьян побежал за толпой.

   Я всё ещё собирался с силами, чтобы обойтись без поддержки столба, но брат Павел ухватил меня за локоть и потянул к дому.

   - Вас, поди, Филиппыч тоже опоил... Долговато он что-то ходил до колодца. Как вы себя чувствуете?

   Я криво улыбнулся:

   - Со мной всё в порядке.

   Но брат Павел не отставал:

   - В порядке, не в порядке - а с сердцем у вас что-то неладное. Вы не подумайте - я военным врачом раньше был. До принятия обета.

   - Спасибо за беспокойство, но это для меня нормально, - проклятье! Неужели заметил, что пульса нет?..

   - Странно, конечно, - он говорил негромко, и не стремился привлечь внимание, но не отпускал.

   - Право, не стоит... - я ещё раз попытался от него отделаться.

   Монах был непоколебим.

   Поддерживая (или придерживая) за локоть, он пошёл со мной к дому. И отпустил только доведя до кровати, тут же взяв за запястье. Лицо у него было непроницаемо и спокойно.

   Я терпеливо дождался, когда он уже наконец меня отпустит.

   - Сейчас всё почти в порядке. Я могу вам чем-нибудь помочь?

   - Спасибо, не нужно. Благодарю за беспокойство. Утро и в самом деле было не лучшим, мне стоит отдохнуть.

   - Конечно. Отдыхайте, - монах ушёл, обернувшись в дверях и скользнув по мне взглядом напоследок.

   Закрываться я не стал, зашторил окно и скинув ботинки так и завалился поверх покрывала, моментально провалившись в пустой сон.

   

   День перешёл за вторую половину и плавно катился к вечеру, когда в дверь вежливо постучались и девичий голосок разогнал остатки дрёмы.

   - Данила Сергеевич, вас Мартын Дмитриевич зовут к чаю. Вы пойдёте?

   - Да, буквально через десять минут буду.

   Из этого времени минут пять ушло на то, чтобы заставить себя встать, потом я наскоро переоделся и сходил в сад, освежиться.

   Можно было и не спешить. Елены не было, а Мартьян сидел на стуле и клевал носом. Приди я через полчаса, и не заметил бы разницы.

   Только когда скрипнул отодвигаемый стул, он поднял голову и замученно улыбнулся.

   - Даниил Сергеевич, вы просто наш спаситель...

   - Да не стоит, я же случайно увидел.

   - Даже если случайно, без вашего вмешательства страшно представить, что бы у нас творилось! Мы фельдшера с сыном в подпол у старосты посадили, а сами поехали за уездным испра́вником в земство. Против убийства они уже никаких отговорок не нашли, но душу из нас вынули между делом. Да ещё и исправник у них оказался на другом месте занят, только завтра будет, хорошо, если к полудню.

   - А сейчас что же? Так и сидят в подполье?

   - Нет, урядник приехал, и вместе с двумя сотскими перевели их в амбар, - Мартьян в два глотка ополовинил кружку и вздохнул. - Прямо гора с плеч! Урядник сейчас их допрашивает. Я даже послушать немного смог, пока всех не выгнали. Петрушка сразу рассказал, что его отец в Новые Ключи в прошлую ночь ездил к куму. Урядник отправил в управу сотского, думаю, завтра к утру и кумом займутся.

   Я с глубокомысленным видом покивал. Завязнуть в этом деле мне совсем не хотелось. Когда начнётся серьёзное разбирательство, не дай боже, ещё застряну здесь надолго, да в такую чудную погодку...

   - Это хорошо. Я думал завтра отправиться обратно. К сожалению, я плохо переношу жару, хотя побывать у вас было удовольствием.

   - Но вы же гостили так мало... - Мартьян искренне огорчился, но не стал уговаривать меня остаться. Должно быть, вспомнил мой вид с утра, а может, и монах успел рассказать кому-то про моё сердце. - Так жаль...

   - Да, жаль, но я оказался не приспособлен к здешней погоде. Или это возраст, - я криво усмехнулся.

   - Раз так, конечно, у нас уже починили коляску. Сестра так расстроится, - Мартьян вздохнул. - Мне неловко, что всё так получилось, я думал, что вы получите удовольствие от наших мест.

   - Поверьте, я не разочарован в своей поездке, просто чувствую, что если она затянется, то её очарование исчезнет. Если это возможно, я хотел бы уехать завтра рано утром, до жары.

   - Конечно, я обо всём распоряжусь.

   - Вы выглядите на редкость усталым, - я понаблюдал, как вновь клюнувший носом юноша поднял на меня осоловелый взгляд. - Думаю, вам стоит отдохнуть.

   - Да, вы правы... Простите, что всё получилось так... - он грустно посмотрел в окно.

   Мы молча допили чай. Есть не хотелось. Мартьян поплёлся наверх, я же некоторое время бездумно глядел в чашку, пытаясь понять, чего мне хочется больше - облиться водой в попытке спастись от духоты или спать.

   Сад сквозь открытое окно дышал зноем, и я выбрал сон.

   

   Невидимой тенью я летел через лес, расчерченный полосами стволов и залитый ярким светом полной луны. Над тонким пологом тумана поднимались запахи влажной земли и мха. После вечернего дождя сильно пахло хвоёй.

   В голове было пусто. Я просто наслаждался полётом сквозь ночной лес. Настолько далеко от моря, насколько возможно за четверть этой короткой ночи! То, что происходило сейчас на всех полянах у побережья, казалось чем-то невероятно далёким, почти первобытным. Там, в кругах и спиралях, выложенных белой галькой, кружились в восторженном танце гибкие фигуры. В редких рощах вокруг полян, и на песке, на самой границе воды, горели костры. И в свете их, в сплетении искр огня, ночных теней и лунного сияния, те, что уставали от танца, самозабвенно любили друг друга.

   Задолго до того, как мы решили остаться именно в этих краях, я просматривал записи с кристаллов о местных традициях. О необычном проявлении цикла Источников. Тогда мне было интересно испытать это на себе - неужели и вправду желание может затмевать разум? Но сейчас я не чувствовал, что мне это нужно. В прошедшую ночь я ушёл во Тьму Изначальную настолько далеко, что испугался, вдруг, по возвращению, этот мир покажется пустым и поблёкшим? Этого не случилось, но перебивать одно ощущение другим я не хотел.

   Лес впереди расступался, открывая поляну, залитую светом луны. Там, в мерцающем круге белой гальки, танцевала фоморка. Босые ноги едва касались травы в быстром движении. В тёмной зелени коротких волос, над висками, жемчужно светились маленькие изогнутые рожки.

   Я остановился на самом краю поляны, скрытый в тенях и шорохах леса. Эта девушка снилась мне вчера. Во сне на ней было воинское облачение, которое носили рода морских, на чьих землях мы по-тихому обосновались. Сейчас же, по контрасту со сновидением, на фоморке было длинное платье. Полупрозрачная ткань почти не скрывала тела, позволяя видеть проступивший на коже светящийся узор.

   Девушка кружилась над поляной, и следом за ней, стекая с кончиков пальцев и крыльев, летели бронзовые искры овеществлённой силы. В глазах цвета полуночной морской воды дрожали золотые лепестки зрачков. Я засмотрелся на танец и сам не заметил, когда сердце начало выстукивать ритм к её шагам. Паутинки крыльев самовольно потянулись вперёд, заставляя выступить из теней.

   Морская остановилась на мгновение, и подумалось, что она заметила меня ещё раньше, но ждала, когда я решусь. На её губах дрогнула улыбка. Чуть склонив голову, девушка сделала шаг, приглашая меня в танец. И я, как бы не собирался провести эту ночь до того, без раздумий последовал за ней.

   Мы закружились вместе, вычерчивая поверх спиралей из белых камней свой узор.

   В самую короткую ночь в году все Источники полуострова выплёскивали невероятный объём энергии и казалось, что я растворяюсь в ней, как в темноте. Cам становлюсь древним бесконечным и безначальным потоком Жизни.

   Луна достигла вершины своего пути и больше не двигалась с места. А мы всё летели над завитками лабиринта, изредка соприкасаясь крыльями, оставляя в лунном свете следы текущей с ладоней силы.

   Внезапно я понял, что сам уже давно исчез и только хрупкая оболочка крыльев удерживает всё то блаженство, что я ощущаю. И этого странного чувства было для одного меня слишком много!

   Я потянулся к фоморке, раскрывая крылья, как целый мир, для объятий. Мы замерли в центре поляны. Последним узором танца скользнули по камням тени. Она тоже обняла меня крыльями. Казалось, ещё чуть-чуть, и у меня перехватит от восторга дыхание!

   Всё в этой девушке было необычным! Загорелая кожа её пахла морским бризом и дубовой корой, прогретой на солнце. В удивительно короткие волосы, едва достающие плеч, не было вплетено ни единого украшения. Я протянул руку, желая коснуться рожек, но остановился, боясь, что это будет бестактным. Всё-таки это первый контакт с нашими соседями, и, если я неправильно сейчас что-то сделаю...

   Но последние мысли рассыпались. Осталась только одна - как же она красива!!!

   Девушка с лёгкой усмешкой приблизилась, тревожащей теплотой опустила ладонь мне на грудь. И неожиданно сильной рукою вытолкнула за пределы Источника.

   Я упал спиной в траву, успев растянуть паутину крыльев поверх текучих языков тумана. Фоморка опустилась сверху, прижимаясь всем телом. Тонкая ткань её платья больше не ощущалась под пальцами, и я на миг скользнул в тени, сбрасывая свою одежду.

   Она отстранилась, опираясь рукой о моё плечо, обхватила крыльями и ногами, принимая меня.

   Я охнул от неожиданных ощущений - такого я не испытывал раньше ни с кем!

   Наши крылья переплелись, слагаясь в диковинный рисунок.

   Застонав, не в силах больше замедлить ритм сердца, я скользнул ладонями вверх по гибкой талии. И очень осторожно, уже изменившимися руками, накрыл полную упругую грудь, какой не было ни у одной из наших девушек. Едва касаясь подушечками пальцев, так, чтобы случайно не поранить заострившимися когтями, прошёлся по плечам. Под кожей, гладкой, чуть влажной, чувствовались крепкие мышцы.

   Изгибы её тела хотелось проследить наощупь, и я оплёл её крыльями.

   Фоморка склонилась ко мне, не прекращая движения, и почти коснулась губами моих губ. Я потянулся навстречу, притягивая её ближе, скользнул пальцами по рожкам, не удержался и схватился за левый.

   Девушка рассмеялась.

   Наши рваные вздохи терялись в шорохе травы и звуках ночного леса. Зеленовато-бронзовые всполохи пульсировали по крыльям в такт нашему сердцебиению и резким движениям.

   Неожиданно фоморка подалась ко мне, целуя, столь напористо и сильно, что я поранился своими же клыками. Губы мягкие, нежные, как лепестки цветов... Жаркие, настойчивые... у нас не было принято таких поцелуев!

   И на языке у меня остался вкус её крови!

   Когда она подняла голову, ощущения разделились! Я чувствовал, как падают с её губ пурпурные капли крови, видел себя в отражении её глаз,.. видел себя её глазами!!!

   Все ощущения множились! Мы падали в бесконечный коридор отражений! Деля на двоих чувство, как я вливаюсь в неё ночной темнотой, светом луны, текущим по крыльям, и, завершая круг, вечерним ветром с шелестом моря, запахом дубрав, ласкою волн...

   

   Я проснулся от собственного стона. Покрывало комом валялось в ногах, и укрывал меня лишь тёплый ветерок. Приподнявшись на локтях, я прислушался - не разбудил ли кого, но дом хранил полуночную, сонную тишину.

   Рухнув обратно, на подушку, я до крови закусил губы. О-ох! Тьма Изначальная!!!...

   Разум хотел нырнуть в темноту, в ничто,.. тело же хотело совершенно другого!.. Судорожно втянув воздух, я даже не пытался успокоиться, лишь зажмурился, смаргивая подкатившие слёзы.

   Богини!.. Почти четыреста лет!!! Больше, чем я успел прожить до Исхода! И сколько ещё?..

   Дара...

   С минуту я так и лежал, пытаясь отогнать ненужные мысли и столь яркую, после сновидения, память.

   Затем сорвался с кровати расползающейся на паутинки тенью, подхватил одежду и вылетел в раскрытое окно.

   Тёплый ветер метнулся мне навстречу, стирая слёзы.

   Я поднялся выше, в уже прохладный воздух. Недалеко от села, по обоим берегам реки, горстью были рассыпаны костры. И дальше, уходя в горы, на склонах, теплились редкие огоньки. Вместе с искрами огня в небо текли протяжные многоголосые песни.

   Купальская Ночь...

   Эхо древнего, неистребимого веселья...

   Я летел дальше. Прочь от этих живых костров и от других, которые всё равно будут возвращаться во снах...

   Поднявшись достаточно высоко, чтобы замёрзнуть, я свернул крылья, позволяя телу свободно падать. Так, чтобы встречным потоком воздуха выбивало дыхание.

   Подо мной текла широкая лента реки. Притормозив падение крыльями, я бросил одежду на берег, рядом с приметным кустом ивы, а сам нырнул в воду выше по течению.

   Несколько мгновений, пока я не достиг дна, вода казалась тёплой. Потом глубина обняла стылым холодом тёмных медленных потоков, куда уже не проникал свет, только случайные мальки отблёскивали серебристыми боками. Коснувшись руками донных камней, зеленовато-коричневых от ила, я оттолкнулся от них и, расправляя крылья, начал подниматься к поверхности.

   Где-то в невероятной высоте, разбитой мозаикой сквозь толщу воды светила луна. Тонкие паутинки протянутых вверх крыльев цеплялись за её отражения, тянулись за плечами длинными чёрными водорослями.

   Течение реки неспешно несло меня, вымывая все лишние мысли. И когда я поднялся на поверхность, единственное, чего мне хотелось - дышать.

   Вдохнув полной грудью тёплый воздух, полный свежести и травяных запахов, я закрыл глаза. Главное, не забыться так и выбраться из реки раньше, чем та принесёт меня к селу.

   Что-то маленькое прошлось неожиданными касаниями по руке, тронуло плечо. Я шевельнул крылом, отгоняя рыбу. Прикосновения исчезли, но тут же вернулись движением воды под спиной и чья-то рука крепко ухватила меня за ягодицу!

   Выматерившись, я отпихнул хватальщика ногой, кажется, попав тому в плечо. Вынырнул из воды по пояс и огляделся. Позади, в паре метров выше по течению, выглядывала из воды зеленоволосая девушка. Огромные тёмные глаза на бледном треугольном личике смотрели на меня с укором. Но извиняться я не собирался.

   Она опустила взгляд, слегка усмехаясь. Я только успел глянуть вниз, замечая длинные светлые тела в ореолах распущенных волос.

   Гибкие руки обвили меня за бёдра, быстрым холодом скользнули на грудь и из воды передо мной поднялась ещё одна девушка.

   - Поиграй с нами? - раздался сзади над ухом чувственный девичий голос.

   - Да не хочу я ничего! - оттолкнув русалок, я поплыл к берегу.

   Тут же сильные руки обхватили меня за лодыжки и резко дёрнули вниз.

   С проклятиями и бульканьем уйдя под воду, я развернул крылья. Резко взлетел вверх, потоком воды обдав собравшихся в кольцо русалок.

   Широкий круг поднятой волны откинул их в стороны.

   Не обращая внимания на громкий смех и выкрики, несущиеся в спину, я направился к месту, где оставил одежду. На моё счастье, девицы не догадались выйти на берег и спрятать её.

   Про носки я благополучно забыл сам. Стряхнув большую часть влаги крыльями, я натянул чуть липнущую к телу рубашку и брюки. Вытряхнул мелкий сор и травинки из ботинок и поднял взгляд.

   Из-за куста ивняка, ступая плавно и неслышно, вышла молодая женщина и остановилась в десятке шагов. Единственное, что было на ней - венок из таволги и вербейника на голове, да прижатая к груди подушка.

   Без единого пятнышка.

   Обувался я не торопясь. Русалка молча стояла, хмуря тёмные брови и всем видом выражая недовольство. Если бы не лёгкий запах реки и тины, я бы, пожалуй, принял её за местную, из деревни.

   Обойдя кусты по высокой жухлой траве я протянул за подушкой руку, но женщина отступила. Я лишь раздражённо вздохнул, больше не двигаясь с места.

   Русалка с прищуром глянула на меня и резко опустила подушку вниз, открывая грудь.

   - Догонишь - получишь.

   Это было уже слишком. Я позволил крыльям скользнуть по кистям рук, неуловимо быстро хватая подушку за углы, и русалка, тут же потеряв часть прелестного морока, отступила к воде. Оттуда, мерцая светлыми зрачками, смотрели её подруги.

   - Идите вы все... - устало бросил я, поднимаясь над травой.

   Из реки мне в ответ рассмеялись и зафыркали, подставляя под лунный свет наиболее выразительные части тела.

   

   Взлетев в потоки прохладного ветра, который тут же взъерошил мокрые волосы, я оглядел окрестности. Рядом с рекой у костров мелькали человеческие фигуры. Выше темнели леса с редкими прогалами.

   Я скользнул ниже, удаляясь от реки к горам. Высокое небо, усыпанное звёздами, изредка роняло их на покатые склоны, где лунный свет путался в зацветающих травах. Чуть к востоку, светлея крестами меж деревьев, выглянуло кладбище. Уж там-то в эту ночь никого быть не должно!

   Я опустился в густой тени недалеко от часовенки. Вокруг легко волновалась на тёплом ветру мягкая трава с белыми мелкими цветами. По склону, залитому лунным светом, тянулись длинные тени от крестов и надгробий. Кладбище, обрамлённое дубами, выходило к ограде, за которой неприкаянно ютились отдельные могилы и виднелся обрыв.

   Узкие тропинки тянулись сетью по всему погосту, но я шёл рядом, по травяному ковру. Переступив через низкую оградку вышел с кладбища и остановился. На камне неподвижно сидел брат Павел - глубоко задумавшийся, он издалека показался мне одним из надгробий.

   Даже здесь мне не было полного покоя!

   Я уже собирался уйти по теням, но монах вздрогнул, непостижимым образом почувствовав чужое присутствие и обернулся.

   Подушка, особенно светлая в лунных сумерках, сразу приковала его удивлённый взгляд. Спустя мгновение монах разглядел и меня.

   Оставалось только догадываться, что он подумал. Навряд ли брат Павел поверит, если скажу, что пришёл сюда в приступе глубокого лунатизма...

   Я вежливо поприветствовал его:

   - Доброй ночи.

   - И вам доброй, - монах так и глядел через плечо, изумлённо вскинув брови. Потом указал на камень рядом с собой.

   - Присаживайтесь.

   Я добрёл до него и опустился на тёплую поверхность. Подушку жаль было класть в траву, и я уложил её на колени.

   - Хорошая ночь, - монах вздохнул. - Хоть и не по-божески, но душевно-то как...

   - Да, - я вытащил трубку и закурил, потом спохватился и спросил его разрешения. Он только улыбнулся.

   Мы сидели на камнях, глядя на деревню и реку внизу. Золотистые огоньки мерцали и плясали, а горизонт размывался в одно многоцветное марево, в котором светлели изгибы реки.

   Птицы, растревоженные ночью, подавали голоса, казалось, отовсюду. Кто-то ниже по склону с хохотом и испуганным визгом ходил по лесу. Должно быть, искали цветок папоротника.

   От реки же расходились отзвуки песен и совсем другой смех.

   Монах поднял лицо к луне, прикрыв глаза, и улыбнулся печально:

   - Хорошо сейчас на реке. Но время моё уж не то. А всё равно искушают.

   Время... Именно сейчас, когда всё - от птиц до пляшущих внизу людей, ликовало и смутно тревожилось, взбудораженное отголосками былой, давно иссякшей, силы, я чувствовал себя чужаком, мертвецом, незвано пришедшим на праздник.

   Я прикусил трубку, опуская взгляд.

   - И всё равно хорошо. Как в книгах "прекрасна земля моя, украсно украшенная". Для чего-то ведь живём... Хоть и не ведаем будущего. Иногда и настоящее душу трогает, хоть плачь.

   - А лучше бы не трогало, - я вздохнул, тоже закрывая глаза и чувствуя, как стекают по спине холодные капли с мокрых волос.

   - Если мучишься, значит, живой, - монах как-то странно хмыкнул. - Даже если сердце не бьётся.

   Всё-таки заметил, что пульса не было... Скосив взгляд, я увидел, что лицо его спокойное и безмятежное, всё так же обращено к луне. Никакого страха - и это ночью на кладбище, сидя рядом невесть с кем!

   - Не тревожься, не узнает никто. Да ты и не первый. Видел в бытность свою ещё на службе, на Кавказе мы тогда были... Насмотрелся я мертвецов, конечно. Под конец кампании наши части стояли уже в городе. Я в прозекторской ночью оставался - всякого навидался, но чтобы покойник встал, а уже ведь и обмытый, и даже шов через всю брюшину... Сам как ты на лицо, родственники, наверное.

   Я покачал головой. Может, и родственники... Конечно, после вскрытого покойника я уже для брата Павла был не так страшен.

   Монах снова усмехнулся.

   - Встал он, кинулся было на меня, потом остановился, да в окно и сиганул. Никому я не стал говорить. Один раз только на исповеди сказал. Всё одно никто же не поверит. Потом тоже всякого видел, какое и в книге ни одной не найдёшь. Разве что в бабкиных сказках. И людей, и не только. Устал от мира, принял обет. Вдали ото всех оно тише. Со временем и на душе легче.

   - Время лечит, да? - я криво усмехнулся.

   - Лечит оно, или нет, а идёт всё равно, и я сегодня уже иной, чем вчера, и всё глуше, тише для меня.

   - Хотел бы я так... - я снова закрыл глаза, тоже подставляя лицо под невесомые касания света.

   Грустно и протяжно расходился в зарослях внизу крик иволги. Трубка давно погасла, и рубашку на спине, намокшую от волос, трогал холодный ветер.

    Я поднялся, чувствуя, как занемели ноги от долгого сидения. Монах всё так же отрешённо смотрел вдаль, перебирая деревянные чётки.

   - Пожалуй, я оставлю вас.

   - Доброй ночи, - он улыбнулся, провожая меня взглядом.

   Уходя, я готов был поклясться, что он либо перекрестил меня напутственно вслед, либо благословил, кем бы я ни был.

   

   Когда я ступил на подоконник, единственное, чего мне хотелось - завалиться в кровать и хотя бы попробовать уснуть на несколько оставшихся часов перед отъездом.

   А в комнате меня ждал сюрприз...

   Замешкавшись на мгновение, я всё-таки влетел внутрь и медленно опустился на пол, сворачивая крылья.

   На кровати, глядя на меня полными удивления глазами, сидела Елена. С распущенными волосами, которые тёмной волной укрывали её до талии, и в одной лишь ночной сорочке.

   - Даниил Сергеевич... - едва не заикаясь от волнения произнесла девушка, поднимаясь навстречу.

   - А я вам подушку... принёс... Вот, - отложив на стол объяснение ночной отлучки, я так и остался стоять. Луна, уже клонящаяся к заходу, ясно освещала меня. И в этом свете всё ещё видны были лишние тени.

   Елена, нервно тиская ткань сорочки, сделала несколько шагов, вставая совсем рядом со мной.

   Я лишь мысленно возвёл очи горе́ - да что за ночь такая!

   - Даниил... я бы... я бы хотела... Поцелуйте меня, - она прикрыла глаза, поднимая лицо ко мне, и осталась ждать.

   Так мы и стояли несколько секунд. Она в темноте, а я в лунном свете.

   И было мне от всего этого странно. Как она ни старалась сдержать волнение, всё выдавало её - от стиснутой в руках ткани до неистово колотящегося сердца. Я даже не был уверен, чего именно она желает, и осознаёт ли, что будет потом? Или она думает, что всё пойдёт как в тех женских романах? Где отважную героиню обязательно берут в жёны, а чудовище оказывается любящим и заботливым мужем?..

   Осторожно, едва касаясь плеч, я притянул её ближе. Отвёл мягкие волосы и едва коснулся шеи, чувствуя как под губами пульсирует жилка.

   Девушка вздрогнула от этого прикосновения.

   Если бы мне нужна была только физическая близость... Я отстранился, глядя в пустоту над её плечом. Богини, насколько же проще с этим у большинства людей!

   - Елена, я слишком старый для вас.

   Опустив руки, я отступил назад.

   Девушка закусила задрожавшие губы, но сдержалась, не расплакалась. Глубоко вдохнув, она даже нашла силы ответить.

   - Простите, мне не следовало приходить.

   Быстро развернувшись, она выбежала из комнаты.

   А я так и стоял, глядя в светлые досочки стены. В полумраке на их фоне резко выделялась покрытая морилкой рамочка с ярким акварельным рисунком - осенний лес и дощатый мостик над узкой горной рекой.

   И неожиданно нахлынула такая тоска!..

   Но неужели я неправильно поступил?!

   У нас ведь настолько разная продолжительность жизни! Было бы у меня лет пятьдесят сомнительного семейного счастья... И, я ведь на самом деле старый. Древний! Настолько, что даже с представителями моего вида потомства уже не получится, куда уж там человеческой физиологии...

   Меня внезапно пробрало жаром и мурашками одновременно. Богини! О чём я вообще думаю??!

   О том, как было бы хорошо засыпать в обнимку с этой девушкой? О долгих вечерах, проведённых за обсуждением книг?..

   Но мне всегда нужна была только Дара!

   Тьма Изначальная! Отчего же я так легко представил другую на её месте?!

   Резко развернувшись, я прошёлся до окна, словно желая увидеть там ответ. Но там была только луна и небо, полное звёзд. Раскурив трубку я ещё долго стоял так, пытаясь ни о чём больше не думать, но не мог...

   Елена плакала в своей комнате, уткнувшись лицом в подушку. И я, сам не зная зачем, чувствовал через память крови её обиду. Даже не столько на меня, сколько на самою себя, глупую и доверчивую дурочку. Она понимала, что хороша, как хороши все в её возрасте, она чувствовала, что интересна, но этого всё равно было недостаточно. И лучше бы вовсе не было ничего, чем так - поманить сказкой, хоть чем-то необычным, и вновь вернуться, словно и не было ничего никогда.

   Где-то через час, выплакав всё, Елена забылась тяжёлым сном. А я всё смотрел, как меняют цвет небо и заходящая луна. Мыслей больше не было. Только усталость и тот, особый холод, расходились от кончиков пальцев.

   

   

21 июля

   

   Уже на рассвете в коридоре раздались шаги Мартьяна. Он тихо постучал в дверь сестры и, услышав, как та переворачивается в постели, так же негромко спросил:

   - Елена? Я сейчас пойду будить Даниила Сергеевича. Ты встаёшь?

   - Нет, - она потёрла опухшие от слёз глаза, отворачиваясь к стене.

   - Аа... Ну... - он ещё немного помялся перед дверью, видимо, ждал, не передумает ли она, но девушка снова затихла. - Ну ладно.

   Я плеснул себе воды из графина в ладонь и приложил к глазам. Стало легче, но ненадолго.

   В дверь постучали. Вовремя спохватившись, я подправил морок и открыл Мартьяну. Юноша всё ещё выглядел сонным, хотя успел умыться и был прилично одет.

   - Даниил Сергеевич, а,.. вы уже встали. С добрым утром.

   - С добрым.

   - Через полчаса коляска будет заложена. Вы будете завтракать? Что бы вы хотели с собой?

   - Пожалуй, поеду без завтрака, а в дорогу - на ваше усмотрение.

   - Тогда жду вас внизу, как будете готовы, - он не стал дожидаться, пока я соберу чемодан.

   

   Коляска, с поднятым верхом, с парой корзинок, укрытых шитыми полотенцами, уже ждала на хозяйственном дворе. Рослая гнедая кобыла с хрустом что-то дожёвывала из торбы. Мартьяна не было, кучера тоже, и я раскурил трубку, почти не чувствуя вкуса.

   - Даниил Сергеевич! - Мартьян вышел из кухни, обхватив руками высокий кувшин. - Вот, морс холодный, на дорожку. Сегодня опять жара обещается...

   Вид у него был растерянный - Елена так и не вышла из комнаты, не став ничего объяснять.

    Я помог пристроить запотевший кувшин между корзинами. - Наверное, уже пора?

   - Да, сейчас, - Мартьян заметил идущего к нам долговязого парня. - Вот и Алексей, теперь можно ехать. Ещё раз огромное спасибо вам за помощь!

   Он пожал руку на прощанье, хотел ещё что-то сказать, улыбаясь, но только махнул мне вслед:

   - Доброй дороги!

   - Спасибо!. - я скользнул взглядом по окнам - её комната выходила в сад, и понятно было, что Елену не увидеть, но я неосознанно ждал, не качнётся ли занавеска.

   Не качнулась.

   Молчаливый возница прищёлкнул вожжами и коляска набрала ход, выкатившись на пустынную пыльную дорогу, уже залитую ярким солнцем. Кричали воробьи, подавала голос скотина, но скоро мы миновали последние дома и остались только скрип рессор да глуховатый топот. Сняв очки, я прикрыл глаза и привалился к бортику.

   

   В Кракове, как и в прошлый раз, меня встречал дождь. В купе было душно и влажно. К тому же, в этот раз ехал я не один. Отставной военный попеременно курил трубку и вёл разговор о политике. То, что ни я, ни старый румын, возможно, и вовсе не понимающий по-русски, ни разу не ответили, его не смущало. Я бездумно смотрел в окно на освещённый электрическим светом перрон и вдруг отчётливо осознал, что ни физически, ни морально не могу больше находиться в духоте поезда. Подхватил чемодан и вышел.

   Я даже не знал, в городе ли ещё Габриэль. Пока выбирался из толчеи на перроне под навесом дебаркадера, дождь поутих. Но под крышей вокзала я всё равно оказался промокшим. Зонта я с собой в дорогу не брал. Вдобавок ко всему в кристалле-переводчике что-то сбойнуло и мне казалось, что я погружаюсь в кошмар. Местный говор то распадался на что-то привычное, то становился неразборчивой тарабарщиной.

   Я остановился, вспоминая, что было в телеграмме от Габриэля, и с отстранённым удивлением понял, что даже выговорить это не смогу - слишком много стоящих рядом согласных. А где искать упомянутый переулок, не имел никакого понятия.

   Выудив из чемодана карандаш и лист из записной книжки я написал адрес и уже с ним отправился искать местное подобие кэба. Возница оказался грамотным. Только почему-то счёл меня за немого, а то и глухого и долго, нудно и громко говорил, что ехать неблизко и сколько ему надо за это гро́шей.

   По крайней мере, понял я его так.

   Узкие улицы с цветниками, густыми рядами деревьев и яркими окнами за разноцветием штор - всё казалось ненастоящим, словно открытка, которую мне прислали из путешествия.

   Мы проехали по широкому мосту через реку, окаймлённую тёмной зеленью набережных. Вода была матово-чёрной, отражая сквозь лёгкий дождь огоньки фонарей. Далеко над черепицей красных и светлых крыш раскатывался гром и редкие нити молний прошивали тёмные облака.

   Наконец, запутав в лабиринте разномастных улиц и переулков, возница оставил меня перед высоким домом, взяв вместо грошей шиллинг.

   Я понятия не имел, где в итоге оказался. Пришлось обойти весь дом, чтобы убедиться, что адрес тот самый. Потом заходить в два подъезда, и только в третьем, на последнем, пятом этаже обнаружилась нужная мне квартира.

   Отдышавшись, я опустил чемодан на доски пола и утопил в стену кнопку звонка. Глухо дзынькнув, он затих и больше голоса не подавал. Спустя полминуты из-за двери ответили какой-то смесью щипящих, в которых я с трудом узнал голос Габриэля.

   - Это я.

   Дверь скрипнула, и он выглянул на лестничную площадку. Вернее, выглянула неопрятная тётка средних лет, но я уже привык к частой смене его мороков.

   Ничего не сказав и даже не вздохнув, он взял мой чемодан и занёс внутрь.

   Я стянул ботинки - как бы ни выглядела дверь снаружи, внутри было чисто. Скинул морок.

   - Проходи. Есть будешь? - казалось, что мой приезд его не удивил, или он уже настолько привык к моим выходкам, что смирился с ними.

   - Буду. Наверное, - пройдя в крохотную комнату, я сел на табурет. На столе, застланном зелёным сукном, лежали папки с бумагами, стопки денег и две зловещего вида длинных иглы.

   Вернувшись в комнату с глиняным горшком и досочкой, он сдвинул всё это к краю, положил доску и поставил горшок, из которого торчали две ложки.

   Протянув мне полотенце, Габриэль кивнул на полку с тазом и кувшином.

   - Руки мыть там. В ванной пока беспорядок.

   Я ополоснул ладони и сел обратно, вяло ковырнув густой суп. Габриэль подул на свою ложку и заметил, что я не ем.

   - Есть ещё кружка и стакан, но я не ждал гостей, в стакане кислота, в кружке... тоже не очень. Извини уж.

   - Ничего. Приятного аппетита, - съев немного, я понял, что больше не хочется. Вынул трубку из кармана, набил табаком и коснулся кончиками пальцев, поджигая его.

   В подоконник оглушительно громко застучали крупные капли добравшейся наконец до города грозы. Старые рамы задребезжали под резкими порывами ветра. Мне по прежнему казалось, что я отгорожен от реальности - не было ни желаний, ни сил. Ничего. Даже это спонтанное решение выйти из поезда, прийти сюда - словно всё только описание в книге, а я мечусь между строк недописанным словом.

   Ночь накрывала город, гудела сквозняками на чердаке, перекрикивалась хриплыми вороньими голосами.

   Габриэль тоже глядел в окно, подперев голову рукой. Потом повернулся и долго-долго смотрел на меня.

   - Что с тобой случилось? Ты стал гораздо старше.

   Я рассеянно поднял голову, глядя в отражение. В тёмном зеркале окна, осунувшийся и хмурый, замер мужчина лет за тридцать.

   Губы сами дёрнулись в кривой, печальной усмешке. Я посмотрел Габриэлю в глаза, словно в дождливо-серое, холодное и вдумчивое небо осени.

   - Вот только умнее ли?.. - я вновь поднёс трубку к губам, отворачиваясь к окну.

   

   

   

---

 1.К. Бальмонт, "Мечтательный вечер", сборник Тишина. Лирические поэмы вернуться

 2.К. Бальмонт, "Узорное окно", сборник Тишина. Лирические поэмы вернуться