Коростелёв Владимир Васильевич : другие произведения.

Сказ про Явана Говяду Глава 15. Как Яван ватагою обзавёлся

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Глава 16. Про то как Ванёк ватагаю обзавёлся
  
  
   Что ж, тронулись Ваня с Сильваном, идут себе, идут, а местность вскоре переменилась радикально: сначала степь пошла, травою не обильная, а затем и вовсе пустыня вокруг раскинулась, совсем уж гиблое место. Так-то светило адское стало печь - ну дышать прямо нечем!.. Жарища стояла немилосердная, а укрыться было и негде: один песок вокруг да камни, камни да песок... И часу не прошло, как почва до того раскалилась у них под ногами, что, кажись, по сковородке идёшь...
   - Во, брат, попали! - говорит Сильвану Яван, пот со лба утирая.
   А тот и ответить толком не может. Пробормотал лишь что-то неразборчиво и далее себе прёт. И до того рожа у лесовика страдальческой стала, что будто по углям его заставили шагать... Тяжеленько лешаку пустыня та далася. Да и Ваньке далась не легче, только он виду не подаёт - терпит. Зубы сцепил, а идёт... Дюже он был волевой.
   Протащились они вёрст десять таким макаром - совсем худо им стало: чуть ли не подрумяниваться они там начали.
   И тут вдруг леший орёт и рукою вперёд кажет:
   - Гляди, Ваня - эвона!
   Приложил Яван руку ко лбу козырьком, посмотрел, прищурясь, вперёд, а не так чтобы от них далёко взгорок некий всколдобился, как бы гряда не шибко высокая. А в ней расщелина виднелась... Неужели и в самом деле пещера?.. Побратимы туда и двинули. И до того песок оказался там раскалённым, что терпеть им более не стало мочи. Сильван первым не выдержал и бегом припустил, а за ним и Ванька, как заяц, кинулся. Лешак-то даром что громила, а такую выказал прыть, что и Явану не снилась.
   Насилу-то добежали. С разбегу в пещеру шасть - а там благодать и супротив жаровни треклятой весьма прохладно. Стали они дышать часто-часто и не сразу-то продышалися. Яваха, вестимо, их спасению обрадовался; Сильвана по плечу он вдарил, смеяться стал и жизнью принялся наслаждаться. Да и Сильван тоже осклабился, захмыкал да захрякал. Кто ж удаче не рад!
   Поуспокоились они вскоре, смотрят, а пещера куда-то вглубь ведёт; проход виден в породе горной. И всё внутри призрачно светится, как и положено в этом месте.
   И вдруг где-то в глубине пещеры такой шум да лязг взгремели, что побратимы аж вздрогнули в своём расслаблении.
   А грохот ещё тот там раздался, только: дзинь-дзинь да брязь-брязь!
   Во мгновение ока Яван на ноги вскочил и за плечо Сильвана схватил: мол, тихо!..
   Прислушался он напряжённо и говорит лешему поражённо:
   - Да там сеча никак происходит?!
   Послушал, послушал ещё - ну точно! Брань там лютая идёт и, судя по звяканью да грохоту, не менее чем дюжина воев рубятся, видать, меж собою.
   Подхватывает Ваня палицу споро - да ходу по проходу! Ну и Сильван, вестимо, за ним топает - без Явана-то он куда... Не так уж много они пробежали, а уж домчалися куда надо. Низенький потолок вверх тут попёр, и открылся перед ходоками широкий грот, в коем увидели они вот что: не десять, не двадцать, и не сто - а бился с невидимым ворогом один-единственный воин. Но зато какой! Высокий статный старик в кожаной накидке метался по пещере, словно лев в клетке. В обеих руках держал он по мечу вострому и молниеносно вертел ими в воздухе да крутил, отбиваясь от кого-то невидимого с мечом одним, но зато огненным.
   Залюбовался невольно Яван, с какой лёгкостью и изяществом старче с мечами своими управлялся. Поразительные были у него техника и сноровка. Виртуоз просто!
   Да только не шибко ему умение это помогло. Не так уж много времени прошло, как вдруг сверкнул меч огненный, будто молния, и руку левую старику отрубил.
   Да вот же диво-то - воин и с одной рукой продолжал яростно биться! Лицо у него лишь от боли скривилося. А самое удивительное - кровь из раны у него не текла. Ну не просочилося ни капельки! 'Видно, тут какое-то чародейство...' - подумал Ваня в недоумении. И в это самое время сызнова блиснул огненный меч. Только вжик! - и старикова голова отчаянная с плеч его, будто кочан, свалилася и по каменному полу покатилася. Рухнуло обезглавленное тело ниц и застыло недвижимо, а меч ужасный во мгновение ока погас и повис в воздухе, словно на гвоздике, от врага своего поверженного недалече.
   Переглянулися братовья в обалдении немалом, плечами пожали, а потом Яваха хотел было на поле боя пожаловать, но Сильван его за руку придержал. Погоди, говорит, братан, обождём малость, тут-де спешить не надо, а то не будем рады...
   Что ж, Яван не стал фордыбачиться - можно, отвечает, и подождать...
   И вот - минута какая минула, - а отрубленная голова вдруг задвигалась, по направлению к шее покатилась, аки мяч, и к ней вмиг приросла. А рука, которая первою отрублена была, прямо по воздуху к тулову поплыла и тоже на место прежнее прилепилась. Воин же убитый зашевелился, сел медленно, головою потряс, зубы от боли оскалил, да не спеша на ноги и восстал, качаясь словно пьяный. И только он выпрямился во весь рост, как меч волшебный красным пламенем как полыхнёт! Разгорелся он, как и прежде, и начал в воздухе поверчиваться. Всё быстрее и быстрее вертится, словно кто невидимый его держит да преловко им манипулирует. Старикан тогда оба свои меча с земли подхватил и пред собою их выставил, защищаясь.
   И сызнова у них там битва, значит, пошла.
   Долго они рубились, да только вновь старому витязю не подфартило. Сначала нечистая эта сила в руку его уязвила, затем в ногу, апосля в бок, ну а напоследок огненный меч в самое сердце ворогу своему вонзился и окончательно его поразил. Грянулся убиенный воин оземь, только мечи об пол загремели. И тишина...
   Побратимы на это диво во все глаза глядят, удивляются, а с места не ворохаются.
   Ан всё-то в точности повторяется! Снова оживает старый бояр, сызнова с невидимкою бьётся он яростно, опять мечом огненным поражается и на пол, будто сноп, валится. 'Что за дела?!' - не возьмёт в толк Ваня игру эту странную. Поднадоело ему это зрелище. 'А ну как я старому-то пособлю...' - он подумал. А с другой стороны и боязно, ибо уж очень меч огненный казался грозным. 'А-а! Была не была! - решился наконец Ваня. - Где наша не пропадала! Чего ж я тут - посижу, погляжу, старика не выручу и назад поворочу? Хорош я буду вояка: не богатырь, а бояка!'
   Дождался он, покуда сеча снова возобновилась, да словно сокол вперёд и ринулся. Раз-два! - и Яван на поле боя предстал. Изловчился он да как треснет по мечу огненному своей палицей!
   Ой, чё тут было! Как полыхнуло вдруг зарево огневое преярко - ну ярче самого солнца! И такой гром там взорвался, что казалось, своды пещеры рушиться начали... Сильван от страху где стоял, там и повалился да дурным голосищем завопил. Ну а Ваня от вспышки света зажмурился крепко, да так там и застыл, не в силах будучи глаза разлепить. Ждал он уж было, что мечина этот колдовской и ему башку отсечёт, и будут они тут с этим дедом воевать незнамо с кем до скончания века. А потом как-то всё поутихло. Ванюха глазик один приоткрыл и видит: мечина огненный потускнел заметно, а потом словно с гвоздика своего сорвался и в пол врезался. Да и погас.
   Старик же, узрев, что ворог его потух, кинул мечи свои оземь и на колени в изнеможении рухнул. А потом руки вверх он воздел и захохотал будто сумасшедший. Но вскоре смех его громкий рыданиями горькими сменился, и целый поток слёз по щёкам его покатился.
   Недолго порыдав, оборотил старый бояр лицо своё к Явану и, сверкая очами, возопил громогласно:
   - Слава тебе, спаситель мой доблестный! Стократ слава тебе, ярой боравый! Отныне я в долгу у тебя неоплатном. О, Боже, ниспошли парубку этому благо радости! Пусть умножатся друзей его рати, и пусть враги его повергнутся в прах О, Ра! О, Ра! О, Ра!
   Яван же на эти речи поморщился еле заметно, а потом улыбнулся и так незнакомцу ответствовал:
   - Да полно орать, батя! Уж больно сильно хвалишь - того и гляди захвалишь...
   Подходит он к старику сидящему, под мышки его берёт и на ноги ставит аккуратно, после чего вежливо к нему обращается:
   - Ну, здравствуй, мил человек! Поравита от нас и тебе!.. Меня кстати Яваном Говядой кличут, а это побратим мой, Сильван-богатырь, он же леший. Ну а тебя как звать-величать следует?
   А дед, словно медведь, Явана облапил, стиснул его в своих объятиях, затем трижды поцеловал и, всхлипнув, таки слова сказал:
   - Буривой я, сынок, Поравитель былой Расиянья, бывший царь...
   Поражённо Яван на старого богатыря уставился, а потом чуть ли не заорал даже:
   - Как?! Да неужто ты тот самый царь легендарный, о коем нам сказки в детстве сказывали?!
   Потупил взор старый воин, вздохнул тяжело да и отвечал с печалью в голосе:
   - Уж и не знаю, чего тебе там набрехали, а только я и есть тот самый Поравитель Буривой, непобедимый ярой и воитель, царь царей и мира владыка... Тьфу ты! Небось видел, какой я теперь непобедимый?
   И посмотрев на Ванюху взглядом хмурым, крякнул старый и рукою махнул.
   - А скажи-ка, человече, с кем это ты устроил здесь сечу? - пробасил тут доселе молчавший леший. - Меч витающий мы видали, а противника твоего - нет.
   Встрепенулся от слов сих древний витязь, взор горящий на меч потухший он кинул, стоявшего на пути его Ваню машинально отстранил, и на негнущихся ногах к оружию двинулся. Подойдя же к нему словно сомнамбула, на колени почтительно он встал, за ручку узорчатую взялся, из камня вытащил меч медленно и, поднеся обеими руками его к устам, поцеловал клинок в благоговении. Да вновь и разрыдался в волнении.
   Поплакал старый воин чуток, немного успокоился и произнёс умиротворённо сквозь слёзы:
   - Прощён... Прощён... Наконец-то прощён...
   Да на ноги не спеша восстаёт.
   - Ох, хлопцы, уж и не знаю, как отблагодарить вас, - сказал Буривой. - Ничего-то у меня нету. Разве что меч этот... Да уж извиняйте - не могу я вам его дать. Силою Ра неодолимою был сей меч когда-то напитан. Даже имя у него есть - звать его Круши́ром!
   - А ну, побратимы, глядите! - вскричал решительно витязь. - Давай, Крушир, руби - да души́, смотри, не губи!
   И не успел он договорить, как меч из руки его - швись! - и выскочил. Да как начал по пещере метаться, воздух рубить да колёса крутить, - аж сполохи везде пошли. А Буривой на выкрутасы своего оружия любуется, довольным стал, подбоченился, грудь выпятил гордо да знай поглядывает на Ваню хитро.
   - Хватит, пожалуй! - воскликнул он наконец, зрелищем сим насладившись. - Крушир, угомонись!
   Тот враз и затих да в воздухе повис.
   А Буривой и говорит:
   - Где ж ножны мои? Вот бы сюда их...
   И о чудо! - на боку его ножны вдруг возникли словно из ниоткуда. Были они золочёные и украшенные богато, сразу видать, что царские.
   - В ножны, Крушир! - скомандовал мечу Поравитель.
   Тот погас, к ножнам притянулся и туда юркнул. Яваха же, на то глядючи, удивляется, улыбается да головою качает.
   - Да, - говорит, - лихо! С таким оружием врагов бояться не пристало... Ну, да что мы всё о боях? Пора уже и позавтракать. Как, дядя Буривой - поснедать с нами не откажешься?
   Вестимо, что тот был согласный - а иначе-то как!
   Вот садятся они поудобнее на пол каменный, и Яван скатёрку из котомки вынает и заклинание сказывает, питья да яств всяких заказывает. А когда всё просимое появилося, тут уж Буривою удивляться черёд пришёл.
   - Ба-а! - развёл руками старый. - Твоя скатёрка, Ваня, моему Круширу будет под стать!
   Покушали они знатно. Особливо на хлебушек рубака налегал. Так на него навалился, что чуть было не подавился. А потом молоком снедь он запил, горло прочистил и говорит:
   - Не поверите видимо, а я, побратимы, аж три тыщи годов и крошечки хлеба даже не видел. Ага! Голодать, правда, не голодал, а еды не видал. Подпитывался ни с чего, так само...
   Затем чаепитие неспешное они устроили и побаловали себя малиновым чаем.
   Буривой-то из себя представительным был, важным. Голова у него бритою была, лишь чуб длинный сбоку у него свисал, да усищи по бокам рта.
   Откинулся он на локоть да свой рассказ и начал:
   - Я в бедной семье родился, не в знатной, только, по матушкиным рассказам, в небе над нашей хатой орёл в тот миг пролетал. Добрый то был знак! Вот мне детское имя - Орёл! - и дали. Энергия бурлила во мне большая да неуёмная - сызмальства я среди сверстников верховодил. Меня на княжий двор и отобрали - в дружину княжескую. Тут я себя и показал - первым был задирой да забиякой! А вскоре и воеводою стал.
   И случилася тут война большая. Соседи восточные на нас напали. Расея ведь тогда зело скукожилась, сделалась областью малой, и бывшие расияне по-другому себя называли... Сильное, в общем, войско к нам вторглось, и урон Расии нанесли враги великий: деревни многие сожгли, сады порубили, мужчин убили, а женщин и детей в полон увели. Вот тут-то мой талант военачальника и проявился сполна! Кажись, что задумки неприятеля я наперёд все угадывал... Короче, и месяца не минуло, как вся армия вражья погинула. И враз Расея наша пределы свои раздвинула! И назвался я в стране новой царём! Это в семнадцать-то годов!..
   И Буривой перст воздел к пещерным сводам, а Яван с Силваном головами покачали понимающе.
   - Ну а потом сам ад пошёл на нас в атаку! Появились нежданно-негаданно на белом свете чудища всякие кровожадные, и принялись они у нас хозяйничать. Уедать людей стали, гады!.. Были они разнообразными: то драконами летучими, то змеями ползучими, то ужасными великанами, а то зверя́ми невероятными... Опустошила эта нечисть аж целые края. И как с такими будешь воевать? Для них ведь ратник - словно для муравья тля... И появился тогда в наших краях правед один странный, Равером зовомый. Ну и меч, значит, мне протягивает. Я и сам по себе силён был, как десять львов. Дерево, к примеру, повалить мог. А тут, значит, такое подспорье... И пошёл я на чудищ войной! Один-сам по Расее-матушке хаживал и где гадов находил, там с ними и сражался. Двенадцать месяцев минуло, а всех я их порубил... И не представляете, какая на меня обрушилась слава! Целый водопад славы! Ураган! И... и не выдержала испытания трубами медными моя душа. Ещё большей славы я вдруг возжаждал. Пригрезилось мне, будто я один владыкою должон стать на земле, владыкою из владык, царём царей! Привык я к насилию видно, али может какой изъян духовный во мне выявился. Это уж Бог ведает, только порешил я мечом своим объединить все народы и правде-матке их научить твёрдо.
   Вздохнул Буривоище тяжело, взором потускнел и пробасил суровее сурового:
   - Дурачиною я был, само собою. Где ж это было видано, чтобы правое дело на насилии зиждилось! Ничего же путящего из этого никогда не получается, факт!.. Только у меня, ребяты, вроде как получилось тогда... Это я так думал в запале... И как тут не думать прикажете, когда спустя годы войны страшной и впрямь чуть ли не полмира я завоевал. Множество людей в битвах головы свои сложило. И каких людей! Цвет народа то был -богатыри, красавцы!.. Я сам лично во всех значительных битвах участвовал, и хотя Крушир мой погас и дивную силу утерял, но я им порубал несметно сколь воев славных. Не было мне противника равного!
   Наконец, победу я праздновал. Столицу новую себе отгрохал, - пышную дюже и роскошную. А себя Поравителем провозгласил грозным и приказал поклоняться мне в ножки... Тьфу ты, обормот! Вспоминать даже тошно... Короче, понесло меня... Слетел я с катушек напрочь. Крут стал до крайности, жесток да горяч. Набрал жён себе цельный курятник. С юности женский пол я обожал. Лучших из лучших девок навыбирал! А ещё гордым сделался и чванливым до невозможности... Это я сейчас о себе со стороны могу так рассуждать, а тогда мне и в голову никакая критика не приходила.
   Буривой тут остановился и замолчал, видимо прошлое вспоминая. Лицо его явно опечалилось.
   - Ох же и судьбинушка моя разнесчастная! - неожиданно он заплакал, голову ручищами обхватив и из стороны в сторону закачавшись. - И зачем ты меня так покарала?!..
   Яван с Сильваном друг на друга глянули выразительно, но никто из них прервать рыдания старого не решился. Уважение он у них большущие вызывал, ибо невероятно сильный характер чувствовался в импозантном рассказчике.
   Покручинился ещё немного Буривой, повздыхал, посморкался, а потом вытер слёзы, по щёкам их размазывая, и глухим голосом продолжал:
   - Неинтересно дальше... Жил-то я ещё долго и до старости ажно дожил, правда, не до глубокой. Семьдесят мне было годов, когда я от удара мозгового окочурился... Перед смертью своей начал я догадываться смутно, что на неверный шибануло меня путь, да уж поздно было что-то менять.
   И он чаю отпил духмяного.
   Тут Сильван не выдержал и с таким вопросом к бывшему владыке обратился:
   - А скажи-ка, человече, - пробасил он низко, - с кем ты здесь сражался? Кто Крушир твой в руках держал?
   На это царь царей руками лишь развёл да изобразил на лице недоумение.
   - Того я и сам не ведаю, - он отрезал. - Может быть с душами, мною погубленными, я рубился... Это тогда выходит, что мстили они мне за жизни своей грубое лишение. Но, думаю, что нет. Скорее всего - с самим собою я бился - с больной совести рубился призраками. Ночью спал, а днём мечами махал - ни дня не отдыхал. И так три тысячи лет... Хотя время здесь летит и быстрее.
   - Ну да ладно, - по колену ладонью он себя вдарил. - Что я всё о себе, да о себе? Как там ныне на белом свете? Стоит ли ещё Расия наша, мать? Живо ли ещё православие? Или всё погибло к чертям да извратилося в навьем дурмане? И как вы в пекле вообще оказалися? Расскажи-ка, Ваня - валяй!
   Что-что, а Яваху упрашивать было не надо. Он и так помалкивал уже достаточно. Рассказал он деду вкратце о нынешних их порядках, как говорится, что ведал, то и поведал.
   Ох и с жадным вниманием бывший царь повествованию Ваниному внимал! Спрашивал он его, переспрашивал и перебивать не стеснялся... Пронял старого Яванов рассказ. Особливо сердце у него защемило, когда прознал он о том, что имя его в Расее ещё не позабыто, что подвиги его легендарные в изничтожении чудищ адских досель чтятся и передаются от старых к малым. Аж всплакнул даже бояр старый. А более всего его порадовало, что и в нынешние времена свет миру несёт Расея-мать и людей от чертей она спасает...
   Ну, Яван и о мелочах всяких ему рассказал: о том да о сём, в том числе и о деньгах упомянул вскользь.
   - Постой-ка, постой, - полюбопытствовал Буривой. - А что это такое - деньги?
   На что Ванёк, не долго смекая, вынает из кошелька кругляк один золотой, да тому его и подаёт. Так, мол, и так, говорит, для того-то и того-то...
   Повертел в руке царь когдатошний золотую кругляшку, а там на одной стороне лучезарное было выбито солнце, а на другой человеческий лик в короне.
   - Кто это такой? - вопросил, скривившись, Буривой. - Что ещё за поганое рыло?
   А Яван ему: это-де царь наш теперешний обли́чен, Правила.
   - Правила, говоришь? - усмехнулся богатырь. - Что ж, имечко у него говорящее. Добро бы дела оказалися не лядащими, а то я царскую свою породу зна-а-ю. Власть большая, Вань, развращает...
   - Только вот что мне в ум ещё втемяшилось, - добавил он после паузы. - Энта вот самая кругляшка невеликая может со временем и живого Ра людям заменить. Ишь как блазнит, гляди! Ишь как горит-то!.. Хочешь верь, Ваня, хочешь нет - а у меня вдруг явилось прозрение... Чую я силу в золоте недобрую. Потомки наши, мабуть, всё-превсё станут делать ради этой штуковины: ей служить, ей работать и ей радоваться станут - и добывать эту хрень не устанут. А на истого Ра им будет наплевать. Ну, ходит, мол, солнце по небу день-деньской да и ладно - де́ла до него нам нету... Я, Вань, так полагаю, что черти вам деньги дали. Ага! Они! Они самые! Их тут я вижу план. Ух же и гады, а!
   И воин буйный деньгу в кулаке сжал и желваками на скулах заиграл.
   - Ну да ничё, ничё! - воскликнул он горячо. - Не век им над нами изгаляться! Придёт опять на землю Пора, и люди тогда сделают вот так! Хэ!
   Размахнулся он резко да и зашвырнул монету в глубину пещеры. Аж только звякнуло там где-то.
   - Вот что, Яван Говяда, - голосом решительным Буривой тут сказал, - хошь ты там, или не хошь, - а я с тобою иду далее! И никаких у меня возражений! Никаких!.. Дело решённое.
   А Яван такому предложению не то что был не против, а очень даже обрадовался. С самим героем легендарным путь-дорогу коротать - каково?! Кому расскажи, так ведь не поверит никто.
   - Ладно, дядя Буривой, - улыбнулся он весело. - Ступай с нами - я на то согласный. Знаю, что не убоишься ты пути опасного.
   И порешили они по холодку вперёд тронуться. Сильван утверждал, что он и впотьмах видит прекрасно да и направление нужное он внутренним каким-то чутьём угадывал, так что с дороги сбиться не мог.
   Выходит, что уже разок побратим Ване помог.
   Часика через три и вышли. Ни зги, само собою, было не приметить. И тишина стояла прямо зловещая. Сильван сразу же вперёд подался, неслышно ногами ступая и товарищей то и дело окликая. Идут, значит, переговариваются; Яван с Буривоем то в колдобины впотьмах проваливаются, то об каменья спотыкаются, апосля чего вскрикивают, бурчат да чертыхаются.
   Топали долго - всю ночь. А под утро леший опять какую-то пещеру впереди углядел. Они туда и завернули, как рассвело. Заходят внутрь без промедления, а там в точности такая же пещера, как и прежняя. Яван сразу же пошёл по проходу и вскорости обнаружил там новый грот, и друзей до себя зовёт. Те неспешно туда дотопали и - ёж же в дышло! - каменный человек посередь грота стоит, на постаменте из валуна высится! Небольшой такой, росту невысокого - а вроде как живой.
   Ну, живой, не живой - какие тут в пекле живые! - но и не труп, это уж ясно. Глазки у этой статуи туда да сюда сновали, а всё остальное было как камень.
   Узрели глаза карие Явана с компанией, и такая в них полыхнула мольба, что и не передать!
   Вот же, думает Яван, статуя сия и странная. Обошёл он её вокруг, оглядел с любопытством, даже пощупал и по ней постучал. Хм - камень вроде как камень... Одежда же окаменевшая на истукане не бедною была, а пёстрою и богатою. Ещё пуще Ванюха подивился и ухо к груди приложил. Не - сердце не билось. Он тогда ухо к устам - и дыхание не вилось. Одна лишь в глазах сквозила жизнь.
   Да только у Сильвана слух был не чета Ванькиному! Подвалил он к этому диву, Ванька́ от статуи отстранил, ушище своё лопушистое к устам приложил да и говорит басищем:
   - Яван, а Яван! Сей истукан никак помощи у нас просит? Помогите, вопит, люди добрые!
   А как спасать-то? Раздолбать статую что ли? Да вроде не пойдёт...
   Яван и нашёлся. Палицу к лицу страдальца поднёс да и тюкнул слегка ему по носу. А из статуи искры как вдруг шарахнут - прямо снопом! И о чудо - лицо-то ожило! Сморщилось оно, задвигалось, а потом человек каменный как вдруг чихнёт!
   И поехало-пошло... Неподвижность его статическая вдруг пропала, и зашевелился незнакомец этак плавненько, плечами пожал, в талии поизгибался - прыг с валуна на пол и давай туда-сюда гулять. Потом он на месте стал, присел-встал, маятником покачался, упал и отжался, вскочил и... расхохотался.
   Да как пустится в пляс! И такие кренделя выписывать начал ногами, что никакой другой плясоводец и рядом с ним не стоял... Но видимо чудаку и этого мало показалось. Он прямо цирк там устроил натуральный: такую акробатику завернул, такие колёса да сальто-мортале отчебучил, что ну и ну!
   В глазах у наших ратников от этой прыти всё замелькало. А сей пострел ещё и по потолку пару раз пробежался.
   Ну а ко всему вдобавок освобождённый ещё и петь принялся - песенку какую-то дурацкую звонким голоском он загорланил:
  
   Ой, бой, пере-бой!
   Оказался я живой!
   Чих-пых, пере-пых!
   Я живее всех живых!
  
   Трынди-вынди тру ля ля!
   Могу делать фортеля!
   Всякия прикольныя,
   Потому что - вольный я!
   И-э-э-эх!!!
  
   И совершив какой-то совсем уж невероятный кульбит, незнакомец наконец перед троицей нашей остановился. Поклонился он всем по очереди до самой земли, а потом рожу предовольную скроил, растянул рот в улыбке широченной, и глазёнки свои узенькие вообще щёлочками сделал.
   Одет он оказался в цветастый халат и в красные шаровары, а обут был в туфли парчовые, кверху загнутые, а круглую, лысую и безбородую его голову прикрывала шапочка небольшая, расшитая роскошно.
   - Спасибо, ой спасибо вам, люди добрые! - возопил он что было мочи. - Спасли вы меня от плена мучительного, для меня поучительного. Два тысячелетия в камень хладный заключен я был - и уж свет белый тут позабыл. А в это время вдруг вы и появилися, избавители мои дорогие!
   А сам на месте не стоит, всё приплясывает да подскакивает, словно шило у него было в заднице.
   - Да угомонись же ты, наконец, юла! - крикнул ему нетерпеливо бывший царь.
   Тот же отвечает ему так:
   - Я и рад бы, брат, да вишь не в силах! Столько энергии непотраченной за годы простоя во мне скопилося, что я тридцать три раза вокруг Земли обежать смогу - и то, наверное, не убавится силушек моих могутных.
   Буривой на это рукою лишь махнул раздражённо, Сильвану-флегматику было всё равно, а Яван знай себе улыбался да в разговор пока не мешался. Ходоки-то за ночь походную приустали, отдых принять они чаяли да кой-чего желали пошамать.
   Хэ, делов-то! Ванюха стелит быстро скатёрку, о запросах товарищей вопрошает и чего кому надо заказывает. Вот вся троица вокруг скатерти рассаживается, и Ваня чудика этого к столу приглашает. А тот подскочил туда стремглаво, баранку с тарелки хвать да и продолжал там свои выкрутасы.
   Так, скача, вертясь да около бегая, о себе им и поведал. Оказалось, что он самым ленивым человеком был на свете, за что и удосужился за грех этот камнем поделаться.
   Подивилася наша троица его поведению неуёмному, переглянулись они недоумённо, плечами пожали, а потом Буривой непоседу узкоглазого и вопрошает:
   - Эй, а как звать-то тебя, непутёвая душа?
   - А-а! - замахал тот руками. - Как меня в прошлой жизни звали, я и вам не скажу, и сам помнить не желаю. А я по-другому ныне жить собираюсь: лениться перестану, всё своими руками делать стану и вам удружу. Репутацией я теперь дорожу и, не сочтите это пустым форсом, а только зовите меня... Делибо́рзом!
   Ну, Делиборз и Делиборз - нашим-то что. Да хоть горшок! Имя ведь звучное, неплохое, обязывающее ко многому: борзо дела делать ещё надо ведь сподобиться..
   А их новый знакомец, как прознал, куда они направляются, так загорелся весь и обрадовался. Начал он Явана упрашивать, чтобы тот его с собою взял, да так горячо и неотвязно, что тому некуда было деваться.
   - Ну, возьми меня, богатырь с Расиянья! - Делиборз орал, руки ломая. - Я тебе пригожуся. Уй, как я с тобою идти-то хочу! Возьми, прошу!
   Что ж, ладно. Яван ему рад. Мужичонка ведь шустрый, хваткий, проворный; не помешает такой, это точно, а там, глядишь, и на что-нибудь путное сгодится. В его деле любой может пригодиться.
   Как услышал Делиборз, что его берут, так на радостях такой пируэт в воздухе завернул, каких Яваха и его друзья отродясь не видали.
   А затем к Явану он подскакивает, обнимает его, и отстранивши богатыря от себя да оглядев его скорым глазом, вдруг заявляет:
   - В знак моего почтения, Яван Говяда, я тебя приведу в порядок, а то ты на пугало похож огородное, а не на героя!
   Рассмеялся Яваха такому сравнению, головою покачал и с Делиборзом согласился. А тот приостановился на миг, руками в воздухе поводил, пальцами щёлкнул и - вот те на! - ножницы в них оказалися.
   - Да ты никак чародей, паря?! - воскликнул Буривой, глаза вылупляя.
   А тот в ответ:
   - Нет! Я это мыслью сотворяю. Очень уж я окультурить Ваню желаю!
   И не успел Ванюха поудобнее усесться, как цирюльник новоявленный ножницами острейшими - вжик-вжик-вжик! - да и постриг ему волосы по самые плечи. А после того и за бороду косматую принялся: мгновенно её укоротил и оставил на щеках саму малость, как парню молодому и пристало.
   Причесал брадобрей парня и говорит предовольно:
   - Тебе, Яван Говяда, бородищу козлиную носить пока рано! Успеешь ещё состариться! И считай, что забота о цирюльнике у тебя отпала - я её беру на себя.
   Да из кармана зеркальце кругленькое вынает.
   Глянулся в него Яванушка - ух ты! - да он же красавец ноне писаный! Не пацан уже, как прежде, не юноша, а такой молодой мужчина. Лет двадцати где-то с хвостиком на вид.
   Делиборз же той порою к Сильвану да Буривою со своими услугами набиваться принялся, но те и слышать не желали ни о какой подстрижке.
   - Да ты чё, зараза, - освирепел бывший царь, - чуб с усами у меня хочешь обкорнать?! Не дам!!!
   И даже стал руками атрибуты воинственности прикрывать, за них испугавшись.
   Покрутился, покрутился шустрый парикмахер вокруг грозного старика, да от него и отстал. К лешему затем подскакивает с горящими глазами - чик молниеносно ножнями! - и клочище здоровенный с его шерсти срезал. 'Давай, - орёт возбуждённо, - Сильван, я и тебя окультурю! Мне это раз плюнуть!'
   Тот аж на ноги подпрыгнул да как рявкнет густым голосищем:
   - Уйди, шельма, уйди! Не положено мне стричься - мне так са́мо надо ходить, лохматым!.. Да уйми ты его, Яван!
   А Ванька от смеха чуть даже по полу не катается.
   Делиборз тогда остановился и тоже засмеялся заливисто. И Буривой к унынию был не пригож: захохотал и он мощным басом, пальцем на лешака указывая. А напоследок и тот не удержался - не засмеялся, но заухмылялся, головою покачивая, да громадными ладонями шерсть свою оглаживая.
   Попили они ещё чайку, посидели да и спатушки вскоре захотели.
   Акромя новенького, конечно. У того-то сна ни в одном глазу, спать-почивать он и не думал - а зато плясал и упражнялся, от перекопленной силушки разряжался. И песенки какие-то стал вдобавок горланить: про то, что видел, про то и пел...
   Уж очень рад был избавлению своему каменный человек. Избёг ведь он лени пленения!
   И покуда Яван сотоварищи сладким сном в пещере прохладной почивали, Делиборзишка всю округу обежал по кругу, внимания даже не обращая на пекельную жару. Ну а те отдохнули себе вдосталь, поспали, просыпаются вечером ото сна - а провор уже тут как тут нарисовался. Чуток поспокойнее стал, не такой дёрганный. Видать притомился немного али пообвык чуток.
   Вышли они из пещеры в самый что ни есть холодок. А темно уже было, как в погребе. Вновь Сильванище в вожди им нанялся, а все прочие за ним попёрли. Так и пошли, в ямки проваливаясь, друг на дружку натыкаясь, охая, бурча да слегка матюкаясь.
   И всю-то ночь длинную Яван Говяда и его команда в беспроглядной темени брели. Тут и при ясном свете не каждый идти бы решился - того и гляди шею, свернёшь! Ну, да назад-то не повернёшь...
   - Сильван, а Сильван, - обратился Ваня к побратиму громадному, - скажи, а как ты видишь в этакой несусвети? Нешто у тебя глаза особенные, не такие как у всех?
   Хмыкнул удивлённо угрюмый великан и ответил брательнику так:
   - Да глаза-то, как и глаза... Конечное дело, твоих они позорчее будут, Яван, но я ими тоже ни зги не улавливаю.
   - А чем же ты тогда зришь? - весьма Ваня удивился и аж остановился.
   - Хм. А у меня ещё один глаз имеется, внутренний. Я им всю округу наблюдаю. Одно лишь неладно - зрение сиё в чёрно-белых тонах дадено. Ну да это ведь ерунда, правда?
   Дело же под утро происходило как раз. И вскорости Сильван новую пещеру впереди увидал. Туда всей ватагой они и направились. И, надо заметить, вовремя, а то светило на небе уже зажглось, багровым светом всё осветило, и жаром от него пахнуло нехило. А нашим пешеходам париться охоты и нету чего-то...
   Ну, они тогда - к пещере той. Вваливаются в теснину, а там прохлада просто восхитительная - оптимальный этакий микроклимат. Перевели они дух первым делом, продышалися слегка на холодке, а потом смотрят - опять некий проход куда-то ведёт, в самую пещерную глыбь. Любопытно...
   После отдыха недлинного туда и двинули. 'Интересно, чего ещё судьба нам подкинула? - думает Яван. - Того и гляди ещё одного горемыку вызволять придётся... И чего только в этом пекле испытать не доведётся!'
   Немного этак они прошли и чуют - да-а! - отчего-то вдруг похолодало. И чем дальше они в пещеру ту пробиралися, тем становилось прохладнее. А вскоре такою стужею лютою их обдало, что о жаре адовой, испытанной недавно, и памяти у них не осталося. Дубак там настал натуральный!
   А тут как раз и грот пред ними открывается, любопытное зрелище собою представляя. Все стены были там обледенелые, с потолка сосулищи свисали толщиной с дерево, и везде иней мерцал да блестел. А мороз!.. Градусов в тридцать, если не в сорок! Как словно на Северном полюсе!
   Но самое интересное посредине пещеры вошедшие углядели. Там какой-то мужик из ледяной глыбы торчал наполовину, ибо до пояса он в лёд был вмёрзший. А самое странное, что торчал он не просто так, не для украшения обездвиженного, - а был живым. И он, гад, морозом там дышал страшным. Ага! Наберёт в грудь воздуху до отказа, губищи оттопырит - да как жахнет жутким хладом!
   И после каждого такого дыхания его самого аж в дрожь кидало.
   Поглядели наши ходоки на морозилу этого малость да и подзастыли в стуже той превесьма. Одёжи-то зимней у них не было припасено да и поотвыкли они в адском климате от хлада. Застудилися ребята страсть прямо как - аж до самых косточек их пробрало.
   А в это время страдалец сей необычный голову в сторону пришельцев возьми и поверни. И так-то он почему-то озлился, что буркалы с орбит у него чуть не вылезли. Зашипел морозяка зловеще, воздуху в грудь набрал, да ка-а-к хыкнет на Яваху и прочих! Те аж скундёбились, а у Ваньки от жуткого мороза ноги к полу примёрзли. Дёрнул он ноженьки свои - что, думает, за чёрт? Я, мол, Яван Говяда - и меня студить-то не надо!
   Пуще прежнего дёрнул он ноги из ледяного капкана и выдрал их со всем льдом намёрзшим. Хорошо ещё, что кожа у Ванька́ крепкая оказалася - оборонила его небесная броня. Зато товарищам его пришлось несладко. У Сильвана даже шерсть дыбом поднялась, как словно иголки у ёжика, а остальные в один момент заиндевели аж до невозможности. Так ледяными столбами там и приторчали.
   Дело дрянь, смекает тут Ваня - ещё чуть-чуть, и всем тут каюк! А холодюка этот и не думает униматься, пуще прежнего морозильную свою установку раскочегаривает: так пыхтит, паразит, что у Ванюхи ухи едва в трубочку не закатилися.
   Ну и гадом ледяк сей оказался - а они его ещё вызволять собиралися!
   - А ну кончай пургу гнать! - не своим голосом заорал Ваня. - Закрой пасть, мразь!
   Да подскочивши живо к мужичонке, хвать с плеча торбу да в дыхало ему - торк!
   Моментально и прекратил нагнетание мороза.
   Осерчал дюже Ваня. Пальцы на руке скрутил он пружинно да как хлыснет морозилу по лбу щелчком фирменным! Тот аж из оков своих ледяных выломался и на сажень вверх сиганул.
   А как приземлился, так торбу изо рта вырвал да и заорал голосом противным:
   - Ой-ёй-ёй! Не бей меня больше! Обознался я - людей не признал! За чертей вас принял сгоряча - тьфу ты! - с перезябу! А вы - земляки!!! Освободители мои дорогие!!!
   И к Явану лобызаться полез, но лишь до него дотронулся, как оказалось, что он - ледяней ледяного; так что оттолкнул его от себя Ванёк, не выдержал мразу.
   А вокруг теплеть вдруг стало, и с потолка аж закапало. Ну, словно кто невидимый отопление включил тама! Вмиг и ручеёчки весенние со стен побежали, и лужицы немалые на полу образовалися. Пооттаяли враз и друганы Явановы: стоят, дрожат, зубами стучат и уши себе оттирают...
   Весна, в общем, наступила в гроте том колдовском, конец ледниковому периоду пришёл.
   Яван тогда обратно всю кодлу повёл, ко входу. И освобождённый с ними пошёл - а то! Ну а как туда они дотопали, так уселися тотчас на пол, и Яван скатёрку свою разостлал да заказал чаёв разных духмяных. Дюже кстати пришёлся чаёк, да с медком ещё липовым, ибо после озноба пережитого стало у них в носу хлипко.
   Целое ведро чаю горячительного холопыхала озябший употребил и нагрелся чуток, хотя и ненадолго. А потом облокотился он на локоть и спасителей своих строгим взглядом обвёл. Был он с виду не стар ещё, хотя и не молод, сам представительный такой, надменный, сурьёзный, одетый в какой-то балахон, и с головою, тряпкою пёстрой обмотанной. Харя же у него была мордастая, с бородёнкою полуседою и с усами, а глаза большие и на выкате слегка.
   - Ну, мил-человек, поведай-ка нам, - обратился к нему Яван, - как ты здесь оказался и чего с тобой сталося?
   Помолчал тот недолго, сделал некую паузу и вот чего о себе рассказал:
   - Грешник я страшный, ребята! Был я на белом свете владыкой народа и падишахом сиятельным и солнечную нашу веру на лунную сдуру поменял. За то, видать, и покарали меня лютым хладом...
   - А как звать-то тебя, лунолюбец?
   - Давгуром.
   - И как ты додумался, Давгур, что луна солнца главнее?
   - А я и не додумывался... Мне сам бог просто в грёзах явился и нужные знания мне в башку вложил...
   А Буривой о ту пору не сдержал своего норова, хохотнул он зло, а потом что думал, то и выложил:
   - Х-хэ! Тебя же, как дурня, черти охмурили и в пекло твою душу заманили! Лажу тебе подсунули, а ты и рад был стараться - людишек кинулся просвещать! Х-ха! Ну ты и баран!.. Возьми в толк, падишах лядов: бог никому не является и собою не представляется. Не может он от вселенной отсоединиться, и такому олуху, как ты, явиться. Он всегда и вовне, и внутри, и везде, и всюду. А ты?! Навешал лапши на уши люду. Владыка наро-о-ода! Хе! Хренов ты лжепророк!
   Не надо было старому забияке такое брякать, ох не надо было!
   Сначала-то тишина там повисла гробовая. А холодуй вытаращился на бояра, словно рак, а потом вдруг как жахнет стужей лютой на охальника!
   У того аж чуприна дыбом встопорщилась, и иней с головы до самых ног его запорошил. И ежели бы не Яван, то древний витязь наверняка в глыбу ледяную превратился бы. Да только Ванюха торбу свою схватил и во мгновение ока рот у Давгура законопатил.
   Ну, тут уж не до дебатов стало! Оттаявший рубака полез было с падишахом в драку и намеревался своим Круширом пыхалу этого порешить, да только Яван ему того не дал и меч у него отобрал. После чего пришлось Коровьему сыну дипломатию там разводить и обоих строптивцев утихомиривать.
   Подействовало - а то! Ване да не удастся! Бывший царь тот вообще отходчив был по натуре, зла в душе не держал, а этот холодуй-ледяка... Хм, кто его там знает... Человек ведь восточный, скрытный, и чего там внутри у него творилось, даже леший не ведал. Чужая душа - потёмки. Уже то было добре, что присмирел он чуток.
   Приналегли они тогда на чаёк и малёхи после свары расслабились.
   А Ванюха зевнул пресладко и предложил ходокам куда-нибудь укладываться, поскольку топать им далече, и бог весть какие ждут их встречи. Долго не думая, подложил он под голову свою сумку, у самой стены на земле растянулся, пожелал прочим спокойной ночи, да и заснул себе богатырским сном.
   А проснулся Яван оттого, что его Сильван за плечо тронул. Пора, мол, брат, поспешать, сказал лешак, а то светило подземное меркнуть стало - адская ночь почти уж настала. Потянулся Яваха всласть, глядь - а вокруг все готовы, только Делиборза не видать нигде, да новый их знакомец куда-то делся.
   - А Делиборз-то где? - Ванюха спрашивает.
   - Да здеся он, недалече, - отвечает ему леший. - Вокруг пещеры шарится, всё никак не угомонится. Весь день, понимаешь, его невесть где носило.
   - А этот, как его... Давгур где же?
   - Тоже тут, возле входа расселся. Всё время на солнцепёке жарился - и как, не пойму, не упарился!
   И в самом деле, едва Ванюха наружу выглянул, как сразу холодуя там узрел. Тот на горячем сидел песочке, у скалы гранитной на корточках, весь багровый в свете ярилы угасавшего. Видать, косточки свои перемёрзшие прогревал.
   - Я иду с вами! - сказал он упрямо и на ноги поднялся. - Разреши, Яван - я тебе пригожуся!
   Ну что ж, Яван-то - за, но товарищей для порядка опрашивает, особливо Буривоя: как они, мол, чё?.. Не отказал Давгуру никто, даже Буривой, и таким образом ихнего полку прибыло и на одного бойца более стало - пять голов уже числилось в ватаге. Немало!
   Искренне поблагодарил морозила своих избавителей за то, что в просьбе ему не отказали, и вместе со всеми в путь он отправился. И пошли ватажники куда глаза глядят по пустыне той окаянной. И топали там долго, часов семь кряду, да опять впотьмах. Ну а под утро самое стало вдруг помаленьку светать.
   - Эй, ватага! - взгремел вдруг Сильван мощным басом. - Видите там впереди туман в низине клубится? Чую я - лес там раскинулся, а в нём не жарко, тихо и плещется в ложбинах водица.
   - А тебе то не мнится? - вопросил Буривой недоверчиво. - Откуда среди пустыни адской оазис мог взяться?
   - У кого, у кого, а у меня без обмана, - пророкотал великан. - Там ладно из-за тумана. Полог свой он над лесом раскинул, вот зной раскалённый туда и не проник... Ну, что, пошли что ли, али здесь будем никнуть?
   Как не пойти!.. Совсем немного они протопали, - а уж вот он, туман-туманище плотный, куполом своим долину укрывший и мир растительный от жары сохранивший.
   - Опасаться ничего не надо, - объявил лешак. - Не чую я здесь особого зла...
   И первым шагнул в то марево. Остальные же за ним вошли и сразу остановились, увиденному удивившись.
   Там ведь лес оказался красивый!
   Деревья вокруг были необычные, не высокие и не низкие, а листва на них до того узорчатая оказалась да резная, что и не передать - видеть их было надо. Ветки же на дерева́х сплошь увиты были лианами, да увешаны оказались плодами. А цветов-то везде! И пахучие какие! Ну, прямо парадиз посреди пустыни!..
   Протянул Сильван ввысь свою десницу, плод наливчатый с ветки сорвал, обнюхал его - да в рот. И аж зачавкал от удовольствия, проступившего на роже.
   - Ох и смачный! - похвалил он плод, но тут же предупредил товарищей: А вам есть здесь нельзя! Это мне на пользу - я любому лесу хозяин, а вам - враз кирдык! Не продрищетесь...
   Пошли они далее не спеша, тутошним климатом наслаждаясь. И впрямь - совсем здесь было не жарко, а лишь теплым-тепло, и ярила сквозь туман голубой диском золотым едва просвечивал. А на ветках пичуги попархивали, всякие рулады выводя да трели рассыпая. В зарослях же пышных и зверушки некие попадалися, похожие на игрушек одушевлённых, кои фырчали на людей потешно и забавно на них цокали.
   И в это время из-за дерева толстого - шам! - какая-то образина вперёд прянула! С виду он был как человек, только страшенный, обросший диким волосом и весь всклокоченный. Притом совершенно голый, да такой худой, что на нём рёбра пересчитать было можно - ну кожа да кости! А самое смешное - у чудика ротище был огромный. Два кулака туда влезли бы легко, и ещё место кой-какое в нём бы осталось.
   - Жрать хочу! Жра-а-ть! - рявкнул лихоманец злобно и грубо, безумными очами на пришельцев сверкнув. Вертанулся он, словно обезьяна, и плод с дерева молниеносным движением - хвать!
   Только ага! Плод-то ему не дался, куда-то он враз подевался, а когда сей урод руку убрал, опять на прежнем месте появился, словно в прятки играя с этим типом. Как завопил тут несчастный не своим голосом, как запричитал он горестно, рыдая и клочья волос с башки выдирая.
   А потом перед пришельцами на колени он рухнул и руки заскорузлые к ним протянул.
   - Ой, люди добрые, человеколюбцы! - завопил он гнусаво, слюни пуская, - Пожалейте меня, несчастного! Дайте мне хоть какусенькую корчушечку хлебушка! Я пятьсот лет не ел, маковой росинки во рту не держал даже! О-у-у-у!
   А у Буривоя как раз краюха хлебца в кармане была с прошлого их поснедания. Он её оттуда вынул да горемыке кинул. А тот - это ж надо! - на лету хлеба кус как схватит, да не руками, а пастью! Только коуть - и краюхи как не бывало! Проглотил её оглоед не жевавши.
   Ну а совершив глотательный акт, принялся незнакомец скакать да плясать, по пузу себя кулаками барабаня и во всё горло горланя:
  
   Свободен,
   Свободен,
   Свободен, наконец!
   Опять я,
   опять я,
   опять я молодец!
   И мукам,
   и мукам,
   пришёл моим конец!
   Опа-ля-ля!
   Опа-ля-ля!
   Опя-ля-ля! Опа-ля!
   В глотке у меня дыра!
  
   Добрым людям,
   добрым людям,
   Мне помочь пришла пора!
  
   Наша гоп-компания от смеха так и грянула, поскольку перемена с озабоченным голяком случилась знатная, и зрелище то было занятное. Посмеялися они от души, всласть. Даже Сильван, на что уж был недотёпой, а и то смеха унять не мог. Затрясся он весь и басищем своим закрякал: хыр-хыр-хыр-хыр! А мех на нём аж ходуном заходил.
   В общем, позабавились они здорово.
   Яван тогда команду громкую подал и объявил всем привал, устроив отдых ножкам многохожалым. А незнакомец тем временем попереобнимался да поперецеловался со всеми, кроме Давгура леденящего, коего, облапив сгоряча, он принуждён был тут же оставить.
   Тут, конечно, расспросы всякие начались - куда же без них! Ваня в двух словах ситуацию дикарю обрисовал: так, мол, и так - мы де будем такие-то, а вот ты кто таков и чего голодом себя тут моришь?
   Поскрёб незнакомец шевелюру свою нечёсаную, достававшую ему до пяток, да и заявляет в стихах:
  
   Я - самый жадный из людей!
   На свете не было жадней!
   Я страшный жмот, я низко пал,
   И потому сюда попал!
  
   - Гляди-ка - поэт! - стало Буривою весело. - Правильно говорят: сытое брюхо к ученью глухо. Я вот пожрал - и и ни одного стиха не знаю. А ты поголодал - и вон какой перл выдал! Х-ха!
   Да только ротастому стало вдруг не до смеха; он лишь усмехнулся криво, а затем низко голову опустил, словно грех свой в душе переживая.
   - Нету мне оправдания, - сказал он печально. - Это сколько же людей я нищими оставил ради своей жадности! И сколько из-за меня с голоду поумирало!
   Яван же прокашлялся да и говорит бывшему жадюге:
   - Послушай, друг, чего я скажу... Думаю, что если мы тут появились и пост нарушить тебе пособили, то такая оказия не случайна. Как полагаешь? Не случайна ведь, правда?
   Как услыхал горемыка сии слова, так голову он приподнял, и в его потухших очах огонёчки позажигались. Растянул он ротище свой в презабавной улыбке, и понурый его вид зримо преобразился.
   - Ё-моё, братцы - конечно же встреча наша не случайна! - воскликнул он громко и радостно. - Чую я - искупил я преступления свои великие, ей-ей искупил-то!
   И принялся освобождённый жадина Явана упрашивать, чтобы тот с собою его взял, объясняя, что у него, мол, аппетит на борьбу со злом дюже разыгрался.
   - И вот ещё что, - добавил твёрдо он, - зовите меня... Ужо́ром! Ранее-то у меня другое имечко имелось, красивое да гордое - ну да тот человек не существует более. Я так полагаю, что доброе имя заслужить ещё надо, поэтому Ужор я - и всё тут! В самую точку!
   Ну что же, Яваха человек был не упрямый - согласился он и этого бедолагу в свою ватагу принять. А в это время Сильван Явана за плечо взял и на ухо ему зашептал, да так не тихо, что и остальным было слышно:
   - Вань, а Вань, чую я, недалече ещё имеется некий адник. Тута, за деревами... Странный он, ага! Тама озёрце имеется, так он в ём плавает, ныряет и пастью воду хватает. Видать того... тронулся малость.
   - А-а-а! - махнул Ужор рукою. - Так это же Упо́й, знакомец мой! Порядочная скотина, между прочим - меня стоит... Ух и достал меня он за те триста лет, как он здесь воздух портит! Ну и гад! Так бы и удавил эту падаль, да нельзя - какая-то сила нас друг от дружки отталкивает.
   У Явана, конечное дело, желание возникло на того гада посмотреть. Пошли они вперёд между деревьями роскошными, и минуток через пять показался впереди водоём с чистою водою, в котором совместно с рыбой голый мужик быстро плавал и нырял в глубину будто выдра. Пригляделся получше Яваха - вот тебе, думает, раз! - а человечище этот не просто ведь плавал, а ртом воду хватал. Только вишь ты, какая незадача, едва он ротище свой раскрываел, как у его лица водица и расступалася, а в рот - ну ни капельки не попадало. А как пасть свою он захлопывал, так вода опять вокруг сходилася плотно.
   Понаблюдали наши за пловцом незадачливым с минуту какую, поудивлялись мытарству сему странному, а потом Ужор и окликает его с бережка:
   - Эй ты, водоглот хренов, а ну-ка плыви сюда скорее! Не видишь что ли, гусь ты лапчатый, что гостюшки дорогие ко мне пожаловали? Давай плыви буром, а то нам недосуг! Отсель мы уходим, подвиги совершать идём!
   И повернувшись к своим новым товарищам, добавил с неприятием:
   - Не поверите - лет с десяток я с этим охламоном не разговаривал, а теперь вот пару слов сказал, и аж противно стало. Тьфу ты!
   Ну а водоглот дважды упрашивать себя не заставил. Гребанул он ручищами шустро - и он уже тут. На берег вылазит, точно тюлень, выпрямляется не слишком шибко и, оказывается, что доселе страннее мужика Яван не видывал. Ага! Был он собою гладок, немал, упитан, голова круглая у него была, как шар, и гладко обритая, а по всему телу его дебёлому сплошь наколки были наколоты: всё кресты с загибонами, спирали, да зигзаги ломаные... А в ухе серьга болталася в виде солнца златопёрого, и вдобавок в носу ещё висело кольцо.
   Ну и странный мордоворот!
   Никто толком и опомниться не успел, как новенький перед компанией - бух на колени! - руки к сердцу прижал, закатил кверху глаза и, как водится, завопил благим матом:
   - Поравита вам, земляки! Благоденствуйте, добрые человеки! Помилосердствуйте, пособите, не киньте в беде грешника великого! Смилуйтесь, братья! Именем Ра!
   - За что попал ты сюда? - Буривой его вопрошает.
   - За то, наверное, что я мужик скверный - я первый, кто познал силу хмеля. Изобрёл питиё я хмельное, а это дело не богоугодное.
   - А чего ты от нас желаешь? - спрашивает его Ваня.
   - О-о! Прошу я у вас, собратья, для меня самое драгоценное, что только есть на свете. Ни злата я не хочу, ни серебра, ни каменьев, а желаю всего лишь... глоточек водицы испить!
   И к озеру оборотившись, всё так же на карачках находясь, замахал он ручищами, словно от видения отбиваясь, расплевался на него и заорал:
   - Чур меня, чур! Пропади ты пропадом, морок чёртов! Не озеро это вовсе, не вода, а видимость обманная, для му́ки данная! Сгинь, сгинь с глаз моих, проклятое!
   Все на озеро в недоумении глянули, а Сильван недовольно крякнул и, к воде подойдя, над ней наклонился. Зачерпнул он лапищами своими водицы - с полведра, никак не менее - да всю её и выхлебал в один потяг.
   Потом ещё разок он крякнул, губы вытер да и говорит:
   - Вода как вода... Я, правда, и лучше пивал, но и эту хаять не буду. А вот вам пить её не рекомендую, она для вас заразная - пообгадитесь враз!
   Ну а Яван тут, недолго соображая, котомку свою на песочек кидает, скатёрку-самобранку из неё вынимает, да к окружающим и обращается:
   - А не худо ли нам будет пошамать? А, братва!..
   Никто, тупому понятно, был не против. Все - за! Акромя тутошних аборигенов. Те не понимали ни бельмеса и в полном находилися недоумении. А зато как узрели они, на какие чудеса скатёрка оказалась способна, то ещё более опупели. Даже они переглянулись, позабыв про свою вражду.
   Ну, Ванёк этак спокойненько у них интересуется: не желаете ли, мол, чего-нибудь попить, обалдуи вы этакие, али там откушать?..
   И едва он успел предложение своё доформулировать, как Упой уже не своим голосом завопил:
   - Воды мне хоцца - воды! Бочку вёдер на триста!!!
   А Ужор глазёнки потупил этак скромненько, пальчиком в ладошке застенчиво поковырялся, да, словно извиняясь, и заявляет:
   - Ну а я бы, если есть такая возможность, попросил бы для себя... хм... невеликенького такусенького поросёночка... э-э-э... пудиков в пятнадцать, а то апосля голодухи много кушать-то нельзя - животиком потом будешь маяться. Кхе-кхе!
   И он слека прокашлялся.
   Усмехнулся Яван и требуемое аборигенами просит у скатёрушки вежливо.
   Заказ и появляется скорее скорого: преогромная бочка, до краёв водою наполненная, и великанский кабанище жареный, на огромном подносе лежащий. Упой же, едва воду узрел, захохотал вдруг как бешеный, и глаза у него величиною с плошки сделались. Подскочил он к бочище барсом, губами к краю припал, да глоточек ведёрка в три с неё и отпил. А потом и того похлеще учудил: головою в ёмкость - нырь! Только у-у-ть, у-у-ть - пошёл содержимое хлебать. А самого-то уже и не видать - только ноги из бочки торчат...
   И глазом наблюдатели моргнуть не успели, как бочоночек был пустенький - ну всё до капли водохлёб вылакал! Затем перевернулся он внутри ёмкости с головы на ноги, башку наружу торкнул, и такой-то стал на харю довольный, что все зрители, оценив его в питейном деле способность явную, в ладоши захлопали и засмеялися.
   Выскочил из бочки упивец офигенный, и увидели все с большим удивлением, что он ни чуточки толще не сделался. Каков был, таков и есть, а куда жидкость выпитая подевалася - бог весть.
   И впрямь чудно это было действительно!
   - Упоительно! - проворковал блаженно питу́х, поглаживая себя по брюху. - Хоть и выпил я, братья, чуток, а благодарен вам за то премного! Во вода-то была!
   И палец большой ватаге кажет.
   А в это время позади них хруст какой-то раздался, а вдобавок ещё и странное урчание. Все туда глядь - ёж твою в корягу! - а это, оказывается, Ужорище кабанчика доедает, косточками на зубищах хрустя. За секунды, гад, кабана сожрал! Ну и мастер! А сам каким был шкелетиной с виду, таким и остался - кабанищу целого убрал, а рёбра стропилами наружу торчат.
   Наваждение какое-то прямо!
   А как закончил Ужор свою трапезу, так листик с дерева сорвал, губищи им промокнул и заявил простодушно:
   - Кажись, и я червячка заморил. Спасибо вам, други милые!
   И оба чревоугодника, донельзя обрадованные, весело расхохоталися, потом друг с дружкою обнялися и облобызалися.
   О, значит как! Принёс сей жор да пир в души их лад да мир. Грехом они были мучимы, да тем самым от зла были отучены - и души их сделались лучше.
   И вот откушали они на славу, и стало их быстро смаривать. Кроме Делиборза конечно. Он вокруг там шарился и орал ура.
   - Ура-ура, - сказал сонно Ваня. - Спать пора...
   Встал он, прочь отошёл и на травке-муравке под кустом устроился. Да и заснул вскоре сном богатырским, хотя нет-нет и слышал он сквозь сон, как товарищи его о чём-то говорили и отдыхать почему-то не спешили.
   Часов через несколько проснулся Яван, глядь - а вся компания по-прежнему у скатёрки заседает, шумит о чём-то да ругается. Ну, Ванюха знамо дело - туда. Чё, спрашивает, за катавасия такая, отчего, братцы, колобродим да спать-почивать почему не ходим?
   Конечно, акромя Буривоя, ответить толком и некому.
   Восстал тут на ноги герой наш ярый, рукою воздух рубанул и вот чего заганул:
   - Короче так, Яван, мы тут маленечко друг с дружкою разобрались и пришли к выводу неутешительному - не можем мы так просто с тобою идти! Ватага у нас, прям сказать, аховая - чисто лебедь, рак, да щука. Я так полагаю, что недозрели мы ещё малость да чуток не домучились. И вот, дабы противоречия наши сгладить, я считаю, что волю ватажную в кулак надо сжать, а потому предлагаю я этим мерзавцам... в верности тебе, Ваня, поклясться! А ежели которая мразь клясться будет не согласна, то мой меч - и башка негодяя с плеч!
   И за Крушир свой - хвать!
   Ванюха же, на то глядючи, усмехнулся слегка, бояра по руке похлопал да и говорит убеждённо:
   - Нет, дядя Буривой - на крови клясться не стоит. Пустое дело. Наружная клятва внутреннему убеждению не соперник.
   - А я говорю - не пустое! - горячо возразил тот. - У меня в рати всем клятву надо было давать, дело это стоящее - проверено!
   - Тогда как желаешь, - отвечал ему Яван. - Дело хозяйское. Коли хошь, так кольнись, а коли нет - то уймись.
   - И кольнусь - а как же!
   - Давай...
   - А ты ножик свой давай, а то мой Крушир для сих дел не сподручный!
   Покопался Ванюха в сумке и дал чубатому ножик, а тот взял его да - коль! - остриём себя по ладони и жахнул.
   Только что это?! Кровь-то из раны не идёт, не капает...
   Тогда Буривой ещё разочек по рученьке себя полоснул, и чуть ли не полладони себе распана́хал, а кровушки-то - тю-тю! - не вытекло ни одной капельки. А самое удивительное, что рассечённая ножом ткань сама собою затягиваться вдруг стала, и через минуту где-то раны - как не бывало. Остолбенел воин смелый, глаза выпучил, на руку глядит очумело, а у него Делиборз ножик из рук перехватывает и в свой черёд палец себе режет. И вот же хрень - то ж самое дело! Потом и прочие, клясться охочие, сию процедуру проделали на себе, но и у них крови как будто не было.
   Вот так номер...
   - Выходит, братцы, это... мы тут не совсем живые что ли? - подытожил увиденное Буривой, за ус себя нервно дёргая.
   - Точно! Мёртвые мы, - Сильван похоронно пробасил.
   - Ага! - и другие встряли.
   - Вот те на!
   - Ей-ей, мёртвые!
   - Вот ёжкин кот - никогда бы не поверил, что я покойник! - засмеялся Делиборз, пританцовывая.
   Тут и Ваньша свой нож берёт, к ладони его подносит и по коже концом проводит. И видят все вот что: за лезвием полосочка алая появляется, в тоненькую струйку кровь собирается и на земельку каплями красными скатывается.
   - Вот кто живой-то, братва! - Буривой рявкает радостно.
   А Делиборз опять смеётся:
   - Раскудрить твою в дребедень через ёжьего пня! Выходит, Ваня, что это не мы тебе, а ты нам поклялся!
   Все, то слыша, расхохоталися.
   - Ура! Ура Явану! - наперебой они заорали. - Ур-ра!!!
   А Яван на славицы эти - ноль внимания. Ни ухом, ни рылом не реагирует. На ранку он пописал, чтобы кровотечение быстрее остановить да чтоб зараза не прицепилася, а потом руку эту самую вверх поднимает и такую речь братве толкает:
   - Друзья мои! Может быть, вы меня не совсем ещё знаете, так вот что я вам про себя скажу. Звать меня Яваном Говядой, и мне в Пекельный град - во как попасть надо! Сначала я хотел дочку Чёрного Царя на белый свет доставить - хоть бы даже и украсть. Теперь же вижу я, что задача сия - архисложная. А потому, соколики-греховодники, без вашей подмоги не видать мне перемоги. На помощь вашу я уповаю, но предупреждаю - предприятие нас ждёт опасное. И посему предлагаю решить окончательно, со мною вы - али без меня?.. Итак, робяты, кто с Яваном на врага коварного в бой идти не боится - тот пусть по правую мою руку становится! Ну а кто сробел аль не захотел - тот на месте стой! Попрёку им не будет никакого. Слово!..
   На мгновение тишина в воздухе повисла, а потом Сильван вперёд шагнул и по правую Ванину руку взгромоздился. Ну а за лесовиком и Буривой пристроился гордо, да и все остальные тоже. Даже Упой с Ужором и те рядышком стали и от других не отстали.
   Заулыбался тогда Яван радостно, поочерёдно всех дружинников сердечно обнял, а потом и предлагает весело:
   - А не лишне будет нам, други, спеть песнь боевую! Да и сплясать будет не худо - показать, значит, нашу удаль!
   - Какую песню, Ваня? - Буривой его спрашивает.
   Тот же ответил не сразу, подбородок себе помял, другой рукой в воздухе поводил и заявляет деловито:
   - Готова песенка! Уже сочинил... Две последние строки поём хором!
   И запел задорным голосом:
  
   Как роди́ла меня мать,
   Так и начал я играть,
   И со злом сражаться,
   Не могу уняться!
  
   Тут и ватажники заорали кто во что горазд:
  
   И со злом сражаться,
   Не могу уняться!
  
   А Ванька далее себе горланит, а те ему подпевают:
  
   Тешусь делом ратным,
   И мечом булатным,
   Палицей-булавицей...
   Мне игрушки нравятся!
  
   Лихоманец Чёрный Царь
   Углубился в эту даль,
   Но мы с пекла не уйдём
   Всё равно его найдём!
  
   Эта чёртова порода
   Делает из нас уродов,
   И заманивает в ад.
   Ра-Отец тому не рад!
  
   Мы покажем этим гадам
   Что со злом играть не надо.
   Грешны души мы спасём,
   И Борьяну уведём!
  
   А Делиборз-умелец за то время дудочку сладкозвучную мыслью мигом сделал и так на ней наярил, что началась там бесшабашная пляска. Первым Яванка пошёл вкруговую ломаться и таку выкоблень показал, такие коленца заковыристые выкидывать начал, что куда там нынешним до него плясунам! Но и другие не отстали. Этакую гопцацу они заколбасили, что от земельного трясу плоды с деревьев на головы им попадали. Даже громила Сильван вихлялся и шатался там, словно пьяный.
   Через времечко немалое дружиннички оголтелые притомилися весьма изрядно, оборотов явно поубавили, а потом на травушку мягкую попадали. А сами ржут, хохочут, пальцами друг на дружку кажут да подначиваются по-свойски. И никакой тебе середь них розни - словно сгинули адские козни.
   - Эй вы, красавцы из оазиса, - обратился к Упою и к Ужору задира Буривой, - вы что, так и пойдёте далее голяком? Нам-то чё - нам ничё - как себе хотите. А только глядите - говорят, в Пеклограде чертовочки дюже шкодливые, далеко не пройдёте в эдаком виде. Хе-хе-хе!
   И прочие тоже: ха-ха-ха!
   Один Делиборз не засмеялся, на чревоугодников голых он глянул, а потом по лбу себя - бам! Эх же, восклицает, ёж-бамбула, - да как же я сам до этого не додумался! Ну да это, добавляет, мы быстро - робу вам смастерим в один миг!
   Да оттедова - вжик!
   Потом возвертается через времечко недолгое, а в руках у него - костюмчики готовые, из лычек сплетённые: штанишки недлинные да рубашки, а в штанах даже кармашки. Во, значит, как! Те оба обновы померили - ну влито! - как по ним сшито. Тьфу ты - связано! - хоть и не было заказано. И до того сия одёжка мягкая была, ладная да аккуратная, до того для носки она оказалась приятная, что некоторые из ватаги в зависть впали, но никому о том не сказали.
   Готовая к выходу, короче, оказалась компания.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"