Сергеевич А.. Маленькие мистерии

МАЛЕНЬКИЕ МИСТЕРИИ

Сборник рассказов

Чародей

Послесмертие

Ангел ночи

Ловец снов

Молитва

Возвращение крестного

Я Лермонтов

Маска красной смерти

ЧАРОДЕЙ

Было несколько причин, по которым в станице Знаменской Прокла считали чародеем.

Жил Прокл один на самом краю станицы у речки под горой, разговаривал мало, в станичных весельях и собраниях почти не участвовал. Вино не курил, песен не пел, да и вообще был странный человек.

Прокл был обжигальщиком извести. Раз в месяц он запрягал лошадей, брал инструмент разный и о двух телегах на несколько дней уезжал в горы. Там знал он особый камень, который заготовлял на своем дворе. Каким образом он грузил в телегу иные здоровые валуны никто не знал. Но что особенно плохо, каждый раз как уезжал Прокл в горы, дня через два-три полыхало всю ночь над хребтом кроваво-красное зарево, на которое станичники смотрели и крестились.

После заготовки камня Прокл оставался на дворе и делал известь в заранее приготовленных ямах. Ямы эти были выкопаны в земле, круглые, изнутри обмазанные глиной. В них закладывал Прокл дрова, затем камень, поливал сверху водой, намазывал наверх еще глины с соломой и через специальный лаз зажигал дрова. И само делание, и то, что огонь по сырому так быстро схватывался, все это станичникам тоже очень не нравилось.

Два дня над хатой Прокла стоял дым пока дрова не прогорят. После прожига камень, который называли "ком", приобретал чудесные свойства. Когда бросишь его в воду, вода начинала кипеть, а сам он превращался в белую жижу, которой хорошо было мазать хаты и многое другое делать. Иногда Прокл оставлял яму на ком, то бишь обожженный камень закладывал под "крышу", сарай без стен. Остальные ямы Прокл заливал водой, "гасил" известь на жижу, и над хатой Прокла целый день стоял такой пар, что можно было бы как в баню ходить да париться, но какой-то этот пар был холодный, тоже странный.

Говорили, что по всей губернии не было лучше кома и жижи, чем у Прокла. Из города подрядчики слали целые подводы и клали стены только на Прокловой извести. В чем ее секрет никто не ведал.

И наконец самое плохое. Раз в два месяца приезжала к Проклу подвода особая. Готовился Прокл к ней тоже особо. Он брал ружье и уходил в лес, ходил долго, зверя убивал разного, но больше крупного и, главное, старого. Ни шкур ни мяса ни рогов у Прокла не оставалось. Зачем это, народ недоумевал.

Именно поэтому, когда в станицу пришла моровая язва, люди знали, за что покарал их Господь. Когда пошел по дворам падеж скота, мужики взяли колья и пошли на двор Прокла "убивать сатану". Прокл сидел на дворе голый, весь белый с местами проступающим кровавым мясом из-под облезшей кожи и в глиняной ступе толок известь. Рядом лежали забитые лошади, засыпанные известковой пылью.

Били Прокла жестоко и с остервенением, молчали и бившие и Прокл. Он уже превратился в кроваво-синее месиво, но так и не испустил ни звука, пока не испустил дух со стоном облегчения. Потом тело Прокла бросили в его же гасильную яму, кладовые крыши сломали, и что было не крепкое - все порушили.

Мужики забрали баб с детьми, подожгли дворы и ушли из станицы в сторону ближайших сел. Сразу поднялся сильный ветер, небо заволокло, настала непроглядная мгла, станичникам было жутко, они молча крестились и только бабы тихо причитали про себя. Затем крупными, как виноград, каплями забил дождь, и промокшие до нитки несчастные добрались до ближайшего села.

Здесь их остановили полицейские карантинные кордоны. Людей принудили одежду сжечь, обриться наголо, выдали им казенное белье и приказали рыть землянки. Выдавали скудно хлеб и пшено. На все протесты в ответ зачинщиков пороли, и продолжалось то же, что и было.

Так прошел месяц. Когда животы детей стали пухнуть от голода, мужики решили, что лучше помереть, чем так дальше жить. Ночью снова собрались и вернулись в станицу. Страшная картина предстала перед их глазами. Все хаты и деревья и земля вокруг были белы как снег. Все замела Проклова известь.

Еще целый год белесый налет отскребали с крыш и стен, перекапывали землю. К двору Прокла никто не подходил, так он и остался белым пятном во всей станице. Но что главное, ушла из края язва, станичные решили, что замолили перед Богом свои грехи, убили сатану.

Прошла зима, наступила весна, и в мае в станицу пришла подвода, особая подвода. На расспросы о Прокле никто ничего внятного не отвечал, сказали, что когда пришла язва, Прокл ушел в горы и больше не вернулся. На двор же Прокла набрать извести не пустили и подводчики убрались восвояси. Спустя два дня подвода вернулась с военным нарядом, снаряженным бумагой с губернской печатью. Для острастки мужиков, не допускавших до извести выпороли, ямы были опорожнены, а жижа залита в бочки и погружена на подводы.

И вот последнее чародейство Прокла. В яме ни костей ни волос ни вещей Прокла не нашли, а лучше той извести, говорили, не было за все годы, что подрядчики работали и знали материал. Говорили также, что под каждый Ильин день над горами видно из станицы огненное зарево. Мол, это Прокл в горах камень колдовал.

А станицу с тех пор стали так и называть - Известь, не смотря на все недовольство старожилов, которые все любили вспоминать, как спасли землю от моровой язвы, убив сатану.

ПОСЛЕСМЕРТИЕ

Сценография

Сцена 1

Молодой человек сидит на краю кровати. Одетый, полусогнувшись, полуобняв себя руками.

Слышен гул проезжающих под окном автомобилей. Они то останавливаются с посвистыванием тормозов, то снова трогаются.

У человека сонный вид.

Под окном останавливается машина. Из нее доносится ритм музыки.

Человек, в той же позе, пытается подрагивать, покачиваться и пожимать плечами в такт.

Зажигается зеленый свет, машина уезжает.

Человек снова замирает.

Через некоторое время его глаза начинают смыкаться, наконец, они закрываются. Его голова начинает склоняться влево, затем наклоняется тело и медленно переходит в лежащее положение. Несколько секунд человек спит и вдруг подскакивает, возвращаясь в прежнюю позу.

Начинает смеркаться.

Он встает, выходит в коридор, обходит и оглядывает всю квартиру. Пустота.

Начинает темнеть.

Он возвращается в коридор, обувается, выходит, захлопывает дверь.

Сцена 2

Он идет по улице. Переходит дорогу, не смотря по сторонам. К нему приближается автомашина, сигналит, но он не обращает внимания. Машина резко тормозит, водитель открывает дверцу, высовывается и кричит: "Ты что творишь, твою мать. Нажрался что ли?"

Человек внезапно поворачивается, подходит к нему, смотрит пристально в глаза и говорит:

- А у меня нет мамы. Она умерла. Она долго и тяжело болела, а потом скончалась. А теперь...

В этот момент водитель захлопывает дверцу и уезжает (все быстро). Человек смотрит ему вслед с сожалением, затем переходит улицу и продолжает путь (удаляется в темноту).

Сцена 3

Темная пустая квартира.

Слышится тяжелое дыхание, вздохи, кто-то зовет, женский голос: "Миша... Миша..."

Затем стон, вскрик (негромкий): "ой-ой-ой", как от боли.

Слышно как в постели кто-то переворачивается, скрипит кровать.

Снова: "Миша... Миша..."

Сцена 4

Человек сидит на краю кровати. Обычная поза.

Раздается звонок в дверь. Он вздрагивает, встает, подходит к двери, спрашивает: кто?

- Это я.

Он молчит, не открывает.

- Ну, открой же. Это я, тетя Вера.

Он открывает. Она - шумная, оживленная женщина, заходит, улыбаясь.

- Что, не ждал тетку?

Ставит чемодан на пол. Он бездвижен.

Сцена 5

Они сидят вдвоем и пьют чай.

- Так бы сразу и сказал, - говорит она. Написал бы или позвонил, раз спросить некого. А то не спишь, не ешь. Дома-то почти не живешь. Прямо как бомж какой-то.

- Я сначала свет включал. Ложился спать. А все равно, засну, и начинается. Привык подскакивать на уколы. Обезболивающее под конец надо было уже каждый час давать, да и не помогало уже нисколько.

- Грязь-то развел. Пылища какая в квартире. Вот что, сейчас доедаем, а потом начнем уборку. Сразу все и сделаем как надо.

Сцена 6

Она в халате моет окна, он подносит ведро с мыльной водой. Она протирает стекло насухо, достает из кармана помаду, раскручивает: - Вот, смотри: взял, и в уголок маленький крестик поставил, - ставит крестик. Вот и все дела.

- А зачем помадой?

- Жирная потому что, не смывается.

На стекле алеет крестик. Так на всех окнах.

Сцена 7

Стоят в коридоре, она одевается.

Она: - Ну что, видишь, все нормально. А ты боялся.

Она оделась. Прощаются. Он улыбается, оживлен, в хорошем настроении.

- Ну, сядем на дорожку, - она садится на чемодан, он - на корточки.

Она: - С Богом.

Встают.

- Ну давай, веселей. Поцелуй хоть тетку-то на прощанье.

Целуются. Она берет чемодан, он открывает дверь, она выходит.

- Веселей!

Он закрывает дверь, заходит в комнату, садится на стул посреди. Кругом пустота.

Сцена 8

Он сидит на кровати в той же позе. Начинает смеркаться. Слышен шум машин. Затем снование машин прекращается. Наступает гробовая звенящая тишина. Приходит утро. Брезжит рассвет. Он лежит на кровати на боку с открытыми глазами. Затем встает, идет в ванную комнату.

Сцена 9

Он оттирает крестики на окнах. У него не получается, жирные пленки остаются. Он пытается отскоблить их бритвой, но получается плохо. Он ходит по дому и что-то ищет.

Подходит к окну с тюбиком канцелярского клея и замазывает им крестик.

Сцена 10

От подъезда отъезжает машина скорой помощи. На скамейке сидят две старушки. Одна другой (продолжение разговора): "...Да сосед из 25-ой квартиры. А приехала это тетка его, наследница. Видать с ума сошел, че-то бормочет себе под нос. Вроде как сам с собой разговаривает, или еще с кем. Сейчас, сейчас говорит. Сейчас-сейчас да сейчас-сейчас".

Другая: "Отчего свихнулся-то не пойму. Что ему, хуже других что ли было?"

Первая: "Видать от одиночества. (Небольшая пауза). Мать-то померла, он у ней был один сын, и рос один без отца, хороший был мальчик, воспитанный, здоровался всегда..."

Голоса затихают, все удаляется.

АНГЕЛ НОЧИ

Делать дела ночью - это я придумал, когда однажды оказался у дежурного врача. Время - ночь. А он здесь, сидит, бинтует мне руки, работает.

Я поехал домой. Выехал из темного больничного дворика и понял, что могу выключить фары. Над дорогой склонились светильники фонарей. Я ехал по улицам в одиночестве и думал, что целый город сейчас делает из ночи день только для меня. Для меня одного зажжены тысячи ламп. Эти лампы ожидали меня целые годы, чтобы озарить мой путь, и вот - я под ними. И больше никто не пользуется тем, что город может дать нам... ночью.

Я ехал от дежурного врача, где-нибудь на заводе сейчас бдит дежурный электрик, где-то также дежурит, не смыкая очей, пожарник или ночной сторож. И новая мысль осенила меня.

Я развернул машину и поехал на работу. Долго стучал в дверь проходной. Послышался сонный голос: Кто?

После долгих препирательств мне открыли. Гулко отозвались пустые коридоры, забряцали ключи в замке. В темной комнате я слышал собственное дыхание, пока искал выключатель на стене. Зажегся свет, и я зажмурился.

Я давно хотел сделать это. Проверить свое предположение. Но все не было времени сделать расчет, все было занято оборудование. А тут вот оно, все здесь, все твое.

Окончив эксперимент, я остался доволен. Все, что я делал, отдавалось гулким эхом так, будто ставило ответственную точку: "Это сделано правильно. Это надо было сделать". И - прекрасный результат, несмотря на повязанную руку.

Я поднялся к себе в кабинет с улыбкой на лице. Можно ответить на накопившуюся почту. Поработав с корреспонденцией, я опять мысленно вернулся к сделанному. Завтра я поделюсь своими открытиями с шефом. А впрочем, зачем? Напишу письмо, изложу в порядке свои мысли. А сейчас еще немного поработаю, и поеду домой, пока не очнулись ото сна добропорядочные граждане...

Я стал приходить, когда все уходят, и уходить, когда все приходят. Поздно вечером я разбирал бумаги и почту, полученные в ответ на бумаги, которые я оставлял накануне утром.

Сначала никто не понял, что это мое правило. Решили, что я где-то неделю был занят, а потом спохватились, что долго меня не видно, стали меня беспокоить. Тогда я написал обширное письмо о том, как теперь со мной надо работать.

Вообще я стал много писать. Хотя нет, столько же. Просто сначала говоришь, а потом пишешь. А теперь сразу пишешь без говорильни. Пишу распоряжения, инструкции, предложения, отчеты, оставляю на подпись, выдаю доверенности.

Вы спросите, как я живу? Полноценно. Да, я все покупаю в ночном магазине и пользуюсь дежурной аптекой. Но я забираю там то, на что накануне перечислил деньги. Бумаги на подпись я посылаю по почте. Люди забыли, что нет ничего лучше почты. Принятое по почте письмо визируется, а вашу положенную на стол бумажку потеряют. Пешком я преодолеваю огромные расстояния за время, которое раньше измерялось часами, а теперь минутами. Я не чувствую собственного веса, я дышу более свежим воздухом, я закален, меня ничто не беспокоит.

Когда я проснулся в первый раз, я понял, что не выспался. Шум за окном не привлекал меня.

Второй раз я проснулся уже вечером. Думал, днем погуляю, а потом решил - зачем?

Вечером поехал на работу. Встречались люди, машины - один сплошной гул, какафония звуков, движений. Это не гармония, это разруха.

А ночью, как хорошо! Нет очереди у банкомата. Есть куда поставить машину. Мне стало не по себе, я сделал шаг из машины и не почувствовал земли под ногой. Какая легкость! Нога опиралась на воздух. Причем так, будто я рыба в воде, сама управляющая высотой своего плавания. Силой воли я мог уменьшить свою плотность, вдохнув воздуха и взлететь, и наоборот, выдохнув, приблизиться к земле.

Странно, почему шеф так легко согласился на мои условия работы? Наверное, он понял, что работа стала эффективней, что все встало на свои места. Лишь бы они сами не захотели того же. Уйти в мир гармонии. Жить в согласии с собой, творить прекрасное.

Прошла всего пара месяцев, а я счастлив, как никогда. Я летаю, вижу лучше чем люди, слышу лучше, чем люди, думаю лучше чем они.

Я почуял его далеко на улице. Эти шаги, покашливание, запах сигаретного табака из легких. Стук в дверь. Шеф.

- Ну что, Теоретик? Поговорим.

Они так звали меня, то ли в шутку, то ли всерьез.

Шеф как всегда с чувством с расстановкой разделся, сел, уставился на меня.

- Поговорим, - ответил я.

- Когда все это кончится?

- Что?

- Это издевательство над нами.

- Разве я издевался?

- Ты изменился, Теоретик.

Похоже это было не в шутку и не всерьез, - в презрение.

Прошла пауза. Шефу надоело подбирать слова и церемониться.

- У всех бывает, и у всех проходит. А у тебя нет.

- Что проходит?

- А то сам не знаешь? Да, я помню о твоих проблемах. Мы это понимаем.

Слово "мы" прозвучало подчеркнуто.

- Вы понимаете?

Слово "вы" я подчеркнул.

- Это - да. А то, зачем ты человека избил - нет.

- Это было необходимо.

- Вот что дружок. Или ты завтра выходишь на работу и публично перед всеми извиняешься, или можешь считать, что ты уволен по статье. Мы, конечно, терпели, думали состояние твое тяжелое. Кстати, как ты здесь появляешься? Вахтер говорит, что не пускает тебя?

Опять "мы".

- Я что, не работал?

- Все тобой недовольны, Теоретик. Злой ты.

Это были последние слова шефа. Он ушел, нарушив тишину в моей душе.

III

Они думают, что я злой. Я редко чувствовал осознанную и отчетливую ненависть. Иногда, как у пса, который услышал что-то вдали, внутри меня начинался глухой рокот, но не более того.

Я быстро соображаю. Зачем пьяный Паша просил набить ему морду. Он думал ляпнуть от избытка чувств, мол, виноват, то-то и то-то. А по мне так он просил, и я сделал. "Ну, прости, мол. Ну, хочешь, за то, что я наговорил про тебя, дай мне по роже".

С некоторых пор, я считаю, что каждое слово рано или поздно заканчивается делом. Зачем ждать? Морда только у него чугунная, в пальцах трещины пошли.

А потом он передал всем: Теоретик совсем рехнулся со своими теориями.

Зря старался, все и так решилось. В эту ночь я услышал стук большого числа солдатских ботинок.

- Откройте, милиция!

- Не входите, или здание упадет!

Ночь испорчена.

- Эй, привидение, выходи! Хватит людей пугать!

Они меня боятся. Я уже давно слышу от стен то, что здесь говорится днем. Я уже не Теоретик, я - покойник. Да и верно, перед смертью человек действительно изменяется, то, что раньше было невозможным для него, становится доступным. Его чувства, его ощущения другие. Он как ангел, но ангел ночи. Ибо тьма приближается к нему.

- Родная моя, любимая моя! Зачем ты сказала, что хочешь умереть раньше меня? - слезы навернулись мне на глаза.

Мой час настал. И я прошел сквозь стену, взмыл над черными стволами и мягко опустился на землю. Я прочитал мысли каждого, и предсказал будущее. Шефу я оставил свое открытие, и тем прославил весь наш творческий коллектив. И все жили в добре и свете.

Мне это стоило лишь того, что я ободрался о стену и внутренности мои выпали, из ушей потекла кровь, в глазах померкло и для меня наконец-то наступила настоящая ночь.

P.S.

Это здание, как я и предсказывал, снесли через год под строительство ледового катка. Взамен им предоставили новое, современное.

Делать дела ночью - это я здорово придумал.

ЛОВЕЦ СНОВ

Сон первый

Я был ловцом снов, с чудесным садком на длинной ручке. Зажмурившись от удовольствия, подмигивая солнечным зайчикам, отражающимся от водной глади, я загадал, и вытащил волшебный сон. На этот раз сон был в тонком и прозрачном розовато-лиловом шаре. Садок лег на теплый дощатый пол пристани, и загорелые пальцы аккуратно вынули его из переливающихся на солнце мокрых пут садка. Находка светилась напросвет ожиданием чуда.

В этом сне виделась девочка с васильками в светлых волосах. Ее смех звучал легким эхом. Она, по-детски обнимая, любила кружиться в объятьях так, чтобы теплый ветер овевал ее со всех сторон. Взгляд ее, казалось, вобрал в себя все солнечное, и глаза сияли мелкими искорками. Смешно морща нос от взлетающих щекотных волос, она поджимала к подбородку худенькое плечико. "Ай,...сссс",.... колкое вонзается сухими травинками в ступни, когда босиком бежишь по этому песку с торчащими из него травинками!

Я всматривался в шар и тот становился все осязаемей. Голова кружилась от рождающихся образов, ...и я смотрел, смотрел, пока меня случайно не тронула за плечо крылом пролетающая мимо чайка. Я вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил шар. Удивляясь, я заметил, что солнце медленно опускается в темную зеркальную гладь океана, оставляя желто-красную дорожку бликов на воде.

Этот шар - волшебный сон, я впервые так остро почувствовал, что расставаться с ним будет тяжело, аккуратно положил его назад в садок, закинул длинную деревянную ручку на плечо и медленно побрел к берегу, размышляя...

Сон второй

Я почувствовал близость пробуждения. Там, за сто шагов от берега в наплывах нанесенного ветром песка, я увидел сухое дерево. Такие деревья, голые, без листьев, с поднятыми к небу двумя-тремя сучьями нередко встречаются на пустынных морских берегах. Но здесь это означало пробуждение.

Это сухое дерево - я. Засыпая, я удаляюсь от себя по кромке волн, а просыпаясь, я возвращаюсь к самому себе. Я - ловец снов.

Их так сложно поймать, эти сны. И казалось бы, когда пробуждаешься, должна чувствоваться досада, обдающая холодком по спине. Но сегодня не так. Наоборот, после пробуждения я как будто чувствовал некое движение в омертвевших членах. До сих пор не было более реального ощущения, что я действительно живу. Ощущение осязания как будто микротоками пульсировало во мне. Это был не сон, будто бы не сон.

Как начинаются сны. Они всегда начинаются для меня одинаково. Сначала по вене идет обжигающе-холодный комок. Растворяясь по пути движения к плечу, а дальше - к сердцу он будто бы превращается в маленькую птичку, и сердце вспархивает и улетает. Я оказываюсь на берегу моря, у которого я вырос. С садком я иду по щиколотку в воде.

Сегодня я наказал себе не забыть заметить какой я во сне, неужели такой же как сейчас. Нет, я даже не смотрю, я и так понял. Я молодой мальчик, такой же молодой как та девочка с васильками в волосах.

Этот садок в моих руках, шелковые нити - паутина для снов, паутина для меня. Сейчас я в первый раз хочу поймать вчерашний сон. Девочку с васильками в волосах, сидящую в розовом шаре моих собственных мечтаний.

Ничего не получится. Нельзя повторить сон. Но он так нужен, так необходим мне.

Это было в далеком прошлом. Первая девочка, первая любовь, а может и не любовь. Но хорошо помнятся ее запах, бархатистость кожи, когда ты просто чувствуешь ее, а она тебя. И больше ничего не надо. Девочка с белокурыми прядями и загорелым лицом, она все знает обо мне. Она знает как вернуть меня к жизни. И все помнится так будто это в первый раз, самый первый.

Как повторить сон? Надо бросить садок с деревянной ручкой и просто лечь навзничь на песок и закрыть глаза. Сейчас, сейчас я почувствую, что надо мной склонилось тело покрытое миллионами маленьких капелек соленой воды. Сейчас мне посыпят песком лицо, руки и ноги. Нежный шелест убаюкает меня. Чтобы вернуть сон надо уснуть во сне.

Я открываю глаза и вот она вправду передо мной. Лукаво смотрит, кусая травинку и крепко сжав губы. Она водит кончиками волос по моим глазам, стекали. Я опять был в ней, а она - во мне. Я - среди огней, а она - в огне. И к ногам моим подошла волна, нет, мы не сгорим, мы нырнем до дна.

После, я продолжал лежать с закрытыми глазами, укрытый от лучей палящего солнца. Внезапно я открыл глаза, надо мной склонилось сухое дерево, сухие руки простерты в небо. Голубые глаза и пяточки в песчинках кончились...

Я знал, что в жизни чайка не заденет меня крылом, она нагадит мне на плечо или на голову, но во сне все по другому, хотя сейчас я жду пробуждения с нетерпением. Что останется ловцу снов после сна? Наконец-то не ловец снов поймал сон, а сон поймал ловца.

Сон третий

Мы всегда вместе. Я и она. Мы валялись на горячем песке, зарывались в него, она всего с головой засыпала меня, а я ее. Она засыпала меня. И я засыпал. Этот процесс - засыпания имеет будто бы один корень, но два значения. Песчинка за песчинкой спадают на мои глаза. Это легкое щекотание убаюкивает меня. Она опять здесь.

Сегодня мы строим замки из песка. Вернее строю я. Мокрые серые струйки бегут из моих сомкнутых ладоней. Я как маг вожу над растущими стенами волшебные круги, и будто из ничего поднимается город. В этом городе есть все, что нам нужно. Там есть наш дом и стены, которые никто и никогда не сможет преодолеть, и разрушить наш маленький мир.

Она смеется. "Это для меня?" показывает она мне.

Я киваю. Она забегает в мой город и, смеясь, превращает в песчаные облака мои башни, стены, замки.

Она хочет разозлить меня и часто так делает, чтобы я пустился за ней вдогонку. Но потом я снова и снова строю города и мне уже не забавно. Мой сон зыбок. Непрочное море вокруг меня. С одной стороны - море воды, а с другой море не менее зыбкого песка. И это означало пробуждение, потом что сейчас я увижу эту твердь и ворота - мертвое дерево.

Я открываю глаза, и мрак слепит меня сильнее, чем прибрежное солнце. Мрак настолько непрогляден, что в глазах появляются светлые круги. Я слышу за окном шум городской улицы - это не ночь, но почему так темно?

Сон последний

...Я понимал, что если стали отказывать основные органы чувств, значит задеты основные отделы мозга, и ждать больше нечего. И единственное, чего я хотел, о чем я мечтал и молил, это уйти рядом с ней. И я встретил ее. Я погрузился за грань сонного марева и опять выловил красный шар из моря. Мое сердце щемило, я извинялся перед ней, но за что? Я зарылся ей в волосы и закрыл глаза. Она крепко держала меня объятьями. Она знала, что существует только благодаря мне, и без меня не будет и ее. Как передать это ощущение последних мгновений, когда сердце вот-вот разорвется от необъятной грусти и одновременно необъятного невероятного счастья быть с любимым человеком.

Ее губы были солоны, я будто целовал морскую волну, которая набегала на меня раз за разом с прибоем тревожного ветра. Я разглядел в ее лице каждую точинку, родинку, морщинку и веснушку ведь это была географическая карта моего мира, мира о котором никто не знал и который вот-вот исчезнет навсегда.

Тень упала на мое плечо. Это не чайка, это рука, поднятая в небо. Кого ты останавливаешь там в небе, рука? Я обернулся, но пробуждения не наступило. Я знал, что аппарат отключен и мои легкие уже не вентилируются. Сон не закончится. Никогда. Но это будет другой сон, поймавший ловца снов.

В этом сне есть море и песок, а в песке стоит старое сухое дерево с двумя воздетыми к небу сухими руками. А еще есть рассвет и закат, когда утром встает солнце и палит дерево своими безжалостными лучами, а вечером становится красным шаром, купающимся в море. И кажется, что дерево смотрит в море, пытаясь разглядеть это шар, переливающийся в набегающих волнах.

Это сухое дерево - я. А рядом солнце, убившее меня, подарив вечную любовь.

МОЛИТВА

Так бывает, ты предчувствуешь. Грядущее сужается в одну дорогу, ведущую к неизбежному, тому, что мы называем рок или судьба или предначертание. Ведь дорога - это пространство, в котором пересекается множество явлений и лиц, но конец этой дороги один, и один для всех.

В этот день Костя опять почувствовал неизбежное. Будто что-то смутное завораживает тебя и ведет за собой, и ты не видишь ничего, кроме тени собственного рока, которая манит тебя, словно прикованного цепочкой ягненка, идущего на заклание. Это чувство было хорошо знакомо ему, но он не нервничал и не стенал, он умел рвать цепь рока.

Научился этому он давно, когда был еще молодым водителем. Вел длинномер по зимней трассе. С самого утра беспокойство овладело им, все шло как-то да не так. Тормоза замерзли, машина плохо слушалась руля, двигатель работал неровно. Внезапно, на спуске, на встречную полосу выскочила легковая, Костя передавил тормоз, и машину потащило. Маневр рулем не давал никакого действия, прицеп стало разворачивать и сносить прямо на уже остановившийся ряд встречных автомобилей. Неизбежность была очевидна и все лицезрели ее секунды, превратившиеся в вечность. И тут из глубин Костиного подсознания, каких-то закоулков замершей от ужаса души вырвалось: "Господи, помилуй" Костя молча шептал молитву и мысленно крестился намертво вцепившимися в рулевое колесо руками. И чудом прицеп стало выравнивать, грузовик вернулся в полосу, Костя свернул на обочину и обессилевший упал лицом в руки на руле...алась руля, двиатель работал неровно этот день Костя почувствовал неизбежное. х.в себе тание

В детстве, как и многие, Костя проводил каникулы в деревне у бабушки. По воскресеньям бабушка таскала внука в церковь, чего он сильно не любил. Долго-долго стоять на затекших ногах, кланяться как все и не понимать что происходит. Однажды, после долгой праздничной службы, для него, пацана, тяжелой и изнурительной, Костя спросил бабушку: "Зачем людям так много молитв? Они длинные и непонятные". И бабушка ответила: "Тебе хватит и одной молитвы, Костик. Господи, помилуй. Запомни ее, и Бог тебя не оставит". И в смертельную минуту жизни Косте пригодился бабушкин наказ.

С тех пор Костя не раз прибегал к молитве, а потом смекнул, - когда он чувствовал приближение неизбежности, он читал молитву еще перед выездом, и цепь рока рвалась, и все проходило гладко. И в этот день Костя прочитал молитву, тягота отступила от сердца, он завел машину и выехал. Был погожий весенний день, дорога была сухая, все было спокойно. На развязке Костя отвернул на съезд, как вдруг ударило и подбросило прицеп, машина остановилась. Каким образом легковушка нырнула ему под прицеп, было непонятно, он ее не заметил. Зажатые в искореженном железе сидели двое, молодой и старик за рулем. Молодой был уже мертв, а старик, всхлипывая, истекал кровью. И, пока потрясенный Костя бестолково топтался вокруг истерзанной машины, понимая что сделать ничего не может, несчастный в болевом шоке гортанно причитал, будто бредил, несмотря на увещевания молчать: "Господи помилуй, господи помилуй... Молитва Бога делает бессильным. Господи, помилуй. Молитва Бога делает бессильным".

Старик не выжил тогда, умер. Костя два года не садился за руль, работал в гараже, хотя вины в нем не нашли. Не мог ездить, пока не понял, что произошло, почему и каков порядок вещей. Когда становилось совсем невмоготу, Костя неустанно вторил про себя: "Молитва делает Бога бессильным. Хороший старик сказал мне это. Спасибо ему за это, и царствия ему небесного. Не себя тешил, меня спасал, чтоб не потерял я молитву. Молитва делает Бога бессильным".

Вторил и каждый раз менял ударения. Или на то, что именно молитва делает Бога бессильным. Или на то, что молитва даже Бога делает бессильным. И особенно часто на то, что молитва делает Бога именно бессильным перед нами в день предначертанного. Того предначертанного, которое мы чувствуем и которому следуем. У каждого оно свое, и каждый если обратится внимательно внутрь себя, найдет то главное, что ждет и томит его, и то главное, что не ждет его, но от того томит еще более. Будет ли впереди рождение детей или смерть близких, личное падение или радость спасения, обретение истины или обман окружающими, ответ на вопросы или заблуждение в дебрях, осуждение или слава, зажжение таланта или потеря даров, многое или немногое, то или другое, подобное или неподобное.

Как знать тебе, что ждет за поворотом,

С каким лицом увидишь ты судьбу,

Быть может перегонишь ты кого-то,

А может быть и вылетишь в трубу,

Роняя капли ледяного пота.

Но как судьбы предвидеть эти лица,

И вовремя и к месту вдруг понять,

Довольно, здесь пора остановиться, -

А здесь - скорее бег свой разгонять,

Чтоб, ввысь взмывая, насмерть не разбиться.

Но как судьбы предвидеть эти лица,

И вовремя и к месту вдруг понять,

Довольно, здесь пора остановиться, -

А здесь - скорее бег свой разгонять,

Чтоб, ввысь взмывая, насмерть не разбиться.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТНОГО

Это было раннее утро воскресного дня, когда он позвонил в нашу дверь. Открыл отец и он сказал: Здравствуй, Володя, я пришел за сыном. Меня быстро накормили, одели и выпроводили - пойдешь с крестным.

Конечно, ранний подъем был для меня мучителен, я был хмур, но утро было холодным, сонную тяжесть в сознании как рукой сняло, и я заметил, что мне было хорошо от этого нового ощущения. Сначала мы шли молча, как двое взрослых людей, идущих с какой-то давно известной им целью. Он, наверное, подбирал слова. Спросил сколько мне лет. "Двенадцать" - сказал я. "Гм" покачал он головой, так будто не знал. Я почти не помнил его.

- В последний раз тебе было года четыре, когда мы виделись. А вот какой ты вымахал.

- Да, - ответил я.

- Знаешь, куда мы идем? - спросил он практически без вопросительной интонации. В ответ на мой отрицательный кивок сказал, - В церковь.

Что-то смутное овладело мной. В ответ на слово "церковь" ничего не возникло, ничего не представилось, что-то туманное невнятное. Церковь. А что это такое - церковь? Купола, кресты, женщины в платочках, мужчины с шапками в руках.

Еще долго мы шли молча по пустым улицам, перешли мост и стали подниматься на взгорье. Он опять не мог подобрать слова или не хотел ничего говорить. Но мне было хорошо, какое-то ощущение приключения и особенности овладело мной. Я, подросток, шел в неизвестное и делал то, чего другие не делают, есть ли что-либо заманчивее в таком возрасте.

Свернули, прошли квартал и за поворотом показались белые стены каменной ограды. Здесь все было по-другому. Откуда не возьмись много людей, снующих туда и сюда с озабоченными лицами, неровный строй просящих подаяния. Перед входом на церковный двор, он спросил меня: "Креститься умеешь? Делай все, как я". Встал справа от меня, взял мою руку, свернул щепотью и осенил "Во имя отца и сына и Святого духа".

Затем повел меня к церкви. Всю службу я стоял где-то в углу около свечника, к которому подходили люди, обжигали низ свечей, ставили и, крестясь, уходили. И всю службу мне хотелось сделать тоже самое, с завистью следил я за девушкой, которая чистила подсвечник и откидывала огарки.

Крестный стоял, крестился и кланялся, откуда-то сверху слышалось красивое пение, что-то громко и нараспев говорили. Все было непонятным, но возвышенным, я оказался в мире, говорящем на другом языке и по-другому, почти на другой планете. Как подходил к кресту уже не помню, ног почти не чувствовал, они затекли, и, переваливаясь, я медленно прошагивал в веренице людей.

При выходе крестный поймал мой жадный взгляд на свечах и сказал: "Мы свечу не поставили и служба кончилась". И вдруг спохватился "Слушай, а крест-то на тебе есть?"

"Нет"

"Ну-ка быстро", - и мы пошли в церковную лавку.

Это был красивый крест, у него был вкус, у крестного. Вернувшись домой, я разделся по пояс и долго любовался собой, будто на мне висел аттестат зрелости. Почему-то я казался себе крутым, с бечевой на шее и золотосеребряным крестиком на груди. Бечева напоминала мне какую-то веревку, а веревка - всех здоровых мужиков - моряков, бурлаков, и даже палачей.

На обратном пути мы с крестным зашли попить кофейку, и это опять польстило мне, я взрослый, мы сидели с ним на равных, я пацан, и он здоровый мужик. Интересно, сколько ему лет? Но я не стал спрашивать как он меня, наверное, столько же, сколько и папе - лет тридцать пять, тридцать шесть.

Мы говорили о том, как дела у меня в школе, но не так как с родителями, а как будто, это была наша с крестным школа. Мы не знали, какой порядок должен быть там, мы знали только то, что она - вместилище несправедливости и жестокости. Да, мы рассуждали о порядке, о том, что он должен быть, и он должен основываться на законе, законе добра и любви.

Должен ли я драться? Конечно, мама сказала бы мне - ни в коем случае, надо договариваться, а батя - бей и не хнычь. С крестным не так. "Можешь ли ты драться не чувствуя ненависти?" - спросил он меня. Видишь ли ты все во время драки или ослепший от страсти, ты бьешься, не видя опасности? Ты должен не только победить, ты должен сохранить себя для будущих драк. Эвона как!

Он вернул меня к обеду. Мама пригласила нас обоих к столу, но он отказался и откланялся.

За столом меня спросили, как я провел время, и я сдержанно сказал что хорошо, еле скрывая свой восторг. Но я все равно выдал себя вопросом: "Мам. А почему он раньше не приходил?" "Лучше спроси, почему он сейчас пришел", - непонятно ответила мама.

Прошло целых полгода, и все это конечно стерлось у меня из памяти другими яркими событиями бойкого отрочества. И вот уже ранним весенним воскресным утром спросонья я услышал, что кто-то стучит в дверь. Открыв, я с удивлением обнаружил крестного и, уже многое понимая, без слов собрался и вышел с ним.

Опять молча, как взрослые, мы шли поеживаясь в храм по зябкой поземке. Опять забыли купить свечи. Но в этот раз я был в подаренном мне крестике.

Я все как-то хотел начать разговор и не находил подходящих слов. Только у подъезда я смог выпалить: "Я научился." Он сделал вопросительное лицо. "Я научился драться без ненависти". Он одобрительно кивнул и мягко махнул рукой, прощаясь и отпуская меня.

Зайдя в дом, я обнаружил весьма раздосадованную маму: "Где ты был? Я с ног сбилась искать тебя?"

"Мам, что ты ругаешься. Крестный забрал меня, мы вернулись из церкви. Посмотри в окно, он еще на улице".

"Что ты говоришь, сынок", - вскрикнула мать, прикрыв от ужаса рот рукой. "Какой крестный! Его уж месяц как нет в живых", - и осеклась, еще сильнее зажав рот рукой.

Больше со мной такого не было, хотя мама не верит мне. Нет, я сам стал вставать и ходить в церковь. Нечасто, но всегда отдавая себе отчет во всем, что произошло и происходит.

Не знаю, рядом он в это время или нет. Хотел бы я этого? Скорее да чем нет. Меня бы это успокоило тем, что там ему хорошо. Впрочем, раз он не приходит, значит, его здесь ничего не беспокоит, а это значит, наоборот, ему там действительно, если уж не хорошо, так спокойно. Спокойно за меня и незачем больше возвращаться.

Я ЛЕРМОНТОВ

Исход 21:1-23,24 А если будет вред, то отдай душу за душу,
око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб

And if any mischief follow, then thou shalt give life for life, Eye for eye, tooth for tooth, hand for hand, foot for foot, Burning for burning, wound for wound, stripe for stripe.

"Погиб поэт, невольник чести..."

М.Ю. Лермонтов

С первых шагов по земле Тархан в моем сердце поселилась усиливающаяся тоска. С переходом от места к месту по дорожкам, выстланным керамическим кирпичом, и по мере приближения к храму с гробницей Арсеньевых и Лермонтовых тоска росла этим тонким чувством сердечного щемления.

Все более и более становилось понятным, что вся эта усадьба есть одна огромная гробница, памятник и точка безысходности нескольких незаурядных людей. И памятник этот был выстроен как памятник еще при жизни великого поэта, подчиненный быть его питательной средой и именно потому, после его кончины, обреченный быть похожим на колосса с беспомощно опущенной головой, держащего в руках бездыханное тело своего любимого ребенка.

Разные мысли обуревали меня, покуда я не спустился в гробницу. Взамен оттуда я вынес с собой цельный концентрированный образ Михаила Юрьевича, который не отпускал меня столь долго, что я с ним окончательно сжился. Он заставлял думать о судьбе поэта и различных ее причинах в форме раздумий от его собственного лица или беседы с ним. Заставлял настолько, чтобы в конечном итоге сказать: "Лермонтов это Я". Может быть так сложилось от того, что многое было для меня понятным. Понятным, что значит иметь близкую далекую родину и далекое близкое отечество; что означает "свой среди чужих, чужой среди своих"; что такое жаждущие твоей гибели друзья и льстящие тебе враги.

Вот я.

И я тебе подстать.

Мне трудно говорить, ей-Богу.

Нам не было дано узнать

Какую мы пройдем дорогу.

Вот ты.

Отвергнувший себя

Покойно схоронился в храме.

Хоть делал зло, а жил любя

И остаешься вечно с нами.

Вот мы.

С тобой внутри земли

Прияли смертные оттенки.

Что ждет нас там,

В иной дали?

Ответь из-за свинцовой стенки.

Горная страна отечества

"Мы очутились на вершине самой высокой скалы"

Э.По "Низвержение в Мальстрем"

Все началось задолго до моего рождения. И далеко-далеко отсюда.

В 13 веке, в Шотландии родилась легенда.

Я не видел Шотландии. До самой своей смерти.

Шотландия тем более необыкновенная страна, чем более она отличается от всех прилегающих к ней территорий. Она и равнинна и гориста, горы ее кажутся неприступными, возвышаясь над абсолютно плоскими плато. И они действительно неприступны, поскольку они круты, отвесны, и время оставило в них больше вертикальных чем горизонтальных отметин. Горы образуют ущелья, и в этих ущельях поселились люди, поэтому горы стали стенами особенной и неповторимой страны.

Людей, живущих в горах, на всех языках называют горцами. Потому что горцев отличает особый нрав: непокорный, обособленный и воинственный. Горец всегда в меньшинстве, но всегда готов победить, будь он один против одного, двоих, десяти или тысячи. Причиной тому является вековая привычка горца обороняться, занимая наилучший плацдарм - место для развития военных действий. Я имел возможность не раз убедиться в преимуществе владения высотой при сражении с противником. У горца это в крови. Поначалу горец убедился в этом, когда у него отбирали высоту, убивали его жен и детей, заставляя обороняться. Когда горец понял, что внизу только враги, он стал нападать первым на готовых уничтожить его. Спускаясь с гор, он нередко грабил и убивал, выработав со временем свой закон жизни. Этот закон заключался в том, что все сделанное тебе должно быть отвечено равнозначно, отплачено той же монетой. Добро - добром, зло - злом.

Этот закон для горца - закон будущего. Если ты не поступишь по этому закону, завтра не будет ни тебя, ни твоей семьи, ни твоей страны. Именно так кельты сохранились на территории империи бриттов, и ничто не смогло стереть с лица земли ни их, ни их древний язык. Много лет горцы живут своим законом, и принимают тех людей, которые живут по нему, и те религии, которые согласуются с ним. Одно плохо - с годами и зло и добро, делами запечатленные в сердце горца, смешались и стали равнозначны. И та расплата, отмеченная законом, стала называться местью, потому что для мести добро и зло равны, для мести главным является само мщение, то есть возмещение или отдание долга. Тот, кто оставлял мщение и не отдавал должное, считался нечестным перед негласным законом горцев, и отсюда появилось понятие честности или проще - чести.

И еще. Коли мщение было законом горцев, то делалось открыто, чтобы соотечественники знали, что ты соблюл закон чести. Недаром честь и месть рифмуются.

Таким образом, все началось с Шотландии, гор и чести.

Я долго искал свои корни, моя романтическая склонность особенно в отроческие годы рисовала разные картины моего происхождения. И поэтому меня быстро убедили, что корнем моей фамилии является испанское Лерма (долгое время я подписывался "Лермантов"). В своих черных глазах я легко находил причины этого противоречивого сочетания страстности и сдержанности. Я любил гитару, хотя играл на многих инструментах, и как мне казалось, сердцем стремился в знойные равнины, рождающие свободолюбие в самых потаенных уголках души.

То, что это не соответствует действительности, я узнал позже, уже после того, как однажды побывал в горах Кавказа и рисовал их, будучи ребенком, как завороженный. Корнем моей фамилии Learmonth или Learmount является "монт" - "гора", гора Лира, что, в конечном счете, и можно перевести как горец. Но эта истина очень долго раскрывалась передо мной, и окончательно осознал ее во всей полноте я, наверное, тоже только после смерти.

Итак, - горец, поэт, честь.

Люди и страсти

"...члены его оцепенели, губы стали синими, огонь

лучезарных глаз был потушен смертью. Я отпрянул к столу -

рука моя упала на треснувший и почерневший кубок -

и ужасная истина внезапно предстала моей душе."

Э.По "Свидание".

- Знаешь, что меня удивляет в твоих воспоминаниях?

- ?

- То, что в самом себе тебя больше всего поражает не способность в возрасте пяти лет играть на трех инструментах, рисовать живопись, разговаривать на пяти языках и сочинять. ("Menschen und Leidenschaften" ты написал восьми лет отроду). А способность влюбиться.

- В наше время многие могли делать то, что ты говоришь, но не проявлять возвышенный интерес к особам противоположного пола.

- А в наше время все наоборот, ребенок не может и десятой доли того, что мог ты, но влюбляется легко и с трех лет.

- Неужели так высоко поднялась чувственность?

- Да, низкое поднялось так высоко, что передается по наследству во всей полноте. ...Гены.

- Гены?

- В наше время люди открыли, что в каждом человек есть некий ключ. То, что в нем предопределено - склонности, характер. И более того, этот ключ - ген, может передаваться по наследству твоим потомкам.

- Fatum. В древние времена славяне поклонялись богу Роду. Оказывается Род это не Бог, а закон. А может ли быть ген, в котором в конце стоит точка?

- Не знаю, навряд ли. А может быть и есть.

- Значит хорошо, что у меня не было потомков.

- ?

- Кто знает, чтобы ожидало их в этой жизни.

- Кто знает. В России с тех пор миллионы оказались с точками в генах, - погибли или пострадали аки мученики.

- Бабушка хотела поставить в нашем гене запятую. Она могла все, но бога победить она не могла. И я не мог.

- А надо было?

- Это под силу только смиренным. Но я смиренным не был. Как и она.

Были вещи, о которых бабушка не говорила. Никогда. Об этих вещах и нельзя было говорить. В том числе и о смерти деда. Я его не знал, ни до, ни после смерти. Мы с такими не видимся. Но что спрашивать и зачем, когда в наше время причиною таким поступкам могло быть только одно - это честь. Сохранение лица и почтение к фамилии. Тот, кто не заботился о чести, должен был быть готов к позору, презрению, заушничеству и оплевательству. А готовых к этому среди дворян не было.

Чтобы сохранить честь, надо было убивать. Или других или себя.

Добавить здесь можно только то, что бабушка хорошо знала, из чего состоит дворянин и сообразно с чем должен поступать. И если бы и предвидела все, что происходит, не закричала бы по-бабьи, не уговаривала бы ни в чем, а просто сказала бы: "Провинился - отвечай". Он должен был сохранить честь семьи, и сохранил ее, унеся в могилу то темное, что могло бы отбросить тень на дворянское гнездо. Сам был виноват. Также как виноват был мой отец, в том, что забрал слабую беззащитную девочку из дома в жены и, не имея блестящих перспектив, не только не сделал ее счастливою, но оставил и потерял ее, ослабленную после родов.

Конечно это глупость, но ведь от любви. Как можно такому ничтожеству оставить новорожденного сына? Он и его погубит. Все в нем было непростительно печально, недопустимо фатально, что-то, напоминающее ее же мужа, т.е. человека, ведущего в погибель своей неприспособленностью к жизни на этой земле и в этом обществе. Лучший способ для таких людей - уйти в сторону, чтобы не довести до трагедии своих близких. Таких людей жизнь должна топить как щенков, чтобы расчистить дорогу настоящему человеку. Такому как я. И бабушка сразу увидела это. Она увидела меня как совершенное, как итог, как результат...

Я раньше думал, что они все умерли ради меня. Нет, они все умерли вместе со мной.

После моей смерти бабушке некого было винить кроме самой себя и это убило бы ее совсем, если бы она не знала, что должна участвовать в моей судьбе даже после смерти. Самоубийц хоронят за церковной оградой, а мы все по закону считались самоубийцами. И все лежали в церкви. И важно здесь не то, что потрачено на подаяния церкви, договоры с благочинными, строительство и умножение приходов, а то каким же сильным человеком надо быть, чтобы заретушировать самое непристойное, взяв на свою душу величайший груз ответственности, от которого с ней могло случиться все что угодно. От такого на душе люди сходят с ума, беснуются, умирают от страшнейших болезней. Но нет, она самой душой своей готова была пожертвовать ради чести семьи и моей вечности. И она пожертвовала. И с ней я не виделся после смерти, хотя, казалось бы, лежим совсем рядом.

Но опять - помогла ли она нам этим? Можно ли и небесам, как людям, закрыть глаза на что-либо, происходящее на земле? Нет, ни прирастание цветка на восходе, ни малейшее деяние человека, ничто не проходит ни мимо всевидящего ока, ни, как выясняется, человеческого.

Пророки

"Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,

И под люстрой в позолоте на полу он тень простер,

И душой из этой тени не взлечу я с этих пор."

Э.По "Ворон"

- А видишь ли ты вообще кого-либо?

- Нет. И потому спрашиваю, как ты услышал меня.

- Когда я был здесь в первый раз, и мне рассказали про твой свинцовый гроб, и я спустился сюда вниз в гробницу, я явственно увидел тебя за свинцовой стенкой. Ты сидел, полусогнувшись, в абсолютной темноте и, вперившись в свинцовую преграду, совершенно неподверженный тлению, также молод. Только...

- Что?

- Только какой-то почерневший, почерневший изнутри, будто светящийся изнутри чернотой.

- Что же это? Это нехорошо. Как можно увидеть это в абсолютной темноте?

- Черты выточены как на гравюре. Только после того как увидел тебя, смог и услышать.

- Поэтому и я никого не вижу здесь.

- Ты же предвидел все это.

- Как можно такое предвидеть?

- А твое стихотворение "Ночь". Ты его написал лет в двенадцать, наверное.

"Я зрел во сне, что будто умер я;

Душа, не слыша на себе оков

Телесных, рассмотреть могла б яснее

Весь мир - но было ей не до того;

Боязненное чувство занимало

Ее; я мчался без дорог; пред мною

Не серое, не голубое небо

(И мнилося, не небо было то,

А тусклое, бездушное пространство)

Виднелось; и ничто вокруг меня

Различных теней кинуть не могло,..."

- Чего же общего? .....

- Ночь, в которой ты пребываешь.

- Нет, это стихотворение-мечта.

- ?

- Мечта о тлении.

- А может все-таки предсказание?

- Может.

- Ты так же провидишь, как и твой предок.

- Как ты знаешь это?

- "Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет..." Все произошло ровно так, как здесь написано.

- Мой предок Фома Рифмач предсказал объединение Шотландии и британцев, с которыми воевал, а я - падение родины. И оба поплатились за это.

- О твоем предке сказано много противоречий.

- ?

- Он прибыл ниоткуда и исчез никуда. Прорицал, стихи писал. При этом сочинил сказку, что побывал в стране эльфов. То ли он святой, то ли юродивый, то ли он душу дьяволу продал, то ли с умом не в ладах был. Был ли он вообще, ты должен знать.

- Дар это дар. А человек это человек. Он и свят и грешен. Дант не мог опубликовать свою "Божественную комедию" при жизни, поскольку сочли бы его сошедшим в ад и вернувшимся. Не бесы ли отпустили его? Или эльфы. Никакой разницы. Поэтому он и посвятил этому литературному труду всю жизнь, не успев снискать славы. Фома мог бы поведать свою историю, потому что он был в независимой и свободолюбивой стране, горец и воин. Однако и там народная молва делает тебя объектом страха, а не поклонения. Мы всего лишь проводники духа.

- Как вода, запоминающая и передающая и доброе и злое.

- Беснующийся не бес, а пророк не дух святой. Мы материал духа. Вижу, ваши ученые многого достигли.

- Поверь, бога им не победить и сейчас.

- Трагедия в том, что ты не можешь заставить эту силу замолчать в себе. Потому что говорит она для того, чтобы ты заговорил. Но когда заговоришь ты, никто не поймет тебя, никто не знает, что это такое. Не отличат тебя от того, кто говорит через тебя.

- Да, ведь еще при твоей жизни говорили, что ты и Печорин - одно, а Пушкин одно с Онегиным. А ведь случилось иначе - Пушкин оказался на месте Ленского, а ты... Похоже и Фому постигла та же участь.

Война и мир

"Военными науками юноша занимался охотно"

Из предисловия к сочинениям Э.По

Горцев стали брать в наемники давно. Из-за их природной военной искусности и бесстрашия. Поэтому и мой предок Георгий попал в Россию. Думаю, после нас в наемники будут брать кавказцев. Они тоже горцы, и сражаются жестоко.

Военное искусство горцев основывалось на военной практике с детских лет и частом ведении военных действий в меньшинстве.

Военная мудрость горца заключалась в осознании простой истины о том, что покуда ты жив, ты не побежден, а победитель всегда прав.

И искусство и мудрость зиждились на том, что горец всегда был далек от мира, а мир далек от него.

Современное дворянство вышло, но выродилось из породы таких людей, далеких от мира и близких к войне. Только со временем пребывания в миру простые истины становятся сложными и извратными.

Бабушка знала, как правильно воспитать дворянина. Надо показать ему Войну и Мир. Она преподала мне войну, когда мне не было и четырех лет, и показала мир в том же возрасте. Но, в конечном счете, и Война и Мир были по ту сторону моего мира, мира, созданного ею для меня. Она не была моим идолом, она была аксиомой - непоколебимой, непререкаемой, непобежденной. Когда я оказался один на один с войной и миром, такими, как они есть, я знал о них, но был выращен будто на другом свете.

Бабушка была предприимчива, она держала разные артели, в том числе и завод кирпича, выгодное производство. Однако иногда мне кажется, что красно-бурые дорожки в моей аллее здесь в Тарханах, вот главная цель этого завода. Мое преуспевание - вот корень ее предприимчивости.

Тарханы это Эдемский сад, мой единожды потерянный рай, в который всю жизнь я пытался вернуться, уйдя и от мира и от войны. Этот сад, эти кирпичные дорожки, эти насыпи для боевых игр, этот дом моих занятий искусствами, все это остается нетленным, а остальное - преходящее дерьмо. И война и мир - преходящее дерьмо, растение и корень суеты.

Будучи впервые отправлен на фронт, я радовался, что от истлевшего мира немытой России сбегу к непосредственной истине войны. И эта истина действительно непосредственна, но это истина зверя, его формула обращения с врагом.

Основная и первая истина войны заключается в том, что враг должен быть беспощадно уничтожен. Иначе он уничтожит тебя. И не важно, каким образом. Пока ты жив - ты победитель, пока жив твой враг, он не побежден. Неважно как ты мстишь, важен результат.

Именно эта истина отметает все лживое и приукрашенное из кодекса обращения с врагом. Не важно, каким образом - коварно отравлен, зарезан в спину, заколот в открытом бою, все это лишь способ. Если ты победитель, ты всегда прав.

Вторая истина заключается в том, чтобы выжить самому. Но для этого не надо вставать за спины других, бежать от лица противника. Надо победить страх неограниченной волей к жизни, прямо и бесстрастно осматривать театр военных действий, чтобы видеть слабые стороны противника и собственную опасность. А опасности надо избегать.

Но к своей последней отправке я уже устал от этих истин, и был полностью охвачен тоской былого бойца, которая рождается из другой истины: рано или поздно на войне тебя убьют, и в ней нет победителей и побежденных, а только жертвы настоящие и жертвы будущие. Так не хотелось туда, но бабушка была уверена, что военная карьера состоится. Как же ее убило собственное честолюбие!

И тогда так хотелось написать о войне и мире в событиях 12-го года. Жаль, не успел. Может кому-то другому удастся?

Пушкин

"Обида не отомщена, если мстителя настигает расплата.

Она не отомщена и в том случае, если обидчик не узнает,

чья рука обрушила на него кару"

Э.По "Бочонок Амонтильядо"

- Ты знаешь, что сейчас сочиняют много историй о тебе и о Пушкине, и о других поэтах. В одной из них ты даже бежишь за коляской, в которой едет Дантес, и грозишь ему рукой.

- Это смешно. А не смешно, как они его убили. Сделали из него мученика. Даже убить по-человечески не могли. Ну, ничего, потом у них стало получаться лучше.

- Ты не догнал коляску в той истории.

- А так бы хотелось. Тогда мне важнее всего было отмщение, опять честь. Покарать, обличить... Смешно.

Они все равно доживают до глубокой старости в почете и уважении. Этот мир для них. А что дальше, по ту сторону? Дальше страшно. Месть такой пустяк по сравнению с тем, что с ними сейчас.

Они так долго готовили его для своих задач. А он так умело избегал их. Так что убивали они предателя, и угрызения совести их не мучили. Не знали они только одного, человек не может принадлежать человеку, он принадлежит Богу. Так что настоящие предатели те, кто им поклонялся.

Они создали этот лицей, чтобы из плевел выделились ростки зерен носителей новой идеи. Детям дали самых вольнодумных преподавателей. Все наиболее способные к словесному искусству взросли на этих дрожжах. Пущин, Кюхельбекер стали пушечным мясом революции. Но самые талантливые должны были пойти дальше - Горчаков стал канцлером, а Пушкин - этот незаурядный ум, свободно владеющий любой словесной формой, должен был стать в ряды идеологов, захвативших мыслящие умы.

И какими широкими шагами он шел к этому. И как незаметно, вопреки всему оказалось, что основной проблемой для него стала национальная идея Руси, ее история и судьба. Непосредственно перед выездом на дуэль он спокойно редактирует русскую историю для детей, присланную ему автором из провинции. Это было для него важнейшим делом перед самой смертью, за один шаг до нее. Что за человек!

Он, камер-юнкер, имеющий право на аудиенцию императора. Какие неограниченные возможности предстают перед ним, а он грустен и недоволен. Что-то непрерывно давит на него. А он не продавливается. И не хочет жить более.

Что было в его душе, чтобы, будучи смертельно раненым отцом семейства сказать: "Говорите честно, что со мной. Не бойтесь. Я все равно жить не хочу."

Но и потом его не оставили. Они разбирали его вещи, писали его историю, восхищались им, и называли его своим идейным вдохновителем. И до сих пор так делают.

Это сейчас - ПУШКИН, а тогда единицы вполне понимали, что за личность безвозвратно потеряна. И одной из единиц был я. И если надо было бы умереть чтобы доказать это, то погиб бы, не раздумывая. Ради любви к русскому слову и его будущему.

Храм новый

"...Не может быть! Вы вольный каменщик?

...- Да, да.

-- Знак, - сказал он, - дайте знак.

-- Вот он, ответил я, распахнув домино и показывая ему лопатку.

-- Вы шутите, - сказал он, отступая на шаг."

Э.По "Бочонок Амонтильядо"

В эпоху расцвета средневековья храмов строилось множество. И потому в каждом крупном и не очень городе присутствовали артели вольных каменщиков, десятилетиями строившие там соборы и храмы. По мере развития протестантизма и раскола храмостроительство значительно пошатнулось, но артели остались и стали называться орденами, а их члены - масонами, собственно каменщиками.

Масоны - члены древнего тайного общества, зародившегося на ниве вырождения христианской культуры в средневековой Европе. Сложность явления масонства заключается в кажущейся размытости целей и отсюда вытекающем различии его понимания между вступившими в его ряды и его основателями. Вступающие в масонство, как правило, ожидают посвящения в тайны алхимии и оккультизма, посвящения в тайное знание. Тайное знание - это тот запретный плод, которым хотят обладать все власть предержащие и имеющие положение в обществе. Расширение своих возможностей - постоянная необходимость несчастного благополучия. Членами масонских лож в первую очередь были члены королевских дворов, церковной знати, представители аристократии, но не только. За масками остальных участников были те, кто в обычной жизни никогда бы не стали рядом с этими вельможами. Иноземцы, сомнительные торговцы, предприимчивые персоны, проще говоря, ремесленники - каменщики, основатели тайного общества и основание общества вообще. И в результате было расширение возможностей, но не возможностей обращенных, а возможностей посвященных. Богатые жиды, иноземные шпионы, безродные авантюристы, т.е. истинно умные и организованные люди, создали общество равных, как почву для настоящего неразрозненного управления.

Вместе с экспансией европейской культуры на российской территории появилось и масонство, началось оно, разумеется, с мало контролируемых провинций - Бессарабии, Малороссии, Курляндии. В Бессарабии в масонство вступил и Александр Сергеевич Пушкин, как и многие, внявшие благородным целям тайного общества. Тогда Александра Сергеевича обратил никто иной как лично генерал-губернатор Инзов. Одно доподлинно известно, что гораздо позднее Пушкин стал узнавать многие лица, скрываемые ранее масками на собраниях в Кишиневе и Одессе. Также известно, что ответственный член масонской ложи никогда бы не отразил в своем дневнике обстоятельство вступления в столь тайное общество в отличие от Александра Сергеевича. Вначале Пушкин, как и многие другие, был забыт тайным обществом, и только по мере его приближения к императорским кругам, к авторитету в свете, мало помалу то здесь, то там стали возникать знаки общества, а далее и задания.

Размытость целей общества поверхностна. Не надо глубоких рассуждений, чтобы понять, что основной целью артели каменщиков является строительство храма - нового храма, поэтому и была выбрана таковая форма в протестантской Англии, то ли в издевку то ли в заблуждение названная "шотландской" ложей. Первое зеркало масонства - Англия смотрит в зеркало и видит там Шотландию. Все равно.

Под храмом разумеется новое общество с законами равенства и братства без различий по конфессиям и сословиям. Купец смотрит в зеркало, а видит там аристократа, священник смотрит туда же и видит ростовщика, христианин вглядывается в свое изображение и видит там мусульманина. Зеркальность лежит и в основе принципов общества - законов чести. Честь смотрит в зеркало, а там - месть. Все равно.

Александр Сергеевич, выученный в новых идеях и оформившийся в масонском влиянии, отзывается царем Николаем I из ссылки в Одессе в родное село Михайловское. Там он проводит эти чудесные дни и вечера с кормилицей Ариной Родионовной, где она будит в нем это чудо первобытного русского слова и снова достает из него самого русского человека. Он, вскормленный ее грудью, баюканный ее песней, перерождается. Оттуда на восстание декабристов он уже не является.

Тайные общества невероятно сильны, их планы невероятно продуманы, их члены - генералы и князья. Но они могут быть побеждены Ариной Родионовной, ее материнской любовью и живостью ума. Многих и многих из нас вскормили своим молоком простые крепостные женщины. Меня - Лукерья, кого-то Глаша или Маша. И это молоко восставало противу любой уничтожительной идеи своего народа, и побеждало ее.

По поводу смерти Пушкина есть ряд вопросов, имеющих затруднительный ответ: чем так насолил Пушкин барону Геккерену за исключением пары эпиграмм? зачем Дантес настойчиво дискредитировал Пушкина, если действительно воздыхал по его жене? почему Пушкин не оставил никаких свидетельств при смерти, неужто по простоте и незнанию?

Ответы тоже в вопросе, но другого характера: что бывает с членом тайного общества, отказывающегося сотрудничать? Ведь он отказывается не просто так, а потому что не разделяет взгляды общества, и может быть готов выдать и его членов, т.е. опасен для общества? Здесь два пути: уничтожить или шантажировать чем-либо наиболее дорогим. Для аристократа наиболее дорого сохранение чести, своей и семьи. Барона Геккерена, магистра масонской ложи, удовлетворял любой исход интриги Дантеса с Пушкиной. Измена и шантаж разглашением измены, дуэль Пушкина с убийством Дантеса и шантаж неразглашением обстоятельств дуэли либо разглашение и низложение Пушкина и его семьи, и наконец дуэль с убийством Пушкина, здесь можно ничего не объяснять. И еще, Геккерен знал, что Пушкин будет молчать, так как его выбор это выбор между бесчестием и смертью, не более того. Пушкин догадывался, что в членах ложи и барон Бенкендорф, и многие власть предержащие, его молчание позволит остановить масонов только на нем, а не на его семье и близких.

"Погиб поэт, невольник чести..." Пушкин оказался в безвыходном положении из-за законов чести аристократии. Он был обречен на смерть. Он не ведал, что пока ты жив, ты не побежден. А также то, что противник должен быть уничтожен всеми возможными средствами.

Почему же я, знавший это, пошел на заклание? Потому что и я многое понял только после смерти. Я продолжал верить в человека, в то, что он не будет попирать одного из главных законов - "не убий", тем более ради чего?

Те же вопросы: чем я так насолил Мартынову кроме пары эпиграмм и пошлых шуток про горца с "длинным кинжалом"?

Конфликт с Мартыновым развивался долго. Я не читал писем, которые он передавал через меня родным, как распространялось в обществе. Неужели я идиот, чтобы прочесть их по собственной блажи, а потом для сокрытия этого обстоятельства изобразить пропажу моего чемодана? Зачем Мартыновы раздули это обстоятельство? Чего они боялись, что я мог узнать в этих письмах?

После опубликования "Героя нашего времени", Мартынов, очевидно, убедился в прочтении мною его писем, судя по всему, там были мысли, схожие с печоринскими. Подтверждение тому и упоминание потери мною чемодана, и зависть в которой сознается Печорин и бравада Грушницкого и многое другое, он находил себя везде. Он не мог понять, что я могу просто проницать некоторые вещи. Он был убежден, что он высмеян в романе, высмеян в эпиграммах, высмеян в словах. Теперь это понятно также как понятно, что в этом его долго и упорно убеждали, объясняли это. Но в жизни палачами становятся не Печорины, ими становятся Грушницкие. Все равно я вас убью - слова Грушницкого перед смертью, это не слова жертвы - это слова палача.

Когда мы шли к подножью Машука в компании моих убийц - членов масонской ложи кн. Васильчикова, майора Мартынова, корнета Столыпина, о чем я думал, что чувствовал?

За месяц до этого и позднее неоднократно я говорил в обществе о том, что намерен написать серьезный исторический роман, охватывающий события 1812 года и далее до сегодняшних дней. Чего боялись они? Что я напишу истинное место барона Геккерена в нашей истории и в преднамеренном убийстве Пушкина, о том, что Наполеон был побежден масонами, чуждыми ему, которых он оставил и отдалил, став императором, расскажу то, что вижу, а вижу я более, чем знаю. Нет, это слишком крупно для таких мелких людей. Они просто решили меня наказать.

Они знали, что я не буду стрелять в Мартынова и выстрелю на воздух, т.е. ничем не рисковали. Знали ли они, что будет важно мне? Наверное знали, и тоже рассчитывали на это. Мне было важно, будет ли он стрелять в меня. Будет ли человек ради общего блага убивать своего ближнего, собрата по кадетству, не менее священному, чем кровное братство?

Я был удовлетворен, он сделал так, как я написал, он не мог стрелять, и ему крикнули: "Стреляй, тряпка!", прогремел выстрел, всего меня пронзила боль, прошедшая через спину. Это было нарушение дуэльных правил - повторная команда. Но ведь враг должен быть уничтожен, не смотря ни на что. Так в горах умерла легенда.

От начала до конца меня преследовало только одно ощущение, что все это когда-то уже было. Эти горы, этот бушующий ветер, эта гроза, этот проливной дождь. Вспышки грома искажали лица, и будто сами бесы смотрели на меня глазами ненависти. И не было ни одного, ни одного обнадеживающего взгляда среди тех, которые все до единого назывались моими друзьями и родственниками.

Мы все убили себя сами. Дед убил себя азартом, отец - тем, что отдал меня, я - честью. А Пушкину повезло больше - он умер не сразу.

Прощание

Прочитайте эпиграф...

А теперь уберите зеркало.

Где здесь написано "возьми душу за душу, око за око, зуб за зуб..."? Здесь написано - "отдай". Эти зеркальные истины. Как глубоко они сидят в нас.

Я - Лермонтов, шотландец и русский поэт, был предательски убит согласно закона чести. Похоронен по-христиански. Точка поставлена. Осталась легенда.

Аминь.

МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ

Ассоциация по Э.По на основе перевода Р.Померанцевой

Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью - жуткий багрянец крови!

Но царь был по-прежнему весел - страх еще не закрался в его сердце, разум еще не утратил остроту. Когда владенья его повсеместно охватила Красная смерть, он призвал к себе тысячу самых выносливых своих приближенных и вместе с ними удалился в один из своих укрепленных дворцов, который назывался Местом Уединения, где никто не мог потревожить его. Здание это - причудливое и величественное, выстроенное его предками согласно царственному вкусу, образовывало собой крепкую и высокую стену с железными воротами, украшенными двуглавым орлом. Они решили закрыть все ходы и выходы, дабы как-нибудь не прокралось к ним безумие и не поддались они отчаянию. А снаружи царила Красная смерть.

Когда пятый или шестой месяц их жизни во дворце был на исходе, а Красная смерть свирепствовала со всей яростью, царь, дабы не впасть в уныние, созвал подданных на бал-маскарад.

Но сначала я опишу вам комнаты, в которых он происходил. Их было пять - пять роскошных покоев. В большинстве дворцов и замков такие покои идут длинной прямой анфиладой; створчатые двери распахиваются настежь, и ничто не мешает охватить взором всю перспективу. Но дворец царя был построен совсем по иному. Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была видна одна из них. Через каждые двадцать - тридцать ярдов вас ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживали что-то новое. Цвет их гармонировал со всем убранством комнаты. Так, в восточном конце галереи располагались покои, в которых царь располагался со своей семьей - царицей, дочерями и маленьким сыном. Покои начинались с белого зала с колоннами и портиками в античном стиле. Далее следовала золотая гостиная, соседствующая с белым залом, вся отделанная золотой росписью и с золотыми колоннами. Из золотой гостиной выход в красный будуар, обтянутый малиновой тканью и штофами гранатовых оттенков. За красным будуаром - малахитовая гостиная, отделанная зеленым малахитовым шпоном. Оканчивались покои библиотекой из темного дерева.

Еще в анфиладе, идущей от парадной лестницы стояли гигантские часы, представляющие собой золотого павлина. Когда минутная окружность завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары невольно переставали кружиться, замирали в смущении, и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых отчаянных. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же веселый смех наполнял покои. А когда пробегали шестьдесят минут, и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога.

Празднество было в самом разгаре, когда часы начали отбивать полночь. На сей раз часам предстояло пробить двенадцать ударов, и, может быть, поэтому, чем дольше они били, тем сильнее закрадывалась тревога в души самых рассудительных. И, может быть поэтому, не успел еще стихнуть в отдалении последний отзвук последнего удара, как многие из присутствующих вдруг увидели маску, которую до сих пор никто не замечал. Слух о появлении новой маски разом облетел гостей; его передавали шепотом, пока не загудела вся толпа, выражая сначала недовольство и удивление, а под конец - страх, ужас и негодование.

Гость был высок ростом, изможден и с головы до ног закутан в саван. Маска скрывавшая его лицо точно воспроизводила черты трупа. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе проступал багряный ужас.

Но вот царь узрел этот призрак, который, словно для того, чтобы лучше выдержать роль, торжественной поступью расхаживал среди танцующих. Лицо царя побагровело от ярости.

- Кто посмел? - обратился он хриплым голосом к придворным. - Схватить его и сорвать с него маску.

Услышав его приказ, толпа метнулась было к стоявшему поблизости пришельцу, но тот вдруг спокойным и уверенным шагом направился к царю. Никто не решился поднять на него руку - такой непостижимый ужас внушало всем высокомерие этого безумца. Беспрепятственно прошел он мимо царя, гости в едином порыве прижались к стенам, чтобы дать ему дорогу, - и размеренной поступью двинулся из белого зала в золотую гостиную, из золотой гостиной в красный будуар, из будуара - в зеленую малахитовую комнату, и наконец - в темную библиотеку, в которой отдыхало все царское семейство.

Тут царь, вне себя от стыда за минутное свое малодушие, бросился вглубь анфилады, но никто из придворных, одержимых смертельным страхом, не последовал за ним. И, когда на пороге темной комнаты царь почти уже настиг отступающего врага, тот вдруг обернулся, раздался пронзительный крик и на траурном ковре распростерлось мертвое тело царя, а вслед за ним и царицы, и всех его детей. Тогда, призвав на помощь остатки мужества, толпа пирующих кинулась в темную комнату. Но едва они схватили зловещую фигуру, застывшую во весь рост, как почувствовали, к невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской ничего нет.

Теперь уже никто не сомневался, что это Красная смерть. Она прокралась, как тать в ночи. Один за другим падали бражники в забрызганных кровью пиршественных залах и умирали. И с последним из них угасла жизнь золотых часов, потухло пламя в жаровнях, и над всем безраздельно воцарились свобода, равенство и братство Мрака, Гибели и Красной смерти.

А на столе библиотеки осталась лежать раскрытая книга, на видимых страницах которой можно было бы прочесть стихотворение под названием "Предсказание":

Настанет год, России черный год,?

Когда царей корона упадет;?

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,?

И пища многих будет смерть и кровь;?

Когда детей, когда невинных жен

?Низвергнутый не защитит закон;?

Когда чума от смрадных, мертвых тел?

Начнет бродить среди печальных сел,?

Чтобы платком из хижин вызывать,?

И станет глад сей бедный край терзать;?

И зарево окрасит волны рек:?

В тот день явится мощный человек,?

И ты его узнаешь - и поймешь,?

Зачем в руке его булатный нож;?

И горе для тебя!- твой плач, твой стон?

Ему тогда покажется смешон;?

И будет все ужасно, мрачно в нем,?

Как плащ его с возвышенным челом.

Оставить комментарий © Copyright Сергеевич А. (korolev@sc74.ru) Размещен: 19/06/2013, изменен: 18/02/2016. 82k. Статистика. Сборник рассказов: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Сборник обновлен рассказом "Маска Красной смерти" и включает все рассказы цикла: "Чародей", "Ангел ночи" и другие

Сергеевич А. : другие произведения.

Маленькие мистерии