Он был пьян, а мы знали, когда он пьян, ничего хорошего от него не жди.
Тяжело опустившись на колени, он сунул под крыльцо руку, поискал и вытянул оттуда за спину Жучку. Та встряхнулась, лизнула ему руку и стала нетерпеливо перебирать ножками.
А он снова полез под крыльцо, вытащил щенка и сунул его в рюкзак; потом другого, и так всех четырех. А Жучка беспокойно кружилась, повизгивала и вместе с тем доверчиво и ласково виляла хвостом.
Дядя Степан кряхтя поднялся, потряс рюкзак и закинул его за спину. Вышел со двора и тяжело зашаркал на окраину села, туда, где был глухой заросший овраг. Жучка возбужденно семенила рядом.
Мы бежали за ними, окликали:
- Дядя Степан, дядя Степан...
Он продолжал идти, только время от времени оборачивался, бурчал:
- Ну, прочь! Ишь сопляки.
Один раз нагнулся, пошарил по земле рукой, нащупал палку и швырнул в нашу сторону.
Перед оврагом был старый заброшенный колодец. Дядя Степан остановился над ним, быстро встряхнул рюкзаком... Мы даже не успели крикнуть. Только Жучка, как от сильного удара, отчаянно взвыла.
- Пошли! - требовательно бросил дядя Степан и зашагал к селу. Она не двинулась с места, только кружилась вокруг колодца и пыталась запрыгнуть на колодезный сруб. - А ну, иди сюда, зараза! За мной! - заорал он.
Она бросилась к нему; послушно бежала вслед за ним и только всё время оглядывалась и оглядывалась.
Мы подскочили к колодцу, заглянули в его чёрную глубину. Но ничего не видно и не слышно было, только что-то тревожно и монотонно, как ветер в трубе, гудело.
Когда село уснуло, Жучка вернулась к колодцу. И мы всю ночь слышали её тоскливый вой.
Днем её, наверно, прогнали от колодца, она тихо сидела под крыльцом своего дома. А ночью снова завыла.
И вот под утро я услышал выстрел. Потом другой, третий. Окно в моей комнате было раскрыто, я прямо с кровати выпрыгнул во двор и бросился за ворота. А там уже бежал Петька, сосед, крикнул мне:
- Скорее!
Мы не успели добежать до оврага, как навстречу, мимо нас, проскочила Жучка. Она мчалась как-то боком, вприрыжку. Одна задняя нога у ней болталась, неживая, и другая ступала неуверенно, иногда вдруг подламывалась, и тогда Жучка ползла
1
на животе. Заползти под крыльцо у нее не хватило сил, она неподвижно растянулась около ступенек. Мы склонились над ней. Нога у нее была вся в крови, и на боку виднелась красная ранка. Раскрыв рот, она хрипло дышала и полузакрытыми глазами смотрела на ворота.
Вдруг над нами раздался голос дяди Степана:
- А ну кыш отсюда, сопливые!
Мы испуганно обернулись. Дядя Степан стоял, широко расставив ноги, и медленно поднимал ружье.
- Не тронь, уходи! - взвизгнул Петька.
Мы загородили Жучку и ревели в два голоса. Дядя Степан постоял, потом прохрипел:
- Чертенята. Всё равно сдохнет, оттащите в овраг, закопайте.
Густо проскрипели под ним ступени крыльца, с грохотом захлопнулась дверь. Мы с Петькой подняли Жучку. Отнесли в наш двор. Бабушка вышла из кухни, воскликнула:
- Вот ведь изверг, и что же милиция до него никак не доберется.
- Бабушка, ну что же делать?
- А ну идите за мной.
Мы занесли Жучку в сарай, бабушка набросала в угол сена, застелила мешком, и мы положили Жучку. Бабушка замотала ей ногу тряпкой, на ранку на боку что-то полила. Жучка лежала неподвижно, закрыв глаза, и казалась уже неживой.
Так она пролежала до вечера; а вечером бабушка принесла в банке молоко, велела нам с Петькой открыть Жучке рот и осторожно влила в него молоко.
- Ничего, скоро поднимется, - зверила она нас.
Через неделю Жучка действительно поднялась, а еще через неделю уже скакала по двору. Она всё подбегала к калитке, но мы боялись её выпустить на улицу: вдруг её увидит Степан? Участковый милиционер его оштрафовал, и теперь он ходил на всех злой.
А однажды мы не углядели, она выскочила и помчалась к своему дому. Мы бросились за ней.
Она влетела во двор, запрыгнула на крыльцо и заскулила, залаяла радостно, просительно.
Мы стояли около ворот, звали:
- Жучка! Иди, иди сюда.
Скрипнула дверь. Показался дядя Степан. Он посморел на нас мутными глазами, пробурчал: "Ну, чего?", опустил голову и с тупым удивлением уставился на собаку. Она запрыгала радостно, завертела хвостом. А он смотрел долго, потом еще раз бросил на нас взгляд и скрылся в хате, хлопнув дверью.
- Жучка, иди к нам, на, на, ну, Жучка...
Она возбужденно перебирала лапками, виновато и извиняюще повизгивала и махала хвостом, и всё жалась, жалась к своей двери...
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Записки начинающего воспитателя
В эту странную, суровую организацию, я попал случайно, по объявлению в газете: "В детский приемник-распределитель требуется дежурный по режиму".
Попросту - надзиратель.
Длинная побеленая кирпичная стена, в ней единственная дверь. Около неё стоял высокий пожилой мужчина в очках. А перед ним две девушки, юные, стройненькие, в очень коротеньких юбочках и в оранжевых распашенках, туго выпирающих на груди. Они почтительно снизу вверх смотрели на него, а он басовито, как мне показалось, строго, что-то им объяснял.
Я остановился метрах в трех от них, буркнув: "Здравствуйте", и стал ждать.
Наконец, девушки ушли. Мужчина проводил их взглядом и повернул ся ко мне.
- Андрей Сергеевич? - спросил я.
- Да!
- Я вам звонил утром...
- Да, да, пойдемте, - пригласил он. Он закрыл на ключ за нами дверь. Перед нами был извилистый коридор; шагая, он посматривал на меня изучающим взглядом - большой, сутуловатый, с морщинистым мудрым лицом. Поседевшие волосы торчали коротким ёжиком.
- Девушки после педучилища - просились в воспитатели, - сурово, но доверительно, словно мы давно знакомы, заговорил он. - Самих еще надо воспитывать. Знают, какой у нас контингент подростков - а пришли в таком виде. Посоветовал им поискать работу в детском саду.
Мы вошли в его кабинет - небольшая квадратная комната с