Жили были дед с бабкой, вроде и не старые уже, а всё равно грустно. И дом добротный, и соседи добрые, хозяйство крепкое, а всё чего-то не хватает. И любовь меж ними сохранилась, в лес по грибы по ягоды, а вдвоем, за руку, и завтрак там, и на закат смотреть, а всё равно как будто пусто.
И разбирал как-то дед чердак, об ящик споткнулся, ругнулся, нагнулся, гля, а в ящике игрушки детские, старые. Слеза по щеке скатилась, то деток их игрушки, детки выросли давно, все ладные, сыновей двое, да дочка.
Старший сын вырос богатырем, плечи что оглобля! Как дед в юности!
Пошел служить князю, да не ближнему - дурному, а дальнему, честному, справедливому.
Десять лет отслужил, да воеводой стал, и вот уж год пятый в походе праведном, в стране далекой службу служит, порядок блюдет. Из страны той весточка одна раз в полгода приходит, хоть и редко, да и то хлеб, жив, помнит, и то слава Богу!
Средний сын тоже статен, но умен в бабку, с пеленок всё такие шалости удумывал, что только слезы потом вытирай, да дыры в крыше латай! То синь-огонь изобретёт, то линзы волшебные мастерит. Так и вырос, с линзами на глазах, да огоньком внутри, и пошел служить химиком, чуть ли не у царя самого, в специальной коллегии! Царь поближе, но весточки тож по полугоду ждешь! Делов у него значит много, тоже слава Богу!
А младшая, Маркуша, красавица, да затейница-мастерица, то нить неразрывную сотворит, то прясла механические, и волосы рыжие, и глазище с блюдца - чуть не с горшка в невесты зазывали! Еле до шешнадцати годков девицу подле себя дед с бабкой сберегли, а потом упорхнула голубка! Жених всё сторожил её, то под окном, то на базаре, вот и влюбилась девка! Да то и ладно, парень добрый, благовидный, свадьбу сыграли, да дом свой строить упорхнули, тож не близко, два раза в год в гости приезжала раньше, а теперь и сама матерью стала, так что какое там в гости, дед с бабкой сами теперь, навещать ездят - внуков нянчить. Тоже почитай, раз в полгода и видятся.
Взгрустнулось деду, прям на чердаке ентом, с ящиком детским, понял, чего недостает им - внуков, голоса звонкого, посуды битой, пеленок мокрых, да жизни этой буйной, малОй, в доме живущей!
Спустился дед с чердака, а бабка его на лавке сидит, в руках распашонку сыновью держит, да слезы тож льет. Сел дед, обнял жену, да вместе по паре слез еще пустили.
Время шло, да старость по пятам ступала, дед с бабкой в лесу грибы-ягоду собирали, да старуху древнюю повстречали, та тележку малую, о двух колесах, тащила, в такой-то глуши! А тележка в грязи лесной и застряла, а старуха та древняя, диковатая какая-то, волосы чуть не по земле метут, на юбке склянки на подвязках бряцают, точно ведунья, и ладно коли не ведьма!
Но дед с бабкой люди праведные были, коли не черт, то помочь не грех! Подналег дед, бабка толкнула, а и вытолкнули телегу ту. Так старуха та, еще и деда чуть палкой по спине не огрела - осторожнее мол старый, не дрова в телеге, снадобья!
Не ругнулся дед в ответ, сдержался.
Уж откланяться хотели дед с бабкой, доброго мол пути тебе женщина, да та окликнула, - куда мол собрались?! Самые богатые штоль, али гордыня? Бабка хотела огрызнуться, уж рот открыла, но не успела.
- вот вам, склянка, ты баба не старая ещё, выпей после заката, да с дедом спать на печи ложитесь, а утром будет вам, самое для вас первоценное!
- да не надо...
- цыц! У вас на ушах ваши требы нависли, не мели языком по пусту, бери да иди! А я на новоселье явлюсь!
Ответные слова залипли у деда с бабкой на языках, ни выдохнуть, ни слова молвить! Так и молчали опешив, переглядываясь, пока старуха в чаще не скрылась.
С таким поворотом судьбы дед с бабкой спорить не стали, коли Бог встречу дал такую, значит нужно было. Приготовились, белье чистое надели, да как последний луч заказа окно оставил, бабка зелье и выпила! Всё строго по инструкции, даже запить водой не решилась, не сказано ж было, нельзя значит. Хоть и гадость на вкус жуткая - что лягушку облизала! Дед сочувственно обнял её, да так и легли на печи.
Утром бабку скрутило! Выла от боли жена деда, страдала, живот пух, разрывался! А дед по избе метался, воды принесет, полотенца - пот обтереть, а что делать то надо, не знает! Честно - думал не проснутся они, помрут тихонько, вместе, да в чистом, и перед людьми не стыдно, и помирать не жалко уже. Ан нет, живы, да бабке плохо, от отвара того! Носится дед, старуху ту клянёт, на чем свет стоит! Слов не стесняется, а делу как помочь всё одно не знает! Бабка стонет, живот разбух как на дрожжах! Иди, говорит, во двор, за дровами, печь топи, воду кипяти, только дохтора не зови!
Дед бегом, даж портки не надел, дрова за рубаху цепляются, на ноги больные падают, дед еще пуще ругается! Кутерьма как есть!
Вроде и бегал то он, всего ничего, а в избу забежал, а бабка лежит - не шевелится, молчит!
Померла! - подумал дед!
Бросил дрова, те опять на ноги прям, скачет с ноги на ногу, ругается. К печи допрыгал, а там! Змий! Как есть змий!!
Склизкий, маленький, клубком свернулся в ногах бабки!
Уууух, гад, заполз значит, в час чумной, да убил его жену ненаглядную!!
Схватил дед кочергу, замахнулся! Змеёныш глаз один открыл, глянул на деда, глазом мутным повёл, да обратно закрыл.
А бабка зато, глаз не открыла, но голос подала:
- кочергу положи, да змея не тронь, дитятко это наше, теперь, твоё и моё.
И спокойно так сказала, прям как боль вся её разродилась.
И голос помолодел как будто, и грудь вздымается у ней выше.
Во дела, выходил за дровами, бабка помирала, вернулся, а жена его, уже и не бабка вовсе - молодая, да змия родила! Вот дела, вот чудеса!
Мысли у деда пронеслись эти быстро, кочерга из руку сама выпала, конечно, на ногу попала, дед ногу поднял ту, о печь оперся, на змея смотрит. То на змея, то на жену. Мысли копошатся, блохами скачут, аж чесаться начал.
- ты печь то растопи, воды мне вскипяти, да каши дитятке навари, голодный он поди...
Дед хотел что-то сказать, передумал, другое надумал, рот открыл, снова закрыл, подумал, снова заикнулся вроде, но опять подумал, да передумал.
Начал подбирать поленья, в печь совать, лучинку одну подобрал, да огниво глазами ищет, не найдет никак. Пошел по избе искать, нет нигде, и запасного нет, гнев уж закипать в нем начал, да так что всё сказать сейчас решит, что надумал и не надумал! Уж к печи с бабкой пошел, да тут змий чихнул. Просто, змий, а как детеныш людской, взял и чихнул! Да лАдно так, звонко, и слизь во все стороны разлетелась, но главное огонек у него из ноздрей вылетел, и ровно на лучину, в руках у деда! Ну и на бороду немного!
Бороду дед обтушил, а лучину в печь сунул, загорелась та, заигралась, огонь как живой заскакал по поленьям! Дед снова забыл, что сказать хотел, кроме - здрав будь, сынА!
- ну и ладно, ну и поживем увидим - сказал дед сам себе, да за дела принялся.
Побежало время в семье, аки кони по полю!
Дед с бабкой людей сторониться стали, чтобы никто чадо их не увидал, а чадо растет, да так что и изба ходуном ходит! Лето не зашло её, а змий уж по избе ползать начал, то за клубком погонится, как кот, так лавки, стол, всё на пол летит! То с пушинкой заиграется, чихнет, вот и нет занавесок! Только ведро подноси - тушить шалости детские!
Дальше больше! К зиме уж вся деревня прознала про чудо местное, голоса разделились сельские, они твердили про бесовщину и на вилы косились, вторые отвечали спокойно что на всё божья воля, а уж подарок это или проклятье, то время покажет. Но и вторые и первые дом обходить стали, а вскоре в тот край села и вовсе дорожку забыли и детям малым своим наказали - ни носу, ни пятки в тот край не совать! Кабы чего не поджарило.
И не даром, из дома то и дело, то огонек вылетит, то дым из трубы столбом валИт! Дед то крышу кроет, то стену латает, а уж ведра с водой, вокруг всего дома стоят, вроде как на всякий случай. А в избе кутерьма и чад стоят, то дитятке барашка жарят, то буквы с ним учат, а он недовольно фырчит, а по стенам огоньки смешные бегут!
И вроде как дед с бабкой уж пожалеть должны были сто раз, да ведьму ту проклясть, ан нет, счастливые! Змий смешной такой, нашкодит - об ноги бабки трётся, у деда инструмент сожрет в игре, и в испуге под лавку нырк, уж лавки никакой не хватает его накрыть, уж меж ног не пролазит, а всё дитё дитём! Любят его бабка с дедом, да и сами уж, и не бабка и не дедка вовсе, помолодели, седину огоньки пожрали, да морщинки сбежали все! Колдовство, не иначе!
Но змий-малец, растет уж шибко быстро. Зиму сзимовали, да снега и не видали - вокруг избы трава да цветы, земля жаром согрета, землянику из окна срывать можно! Но земляника земляникой, а дом уж по швам трещит! Змий спит клубком вокруг печи свернувшись, а хвост уж из избы торчит. А как проснется, как потянется, изба того и гляди на курьих ногах станет да побежит!
Пекутся мужик с бабой о дитятке, да печалятся что изба малова-та, змий то ль на блинах-пирогах, а может по природе своей, но вырастет великаном, ему уж не изба нужна - дворца б хватило! Думы эти на лицах отражаются, змий видит всё, да тож нет-нет, а грустит, думает печалит родителей он своих. Уж и так порадовать спешит, то оленя из лесу принесет, то речку новую, поближе к дому пророет, а родители всё больше тужат.
Как туча грусть над избой повисла, никто как сказать, пролить её, не знает...
И вот день настал. Проснулся змий наш малой да не маленький ужо, потянулся, суставы расправил, хрустнул раз, хрустнул два, глаза открыл, хвост протянул, да замурчал от утренней истомы! Хрясь! А дома нет! Проснулся он на земле, на досках! Озирается малой, мечется, уж слезы из глаз катятся, да кипятком землю жгут!
- Мамулечка!!! Папулечка!! - змий кликает. Вроде всё вокруг знакомое, лес вот, гора за лесом, речка новая, двор, ограды кусочки, а дома нет!
Спужался малой не на шутку, думает выгнали его, или сбёгли породители его, сам своим мыслям не верит! Уж чуть волком не воет, огнем чуть не мечет!
- Сыночка, маленький!! Тута мы! - два голоса на лад, где-то рядом пищат!
Смотрит змий, голоса слышит, да глаза родителей не видят! Колдовство што-ль?! Опять озирается!
Тут змия по башке что-то звонко шмякнуло! Громко треснуло и обидно щелкнуло!
Фыр сказать не успел, а по башке снизу бумкнуло, да сильно так, что голову кверху вскинул. И увядаааал!
- маааамочка, папочка!!! - висят родители его в воздухе, в шаре волшебном, искрящемся!
Змий слезы льет горячие, да на земь, но опять больно треснуло его!
- ух дурной, обожжешь жеть! - глянул вниз, а под пастью его ведьма стоит, всамделешняя, как из сказок, что мамка ему на ночь читывала! Волосы до земли, вся чем-то поросшая, как куст ходячий. Испугался немного змиюшка, отпрянул. А как отпрянул, увидел и дом свой родной - те доски ба камушки, что под пузом его бултыхались, мешались, то и была изба его! А как понял это, как дошло до него, что родителей он чуть не сдавил своих, так снова слезы его полились, горячие!
- да хватит слезы лить! Породителей своих возьми осторожно, сядь, и слушай! - сказала ведьма, посохом взмахнула, мужик с бабой чуть на земь не грохнулись - змий поймал вовремя.
- вырос ты, малец, даж больше чем представить можно было, то любовь родительская тебя выпестовала, пироги да сказки материнские, игры да забавы отцовские, благодарен будь им - Да не перебивай, продолжила старуха:
- но вырос ты, уж не дитятко, хоть и время мало дадено было на детство твоё, да и то дар и тебе и родителям, но раз вырос, должен думать уже и о них, и о людях других! Думать как уберечь, как зла не принесть!
- да я ж... - попытался вставить змий, но снова посохом получил, теперь правда, лишь по ноготочку.
- думать должен и понимать, что вырос ты из избы, и из забот отеческих. Пора свой дом строить, но о родителях не забывать!
Долго беседа та шла, змий хоть и вырос, но не совсем ещё. Мозг его ещё не всё понимал, что сразу не смекал, то посох бабкин объяснял, что родителей своих он чуть не задавил, что пора ему переезжать, но родителей не забывать. И даже совет дельный, старуха намекнула, что в горе поодаль, пещера есть, размера подходящего, и тропка есть в лесу, прям к родителям ведущая, и что зверя жрать в лесу всего нельзя, начале люди будут голодать, да и вообще, что людям на глаза лучше не попадать, ну или не чаще раза в год. Много рассказала змию полезного старуха, того, чего родители сказать не смели, а и того, чего не знали, ибо жили, лишь счастье своё боясь согнать.
Не обманула тогда старуха, когда в лесу пообещала на новоселье явиться. Не сказала лишь, как всё станется.
Новоселье сыграли затемно - домом новым стала им изба в чаще леса, подле самой горы, где дракон поселился. В той пещере жил в древности незапамятной, совершенно другой змий, как из сказок. Взрослый суровый, принцессу любящий. Жил с семьей, да родителей чтил, им и избу эту в чаще лесной он сподобил. Изба была цвета чернющего - огнеустойчивая и негорючая. Широченная да высокая, для гостей значит, приспособленная. Вся изба была травами увешана, вся рецептами да сказами исписанная. Пахло в ней вовсе не жабами, и кухня была вся ладная, справная. А хозяйка - была, да вся сгинула, без обид и без сожаления. Век сжила свой без мужа и сына, как весь срок отбыла отпущенный. А теперь уж и вы поживите, за дитем своим зорко глядите, чтобы не хулиганил, людей не третировал. Ну и внуков понянчить успеете - ведь с драконом всякий век лишь в годок превращается.
Всё это напутствие сказала старуха та, да вышла за порог, не обнявшись, прощай не сказавши.
Дед и бабка словам вечно верили, да поворотам судьбы не перечили. Змий вел себя как сынок самый правильный, на обед, аль за советом - к родителям, аккуратненько так, рассудительно, ноготком в дверь поскребся и ждет. Как откроют, обнимает стеснительно и говорит совсем тихо, как шепотом, что б огнём своим молодым, не спалить ничью бороду.
ПодСтолом: Пошли у змия и детки - нашел себе дракониху заморскую, жилье расширил, с родителями познакомил. Вот тогда то, с внучатами, дед с бабкой и оценили той избы все достоинства - негорючести да просторы! И нарадовались они, и наплакались, и внучат сколько надо нанянчились!