Корман Владимир Михайлович : другие произведения.

091 Лирика для детей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стихи автора, написанные для детей и юношества

  ТЕОРЕМА ФЕРМА
  
  Математика соткала
  неразрывные шелка
  из незримого куска
  тайного материала.
  
  Лишь попробуй - влезь в тенёта,
  сунься в тёмную цифирь,
  и тебя поглотит ширь
  непосильного расчёта.
  
  Прикоснись к простой фигуре -
  и откроешь бездну тайн.
  Весь пространственный дизайн
  завлекает в глубь лазури.
  
  Чертыхаясь в перегреве
  рисовал сплошной квадрат
  где попало и подряд
  одержимый им Малевич.
  
  Не боясь казаться грубым,
  мял любое колесо
  знаменитый Пикассо,
  вдохновлённый мощным кубом.
  
  Уж четыре века сряду,
  вплоть по нынешний денёк,
  есть в загашнике манок
  для любителей загадок.
  
  В достопамятное время,
  в век, известный по Дюма,
  Блез Паскаль и Пьер Ферма
  потешались надо всеми.
  
  Всем в подарок - та задачка,
  теорема теорем:
  для кого-то сладкий джем,
  для других - сухая жвачка.
  
  А затравка неказиста -
  лишь приписка у Ферма,
  но весомей, чем тома, -
  заморочка лет на триста...
  
  Нет успеха от исканий,
  не найдёт ни хват, ни дуб,
  чтоб два куба дали куб
  в сумме целых оснований.
  
  И любая степень выше -
  тот же самый результат.
  Не разложишь биквадрат
  в сумму двух биквадратишек.
  
  Там нехватка, здесь излишек.
  "То - закон!" - сказал Ферма,
  и вскипела кутерьма
  без конца и передышек.
  
  Сам Ферма отметил кстати,
  что вопрос - ЕМУ! - под стать,
  всё, мол, может доказать,
  а не выдал доказательств.
  
  И тогда под этот выстрел
  в сотнях мест и с тысяч парт
  взяли свой великий старт
  новобранцы-ферматисты.
  
  Тот не верит теореме,
  ищет, где её изъян.
  Тот уверовал и рьян
  в изысканиях по теме.
  
  И у всех перед глазами
  несравненный Пифагор,
  раскроивший коленкор
  в теореме со штанами.
  
  Всех пленил щеголеватый
  костюмеровский чертёж,
  где квадрат идёт под нож,
  и родятся два квадрата.
  
  Ум проворен, дух неистов,
  не стремясь к добыче благ,
  без поддержки, натощак
  ищут правды ферматисты.
  
  Им не в радость нега спален,
  пляски гейш, столы корчмы -
  ищут выхода из тьмы,
  в мерзлоте мозгов - проталин.
  
  Расцарапав до кровищи
  лбы, и в диспутах до драк,
  путь к разгадке тайны ищут.
  Ищут-рыщут... Всё никак!
  
  Если вскроется разгадка:
  прав Ферма, не прав Ферма -
  будет праздненство ума,
  но - увы - не рост достатка.
  
  Ферматист - достойный рыцарь
  бескорыстного труда,
  устремлённый в никуда,
  в мозговую заграницу.
  
  Ферматист - искатель штрека
  в бестелесности пород,
  безобидный зрячий крот,
  в скромной шкуре человека.
  
  Их пленяет звон и чёткость
  натурального числа,
  целочисленность мила
  им как бодрая походка.
  
  Им нужна рациональность
  на пространствах без дробей.
  То ли бзик у тех людей,
  то ли ходка в гениальность.
  
  Но теперь головоломный
  их мыслительный забег,
  проскакав двадцатый век,
  увенчался в зале тронном.
  
  Вся система доказательств
  обновилась, и прогресс
  шёл да шёл и вот долез,
  не колеблясь и не пятясь.
  
  Современная наука
  стала столь изощрена,
  что прозрела: да, верна
  предугаданная штука!
  
  Нет нужды мозолить лбишки.
  Прав достойный Пьер Ферма.
  Свет пролит. Распалалась тьма.
  Завершился труд мартышкин.
  
  Но фанатик ферматизма
  достижению не рад.
  Вымученный результат
  им не понят и не признан.
  
  Он сторонник озарений,
  всем доступной простоты.
  Тычет в небушко персты.
  Сложный путь ему до фени.
  
  Что ж им делать, ферматистам,
  у сегодняшней черты?
  Поднапрячь свои хребты
  и идти на новый приступ?
  
  Пусть сменяют лихоманку,
  чересчур тяжёлый гуж,
  и вывёртывают ту ж
  теорему наизнанку.
  
  Я стою за плавность хода,
  В мерном шаге - неудобь.
  Я всегда держусь за дробь.
  В ней предельная свобода.
  
  Вольность дробных оснований,
  вольность дробных степеней -
  в том решенье - без затей
  и сверхумственных стараний.
  
  Если выберу восьмую
  степень в численном ряду,
  сквозь препоны не пройду.
  А с восьмушками - ликую.
  
  При простых и при заумных
  степенях-дробях, у нас -
  хоть сейчас пускайся в пляс -
  будет надобная сумма.
  
  Математика соткала
  очень славные шелка.
  Мне в уюте гамака
  снятся дифференциалы.
  
  И в подкорке зазвучали,
  как с высокого холма,
  восхваленья в честь Ферма,
  Пифагора и Паскаля.
  
  Слава умнице Ферма! Наиболее просто, понятно и убедительно теорема Ферма доказывается на основе формулы бинома Ньютона методом "от противного": a^n + b^n = c^n Предположим, что c^n целое положительное число. Тогда (a^1 + b^1)^n = d^1. Согласно формуле бинома Ньютона d^n = c^n + N ; N = d^n - c^n ; далее c^n = а^n + b^n = a^n(1 + b^n:a^n); примем для упрощения и рационализации рассмотрения дела, что "а" всегда больше, чем "b". Получится, что c^n = 1,X a^n; где Х - дробная часть числа 1,Х. Далее: N - по условию, согласно биному Ньютона, всегда целое положительное число. А теперь выходит, что N не может стать целым положительным числом (без дробной части). И положительный целочисленный корень степени ^n из d^n : 1,Ха^n извлечь невозможно. Так что c^n никоим образом не может быть целым положительным числом - за исключением случаев, когда "n" - равно нулю, единице или двойке.
  
  dd>  
  
  
  Воронёнок
  
  Приветливой лесной тропинкой
  я шёл домой с пустой корзинкой.
  С грибами мне не повезло -
  не попадались как на зло,
  но славно под зелёным кровом
  дышалось запахом сосновым.
  Вдали от суетных дорог,
  денёк в лесу пошёл мне впрок.
  Благое завершенье лета,
  обилие тепла и света,
  люпин, цикорий, жёлтый дрок -
  чудесный тихий вечерок.
  И вдруг в ту тишь без церемоний
  ворвался громкий грай вороний.
  Тех будто туча принесла -
  на соснах стая без числа.
  Закаркали. Галдят - как плачут.
  Какой-то дикий шабаш начат.
  Взлетают, делают круги,
  и всех их злят мои шаги.
  Пусть мне известен нрав их птичий,
  пусть знаю: свары - их обычай,
  но шум стоял не как всегда -
  я понял, что у них беда.
  Не то охотник грешным делом
  гнездовья держит под прицелом,
  не то на них напал канюк,
  посеяв злобу да испуг.
  Вгляделся зорче: птенчик тропкой
  бредёт походкой неторопкой,
  идёт неведомо куда.
  Должно быть, выпал из гнезда.
  Уже изрядный воронёнок,
  хотя покамест слаб и тонок.
  Юркнул, не выучась летать,
  и свёл с ума родных и мать.
  Юркнул, да не держали крылья
  и, вместо неба, дышит пылью
  неугомонный егоза,
  Таращит чёрные глаза.
  А сверху, в птичьей их слободке,
  бушуют все дядья и тётки.
  Вопит, птенца не сохранив,
  весь их крикливый коллектив.
  Шалун - внизу, дитя - не птица.
  А чем он будет там кормиться ?
  Сумеют ли его поднять
  назад в гнездо отец и мать ?
  Навряд ли это им под силу.
  Он канул сверху как в могилу.
  А что как встретит он в лесу
  собаку, барсука, лису ?
  
  Беру птенца к себе в корзину.
  Сиди, мол, смирно, чин по чину.
  Терпи, не лазай через край,
  дурных прыжков не повторяй.
  Он ёрзает. Ему - вновинку.
  Он принял за гнездо корзинку.
  Смекаю: будет цел и сыт.
  Как подрастёт - пускай летит.
  воротится к своим воронам.
  Так пусть не мечутся со стоном !
  Не тут-то было. Всей ордой
  орут: "Киднеппинг !" Рвутся в бой.
  Слетелись дружной силой злючей.
  Кричат: "Верни ! Отдай ! Не мучай !"
  Висят что лютая гроза,
  готовы выклевать глаза.
  Шумят озлобленно и дико,
  и я готов бежать от крика,
  от взрыва злости без ума,
  а их - несчётно, просто тьма.
  Они раздражены как черти,
  они боятся, свыше смерти
  и ядовитого дерьма,
  людского скверного клейма,
  что угрожает воронёнку, -
  и кружат надо мной вдогонку,
  и мне выказывают вслух
  вороний философский дух:
  мол, им, воронам, неприятны
  все человеческие пятна
  и наше смрадное амбре
  на их рассудке и пере.
  В том истина, для них святая...
  Я сдрейфил перед волей стаи:
  достал и выпустил птенца
  вдали от моего крыльца;
  и тот пошёл неловким скоком
  на встречу с их вороньим роком,
  на крыльях пёрышки раздув
  и широко разинув клюв.
  
  Я ж сам уж восемьдесят лет,
  попав в подобный камуфлет,
  и в смутных снах и въявь спросонья,
  ношу на лбу клймо воронье,
  бреду в своём плаще "болонье"
  по Пошехонью, Апшеронью,
  по Оймяконью и Придонью,
  по Приамурью и Гудзонью -
  хранимый лишь господней бронью
  под тёплою Его ладонью.
  
  Про ёжика
  
  Угостило лето ласковым деньком.
  С самого рассвета я бродил леском.
  Белые берёзки - чудная краса.,
  И на них, как слёзки, чистая роса.
  Розовые сосны, дятлы на стволах.
  И многоголосный гам весёлых птах.
  Шёл я по иголкам, по кускам корья.
  Не боялся волка, не пугал зверья.
  С каждой мшистой кочки россыпями бус
  грозди ягод сочных сыпались в картуз.
  С хитрою повадкой - чуть его не сшиб -
  спрятался в посадке богатырский гриб.
  Я его выкручивал, бережно держа,
  а, вблизи, колючего увидал ежа.
  Кто ж его тут вынянчил ? Толстый вырос зверь,
  и в мою корзиночку просится теперь.
  Экая смешная в нём лесная стать.
  Я его дерзаю дома показать.
  Думал - даст он тягу, а зверёк притих.
  Знать, сыскал бродягу я - из удалых.
  И пришёл он в гости, будто в детский сад.
  Не было в нём злости. Был знакомству рад.
  Я поил малютку свежим молоком.
  С ним сынок Мишутка бегал босиком,
  А дочурка Сашенька, строго посмотрев,
  громко и бесстрашненько выказала гнев.
  "Оторвал ты, папочка, зверя от семьи.
  У него ж, у лапочки, деточки свои".
  Я гляжу на ёжика - сытенький на вид,
  приустал и СЪЁЖИЛСЯ, и во всю сопит.
  И понёс я зверика под родной кусток.
  Тоже мне - Америка ! - вёрст всего с пяток.
  
  Воробушки
  
  Живут себе воробушки
  без горя и хворобушки,
  всё в поле зёрнышки клюют
  и резво тратят чей-то труд.
  А я воробушкам скажу,
  что зла на них я не держу.
  Всё мне сдаётся, что они
  небесным ангелам сродни.
  Милы мне пташки малые.
  Я их люблю и жалую.
  
  ----------
  
  У бедного воробушка с утра болит душа.
  Скажи, скажи, воробушек, чем жизнь нехороша ?
  У милого воробушка опять печальный вид.
  Скажи, скажи, воробушек, какая грусть томит ?
  
  ----------
  
  Но глядь-поглядь, а он опять,
  летит к своей зазнобушке,
  несёт травинку в зобушке.
  Такой задорный воробей !
  Согретый солнышком плебей.
  Кричит: "И ты, брат, не робей !"
  Скачи, как мы, воробушки !
  
  
  Охотник
  
  Я сперва был укротитель, я сначала был наездник.
  Я бесстрашный был охотник на чудовищ и зверей.
  Саблезубых тигров сотни настрелял в пещерных безднах
  и о клочья меха вытер пот и жижу из ноздрей.
  Трепетали нитки жилок, расходились швы на плюше
  и текли струёй опилок освежёванные туши.
  
  
  ТРАКТАТ О ЧИСЛЕ ДЕВЯНОСТО
  
  Кто не знает? Изначально,
  будто искорка в золе,
  завелась чудная тайна
  в странно названном числе.
  
  Не желает "девяносто"
  быть как все и зваться просто..
  
  Засыпая, я подростком
  пересчитывал слонов,
  как дойду до девяноста,
  так уже в пучине снов.
  
  Совершенно не по ГОСТ'у
  это слово "девяносто".
  
  Вообще, в шеренге чисел
  и у прочих норов свой.
  Ну-ка, быстро, лёгкой рысью
  пробежим, осмотрим строй.
  
  Право слово, не заплачем,
  если встретятся задачи.
  
  У кассира есть компьютер,
  безупречный казначей.
  Я же счётчик - хоть в валюте -
  без технических затей.
  
  Мог по пальцам сосчитать:
  раз-два-три-четыре-пять"...
  
  А могу в уме без чёток,
  без завязки узелков,
  пересчитывать чечёток,
  соловьёв и корольков.
  
  Всё бы пташкам куролесить:
  шесть-семь-восемь-девять-десять...
  
  На заснеженной дороге,
  отогрев дыханьем горсть,
  подытожу, сколько ноги
  одолели лыжных вёрст.
  
  Догоняйте, братцы!
  Дважды десять - двадцать.
  
  Исчезают понемногу
  карамельки в кулаке.
  Пересматриваю строго
  выбор сладостей в ларьке.
  
  Этикеток с тридцать.
  Трудно не польститься.
  
  С ружьецом хожу лесочком.
  Если сильно повезёт
  за сезон набью сорочку,
  сорок белочек войдёт.
  
  За четырежды по десять
  уйму пороха отвесят!
  
  Вечерком библиотека
  подаёт благую весть.
  Только жаль, не хватит века
  столько полок перечесть.
  
  Мне бы лишних в аккурат
  лет хотя бы с пятьдесят.
  
  Что ни год, всё дальше в гору.
  У ключа сижу, как пан.
  Вместо мёда и кагора,
  льётся в горсть лесной нарзан.
  
  Угощаю, чем богат.
  Славный возраст - шестьдесят.
  
  Нам твердят: года - богатство.
  Семь десятков - капитал.
  Старый воин рад стараться.
  Он и дальше зашагал.
  
  От окопов и палаток
  забежал в восьмой десяток.
  
  Ясно помнит дни походов.
  В ночь не спит от старых ран.
  Пересчитывает годы
  престарелый ветеран:
  
  много видел, все не вдосталь,
  держит курс на девяносто.
  
  А в пути открылась тайна...
  Без пол-литра не поймёшь -
  ни нарочно, ни случайно -
  отчего все люди сплошь,
  
  вместо девяти "десят",
  "девяносто" говорят.
  
  Поначалу было просто,
  шли десятки, номер рос.
  Как дошло до девяноста -
  закавыка и вопрос.
  
  По пути до сотой даты
  ясность надобна солдату.
  
  "Девяносто" - на границе
  посреди "десят" и "сот".
  Это слово колесница
  праистории везёт.
  
  Мы пойдём издалека,
  всё поймём наверняка.
  
  Вот серьёзно, а не на смех
  подсказал, как было встарь
  чрезвычайно мудрый "Фасмер",
  лингвистический словарь:
  
  свой был круг пристрастий
  в каждом древнем царстве.
  
  В допотопных государствах,
  чтобы подлинно везло,
  полагалось брать на счастье
  судьбоносное число.
  
  в тридевятом - девять,
  в тридесятом - десять.
  
  Вот построилась парадом
  сотня стражей во дворе.
  Князь охватывает взглядом
  молодецкое каре.
  
  Все красавцы на виду.
  Сколько воинов в ряду?
  
  В тридевятом царстве
  строились с дубьём,
  в тридесятом - в каске,
  с пикой и щитом.
  
  То-то зрение ласкал
  чёткий церемониал!
  
  Как течёт медовым соком
  вырезанный сот,
  млела сталью без порока
  стройность крепких рот.
  
  Сотня - воинский отряд.
  Так ли важно, сколько в ряд?
  
  Чем стройней и чётче рати
  вдоль и поперёк,
  тем в них больше благодати
  и виднее прок.
  
  Грех считать десятки
  в сотенном порядке.
  
  Со скрижалей нам завзято
  заявляет долото:
  что построено квадратом,
  это, стало быть, и сто!
  
  То ли девять на девять,
  то ли десять на десять.
  
  Девять на девять плюс девять -
  "девяносто" неспроста:
  пушкарей при королеве
  на девятку больше "ста".
  
  Восемьдесят первый -
  перед "сотым" жерлом!
  
  Вот таким простым манером
  объясняется залёт
  атавизма прежней эры
  в современный обиход.
  
  Можно в честь разгадки
  съесть по шоколадке.
  
  Так в реальность по наследству
  залетает дух былин,
  а оружие Гефеста
  всё в фаворе в век машин.
  
  Так вот быль и сказки
  дружат без опаски.
  
  Так шедевры старой моды,
  не желая исчезать,
  возникают через годы
  и красуются опять.
  
  Чудные гостинцы -
  цацки древних принцев.
  
  Нынче, если кто упрётся,
  тыча пальцами в тетрадь,
  всем, и взрослым, и подросткам
  можно в миг растолковать,
  
  что за тайности привык
  сберегать в себе язык.
  
  Пусть ничто теперь солдату
  не препятствует в пути
  одолеть любую дату,
  все рекорды превзойти.
  
  Мерным шагом и в карьер!
  Девяносто - не барьер.
  
  ---------------------------
  Басня про верблюда
  
  Мартышка гадостью швырялась с баобаба.
  Надёжную нашла трибуну !
  Не вспрыгнет жаба, не куснёт шакал.
  Верблюд сообразил: "Доплюну !" -
  и скверную мартышку оплевал.
  
  Стратегия верблюжьего масштаба.
  
  
  Басня про осла.
  
  Осла поставили в кобылье стойло
  и говорят: "Теперь ты - конь !".
  Осёл, испив кобылье пойло,
  поправил с жаром: "Конь-огонь !".
  
  Мадлен Лей МАЛЕНЬКАЯ ОДА.
  
  Серебристый труженик,
  мастер-чудодей,
  строит дом из кружева
  выделки своей.
  
  Паучки-кудесники
  ловят мошкару.
  Паутина-лесенка
  пляшет на ветру.
  
  Что за вязь весёлая
  полная красы,
  поутру - тяжёлая,
  в капельках росы !
  
  Сетевязы - прыткие,
  любо посмотреть.
  Засверкала нитками
  шёлковая сеть.
  
  Серебристый труженик,
  мастер-чудодей,
  строит дом из кружева
  выделки своей.
  
  
  Madeleine Ley Odelette
  
  Araignee grise,
  Araignee d'argent,
  Ton echelle exquise
  Tremble dans le vent.
  
  Toile d'araignee
  - emerveillement -
  Lourde de rosee
  Dans le matin blanc!
  
  Ouvrage subtil
  Qui frissonne et ploie,
  O maison de fil,
  Escalier de soie !
  
  Araignee grise,
  Araignee d'argent,
  Ton echelle exquise
  Tremble dans le vent.
  
  
  Сатанинская опека
  
  Голос мой резок, натужен и зычен,
  скудный словарь не весьма поэтичен.
  Я - не Орфей, не Ронсар и не Фет,
  не аналитик, не жрец, не политик -
  так и сказал басовито мой критик.
  Я бы молчал, да волнует сюжет.
  
  Вижу, как в землях давнишних колоний
  правят без совести и церемоний
  клики, что любят играться с огнём.
  Бестии рядятся в Наполеоны
  и неустанно ведут легионы
  в гущу сражений, под пушечный гром.
  
  Где-то свирепствуют милитаристы,
  где-то бесчинства творят террористы.
  Дерзкий и полный задора эмир,
  вслед Чингис-ханам и вслед Тамерланам,
  с бешеной спесью, в усердии рьяном
  тщится разрушить колеблемый мир.
  
  И недоумки в великих державах,
  полных снарядов, и свежих, и ржавых,
  ищут, кому б их скорей навязать,
  в скверных расчётах неистово силясь,
  чтобы все выскочки перебесились,
  сдуру набросившись ратью на рать.
  
  Не разобрать, кто вредней и подлее
  меж снаряжающих в бой Бармалея.
  Трудно сказать, кто сильней виноват
  Дрожь беспрестанно проходит по жилам,
  стоит услышать, что диким гориллам
  щедрый радетель суёт термояд.
  
  Может быть сделает сам себе хуже,
  может быть залпы пальнут по нему же,
  но доброхот не жалеет свинца
  и ободряет любого прохвоста,
  кто хоть сегодня в повтор Холокоста
  вгонит весь мир и дожжёт до конца.
  
  Вот и кидаются мысли в опрометь,
  и не могу свой покой экономить.
  Хочется высказать главную суть,
  чтобы озвучились разум и совесть...
  А - для примера - короткая повесть,
  чтобы наставить кого-то на путь.
  
  ***
  
  Помню, как осенью, в пятидесятых,
  я, в свой черёд, очутился в солдатах,
  а, поначалу, попал в эшелон.
  Чуть ли не месяц нас всех, новобранцев,
  ставших в дороге толпой оборванцев,
  вёз по Сибири телячий вагон.
  
  Убыль случилась в незыблемой силе:
  вдруг сокращенье в войсках объявили.
  Для укрепленья восточных границ
  я, распростившись с учительским делом,
  двинулся в путь к забайкальским пределам,
  прочь от задорных очей учениц.
  
  Сил не жалея, трепля себе нервы,
  все военкомы шерстили резервы
  и генералам достались в презент
  стаи не свыкшихся с русским туземцев,
  уйма лет десять не призванных немцев
  и побывавший в судах контингент.
  
  Чтоб не вступать в нежеланные свары,
  я взгромоздился в вагоне на нары
  и созерцал через щели пейзаж.
  Самые бойкие сгрудились к печке,
  а по углам, при узлах, как овечки,
  сбились любимцы мамаш и папаш.
  
  Прочно устроившись около входа,
  кодла возглавила массу народа;
  сев у буржуйки, как возле костра,
  мчалась за пойлом на всех полустанках
  и кейфовала до вечера в пьянках.
  Резались в карты - кипела игра.
  
  Нагло и зло, при содействии брани,
  шваль не гнушалась сбиранием дани.
  Рвали с салаг всё, что шло на обмен.
  Всё распродав, удалые подростки
  шли штурмовать на вокзалах киоски
  и не смущались незнанием цен.
  
  Как-то однажды, с эскортом конвойных,
  вздумав приструнить юнцов беспокойных,
  впрыгнул в вагон боевой капитан,
  громко грозя: "Продырявлю вам шкуру !"
  "Будешь кричать - реквизируем дуру !" -
  так намекнули ему про наган.
  
  Был между прочих в той шайке бывалой
  крепкий, как бык, и решительный малый:
  грудь - будто щит и внушительный лоб.
  С ним неразлучно, как паж его личный,
  всюду крутился парнишка обычный:
  пудель - не пудель, холоп - не холоп.
  
  Крупный крепыш и к попойкам и к картам
  дни напролёт обращался с азартом,
  только игре не способствовал хмель.
  Долго играли ни шатко ни валко,
  и невзначай началась перепалка.
  Вспыхнула драка, пошла канитель.
  
  Тощий дружок подсказал выпивохе,
  кто заподозрен в нечестном подвохе.
  Увалень стукнул ножом по трубе.
  Враг затаился за жаркой буржуйкой.
  Дым повалил из расщелины струйкой,
  Чёрная гарь поплыла по губе.
  
  Крепко схлестнувшись в сражении яром,
  сыпали парни удар за ударом,
  сажей и жаром окуталась печь.
  Острые лезвия кованой стали
  в чёрном железе трубы застревали -
  так, что их было никак не извлечь.
  
  Стоикий противник был явно трезвее,
  перемещался правей и левее;
  не нападал - защищал рубежи,
  а подстрекатель, возжаждавший крови,
  был начеку и держал наготове,
  вместо застрявших, другие ножи.
  
  Я уж подумал, что век будут вздорить.
  Нет ! Додрались ( И сдружились !) вдругорядь.
  Это сраженье крепыш проиграл:
  пал, к сожалению друга-стервозы,
  не от ножа - от проглоченной дозы,
  будто сражённый в бою наповал.
  
  ***
  
  Время идёт. Притупляется память
  и, для сохранности, хочет обрамить,
  тщится осмыслить былой эпизод.
  Злобный пособник был схожим - хоть сверьте -
  с нынешней сворой, торгующей смертью
  с тем же коварством, что их же убьёт.
  
  В дальних пустынях теперь в изобилье
  мчатся несущие страх эскадрильи,
  у побережий - разбойничий флот,
  танки ползут по песчаным равнинам,
  воздух насыщен отравным зарином.
  Мир - в содроганье от подлых щедрот.
   Примечания. Теорема Ферма После трёх с лишним столетий, затраченных многими математиками и любителями в попытках доказать эту теорему, она была доказана в 1993-1995 годах Эндрю Уайлсом с помощью Ричарда Лоуренса Тейлора. В 2016 году Эндрю Уайлс получил за свой труд Абелевскую премию. Полученное доказательство изложено на 130 страницах и доступно пониманию только эрудированных математиков. Никоим образом не хочется умалить значение научной работы, проделанной современными математиками. Но не возможно ли дать более простое доказательство, доступное даже школьнику ? Ведь даже самые удачные и квалифицированные разъяснения признанного доказательства, даваемые, например, профессором Савватеевым, недостаточно элементарны. Увы ! Воз и доселе не двигается с достгнутого места. А представляется, что и Пьер Ферма вполне мог бы привести такое простое и понятное доказательство, будь чистые поля книги, в которой он изложил свою теорему, достаточно широки. Быть может верна сентенция из басни Ивана Андреевича Крылова: "А ларчик просто открывался" ?... Суть остроумной головоломки достаточно просто и легко объясняется при обращении к биному Ньютона. Если в любую степень возвести СУММУ двух любых целых положительных то получится суммарное целое положительное число в нужной степени, только при подсчёте, кроме нужных степеней обоих исходных чисел, в итог включается некое ньютоновское число "N". Без него, то есть без учёта ньютоновской формулы, искомая целая положительная степень простой суммы исходных двух исходных чисел не получится. Их нужно сначала cлоить и лищь потом возводить в степень. Исключением, как указал Пьер Ферма, может быть (далеко не всегда) вторая степень. (А в первой степени нужный результат получится всегда).
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"