Я заболел. И как всегда это бывает, весьма некстати, неожиданно и странно.
Меня трясло, скрючивало, передергивало даже при малейшем воспоминании о холоде.
По вечерам термометр выдавливал серую ртуть за отметку 38,5 градусов Цельсия.
В двух теплых свитерах и шерстяных штанах я корчился под одеялом.
И так две недели подряд: днем за кульманом в шарфе, шапке и пальто на работе, вечером в том же, но под одеялом дома. И никаких намеков на инфлюэнцию,
только боль в левом боку.
Жене надоели мои стучащие зубы, она забрала сына и ушла к матери,
сказав мне, что я "чудак" и чтобы убирался в больницу.
После посещения врача, я долго разбирал каракули, в медицинской карточке, стилизуя почерк и находя знакомые буквы, и наконец-то прочитал диагноз. "Лихорадка неизвестного генеза"!
Замечательно! От страха я даже всплакнул. Взял старенькие тапочки, пачку газет, и сдался врачам на съедение в диагностическое отделение районной больницы.
Врачи тщательно вгоняли в меня иглы, вливали внутривенно и засыпали орально килограммы лекарств, высасывали литры крови - гоняли и разлагали ее в центрифуге, назначали марафонные анализы мочи,светили везде рентгеновскими лучами, ультразвуком лепили мои внутренности на экране дисплея, подлезали длинными пальцами под грудную клетку, дергали печень, барабанили по почкам, тискали кишечник.
Неделя обследований ничего не определила.
Озноб по вечерам не проходил, а диагнозы валились как из рога "некондиционного изобилия", набирались гирляндой: мышиная лихорадка, пиелонефрит, острый тонзиллит, респираторный вирус.
Больше всего меня порадовало "мышиная лихорадка".
У меня как у сифилитика выуживали: не общался ли я с грызунами, не вступал ли ненароком в контакт. Я признался, что вполне, возможно, но только если в половой...
Я распухал от таблеток и слез, от лежания и дармовой молочной каши. И вдруг я понял, что врачи заодно с моей болезнью. Они только делают вид что лечат меня, на самом-то деле помогают ей укрепиться во мне.
Систематически я выбрасывал таблетки в мусорное ведро в прокуренном умывальнике, но что-то стало происходить в левой части моего живота. Кто-то поселился там.
Я мучился бессонницей. Бессвязная околесица изнуряла мозг. Меня бесила именно эта бессистемность. Если это бред -так будь любезен- идею, предмет, логических ход.
И только таблетка димедрола обрывала все попытки алгоритмировать отчаянный хаос моего организма.
Получилось это совсем случайно, когда димедрол уже распадался в желудке, и горький его раствор уже всасывался через стенки в кровь, появилось какое-то предельное состояние. Несколько секунд, я словно балансировал на узенькой перемычке между сном и явью, пытаясь удержаться, понять, упорядочить то, что увиделось(или показалось) мне слева за брюшинной полостью.
Я заметил небольшое пространство и общество каких-то плоских двухмерных существ. Я не мог подробно вникнуть в суть того что увидел, так как не удержался на островке шириной в большой палец ноги и свалился в черные зыбучие пески.
Там поджидала ночная пустыня.
На следующую ночь я был предусмотрительней и уменьшил дозу димедрола. Через несколько минут блуждания по темной брюшине, я заметил светлое место и устремился туда. То что я увидел, поразило меня своей неуместностью, нелепостью.
Прямо-таки, какая-то иномерная неадекватность.
В центре пространства стоял плоский столик, загнутый из обложки журнала "Юность", а вокруг него высились стульчики, аккуратно вырезанные и загнутые, из карикатур "крокодиловских" страниц. Все это было плоское, двухмерное, будто наклеенное на стекло.
Тут сверху сыпанули плоские человечки. Фигурки их были в виде треугольников и квадратиков (по видимому присутствовала гендерная дифференцация), круглые головки сверху, глазки печатные "о", носы "г", рты - поваленные разрезом вверх "с".
Они ловко шевелили полосками ручек и ножек и выказывали всякую живость и активность. Это напоминало примитивные анимационные декорации .
Вся компания визгливо загалдела, фигурки шустро перетусовались , как колода карт, потом еще и еще раз
"Ого!"-подумал я: " сейчас они выберут председательствующего и будут тут принимать резолюции посреди моего кишечника!"
"Собственно",промямлил я: "... чем обязан?"
Человечки еще раз прошелестели друг об друга, окончательно уселись и впились острыми глазенками в квадратный корень моего сознания.
-Хана!-догадался я:-приступ плоскостопного фрейдизма или
Вдруг жухлый мятый Карлик из папиросной бумаги радостно пискнул:
- атеистического онанизма!
Все осуждающе замолчали и покачали плоскими головенками.
Потом вспомнили про меня и попросили (привожу дословно):
"Придержать свой бумажный язык за картонными зубами!"
Изумленный и честно признаюсь, напуганный, я понял, что и сам являюсь плоским человечком, склеенным как попало, из газеты "Пионерская Правда".
Каковой название красовалось наискось по моей плоской груди, в виде почетной ленты.
Некоторое время я действительно молчал, вникая в иерархию человечков.
Она оказалась несложной. Председательствующий - все его называли Аристид, все остальные были просто Греки, независимо от возраста, и какого-либо скрытого звания.
Если председательствующего вдруг меняли, то и новому присваивали имя Аристида,
а предыдущий становился Греком.
За минуту, которую я молчал и наблюдал, Аристидов, сменилась не менее дюжины.
-Эге,- подумал я,:- да у них тут демократия!
Председатели, в офсетном креслице, были одинаково злыми и неразговорчивыми.
Им вменялось в обязанность шепелявить, например они все говорили "Тсерви", а возвратясь в Греки весело болтали, благодушничали и кидали на стол печатные алогизмы, типа:" справочное мнение" и "мнительная справочница".
-Тсерви!-обратился председательствующий к собранию(это, наверняка старинное обращение, ассоциативно-созвучный этимологический перевод с древне-халдейского "Греки").
-На повестоцьке дня у нас один вопоосец - "мутация"!
С мест посыпались подсказки: "Реставрация, эксгумация, рекомбинация, субординация, систематизация, космополитизация, прострация, экзекуция, депортация!
Все угрожающе зашикали на Карлана, иные посверлили его злыми глазенками.
Я вдруг вынырнул над своим телом, над самим собой. Левая половина моего живота подозрительных светилась зеленоватым подвальным светом. Там копошились какие-то тени, слышались голоса.
-Надо прекратить этот курьез!- сказал я и набрав слюны, глотнул всухомятку димедрол. В следующую секунду я вновь оказался на своем месте за картонным столом.
Сверху, из большой ржавой трубы, грохнулся толстый рыжий круг.
Собрание набросилась на таблетку и быстро излизало ее вдоль и поперек.
Бредовые фекаляции бессовестного сборища усилились, напрочь утилизируя немногое чистое пространство, в моих "мудрствованиях и здравомыслиях".
Отныне я попал в какое-то нелепое потустороннее рабство, вместо того чтобы бюллетенить, как все нормальные обыватели, под страхом "ножниц" (это какой-то прибор, нечто, вроде французской гильотины, только длинный и с кольцами на концах).
Я лично видел как на нём искромсали сотню бумажных душ.
Я принужден был вышаркивать алогизмы, причем достиг в этом значительных успехов, которые затмевали Ленноновского Тупого Нормана. Особенным моим коньком стали, как их называл, фрейдизмы, оттого что к Фрейду не имели ни малейшего отношения.
На ура была принята цепочка:- генеалогическая гинекология, экологическая геология, биологическая гомология, геологическая натурология, натуристическая нумерология, туристическая спиртология. Здесь каждое последнее слово предыдущего звена, было взаимосвязано с первым последующего и таким образом, получался замкнутый круг, которому я дал название "Циклус маразмус".
Переводится с вашего и означает "Сверкающий Свищ". За это я был удостоен картонной подвеской Святого Луки-ча поперек горла.
В общем и так далее и так далее..
Меня так изматывали ночные дебаты, что я не заметил как из нашей палаты отправили, почти в преисподнюю, в туберкулезный диспансер беспомощного старичка Володю. Он почти не вставал с кровати, тяжело вздыхал и рвался в туалете.
Он истончался исчезал на глазах.
Беднягу ежечасно интервьюировали разномастные доктора. Исподволь, с подвохом, будто озаренные Железным Феликсом. Выглядело так, словно он нарочно наглотался туберкулезных палочек под цыганский чай с земляничным вареньем, на "предмет устроения себе вредительства" дабы уклониться от службы в закавказском регионе, или "нанесения невосполнимого ущерба государству".
После него седьмую палату закрыли на дезинфекцию, нас же перевели в палату номер два.
Я записал очередные дежурные фразы в свой дневник
-В инфекционном отделении свирепствовал дифтерит.
С инфекционными больными у диагностического отделения был общим коридор и теплый туалет, заплеванный скользкими дифтеритными сгустками схаркиваний!
-Реформы продолжаются!- рычали дифтерито-инфицирование, грудью и израненным горлом, кидались на затаренные уже унитазы. От них с ужасом шарахались,не успевая поддернуть штанов, обычные "температурные" больные.
Ходили слухи, что один "дифтеритный" подхватил ликантропию (вирус в нем мутировал), стал вервольфом (волколаком по-русски).
Я не верю, конечно, но говорят, якобы взаправду, что на очередь в вино-водочный мавзолей напала собака в протертых клетчатых трусах и пол-очереди искромсала, как акула. Но ее закидали пустыми бутылками, и она, скуля и жалобно матерясь, подкашливая "серозным", убежала в направлении одной из многочисленных мусорных ям, удачно расположенных в центре нашего города.
-Monstrum horrendum,-говорили ей вслед задумчивые алкаши, отрывая отягченные думами головы от заснеженной земли.
Боролся и я с мерзостью которая попала мне в живот и по-видимому, собиралась поселиться там навсегда
На заседании "плоского совета" варьировалась и пережевывалась туманная фраза :- суицидальный ослоизм, ослоидальный суицид.-
Палач Тertullian тренировался на "правдинских" зубах. Что-то готовилось...
От скуки я читал "изгоняющий дьявола" Ховарда, и тут до меня дошло наконец-то, что есть суть бумажные твари из моего забрюшинного андеграунда.
Исполнившись отчаяния в одном из заседаний, когда Тертуллиан многозначительно тренировался на "Днёвской передовице", я начал кресить их направо и налево со словами:- Во имя Божие, сатана, изыди!-
Аристида мерзко затрясло-затрясло, он покрылся крупной буквенной оспой по всей плоскости тела и падая, задел ножкой какой-то рубильник под столом.
Столик отлетел вверх, из-под него взревел воздушный поток.
Этот ураган поднял ввысь всю компанию и петляя по кишечнику, поливаемые аммиачным дождиком, унес Бумажное Царство в темное небо моего подсознания.
-Vаlе!
Через день меня выписали. Температуры больше не было.