Копман Пиня Юрьевич : другие произведения.

Возрождённый Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Герой - попаданец. Он переносится из Израиля XXII века в Испанию 1492 года. Это сложное, но замечательное время перехода из средневековья в эпоху Возрождения. Финал Реконкисты. Время изгнания из Испании мавров и евреев, открытия Америки. Время накануне завоевания Испанией мирового господства.
  Оглавление
  Возрождённый 2
  Предыстория 2
  Первый шаг. Где я, кто я, когда я? 7
  Шаг второй. Поиски истины и обретение смыслов 16
  Шаг третий. Примерка личин 24
  Шаг четвёртый. Союзники 31
  Шаг пятый. Скрепление союза 36
  Шаг шестой. Расскажи Богу свой план... 44
  Шаг седьмой. Защитник 52
  Шаг восьмой. Воздаяние 61
  Шаг девятый. Казнить нельзя помиловать 68
  Шаг десятый. Повадился кувшин по воду ходить, тут ему... 77
  Шаг одиннадцатый. Добрые дела не остаются безнаказанными. 84
  Шаг двенадцатый. Трое в одной лодке 91
  Шаг тринадцатый. Подготовка к новому этапу 101
  Шаг четырнадцатый. Новый дом 109
  Шаг пятнадцатый. Поверенный 118
  Шаг шестнадцатый. Вопрос статуса 125
  Шаг семнадцатый. Вопросы религии 129
  Шаг восемнадцатый. Во многих знаниях многие печали 134
  Шаг девятнадцатый. Подготовка 142
  Шаг двадцатый. Средневековая фармацевтика 148
  Шаг двадцать первый. Два перехода 156
  Шаг двадцать второй. Средневековый экспресс 167
  Шаг двадцать третий. Горные дороги. 172
  Шаг двадцать четвёртый. Подготовка к аудиенции 183
  Шаг двадцать пятый. Аудиенция 194
  Шаг двадцать шестой. Вечерние посиделки 206
  ДОПОЛНЕНИЯ 218
  
  Возрождённый
  Забавные похождения "transferido" в эпоху реконкисты, описанные с его слов Леонидасом Акманом
  
  Предыстория
  Февраль 2142 года. Израиль, Ашдод, Бейт Авот (Дом престарелых) "Неве Шва Хевер тов" Шимон Куперман
  
  Лежу это я в солярии нашего дома престарелых, наслаждаюсь солнечным теплом. Возможно, последний раз наслаждаюсь. Чувствую себя весьма неплохо для своих девяносто пяти. Но с медицинским ИИ не поспоришь. Как у нас шутят: "Не занимайтесь самолечением. ИИ сказал "в морг", значит в морг". А ИИ именно так сказал.
  Мне внучек при посещении такой забавный гаджет подарил, приставка к моему комму. Добавляет несколько интересных функций, в том числе обратную связь с медицинской сетью. Так что я подсмотрел логи последнего обследования. Хи-хи три раза. Сестричка Роза отошла, чтобы себя в порядок привести, а я подключился к линии медсектора, и скачал последние логи.
  Роза, - дамочка в самом соку, а я старичок шустренький, и еще очень могу, несмотря на возраст, доставить даме удовольствие...
  Так, о чем это я? Да, с телом у меня все очень неплохо для моих лет, а вот с сознанием не очень. Уносит меня куда-то: то в прошлые времена, то в фантазии. Потому и определён в бейт авот. Тут я сам и мой комм под постоянным контролем. Его (то есть комм) только Хана может отключить от линии ИИ на время, пока мы с ней забавляемся.
  Да, так вот, по последнему заключению ИИ мне всего несколько дней до последнего отключения и осталось.
  Но, наверно. стоит вообще нырнуть в прошлое и кое-что вспомнить.
  Больше ста лет назад была у нашего Израиля очередная, но уже последняя, война. Детали знают лишь историки, но мы, кажется, не выиграли. Во всяком случае Южную Палестину у нас отобрали. Или мы её добровольно отдали, не знаю. Меня ведь тогда в природе не было.
  Ага, и Южная Палестина тогда называлась "Сектор Газа". Была в то время еще музыкальная группа такая, "Сектор Газа". Вот, наверно, в честь той группы и назвали ЮП... или наоборот?
  Да, так вот, после войны тот сектор у нас отобрали, и отдали Саудитам на время. А король Абдалла построил там шикарный город-курорт, с варьете и казино. И, чтобы не идти на конфликт с религией, саудиты и сделали из сектора Южную Палестину, светское государство.
  Там еще и порт построили, и транспортно-перегрузочный Хаб "Газа". Все это построил король Абдалла на свои королевские дирхамы. А потом, уже при мне, всё это назвали Республика Южная Палестина, сокращённо ЮП. И у нашего Израиля с ЮП с тех пор любовь и дружба. Я сам там бывал, а мои внуки раз в пару лет непременно ездят. Отлично все устроено: и пляжи, и парки развлечений, и всякие игорные дома. А варьете и с андроидами, и с живыми танцовщицами? Шикарно!
  Амерский Лас-Вегас нервно курит в сторонке.
  Хотя, насчёт покурить - это тоже в Южную Палестину. Так-то во всем мире, кроме России, с курением и крепким спиртным нынче затык. ИИ следит. Только дóма некоторые любители, украдкой. А заметит ИИ - мигом снижает уровень страховки на пару пунктов. Но как раз в ЮП ихние местные ИИ ни на что такое не реагируют. И региональному не выдают.
  И еще: в самом конце 30-х годов прошлого века случился тяжкий финансовый кризис. Не помню деталей, но все крупные страны пошли на чрезвычайные меры, и выйти смогли, только подключив к финансовому регулированию эти самые ИИ. И сразу были выявлены злоупотребления и преступления, связанные с черными и серыми схемами финансирования в обход законов. Отец рассказывал, что пострадали многие простые люди, потеряв часть накоплений, а в Израиле разразились жуткие скандалы, так как сектор ультраортодоксов держал бóльшую часть своих активов не просто за границей, а в различных серых схемах, и в кризис их потерял. Часть общин распалась, а большинство молодёжи вообще стали светскими. Но это еще до моего рождения было. А в результате я родился и вырос во вполне светской семье. Хотя традиции мы все уважали.
  А еще раньше, в 40-х, в Иране тоже пытались внедрить коммы, из-за чего произошла очередная революция, и к власти призвали шаха. Который, кстати, коммы и узаконил. Ну, и почти вслед за тем, очень демократическим путём в Турции султана избрали.
  В общем, на Ближнем Востоке настала мирная пора.
  Так, о чем это я? А... вот после того, как Южную Палестину организовали, мне уже 25 было, я учился в University of Toronto, Канада, на психиатра. Потом работал много лет в клиниках и в Канаде, в других странах, и у нас. Да, это уже была мирная пора.
  И все это во-многом потому, что управление все больше брали на себя ИИ.
  Вначале они взяли на себя, как я рассказывал, экономические потоки, затем всю транспортную логистику, потом социальную сферу и здравоохранение. Естественно, ИИ крупных корпораций сконнектились с государственными, и настали времена тотального порядка.
  Ну, не во всем мире, конечно. В Африке, в Азии кое-где, да и в Южной Америке войны еще по пол века продолжались. Украина объединилась с Польшей и Литвой, и вместе они присоединили Крым и Калининград. Есть теперь Речь Велика от можа до можа. А в России, после смерти тамошнего диктатора, тоже пошли социальные процессы. Донецк и Луганск стали независимой республикой. Какие-то народы отделились, какие-то объединились. Была еще война кого-то с Афганистаном, и он с Узбекистаном стал одной страной. Что-то в Африке делилось, что-то объединялось. Это география.
  А по сути развитые страны рванули в развитии информационных сетей вперёд, и в космос. Были построены базы на Луне и на Марсе, работают заводы в астероидном поясе между орбитами Марса и Юпитера.
  А на орбите Земли произвели чистку, и там остались только спутники, на которых серверы региональных ИИ и солнечные батареи.
  "Умные часы", связанные со смартфоном или айфоном, появились еще в конце ХХ века. Они могли контролировать пульс и давление человека-носителя, послать сигнал в медцентр при несчастном случае или инфаркте. А когда количество функций расширилось, а медцентрами стали управлять ИИ, то сперва в Японии, а затем и почти по всему миру появились достаточно сложные приборы, сокращенно называемые "коммами". Основной рывок произошел, когда, пол века назад, создали биологические клетки-процессоры, и смогли впечатывать их в кремнийорганические схемы телефонов. А потом эти схемы стали всовывать в человека. И комм, как оператор, использует часть клеток мозга (около семи процентов), как своё расширение.
  Для работы коммов в человеческое тело, в том числе и мозг, внедряется несколько десятков датчиков-эффекторов, и собственно коммуникатор "комм".
  У каждого человека в развитых странах теперь этот комм вживлён под левой ключицей. У прибора три функции: собирать информацию о работе организма и передавать её в медицинскую сеть; корректировать работу организма по рекомендациям медицинского ИИ; участвовать вместе с мозгом носителя в работе общей сети в качестве её элемента.
  Так что мощность регионального ИИ, это совокупная мощность всех компьютеров региона и всех человеческих мозгов региона. Региональный ИИ - это не отдельный компьютер, а согласованно работающая умная сеть, задействованная через сервер на спутнике. Сейчас весь Ближний Восток, включая Иран и Турцию, но без Кипра и ЮП, управляется одним Ближневосточным ИИ.
  Экономика общества не изменилась принципиально. Но благодаря Региональным ИИ глупое расходование средств на бесполезные действия и объекты прекратилось. Резко выросло индивидуальное здоровье всех людей. И, хотя внутри каждой страны есть свой, национальный ИИ, но они тоже во многом зависят от сервера ИИ Регионального.
  Есть национальные валюты, но они только номинальные, для расчётов национальных бюджетов, да для нумизматов. А так весь Ближний Восток пользуется единым дирхамом.
  Ну, а теперь про меня. Мой дед, Григорий репатриировался в Израиль в начале двухтысячных Моему отцу тогда было, вроде, два года. Так уж случилось, что отец овдовел, имея двух почти взрослых детей, а потом женился вторично. Я родился в 2047 году. У отца было много дел за границей, и мое детство тесно связано с дедом. А дед много рассказывал о Советском Союзе, как тот развалился, почему, и что из этого вышло. От него я подхватил многое, что и знать был не должен. В том числе русскую ругань и блатной жаргон. Как ни странно, мне это пригодилось в студенческие годы, когда учился и работал в Канаде. В моём универе, в Торонто, учились студенты со всех континентов. Было много клубов. И как раз в том клубе, где мне нравилось больше всего, было много русских и украинцев. И меня за жаргон там уважали. А потом учеба и работа. Человеческий организм - как черная дыра. И сколько не лезь в него, неизвестного только больше становится.
  До того самого времени, как мозги стали подводить, я занимался фармакологическими исследованиями, собирая и анализируя данные для национального ИИ. На пенсию не уходил, благо дел хватало. Мечтал умереть на работе. А потом раз - и перебрался из своего офиса в этот дом престарелых. Перетрудил я, оказывается, мозги. Сапожник оказался без сапог. Психиатр, лучший специалист по борьбе с деменцией, был ею, деменцией, поборот. Атрофия клеток мозга, - очень сложный процесс, который датчики до сих пор не регистрируют. Нужно контролировать поведенческие реакции. Но с моей работой...
  Мне комм не подсказал, а сам я не заметил, как упустил период, когда всё еще можно было исправить.
  Я терял ориентировку в пространстве и времени. Мог, задумавшись, простите за подробность, со спущенными штанами выйти из туалета. Уже здесь, в бейт авоте, удалось замедлить процесс атрофии клеток. Но не остановить. И по расчетам медицинского ИИ, в течении пары ближайших дней моя мозговая активность начнет резкое снижение.
  Настолько резкое, что связь между мной, моим коммом и сетью Региона прервётся. Я превращусь в овощ.
  На этот случай я подписался на процедуру эвтаназии. Комм еще до разрыва связи пошлёт в мой мозг успокаивающие сигналы, и я безболезненно засну. Навсегда. Но до этого вроде еще от двух до пяти дней.
  А сегодня, хотя местный ИИ предсказал дождь, и даже с грозой, с утречка солнышко пригрело, и я кайфую в солярии на крыше. На всякий случай пристёгнутым к креслу. И потихоньку задрёмываю.
  Просыпаюсь внезапно от резкого порыва ветра. Солнца не видно, небо закрыто серой пеленой, и вдруг - вспышка. Молния бьёт прямо над головой. Слышен звук как будто разрываемого огромного листа бумаги. На расстоянии вытянутой руки от меня возникает белый, ярко сверкающий шарик размером в кулак, и летит мне в грудь, нет, в ключицу. Промелькнула мысль: "Щас комм испортит. Вот те и успокаивающий импульс!". И сознание выключается.
  
  Первый шаг. Где я, кто я, когда я?
  Неизвестно когда. Неизвестно где. Шимон Куперман
  
  Прихожу в себя от боли. Болит буквально всё, особенно голова. Открывается почему-то только один глаз. Но всё поле зрения закрыто какой-то коричневатой шерстью.
  Это явно не мой хоспис. Пытаюсь пошевелиться. Через боль, через закравшийся страх, поворачиваюсь набок. Перед лицом теперь высокая трава. Ох, ни фига себе! Меня что, с крыши здания молния сбросила вниз? Да не просто вниз, а еще и метров 100 в сторону, аж в парк? Трава то только в парке. И почему никто не приходит на помощь? Открываю рот, чтобы позвать на помощь. Но из горла только тихий сип вылетает. Голосовые связки? Тут на травинку прямо под нос ветром приносит дубовый листик. Как дубовый? У нас тут много разных деревьев. Но дубов среди них нет! Я снова в Канаде? Там-то дубы есть. От удара молнии? Фигня. Наверно, у меня отключился комм, и пошли глюки.
  Проходит еще несколько минут. Боль в теле притупилась, паника улеглась. Листок дуба по-прежнему перед носом. Слух восстановился, слышен шелест листьев. Сверху начинают падать дождинки. Это, наверно, тот дождь. который обещал ИИ? Решаюсь подтянуть руки поближе к голове и попробовать приподняться. С трудом подтаскиваю правую. Бен зона (ругательство на иврите)! Это что с моей рукой-то? То, что в земле, в грязи, понятно. Но форма ногтей, гладкая, чуть смугловатая кожа... Еще минуту её изучаю. Это явно моя рука. Но это не моя рука! Что ж я, свою руку не знаю? Нет дряблой кожи. Шрам, которому больше шести десятков лет, исчез. Пальцы тоньше, мозоли, каких у меня отродясь не было. А на среднем пальце толстое кольцо из желтого металла, с черными насечками. Медь, или бронза?
  На запястье нет пластыря, прикрывающего контакт с веной, куда капельницу присоединяют, а есть плетённый из чего-то ремешок. Рукав из какой-то желтой ткани, поверх которого еще два стягивающих ремешка ...
  Подтягиваю вторую руку. На левой руке перчатка без пальцев, браслет и непривычной формы ногти. И... Мать твою так! Это кожаный наруч. Ну, типа, как викинги носили. Но немного иной: от выступа, прикрывающего кисть почти до локтя. Два тонких бронзовых кольца как бы вросли в кожу. Странное и изящное изделие. Грубая толстая кожа наруча приклёпана к подкладке из мягкой желтой кожи. До меня начинает доходить. Я - не я.
  Я сам не читал и не видел, но внук мой обожает эти книги и аниме про перенос личностей черт-те куда. И не раз с восторгом мне пересказывал.
  Я могу бредить, видеть сон, или просто свихнуться. Это - вероятно. Или могу признать, что моё сознание перенесло в другое тело. Это - невероятно.
  Признать невероятное трудно. Но считать себя сумасшедшим - глупо. Это я, как психиатр, вполне осознаю. Ну, во всяком случае, если других объяснений, кроме этого, или поехавшей крыши, не имею.
  Если я сошел с ума, то могу ничего не делать, а сидеть и ждать санитаров. Но! Бездействовать, ждать и гадать, опустив руки - терпеть не могу. Так что я без труда убеждаю себя, что меня перенесло в другое тело. Так вперёд!
  И я, сцепив зубы, опираюсь на мои (не мои) руки, приподнимаюсь, чтобы осмотреться. Гляжу одним глазом. Второй открыть не могу. И уже спокойно воспринимаю окружающую идиотскую картину. Впереди передо мной два близко растущих дуба. Ноги привалены дохлой конягой. А сверху коняги лежит дохлый же мужик, во всяких средневековых железяках. Что там еще, с той стороны, мне за этими двумя трупами не видно. Ноги ощущаю. И это очень радует. Позвоночник, значит, покуда цел.
  Упираюсь руками в землю, извиваюсь как червяк, и, наконец, выползаю из-под лошади. На мне, оказывается, желтая полотняная рубаха, поверх неё какой-то ватник, поверх него кожаный чехол с нашитыми железными пластинами, - на плечах, на груди, на животе и по бокам. На одной ноге высокий ботинок, или, скорее, низкий сапог. Из мягкой серой кожи, забрызганный кровью. Но, что интересно, с загнутым кверху острым носком. Второй ботинок-сапог, вероятно, остался под лошадью. Весь я залит кровью, которая уже частично загустела, а местами и подсохла. Но кровь эта явно не моя. У меня ушибы по всему телу. Они болят, но ни резанных, ни колотых ран нет. Шипя и ругаясь (потому что больно), сажусь. Что мы имеем? А имеем мы чужое молодое тело. Тело юноши, точнее подростка лет 15-и.
  Сердце в груди дудухнуло! Я! Дед 95 лет! Накануне полного отключения! Вселился! В юное тело, которому жить и жить!
  Проведу-ка я инвентаризацию!
  Одет неплохо, ткань мягкая. Штаны из более грубой коричневой ткани, широкие, как шаровары. Под штанами, естественно, подштаники. Но не похожи на нормальные трусы, а просто широкий кусок ткани, который сзади продет между ног и спереди засунут за верёвку, которая заменяет резинку трусов. Вместо ремня на штанах длинный шарф, или кушак. Видел в исторических фильмах, в таких одеждах турки ходили. На лице бороды и усов нет. Пол лица в корке, наверно залито кровью, Волосы на голове вроде есть, но они убраны под косынку. На шее, на шелковом шнурке мешочек с чем-то типа камушка.
  Ладно. Встаю на четвереньки, и осторожно выглядываю из-за прикрывающих меня лошади и, вероятно, её всадника.
  Ага, с той стороны пригорок, и на ближнем ко мне склоне с десяток воинов с лошадьми. Все лежат мёртвые, не шевелятся. Что там за пригорком не видно. Но, если бы шел бой, я бы расслышал.
  А так деревья шумят, птички чирикают, даже жужжит кто-то, несмотря, что дождь накрапывает. Но ни звона железа, ни храпа коней, ни голоса людского.
  Судя по подсыхающей под конем и на мне крови, бой был не больше часа назад. Были ли еще вояки, или все друг друга перебили, - неясно.
  А это важно. Потому что я не вояка. Служить в армии мне не довелось. При мне обязательную службу уже отменили, а идти служить просто так, когда никто стране не угрожает, смысла не было. Спортом я занимался чисто для себя. Не азартен, и пустого мордобоя не уважал. По молодости ходил иногда в тир, и как-то целый сезон в универе играл с товарищами в пейнтбол и даже хардбол. Это пока снарягу мне давали безвозмездно, то есть даром. Но когда встал вопрос о покупке за мой (очень скромный тогда) счет весьма недешевого снаряжения, предпочел переключиться на бег и бассейн.
  Плавал неплохо и имел несколько дипломов и кубков.
  Так вот, рубиться со средневековыми профессионалами на мечах я не умею и не собираюсь. Да и нет у меня меча.
  Для начала стаскиваю с себя чехол с железом. Так двигаться намного легче.
  Осматриваю мужика, что лежит поверх лошади. Меня прежде всего интересует его обувь. Сапоги на нем и погрубее моих, и, к сожалению, больше чуть не вдвое. Пытаюсь скинуть его с лошади. С трудом, но удаётся. Теперь найти бы чем сдвинуть или перевернуть лошадь, чтобы достать мой второй сапожек. О, а у лошади три стрелы: две в горле, чуть пониже челюсти, и одна за передней ногой. Все всажены по самое оперение.
  Мужик, я откуда-то знаю, конный копейщик. Где-то здесь рядом его копьё.
  А вон оно. Ого! Видел я в фильмах копья, но они выглядели куда изящнее. Метрах в трёх от мужика лежит бревно толщиной чуть не с мою ногу, с железным наконечником. Такое вот копьецо. Я его еле поднять могу.
  Используя тело мужика как опору, а копьё как рычаг, вспоминая все ругательства, какие знаю, на английском, французском, русском и иврите, сдвигаю наконец, лошадь. Вот он, мой сапог. Тоже кровью залит. А в нём грязная тряпка в крови, которая была, вероятно, моей портянкой не так давно. И я понимаю, что сапог на ноге без портянки - это очень плохо.
  Да, я знаю, что такое портянки. Мне дед рассказывал. Который когда-то, задолго до нашей последней войны, служил в армии, и носил эти самые портянки с сапогами.
  О! А я уже полностью вжился в роль средневекового воина. И даже, на краешке сознания, шевелятся некие образы и воспоминания.
  Так, а что это у коняшки за кожаный мешок привязан к подушке, которая служила, вероятно, седлом бревноносцу? Это сумка такая. Сейчас мне всё сгодится. Развязываю кожаный шнурок, и - опля! Здоровенный кусок ткани. Мягкая ткань и плотная. Учитывая, что всадник чуть не вдвое больше меня, то у меня и подстилка и одеяло сразу. Полезненько! А жизнь-то налаживается!
  Черт, моё молодое тело уже не чувствует боли, и даже появился аппетит. Где здесь буфет? Вот только второй глаз... Боюсь в него лезть грязными лапами. А помыть пока негде.
  Ладно, пора добывать полезности из того мужика. А чего? Это же он, наверняка, на меня охотился со своим бревном! Он - убитый враг, и у меня есть право на трофеи.
  И, блин горелый, это не мои мысли, а явно хозяина моего тела. Но не надо спешить. Он, хозяин, начал проявляться, так пусть вылезет полностью!
  Итак, враг. Мужик зарос бородой по самые глаза. На голове шапка с железным обручем, сверху железная миска, и с краёв свешивается такая сетка из склёпанных колечек. А в голове под нижней челюстью торчит оперение стрелы. И если я правильно соображаю, то это я (который не я), стоя на земле, всадил мужику прямо чуть повыше горла стрелу. Сперва три стрелы в коня, потом еще одну в горло конному копейщику. Ай да я!
  На мужике спереди панцирь. Если не шибаюсь, это называется "кираса". Плечи, руки и ноги сверху - все в железе. Но это мне без разницы. На поясе сразу три вещи. Нож в ножнах. Ну, это для него нож. Для меня вполне себе меч. Лезвие сантиметров сорок. Плюс рукоятка с две моих ладони.
  И этот меч не из железа, а вовсе из стали. Отличие очень ясно видно. Я даже щелкнул по кончику лезвия, и явно услышал звон. Если вспомнить, как в средневековье ценилось даже простое железо, - это оченно ценный трофей.
  Во втором мешочке - свёрнутая в комочек лохматая верёвка, заострённый камушек, и железная полоска в два пальца шириной, в ладонь длиной, и в палец толщиной. И внутренний голос (точно, второй "я" просыпается) подсказал три слова. Я сперва не понял, но тут откуда-то из глубин памяти выплыло "кресало, кремень и трут". Конечно, я знал эти названия. Мне было лет 10, когда мы с папой и мамой поехали на Хермон, в туристический комплекс. Вот там русскоязычный инструктор учил нас разжигать костёр в непогоду. Заодно и показал вот такие три вещи, и разъяснил как ими пользоваться. Класс! Мы стали сотрудничать: бывший хозяин нынешнего тела (он же юный воин и офигенный стрелок из лука), я в юности, и я - шустрый дедок с огромным опытом девяноста с лишним лет. Да мы втроём горы свернём! Если раньше времени не загнёмся.
  И, вот еще третий мешочек. А в нем кучка монет. Заглянул. Монетки небольшие, похожие на один шекель. С какими-то непонятными не то людьми, не то животными. Отвратительная чеканка. Буквы, если это буквы, совсем нечитаемые. Это, понятно, серебро. И монеток больше десятка.
  А вот и еще одна радость: сквозь шум листвы и мелкого дождика, я ясно слышу журчание воды. И это мне очень кстати. Иду на звук, и буквально через 10 шагов за двумя дубами вижу ручеёк. Радость какая! Вначале отмыл руки. Потом прилёг на берег, окунул в воду лицо, и стал его полегоньку оттирать. И вот - О, счастье! Второй глаз открылся! У виска набухший остаток неслабого такого пореза.
  Правда, я намочил свой ватник. Но радости смотреть на свет двумя глазами ничто омрачить не может. Кроме того, я напился. И это тоже здорово. А что НЕ здорово?
  Я, который старик, уже сделал вывод, что меня перенесло в самое средневековье. И жить мне впредь без комма, без связи, без туалета и душа, в полной антисанитарии, рискуя подхватить холеру или чуму. Да чего там, сдохнуть просто от царапины, потому что ни йода, ни даже спирта нет. Я, между прочим, сейчас напился сырой воды прямо с земли. И какие там бактерии, лишь Бог знает.
  С другой стороны, это тело как-то в этих условиях выросло. Видать иммунитет у тела неплохой.
  Очень не хватает памяти бывшего хозяина тела. Что-то она медленно пробуждается. Хотя, судя по всему, отдельной личностью он себя не сознаёт. И пока понять точно ни - кто я, ни - где я, ни - когда я, - не получается.
  Вот и не нужно терять времени. Возвращаюсь к копьеносцу.
  Осматриваю его тело еще раз. На шее у него кожаный, хорошо засаленный шнурок. На шнурке крестик. Очень простой, без барельефа, даже без гравировки. Но серебряный и размером с мой мизинец.
  Крестик... Христианин он. У меня крестика нет. Я, выходит, не христианин. Может, если учитывать шарф вместо пояса, загнутые кверху носки сапог и монеты с непонятными буквами, турок. На копейщике под кирасой тоже ватник, как на мне, но выделкой явно грубее. А рубашка, как и у меня, без воротника, но попроще моей. Ткань потолще, цветом грязно-белая. И я сразу соображаю, что его рубашка вполне пойдёт мне на портянки.
  Ноги нужно беречь! На них и убежать, если что, можно.
  Вот теперь стоит с мужика снять пояс, вместе с тремя полезными вещами и серебряный крестик. Трофей - святое дело! Правда, ремень этот можно вокруг меня обернуть два раза. Ну и оберну. Тут не перед кем красоваться. А еще решил не брезговать и стащить с него сапоги. Портянка то мне нужна. Стянул, и не пожалел. Во-первых, портянки у мужика явно из неплохой ткани, и, видно совсем свежие: почти белые и практически не пахнут. А, во-вторых, в сапогах еще три хороших вещи: ножик, ложка и мешочек с чем-то звенящим. Ножик-засапожник поменьше меча, лезвие сантиметров 20 будет, но тоже из стали и в кожаных ножнах. Ложка медная, а может и бронзовая, не разберёшь. Но с мою ладонь, не считая ручки. Так что, если из общего котелка хлебать, то от остальных едоков не отстану. А в мешочке (любопытно всё же!) шесть монет. Две серебряных размером с два шекеля и две таких же золотых, и две серебряных размером как остальные, с шекель, но с хорошей гравировкой с арабской вязью. Всё, что есть - все на пользу.
  Я теперь не то, чтобы богач, но парень не бедный.
  Ну, хватит прохлаждаться! Хабар сам себя не соберёт.
  Разворачиваю портянку копейщика. Присмотрелся: нет ни блох, ни вшей. Разрезаю её надвое, и половинку наворачиваю на левую ногу. А теперь надеваю свой сапожек. За сапог втыкаю ложку и засапожник, во второй сапог заправляю два мешочка с монетами. Притопнул и пошёл за добычей. Но для начала поднялся осторожно на пригорок и огляделся с высоты. Впереди небольшой луг, а дальше идет склон горы, и вершина горы за тучами не видна. Лес или роща слева, огибая лужок, тоже карабкается в гору. А справа редколесье, и туда идет натоптанная тропа. С той стороны холмы, а если смотреть дальше, там еще гора или горы. Тучи низкие, потому видно недалеко. Но куда достигает взгляд- ни дорог, ни строений, ни обработанной земли. Мало информации. Вот за ней в том числе и пойду.
  Отсюда, сверху видно лучше и тела мертвых людей и лошадей, и другие элементы картины. Присматриваюсь.
  Метрах в двадцати от тех двух дубов, возле которых я лежал, приваленный лошадью и всадником, стоит на краю рощи телега без лошади. Возле неё уже погасший костёр. На костре, наверно, варили пищу в казане. Но сейчас казан лежит опрокинутым на земле возле остатков костра. На пару метров выше, то есть ближе ко мне, два тела в шароварах. Одно в ватной куртке и с чепчиком на голове. Второе в кольчуге, но совсем без головы. Это были лучники. В руке у безголового целый лук, а у того, что в чепчике, только его половинка. А еще в нескольких шагах выше от них кучкой два всадника с лошадьми, все истыканные стрелами. А один всадник с лошадью в двух шагах от лучников сбоку. Ближе к вершине взгорка целая куча людей и лошадей. Здесь, видно, была конная сшибка. Трое в панцирях и шлемах, двое в кольчугах и еще один без брони, но в чалме. Еще двое лежат чуть поодаль, оба в кирасах и шлемах, оба без коней. Эти, видно, рубились один на один. Но недалеко от них лежат тела двух лошадей. И наконец один лежит совсем недалеко от меня. Он в панцире, в шлеме, и конь его под кожаной попоной с нашитыми железными полосами. Но в нем и его коне в десяток стрел. А рядом с ним лежит длинное копьё. Совсем не такое бревно, которое у моего врага было. И у острия копья белый флажок, перечеркнутый красной и синей линиями. В голове моей ясно сложилась картина этой стычки. Четверо всадников и трое на телеге, среди них и бывший хозяин моего тела, ехали по тропке в предгорьях в это место. Здесь остановились на привал и начали готовить еду. Тут подскакали девять всадников и напали. Трое на телеге были очень хорошие лучники. И результат - все умерли. Только я вселился в тело парня, и мы вдвоём выжили.
  Я подошел к нескольким телам и убедился в том, о чем подозревал сразу. Напали христиане, у всех у них крестики на шее. А отбивались мусульмане. У всех сапоги или туфли с загнутыми носами, двое в чалмах. Я, а точнее бывший хозяин моего тела, тоже, наверно, мусульманин. Залез в штаны, проверил. Точно, обрезан.
  Кое-что осталось неясным: во-первых, где лошадь, которая тащила телегу, и можно ли её найти, если она сбежала. Во-вторых, не было ли в телеге еще одного, который и смылся на лошади. В-третьих, какого ляда мы все забрались в это глухое место, и какого ляда христиане нас преследовали.
  Ответов пока нет, а время идёт.
  Прежде чем начинать собирать хабар, нужно все же поискать лошадь. Если найду лошадь, смогу утащить побольше полезного. Раз-два-три-четыре-пять, я иду коня искать.
  Начинаю прямо с того места, где лошадь выпрягли из телеги. Тропок вглубь рощи или леса не видно. Следов немало, вероятно это те, кто ехал в телеге собирали хворост и дрова для костра. Травы здесь, под кронами близко растущих деревьев немного, и видны отпечатки подкованных копыт, уходящие вглубь рощи. Хотя солнца нет, да и ветви вверху густые, но всё видно хорошо. Иду по следам лошади не слишком долго, когда впереди слышится журчание воды и... детский голосок.
  
  Шаг второй. Поиски истины и обретение смыслов
  Средневековье. Неизвестно где. Шимон Куперман
  
  Кто-то негромко поёт. Это что, я попал в волшебный мир, где в лесу живут эльфы? Или лесные духи чудят? Прохожу еще метров 20, деревья редеют и я, в просвет между ними, вижу полянку, которую пересекает небольшая речка. А на берегу стоит лошадь. На спине лошади, обнимая её шею, лежит девочка, и тихо поет что-то, хотя слов не разобрать. Ну, понятно. Я ведь не разглядывал подробно, что там, в телеге. Вероятно, в ней кроме меня и еще двух мужчин ехала девочка. Когда возникла опасность, девочку на лошади отправили подальше, а мужчины вступили в бой. Приближаюсь, и, чтобы не напугать девочку, начинаю вполголоса ей подпевать. Девочка сперва вскинулась, ойкнула и тревожно оглянулась. Но потом увидела меня, и обрадованно затараторила. Как ни странно, я всё понимаю. Говорит девочка на ладино. Его у нас еще называют сефардским языком. Несколько архаичный, но это мой родной иврит. Его сохранили потомки евреев, изгнанных из Испании. Ладино содержит лишь некоторый испанский акцент и часть испанских слов. Но испанский, в свою очередь, лишь чуть изменённая латынь. Так что в университете я свободно общался со студентами из Латинской Америки, которых мы называли "латинос". Девочка называет меня Мисаэль, саму её зовут Хáна.
  И мне понятна теперь вся картина происшедшего. Более того, Я начинаю вспоминать. Под болтовню Ханы бывший хозяин моего тела Мисаэль и я, мы слились в одну личность, соединив память и чувства.
  И стал я молодым и порывистым, но чертовски циничным и опытным. А еще я стал кузнецом-оружейником, с пяти лет работавшим с раскаленным железом, лучником, с тридцати шагов сбивающим стрелами три подброшенных монеты из пяти и фармацевтом-психиатром, с 60 годами практики, к тому же знающим будущее и настоящее.
  Итак, это средневековая Испания. Точнее, королевство Кастилия. Только недавно закончилась реконкиста, то есть испанцы победили мавров и, вместе с португальцами, установили свою власть над всем Пиренейским полуостровом.
  Я - Мисаил, испанский еврей, сефард, из семьи иудеев. Мы -оружейники уже четыре поколения, с фамилией Магѝр.
  Я всю свою жизнь провёл в еврейском квартале Толедо. Правда, ездил с отцом в Мадрид и Вальядолид по делам. С пяти лет помогал старшим братьям и отцу в кузнице и мастерской. С девяти лет учился у бывалых воинов всему, что должен знать воин. С тринадцати лет участвовал в соревнованиях лучников. С бар-мицвы, с четырнадцати лет, работал в мастерской наравне со старшими и охранял наш квартал с дружиной самообороны. Сейчас мне 15 лет. А девочка - моя сестра Хана, девяти с половиной лет.
  Так уж получилось, что у меня родная сестра была одна. И у меня- Шимона, и у меня-Мисаила. Сестра Шимона была вполне бодрой старушкой, с кучей внуков, и навещала меня иногда. А эту Хану я, Мисаил очень любил, и дружил только с ней.
  Сейчас заканчивается июнь 1492 года.
  По королевскому эдикту от 31 марта 1492 года все евреи, не желающие перейти в христианство, должны были покинуть Испанию до истечения 4-х месяцев.
  Проблема в вере? В жадности еврейских ростовщиков?
   Не смешите мои тапочки, они и так смешные!
  Евреи живут в Испании мавританской и Испании христианской больше пяти веков. Ну, хорошо, пусть в христианской Испании - четыре века. Живут всегда в отдельных кварталах, где и общаются меж своими. Платят со своих доходов налоги, причем в основном, выше, чем сами христиане. Не было ни единого случая, чтобы еврей склонял христианина перейти в его веру.
  Если христианину ничего не нужно от евреев, он в наш квартал не зайдет.
  А что нужно от евреев христианам? Да деньги, конечно. На протяжении последних полутора веков христианские короли безостановочно совершали всё бóльшие займы на войну с маврами. В последние пять лет эти займы превышали годовой доход Единого королевства (Арагона и Кастилии) в полтора, а то и два раза. Теперь христиане победили. Пора бы платить по займам. Но зачем платить, когда можно назвать кредитора еретиком, или изменником, или просто очистить от него, иноверца, "священную землю"? Вот евреев и изгоняют. А тех, кто перешёл в христианство совсем не трудно обвинить в ереси, для начала подвергнув "покаянию" (в очень неслабых суммах), а потом и вовсе сжигая на костре с конфискацией имущества. Впрочем, в моей душе нет ни ненависти, ни жажды мести. Для меня - 95-летнего психиатра это дела седой древности, а для 15-летнего Мисаила есть дела и поважнее пустых эмоций. Мне нужно выжить, и не одному, а с сестричкой. И- да, я, Мисаил, её очень люблю!
  Семья наша была не слишком религиозная. Мы кузнецы и оружейники. В силу наследственной профессии не соблюдали фанатично все 613 правил и запретов. Но и принять христианство ни отец, ни дед не решились.
   Две недели назад, бросив дом и мастерскую, и захватив лишь одежду, книги, инструменты и оружие, мы на четырёх телегах и шести лошадях рано поутру выехали за ворота Толедо. Было нас 22 человека, 11 взрослых и 11 детей и подростков. Я в свои 15 лет считался взрослым.
  На памяти многих была резня, устроенная евреям в Испании сто лет назад, и потому разумные поспешили бежать. Большинство, продав за бесценок дома и прочее имущество. Бежали сефарды кто на запад, в Португалию, кто на север, во Францию и дальше. Кто через море в мусульманские страны.
  А слухи ходили страшные.
  Христиане думали, что богатые евреи везут с собой золото и драгоценности. А для христианина богоугодное дело ограбить мавра или еврея. И хорошо, если в живых оставят. На словах в Испании строго блюли порядок и закон. Да, в большом городе, среди бела дня, на глазах у людей и альгвасилов, никто не рискнул бы грабить. Но ночью и в добрые времена немало людей расставались с кошельком даже в больших городах. А в такие смутные времена евреи, даже крещенные, исчезали целыми семьями. Ну а виновными объявляли, конечно, мухедаров и морисков, то есть мусульман, ложно принявших христианство.
  Наша семья выехала из Толедо в средине июня. Мы направлялись в королевство Валенсию, где имелись дальние родственники. Как среди торгового люда, так и среди ремесленников. Путь, который всадник с запасной лошадью одолел бы меньше, чем за 3 дня, должен был у нас занять 8, а то и 10 дней. Мы не останавливались в придорожных трактирах, не ночевали в селах, или маленьких городках. Это было опасно, поэтому стоянки устраивали в глубине рощ. Мы не были богаты, но при возможности присоединялись к караванам, доплачивая за охрану наёмникам.
  Однако, на 6-й день путешествия, когда двигались в одном из таких караванов, на нас ночью напала банда то ли морисков, то ли солдат местного сеньора, переодетых в одежды мавров и в чалмах. Бились с ними все, но охрана у каравана была небольшой, а нападавших не менее пяти десятков. Бандиты отбили и угнали часть каравана. Сгорели две наших повозки и были убиты наша мама и наша тетка, один из братьев отца и дед. Одну нашу крытую повозку, в которой сидели дети, бандиты увезли с собой. После боя оказалось, что пропало 10 наших детей. Спаслась только Хана, которая спряталась в начале боя в сене на первой повозке. Тогда меня-Мисаила спас ватник "жиппон" и кожаный доспех, усиленный железными пластинами. У нас осталась одна повозка и четыре лошади. До Валенсии еще два дня пути. Мы простояли на месте остаток ночи и еще день и ночь, но ни стражники, ни алькайд не появились.
  Сегодня, 30 июня, с утра караван, с которым мы шли, опять в дорогу не вышел. Заболел купец, у которого в караване было больше всех повозок.
  Отец решил рискнуть, и тронуться в путь. И наши сразу заметили несколько всадников, которые ехали следом за нами. Тогда отец сказал, что следующую ночь нам не пережить. Лучше отъехать подальше от дороги и устроить засаду. У нас три отличных лучника, а преследуют нас не рыцари, а всего лишь бандиты. Он не учел, что бандиты могут быть и воинами.
  Тут сестричка спросила: "Братик, а что это у тебя? Тебя ранили?"
  Я понимал, что сестре нужно рассказать, что наш отец, дядья и мой старший брат погибли. Но как? А просто. Нужно говорить правду.
  Снял девочку с лошади, прижал к себе и сказал:
  "Да, Хана, меня ранили. Наш папа ошибся. Это были не разбойники, а два рыцаря и воины. Их было девять, и все они были в хорошей броне. Мы их всех убили, но все наши и сами в бою погибли, и теперь мы с тобой остались совсем одни"
  У сестрички из глаз полились слезы, но она ничего не сказала. Только плакала, всхлипывая изредка.
  Я сказал: "Хана, нам нужно идти. Соберём вещи и поедем. А здесь нельзя оставаться". Она только молча кивнула, а слезы продолжали литься из глаз. Какая мужественная девочка!
  Я посадил Хану верхом и, держа за уздечку, повел лошадь к месту боя. Там пересадил сестричку на телегу и укрыл толстым холстом, которым были накрыты корзины и ящики с нашими вещами. Хорошо, что дождик уже закончился.
  Тучи разошлись и солнце выглянуло.
  Я повёл лошадь на взгорок, и до самого вечера с её помощью утаскивал в рощу трупы людей и лошадей с места боя.
  Трупы лошадей мы с нашей лошадкой оттащили чуть подальше. Дикие звери их сожрут, и следов не останется. А в низинке недалеко, под вывернутыми корнями большого старого дерева я приметил яму. Вот в неё и складывал людские тела. Все тела, и своих родных, и воинов христиан, я тщательно обыскивал.
  Нам с Ханой нужно выжить. Времена очень жестокие. Времена, когда за набожностью скрывались жуткие пороки, среди которых садизм был не самым страшным.
  Времена, когда лицемерное покаяние отмывало любой грех. Простые люди, крестьяне и горожане унижались перед знатными и богатыми, перед священниками и чиновниками.
  Это было время ложных доносов и наветов, пыток и костров инквизиции. Но самыми бесправными и уязвимыми были люди моего племени и особенно дети.
  Так что выжить нельзя было без осторожности, хитрости и обмана.
  Никакой брезгливости, никаких правил и законов!
  Поэтому я натянул на себя самый старый халат, чтобы не подхватить вшей и блох, и тщательно обыскивал каждое тело. Я откладывал в телегу всё, что могло пригодиться, или можно было продать, не оставляя следов. Я стаскивал с пальцев золотые и серебряные кольца и браслеты с рук, цепочки с крестиками и ладанки с шей. Я стащил с ног пять пар приличных сапог. Снял с лошадей пять наборов упряжи и сёдел. Притащил в телегу три панциря и пять кольчуг, десять мечей и палашей, семь кинжалов и пять ножей, два лука, в том числе найденный на земле свой, девять поясных ремней и перевязей.
  Лук у меня был отличный, арабский, хотя и облегченный, как раз под мою руку. Сагайдак тоже арабский, "альхаба": вместе налуч для лука и колчан на четыре отсека для стрел с днищем из пробковой коры. Кроме него взял еррамьенту (тул) убитого родича. Тул, он только для стрел, в него всего десяток входит. Но днище тоже из пробки
  А еще я взял потрёпанный, но вполне читабельный молитвенник. Зачем мне, еврею, христианский молитвенник? Для маскировки, конечно. Это сейчас христианская страна. И мы, чтобы выжить, должны быть как христиане. А то, что Бог, если он есть, то един для всех народов, это я, Шимон, проживший 95 лет, знал точно.
  И да, в книгах не врали. Христиане были грязными и воняли. Оба рыцаря, видимо, мылись хоть иногда. А простые воины не мылись вовсе. В их одежде ползали вши. Так что запасы одежды я отбирал лишь из вещей наших родичей. А христианскую сжег всю.
  А, кстати, подштаники и на наших, и на христианах одинаковые. Я знаю теперь, они называются "брэ".
  И еще, - наш капитал увеличился на 11 золотых флоринов, 8 полуфлоринов, полтора десятка серебряных реалов и около сотни серебряных мараведи. Один золотой флорин у менялы шел за 14-15 реалов. За въезд из другого королевства с лошади и всадника взималось мыто в пол реала, или 15 белых мараведи. С лошади и телеги или воза от 1 до 20 реалов, в зависимости от груза.
  Как я вспомнил, под ложным дном нашей телеги был тайник, в котором наша семья везла своё главное богатство: пятьдесят стальных клинков. Толедской сталью весь мир стал восхищаться только в XVI веке. Но наша семья ковала толедские клинки уже много лет. Железо выплавлялось из лучшей руды, которая добывалась со склонов Сьерры де Сан-Мемеде. Затем шло обогащение его части углеродом и последующей проковки от двух до пяти слоёв твёрдого железа и мягкого. Рецепты, включающие цвет руды и её обработку, все присадки, качество угля, развесовку, время каждой из операций и другие детали технологии, заучивались наизусть как молитвы, и хранились в семье в большой тайне. Наша мастерская выковывала 70 простых мечей в год и 30 с особой выделкой, которую потом и назвали "толедской сталью". И мы были зажиточной семьёй!
  Королевским указом вывоз стального оружия за пределы Кастилии был запрещен. В Валенсии меч из толедской стали стоил 100 реалов. Так что, продав 50 мечей в Валенсии, мы могли получить 5000 реалов, то есть до 360 флоринов. А это неплохой дом с садом на окраине.
  Но самое главное, - это то, что я нашел в вещах того из рыцарей, который стоял выше всех на пригорке с копьем, на котором был флажок. Всего три документа. Это был, во первых, ордер Фердинанда II Арагонского от 1489 года на освобождённое от мавров ленное владение Кастль Эскузар, с присвоением идальго Леонардо Дези титула "Сеньор де Эскузар". Во-вторых, это было письмо субдиакона церкви Святого Себастиана в Толедо от 1488 года о захоронении умерших от поветрия Катарины Дези, 35 лет, Леонсио Дези, 12 лет и Анны Розы Дези 5 лет. Аббат сообщал, что останки захоронены с северной стороны кладбищенского двора, и расходы на обряды составляют 89 реалов. И. наконец, в-третьих, это было письмо виконта Алонсо Дезире де Ферруссак от февраля этого, 1492 года, в котором тот сообщал, что вернулся из долгого путешествия в Османскую Империю, где представлял Арагон при дворе Султана Баязида II, и был бы рад принять у себя своего племянника Леонардо. Была там и приписка после официальной подписи "Захвати детей. Я их представлю моему королю".
  С пальца этого рыцаря я снял золотой перстень-печатку, на котором на фоне щита была стрела, пронзающая полумесяц, и надпись "Desy" Слово это, - сокращение от латинского "desiderium". На латыни, на французском и на испанском означает "Желание", или "Мечта".
  У меня в голове стал складываться рискованный, но всё же заманчивый своими перспективами план...
  Трупы в яме я забросал ветками, а потом, уложив сверху кучу хвороста поджег. Было непросто, потому что хворост был сырой. Но я очень настойчивый. Туда же, в огонь, я скинул одежды с тел. Дым рассеивался в низинке, и со стороны его никто увидеть не мог. А тела теперь дикие звери до следующего дождя не растащат. Не любят звери запах гари.
  Попросил Ханочку прочесть со мной кадиш, а потом "Эль мале рахамим", а еще попросил у Всевышнего не оставить и нас, сирот, своей милостью.
  Потом я сказал:
  "Хана, мы теперь остались вдвоём против всего мира. Против всех людей.
  Ты видела, как на нас нападали две ночи назад. Но не прискакали солдаты, не пришли алькальды чтобы нас защитить. Бандиты убили тогда маму, дядю и тётю, нашего старого деда и украли маленьких братиков и сестричек. Никто нам не помог. Сейчас на нас напали рыцари и их воины. Напали не потому, что мы им что-то плохое сделали, а потому что мы верим в Бога не так, как они хотят. Поэтому они могут нас ограбить и убить, и ничего им за это не будет.
  Мы с тобой не боимся смерти, потому что наши души в руках Божьих. Но мы не должны отдавать им свои жизни просто так. Они сильнее нас. Но мы, Хана, умнее и Бог нас любит больше.
  Я молился и просил совета у Бога, и Он мне помог и дал совет.
  Мы должны притвориться, что мы такие же, как они. Мы должны говорить, как они, делать всё, как они, и даже молиться, как они. Бог сказал, что Он один, и как ты его ни называй, ты всегда в душе обращаешься к нему.
  И вот сейчас мы возьмём себе другие имена, чтобы нас не узнали.
  Ты будешь Анна Роза и тебе 9 лет, а я буду Леонсио, и мне 16 лет. Ты должна быть вежливой, но манерной девочкой из благородной испанской семьи. Ты ведь немало видела таких в Толедо. И говорить ты должна только на Castellano. Я тоже буду говорить только на этом наречии. И буду вести себя как юный заносчивый идальго.
  Запомни хорошенько: никто из посторонних не смеет к тебе прикоснуться без твоего или моего позволения. И ты ни к кому не смей прикасаться. Есть еще много правил. И я тебе все их расскажу. Но это главное: говорить только на кастильском, всего бояться и ни к кому не прикасаться".
  -------------------------------------------
  Дополнение
  Испанские монеты конца XV века
  Мараведи - материал медь
  Бланк - материал биллон. 1 бланк = 3-4 медным мараведи
  Мараведи белый - материал биллон. 1 мараведи = 2 бланкам
  Мараведи серебряный (старый). 1 серебряный = 8 медным
  Реал - материал биллон. 1 реал = 30 белым мараведи
  Флорин - золото. 1 флорин = 14 реалов=420 мараведи
  Доблан, кастеллан, добла. Золото. 1 добла = 20-22 реала
  
  Шаг третий. Примерка личин
  30 июня-1 июля 1492 г. У реки Баррако де Корчетельё. Леонсио Дези
  
  Потом я поднял и помыл котел, набрал воды и разжег костёр. Мы приготовили валенсийскую паэлью из вяленого мяса с рисом. Поели, и оставили достаточно, чтобы хватило на целый день на завтра. Мы весь вечер перекладывали вещи в телеге. Все вещи, которые можно было бы продать, как собранные мною после боя, так и наших родных, годные для продажи, всю лишнюю амуницию, доспехи и оружие разложили в большие деревянные коробки и два сундука. И поставили их к краям телеги и сзади так, чтобы, если вдруг на нас нападут, эти коробки и сундуки могли прикрыть нас от стрелы или копья. Свою лучшую одежду, обувь, личные вещи и документы, которые не могли бы нас выдать, разложили в два кожаных баула. Сверху, не упаковывая, оставили части дорожной одежды, простую расхожую обувь и по два плаща. В этой одежде мы могли бы сойти как за бедных идальго, так и за простолюдинов. Их сложили снаружи, ближе к передку телеги. В еще один баул я уложил амуницию, доспехи и оружие, которое могло пригодиться в дороге, если я буду выдавать себя за сеньора. И его тоже положил ближе к передку. Документы родителей и родичей сожгли.
  Разговаривали только на кастильском. Благо, мы оба на нем говорили чисто, как, впрочем, и на каталанском, и на ладино и на местном арабском, который называют то магрибским, то берберийским, то марокканским. Время от времени я читал одну или другую молитву из молитвенника, и мы оба вслух её повторяли.
  А еще я придумал нашу историю. Я повторил её и сестричке несколько раз: Наш отец Леонардо Дези, был воином, и, пока шла война с маврами, дома появлялся редко. Меня всему учил его бывший солдат Мигель, инвалид лучник. Мама часто болела и умерла четыре года назад. Мы жили в съемном доме в Толедо, принадлежащем еврейскому врачу, маррану Ицхаку. Врач ухаживал за мамой, пока она была жива. Меньше месяца назад отец, наконец, к нам приехал. Отец уже стал сеньором де Эскузар, и у него были деньги. Он собирался оставить нас его дяде, на время. Когда он получил Эскузар, какой-то вельможа потребовал отдать это владение ему. Отец отказал и опасался нападения, и с нами ехал отряд в девять воинов. Но по дороге на нас напали. Напали воины в шароварах и чалмах. Но это были не мавры. Все друг друга убили. Я тоже сражался, но меня лишь ранили. Перед боем сестричку на лошади отправили в рощу. А я после боя её нашел и похоронил нашего отца. В бою меня ранили в голову, и над бровью рана.
  В общем, история почти правдивая. Леонардо Дези убит, и мною похоронен. А вот где - вспомнить не могу, был ранен в голову. Мать умерла четыре года назад и похоронена в церкви Святого Себастиана в Толедо. А то, что Церковь сгорела в прошлом году и все записи тоже сгорели, так при чем здесь мы? Врач марран Ицхак жил в Толедо, но сейчас уже уехал, испугался инквизиции. Так что разоблачить нас некому.
  И Анна Роза всё это твёрдо запомнила.
  Мы всегда можем сказать, что не получили хорошего образования, и у нас нет благородных манер, потому что жили небогато, с одной матерью. А отец всегда был на войне, или на службе.
  И все время мы играли друг перед другом семью идальго. И иногда со смехом поправляли то фразу, то выражение лица, то жесты. Впрочем, долго так сидеть не стали. Хана, то есть, уже Анна Роза стала задрёмывать.
  Я перенёс её в телегу. Потом рассыпал заранее заготовленный хворост полукругом, перед и за стоянкой, чтобы нельзя было подойти к нам неслышно. Лошади засыпал в торбу овса. Забросал землёй угольки костра, чтоб не выдали нас, и задремал, привалившись к колесу.
  Проснулся, как и хотел: перед самым рассветом, когда край неба слегка посветлел. Убрал с пути хворост. Впряг лошадь в телегу, и, когда небо посветлело наполовину, тронулся в сторону дороги. Ехать до неё не спеша было почти час. Не доезжая немного, я разбудил Анну Розу заставил её сбегать в кустики, потом сполоснул заготовленной водой руки и лицо, и мы поели холодной паэльи.
  Я был в кольчуге и легком шлеме на голове. На плечи накинул грубый плащ, так, чтобы он увеличивал фигуру. Анну Розу посадил на ящик и тоже накинул плащ, а рядом поставил огромный палаш. Старался сделать так, чтобы и сзади и со стороны казалось, что в телеге едут два здоровых воина, в броне и с оружием. То ли мне удалось создать видимость, то ли так везло, но весь день мы ехали без остановок и без приключений.
  Вечером, за 2 часа до заката, мы подъехали к большой стоянке перед паромной переправой через реку. Чуть в стороне от стоянки начиналась большая деревня, или маленький городок. На том берегу был городок побольше. У переправы стоял пост стражников с казармой.
  Эта переправа и была границей королевства Валенсия.
  Вы спросите: что за чудеса? Что за королевства в Испании? Но это, господа, пятнадцатый век, эпоха лишь чуть цивилизованного феодализма! Пройдет еще не меньше ста лет то легальной, то подспудной войны между феодалами и королями, прежде чем в Европе укрепится сама идея абсолютизма. А пока что даже супруги Фердинанд и Изабелла правили как бы вместе, но и вполне раздельно: Изабелла правила Кастилией и Леоном, а Фердинанд правил Арагоном, Каталонией, Валенсией и кое чем еще. И все это, заметьте, вполне самостоятельные королевства, то есть феодальные владения. Фердинанд (он же Фернандо) правил, но ни единого управления, ни единых налогов установить никак не мог. И примерно то же было по всей Европе. Любой барон - король на своей земле. И законы королевства исполнялись, лишь пока феодалы были с ними согласны. Или их не заставляли согласиться.
  Вообще-то до конца XVI века в Европе не было даже четких границ, таможни и определенных таможенных пошлин.
  И таможенная пошлина, то есть плата за въезд и ввоз товаров взималась либо сеньором этой земли, либо, от имени короля, откупщиком. Чтобы взимать эту плату, дорогу перегораживали рогаткой. Так называлось бревно на ко́злах. Ну, и возле рогатки стояли несколько вооруженных стражников и сборщик пошлин - мытник.
  Валенсия имела статус отдельного королевства и взимала пошлину за въезд из прочей Испании. Соответственно и Кастилия имела свой пост при въезде из Валенсии. Причем, если в самой Валенсии мытника и стражу содержал откупщик, то со стороны Испании стража была королевская, и следила, кроме прочего, за тем, чтобы из страны не вывозилось золото, пушки, и стальное оружие. Заодно и выявляла врагов королевства. Например, капитан стражи на этом кастильском посту носил значок Святой Эрмандады. Эрмандада - это отряд добровольной самообороны поселка. Но, при поддержке королей, Эрмандады стали немалой силой, истребляли баронов-разбойников, и усиливали королевскую власть. Борьба с маврами, ради которой создавались изначально эрмандады, заставляла их объединятся с крестоносцами, особенно с рыцарями религиозного Ордена Святого Иакова (на испанском Сантьяго), которые должны были охранять безопасность паломников. Эрмандаду можно было бы назвать полицией на волонтёрских началах, или добровольно-католическим обществом защиты порядка. Во главе стояли частично знать, частично различные чиновники как отдельных городов, так и провинций, и всей Кастилии. Содержались эрмандады во многом за счет казны. Но и свой доход имели, как вот такой "капитан" на границе, который покупал свою должность, которая его потом и кормила.
  Пошлина шла королю, за исключением жалованья капитана и стражников.
  Я, конечно, не был преступником и не вёз ни пушек, ни золота. Правда, несколько десятков стальных клинков в моей телеге лежало. Но идальго верили на слово: если сказал, что запрещенного к вывозу нет, значить - нет. И все же что-то меня тормозило. Чутьё, наверно. И я ему доверял.
  Потому, не доезжая до кастильского пограничного поста, свернул в сторону городка. Остановился возле съезда со стоянки. Там стояло больше двух десятков повозок: телеги, возы и крытые возки. С некоторых из телег и возов купцы, или крестьяне что-то продавали. Я присматривался к купцам. Моё внимание привлекла отдельно стоящая группа из телеги и крытого воза. К телеге были привязаны сзади три лошади. На этой телеге сидел неплохо одетый пожилой купец, похожий на битого жизнью вояку, рядом с ним милая женщина средних лет, а чуть сзади слишком красивый юноша. Так вот, судя по позе, по движениям, вообще по очертаниям фигуры, это не юноша был, а девушка. Такие лица бывают только среди евреек, или знатных арабок. Меня не проведёшь!
  Ха! Вот он мой шанс! Женщина в мужской одежде! Да всего шестьдесят лет назад, в куда менее набожной Франции, Жанну Д"Арк за такое на костре сожгли. Видно, зачем-то очень нужно этой красавице убраться из Кастилии. Я и подумал, что она из марранов, то есть крещенных евреев, разоблаченная в соблюдении еврейских обычаев инквизицией. Таких и сжигали, в основном. Что-то подсказывало мне, что нужно ей помочь.
  Я насыпал в торбу овса и надел её на голову нашей лошади, а затем сказал Анне Розе: "Сиди, где сидишь. Если увидишь что-то опасное, или необычное, свисни, как ты умеешь. Я поговорю с купцом, и, может, удастся сильно облегчить нам и дорогу, и дальнейшую жизнь".
  Я быстро переоделся и осмотрел себя. Молодой идальго в куртке-котарди и штанах-верхних шоссах из зелёного бархата, в неплохих сапогах со шпорами. Завязки куртки распущены на груди, и видны плотного плетения кольчуга и белая шемиза под ней. На голове бархатный баскский берет (txapela) с соболиной кисточкой. На поясе у меня короткий меч в изукрашенных ножнах. Вид явно небедный. Ну, пошел!
  Не спеша подхожу к повозке купца.
  - Любезный, - вежливо, но всё же чуть покровительственно обращаюсь к нему, - хочу я с вами кое-что обсудить.
  Купец смотрит на меня без интереса и почтения, даже чуть презрительно, как опытный воин на новобранца. И он, оказывается, не пожилой, а старый. Дело не только в седине. На руках и шее пигментные пятна, птоз тканей лица, выпирание вен. Да я в свои 95, пожалуй, не хуже выглядел.
  Но всё же он слезает с повозки и вежливо спрашивает: "Чего желает молодой сеньор?" Говорит на кастильском наречии с чуть заметным акцентом.
  Это хорошо. Он не назвал меня "Вашей милостью", как угодливо обратился бы к дворянину простой купец, то есть достоинства не роняет. Но и не назвал "юным", то есть признаёт моё право на самостоятельные решения.
  И я говорю ему: "Я вижу у вас лошадей. Моя лошадь, к сожалению, пала в дороге. Хотел бы купить у Вас вон того вороного. Готов заплатить сто флоринов".
  Мне действительно нужен верховой конь. Иначе какой я "кабальеро"? Так будет проще проехать сквозь пост. Но важней проверить, есть ли еще кто-то под тентом воза. А там явно кто-то есть. Сам купец ездит на крупном немолодом коне. Невысокая кобылка белой масти явно назначена для женщины. А вот для кого молодой и нервный жеребец, с аж лоснящейся черной шкурой? Подозреваю, что на возу его всадник. Может, это кто-то из знатных марранов. В Валенсию бежит. Там инквизиция еще силы не имеет.
  Если я не ошибся, то купец коня не продаст. Сто флоринов - хорошая, но не слишком высокая цена для покупки такого породистого скакуна на дороге. У купца меж бровей появляется складка. Он не хочет мне отказывать. Ведь я назвал нормальную цену, и отказ могу принять за оскорбление. Но он не может продать.
  Да он же не купец, он воин. И он меня послать хочет, вон как кулаки сжал. Но сдерживается! А вот и черноокая красавица, которая прислушивалась к нашему разговору, бросает взгляд на жеребца. О! Так я ошибся. Это её конь. На чужого так не смотрят. И, значить, тут что-то другое. Это не еврейка. Не ездят еврейки на резвых жеребцах, как знатные сеньоры на охоту. Но вот знатные арабки ездят. Тогда это арабка. И не всадник под тентом воза. Потому что у хозяйки такого коня должна быть молодая красивая прислужница, или паж. Купцу-воину жарко, лицо покраснело, он вспотел и тянет руку, чтобы ослабить ворот. Сейчас!
  И я добавляю: "Ну же, любезный, решайтесь! Вам этот конь не по чину. Да и опасно выезжать из страны с арабским жеребцом и его хозяйкой, когда капитан на посту из Святой Эрмандады"
  Хорошо, что я на чеку! Старик выхватил кинжал и ударил мгновенно. Но я отскочил и быстро сказал: "Спокойней, папаша! Мне нет дела до ваших проблем. Мне только нужно лошадь купить. Кстати, если ты тут меня зарежешь, то погубишь хозяйку".
  Кажется, он понял. Спрятал кинжал. Кровь от лица отхлынула. Интересно. У него, оказывается, ножны привязаны к руке возле запястья. Раньше я такое только в китайском кино видел.
  А я продолжил: "Старик, давай поможем друг другу. Твоя хозяйка от кого-то прячется. Но притворяться мужчиной ей удаётся плохо. Я предлагаю: вы мне даёте своего коня на время, только чтобы доехать до Валенсии. Мы едем вместе. Я, дворянин, поеду на коне. Моя сестричка, дворянка, она вон в телеге сидит, - поедет на белой кобылке. Все обращают внимание на нас. Вы моя свита. На свиту никто не смотрит. Так ни кастильцы, ни арабы про ваш проезд не узнают. А в Валенсии каждый из нас поедет по своим делам".
  Старый воин сказал: "Жди" и пошёл шептаться с хозяйкой. Шептались они минут десять. Арабка то и дело смотрела то на меня, то на Анну Розу. У неё были очень красивые черные глаза и брови. Во взгляде её не было ни робости, ни злости, ни смущения. Я залюбовался. Потом старик вернулся ко мне и сказал: "Поклянись Божьей матерью, что не причинишь нам вреда" Я улыбнулся, перекрестился и сказал: "Я Леонсо Дези, сын Леонардо Дези, сеньора де Эскузар, клянусь именем Божьей матери, святой девы Марии, что ни делом ни словом не причиню вреда...", - и я вопросительно взглянул на старика. Тот, кивнув, сказал: "Шейха Наим". И я продолжил: "Не причиню вреда шейхе Наим, и её слугам, если она и её слуги не причинят вреда мне и моим близким".
  Старик улыбнулся и сказал: "Подъезжай поближе. И пусть твоя сестра поднимется на наш воз. Шейха хочет с ней поговорить".
  
  Шаг четвёртый. Союзники
  1июля 1492 г. Воскресенье. Граница между Кастилией и Валенсией. Леонсио Дези
  
  Я вернулся к нашей телеге, рассказал все сестричке, и вскоре она исчезла под тентом воза. Показалась оттуда через пол часа.
  Солнце уже катилось к закату. От нашего берега отчалил паром, на котором уместилось четыре телеги и шесть лошадей.
  Старик, а зовут его, несмотря на европейское лицо, Насѝр, подойдя к тенту, стал убеждать шейху поторопиться, потому что ночевать на этом берегу опасно.
  Я предположил, что эти мавры опасаются враждебного арабского клана. Абенсераги, которые посадили на трон в Гранаде Боабдиля вместо его брата, враждовали с Ас-Сагри. Потом Ас-Сагри приблизились к трону, а часть Абенсерагов заключила соглашение с кастильцами. Ну а кастильцы после взятия Гранады, не мешались в резню между арабскими кланами. Так что Ас-Сагри к 1492 году почти закончились. Не моё это дело, но кажется мне, что шейха Наим из клана этих самых Ас-Сагри.
  Но вот сестричка выглянула из-под тента. Она одета в несколько странное платье из плотного тёмно-зелёного шёлка, широкое и длинное. С головы у неё спускается на плечи, а затем и еще ниже, серая шаль, застегнутая на груди большой серебряной брошью. Волосы придерживает серебряный обруч с несколькими камушками зелёного цвета, а в ушах серёжки с такими же камнями. На одной руке браслет, на другой два кольца. Все из серебра с такими же зелёными камушками. В общем, вид у Анны Розы как у какой-нибудь испанской герцогини или принцессы.
  Насир как раз подводит к возу белую лошадку, накрытую узорчатой попоной, и помогает девочке на лошадку сесть.
  Мы видели иногда в Толедо издали благородных дам верхом.
  Зрелище в городе крайне редкое. Не поощряет этого церковь. И потому особо манящее. Знатные дамы ездят верхом лишь на охоту. Да еще королева Изабелла, как гласит легенда, приехала верхом к мужу, чтобы его поддержать, при осаде Малаги. Но Анна Роза как будто всю жизнь так ездила.
  Потом из-под тента показалась шейха. Одета она как дуэнья, в черное платье с коричневым шапероном. Шаперон - это короткая накидка с капюшоном. На вид принцессе чуть больше 20 лет. Кстати, сейчас в Испании компаньонок молодых дам чаще называют не "дуэнья", а по-французски, "шаперон".
  Шейха садится на передок нашей телеги, а Насир уже подводит мне оседланного жеребца. Замечу: я, который Мисаэль, неплохо умею обращаться с лошадьми. Дед Мисаэля даже говорил, что у меня к тому талант, как и к стрельбе из лука. А отец как то, выпив на Пурим пару лишних стаканчиков вина, говорил маме, что отец деда был не еврей, а араб из свиты эмира. Но это не важно, потому что в Талмуде записано, что кровь передаётся по матери. Я, который Мисаэль, это подслушал.
  Ну, от арабов ли, от евреев, но с лошадью я всегда справлюсь.
  Вот и этот резвый жеребец, когда я посмотрел ему в глаза, погладил по храпу, а потом и кусок лепёшки с солью дал, стал меня любить и уважать.
  И поехали мы к переправе. Впереди я, рядом с Анной Розой, затем телега со стариком, затем наша телега с дуэньей на передке, затем крытый воз. Им управляла та милая дама, которую я уже видел. Её зовут Нанна.
  Стражники позвали было капитана, но тот, только взглянув на меня и сестру, махнул рукой, - мол, проезжайте. Я, однако, приостановил коня, и ждал, когда наш караван не подъедет к пристани. А затем, кивнув капитану, проехал вслед за возом. Паром в это время уже причаливал, вернувшись с того берега. На нем было только два всадника и десяток пехотинцев. На пехотинцах и одном из всадников были одинаковые сюрко с красным львом в короне (герб Леона, часть родового герба королевы Изабеллы). Второй всадник, хотя имел вид сильно помятый и грязноватый, да и без гербов, но это дворянин, причем не низших рангов. Лошадь у него породистая, богатое седло. На шее толстая золотая цепь. И котта парчовая, расшитая золотом. Правда, без гербов. Впрочем, отсутствие гербовых знаков не при дворе и не во время войны - дело обычное. У меня их тоже нет. Пока нет. Восполню со временем.
  Солдаты с десятником сошли на причал и встали в стороне. А вот второй всадник сходить не торопился. Он был пьян и, видно, плохо соображал. Но паромщики, два здоровенных мужика, сгонять его с парома не спешили.
  Я спешился и подошел к одному из паромщиков, ведя коня в поводу. Сказал: "Три повозки и два всадника, и дал два серебряных мараведи. Хватило бы и одного, но я чувствовал что-то. Это чутьё родилось во мне еще когда я стал приходить в себя после вселения в это тело. И не знаю, что причиной: может таким "предчувствующим" был сам Мисаэль, или мой перенос повлиял. Но я знал, как нужно поступать "правильно". А уже потом анализировал, обдумывал, и находил обоснование "почему"
  Вот и сейчас, я знал, что нужно делать: дать паромщику двойную оплату, зайти на паром первым, привязать жеребца к перилам и вернуться к сходням. Я встал у сходней и следил, как поднимается на паром сестричка на своей кобылке, как Насир заводит под уздцы лошадь, тащившую его телегу, как въезжает наша телега, которой управляет шейха́, как пьяница слезает с лошади и пытается схватить девушку за руку... При этом он кричит: "Эй, красотка, пойдем со мной! Я покажу тебе небо в алмазах!" А я беру его за плечо, разворачиваю, и изо всех сил бью снизу в челюсть. От удара дебошир, запутавшись в собственных ногах, падает со сходней в воду. Но не тонет. Воды у причала всего по грудь. В это время на паром въезжает воз.
  Пьяница в воде быстро пришел в себя и лезет на причал. Конечно, можно было бы зайти на паром, и попросить или приказать паромщику отчалить. Но это будет выглядеть как бегство. Как трусость. А я сеньор. Мне невместно.
  Я прошу паромщика: "Любезный, сведи с парома лошадь этого пьяницы!" Тот кивает головой. Я вручаю ему еще мараведи, и прошу: "Сделай потом еще одну ходку, ради меня" Потом смотрю на Анну-Розу, и кричу: "Подожди меня, я приплыву скоро!"
  На причал вылезает пьяница. И сразу кидается к своей лошади, которую свёл паромщик. Там сбоку к седлу приторочен длинный меч. Полуторник с удлинённой рукоятью и широкой гардой. Он орет: "Ну всё, щенок! Ну конец тебе, сопляк!" и рвёт завязки.
  Раскручивает меч над головой, и сыплет руганью и оскорблениями. Впрочем, наряду с совершенно дебильным "Я плюю в твою колыбель и на твою Библию" идут заковыристые "вымесок козла и жабы" и прямые оскорбления "подлый смерд" и "Сын грязной шлюхи и рогоносца". Все это, заметьте, размахивая почти метровым мечом.
  Мне еще простоять на месте пару мгновений, и он бы меня разрубил. Но я не стоял. Я просто шагнул вперед, одновременно делая выпад своим трофейным коротеньким мечом. И сходу пробил этому придурку горло, вбив конец меча в позвоночник. И, заметьте, я ведь не фехтовальщик какой-то. Просто "знал", что нужно сделать.
  Пьяница захрипел, потом забулькал. Его меч отлетел на несколько шагов в сторону. А я отскочил назад так скоро, что кровь, хлынувшая из глотки уже мертвеца, меня не задела.
  Пока бедняга падал, я внимательно огляделся. И сразу увидел того, кто был мне нужен: монах. Причем, (вот везение!) доминиканец. А инквизиция в Испании сейчас в руках доминиканцев. Кидаюсь в нему, становлюсь на колени и обхватив его ноги, воплю: "Отче, отче святой, спасите меня!" Монах растеряно бормочет: "Что? Что тебе? Что тебе надо, сын мой?"
  Я, настраивая себя на истерику, вспоминаю убитых родных Мисаэля: маму, папу, деда. Вспоминаю украденных детей. Из глаз текут слезы, из носа сопли, и я, захлебываясь, но четко артикулируя, чтобы монах ясно разбирал слова, докладываю: "Отче, я убил человека. Святой отец, я не хотел, но он напал и так страшно махал мечом! И еще он, ругался, оскорблял моих родителей, наш благородный род, и даже святую Библию! Отче, я погубил свою душу! Простите меня! Примите исповедь и отпустите грехи!"
  Краем глаза отмечаю, что свидетели все еще здесь, и все смотрят и слушают.
  Говорю дальше: "Я отдам все, что могу, на молитвы. Но очистите меня! И вот на похороны несчастного. Я вытаскиваю из сапога мешочек с монетами. Положил, когда переодевал сапоги, - как знал. В мешочке два полуфлорина, и два десятка серебряных мараведи.
  Сумма не маленькая за небольшую услугу монаха, но тут важно, чтобы монах проникся важностью момента.
  Монах бормочет положенные слова и вопросы, я бормочу слова покаяния и прочие положенные ответы. Он обещает, что Бог меня простит, заканчивает: "Встань, сын мой!" я поднимаюсь, и шепчу ему: "Святой отче, раз этот человек богохульник, то может Вам стоит расспросить свидетелей и записать свидетельства? Вдруг это какой-нибудь еретик?"
  Я знаю, что монаху эта морока и даром не нужна. И просто так он ничего делать не будет. Но мне важно, чтобы свидетельства богохульства подтвердились. А то, мало ли что? И я шепчу: "Отче, люди вокруг слышали, как этот бедный грешник плевал на Библию. Тут капитан поста из Святой Эрмандады. Могут ведь слухи пойти. Инквизиции будет интересно. И еще: у него на шее золотая цепь, а вот на пристани хороший породистый конь. Пусть цепь будет платой за молитвы о его душе, а появятся наследники - так им и коня хватит". На всякий случай напоминаю ему свои имя и титул. И спрашиваю его имя и название монастыря. Я же добрый сын церкви. Не забуду, мать её!
  Фух, наконец до лысого дошло! Он оглядывается, и сразу семенит к десятнику. Они шепчутся, монах показывает на труп и на коня. Десятник подзывает одного из солдат, что-то объясняет. И этот солдат идет к причалу, поднимает с земли тело и ведет коня к монаху и десятнику. Потом к ним подходит десяток солдат, и еще зеваки. Монах воздевает руки вверх, и начинает народу что-то внушать. Но я и не прислушиваюсь. Пошло дело! Монах не упустит золотую цепь и коня, и сегодня же сделает записи. Теперь смотрю на реку. Да, возвращается паром. Солнце село, но меня паромщик перевезёт все равно, заплачено уже.
  
  
  Шаг пятый. Скрепление союза
  1-2 июля 1492 г. Граница между Кастилией и Валенсией
  Леонсио Дези
  
  Пока плыл паром, я думал, как там монах работает с толпой. Воспользуется ли случаем прочитать проповедь? Воспользуется, конечно. В моей-Шимона юности те, кому нравилось внимание сторонних людей, шли в артисты или блогеры. А в средние века они идут в монахи-проповедники.
  Было совсем темно, но с реки видно, что на стоянке за причалом, перед постом валенсийской таможни, горят десяток костров и стоят телеги и возы. Там, среди них, и наша телега, надеюсь.
  Оказалось, и наша, и мавров. Их телега и воз стоят рядом. У костра сидят рядом, на невысокой скамейке, покрытой ковриком, сестричка и шейха. Анна Роза сменила платье на более скромное, но и это, - платье благородной сеньоры. Волосы на голове заплетены в две косы с серебристой лентой и обернуты вокруг головы. Очень ей идет. И - да, мы видели такие прически у юных благородных девиц. А шейха Наим осталась в своём чёрном платье с шапероном. Только нижняя половина лица её прикрыта платком-никабом из полупрозрачного шелка.
  С другой стороны костра на подстилке - Насѝр, Нанна, одетая точно так же, как шейха, и, - я сначала подумал, - мальчик, - не нет, это карлик, в сером бархатном костюмчике и с серым чепчиком на голове. Этот чепчик, плотно закрывающий и волосы, и уши называется каль. Его носят и женщины, и мужчины. У карлика сверху нашит на каль, ото лба к затылку, красный шнурок. Думаю, это означает, что карлик, - шут принцессы. Подхожу к костру, кланяюсь всем. Потом иду к нашей телеге и быстро переодеваюсь в свою дорожную одежду. Я устал. Мне не нужно пока выпендриваться. Жеребца и кобылку привязали к задку нашей телеги, но я их отвязываю, и привязываю к задку телеги Насира. Мы ведь уже почти в Валенсии, договор выполнен. Хотя, если мавры согласятся, я бы лучше до самого города Валенсия вместе с ними доехал.
  У нас в телеге, под передком, тоже есть скамеечка. Беру её и подхожу к костру. Обращаюсь к шейхе, как к старшей здесь: "Сеньора шейха, позвольте посидеть возле Вашего огня". Наим отвечает "Мархаба, васахлан". Это и приветствие, и приглашение, что-то вроде "Добро пожаловать. Рады"
  Я присаживаюсь, и говорю: "Всё ли у вас благополучно?" Это не совсем вопрос. Скорее благодарность за приглашение, и одновременно, предложение побеседовать. По кивку шейхи Насир разгребает угли и достаёт медный кувшин. Нет, это не кувшин. Это арабский кофейник дáлла. Только пузатый.
  А у нас писали, что они появились только в XVII веке. Я всегда знал, что историкам верить нельзя.
  Из ящичка, который стоял у его ног, Насир достал серебряный поднос выставил на него три крошечных чашечки (Ого! Китайский фарфор! Одна такая чашечка стоит десяток флоринов, а полный набор в пол дюжины вместе - побольше сотни. Дороже впятеро, чем золото по весу). Поднос у Насира берёт Нанна, а Насир наливает из даллы кофе в чашечки. Я ощущаю чудесный аромат, хотя сижу шагов за 10 от них. Нанна берёт поднос и подносит сперва мне. Я гость и мужчина. Беру чашечку, вдыхаю аромат и говорю, склонив голову в сторону принцессы: "Джаза́ки-АЛляху хайран" (Да воздаст тебе Аллах добром!)
  Потом Нанна подносит кофе Анне-Розе. Та тоже говорит слова благодарности. Наконец чашечку берёт сама принцесса. И, приподняв никаб, делает глоток. Теперь я и сестричка тоже делаем по глотку. Вкус кофе потрясающий. Мне-Шимону в двадцать первом веке довелось пить и арабский, и бразильский кофе самых лучших сортов, но этот не хуже по вкусу, а по аромату и насыщенней. Я говорю традиционные слова благодарности. Ритуал вежливости выполнен. Теперь можно о деле.
  Я сообщаю: "Принцесса, тот, кто непочтительно к вам прикоснулся, уже умер. Всё внимание людей на берегу, как я и обещал, было обращено на меня. И теперь тем, кто спросит про этот день, все будут рассказывать только о драке двух кабальеро.
  Завтра с утра мы пройдем пост мытаря, и еще до вечера будем у ворот Валенсии. Если хотите, мы можем ехать вместе до Валенсии тем же порядком, что выехали из Кастилии. Или можем разделиться уже сейчас. Я вернул вам коня и кобылку. Но, если можно, я хотел бы купить у вас то платье и те украшения, которые были сегодня на моей сестре. Мы едем к нашему родичу, он знатный вельможа, и мне хотелось бы, чтобы Анна-Роза произвела на него хорошее впечатление".
  После моей речи карлик подбежал к шейхе, и забавным голосом 14-тилетнего подростка сказал: "Сестрица Наим, это ведь я, я говорил тебе, что на челе этого кабальеро печать Джибриля. Он помог сегодня и поможет еще не раз. Так что дай ты сестричке Анне-Розе это платье. Ты же его больше всё равно не наденешь, а нашей Нанне оно маловато будет. И коняшку дай. Ты уже не девчонка, и не пристало тебе скакать по дорогам. Тебе положено ездить медленно и достойно. Ей платье, ему коняшку, а мне подари Нанну. Насиру дамы уже ни к чему, а мне очень надо".
  Речь карлика позабавила принцессу. Она сделала "строгое лицо", нахмурив брови, и сказала: "Абу-Зайд, если Нанна тебя захочет, то я скорее подарю тебя ей" (Абу-Зайд - плут, имя нарицательное, герой плутовских повестей на арабском "макам", XII век. Прим. Автора).
  Но сквозь маску на лице и в голосе прорывалась улыбка.
  Тут Нанна вновь принесла поднос, на котором стояли три чашки с кофе, взяв у нас пустые.
  Я, приняв кофе, поклонился карлику и сказал, обращаясь к принцессе: "Сеньора шейха, я благодарен за добрые слова и поддержку почтенному Абу-Зайду, но конь, тем более такой благородный скакун, мне не нужен. Я хотел бы вызвать у родственника расположение и сочувствие, в связи с тем, что мы с сестрой потеряли родителей. Но такой конь может вызвать зависть. Она, к сожалению, легко вкрадывается в людские души".
  Лицо принцессы, очень подвижное и выразительное, отразило и радость, и сожаление поочерёдно. Еще бы, я же видел, как ей не хотелось отдавать своего коня мне, хоть на время. И, оказывается, моя умная сестричка ничего о нас не рассказала. А я боялся!
  А принцесса, глядя то на меня, то на Анну Розу, тихо говорит: "Я сочувствую вашему горю, сеньоры! Мне тоже пришлось пережить смерть близких. И, конечно, платье и все сопровождающие его украшения останутся Вашей сестре. Но сеньор Леонсио, что же я могу сделать лично для Вас, в благодарность за помощь и защиту чести бегущей от могущественных врагов изгнанницы?"
  Охо-хо! Какие же длинные и пафосные речи! А я-то думал, что это только в романах так, а в жизни благородные всё же выражались попроще. Но отвечаю в том же возвышенном духе: "Сеньора принцесса! Для меня и моей сестры честь просто быть полезными столь благородной даме. Сейчас для многих настают тяжелые времена. И сердца людей ожесточились. Я, как и Вы, верю в силу Творца и в посылаемые всем нам испытания в этой жизни. Так что просто вспоминайте в будущем о нашей встрече с добром. Это и будет нам высшая награда".
  Нет, я сам от себя не ожидал такой возвышенной и бессмысленной речи. И, смотрите: никто ни только не рассмеялся, даже не улыбнулся.
  Интересно. Это наивность или дело в традициях? Отцы, деды, и всякие пра-пра-пра-, уже 400 лет почти безостановочно режут иноверцев и друг друга, жгут, насилуют и грабят. И на полном серьёзе говорят друг-другу такие речи. Ох, как бы мне не заразится от них этой болезнью! Как она называется? Пафосохрения, пожалуй! Может, это их кофе виноват?
  Вот как раз Нанна несет вновь поднос. На этот раз на нём кроме трех чашечек кофе три хрустальных стакана с водой. Пью воду, чтобы смыть вкус ранее выпитого кофе.
  Да, этот кофе, - это что-то. Я говорил, что вкус не хуже, чем у лучших сортов, из тех, что я пил в 21 веке? Я ошибся. Вкус много лучше. Но эти дозы... В чашке едва ли 30 миллилитров. Это тот самый, изначальный кофе из Йемена, "арабика", и кофеина в нём меньше, чем в "робусте", но вкус богаче. По обычаю положено выпить три чашки. Это как две с хвостиком чашки эспрессо будет, то есть, примерно сто пятьдесят миллиграмм кофеина.
  Поспать ночью после такой дозы вряд ли удастся.
  Что ж, мы пьем по третьей чашечке, и принцесса говорит: "Сеньоры, сегодня был долгий и нелёгкий для всех нас день. А какой будет завтра людям знать не дано, посему давайте отдохнём, чтобы быть готовыми к новым испытаниям".
  Я встаю, кланяюсь принцессе, предлагаю руку сестричке, и мы уходим к нашей телеге. Здесь, между двух постов стражи, достаточно безопасно. Но костры еще горят и на этом берегу, и на том. Я помогаю Анне Розе снять шикарное платье и надеть простое, дорожное, а потом устроится в нашей телеге. У нас на дне телеги есть два покрывала и два одеяла. А ящики и коробки поставлены так, что прикрывают нас с бортов. Но спать не хочется. Я вылезаю наружу и сажусь у колеса, набросив на себя одно из одеял. Гляжу на звездное небо, на костры, на реку. Несмотря на то, что случилось, на душе какое-то умиротворение. Вот чувствую, что всё сделано и сказано правильно. И почему-то вовсе не беспокоит неизвестность впереди. Это, наверно, я-Мисаэль, юный и самоуверенный, верю в свою судьбу за себя и старика.
  Неожиданно рядом возникает молчаливой тенью Нанна.
  Она прикладывает палец к губам, призывая молчать, а потом этим же пальчиком манит меня за собой. Мы проходим мимо телеги Насира. Теперь Нанна берет меня за руку, и, еще раз приложив пальчик к губам, ведет в сторону от стоянки. Мы идем по тропинке между кустов. Слева едва слышен плеск воды. Это река. Совсем темно. Луна сегодня узеньким серпиком, а костров на нашем берегу за кустами уже не видно. Тут Нанна отпускает мою руку, но тут же её берет... Берет её не Нанна, не Насир, и, надеюсь, не Абу-Зайд. Я чуть не сказал: "Бен зона!" (ругательство на иврите). Ну не бывает так в жизни! Не бы-ва-ет! Это бред. Меня ведь шибануло молнией, и я брежу. Все последние два дня брежу. Я лежу в реанимации, или в медблоке моего бейт-авота и брежу. И меня не раздевают сейчас две женщины в четыре руки, слегка прикасаясь горячими телами. И не заводят в холодную реку, и не обмывают всего, теперь уже прижимаясь плотно... Конечно, за 95 лет у меня было немало всяких романтических приключений. В том числе в бассейнах, морях, озёрах, ванных, джакузи. Но как-то в реке не было ни разу.
  Так что я достаточно быстро принял происходящее как реальность. Тем более, что вода в реке была скорее холодная, чем прохладная. Потом меня вывели на песочек, накинули покрывало, и провели сквозь кусты еще несколько десятков шагов. Я ступил на пушистый ковёр. Дальше Наим (я, конечно, брежу, но бред вполне логичный, так что кто это - сомнений не вызывает) утягивает меня на ковер. На ней нет никакой одежды, как и на мне. Сверху невидимый кто-то накрывает нас мягкой тканью. Наим прижимается, и её пальчики с определенной последовательностью играют моим телом. Ну все! Бред бредом, но не в моих правилах изображать бревно, когда ко мне прижимается с явным призывом молодое шикарное женское тело. Ну и пошло. Я это тело обнимал и сжимал, целовал и облизывал, Я исследовал эту женщину губами и языком от ушек и губок до пальчиков на ногах. Кожа её была нежна и шелковиста, груди упруги и гибкость удивительна. У неё оказались особенно чувствительны спина и попа. Я убедился, что арабки и в пятнадцатом веке удаляли все лишние волосы на теле. А как чудесно она пахла! Лицо - мягкий запах розы. Грудь, спина и подмышки - сладкая амбра. Её животик вплоть до низа пах корицей, а нежные лепестки внизу - китайской кассией. И ноги её, и стопы её пахли ладаном. А когда с нас слетало покрывало, нас окутывал запах травы и речной свежести.
  Проникновение далось легко. Она была не девушкой, к счастью. Моя юная ипостась была неутомима, и жаждала всё новых погружений. А более опытной ипостаси больше наслаждения доставляли трепет и страсть женщины. Так что Наим испытала четыре экстаза, а Шимону, Мисаилу и Леонсио досталось по одному. Но ничто не вечно. Наши силы иссякли раньше, чем звёзды поблекли.
  Наим, целуя, игриво шепнула под конец: "Достойна ли награда?" И я ответил ровно то, что она хотела услышать: "Я недостоин"
  Когда мы оделись, Нанна опять провела меня до нашей телеги. Она что, в темноте видит? Даже не споткнулась ни разу! В телегу я лезть не стал. Уснул у колеса на одеяле.
  
  Проснулся от ржания коней перед рогаткой стражи.
  Со стороны Валенсии выезжал отряд из двух десятков всадников. Небо уже было светлым.
  Насир подвел к нашей телеге жеребца, уже взнузданного и под седлом. Он сказал: "Шейха просит продолжать путь до Валенсии тем же порядком. Лучше нам пораньше пересечь границу. В часе езды от поста есть хорошее место для стоянки с колодцем. Там принцесса приглашает вас преломить хлеб. А Анна Роза может подойти сейчас к Нанне. Та поможет ей одеться".
  Да, завтрак в XV веке в Европе не был обычным приемом пищи. Скорее исключением. Путешественники, дети и больные, да те, кто приступал к долгой работе - вот немногие, кто в утренние часы вкушал немного пищи, оставленной с вечера. Это касалось и знати. Впрочем, нередко высшая знать приглашала с утра нужных людей "преломить хлеб". Причем, в буквальном смысле. Завтрак состоял из хлеба с квасом, или молоком.
  Я залез в телегу, разбудил Анну Розу и сказал, чтоб она подошла к Нанне. Сам я переоделся в бархат, надел пояс с мечом и чапелу. Утреннее умывание, а, тем более, чистка зубов даже у мусульман и евреев не были в эти времена нормой. У христиан - тем более. Я, к счастью, еще в первый день нарезал кучку веточек с местной ели. Дома мы, чтобы очистить и освежить рот, ели яблоки, или жевали пырей после сна и после еды. Только пырей закончился, а яблок я не нашел. Но ничего, хвоя тоже сгодилась. Я и Анне Розе дал несколько веточек, чтоб дыхание было чистым и зубы не портились.
  Примерно через четверть часа мы подъехали к посту. Дорога здесь расширялась. Часть её была перегорожена рогаткой. На второй части рогатка сдвинута под углом к обочине.
  Бородатый наёмник стоял, удобно опираясь на бревно. Алебарду он прислонил к козлам. А под навесом в резном кресле у столика сидел писарь.
  Я ехал впереди, кобылка Анны Розы отставала на пол корпуса, а две телеги и воз цепочкой следовали за нами. Я приблизился к столику, но с коня не слез, лишь очень внимательно посмотрел на писаря.
  Это был не сам мытарь.
  Скорее всего мытарь, - мелкий дворянин, идальго. Но, на таком важном и денежном месте, уважаемому человеку с раннего утра трудиться невместно. Вот и посадил в своё кресло подручного. Писарь этот всего лишь мелкий чинуша из простолюдинов, но в его распоряжении десяток наёмников. Этого хватит, чтобы заставить заискивать мелкого купчишку. Но даже просто сеньор видит в нем дождевого червя, выползшего на дорогу. Именно так я сейчас и смотрел на писаря.
  Того проняло. Он вскочил, поклонился и дрожащим голоском пропищал: "Господин, я писарь сеньора Бортоломео, он пока не может..." Я его перебил: "Запиши Сеньор Леонсио Дези де Эскузар и сеньора Анна Роза Дези. Два всадника, две телеги, один воз. Только личные вещи и оружие. Пять реалов. И раскрывай дорогу. Быстро!" При этом я кинул на столик перед писарем мешочек, куда еще раньше положил четыре реала и 30 белых мараведи. И один серебряный мараведи кинул стражнику. Стражник поймал монету и стал разворачивать рогатку, открывая дорогу. Писарь что-то пытался пропищать про дóмино Бартоломео, но я слегка зарычал: "Перечишь мне? Скажи своему господину, что я гощу у виконта Алонсо Дезире. Если он чем-то недоволен, я смогу это недовольство удовлетворить"
  О, в еврейском квартале Толедо хорошо известны мытари Валенсийской таможни! Благородных они, конечно, трогать боятся. Но простые купцы страдают от них уже много лет. Хуан Великий, папаша Фернандо Арагонского, за откупщиками на границах следил строго. А Фердинанд, женившись на Изабелле Кастильской, больше внимания уделял политике и войне. Существенный доход в казну приносили портовые сборы. А сухопутная граница с Кастилией оставалась в небрежении. Вот и распустились.
  Я нависал над писарем, держа его взглядом, пока наш караван не отъехал метров на 200, а потом порысил следом.
  
  Шаг шестой. Расскажи Богу свой план...
  2 июля 1492 г. Королевство Валенсия. Леонсио Дези
  
  Место для стоянки в часе езды от поста оказалось удобным. Здесь дорога метров на сто приближалась к лиственной роще. Колодца не было, но была обложенная камнями яма, заполненная водой из ручья, вытекающего из рощи, и потом убегающего куда-то в сторону от дороги.
  Траву перед ямой вытоптали, зато лежало несколько толстых брёвен, на которых удобно было сидеть. Лошадей распрягать не стали. Мы с Насиром притащили из рощи кучу хвороста и наломали его. Нанна набрала воды в небольшой котелок, который установила на огонь. В воду бросила какой-то порошок. Когда вода закипела, разнёсся фруктовый запах. У мавров оказалось несколько среднего размера керамических кружек в синей глазури. Кружки Нанна поставила на расписной поднос с ручками. Затем налила в них фруктовый взвар и поднесла принцессе, потом мне, потом Анне Розе. Абу-Зайд и Насир взяли чашки сами. Потом Нанна принесла из телеги белый мешочек, в котором было несколько тонких лепёшек, каждая размером чуть больше ладони. Она раздала нам по две лепёшки каждому. Все это молча. Причем молчали все. Не стал начинать разговор и я. Когда все съели лепёшки, запив взваром, я не выдержал: "Принцесса, я благодарю Вас за хлеб. Однако я хотел бы знать, какое решение Вы приняли о дальнейшем нашем пути. Нам с сестрой нужно искать родича. По нашим данным он живёт в Валенсии. И я не хотел бы въезжать в город на вызывающем зависть коне. Кроме того, у нас есть некоторые вещи и оружие, которое необходимо продать, а потом приобрести более скромного коня. Но чего хотите Вы?"
  Шейха подозвала взглядом Насира, и о чем-то переговорила с ним, понизив голос. Затем, глядя на меня и сестру, сказала: "Сеньор Леонсио! Я полагаю, что у нас с Вами установились добрые, товарищеские отношения. Мы еще можем помочь друг-другу. В Валенсии у меня найдутся друзья, достойные доверия. Они помогут продать то, что Вы хотите продать и приобрести то, что Вам необходимо. Они же выяснят для Вас всё, что необходимо, о Вашем родиче. А сейчас я хочу, чтобы мы, соблюдая прежний порядок, доехали до того дома, который ждёт нас в Валенсии. Согласны ли Вы?"
  И мы поехали в город Валенсию.
  Добрались после полудня. Оказывается, собственно город уже давно выплеснулся за крепостные стены. Дорога привела в южное предместье, где жили, судя по особнякам за высокими заборами, вполне состоятельные люди и знать. К одному из особняков мы и подъехали. На улицу выходила ограда из дикого камня высотой в два человеческих роста и массивные деревянные ворота, укреплённые железными полосами.
  Насир соскочил с телеги и стал стучать в ворота. Потом еще минуту переругивался с кем-то, отвечавшим из-за ворот. Наконец ворота отворили наружу два вполне характерных мавра в чалмах и кожаных панцирях. Первой проехала телега Насира, затем воз, которым управляла Нанна. Шейха в это время спрыгнула с передка нашей телеги. Тут же один из воинов, что открывал ворота, запрыгнул на телегу, и взяв вожжи проехал внутрь особняка. А шейха, стоя в проёме ворот, склонила голову и жестом пригласила нас внутрь.
  Мы с сестрой проехали в особняк, и ворота за нами закрылись. За воротами стояли еще два мавра в кожаных панцирях и с копьями. Дом виднелся в глубине усадьбы. Был он двухэтажным, очень изысканным и с двумя крыльями, выступающими вперёд. Перед домом мощеная камнем площадка, посредине которой круглый фонтан. Ну что ж. Эпоха Возрождения уже началась. И началась она как раз с изящной мавританской архитектуры.
  Телеги уехали куда-то за дом. Я спрыгнул с коня и помог опуститься на землю Анне Розе. К нам тут же подошел еще один мавр, без оружия, и взял поводы лошадей. А мы следом за принцессой подошли к дверям дома. Красивые мозаичные двери, высокие и широкие, были собраны из красного и черного дерева и украшены бронзовыми вставками. Их отворил перед нами еще один, подбежавший мавр, одетый как воин. И тут из них выкатился к нам круглолицый толстячок в парчовом халате и шафрановой чалме. Он упал на колени перед шейхой и начал бормотать такие изысканные и витиеватые арабские приветствия-восхваления, что я уже через пол минуты перестал понимать, что он несёт. Шейха продержалась целую минуту, потом прервала толстяка: "Раваль, прекрати! Я не люблю, ты знаешь. Это мои гости, - Сеньор Леонсио Дези и его сестра Анна Роза Дези. Подготовь им комнаты и все, что положено. И пошли за этим византийцем... Ну, ты знаешь"
  Потом обратилась ко мне и сестре: "Сеньоры, я прошу вас оставить заботы, и чувствовать себя как дома. Это Раваль, мой домоправитель. Сейчас он отведёт вас в тележный сарай, где вы укажете слугам, какие вещи вам могут понадобится сейчас. О сохранности прочих вещей можете не беспокоится. Затем вам укажут предназначенные вам комнаты, и вы переоденетесь, а после смоете дорожную пыль и немного отдохнете. Сегодня у всех нас отдых, а дела подождут до завтра. Да, к столу вас позовут чуть позже"
  Когда мы шли вслед за толстячком по длинной галерее, выходившей окнами на великолепный цветник, я взял сестричку под руку и тихо сказал на уличном жаргоне Толедо: "Не расслабляйся. Здесь все чужие. Если что - свисни!" Я доверял шейхе, а вот толстяку - нет. Чувствовал что-то неприятное в нём. Раваль вывел нас из дома через менее помпезные двери и провел к нескольким строениям. Одно из них было конюшней. Мы убедились, что лошадка наша ухожена, и имеет вдоволь корма и воды. Второе строение было тележным сараем. Там стоял уже знакомый нам воз, наша телега, а также великолепно отделанный паланкин на шесть носильщиков. Я попросил Раваля дать нам немного времени разобраться с вещами и стал пристально смотреть на него. Так, чтобы до него дошло, что его присутствие нежелательно. На его любопытство мне было плевать. Помявшись, он поклонился и, пробормотав что-то про дела, удалился.
  Баулы с нашими вещами я снял с телеги. Проверил самое ценное: Королевский ордер, два письма и перстень-печатку Дези. На всякий случай в свой баул положил мой лук и десяток стрел в кожаном туле, а в сапоги засунул по одному небольшому кинжалу в ножнах.
  Потом снова стал инструктировать сестричку.
  Я сказал ей: "Мне не нравится домоправитель. И вообще плохое предчувствие. Будь настороже. Прикасаться к тебе может только служанка, и только если ты ей позволишь. Ты сама не должна прикасаться ни к одному человеку. Если что-то не так, если ты видишь что-то плохое или непонятное, сразу свисти. И плачь, как маленькая. На глазах у тебя должны быть слёзы. Это твоё главное оружие"
  Наконец, пришел Раваль. С ним конюх и один воин. Они взяли наши баулы, и пошли следом за домоправителем. У нас с сестрой оказались две комнаты рядом. Обе комнаты в одном из крыльев дома. Точнее, каждая комната состояла из двух частей: большая комната-спальня, с помостом-ложем, сундуками и полками для вещей и столиком с бронзовым зеркалом. И сбоку маленькая умывальня-туалет, отделенная стенкой с отдельной дверью, с мраморным полом. Вместо унитаза - табурет с большим отверстием и ведром под ним. А для умывания - кувшин на полочке, привязанный кожаным шнуром над медным корытом. Все чистенькое, без пыли и грязи. Ни тараканов, ни блох, ни клопов. Этим мусульмане и евреи принципиально отличались от христиан в лучшую сторону. В спальне большое окно, прикрытое изнутри занавесями, а снаружи - решеткой. В туалете, - небольшое окошко тоже с решеткой снаружи и занавеской изнутри. Двери: и общая, и в туалете имеют изящные засовы изнутри. А общая - еще и оригинальный замок, который можно открыть ключом снаружи, или зафиксировать изнутри.
  Я скинул уже несвежую одежду. И шемизу, и брэ, и портянки нужно было стирать. Но тут у меня хоть была смена. А как быть с бархатной одеждой? И котарди, и штаны пропылились и попахивали конским потом. У нас в доме несвежую одежду отдавали прачке. Правда, бархатный кафтан был лишь один - у отца, а ему перешел от деда. Кафтан мама стирала сама. И использовала не щелочь, а особый состав, который стоил недёшево. И все равно, после каждой стирки кафтан приходилось подшивать в разных местах, на что мама папе жаловалась нередко. И говорила, что мастера и посолидней, например, ювелиры, носят себе сукно и не горюют. Ну да ладно, с этим и потом разобраться можно. Но вот я помоюсь сейчас, вытрусь. Благо кусок полотна для того есть. Но как потом это полотно просушить? И тут раздался робкий стук в дверь. Я подумал, что это сестричка тем же озаботилась. У нас в семье не поощрялось разгуливать нагишом, но и стеснятся наготы не было принято. Потому я, как был, голышом открыл дверь, даже не спросив: Кто?
  За порогом стояла мавританка. Одета она в желто-зелёную джеллабу, такую распашную рубаху с капюшоном, длиной почти до пола, под которой угадываются шальвары. Смуглянка с открытым лицом. Желто-зелёная косынка, плотно увязанная на голове, скрывает волосы. Моей голой фигуры она не пугается. Я не чувствовал себя смущенным. Вероятно, верх над телом взял Шимон. Девушка на арабском спрашивает: "Господин позволит Айше ему помочь?" Очень хорошо! Мне помощь не помешает. Я говорю: "Заходи" и пропускаю её в комнату, не забыв закрыть и зафиксировать замок. Айша явно и раньше помогала гостям не раз. Она видит разбросанную одежду и спрашивает: "Это надо постирать?" Я киваю. Потом показывает на меня: "Помыть?" Здорово! Я опять киваю. Айша сначала аккуратно сносит снятую одежду и обувь к двери. Потом открывает один из сундуков, и достаёт оттуда синий халат с богатой вышивкой, я спрашиваю, как называется, она отвечает "Абайя". Кроме халата из сундука вынимается круглая белая шапочка. Это я знаю. Она называется по-арабски тафья. А евреи такую называют "кипа". Халат и шапочку Айша кладёт на покрывало на помосте. Потом из другого сундука достаёт белую шелковую галабию, длинную, почти до пола, мужскую арабскую рубаху с вышитым воротом, и светло-серые штаны. Но не те широкие шальвары, в которых мавры ходили по Толедо. Эти штаны по ширине такие же, как снятые мною бархатные. Только ткань явно шелковая. Кладёт поверх абайи, а галабию поверх штанов. Наконец, из третьего сундука она достаёт большой белый платок. Называет его "вузар", складывает особым образом и кладет поверх галабии, в районе чуть пониже пояса. Это, я так понимаю, нижнее бельё, типа брэ, только без верёвки. А еще из-под того же сундука она вытаскивает плоский деревянный ящик, раскрывает и достаёт красные тапочки без задника с острыми носами. Я спрашиваю: "Бабуши?" Она кивает. У нас в Толедо их так же называют. Айша ставит их рядом с помостом.
  Потом она вновь открывает второй сундук и достаёт сложенную белую ткань. Называет "Муншафа", и кладет поверх всей одежды.
  Затем без стеснения Айша снимает с себя джеллабу и шальвары, укладывает их рядом с тапочками, берёт меня за руку и ведет в умывальню.
  Тут мыслительные процессы на какое- время прерываются. Шимон воспринимал привлекательность женщин несколько отстранённо. В двадцать втором веке нагое тело само по себе не вызывало вожделения. А вот для Мисаила любая девушка или женщина была привлекательна, дразнила воображение, возбуждала, особенно без одежды. Пока Шимон сдерживал Мисаила. Я становлюсь в корыто, а Айша обливает меня из кувшина, затем из-за корыта достаёт деревянную коробочку, открывает. Там белая масса. Я улавливаю слабый запах сандала. Понимаю: это современное мыло. Девушка размазывает массу сперва у меня по волосам, для чего мне приходится присесть, а затем и по всему моему телу. Затем, поливая водой, размыливает и постепенно смывает это с меня. Делает это мастерски, так что вода в кувшине заканчивается, когда я уже весь чист. Причем, хозяйство мое она моет с той же невозмутимостью, что и всё тело. Я при этом, конечно, возбудился, на что Айша спокойно замечает: "Господину стоит поберечь силы на ночь" Вот не знаю, на что это она намекает... Потом она ведет меня, еще мокрого, в комнату к помосту и тут, раскрыв "Муншафу", то есть полотенце, вытирает сверху донизу. Потом начинается одевание. Девушка сначала одевается сама. Затем повязывает мне на пояс вузар, по-особому его подворачивая. Так во времена моего-Шимона деда на детей надевали подгузники. Потом идут шальвары. Следующей надевается галабия. Поверх неё халат- абайя. И на голову водружается тафья.
  Я спрашиваю: "Я могу надеть пояс и оружие?" Айша отвечает: "Вы мужчина. Вам самому решать" Тапочки я надеваю сам. Айша сказала: "Отдохните немного, господин. Трапеза будет готова до первой звезды", и ушла, забрав мои ношенные одежду и обувь.
  Пояс я все же решил надеть. Халат не застёгивался, и поясом я его прихватил. Но меч не брал, а нацепил на пояс впереди кинжал в ножнах. Еще один кинжал я прикрепил с внутренней стороны запястья левой руки, как это делал Насир. Попробовал вытащить несколько раз, пока не стало получаться почти на автомате. Наконец, третий кинжал я засунул за пояс под халат с левой стороны. Ну так, на всякий случай. Потом я устроился на ложе. Хотя там было несколько покрывал, но все же жестковато. Дома у Мисаила на ложе стелили тюфяк, набитый конским волосом. Ну а Шимон пользовался специальными ортопедическими кроватями.
  Я лежал и думал. И чем больше думал, тем тяжелее становилось на душе. Я начал вновь вспоминать все, с момента как мы подъехали к усадьбе. Кое-что царапало сознание.
  Я видел в доме пять воинов, и у них должна быть смена. Значить - десяток. Есть Насир, минимум один конюх и этот толстяк. Но что-то было не так, что-то, на что шейха не обратила внимание, но меня-Мисаэля это задело... А вот оно. Такие небольшие поместья и в нашем еврейском квартале были у тех, кто побогаче. В них нет кастеляна, то есть коменданта, объединяющего военную и гражданскую власть. Здесь управитель отвечает за хозяйство, а начальник охраны за безопасность. Если есть хоть два охранника, один из них назначается старшим. Должен был быть командир, начальник охраны. Если его нет - это же непорядок. И начальник охраны должен был принцессу встретить если не у ворот, то в доме у дверей. Ну, предположим, тот ушел по делам раньше, чем приехала принцесса. Но по каким-таким делам? Его дело - охрана дома. А Насиру пришлось стучать, а потом еще переругиваться со стражником у ворот. Охрана не бдит, и начальника охраны нет в доме. А домоправитель завел восхваления, так что шейха должна была его останавливать. Он её просто вывел из себя, отвлёк внимание. И что это значит? Два варианта: либо начальник охраны гуляет с дозволения домоправителя. По бабам, к примеру пошёл. А домоправитель его покрывает. Либо его уже нет вообще. Домоправитель его, к примеру, уволил за непочтительность. Фигня. Домоправитель сам слуга. Без согласия хозяйки уволить не может. Тут порядки одинаковые у мавров, христиан и евреев. И сам уйти начальник охраны не может. Даже если, к примеру, хозяйка умерла или убита, пока не придет новый хозяин, её наследник, начальник охраны не уйдет. У него с домоправителем равная ответственность за сохранность имущества. И как раз поэтому первая часть доклада домоправителя - о начальнике охраны. Ладно, предположим, принцесса уволила начальника охраны перед своим отъездом. Не катит. Она бы назначила начальником охраны одного из стражников. Даже если бы стражников оставалось только два. Только если вовсе нет охранников, всю ответственность несёт домоправитель. И это правило будет соблюдаться чуть не до конца XVII века. Если начальник охраны вернётся с гулек через час-два, то ничего страшного. Но если больше...Значит, этот жиртрест предал и продал хозяйку. На усадьбу нападут и всех здесь вырежут. В том числе и нас с сестричкой. С другой стороны, стемнеет через час. А пока не стемнело, нападать не станут. Район богатый. Это мавры, а правят в городе и в королевстве христиане. И скрыться разбойникам и убийцам, если поднимется шум, никак не удастся. Значит, вырезать будут по одному, тихо. И домоправитель убийц проведет сам. А охранников либо куда-то ушлет, либо усыпит, подсыпав зелье. Что я могу сделать? Прежде всего не паниковать, действовать тихо. Нужно обеспечить безопасность сестры. Потом найти Насира. Потом, как я где-то читал, война план покажет.
  Достаю из своего баула перчатку, кольцо, лук и эррамьенту (малый тул) с десятью стрелами. Надеваю перчатку на левую, а кольцо на правую руку. Тул на ремне подвешиваю наискосок слева направо.
  Беру меч. Тихо открываю дверь в коридор. Небо темнеет едва-едва. У меня уже сильно меньше часа. Выхожу в коридор. В доме полная тишина. Остался ли кто живой? Тихонько стучу в комнату сестры. Слышу её голос: "Кто?" Отвечаю: "Это я, сестричка. Впустишь?" Она открывает дверь. Ну, хоть что-то.
  
  Шаг седьмой. Защитник
  Ночь со 2 на 3 июля 1492 г. Город Валенсия. Леонсио Дези
  
  Сестра одета в белый с серебряным позументом облегающий халат с высоким воротником. На голове шапочка, похожая на чалму. И в руке кинжал. Какая умница! Она тоже всё просчитала. Смотрит на меня с мечом и луком, и только спрашивает: "Раваль?" Я киваю головой. Она вопросительно поднимает брови. Я отвечаю на незаданный вопрос: "Сначала пробуем найти Насира. Только, боюсь, уже не сможем. Хорошо, если он еще жив. Нападающих впустит Раваль. И, скорее всего, через какую-нибудь калитку, а не через ворота. К принцессе нам дорогу наверняка перекрыли. Местные нам ничего не расскажут. Мы для них чужие. Кто тебе помогал мыться?" Анна Роза ответила "Нанна" Спрашиваю: "А она не сказала, где она будет?" Сестра пожимает плечами. Я рассуждаю: "По идее калитка должна быть рядом с кухней, чтобы можно было занести продукты и дрова. Давай выйдем во двор, принюхаемся и прислушаемся" Мы выходим к конюшне и тележному сараю. Людей здесь нет. Звуки слышны от другого крыла дома. Небо уже частично потемнело. До первой звезды меньше получаса. Меч я передаю Анне Розе, а сам натягиваю тетиву. Пытаюсь расслабиться, полуприкрыв глаза. Это помогает чуять. Ага, опасность оттуда, из той части сада, что за дальним крылом дома. Она еще слабая. Я говорю сестре: "Побежали!"
  И мы бежим мимо еще нескольких сараев. Мимо освещенных окон на первом этаже дома, потом мимо второго крыла. Стоп! Света из окон совсем мало. Луна тоненьким серпиком. Это тебе не мегаполис, над которым и звезд не видно. Я шепчу сестре: "Прижмись за деревом, и держи меч наготове". Конечно, из сестры еще та вояка. Но один прямой укол она сделать может. А, главное, меч в руке успокаивает, не даёт истерить.
  Все, стрела на тетиве. Цели впереди. Их почти не видно, только лёгкое смещение теней и есть. Их как раз три. Наконец, свет от окон чуть бликует на доспехах. Есть две цели. Ну, дальше ждать нечего. И я выпускаю две стрелы. Одна попадает куда надо. Тихое "Ти". Точно в горло. Вторая попала в череп. Удар тоже тихий, но явно слышный. Кто-то ворчит на арабском: "Али, тише! Рукой впереди щупай, а не головой!" Вот точно на звук я выпускаю третью стрелу. Еще одно тихое "Ти" Стрела вошла в горло или прямо в рот. Сообщаю сестре шепотом: "Трое есть. Перейди вот за то толстое дерево и прислушивайся" Я двигаюсь туда, где лежат трупы. Вот это место. Один стоит. Стрела пробила горло и вонзилась в дерево. Он теперь на ней висит. Второй получил стрелу в переносицу. Осел мягко, прислонившись к дереву. Третий лежит. Внизу темно. Ясно, сейчас вырезать стрелы не получится. У всех трёх темная одежда, лица тоже. То ли негры, то ли краской вымазались. Но мне место для дальнейшей стрельбы не годится. Тихо двигаюсь вперёд. Тут как раз одно облачко остановилось рядом с месяцем, и стало чуть яснее. От меня до стены метров 40. Калитка, вероятно, в стене, и Раваль впускает убийц по нескольку штук. Все прямо идеально. Я делаю пару шагов в сторону от дома. На фоне темной стены калитки не видно. Не видно и тех, кто идет оттуда в сторону дома. И только в нескольких шагах от деревьев трава или еще что-то отражают чуть больше света, и очертания фигур станут заметнее. А уж если пропустить татей в сторону дома, то на фоне светящихся окон... Ну вот они идут. Трое. Одна голова, а вот и вторая. "Тук, Ти" Одному в череп, другому в затылок. Третий присел и затаился. Плохо. Но ему что-то мешает. Комар, или мошка. Он махнул рукой раз, второй, пошевелился и его головушка мелькает на фоне чуть освещенной стены. "Ти". Третьего нет. Но не дай бог там десяток с командиром. Идут. Опять тройка. Какая прелесть! У одного из убийц проблема с дыханием. Может простуда, или вирус. Щас я твою болезнь вылечу!
  Оп-па, а второй прижимается к болящему и шепчет ему на все окрестности, что он сопящему отрежет. Неужели этот несдержанный - командир. Везет мне не по-детски! Они стоят четко на одной линии прямо в свете кухонного окна. Или уж что за окном светится... "Пук! Чок!" Все точно. Двоих одной стрелой. Ай да я! Прижали головы друг к другу, да так теперь и останутся навечно! А третий, гад, залёг. Я, в принципе, догадываюсь, где он. Там лишь кустик, за которым он присел. Эх, было бы у меня еще три стрелы! Да, были бы у бабушки яйца, была бы дедушкой. А душегуб решил, однако, вернуться. Забздел. Вот еще чуточку, и ты в просвете меж двух деревьев. Остановился, гад. Ну не могу я натянутой тетиву держать. Мне всего пятнадцать лет. Шух. Он проскочил просвет и движется в стене. Неужели уйдёт? Остановился. Ха! Он возвращается. Вот почти у просвета... Тук! Он движется? Я промазал? Фуух. Нет, все точно. Он зацепился за ветку одеждой, и она теперь его качает. Что дальше? У меня две стрелы. И там может быть двое. А может быть и трое. Один убийца, командир десятки и Раваль. Мне бы еще подождать. Но мы ели только утром. И сейчас мой живот меня выдаст. Будет урчать на всю улицу. Они услышат и пойдут на звук. А в схватке с двумя профессиональными убийцами у меня шансов нет. Я и так за эту ночь израсходовал везение на пять лет вперёд. И я начинаю двигаться к стене, забирая чуть правее того места, где, по идее, должна быть калитка. Достаю последнюю стрелу из тула. Складываю её с предпоследней, приближаю к губам и шепчу: "Девочки мои, лапушки! Не подведите! Тут четыре красивых, добрых, умных женщины. А может и больше. А там два убийцы и один подлец. Но подлеца мы убивать пока не будем, нет. Он сильно задолжал своей хозяйке. И долг отдаст сполна. И за неведомого мне командира охраны. И за верного старика Насира... Тут я плечом коснулся стены. Двигаюсь вперёд. Шажок, еще шажок. Нет, ну так действительно не бывает. Их двое. Они закрыли калитку, стоят с той стороны и спокойно болтают. Уверены на 100%, что всех уже победили. Да они награду обсуждают! Вот оно как! Шейха Наим, оказывается, не жертва на заклание, а добыча. И эти два подонка сговариваются её поиметь, прежде чем передать заказчику.
  Грубый голос говорит: "Я уже послал одного из своих с письмом. Наш благодетель ждет на стоянке возле границы. Они приедут к полудню. Не раньше. Так что у нас будет время попользоваться прелестями благородной дамы, и не по разу".
  Вот я вас щас прямо и попользую, сволочи! До калитки остаётся пол шага, когда Раваль говорит: "Что-то долго тихо... Уж не случилось ли чего?" И он открывает калитку. А я выпускаю две стрелы.
  Я, наверно, не очень хороший человек. Но во всех ипостасях люблю женщин и ненавижу насильников. Поэтому воину в кирасе стрела пробивает пах, а толстячку Равалю - коленку. Оба орут, как и должны орать такие негодяи. Но нам столько шума не нужно. Потому я бросаю лук и затаскиваю обоих внутрь ограды. Срываю с головы Раваля чалму, разматывая её, и засовываю обоим по краешку в рот. Длины как раз хватает. Калитку запираю изнутри. Однако, несмотря на шум, стража не бежит защищать особняк. Только моя храбрая сестричка прибежала, держа в руке меч.
  Проходит минут пять. Я сижу у стены, и мне уже ничего не хочется. Я удовлетворил злость с избытком, и начинаю рефлексировать. Тот, который в кирасе прекращает дергаться, и глаза его застывают. Наконец, появляются несколько женщин. Одна из них несёт фонарь. Ну как фонарь - свечка в коробке с прозрачными стенками. Света - чуть. Я даже не узнал сперва шейху. Она в странной одежде, похожей на меховую шубу. Волосы распущены и растрёпаны. Рядом с ней, (кто бы подумал?) Нанна и Айша. Шейха спрашивает Раваля: "Раваль, у нас гости? Кто кричал?" Она что, не видит, что у толстяка заткнут рот? Да она, кажется, не в себе! Пьяна, что ли? И Нанна такая же. Стоят чуть пошатываясь. И шли они как сомнамбулы. Да они одурманены! Сволочь Раваль! К нам приближается Айша. Она явно вменяемей прочих. Спрашивает: "Господин, вы можете объяснить, что происходит" Я отвечаю, и голос мой глухой и сипящий - точно, как у 95-летнего меня был: "Господин Раваль был кем-то подкуплен. Он то ли убил, то ли подпоил стражу. Видите: ни одного нет. Думаю, он и Насира убил или подпоил. Да, вон и госпожа шейха, и Нанна не в себе. Шейху должны были выкрасть. Живой. Кто заказчик, я не знаю. Потом нужно эту свинью допросить. Айша! Если можешь, принеси нам с сестрой хоть немного еды и воды. Любой еды. А потом мы тебе поможем навести порядок. Я тут трупов набросал... Сам набросал, сам уберу. Мне только немного попить и поесть".
  Потом я попросил сестричку: Анна Роза, пожалуйста, ради Святого Яго, заткни рот тому нечестивцу чем-нибудь другим, и перетяни ему ногу, чтобы раньше времени кровью не истёк.
  Моя умничка все сделала быстро и умело. Она у бабушки училась обращаться с ранеными. У нас, с нашей специальностью, и трёх дней не проходило, чтобы кто-то не поранился. Христиане в таких случаях свечку ставили какому-либо святому. А евреи учились раны лечить. Анна Роза моим мечом располосовала чалму Раваля на полоски ткани, полоски свила в жгут и, согнув придурку ногу в колене, затянула жгут. А остатки просто заткнула ему в рот. Никому такую умничку не отдам, сам женюсь!
  В это время Айша прибежала с узелком, в котором были несколько лепешек и куриное мясо. Еще одна кандидатка мне в жены! Я сказал традиционное "Джаза́ки-АЛляху хайран" и стал жевать. Запивал из кувшинчика каким-то фруктовым соком. Анна Роза, сев на корточки, тоже взяла лепёшку, куриную ножку, и ела не отвлекаясь. А я все же, проглотив пищу, сказал Айше: "Мы здесь займемся убийцами. А ты отведи шейху в её комнату, напои горячим чаем или взваром, и пусть выпьет как можно больше. Хорошо укутай, чтоб потела, и пусть спит. От всякого дурмана это лучшее лекарство. Только клади её набок. Бывает, что отравленные начинают блевать. Следом Нанну отведи и уложи. Потом начинай искать в доме, конюшнях, подвале: куда этот шакал сложил Насира и стражников. Если они живы, зови меня или Анну Розу.
  Когда поели, я почувствовал себя намного лучше. Сказал сестричке: у меня тут грязная работа с трупами. Ты помочь не сможешь. А завтра у нас дела. Так что отправляйся-ка ты, моя дорогая, спать. Только на всякий случай поставь возле двери своей комнаты пустое ведро из купальни. Если чужой войдёт - споткнётся и нашумит. И меч положи рядом с собой. Она и вправду напереживалась. Нам всем досталось немало. Но ей куда хуже и страшнее, чем мне.
  Когда Анна Роза поплелась в дом, я осмотрелся. В темноте ни луж крови, ни трупов особо не видно. Но за собой следует убирать.
  В голове несколько прояснилось, и я пошел в конюшню. Я не дурак, - на себе эти трупы таскать. Нашел уздечки и прочую упряжь. Надел на старого коня, и вывел его в сад. Потом, по одному, привязывая за ноги, оттащил все десять трупов и одно скулящее тело к тележному сараю. Оружие, доспехи, ремни и сапоги поприличней сбросил в нашу телегу. Проверил пояса, вытащил несколько кошельков, кольца, цепочки, серьги. Мы бедные сиротки, сами себя кормить должны. Насчет наследства неясно пока.
  Потом все трупы сложил с пустую телегу, подложив на дно какое-то грубое полотно, которое лежало в одном из стойл. А сверху забросал сеном. Кровь из трупов уже не текла, так что кровавых следов эта телега за собой не оставит. Но вывезти нужно в течении дня, потом трупы вонять начнут.
  После того я вернулся в сад. Понял, что слишком темно, чтобы затирать все следы. Только открыл калитку, вылил на её порог и на улицу ведро воды, которое притащил из конюшни, и даже тряпкой протер, чтобы смыть все следы крови снаружи. К счастью, много крови туда не попало. Но в память отложил: проверить пораньше с утра, а то вдруг соседи что заметят.
  Хотелось спать, но ведь нужно еще с предателем разобраться.
  О! А как начет чашечки кофе? Или трёх?
  И я пошел искать Айшу. Это оказалось нелёгким делом. В доме два этажа и не меньше сотни дверей. Причем за некоторыми несколько помещений. Наконец нашел её на кухне. Она что-то готовила на печке.
  Посочувствовал девице. Те трупы в саду - неприятное зрелище. А потом госпожа одурманенная... Не знаю её статуса, но все же похоже, что Айша из крепостных, или даже рабыня. Для меня это значения не имеет, но, если будет возможность и желание самой Айши, попрошу Наим освободить девушку. Просто из благодарности за еду. Я попросил: "Айша, а не могла бы ты приготовить мне кофе? Мне еще с крысой Равалем возится, а спать хочется. И скажи, удалось тебе найти Насира и стражников?"
  Айша ответила: "Кофе сейчас сварю. Насира и стражников нашла. Они в подвале. Там раньше была темница. Но еще муж госпожи выпустил всех, кто там сидел. Так вот, стражники все лежат там, в темнице. Видно, Раваль опоил их сильно, и затащил. Вы с ним, господин, осторожней! Он выглядит, как куча жира, но на самом деле сильный. Воином был. Я Насира и охранников положила, как вы сказали, на бок. Пусть спят".
  Разговаривая, Айша достала даллу, но не ту, в которой кофе готовила Нанна, а поменьше. Залила воду и поставила её на печку, а рядом совсем небольшую бронзовую сковородку. На сковородку высыпала какие-то листья, те стали скручиваться, оставляя на сковородке капельки не то смолы, не то масла. Потом Айша взяла деревянную лопатку, и стала смолу и листья по сковородке гонять. Затем сбросила листья, а на сковородку насыпала кофейных зёрен оливкового цвета. И жарила, гоняя зерна по сковородке, пока всю кухню не заполнил чудный аромат. Зерна приобрели благородный тёмно-коричневый цвет. Потом Айша зерна ссыпала в бронзовую ступку и стала там давить бронзовым же пестиком, нанося серии мелких ударов. Меж тем я спросил её о госпоже, о Насире и ней самой. Сама Айша наследственная рабыня рода Арони. Арони - благородный род эмира ... вот только я под мерный голос Айши стал засыпать. Сквозь сон слышал, вроде, про соратника Саллах-ад-дина, про потомков каких-то королей и эмиров. Что-то про небогатого отца шейхи и её мужа, убитого подлыми и бесчестными врагами, и про погибшего маленького сына. Когда я вновь очнулся, Айша уже наливала кофе в чудную фарфоровую чашечку на маленьком подносе. Кофе - это поэма. Это праздник вкуса. С каждым глотком мой организм оживал. После второй чашечки Айша принесла из глубины кухни хрустальный стаканчик с водой. И тут же налила третью чашечку. К сожалению, я так и не узнал ничего про саму шейху и её семью. Это был минус. Но я был бодр и полон энергии. А это плюс. Я сказал Айше, что иду узнавать у свиньи Раваля, кто заказчик похищения. И мне бы не помешала маленькая такая иголочка, или булавочка, хорошо бы из серебра. А лучше три. Через минуту я получаю палаческий инструмент и иду удовлетворять любопытство.
  Раваль лежит там же, где я его оставил, то есть привязанным за щиколотку покалеченной ноги к столбу в конюшне. Он не спит, и смотрит на меня с ужасом. Я приветливо ему улыбаюсь, и докладываю: "Раваль, всё очень хорошо. Все, кого ты привел в этот двор, добрались до райских врат, и с нетерпением зовут тебя. Я обещал тебя прислать, как только ты откровенно расскажешь, кто тебя подкупил и когда, и что конкретно тебе пообещал заказчик. Ну же, говори! Не задерживай друзей. Толстяк кривит лицо, и спрашивает: "Может, договоримся? Ты великий воин, и тебе пристало служить великому владетелю" Я радостно киваю: "Да, Раваль, да! Я мечтаю служить великому владетелю. Назови же имя великого владетеля!"
  Толстяк смотрит на меня почти не моргая. К сожалению, света в конюшне не много, и мне не удастся расшифровать его мысли по выражению лица. Он молчит.
  Тогда говорю я: "Раваль, я понимаю. Тебе больно. Но поверь мне, человеку может быть намного больней. И хотя я не люблю причинять боль, но ты отнимаешь самое ценное, что есть у меня - время поспать. У меня нет выхода. Приготовься. Сейчас тебе станет больно по-настоящему". И я заталкиваю толстяку в рот тряпку. А то ведь люди иногда от боли и язык себе откусывают. Не время для этого. И для воплей боли не время. И я загоняю одну серебряную булавку в одно местечко на шее. Да-да. Я фармаколог. Но я и психиатр. И очень точно знаю, где проходит нерв, передающий болевые импульсы в мозг. И разбираюсь в иглоукалывании. Раваль пытается орать. Я даю ему прочувствовать боль. Потом вынимаю булавку, и говорю: "Надеюсь, ты вспомнил, что хотел мне сказать? Я выну кляп, а ты четко и откровенно скажешь, кто заказал похищение шейхи, зачем, и кто тот воин в кирасе, что разговаривал с тобой. Раваль! Не играй со мной. Иначе такая боль будет терзать тебя часами"
  Я вынимаю кляп и сразу слышу: "Валид, младший сын султана Феса, Мухаммада ибн Яхья. Это он заказал. А передал мне заказ Бен Азиз, которого ты убил. Бен Азиз рыцарь, но не знатный. Служит... служил слугой для таких вот дел Валиду. Бен Азиз мой дальний родич. Валид очень гордый, а Фарид, муж Наим, его оскорбил. За это Валид приказал его убить. Фарида убили люди Валида, но Фарид в том бою убил любимца Валида, юного рыцаря Малика Абенамина. Тогда Валид поклялся, что не притронется ни к одной женщине, пока не надругается над шейхой Наим на глазах её сына, и над её сыном на глазах матери. И приказал Бен Азизу выкрасть сына и жену Фарида и обоих привезти к нему, в Мадрид. Бен Азиз и предложил мне тысячу золотых флоринов за помощь. Сына Бен Азиз выкрал прямо здесь, а Наим поехала, чтобы его спасти, в Мадрид. Это была ловушка, но, благодаря Насиру и своему шуту Абу-Зайду, Наим выскользнула из ловушки. Бен Азиз опередил её по пути в Валенсию. Он сегодня с утра пришел ко мне и дал дурманящее зелье. Он говорил, что королевич сам придумал: прибыть в этот дом, который принадлежал ненавистному Фариду, и изнасиловать шейху на брачном ложе. Вот. Я все сказал, что ты хотел. Я знаю, что ты меня не отпустишь. Но можешь убить без боли. Ведь можешь?" И я улыбнулся: "Конечно, могу, и очень хочу. Только еще три вопроса: Первое: сколько лет сыну Наим и жив ли он? Второе: какой знак вы должны подать, что все идёт по плану? И третье: Сколько человек будет с принцем? Отвечаешь, и - прощай!" Толстяк наморщил лоб, но ответил быстро: "Сыну шейхи 5 лет. Убит он или жив я не знаю Сам не спрашивал, а Бен Азиз не рассказывал. А знáком должен быть красный флажок над воротами. С Валидом, как рассказывал Бен Азиз, всегда два рыцаря и двадцать воинов. Но одного рыцаря и девять из воинов ты сегодня убил. И других не будет. В Испании, и особенно в Мадриде, многие не любят короля Феса".
  Информация исчерпывающая. План на дальнейшие действия у меня в голове уже сложился. Я говорю толстяку: "Ну, спи предатель!" И ввожу ему три иголки. Раваль погружается в глубокий сон. Он, конечно, достоин смерти, но убивать я его не могу. Пока. Потому что он, точнее его тело, мне нужно в запланированном маленьком представлении. Тело нужно в подвижном состоянии, а есть такое явление как трупное окоченение. И точного времени, когда оно начинается, а когда разрешается (заканчивается) никто не знает, только приблизительно. Так что смерть этот жирдяй получит позже. А пока я нахожу в конюшне сундук с инвентарём и беру оттуда молот и десяток гвоздей, отбираю пучок ремней из упряжи, и несколько колец. Беру заступ, и всё это отношу к въездным воротам. Потом вытаскиваю из телеги кирасу и шлем того самого Бен Азиза, и два комплекта брони двух его воинов. Из кучи тряпок отбираю котарди и головной платок рыцаря. Вроде пятен крови на этих вещах нет. И тоже отношу к воротам. Хорошо бы узнать время. У нас в Толедо, в еврейском квартале, были свои солнечные часы. А в нашей мастерской было двое песочных. Может, и здесь есть. Сходил на кухню. Айша уже ушла. Ну и ладно. Пошел спать.
  
  Шаг восьмой. Воздаяние
  3 июля 1492 г. вторник. Город Валенсия. Леонсио Дези
  
  Разбудил меня грохот в соседней комнате. Там, где сестра. Я вскочил, схватил лежащий в изголовье кинжал и помчался скачками на выход. Распахиваю дверь своей комнаты. Дверь в комнату сестры раскрыта и оттуда доносится стон. Влетаю. Картина маслом: на полу в луже лежит Айша. Рядом на полу разбитый кувшин и опрокинутое ведро. Напротив меня Анна Роза в распахнутом воздушном халатике, под которым ничего. Но в руке меч. А я, кстати, голый, но с кинжалом. Секунды три немая сцена. Потом мы с сестрой начинаем хохотать. Это же я её надоумил поставить ведро в качестве сигнализации. И ведро, судя по запашку, было не совсем пустым. Я говорю сестре: "Иди, оденься в простую дорожную одежду! У нас сегодня очень беспокойный день". Потом помогаю встать Айше. Судя по всему, ни переломов, ни вывихов нет. Я говорю: "Ну, извини, Айша! Опасные времена настали. С тобой ведь всё в порядке? И скажи, в этом доме есть часы?" Айша отвечает: "Да ничего. Я хотела опустошить грязное ведро и заполнить кумган свежей водой. Часы есть, водяные. Они в зале прямо напротив входа в дом.
  Сейчас только истекло время фаджр (рассветная молитва).
  Я спросил: "Айша, ты будила кого-нибудь?" Она ответила: "Я хотела, когда подошло время фаджр-намаза. Но не смогла. Все спят. Даже Джамиль, конюх, который всегда вставал рано. Он тоже не проснулся" Я заволновался, и переспросил: "Ты шейху вчера перед сном хорошо напоила?" Она ответила: "Нет, она не хотела. Выпила только маленькую чашечку. А Нанна выпила большую, и сильно потела" Плохо, плохо, плохо! Раваль травил всех каким-то опиатом, как я думал. Если Нанна пила и потела, отрава должна была выйти. Впрочем, еще раннее утро. И я сказал решительно: "Айша, брось все остальные дела. Время еще есть, но его мало. Сейчас идем на кухню..." Тут девушка удивленно на меня посмотрела, и опустила взгляд. Блин! Я же голый! Смотрю на неё: "Ты права, я одеваюсь, а ты поможешь одеться моей сестре. Вы вдвоём идете на кухню и завариваете много отвара. Понимаешь. Они отравлены. Яд нужно выводить. Много пить и пѝсать, мочиться. У вас есть такое средство?" Айша склонила голову, обозначая повиновение, а я побежал одеваться. Надел дорожное, что не жалко. Пачкаться придется много. Когда пришел на кухню, на печке грелись две немаленьких кастрюли. Появилась и еще женщина. Айша объяснила, что это сестра Нанны, зовут Газаля, и она тут кухарка. Сестра - это хорошо. Нужны помощники. Я спросил, как спуститься в темницу, и пошел вытаскивать Насира. Вот без него у меня вообще ничего не выйдет. Подвал был не очень и страшный, хотя свет проникал только сквозь два крошечных окошка под самым сводом. Пришлось возвращаться за фонарём. Темница была совсем тёмной. Но хоть открытая дверь не позволила мимо пройти. Да, здесь валялись Насир, здоровенный мужик в стальной кирасе, четыре охранника в кожаных панцирях, и еще шесть прочих. Все живые, но спали крепко. Причем здоровяк храпел так, что чуть стены не тряслись. Впрочем, меня интересовал прежде всего Насир. Его я и поволок наверх. Это был подвиг! Я уже пожалел, что не свел в подземелье лошадь. Но всё же как-то вытащил, и дотащил до кухни. Сказал Айше: "Его нужно разбудить первого. И еще, есть в доме арбалеты?" Оказалось, есть. Айша пошла в комнату хозяйки, принесла ключ, и подвела к двери оружейной. Дверь была окована железом. Смешно! Внутри был целый арсенал всяких железяк. На сотню человек точно. И - то, что мне надо: семь арбалетов. Пять с козьей ножкой, два с вóротами. Были к ним и болты. Я взял шесть арбалетов и по три болта к каждому. И еще взял большой тул и двадцать хороших стрел для лука. Были здесь и луки покруче моего. Но я к своему привык. А времени переучиваться нет. Зато взял пару запасных тетив. Вытащил всё это в коридор, закрыл дверь и отдал ключ Айше. Еще раз напомнил ей - "Пить и пѝсать" и потащил часть арбалетов. И опять пожалел об отсутствии лошади.
  Итак, группа всадников. Королевич будет впереди, или впереди рыцарь? Юный наглец, возомнивший себя богом, но подсылающий убийц. Собирается насиловать ребенка. Трус. Он будет вторым. Дорожка на аллее почти четыре метра шириной и метров сорок длиной. Многовато. Как сузить? Да просто поставить сбоку воз! Потом еще десять метров до лестницы в дом, и пять ступеней. Когда рыцарь сойдет с лошади, чтобы помочь сойти королевичу? За два лошадиных корпуса до лестницы. Опять многовато. Поэтому вот тут, за два метра до лестницы должен встречать гостя управитель.
  На земле. На коленях, чтобы лошадь обязательно остановилась. И управитель распластается перед величием королевича. Я готовлю место, где будет стоять на коленях толстяк. Вбиваю колышек, прикрепляю одно железное кольцо. Второй колышек пониже и под углом. На него тоже кольцо. Уздечку с узлом на задний колышек. Пока все. Тело поставлю чуть позже. Теперь арбалеты. Четыре на возу. Два сзади слева, два спереди слева. Ну как бы всё. Эх, успеет ли к танцам Насир? Иду в тележный сарай. Выкатываю воз и телегу. На воз кладу две оглобли. Нахожу топор и заостряю кончики. Впрягаю старого коня, и выруливаю возом так, чтобы он перекрывал половину подъездной дорожки. Вытаскиваю из воза тело Раваля. Ставлю на колени между двумя колышками. Чуть нагибаю. Руки поднимаю вверх, связываю мизинцы кожаным ремешком, и ремешок забрасываю за шею. Чалмы нет, непорядок. Возможно, Валиду, или еще кому-то, известно, что управитель ходит в чалме. Возвращаюсь в подвал. И точно, у одного из стражников в кожаном панцире очень похожая желтая чалма. Издали, с коня, вполне сойдет. Раз уж я в доме, иду на кухню. Фух! Насир пришел-таки в себя. Сестричка отпаивает его кофе. Ну, теперь у меня уже 51 шанс из ста. Сразу спрашиваю: "Как принцесса и Нанна?" Айша отвечает: "Обе очнулись. Но шейха еще очень слаба. Лежит в постели. А Нанна пи-са-ет. И ей много лучше".
  Совсем хорошо. Теперь шансы 75 из 100. Я прошу: "Айша, мне нужна помощь. Ты знаешь в городе хорошего травника, знахаря, который понимает латынь?" Она кивает. Я продолжаю: "Мне нужно несколько ингредиентов, ну лекарств, причем некоторые ядовитые. Если ты их у него купишь, он доложит алькайду?" Айша сказала: "Он просто возьмет двойную цену. Но не будет докладывать. Яды, - это нормально"
  Я говорю: "Тогда дай мне бумагу и перо, я напишу, а деньги..." Но Айша прерывает: "Он назовёт цену, и я принесу ему потом. Этот человек - друг семьи, и он доверяет и не подведет". Она отходит и очень быстро возвращается с бумагой и чернильницей с каламом. Вспоминаю латинские названия. Нужны спирт, валериана, родиола розовая, и два вида псилоцибов. Уверен, что в это время эти растения и грибы уже хорошо известны и у опытного травника они есть. Очень надеюсь, что они известны именно под такими названиями, а то ведь может быть, что они есть, но называются иначе. На всякий случай рядом с каждым названием рисую изображение. Как умею. Ну, всё. Обращаюсь к кухарке: "Я сейчас буду возле ворот. Я очень прошу Нанну мне помочь. Пусть она туда подойдёт" И говорю Насиру: "Ну что, старый вояка, хочешь отомстить за смерть хозяина? Если да, подходи тоже к воротам. И не позднее Асра (второй дневной намаз) справедливость восторжествует".
  И опять обращаюсь к Айше: "В темнице не было Абу Зайда. Он, возможно, где-то в комнатах уснул. Ты пройдись по дому, посмотри в углах, в сундуках, под покрывалами. Но, скорее всего, он не пил дурман, обманул Раваля. Тогда он сейчас старается тайно стеречь покой госпожи. И караулит с кинжалом возле её комнаты. Если так, то скажи, что он все делает правильно. Пусть так и продолжает".
  И я вышел из кухни. Ну, как и следовало ожидать. Карлик, ухмыляясь стоит на пути и играется с кинжалом. Я кланяюсь и говорю на арабском: "Приветствую хитроумнейшего Абу Зайда!" Он кланяется в ответ и говорит на испанском: "Называли "хитроумнейшим" грека Одиссея. А еще его называли великим лучником. В мастерстве стрельбы из лука ты Одиссея уже превзошел. Возьмёшь ли ты сегодня Трою?" Отвечаю на арабском: "Мы хотим лишь справедливости, значить, мы и победим. И я был бы в этом уверен, если бы кто-то предупредил меня о приближении врага за пятьдесят ударов сердца" Карлик важно кивнул и сказал: "Ты услышишь свист" Я добавляю:" Только постарайся, чтобы злодей, если он сюда явится, не помер раньше времени".
  Ну всё, теперь у меня 99 шансов из ста. Выше не бывает. И если я справлюсь, у меня будет несколько очень надежных друзей. Чего еще от жизни желать?
  Иду к воротам.
  На голову толстяка надеваю тюрбан. Ремешком креплю к вороту халата. Тело закрепляю в сидячем на коленях положении. Проверяю натяжение всех ремешков. У воза четыре арбалета и восемь болтов оставляю возле деревьев, у заднего колеса.
  Подхожу к воротам. Снимаю внутренний засов. Справа от них будка охранника. Перед ней я ставлю два арбалета. Подходят Насир и Нанна. Нанна принесла мне свежую лепёшку с куском сыра и кувшинчик с соком. Вот кстати! Я жую и начинаю излагать что узнал и что запланировал: "Я узнал, что младший сын короля Феса, Валид решил погубить шейху Наим и её сына. Сына он выкрал, и держит при себе. Он через своего рыцаря подкупил домоправителя Раваля, который всех вас опоил дурманящим зельем. Рыцарь этот, Бен Азиз, убит, и его котарди, кираса и шлем у меня. Сейчас Валид с одним рыцарем и десятком воинов скачут сюда, в это поместье. Валид хочет обесчестить шейху. Скорее всего, сын шейхи Наим с ними. Когда они приедут, я открою ворота. На мне будут кираса и шлем рыцаря Бен Азиза. Я не знаю, как именно Бен Азиз обычно кланялся своему сюзерену. Но если я все сделаю правильно, Валид будет уверен, что поместье уже захватили его воины. Валид с одним рыцарем поедут первыми. И остановятся, вот тут, не доезжая пару шагов до тела Раваля. В это время мы начнём расстреливать из арбалетов и лука его воинов со всех сторон. Если каждый из вас сделает хотя бы один выстрел, то мы вместе всех и убьём. Я стреляю очень быстро. Держу в воздухе восемь стрел. Я могу расстрелять всех воинов. Валид перед управляющим остановит коня и побежит в дом. Там его встретит Абу Зайд. Убьёт, или только ранит, чтобы подарить шейхе радость отомстить за мужа. Вот такой план. Самое сложное в нём - спасти ребёнка, если ребёнок будет с ними. И ты, Нанна, и ты, Насир, решите меж собой, кто что делает. Один должен ударить воина, который держит ребенка, а второй в это время наденет на ребёнка кирасу. Тут тоже нужно рискнуть жизнью. Ребёнок будет либо у рыцаря, либо у одного из воинов. Вы оба будете в кирасах воинов Валида и их шлемах. Но это не спасёт от случайного удара. Все ли вам понятно? Теперь станьте с той стороны воза. Видите две оглобли? Это не просто оглобли, а колья. Если налечь на каждую, она пройдёт насквозь, и перегородит дорогу. Воины будут сжаты вместе, и их будет легче расстрелять. Одевайтесь. Вот на возу кирасы, штаны и шлемы!"
  Ремешок, который поддерживал тело Раваля в положении "стоя на коленях", я расслабил, и верёвочку протянул к возу.
  теперь, лишь чуть качнуть воз, верёвочка натянется, ремешок развяжется, и тело бухнется головой вперёд, взмахнув руками. Это на мгновение отвлечет и Валида и рыцаря.
   Потом я тоже застегнул кирасу и надел платок-подшлемник, опустив его до бровей. Шлем пока надевать не стал. Мы осмотрели друг друга, подвигались в доспехах. Я прикрепил над воротами палку с куском красной ткани.
  За два часа до Зухр-намаза (время Зухр начинается в 12 часов дня) я взвел все арбалеты и положил их так, чтобы они были у каждого под рукой. Десять стрел для лука воткнул в щель между досками в будку у ворот на высоте метр от земли. Ну вроде всё приготовил.
  Не зря поторопился. Свист раздался даже меньше, чем через час. Видно, спешил королевич. Ну и молодец! Раз спешит, значить меньше внимания будет обращать на мелкие детали. Опять же, после долгой и быстрой скачки и зрение расфокусировано, и мозги не так варят.
  Когда из-за поворота дороги уже гремели лошадиные копыта,
  я толкнул ворота, и вышел, раскрывая, с видимым усилием, одну из створок, и лишь чуть раскрыв вторую. И затем склонился в глубоком поклоне. Ведь наверняка такой самолюбивый индюк любит глубокие поклоны! Правда, шлем не только скрывал моё лицо, но и закрывал обзор. Видел только ноги коней. Кавалькада лишь чуть притормозив, проскакала мимо меня. Трудно сосчитать на ходу, но, кажется, их было не 13, а 14.
  Ну да ладно! Подхватываю один арбалет, стреляю в спину последнему воину, и роняю арбалет на землю. Подхватываю второй, и разряжаю его в спину другого. Отбрасываю, и хватаю стоящий вертикально и натянутый лук. Стрелы воткнуты прямо в стену будки так, что выхватываются без усилий. 10 стрел отправляются в полет за 10 ударов сердца. Если из арбалетов я стрелял в спину, то из лука в затылок. Благо, все воины в шлемах без назатыльников. Выстрелов Насира и Нанны я не слышал, естественно. Но когда закончились 10 стрел, и я поднял с земли тул, всадников на лошадях не осталось. Я подбежал к возу, на бегу вытаскивая стрелу из тула, и увидел спину одного человека, вбегающего в дом. А за возом воин в доспехе занёс меч-скимитар над Нанной, прикрывающей что-то лежащее на земле своим телом. Так-то я хотел рыцаря ранить в руку, но рисковать не стал.
  Хотя я пробежал всего метров тридцать, но не был уверен в точном выстреле, И, не выделываясь, засадил стрелу воину в голову. В это время Насир, который заряжал свой арбалет, как раз его взвёл. Я крикнул Насиру: "Контролируй тут всё!", бросил лук и тул на воз, и побежал в дом. Уже на бегу, доставая из ножен на запястье кинжальчик, подумал: "А на арабском ли крикнул?" Но повторять не стал. Просто вбежал в дом и помчался к лестнице на второй этаж. Комната шейхи была на втором. Но быстро остановился. Внизу лестницы лежал мужчина в расшитом золотом кафтане, совсем без лат. Зато на поясе меч в дорогих сафьяновых ножнах с золотыми кольцами и бляхами, и крытой золотом рукоятью. Понятно кто - королевич Валид. Лежал и подвывал, держась за ногу повыше колена. Я раньше не мог даже разглядеть его, когда мимо проносился его отряд. В двух шагах от него сидел, придерживая окровавленную руку, Абу Зайд.
  Не спеша подошел поближе и спросил у карлика: "Ты не пустил его к шейхе?" Он, скривившись, ответил: "Нет, это дух Саллах ад-Дина вогнал ему кинжал в ляжку" Я взял руку маленького, закатал рукав. Рана была неширокая. Кровь не текла, а сочилась. Скорее всего королевич ткнул своим ножом или кинжалом. Сказал, передавая свой кинжал: "Постереги пока этого грозу пятилетних детей. Я найду, чем тебе руку перевязать"
  
  Шаг девятый. Казнить нельзя помиловать
   3 июля 1492 г. Город Валенсия. Леонсио Дези
  
  Я пошел на кухню, где Газаля готовила обед. Попросил у неё чистую ткань для раны и кипяченой воды в кружке, и переспросил, не вылезал ли кто из подвала. Она сказала, что как раз моя сестричка пошла посмотреть, как там дела. Взяв ткань и воду, я вернулся к Абу Зайду. Промыл и перевязал ему рану. Подобрал с пола два кинжала, и оба вручил ему, а он вернул мне мой. В это время к нам подошли Насир и Нанна. Нанна сняла с себя кирасу, и вела за руку мальчика в бархатной подпоясанной курточке и штанах. Я знал, что мальчику 5 лет. Но он выглядел старше. Насир держал заряженный арбалет. Я улыбнулся, отвязал ножны от запястья, и, обмакнув кинжал в кровь на ноге Валида, сказал: "Не дело молодому воину ходить без оружия. Этот кинжал испил крови твоего врага. Носи с честью!" Мальчик зажал кинжал в одной руке, ножны в другой, и губы его искривила улыбка. Он хорошо понимал, что такое оружие и кто такой враг.
  Потом я попросил: "Нанна, отведи молодого воина к маме. Пусть он её немного утешит. Только кинжал в ножнах закрепи у него на поясе".
  Когда они поднялись по лестнице, я указал Насиру на Валида, который все так же стонал, и попросил: "Насир, ни в коем случае не добивай этого героя. Это право имеет только шейха. Просто постереги его, пока госпожа не придет в себя окончательно. И обернулся к Абу Зайду: "Пойдем, храбрая душа, на кухню, и укрепим слабое тело доброй пищей" На кухне уже была Анна Роза. Она доложила, что начальник охранников уже очнулся. Очнулись еще три охранника, и все просят пить. Я попросил Газалю отнести большой кувшин с водой в темницу, а сестричку попросил покормить меня и Абу Зайда, потому что нам предстоит еще тяжелая работа. Абу Зайд посмотрел на меня удивленно, но ничего не сказал. Анна Роза достала из большого шкафа две миски, две ложки, и отвалила нам по хорошей порции каких-то овощей с мясом. Вкусно! Да еще дала кувшинчик с напитком, похожим на квас. Мы сидели на табуретах у полки в углу, и я изложил карлику ситуацию. Как я её понимал: "Смотри, дружище, мы сейчас прикончим сына короля. Как, думаешь, отреагирует король - не заметит, обрадуется, или обозлиться? Погоди, не отвечай! Я скажу так: независимо от того, что король почувствует, он обязан отомстить. Должность обязывает. Он пришлет людей, они опросят слуг, любовниц, знакомых, друзей, если они у этой скотины были. И, можешь не сомневаться, выяснит всё. Такой петух не мог молчать. Он узнает про вражду с Фаридом, про смерть юного рыцаря Малика, про задуманную месть, украденного ребенка, и, наконец, про то, что Валид поехал, чтобы отомстить шейхе.
  И вот он узнаёт, что к шейхе вернулся её сын, и это случилось как раз тогда, когда Валид поехал в Валенсию мстить. Что же предпримет король? Обратиться к Фернандо Арагонскому, раскрывая на весь свет свой позор? Или он пошлёт настоящих ассасинов решить проблему. Ты, как умный человек, наверняка не сомневаешься, что у короля Фесса есть десяток, а то и не один, таких? Сколько нужно, по-твоему, охранников, чтобы сохранить шейхе и её сыну жизнь? Думаю, что и тысячи будет мало. А теперь главный вопрос: как сохранить жизнь шейхе Наим и её сыну?"
  Карлик закончил обсасывать куриную ножку и сказал: "Валида нельзя убивать".
  Я обрадовался: "Вооот! Теперь иди к шейхе, и уговори её. А я пока буду обдумывать, как и рыбку съесть, и... Впрочем, не обращай внимание, это я о своём. Короче, выход есть, но нужно всем нам сииильно постараться". А про себя подумал: "Не забыть: рану этому отбросу нужно промыть и перевязать. Только не забыть предварительно хорошенько связать руки"
  Абу Зайд кивнул и спросил: "Есть способ заставить его молчать и не мстить?" Я ответил: "Если мы всё сделаем правильно, и нам хоть капельку повезёт, то да. Валид будет молчать и ни он, ни султан Феса Мухаммад ибн Яхья не станут нам мстить"
  Абу Зайд спрыгнул с табуретки и сказал: "Я готов. Что делать?" Я поблагодарил Газалю за еду, и попросил еще теплой воды и чистых тряпок. Получив это, мы вышли из кухни. У лестницы я остался приводить рану Валида в порядок, а Абу Зайда попросил помягче поговорить с Наим, объясняя ситуацию. И сказать ей что я обещаю вполне достойную месть".
  Валид был перепоясан широким поясом из крокодильей кожи. Именно на нём дорогущий меч в сафьяновых ножнах. Я немножко позавидовал. Но мне такая прелесть не по чину. К тому же слишком приметная вещь. Так что, вздохнув, снял с принца пояс и стянул им его руки сзади. А для верности связал тонким ремешком пальцы рук. Потом, под проклятия и стоны, стащил с него штаны. Кровь хорошо их пропитала, но остальную одежду не испачкала. Рана на бедре была немаленькая, но не задевала крупных сосудов. Я её промыл, и перевязывать не стал.
  Потом сказал Насиру: "Извини, старик, но придется всех охранников, включая начальника охраны и конюха пока запереть в темнице. И сделать это должен ты. Меня им лучше вообще не видеть. Скажи, что это наказание за то, что оставили усадьбу без охраны. Выпустишь их завтра днём. Возьми сейчас на кухне лепёшки и воду, и скажи, что это вся их еда до завтра. Наказание такое. Чтоб знали, что нельзя принимать пищу и питьё из чужих рук. А управитель для них - чужой. Потом найдешь место, где положить вот это тело. Такое место, где никто его не увидит и не услышит, даже если он освободит руки и начнёт кричать. Может, есть другой подвал, который хорошо запирается. Отнесёшь это тело аккуратно туда и запрёшь. Вреда ему не причиняй, не бей, не режь, не души. Он принцессе нужен живой и целый. Только если она спуститься и спросит про меня, или про него, скажешь ей, что я обязательно должен с ней поговорить прежде, чем она это тело увидит. А я сейчас пойду наводить порядок во дворе и в саду. Когда вернётся Айша, пусть меня там найдёт".
  И я пошел во двор. Мама миа, сколько работы! Прежде всего опять запряг старого коня в телегу с трупами, и вывел к фонтану. Стал собирать и обирать тела. Тел оказалось тринадцать. Рыцарь в хорошем доспехе, воины все в латах. И, к сожалению, почти всё это слишком приметное: гравировки с письменами, орнаменты, золочение и чернение. То же касалось почти всего оружия. Впрочем, кое-что вполне для продажи годное отобрал. Зато кошельки, привязанные к поясам, спрятанные по всему телу и в сапогах, оказались неплохо наполнены. Я собрал больше сотни флоринов, а полуфлоринов, динаров, и прочего серебра килограмма три.
  Плюс куча колец, серёг, цепочек. Три вещи отложил отдельно: перстень с немаленьким алмазом серьга с каплевидной черной жемчужиной, и золотой браслет с красивыми рубинами. Это были приметные вещи. Но ведь камни, которые и составляют главную ценность, можно вынуть! Зато дорогой одежды в мешках воинов и рыцаря оказалось немало. Будет мне в чем на приёмы ходить.
  С лошадьми я пока решить не могу. Если в Валенсии есть цыгане, то проблем нет. Они и шкуру, и гриву перекрасят, и клейма переделают. Пока что отвел их к конюшне и привязал к коновязи. Кроме коня Валида. У него особая роль. Его я привязал к дереву за тележным сараем. Так, чтобы если кто заедет в усадьбу, не заметил. Потом из телеги с трупами сбросил на дорогу часть сена, а туда забросил тела воинов и рыцаря. И вновь забросал всё это сеном. Телегу отвел к воротам, да там и оставил. Только засыпал в торбу овса и привязал коняге к морде. Осмотрел аллею Кровушки на дорожке оказалось немало. И навоза тоже. Лошадей же напугали, ироды! Вообще-то ироды это я, Насир и Нанна. Ну какие есть!
  Проверил, как калитка. Калитка закрыта. Но она открывается ключом. Айша наверняка через неё выходила, и так же зайдет. Посмотрел, как с кровью в саду. Оказалось - неплохо. Есть немного, но, если не приглядываться, - так и не видно. А ближайший дождик всё смоет. А вот на аллее непорядок. Взял на конюшне ведро, и таскал воду из фонтана, смывая навоз и кровавые следы еще почти час. Потом нашел в доме Бен Азиза и спросил: у нас двадцать мертвецов на возу. Куда бы выбросить так, чтоб следов не осталось? Малый поднял глаза вверх, потом вдруг улыбнулся, и сказал: "А ведь есть! Поехали! Это совсем рядом" И мы поехали. От особняка повернули налево, потом еще налево, и оказались перед длинным скальным карнизом. Внизу был "язык", морской залив. Там то ли грязь, то ли тина. Что-то черное, слегка прикрытое водой. Бен Азиз сказал: "Заезжаешь на карниз, Я беру поводья лошади, и еду. А ты начинаешь покойников скидывать через каждый вздох. Реже можно, чаще нет. Там внизу тысячи грязевых крабов. Двадцать тел разорвут на части так, что следов не останется. Ну, так и сделали. Карниз длиной был метров 300. А с той стороны опять обычная дорога. Вот я покойничков так и похоронил. Вернулись, я лошадь выпряг, а воз обратно в сарай закатил
  Умаялся, проголодался. Пошел на кухню, и там застал Насира. Тот обедал. Попросил Газалю и меня накормить. Она подала мясо с рисом. То есть мяса было много, а риса совсем чуть-чуть. Деликатес такой. Но вкусно. И можно лепешкой вымакивать соус, которого тоже много. А потом еще горячий фруктовый чай. Наелся, и спать захотел. Я ведь ночью мало спал. Но тут пришла Айша. А с нею старичок-сморчок. Согнутый, длиннобородый и в огромной чалме. А обёрнута чалма вокруг конического колпака со звёздами. Ну прямо как на картинках из сказок 1001 ночи! Халат на старичке, правда без звёзд. Но ткань дорогая, переливистая. Вот еще временной парадокс. Это ведь муаровый шёлк, который изобрели то ли в 18, то ли вообще в 19 веке. Но вот он передо мной в конце XV века! Может. это вообще параллельный мир? Впрочем, без разницы. Мне в нём интересно. Тут Айша начинает объяснять, что муаллим Алишер-баба пожелал сам обсудить с господином, что ему нужно. Вот ведь любопытная макака! И как мне быть?
  Прошу Айшу провести нас в комнату, где мы бы поговорили без помех. Сморчок осматривает мой непрезентабельный вид, усмехается чуть ехидно. Он видит безусого мальца, к тому же в одежде не то бедного идальго, не то ремесленника, потного и не слишком чистого. То есть того, кто за дорогие ингредиенты заплатить не сможет.
  Айша нас проводит в кабинет. У стены шкаф с большим количеством футляров для свитков и несколькими большими книгами. Рядом широкий низенький столик, на котором чернильница, тушечница, каламы. Несколько низких диванчиков в углах, и помост, устеленный ярким ковром посередине. Я показываю сморчку на помост, и предлагаю: "Располагайтесь, почтеннейший!" Он, кажется, почувствовал иронию. Но виду не подал, а сел важно, как шах какой-нибудь. Я же присел на табурет, заметив: "Одежда у меня неподходящая" Затем, обратился к Айше: "Сделай одолжение, приготовь почтенному муаллиму и мне кофе. И тут же сморчку: "Ваш организм ведь может себе позволить чашечку кофе, или подать к нему молоко?" Тут во взгляде старичка ирония сменилась вниманием. О том, что у кофе могут быть отрицательные стороны здесь еще не ведают. Наоборот, его называют иногда "эликсиром молодости". И уж тем более не подозревают, что кофе можно пить с молоком. Айша, поклонившись, выходит, а я вновь обращаюсь к алхимику: "Так что же, почтенный Алишер-баба, смутило вас в моем заказе?" Тот пожевал губы, потом потеребил бороду, наконец посмотрел на меня и проблеял надтреснутым голоском: "Да всё! Мякоть корневища валерианы успокаивает движение жизненных соков, Золотой корень их возбуждает, а грибы, - это то, что заставляет жизненную силу разрушать тело" Я пожал плечами: "Ну и что?". Он возмутился: "Так не принято делать заказы!" Я удивлённо переспросил: "Почтенный муаллим прочитал такое в "Каноне врачебной науки" у Ибн-Сины?" Думал убедить моей начитанностью. Куда там!
  Старичок сжал кулачок и помахал им в воздухе: "Великий Ибн Зухр опроверг этого демагога и фантазёра, Ибн Сина ничего не понимает ни в желудочных заболеваниях, ни во влиянии питания, ни в паразитах. Да он вообще..." Тут старичок задохнулся. Я сказал: "Да не волнуйтесь так, почтенный! Два корифея разошлись во мнениях по некоторым, совершенно теоретическим, вопросам. Причем Ибн Сина изучал сердечно-сосудистую систему, а Ибн Зухр желудочно-кишечный тракт. А организм человека ведь очень сложный механизм, где связи далеко не всегда прямые" И тут же прикусил язык. Не мне, 15-летнему воину читать мораль опытному лекарю. Так что я тут же поправился: "Впрочем, это всё очень далеко от наших дел. Я заказал то, что нужно мне. Если Вы, почтенный, можете выполнить заказ - буду рад. А если нет - так и скажите. Я выступаю здесь посредником и не намерен обсуждать дела своих заказчиков" Старичок сразу успокоился. Посредник - это для него понятно. И он достал из-за пазухи своего халата плоскую коробочку и серебряную фляжку. В коробочке оказался весь мой основной заказ, даже полевка Agrocybe. А во фляжке Аква-вита. Я добавил для его ушей: "И Леонардо и аббат Тритемий будут рады". Блин! Да он и имён-то этих не знает! Леонардо для него маляр, аббат Тритемий - просто христианский священник. Я даже засмеялся про себя. И сразу спросил: "Сколько же стоит эта прелесть?" "Полтора флорина" - ответил он. Вот какой же я умница! Из того мешка с деньгами свиты принца отделил и положил в сапоги (отличная привычка) два мешочка. В одном флорины, в другом - ровно сто мараведи. И я тут же вручил старичку мешочек с мараведи и один флорин.
  Тут и Айша с кофе появилась. Разлила в чашечки. А я не приминул старичка подколоть: "Всё же Вам, стоит поберечь сердечно-сосудистую систему. Кофе возбуждает движение жизненных соков. Сами можете проверить".
  Проводил старичка до калитки. Потом пошел на кухню, попросил бронзовую ступку, три маленьких кувшинчика с хорошо притертыми пробками. Я растолок поочерёдно корень валерианы, Золотой корень и грибы, ссыпал каждое вещество в отдельный кувшинчик и залил спиртом. То есть это был не спирт, конечно, а так, самогон на 50-55 градусов. Но для моих целей сойдет. Посмотрел на всё это и вздохнул: "Итак, пока все идет ровно. Теперь предстоит нелёгкая беседа с шейхой Наим".
  В комнате Наим пахло сдобой. Её сын (Блин! Я даже не спросил, как его зовут!) наворачивал булочки с молоком.
  Наим в чем-то домашне-воздушном, и слегка просвечивающем, но с никабом, тоже что-то попивает, приподнимая никаб. Ладно, домашняя идиллия, - это хорошо, но дела сами себя не сделают. Говорю: "Простите, принцесса, но необходимо решить, как нам действовать дальше. Я хотел бы обсудить планы с Вами, Насиром и Абу-Зайдом" Понимания в глазах ни грамма. Она получила сына, и пусть весь мир подождёт! Тогда я ставлю вопрос иначе: "Принцесса, у меня просьба: отпустите Насира со мной на неделю". А ей всё равно.
  Ну и ладно. Если пациент не понимает, врач обязан его лечить даже против его желания. Кланяюсь, выхожу.
  Как и ожидал, Насир и Абу Зайд сидят на кухне. И, что не удивляет, здесь же сестричка, Айша, Нанна и Газиля.
  Это решение мировых проблем на кухне - хорошая традиция! Плохая бы во времена СССР не выжила!
  Говорю откровенно: "Господа! В этом доме убит сын короля. Он хотел совершить подлое насилие, а потом все в этом доме подверглись бы насилию еще более страшному. Но это для короля значения не имеет. Никому не интересно, хорошим был сын короля, или плохим. За его смерть будут мстить очень жестоко. Нам всем будут мстить. Мы все уже почти мертвы. Еще день промедления, и нам всем нужно, вопреки нашей вере, покончить с собой. Потому, что через три-четыре дня отец Валида пустит по нашему следу ассасинов. Нас поймают, даже если мы попробуем убежать через три моря. И наша смерть и смерть наших близких будет ужасной.
  У кого-то есть возражения, или какие-то планы?"
  Абу Зайд машет рукой: "Прекрати, Леонсио! Мы все готовы выслушать твой план. Мы уже поняли, что ты умеешь придумывать хорошие планы, а потом воплощать планы в жизнь"
  Девушки нас окружили, и навострили ушки. Я тяжело вздыхаю и говорю: "План такой: я и Насир берём тело Валида и везём его в Мадрид. Там пытаемся сделать вид, что он всё еще жив, а затем бросаем тело без сознания так, чтобы это вызвало скандал. Если всё получится, то расследования не будет, и мести не будет. Потом возвращаемся. Нам на это нужно 7-8 дней. Всё.
  Шейха сейчас никого и ничего не слышит. Медлить нельзя. Еще один день и будет поздно. Поэтому мы едем без её согласия. Когда Наим через пару дней придет в себя, она начнёт задавать вопросы. Это сейчас она ничего не видит и не слышит. А потом будет буря. И вот тебе, Абу-Зайд, и вам, девушки, придется успокаивать шейху. У кого вопросы?"
  Первым сказал Насир: "Мы за три дня не доедем до Мадрида. Это нереально. Никакая телега так быстро не едет. А без телеги мертвого человека не провезти. Но даже если доедем... Нас увидят на таможенных постах, при въезде во все города и в тавернах по пути".
  Я ответил: "Едем каждый на двух конях. Валид еще не совсем мёртвый, и он поедет как живой. Я знаю секрет. Еду сейчас возьмем с собой, и покупаем в сёлах по дороге. Если поспешим - то успеем. Не будем заезжать ни в города, ни в таверны. Но это даже не очень важно.
  Если получится сделать, как я сказал, чтобы тело нашли в Мадриде со скандалом, все остальное не важно. Еще вопросы?"
  Спросила Нанна: "А что мы скажем шейхе?" Отвечаю: "Скажете правду. Что мы поехали спасать её и её сына". Тогда спросила, уже начиная плакать, сестричка: "А как же я? И вдруг с тобой что-то случится?!" Тут остальные девушки стали её утешать, а я сказал: "Случится может все. Но если мы не поедем, то случится обязательно. Так что раньше времени не плачь. Не накличь беду!"
  Больше вопросов не было, только девушки тревожно переглядывались. И я сказал: "Тогда по коням! Девушки нам нужна еда на 3 дня. Хлеб, сыр, мясо. И четыре фляжки с крепким и сладким китайским чаем. И еще, - Абу Зайд, у вас найдутся две кавалерийских аркебузы и припасы к ним?" Нашлись и две кавалерийских, и пехотная аркебуза. Аркебуза - это сейчас основное пехотное ружьё. Заряжается с дула, заряд поджигается фитилём. Дуло с дырой от полутора до двух сантиметров. Дальность выстрела пулей 100 метров, но латы пробивает или прогибает только с 50 метров. Обычный отряд аркебузиров - сто стрелков в две линии. Одни заряжают, другие стреляют. Тяжелая дура, потому стреляют с упора, приклад зажимая подмышкой. Кавалерийская аркебуза - такая же дура, но дуло вдвое короче. Ну и дальность выстрела 15-20 метров. Эта штука не столько боевая, сколько психологическая. Всадника не убьёт, но лошадь испугает.
  Пока нам готовили припасы, мы с Насиром оседлали три коня и взяли трёх коней на смену. Все вещи уложили в три перемётных сумы. Я "поговорил" с каждым конём, в том числе и с конём Валида.
  Наконец, самое сложное в подготовке к гонке. Я залил в рот Валиду валериану. Проверил пульс, кожу, зрачки. Всё было в норме. Тогда я загнал четыре серебряных булавки в определённые нервные узлы. Тело Валида погрузилось примерно в то же состояние, какое ждало меня-Шимона, если б не гроза. Такой почти наркоз. Мозг функционирует отдельно, а тело отдельно. Булавки я закрепил кусочками вишнёвой смолы. В таком состоянии овоща тело продержится больше трёх дней.
  Потом я попросил: "Насир, нам в дороге будет не до молитв. Ты как, переживёшь?" Он ответил: "Это война. На войне можно" И мы поехали
  
  Шаг десятый. Повадился кувшин по воду ходить, тут ему...
   3- 6 июля 1492 г. Дорога между Валенсией и Мадридом. Мадрид. Леонсио Дези
  
  Что мы знаем о высшей нервной деятельности в средине двадцать второго века? Да почти ничего! Мы наблюдаем некие процессы, реакции на тот или иной раздражитель. Мы видим нервные клетки и аксоны, измеряем их электрическую и химическую активность. Назвать это "знанием" смешно. Жрецы в Древнем Египте тоже умели примерно то же, а еще до них, вероятно, шумеры. У них не было томографа, вот и вся разница. Более 6 тысяч лет исследований сводились лишь к одному: нажав вот на эту белую кнопочку обезьяна получит банан, а нажав на красную - получит удар током. Ну так любая обезьяна без всяких высших образований знает, что жрать банан приятно, а бить камнем себя по пальцам больно. Это же самые элементарные программы, которые уже 200 лет, к моменту моего перехода, воспроизводили на компьютерах. Но мы так и не знаем, что такое "думать" и что такое личность. После удара молнии нечто, в котором и содержалась моя душа, (или моя личность?) отделилось от одного тела, и, преодолев время и пространство, прилипло к другому телу. Можно назвать это душой, можно назвать информационной матрицей. Вот это эксперимент! И моё нечто вселилось в квартиру без хозяина. Но, оказывается, хозяин и не уходил. Заснул на минуточку, а тут новый жилец. Я-Шимон, на его месте бы очень рассердился. А я-Мисаил - ничего. Кажется, даже обрадовался, что у новой ипостаси больше знаний. Впрочем, я-Шимон тоже ведь радуюсь, что у старой ипостаси моего тела больше умений. Наши души, наши информационные матрицы объединились в одну. Собственно, искусственные интеллекты, высшее достижение человеческого гения, - это тоже вот такое бесконфликтное объединение нескольких программ. Они, как и живые люди с их душами, умеют, то есть научились, отличать добро от зла. Вот сейчас я скачу на лошади, и пытаюсь на ходу решить задачку что есть личность. И задача это не абстрактная, а очень прикладная. Рядом со мною скачет некое тело. У тела была, а, может, и сейчас есть душа. Благодаря моим булавочкам душа лишена возможности управлять телом. Но это не мешает телу существовать вторые сутки. Тело вполне умело скачет на лошади. И, значить, мозг всё же продолжает как-то участвовать в управлении. Но управления без отклика не может быть. Так что далеко не все связи между телом и душой разорваны. Тело уже дважды с моей помощью пило сладкий чай и мочилось. Вчера вечером тело питалось скисшим молоком и выделяло газы и фекалии, так что процесс пищеварения не прекратился. Но чем, черт возьми, при этом занимается личность, или душа?! Как же мне хочется засунуть это тело в томограф, посмотреть графики энцефалограмм. "Эй, Лео, - кричу я себе, - очнись! На фиг теории!"
   Мы уже проскочили крепость Уклес. В городке рядом с ней собирались караваны евреев, которые направлялись в Португалию. Сейчас мы в городок не заезжали, но при проезде мимо там не было видно ни групп людей, ни караванов.
  До Мадрида доедем завтра ближе к вечеру. Местность гористая, и рощи, удобные для стоянки, редки. А нужно остановится. Нам самим поесть и облегчиться. Напоить и расседлать лошадей. Привести в порядок, напоить и накормить тело. Какой я молодец, что сменил его одежду, еще до выезда, на более просторную. Тело, оказывается, умеет испражняться на скаку. Так что на дневной стоянке за нами остались обделанные штаны и подштанники. Но запасная дорожная одежда была. Так что скачет себе сейчас рядом со мной совсем не вонючий королевич. Кстати, похоже, что функция зрения не отключилась, или отключилась только частично. Глаза у тела значительную часть дороги были открыты, и функция моргания работает.
  Мы едем быстро. Останавливаемся один раз на ночь, готовим пищу и спим. Выезжаем после первого намаза, на рассвете, на ходу жуя лепёшку-другую, и останавливаемся перед полуднем - размять косточки, поесть холодной каши и оправиться. Насир в полдень совершает намаз.
  А сейчас уже темно. Хорошо хоть, - луна светит. Но вот и подходящая роща. Въезжаем под сень каштанов. Находим ручей и полянку. Насир помогает мне отвязать и снять тело.
  Наш караван - три всадника на шесть лошадей, не такая уж редкость на дороге. Я боялся, что мы будем слишком заметны. Но нет, - таких спешащих, всадников с вьючными лошадьми, немало. Все же Испания еще мало населена. Вчера мы проехали целый день, и ни городка, ни деревеньки, ни трактира при дороге. Насир готовит костерок, а я устраиваю тело на подстилку в сидячем положении, подложив под спину тюк с поклажей. Кормлю его кислым молоком с накрошенным в него хлебом. Ничего, с ложечки тело кушает вполне активно. Не слишком аккуратно, но рефлексы все в порядке: глотает, делает жевательные движения. Тело, по идее, не может ощущать эмоций. Эмоции - это же высшая нервная деятельность. А чего ж оно лыбится-то?
  А вот и наша еда поспела. Все забываю спросить, что за кашу мы едим. Но с мясом в дороге - и вкусно и питательно.
  Ещё одна фишка: оказывается, мавры возят с собой сушёные фрукты и ягоды, и постоянно их жуют. Потому, наверно, у них и зубы белые, и не болеют, и запаха изо рта плохого нет. Теперь будем спать. Вливаю в тело остаток настойки валерианы. Если всё будет так, как я планирую, больше она и не понадобится.
  Утро. Насир совершает намаз, а я подношу фляжку с водой ко рту тела. Оно пьёт. Потом снимаю с него штаны и заставляю оправиться и помочиться. Оно просто чудесно функционирует. Ну, не долго уже осталось. Насир уже завершил намаз и собрал наши вещи. Солнце еще не встало, но небо уже на востоке светлое. Усаживаем тело на коня и привязываем. Забрасываем тюки на вьючных лошадей. Насир даёт мне две лепёшки. Это завтрак.
  С богом! Выезжаем на дорогу, и погнали! Через пару часов на дороге движение становится оживлённее. В основном обгоняем повозки, которые направляются в Мадрид. Я потерял счет дням, а у Насира забыл спросить. Впрочем, для моих планов день значения не имеет.
  Насир показывает на просёлочную дорогу справа. Мы съезжаем, и он, не останавливаясь, говорит: "Сегодня пятница, наш день, а христиане везут продукты на продажу. Много телег. По этой дороге мы подъедем к воротам, где проезжают дворяне. Но дворяне тоже платят по мараведи со всадника. Там дальше есть роща, остановимся, ты переоденешься. А этого переодевать, или нет, сам решай".
  В роще поменяли коней. Я переоделся в бархат, надел на голову фетровую шляпу - бонет с отворотом, тремя большими серебряными бляхами и ястребиным пером.
  Одежда идальго с плохим вкусом, но претендующего на изысканность. В таких случаях все будут смотреть на щегольскую шляпу, и не запомнят ничего, кроме неё.
  Лук, вместе с тулом, спрятал в тюк с поклажей. Зато достал кавалерийские аркебузы и всунул Насиру в кобуры при седле. Достал и обычную аркебузу, которую дал Насиру. Насир в легком шлеме и кольчуге и так выглядел, как суровый воин. А с пушками у седла и аркебузой за спиной - и того воинственней. Пусть стражи видят и запомнят, что наше оружие, - огнестрел. Приготовил и тело. Надел на него суконный коричневый кафтан без пояса, и коричневый калот (бонет с опущенными полями), меняющий очертания лица. Этот калот носил раньше Насир, и издали походил на купца.
  В таком виде через два часа после полудня мы и въехали в Мадрид. Наша первая цель - очень приличная "casa de huéspedes", то есть гостиница. Она должна быть для идальго, сеньоров и небедных купцов. Находим подходящую в пяти минутах езды от ворот. В конюшне оставляем трёх наших вьючных лошадей. Пока Насир и тело ждут меня внизу, не слезая с коней, я снимаю комнату, и заношу туда две перемётных сумы из трёх. Одну переметную суму со специально отобранными вещами, гружу на своего жеребца.
  Потом мы все не спеша едем через весь город к реке Мансанарес. Именно к ней примыкает мавританский квартал. Здесь расположен и дворец, принадлежащий королю Феса. В нём жил (и, для всех, живёт сейчас) сын короля Феса, Валид. Валид не посол, официальной должности не занимает. Просто прожигает жизнь в компании таких же богатеньких сынков мавританской и испанской знати. И заслужил не очень приличную репутацию. По словам Насира, в последний год его в приличные дома не приглашали.
  Но меня больше интересовали улицы, которые шли в город мимо этого дворца. Одна чем-то понравилась больше других. По ней мы и поехали на юг.
  Средневековые города Европы все чем-то схожи. Неширокие кривые улочки (так удобней для обороны), каменные дома в два, редко три этажа, но с деревянными пристройками сверху. Окна закрыты деревянными ставнями, иногда решетками. Черепица пока не в ходу, крыши чаще из необструганных смолёных досок. Вонь, конечно. Мавры следили за чистотой улиц, правда, и городок при них был невелик. Но в 1085 году Мадрид был покорён королём Альфонсо VI. Мавров из него потихоньку выживали, а христиане на чистоту плевали. Короли и муниципальные власти периодически призывали не пачкать на улицах. Но кто ж это будет соблюдать? Если сама почти святая королева Изабелла, кажется, мылась лишь при крещении и конфирмации... И вот эта неширокая улица соединилась с более широкой. Там была канава, с очень вонючим содержимым, а через неё каменный мостик. На ту, более широкую улицу, выходило несколько более основательных кирпичных фасадов.
  Один из них был явно кабаком, Сервантес называл такие "Taberna", то есть кабак, но не самого низкого пошиба, с гостевыми комнатами.
  А второй дом, рядом, уже для низших сословий. Это тоже частично гостиница и пивнушка в одном лице, а частично просто бардак с "комнатами для удовольствий". Тут и будет наша сцена.
  А вот и наши кулисы: между двумя последними домами на той улице, по которой мы ехали, есть узенький и тёмный проезд. Всё как по заказу.
  Теперь готовим "героя любовника". Мы заехали в проезд. Отвязали и сняли с коня тело. Теперь оно должно превратиться в Валида. Всю одежду долой! Достаём из перемётной сумы и надеваем чистую шелковую шемизу, бархатные штаны на тоненьком шнурке, и, наконец, сафьяновые сапожки. На голову королевичу Насир профессионально наматывает шафрановый шарф, изображая мавританскую чалму. Сверху - тот самый парчовый кафтан, в котором Валид прискакал в особняк шейхи. Поверх кафтана я застёгиваю чудный пояс из крокодильей кожи, к которому прикреплён великолепный меч в дорогих сафьяновых ножнах с золотыми кольцами и бляхами. И всю одежду тщательно поливаю вином, которое мы привезли с собой.
  Пока королевич был без одежды я вытащил из его тела и заколол под воротник своей куртки-котарди все четыре серебряных булавки, которыми изолировал его душу от тела. Возможно, эту связь некие местные целители за несколько лет и сумели бы восстановить. Да кто ж им даст?
  И, наконец, тяжко вздохнув, вливаю в Валида настойку Золотого корня. Если я ничего не перепутал, то это ударная, лошадиная доза.
  Так, главный актёр почти готов. Из перемётной сумы извлекаю лук и три стрелы, и передаю Насиру. Всё. Теперь вторые персонажи и статисты. Времени у меня примерно пол часа. Я достаю из перемётной сумы и накидываю широкий тёмный плащ с капюшоном. Перебегаю мостик и, стараясь держаться в тени домов, торопливо иду вверх по течению канавы. Не ошибся. Дома становятся всё приличней, вон даже особняк за каменным забором. А вот на перекрёстке и то, что ищу. Тоже особняк, на железных воротах крест, похожий на меч. Это орден Сантяго, крест Святого Иакова, и тут же резиденция Святой Эрмандады. Уж как они там сочетаются, мне знать на дано. Но, главное, их святая обязанность не столько порядок поддерживать, сколько бороться с маврами.
  А перед воротами будка охранника. И к коньку её крыши прикреплён колокол. А внутри будки что-то белеет. Видно, брат охранник задремал на посту. Пусть спит. Теперь это ненадолго.
  И я, опять в тени, бегу к главному актёру. Думаю, минут двадцать я ходил, и Золотой корень уже свою работу начал. Достаю свой самый спорный ингредиент, - настойку псилоцибина. Она должна возбудить спящий мозг, как Золотой корень должен возбудить тело. Сработает ли? Смешно, но, дважды еврей, я мысленно крещусь. И вливаю настойку в рот Валида.
  А теперь как маленького, за ручку, чуть прикрывая его своим телом, перевожу королевича на другую сторону канавы, прислоняю к грязной стене здания гостиницы-борделя. Потом достаю из его приметных ножен и всовываю в его руку меч и рассыпаю щедрой рукой вокруг жменю белых мараведи. Все, сцена готова. Третий звонок!
  Раскрываю дверь и кричу в полутьму, где едва светятся четыре тусклых лампы: "Девки, мой хозяин хочет бабу! Платит флорин за ночь!" Как я подслушал после одной из поездок в Мадрид с отцом и дядей, девки в лучших "домах для гостей" берут три реала за ночь. А флорин - это пятнадцать реалов. Ха-ха!
  Выскакиваю наружу и одним движением расстёгиваю пояс Валида, а вторым - распускаю завязку его штанов и распахиваю кафтан. О! Золотой корень-то работает! Да еще как! Агрегат у Валида почти пурпурного цвета и торчит как бушприт парусника.
  Ну, мои ноженьки, не подведите! И я как спринтер лечу к воротам Ордена Святого Иакова. Еще издали ору: "Помогите, мавры напали на христиан! Наших бьют!" Ору разными голосами. Наконец, брат-охранник выскакивает из будки и начинает бить в колокол. Отлично. Я прячусь в тени ближайшего дома и оттуда кричу еще три раза разными голосами, чтобы брат охранник точно определил направление. Теперь со всех ног бегу обратно к борделю.
  А там уже куча мала! Штук шесть-семь девок и несколько мужиков суетятся. Кто хватает за одежду Валида, кто собирает серебро с земли. Теперь нужно немного крови!
  Скольжу мимо них и перебегаю мостик. Насир, выступая из тьмы проезда передаёт мне лук и стрелы. До людей, копошащихся у ворот борделя примерно семьдесят метров. Мы с Насиром выходим из переулка, и выводим коней. Коня Валида под его же седлом я привязываю к перилам мостика. На нас никто не обращает внимания. Когда Насир отводит наших коней шагов на 100, вскидываю лук, и посылаю три стрелы. Никого убивать мне не надо. Но одна девка, один мужик и Валид получают по небольшому разрезу. Невнятные крики повышаются до пронзительного визга. Вижу, как мелькает меч Валида. Надеюсь, он никого не убил.
  Мы уходим. Садимся на коней, и сперва не спеша, а потом ускоряя темп, движемся к центру Мадрида. Нет, мы не гоним коней. Никаких галопов. Заводим коней в конюшню своей гостиницы, забираем переметную суму и поднимаемся в снятую комнату. Просматриваю наши вещи. Всё на месте. Вот и славно! И мы, как люди с чистой совестью, спокойно засыпаем.
  
  Шаг одиннадцатый. Добрые дела не остаются безнаказанными.
  7-11 июля 1492 г. Мадрид. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Проснулись мы много позже рассвета. Перед обратной дорогой мне нужно было кое-что купить, выяснить цены на некоторые вещи, и, главное, - узнать, чем закончился вчерашний спектакль. Потому я попросил Насира закупить еды нам и овса для лошадей на обратную дорогу, и подготовить лошадей. Сам же надел скромный "барет", скромную суконную котарди, и, сменив разукрашенные ножны меча на простые кожаные, отправился в город. У хозяина гостиницы спросил, где ближайший торговый квартал, и пошел туда. Сначала хотел посмотреть, чем богаты здесь торговцы. Мадрид ведь пока не столица, а город торговый. Тут, рядом, в городке Алькала есть еще и университет. Да и мавры пока не слишком притесняются в торговле. Так что кое-что, наверно, можно найти. Жаль, в субботу евреи не работают. Их лавки закрыты. Первой из интересных лавок мне попалась на глаза сапожная. Надо же, продавец - мавр. Я спросил бабуши. На привале снять сапоги - это же благословение божие! И купил и кожаные, и суконные, и даже украшенные бисером и мехом - в подарок сестричке, и, чуть побольше, еще какой особе женского пола. Потом была лавка алхимика. Там меня встретил старичок с бородой, похожий на мавра-травника как-там-его-баба, но не в чалме с конусом, а в колоте. Да и халат на нём был на порядок беднее, суконный. Аква вита у алхимика была, и даже получше, чем у Алишер-баба. Я спросил, чем он очищал. Он сказал, что прогонял через кости. И мне сразу расхотелось у него покупать. На всякий случай спросил про перегонный куб. И, - о чудо! Есть у него! Точнее, был аламбик: частью медный, а частью стеклянный, двойной сосуд, причем в отличном футляре из дерева и кожи. Я купил его, а заодно небольшую медную ступку с пестиком, пять стеклянных трубочек и смолу для их соединения. Резиновых трубок не было, но были обработанные свиные кишки. Все купил за один золотой. Старичок все это упаковал в плетеную корзину. Удобно!
  А радом травник. Аква вита была и здесь. Неплохого качества, и фильтрованная через уголь. Такую и самому можно пить, если приспичит. Были у травника и Золотой корень, и валериана. Был и псилоцибе причем двух видов. И белый tampanensis, и остренькие semilanceáta. Спросил у травника про раны и порезы. Он предложил экстракты алоэ и подорожника, жир из акульей печени и сушёное мумиё. Набрал на 2 флорина. И всё уложил в свою корзинку. Дальше была лавка ювелира. В бауле с вещами, что остался в Валенсии, лежат куча золотых и серебряных цепочек, колечек, серёг и браслетов. Вещи в основном грубые, мужские. Всё это я продам. Но брать их в Мадрид не решился. А мне нужно что-то в подарок привезти и сестричке, и Айше, которая так помогала, может, и другим женщинам. Не говоря уже о шейхе. Может, и не в этот раз, но почему бы не посмотреть? Зашел, и челюсть отвалилась. Совсем не ожидал здесь и сейчас такого дизайна. Понятно, ни стёкол, ни зеркал. Но коробочки с черным и синим бархатом стояли на полке темного дерева, подсвечиваемые двумя свечками с отражателями. Это было изыскано. Это было стильно. Я как будто в двадцать первый век попал. Сбросив наваждение, присмотрелся. Восток - дело тонкое. Ничего массивного и литого. Никаких прямых и рубленых линий. Ажурные переплетения веточек и листьев. Да, такое только женщинам и дарить. Камушки прозрачные, многогранные и с хорошей блесной. Я спросил слегка севшим голосом: "Сколько это стоит?" И ювелир прокаркал со знакомым сефардским акцентом: "Молодой сеньор желает купить всё сразу, или выбрал что-то одно?"
  "Ах ты ж еврейская морда! Шаббат нарушаешь!" - весело подумал я. И показал на колечко с сине-зелёным аквамарином. Оно как раз подошло бы Анне Розе. Хотелось такой красоты купить много и сразу. Но я понимал: аппетиты нужно умерить. Ювелир, пожилой мужчина в серовато-зелёной хламиде с закрытым воротом и длинными рукавами, и такого же цвета чепчике (кáле), покачал головой и сказал грустно: "Вам, господин, повезло. Сегодня цены совсем низкие. Это колечко я отдам за флорин. Но если вы возьмёте к нему в комплекте вот эти серёжки и вот этот кулон, - это обойдётся вам в пять золотых". И он показал пальцем на вещи, которые я еще не рассмотрел. Теперь увидел, что это единый комплект. Все выполнено из золота, но так, что его желтизна подчеркивала цвет камней. Одно время я работал в Брюсселе. А там реклама ювелирных изделий из каждого чайника и все остановки обклеены, так что насмотрелся. Это классный комплект.
  Ну что ж, для сестрички не жалко. Я достал из сапога мешочек, отчитал пять флоринов. Потом спросил: "А есть ли у вас, мастер, что-то для женщины с черными волосами и черными глазами?" Ювелир покачал головой: "Юный господин, я не могу ... У меня есть камень. Но с ним нужно работать. А я уже сегодня заканчиваю работу и должен уехать. Вы, наверно, слышали об эдикте..." И он закачал головой. Я посмотрел на него. Жалко. Мне жалко всех соплеменников, которых уносит судьба, как щепки по волнам. Но всех я спасти не смогу. Да мне еще себя и сестру спасать. Ювелир уложил колечко, сережки и кулон с цепочкой в изящный кожаный пенал, и вручил мне. Еще я купил у него за полуфлорин изящную заколку для волос в виде серебряного полумесяца с двумя золотистыми звёздочками, - в подарок Айше.
  Потом я зашел на овощной рынок. Купил сушеных фруктов, вяленые кишмиш и дыню, каких-то красных ягод. Набрал еще одну корзинку и узнал, наконец о ночном происшествии. Оказывается, ложные христиане-мориски напали на христиан возле мавританского квартала. С ними стал сражаться сын султана Феса. Он зарубил 10 этих морисков, но и сам получил смертельные раны. На помощь пришли братья Святой Эрмандады. Они зарубили сто мавров. Но погибло и 10 христиан, из них два брата Ордена Сантьяго. Сегодня после полудня их будут отпевать в церкви святого Сульпиция, и там же на кладбище похоронят. А тело сына султана передали маврам, и его повезут хоронить в Фес. В принципе, это то, чего я ожидал. И я вернулся в гостиницу. Насир ждал меня во дворе. Лошади оседланы, вьючные навьючены, сам Насир с аркебузой за плечами и двумя у седла. Я попросил его упаковать то, что я принес с рынка, оставив сверху лишь сухие фрукты. А сам пошел в гостиницу, перепроверить слухи. На мой вопрос, не опасно ли ехать, когда мавры даже в городе нападают, хозяин выложил мне под большим секретом другую версию: Сын короля Феса, Валид, известный гуляка и безобразник, пошел к девкам в бордель, и там затеял драку. При этом порезал одного мужика и одну бабу. Подоспели братья Ордена Сантьяго, два рыцаря и солдаты Эрмандады. Этот Валид одного убил, другого ранил, но запутался в своих штанах, и его, навалившись, связали. И все бы ничего, Валид устраивает беспорядок не первый раз. Но, видно, или верёвки перетянули, или по голове его сгоряча сильно приложили, но малый скончался. Послали гонца к королю и королеве.
  Султан Феса на Испанию войной не пойдёт, а так мавры и мориски сидят тихо. Что ж, меня и такая версия устраивает.
  Я попрощался с хозяином, и мы поехали.
  Через три дня миновали границу. Без проблем и без записи в учетные книги.
  И уже к обеду въезжали в особняк шейхи. На сей раз мавр в кожаном панцире, что ворота охранял, открыл ворота почти сразу. Он качал головой и говорил: "Госпожа ругалась. Вам не нужно было ехать".
  Да, женщинам много дано. Но даже самые умные из них ведут себя порой совершенно безумно. Мы подъехали к конюшне, где конюх взял наших лошадей под уздцы.
  Насир спрыгнул, и сказал: "Я к госпоже. Ты иди пока, приведи себя в порядок с дороги, и я за тобой зайду потом"
  Я взял свою перемётную суму и вторую, в которой лежали тоже мои вещи. Пошел в тележный сарай. Часть из вещей переложил из одной сумы в другую, и оставил в телеге. Одежду, которую носил, мягкие бабуши и пенал с подарком для сестры взял с собой. И пошел в свою комнату.
  Ключ от комнаты я оставил, уезжая, но дверь не была закрыта. Зашел. В комнате убрано. Как будто и не жил в ней никто. Что-то кольнуло внутри: это не мой дом. И будет ли свой дом у меня когда-то? Тьфу-тьфу-тьфу! Прочь, дурные мысли!
  Беру футляр и бабуши с мехом, и стучу в дверь комнаты сестры. Она открывает дверь и с рёвом кидается мне на шею. Так, с ревущей вовсю девочкой на шее (руки то заняты), я захожу в её комнату и дотаскиваю её до ложа. Тут уже выпускаю тапочки и футляр из рук, начинаю её обнимать и гладить, приговаривая "Ну всё же в порядке! Ну чего ты ревёшь? Ну успокойся!" И так далее... Наконец, сестричка отпускает руки и заявляет: "Братик! Ты плохой! Ты нас бросил, и уехал". Так! Я сажусь на помост и внимательно смотрю на девочку. Через минуту она начинает мяться. Смотрит на меня с щенячьим непониманием. Потом краснеет. Прикладывает ладони к щекам. Она как бы понимает, что, вроде, что-то не так, но еще не поняла, что. Что ж. Нужно щенка ткнуть носом в сделанную лужу. Это необходимо. Ведь в другой раз может быть хуже. Я хлопаю ладонью по помосту рядом с собой. Сестричка робко садится. Как будто боится, что я её ударю. Да, ударю. Иначе нельзя. Говорю четко, чтобы каждое слово было понятно: "Анна Роза, я говорил, что нам всем угрожает смерть?" Она робко ответила: "Ну, говорил". Задаю второй вопрос: "Кто-то кроме меня мог спасти нас от смерти?" Она отвечает: "Да, я знаю, братик. Только ты мог".
  Новый вопрос: "Как я мог спасти нас от смерти?" Она отвечает, голос дрожит, на глазах слёзы. Она уже поняла: "Ты должен был отвезти убитого сына короля в Мадрид". Финальный вопрос: "Что я сделал?" Отвечает, а слезы катятся из глаз: "Ты отвез тело убитого в Мадрид. Ты нас всех спас от смерти. Брааатик! Простиии!" Я говорю ей спокойно, хотя и сам готов подхватить плач. Но, если не скажу, не закреплю, то это может повториться: "А теперь прекрати плакать. Посмотри мне в глаза! Запомни: никогда! Слышишь сестричка, НИ-КОГ-ДА и ни в чем не обвиняй того, кто пытается тебе или нам всем помочь. Обвиняя, ты теряешь друга. Обвиняя, ты приобретаешь врага. Не превращай друга во врага. Даже когда ты думаешь, что справишься сама и помощь не нужна. Даже когда уверена, что от помощи будет лишь хуже. Можешь отказаться от помощи. Но никогда не говори, что тот, кто помогал, сделал плохо. Ты поняла?" Она кивнула. Я продолжил: "Ты согласна?" Она подумала несколько секунд, потом кивнула. Я же говорил, что она умничка! Потом разберусь, отчего возникла паника. Не поверю, что виноват шут. Он слишком умён. Не буду гадать.
  Говорю сестричке: "Я пойду, помоюсь с дороги, чуток отдохну. А ты пока вот посмотри, я тебе подарки привёз".
  Иду в "свою" комнату. Раздеваюсь, разбрасывая вещи. Достаю из сундука муншафу-полотенце, бросаю на ложе. Иду в умывальню. Облегчаюсь, достаю коробочку с мылом. Размыливаю по голове и телу, залезаю в корыто и смываю с себя грязь и усталость дороги. Шесть дней мы с Насиром шли на пределе сил. Нигде не напортачили, все сделали точно по плану и вовремя. В результате погиб один брат-рыцарь. Но такова его работа. Смерть не догнала 17 невинных в этом поместье и виновного меня. Взамен получила двадцать пять душ. Она всегда в выигрыше! Достаю из сундуков и надеваю полный комплект мусульманского мужчины.
  Я устал. Падаю на ложе и начинаю задрёмывать, когда дверь без стука открывается и входит Насир. Голова его опущена, кулаки сжаты. Он говорит: "Прости, Леонсио!" Поправляется: "Простите, сеньор Леонсио! Госпожа... Шейха Наим сказала, что она не желает Вас видеть. Прости! Я ничего не мог ей объяснить. Она и слушать не стала. Она никогда не была долго глухой и упрямой. Ну разве что, когда Фарида убили. Это какое-то помутнение. После того, как сына украли, а потом вернули, она никак в себя не придет. Ну, или я не знаю... Ты просто поживи у нас немного. Она через день-два придет в себя". Я спросил: "А где Абу Зайд?" Насир ответил: "Ты же не знаешь: Абу Зайд, он сириец, и он не правоверный. Из сирийских христиан. Только он и на ту веру плюёт. Но, главное, он, время от времени, начинает пить. Вот когда мы уехали, на третий день шейха стала расспрашивать, как ты и говорил. Он ей все рассказал. Потом Нанна и Газеля, и Айша объясняли. Ну, госпожа на всех накричала, всех обругала, а в Абу Зайда кинула вазу и попала. Так бывало и раньше иногда. Абу Зайд всегда уворачивался. А тут... В общем, ему порезало лицо. Он ушел, и стал пить вино. У него всегда было про запас. Он пьёт до сих пор. Я сказал: "Насир, мне жаль. Но это теперь только ваши дела. Я сделал, что мог. Беду отвел. Дальше вы сами". Вышел из комнаты, постучал сестричке. Она открыла, и я сказал: "Анна Роза, ты хорошо усвоила, что я говорил?" Она сказала: "Да" Тогда я сказал: "Анна Роза! Меня сейчас обидела хозяйка этого дома. Мы не можем здесь оставаться. Собирай свои вещи. Всю чужую одежду, все чужие вещи ты должна оставить в этой комнате. Все, что давала, или дарила тебе хозяйка этого дома тоже. Когда будешь готова, зайди в соседнюю комнату"
  Насиру я сказал: "Насир, ты ни в чем не виноват. Ты можешь, и даже обязан защищать хозяйку, но ты не можешь принимать решения за неё. Она своё решение приняла. Не хочет меня видеть? Не увидит! Извини, мне нужно переодеться. Я зашел в совсем уже не свою комнату. Как психиатр Шимон я отлично знал, что у женщин физиология иногда довлеет над логикой, а чувства выше ума. Я знал, что за препараты привели бы эту женщину в нормальное состояние. Но у меня сейчас не было этих средств. Да и не была она моей пациенткой. Мне очень жаль терять людей, с которыми наладил хорошие отношения. Но это все люди не самостоятельные. Они - слуги и рабыня. Она - хозяйка. Сейчас такое время. Я аккуратно сложил поверх сундуков чужую одежду. Подобрал свою. Не слишком чистую. Оделся. Достал из мешочка три флорина и положил на один из сундуков. Думаю, это вполне достойная оплата за пребывание в этом доме. Вышел из комнаты, подхватив свой баул. А тут как раз и сестричка вышла. Я зашел в её комнату. Все верно. На сундуках лежали два платья, все украшения, и мусульманская одежда. Подхватил второй баул, и вместе мы вышли к тележному сараю. Выкатил нашу телегу. Вывел из конюшни нашу лошадку, впряг её. Сказал Насиру, который мялся у дверей дома: "Насир, скажи, будь добр, охраннику у ворот, чтобы выпустил нас. Я не хочу причинять никому вреда. Но и лишнего времени у нас нет. Так что, если он будет мешать... Сам понимаешь. Нам еще ночлег искать". Насир побежал сквозь дом, а мы потихоньку поехали вокруг. Когда уже подъехали к воротам, вдруг услышали сзади ломкий голосок: "Стойте, меня забыли!" К нам из дома на своих коротких ножках бежал Абу Зайд. Как там, в старинной советской песне: "Голова обвязана, кровь на рукаве" Впрочем, у него как раз не кровь, а вино. Я обернулся к нему с немалым удивлением: "Абу Зайд! А ты разве не связан обязательствами с шейхой?" Он только усмехнулся: "Нет никаких обязательств. Потом расскажу. Но обязательств нет. Ну, разве что эта одежда..." Он был в белой рубашке, с залитым вином рукавом, в серых полотняных штанах и бабушах. Я достал из сапога мешочек, извлёк два реала и передав карлику, сказал: "Отдай вот Насиру. Скажи, что это за одежду, и ты ничего не должен".
  Насир стоял в воротах. Кулаки были по-прежнему сжаты. Я обернулся к нему и сказал: "Прощай, Насир, и прости за такое расставание. Но не ты принимаешь решения в этом доме". Потом вспомнил про заколку, которую привёз в подарок, и передал её Насиру. "Вот. Передай Айше. Она очень помогла, когда вы все одурманенные лежали"
  
  Шаг двенадцатый. Трое в одной лодке
  11-12 июля 1492 г. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Мы выехали за ворота и повернули направо. Там дорога шла вдоль моря. Я притормозил, и спросил у Абу Зайда: "А у тебя есть христианское имя? Это всё же христианская страна. Мы с сестрой христиане. Ты тоже. Общаться будем чаще с христианами. Так как тебя звать?" Он слегка смутился и сказал: "Вазилиос" А я улыбнулся: "Ну и хорошо. На испанском будешь Базилио. Добро пожаловать на борт нашей каравеллы! И знаешь что: в Италии и Испании имя Базилио обозначает шутника и плута такого же, как Абу Зайд у арабов. Хитрец, который обводит вокруг пальца дураков, невежд, жадин и спесивцев".
  И мы хлопнули ладонь о ладонь.
  Я сказал: "Базилио! Завтра мы найдем нам всем одежду поприличней, и начнем искать нашего родича. Но сейчас давай решим, есть ли здесь место, где можно переночевать, не опасаясь ни воров, ни клопов". Он сказал: "Знаю я неподалеку такое местечко. Езжай вперёд, и я скажу, где свернуть". Мы проехали еще пол часа, пока Базилио не показал дорогу, уходящую в сторону моря. Через какое-то время по сторонам дороги пошли большие деревянные сараи. Пахло рыбой, смолой, водорослями. Наконец Базилио показал на ворота между двумя сараями: "Вот эти ворота открой. Заедешь во двор - поворачивай налево. Заехали, повернули. Вход в сарай был огромным. Это были ворота высотой метра три и шириной не менее пяти. Замка на воротах не было. Базилио показал рукой: туда. Я слез, раскрыл ворота. Сарай был пуст. У одной его стены из камней и глины была собрана печь. Дымоход тоже из камней и глины выходил под наклоном через стену чуть пониже крыши.
  Базилио рассказал: "Хозяин - мой соплеменник из Алеппо, простой рыбак. Или не простой. Он большой умница. Объездил много стран. Был в Турции, Персии, Московии, Польше, Фризии, у германцев и франков. в Риме и Египте. Знает, наверно, сто языков и везде чему-нибудь учился. Сейчас он ловит во всех средних морях рыбку то для Турецкого Султана, то для Персидского Шаха, то для Их Католических Величеств. Его сто раз брали на абордаж, захватывали и одевали кандалы и рабские колодки. И очень быстро отпускали с извинениями. Слишком много знает он, и лишком многие знают его. Он никто, вроде простой рыбак. Только я думаю, что испанцы прогнали мавров с Пиренейского полуострова лишь потому, что на это согласился мой соплеменник. Просто он решил, что так будет для всех лучше".
  И Базилио указал рукой в место, где сходились две стены. Там на бревне была выжжена забавная птица о двух головах с вроде ощипанными перьями, которая держала в одной лапе меч, в другой - булаву.
  Я лишь покачал головой: "Видишь ли, дружище Базилио... Оно как бы положено, но я и в испанских то гербах путаюсь. А уж иноземные.... Так что ты не намекай, а прямо говори, что эта ощипанная уродливая птичка означает". Он лишь головой покачал: "Мой знакомый - Кантакузин. Кровь византийских императоров"
  Я достал из коробочки, прибитой изнутри под передок нашей телеги, огниво, трут и кресало. Потом засапожником стал откалывать щепочки от брёвнышка, лежащего рядом с печкой. Спросил у Базилио: "Судя по тому, как ловко здесь всё устроено, вода тоже должна быть? Дружище, не сочти за труд: там в телеге под передком еще и котел и две фляжки. Вода в них хорошая, так что вылей её в котел. Только сполосни его сначала, он мог запылиться. Ну, и сходи наполни фляжки свежей водой. Да, и аккуратней! В каждой фляжке лежит по серебряному крестику. Это чтобы бесы в воде не заводились. Ты их не выплесни, ненароком... Анна Роза! Вылезай из телеги. Сходишь с доном Базилио. И он тебе заодно покажет, где здесь кустики для девочек".
  Я разжег огонь в печке. Сразу в сарае стало уютно. Выпряг из телеги лошадку. Еще когда заезжали, я приметил, что между стенкой сарая и забором целый лужок травы зеленеет. Вот и отвел лошадку к забору. И привязывать не стал. Весь немаленький участок до самого моря огорожен забором. А в море уходит метров на пятьдесят настил причала. С другой стороны участка тоже длинный сарай. Этот Кантакузин, надо понимать, не столько рыбку ловит, сколько информацию. А может и контрабанду возит. Сейчас то мне эти дела мало интересны. Мне бы в жизни устроится, сестричку вот вырастить. А уж потом... Впрочем, загадывать не стоит. Нахожу в бауле куль с продуктами. Там есть мешочек с пшеничной крупой, и мешочек с сушеным мясом. И кунжутное масло для заправки. Ставлю казан с водой на печку, засыпаю крупу. Как раз нам на ужин на троих. А завтра - война план покажет.
  Возвращаются Анна Роза и Базилио. Вручаю Базилио бронзовую ложку. А то ведь у него своей нет. Сразу раскрываю баул с трофейной одеждой, и предлагаю ему подобрать что-нибудь для себя. Пока он смотрит, поясняю задачу: "Базилио, мы должны найти нашего родича. Это виконт Дезире де Ферруссак. Он близок к королю, и даже обещал меня и сестру королю представить. Если мы заявимся к нему на телеге, запряженной нашей убогой лошадкой, и вот в такой одежде - он может в нас сильно разочароваться. Так что нужны лошади мне и сестре. Ей нужно приличное платье. Тебе и мне тоже не мешает хорошей одежды и белья прикупить. Это всё денег стоит. Но у нас есть куча оружия и доспехов, всё очень качественное и дорогое. Есть наследственное, есть трофейное мавританское. Еще есть трофейные кольца, цепочки. Есть, как видишь, одежда. Но у меня нет знакомых торговцев. А даже честный не сможет все сразу ни продать, ни купить. Можешь что-нибудь посоветовать?"
  Карлик чешет в затылке: "Есть разные торговцы, есть и знакомые оружейники. Но надо разобраться, что стоит тебе продавать, а что и не стоит. Я слышал, - вы сироты, и есть наследственное владение. И там тебе нужны не только деньги, но и охранники, а значить и оружие, и доспехи. Продать сейчас и покупать потом - не слишком разумно. Уже темнеет, так что завтра с утречка я тебе помогу, и ты отберёшь то, что стоит продавать. А сейчас, давай, снимай котел. Что-то вкусное в нём. Так слюнки и текут".
  Пока ужинали, я рассказал Базилио свою версию, как мы, Дези, стали сиротами, и чего ждем от родича. Моя придумка не вызвала у него никаких сомнений. Более того, он сказал, что с самого начала что-то такое подозревал. Видно, ситуация была в это время обычная. Я спросил даже, поверят ли мне, ведь у меня ни доказательств, ни свидетелей. Он удивлённо ответил: "Ты идальго, это же видно. Идальго всегда верят на слово"
  Спали сестричка и Базилио в телеге, а я, завернувшись в большое покрывало, возле остывающей печки. Мне снились города 22 века, в которых побывал. Добрый, светлый сон.
  Проснулся я первым. Солнце поднялось еще невысоко, но было тепло. Море манило. Я разделся и побежал купаться. Хорошо поплавал. Незабываемые ощущения для Мисаила! Он то в море раньше не купался. Вышел из воды, и пробежался, чтобы обсохнуть, по кромке прибоя, вдоль нескольких таких огороженных участков. Видел издали утлые лодчонки рыбаков, выходящих на утренний лов. Потом зашел в сарай, надел штаны, нашел подходящую тряпку и в ручье помыл нашу лошадку. Затем задал ей овса. Наконец проснулись Базилио и Анна Роза. Сестричка тоже захотела окунуться в море. Разделась без смущения, окунулась пару раз, и поплавала на мелководье. Мы не раз с другими ребятами плавали в реке Тахо. Выше Толедо по течению реки была песчаная коса, которая называлась "менике" (мизинец), там и плавали. Я ждал девочку с покрывалом. И заметил, что хотя сестричке не было и 10 лет, но она приобретает некоторые очертания будущей девушки. Базилио обошелся полосканием рта в ручье.
  Наконец, мы приступили к перебору имущества. Большинство оружия и доспехов воинов Валида при более внимательном рассмотрении оказались слишком форсистыми и были отложены для продажи. Стоить они должны немало из-за золочения, всяческих красивых гравировок, и прочих украшений. Но для настоящего боя, да и даже для передачи в дар настоящим воинам-христианам не годились. А мне как раз с такими и предстоит иметь дело.
  Впрочем, все, что было на том рыцаре, который сопровождал Валида, мы оба решили не продавать. Слишком хорошая сталь. Еще чуть подрасту - мне самому сгодится. То же касалось брони и меча моего "папаши" Леонардо, мечей и брони моих-Мисаила родичей, и нескольких кинжалов. А прочие мечи и броня христиан шли на продажу.
  Базилио сказал, что знает, куда их пристроить. Предположил, что получим мы за этот красивый металлолом не менее полутысячи "добладо" А за доблу, или "кастеллан" менялы давали 20 реалов. За 100 дубланов сейчас можно было купить вполне приличный дом в городе. Из одежды Базилио отложил на продажу примерно половину. Но и насчет этого он сомневался. Предложил положить пока в отдельный баул. Мол, сначала стоит переговорить со знакомым портным. Может, лучше перешить всё это на нас. Очень хорошие ткани. А так нужно все отдать прачкам. Пусть постирают, и можно носить. После этой сортировки я запряг лошадку, и мы поехали в город. По совету Базилио я на печке оставил флорин, написав угольком рядом "Gracias"
  Ехали мы в район возле порта. Тот квартал был явно мавританским. Видно было это по архитектуре и по людям. Мавром, а точнее бербером, был и хозяин огромного подворья, целого квартала, где были и отдельные лавки с металлическими изделиями, и мастерские, и кузницы, даже что-то вроде гостиницы. Высокий старик в тафье и пёстром халате с кинжалом за красным кушаком был рад приходу Базилио, которого называл Абу Зайдом, а Базилио его "Почтенный Малик". Мне он тоже был рад. И до того, как говорить о делах, предложил выпить кофе. Беседу вёл о тяжелых временах, о людях, забывающих о добре и о чести. Абу Зайд же рассказывал о пролитой крови, о бедах народов и о том, что не вера виной в войнах, а людская жадность. Я лишь изредка поддакивал то одному, то второму. Потом Базилио рассказал сказку об Али-бабе и сорока разбойниках. Только юного сына купца назвал просто Али. Причем рассказывал, разыгрывая в лицах, бегая с места на место, и даже, накинув на голову платок, извлеченный непонятно откуда, изображал служанку Марджану. После окончания сказки Базилио сказал, показывая рукой на меня: "Вот этот скромный юноша и хочет избавиться от печальных воспоминаний и продать доспехи и оружие разбойников". Посочувствовав мне Малик пошел с нами к месту, где стояла телега. Позвал какого-то двухметрового и широкого как шкаф мужика и сказал Базилио: "Ну, давай!" Я показал мужику на два ящика, в которые мы переложили оружие и доспехи на продажу. Перетащил их в сарай неподалеку. Там стоял длинный стол. Вот на стол и стал выкладывать оружие и доспехи. Потом подошел еще один бербер. Я сразу угадал в нём коллегу-оружейника. Тот ощупывал каждый предмет и на каком-то незнакомом мне языке рассказывал всё о нем Малику. Потом подошел третий, старичок с дощечкой-абаком (арабские счёты), бумагой, чернильницей и каламом. Малик называл предмет и сумму. Старичок записывал. Когда были названы все предметы, старичок подсчитал итог на абаке, и тихонько прошептал на ухо Малику. Тот взглянул удивленно на меня, на Базилио, зачесал в бороде и сказал: "Я не могу заплатить столько".
  Тогда вмешался я: "Почтеннейший Малик, я продаю эти вещи не просто так. Мне нужны две лошади: крепкий резвый конь для мужчины и молодая спокойная кобылка для юной девы. Кроме того, ты видел мою телегу. Она отлично сделана, крепкая и устойчивая, а колёса окованы железом. Но я хочу сделать её крытой. Так мы сможем рассчитаться?"
  Малик повеселел. Он хлопнул в ладоши и что-то тихо сказал подбежавшему мальчишке. Я расслышал только: "Андалузец" Через несколько минут подвели двух коней. Стройный серый жеребец был не совсем арабских кровей. Но соразмерен, не слишком тяжел и не излишне лёгок. Надежная лошадь для походов. А гнедая кобылка вполне устроит Анну Розу и сейчас, и когда сестричка подрастёт. Я кивнул, одобряя таких лошадей. Анна Роза сразу подошла к кобылке и погладила её по шее. Видно, девочки друг другу понравились. Малик воскликнул: "Хоп! Я приглашаю вас отобедать, пока вашей телегой займутся мастера. И ни одна нитка из ваших вещей не пропадёт. Отвечаю!" Я поклонился, и мы пошли вслед за мавром. Что сказать: особенность берберской кухни - обилие специй. Непривычно. Но разок попробовать можно. А кофе по-берберски больше пить не буду. Кинамон и душистый перец, кардамон и что-то еще. Хозяину я не сказал, но на будущее запомнил: кофе должны заваривать арабы.
  Когда трапеза закончилась, Малик повел нас смотреть работу. Она была великолепна. Четыре дуги были прикреплены к бортам и скреплялись продольными шестами. Плотная ткань тента заканчивалась раздвижными шторками спереди и сзади. Было предусмотрено и крепление тента к корпусу телеги. Рядом стояли и четыре колеса, окованные железом, как и мои, только немного большего диаметра и с бронзовыми втулками. Малик весело мне подмигнул: "Ставим?" Я кивнул. Несколько человек с рычагами стали поднимать телегу, чтобы поменять колёса. Малик сказал: "Ну пойдем, рассчитаемся, сеньор Леонсио" Он завел нас в отдельно стоящий домик, где на большом круглом столе лежали ровными рядами мешочки, очевидно, с монетами.
  Было их много. Я слегка забеспокоился: может бронза старинная, которая и хождения сейчас не имеет? Нет, не похож Малик на мелкого мошенника. И вправду.
  Общая сумма, после вычета стоимости коней и апгрейда повозки - 850 флоринов.
  И здесь было 100 флоринов, 80 даблов, остальное - серебро: дирхемы, реалы и, в основном, мараведи. Для всего этого богатства продал мне Малик окованный железом сундучок с внутренним замком и ручками, который стоил 10 дирхемов. Два седла и наборы сбруи для лошадей у меня были. Мы распрощались, и выехали с подворья. Я и Анна Роза верхом, а Базилио на передке телеги, управляя лошадкой.
  Отъехали недалеко. Известный портной по имени Левѝ, о котором говорил Базилио жил всего через два квартала. Назвал его мастером, повидавшим иные страны, и умеющим хранить чужие секреты. Карлик слез с телеги и заколотил в дверь молотком, подвешенным на петельке. Открыл слуга в кафтане и в очках. Очки в эти времена - явление редкое. Богатым и знати - не солидно. Бедным - не по карману.
  Они переговорили, двери закрылись, и спустя пять минут открылись ворота во двор. Мы заехали. Я слез с лошади, помог спуститься Анне Розе. Верховых лошадей завели в стойла под навесом. Но лошадку из телеги выпрягать не стали. Потом я взял большой баул с одеждой, а сестричка и Базилио взяли два баула поменьше, и чередой зашли в дом. В большой комнате, скорее зале, с низенькими диванчиками у стен, нас встретил другой человек. Выглядел он как учёный из университета, только вместо мантии почти военный камзол. Вообще камзол, - приталенный пиджак с длинными полами, пришел в Европу через Византию от тюркских народов еще в XIV веке, как одежда купцов. Рыцари предпочитали стёганные пурпуэны, жиппоны, гамбезоны, а позднее дублеты, колеты и пансероны, которые были, фактически, поддоспешниками. Но и камзолы входили в моду весьма успешно, проникая и в высшие слои общества Присмотревшись с близкого расстояния, я опознал соплеменника. Хотя и не типичного. Высокий рост, густые черные усы без бороды, на голове скрученная коричневая колбаска ткани, обернутая вокруг красного бонета, и вьющиеся черные волосы почти до плеч. Характерными были выступающие центральные резцы да бархатистые черные глаза. Говорили мы на кастеллано, и у него был звонкий северный акцент: "Ну, сеньоры, Я не совсем понял, что за одежды вы имеете, и что хотите получить в результате?" Я объяснил: "Уважаемый мастер Левѝ! Вас порекомендовал мой друг сеньор Базилио, как знатока разных классов и стилей одежды. Меня зовут Леонсио. Я сын сеньора Дези, но мои права на лен еще не признаны. Это моя сестра Анна Роза.
  Мы с сестрой остались сиротами, и сейчас едем к знатному и богатому родичу, который нас раньше не видел. Мы нуждаемся в его покровительстве, и очень доброжелательном отношении. Но чтобы закрепить права на лен нам придется обращаться к разным людям, в том числе и из низших сословий. И их доброжелательное отношение нам тоже нужно. Это будет как спектакль в итальянском театре.
  Потому и потребуется несколько разных наборов одежды,
  чтобы мы могли сыграть в обществе разные роли. Во-первых, нам нужно произвести хорошее впечатление на родича: одеждой не бедной, но и не слишком фасонистой. Ничего, что показывало бы дурной вкус, или бедность. И вместе с тем нужно, чтобы видна была благородная кровь, благонравие и доброе католическое воспитание. Это будет набор номер один для меня и юной сеньориты, самый важный.
  Если набор будет удачным, то в нем же нас представят их католическим Величествам в Альгамбре.
  Набор номер два для меня - молодой спесивый знатный дворянин. Набор номер три для меня - молодой, но уже закаленный в боях воин, выросший в походах, который готов проливать и свою и чужую кровь.
  Номер два для сеньориты - дворянка-стерва, заносчивая красавица, избалованная и капризная.
  Номер три для сеньориты - совсем юный дворянчик, мальчик-паж.
  Сеньор Базилио будет изображать советчика, управляющего, или близкого слугу, и, желательно, в той же, или чуть изменённой одежде, - шута.
  Для него второй набор, - паж юной сеньоры, или просто юный кабальеро, и третий набор - подмастерье, или мальчик на побегушках. В этих баулах одежда разных людей, в основном воинов-мавров.
  У нас есть некоторое количество ювелирных украшений, оружие и доспехи. Возможно, что-то из них можно использовать для улучшения образа. Если для изменения личины нужны накладные волосы, краска, грим, что-то еще, - мы можем это купить или заказать.
  Конечно, маэстро Леви нам не поверил. Он принял нас за тех, кем мы и являлись фактически: за аферистов. Но ему было интересно решить творческую задачу.
  Портной внимательно нас осмотрел, потом махнул рукой в направлении баулов. Вещи разглядывал внимательно, иногда кивая своим мыслям, иногда кривя физиономию. Наконец, предложил сперва мне, потом Анне Розе перед ним пройти, обозначить поклон, присесть, сесть на диван. И я подумал, что нам очень везёт. Мы встречаем людей непростых, в чем-то выдающихся, одного за другим. Насир, Айша, Абу Зайд, Малик, и вот этот Леви. А где-то за горизонтом таинственный Кантакузин и очень непростой король Фернандо Арагонский.
  Портной походил туда-сюда с мрачным видом, и я подумал, что задал неразрешимую задачу, но вдруг мастер засверкал глазами, и даже запел какой-то марш, вероятно на французском, потому что слышалось "жантий ле гар" (славные ребята).
  Потом он позвал подручных, или учеников, и они притащили две болванки вроде манекенов, только безголовых. Портной посмотрел на нас всех и казал: "Вы мне мешаете. Сегодня ближе к ночи. Или нет, лучше завтра к полудню. Вам нужны: белая шелковая шемиза, с воротником и застёгивающаяся спереди, и простой деревянный крест с распятым Иисусом, высотой в три ваших пальца. Сеньорите нужны четки, тоже деревянные, с серебряным распятием в два пальца. И с деревянным распятием в три пальца. Вам, юноша, еще нужна шляпа. Плоский бонет из хорошей кожи, с замшевой нижней частью, темно коричневого цвета, а еще лучше такая же шляпа "около". Из обуви сапоги, что на вас, подойдут. Но нужны еще одни, чуть пониже и из более тёмной кожи. Сеньорите две пары туфелек одни светло серые замшевые, вторые из юфти тоже светлые, но не белые. А, впрочем, и белые сойдут. Мы их сами окрасим. Сеньорите на роль мальчика пажа, сапожки чуть ниже колена. Темно-серые или темно коричневые, с более светлыми отворотами. Базилио нужен плиссированный белый воротник. Туфли мягкие, две пары. Одни для роли шута с загнутыми носами, любой яркой расцветки. Вторые простые, темные. Для роли шута еще погремушку. Ну, он сам знает.
  Ох, завтра же пятница! Половина лавок не работает!
  Да и мои подмастерья...
  Приезжайте не к обеду, а позднее, ближе к закату".
  Когда отъехали от дома портного на пару кварталов, я поравнялся с телегой и сказал Базилио: "Снимем комнату в гостинице, или купим продуктов и к твоему знакомому в сарай?" Он ответил: "А мы совсем недалеко от хорошей гостиницы. За пять реалов на троих, - ужин, комната, стойло для лошадок. Только всё ценное, подальше от греха, лучше занести в комнату. И хозяин гостиницы со связами. У него про твоего родича можно наверняка узнать. А покупки лучше будем делать завтра. Вроде и бездельничал весь день, да что-то я устал".
  Гостиница - это хорошо. Мы сытно и вкусно поели. Я перетащил в заказанную комнату и сундук с деньгами, и два баула с вещами, и сёдла, и брóни, и оружие. Благо, второй этаж - это не 12-й. В универе у меня комната была на 12-м этаже. И я для тренировки поднимался без лифта.
  А вот как завалился и уснул - не помню.
  
  Шаг тринадцатый. Подготовка к новому этапу
  13 июля 1492 г. пятница. Валенсия. Леонсио Дези
  
  
  Спал, что называется, "без задних ног". Откуда такая нелепая фраза?
  Рано утром подумал: А стоит ли, все же, соваться к этому родичу? Можно ведь и так неплохо жить. Купим особняк, я могу стать лекарем. Уж на этом-то уровне я всяко людям могу больше помогать, чем самые "ученые" кровопускатели. Вот что пользы в официальном дворянстве? Напишу и опубликую пару книг, стану знаменитым. И пойдет династия лекарей...
  А стану реальным дворянином, непременно король пошлёт на войну. Современные войны - это жуть: вши, блохи, плохая еда и грязная вода. А я знаю секрет толедской стали. Могу открыть мастерскую. Да много чего могу без всякого дворянства. Вот только чуйка говорит, что это не мой путь. Может мне суждено стать тем, кто научит испанских королей гигиене? Но тут проснулся на соседней кровати карлик, потянулся, и сказал совершенно неожиданную фразу: "Эх, бабу бы" И я с сожалением вспомнил о чистых и так вкусно пахнущих шейхе Наим и Айше. Так! Пора вставать! Меня ждут их Католические Величества, которых нужно научить мыться и чистить зубы!
  Оказывается, в этой гостинице можно с утра позавтракать. Есть молоко и есть свежие булочки. Просто замечательно!
  Я расспросил хозяина о двоюродном деде, виконте Алонсо Дезире. Он, оказывается, тут и живёт. В смысле, в городе Валенсии. У него дворец на берегу моря, собственный причал и три корабля. И он уже не виконт, а граф.
  Обсудил это с Базилио. Сказал честно, что не уверен, нужно ли нам с сестрой это всё. Высший свет, войны и интриги, их немытые Католические Величества, и родич, который будет командовать, заставлять делать то, что нужно ему, а не мне. И заставит жениться на какой-нибудь уродке с богатым приданым. На что карлик долго смеялся, и сказал: "Слышал я про этого Алонсо. Он приехал к Фердинанду откуда-то из Франции во время войны с португальцами и очень отважно сражался. За что Фердинанд назвал его другом. У него, по слухам, была кормилица мавританка, и он вообще слывет покровителем мавров. Однажды какой-то священник даже подстрекал толпу против него, мол ему неверные ближе христиан. Так что вы - два сапога пара".
  Да, кстати, сапоги в это время уже делают на правую и левую ноги, а не одинаковыми. Врут! Врут историки.
  А еще Базилио рассказал о том, что граф был женат, и у него был сын. Но он погиб на войне. После чего граф и напросился на эту тяжелую миссию - послом короля Фердинанда к Турецкому султану. И, кстати, именно он убедил султана принимать испанских евреев без ограничений. А я в уме поставил этому дяденьке, то есть дедушке, птичку за своих единоплеменников.
  После завтрака пошли мы с сестрой за покупками. Базилио сказал, что все нужные лавки очень близко. Тут такая торговая улица идет чуть не через пол города. Но он по лавкам ходить не любит. А лучше в комнате постережет добро. Короче, мы и без него справимся. Только нужно нанять у хозяина гостиницы вышибалу. И для охраны, и покупки таскать. За пол дня - десять мараведи. И попросил заказать ему в комнату вино и закуску.
  Кстати, чтобы было понятно. Небольшой кувшин простого, довольно паршивого вина (Куартильо, пол литра) стоит пол реала. Служанка старуха, или подсобный рабочий на стройке получает за работу пол реала в день. Реал, это тридцать четыре мараведи. Один реал за день получает служанка торговца, которая, помогает и убирает в лавке, готовит простую еду, и раз в неделю (за отдельную плату или подарок) спит с хозяином.
  Куартильо приличного вина стоит 2 реала. Это зарплата в день писца в канцелярии, или лейтенанта. Столько же стоит копченый свиной окорок, килограммов 5.
  Куартильо очень хорошего, выдержанного вина, стоит 5 реалов, или 150 мараведи. Такое пьют только богатые купцы, ювелиры (это их дневная зарплата или доход), да знать.
  Но я на здоровье того, кто может стать другом, экономить не собираюсь. Заказал ему лучшее.
  Мы часа четыре гуляли по относительно прямой и относительно аккуратной улице. Дома вокруг со штукатуренными фасадами. Многие из них полностью каменные и даже с черепичными крышами. Вообще, в пределах собственно города муниципалитет следит за чистотой, отходы и дерьмо собирают специальные повозки. Никто помои сверху на головы прохожих не льёт. Идем, осматриваемся. Половина лавок закрыта. Значить, в остальных, - христиане или сефарды.
  Анна Роза облизывает местную вкусность: кусочек теста на палочке, варёный в меду и подсушенный. Рядом шагает двухметровый верзила со зверской рожей. За спиной у него огромная корзина, а в руке палка.
  Вдруг Анна Роза издаёт почти вопль дикого индейца: "Брааатииик!" Поворачиваюсь посмотреть. За окном (окно - это просто проём в стене, закрытый решёткой. Стёкол то еще нет) сидела отлично сделанная кукла, размером точно с мою сестричку. Личико и ручки - расписной фаянс. И одетая в забавнейшее платьице. Под вопль Анны Розы зашли туда. И это было правильное место. Хозяйка - точно из единоплеменников. Конечно, я купил сестричке куклу. Не ту, большую, а в два раза поменьше. За 10 реалов! И, заодно, у хозяйки этой лавки купил местные вязаные носки. Чуть погрубее, чем фабричные, но все равно отменные. Купил для нас всех подштаники (они уже есть, оказывается) и нательные рубашки. Частично вязаные, частично сшитые: хлопковые, и из нескольких видов шёлка. Это дорого, хлопковые по реалу, а шелковые по 5 реалов. Но это гигиена, а, значить, и здоровье.
  Гуляли долго. Мы купили всё, что сказал портной. Еще я свел знакомство с местным знахарем. Он православный грек. У него над лавкой вывеска - красный крест. И крест этот использовали византийские лекари уже давно. Так что не масоны, и не швейцарец Анри Дюнан его придумали.
  Знахарь лечит разными снадобьями прямо у себя в лавке. У знахаря я купил для всех что-то вроде зубных щеток: пучок из свиной щетины, заправленный в тростинку. А к щеткам и три коробочки толченого мела с мятой - зубной порошок. Там же - три настоящих морских губки и пять коробочек местного полужидкого мыла с разными цветочными ароматами. От клопов и от блох - перетёртую сушеную ромашку, камфорное масло и сосновый скипидар. Договорился с ним и о дальнейших покупках. Грек хорошо говорил на испанском и понимал латынь. Он неплохо разбирался в лечебных травах. Так что, если нужно, могу присылать ему посыльного.
  У торговца тканями купил я на полотенца очень мягкую хлопковую ткань. И такую же ткань - на портянки. Заходил в ювелирные лавки. Спрашивал, за сколько можно продать ту или иную вещь. Для того взял с собой несколько колец, несколько цепочек и несколько браслетов погрубее. Увы, те цены, которые они предлагали меня не устраивали. Ювелиру, конечно, нужно получать прибыль. Но не половину же цены!
  Зато у одного из этих жадин я купил набор серебряных булавок, почти идеально подходящих для иглоукалывания.
  А вот в книжную лавку так и не зашел. Мы уже устали, пора было возвращаться в гостиницу, отобедать, да ехать к портному.
  Базилио спал. Он выпил бутылку в одно горло, без закуски, и даже дверь на засов не закрыл. И он сам подставился, заснув без рубашки. Так что, приложив палец к губам, чтоб сестричка не задавала вопросов, я нашел с наших вещах бутыль с аква-витой смочил чистую тряпочку и протер в определённых местах тело спящего Базилио. Потом, протёр булавки. В наборе их было 12 штук. Вполне достаточно. Я использовал самую щадящую схему, и ввел пациенту все 12.
  Время засекать было нечем, так что помолился в душе богу Асклепию, чтобы в мое отсутствие никто не стал ломиться в комнату, запер дверь и пошел с сестричкой обедать. Вернулись мы через час. Я вынул и протер иголки. Потом нежным похлопыванием по щекам разбудил карлика, и сказал, что скоро нужно ехать к портному. Внимательно наблюдал за его реакциями. Вроде всё было в норме. Мы спустились в конюшню. Я за четыре раза снёс в телегу все наши вещи. Как бы случайно подвёл Базилио к яме с навозом и, взяв под руку, сказал: "Мы с Анной Розой пообедали, а ты нет. Может сходишь, покушаешь? Можешь еще вина выпить. Ты ведь хочешь выпить вина?" Тут карлик позеленел, и его вывернуло, а потом еще и еще. Вот что значит организм, не испорченный химией и обилием информации! В мире 22 века таких сеансов иглоукалывания потребовалось бы три. Я сказал ему, что, наверно, вино или закуска были некачественными. Дал фляжку, прополоскать рот, и мы поехали к портному.
  Маэстро Левѝ оказался на высоте. Платье для Анны Розы не было шикарным. Оно не привлекало взгляд красотой. Но оно подчеркивало свежесть и прелесть девочки. Именно не дама и даже не девушка, а девочка на пороге юности. Чередование белой и жемчужно-серой ткани платья не отвлекало от тонкой, белой шейки. Тоненькая серебряная цепочка с крестиком, четки из черных и красноватых стеклянных бусин и деревяное распятие. На ножках белые чулки и аккуратные серые туфельки. Платье так пошито, что чуть приподнимается при повороте тела, так что видна детская ступня. На тёмно-каштановых волосах кружевная наколка с двумя серебристо серыми ленточками. Девиз образа: "Наивная и беззащитная". Идеальная работа!
  Потом одели меня. В общем, это почти то же, что и мой костюм зелёного бархата. Только именно "почти". Шея открыта, и завязка шемизы распущена. К воротнику подшит капюшон, как у бенедиктинских монахов. На шее тесная и тоненькая золотая цепочка с золотым крестиком. Куртка короткая и узкая, "стёганая", но верхняя часть рукавов, - буфы и разрезы. Цвет неяркий зелёный и серый. Не меч, но кинжал на поясе. И на поясе же четки с деревянными бусинами и деревянным крестом. Штаны немного выше колен, очень обтягивающие шоссы и низкие полусапожки выдают голенастого жеребчика. Принесли зеркало из полированной бронзы. Цвет оно, может и искажало, но облик читался. Юный, и открытый миру.
  И опять идеально.
  Теперь Базилио. На голове низкий тёмно-коричневый фетровый бонет с узкими отворотами. Хорошего полотна аккуратный коричневый камзол с белым гофрированным жабо. Штаны ниже колен с коричнево-желтым рантом. Бронзовые пуговицы. Бронзовые квадратные пряжки на туфлях. Такой же рант на рукавах камзола. Он выглядит слугой, заслуживающим доверия. Все скромно, аккуратно, четко, надёжно. Волшебство какое-то. Карлик, но надёжный, как скала.
  А потом пошли преображения. Анна Роза. Чуть помады на губы и легкая тень под бровями, платье тяжелее и пышнее, но разрез спереди почти до колен. Темные туфли и черные чулки. И золотая цепочка в волосах, и серёжки с рубинами,
  золотой медальон на шее, открытые ключицы. Девочка, где ты? Перед нами роковая женщина. Еще юная, но уже губительница сердец. Потом она приподнимает юбку. На бедре, чуть выше колена, закреплён кинжал в ножнах. Всё Аут!
  Ну, со мной всё просто. Котарди из багрово-золотистой парчи с рукавами буф и кружевным белым воротником. Шоссы того же багрового цвета из двойной ткани с разрезами на бёдрах. Низкие коричневые сапожки. Главное - шляпа коло багрово-коричневого цвета с ястребиным пером. На поясе короткий меч в изукрашенных ножнах. Несколько бантиков багрового и золотого цветов и золотых цепочек. Франт, с завышенной самооценкой
  Шут Базилио одет не в камзол. а в красный кафтанчик. Ноги в обтягивающих двухцветных шоссах. На причинном месте гульфик. Обут в красные пулены с загнутыми носами. А на голове красный чепчик каль, к которому пришиты два разноцветных "уха". Смеяться тут совершенно не над чем. Ведь это совершенно типичная униформа. А шут в униформе - дурак, пустышка, на которую никто особо внимания не обращает.
  Теперь третий круг.
  Вошла переодетая Анна Роза. Но нет, не девочка, а юный паж. Сшитые обтягивающие шоссы, то есть попросту колготки, только с гульфиком впереди и двух цветов - желтого и зелёного. Дублет из блестящей желтой ткани с разрезами на рукавах, с отложным белым воротничком, под ним белая шемиза. На ногах те же лёгкие "детские" туфельки, только с желтыми бантиками сверху. Дублет замкнут тонким ремешком с серебряной пряжкой. На пояске на коротенькой цепочке кинжал в красивых ножнах, отделанных серебром. Волосы подняты и спрятаны под фетровый зелёный бонет с отогнутыми краями. Такого женственного мальчика очень хочется затискать. Маэстро сказал, что к этому образу нужны еще очень тонкие юфтевые перчатки и лютня.
  Можно сказать только: "Вау!"
  Мой образ воина тоже впечатляет. Ватник-жиппон на застёжках спереди немного расстёгнутый сверху, под ним кольчуга с капюшоном наружу, широкий ремень с мечом в потертых кожаных ножнах и большой кинжал. Рукава - буфы и разрезы. Шляпа-коло с ястребиным пером, надетая на одно ухо, и прихваченная под подбородок кожаным ремешком. Серьга в другом ухе. Мне тут же прокололи мочку. Серые сапоги. Портной сказал, что нужны другие сапоги, с ремешками выше и ниже колен. Он вчера не додумал. Короткий широкий плащ. Да воин получился. Не просто воин, - наёмник. Но я уже сам додумал образ: кроме кинжала а обрезанная аркебуза через плечо.
  Ну а третий образ Базилио прост. Он практически повторяет то, в чем я его увидел по дороге в Валенсию. Издали, если не присматриваться - очень прилично одетый мальчик.
  Я подошел к маэстро, склонил голову и сказал: "Вы волшебник. Вы воплотили сказку в жизнь. Смогу ли я оплатить такую работу?"
  Маэстро Леви лишь пожал плечами: "Оставьте всё, что вы привези. Ткани, а тем более хорошие ткани нынче дороги. Кроме того, сама работа доставила мне удовольствие".
   Я сказал: "Ну, тогда подарок", и достал из-за пазухи набор, который не решился предложить местным ювелирам: золотой перстень с желтым камнем и мужской (разомкнутый) золотой браслет. На том и на другом гравировка и арабская вязь. Только золота в этих вещах на 20-30 флоринов. Вполне достойная плата за один день работы.
  Потом я попросил мастера вновь вернуть мне и Анне Розе образы добропорядочных сироток. Раз решил обратиться к покровительству деда - не стоит откладывать. Базилио остался в одежде "взрослого мальчика", только положил рядом шутовской колпак. Одежду для прочих образов спрятали в баулы. Да, учитывая, что придется жить в разных комнатах, мы разделили баулы, чтобы у каждого были его вещи, включая бельё и гигиену. Я дал Анне Розе и Базилио по 10 флоринов и по пол сотне серебряных мараведи. Оставил себе столько же, остальные деньги спрятал в тайник. Растер свечку по дну телеги, закрывая щели, после чего мы втроём потоптались по доскам, чтобы скрыть малейшие признаки тайника.
  Выехав из дома портного, свернули на улицу, ведущую на север. Посовещались последний раз: ехать сегодня, нагрянув к родичу вечером, или отложить новую жизнь до утра. И решили не тянуть.
  
  Шаг четырнадцатый. Новый дом
  13 июля 1492 г. пятница. Валенсия. Леонсио Дези
  
  
  В этом пригороде Валенсии была мечеть. И муэдзин призывал к магриб-намазу, когда мы подъехали к каменной ограде перед холмом. А наверху холма краснела черепица очень большого дома, скорее замка.
  Чуть в стороне от ворот в стене была ниша, а в ней калитка. Калитка отворилась. Вышли два воина в кирасах и касках. Судя по пёстрым лентам на рукавах и штанах - ландскнехты. Один с алебардой, второй с аркебузой и сошкой. Фитиль аркебузы дымился. Тот, что с аркебузой остался в нише. Второй сделал несколько шагов вперёд. Я подъехал к нему, спрыгнул с коня и сказал: "Передайте дону Алонсо, что сын и дочь его племянника, Леонсио Дези просят их принять". Ландскнехты ушли, закрыв калитку. Я подошел к сестричке, взял её руки в свои, и сказал: "Анна Роза! Мы умные и сильные. Мы шли сюда через такую беду, что Бог не может нам не помочь". Базилио не удержался: "Да он и своему сыну помочь не захотел. Человек сам себе должен помогать". Я повернулся к нему: "Дружище, придержи язык! Мы порядочные католики и едем в гости к порядочному католику. И всяким ортодоксам нечего учить нас, чему и как верить" Сестричка улыбнулась этой перепалке и сказала: "Я верю, сеньор брат мой, что с божьей помощью мы победим" Я прижал её руку к щеке и прошептал: "Вот и умница!"
  Наконец ворота открылись. Я тихо сказал Базилио: Одень колпак и приготовь куклу. Когда подъедем к дверям, бери куклу и иди за нами. Держись поближе к Анне Розе. Когда я тебя представлю, поклонишься, а потом проделаешь что-нибудь эдакое... заставишь куклу поклониться. Только язык не распускай на первых минутах". Он ответил: "Учи ученого!"
  Перед лестницей, ведущей к дверям дома, нас ждали слуги в халатах и чалмах. Двое поднесли лестничку к ногам сестрички, один подержал поводья, Моего конька тоже взяли под уздцы. Базилио передал подбежавшему слуге куклу, спрыгнул с телеги, и куклу забрал, "посадив" её себе на шею. Это было именно то, чего я от него ждал: мы с сестрой не слишком хорошо знали, как себя вести. Ведь мы все эти манеры вельмож видели только на улице, издали. И наши ошибки в глубине поклона, или в положении рук и ног, будут меньше заметны. Позже я всё объясню. Но это потом. Не нужно, чтобы встреча начиналась с оправданий.
  Слуга в одежде, блестевшей золотым шитьём, перехватил нас на втором этаже и раскрыл двери в зал. Зал был метров сорок в длину и 20 в ширину.
  Ох, ничего себе дедушка! Да ему явно нет 50 лет!
  Да, граф Дезире де Ферруссак выглядел большим вельможей. Он сидел на возвышении в резном кресле, с бокалом в руке. Седой, но не старый. Густые серебристые волосы и черная с проседью бородка "эспаньолка" аккуратно подстрижены.
  Малинового цвета мантия. На голове была не корона, а малинового же цвета барет, украшенный крупными жемчужинами. Лицо округлое, глаза большие и выразительные, соразмерный нос с небольшой горбинкой. Широкая грудь и руки с крупными кистями, ухоженные, аккуратные. И весь облик не воина, а именно вельможи, управляющего страной или её частью и заседающего в королевском совете.
  Слуга переспросил наши имена и звания, и возгласил: "Сеньоры Леонсио и Анна Роза Дези!" и пошел впереди нас к креслу графа.
  В зале стояло человек двадцать. Они расступались, пропуская нас. Одеты все очень пёстро и дорого. В золоте и сверкающих драгоценностях. Мы с сестрой сильно выделялись, и на некоторых лицах я увиден злость, а на иных кислое выражение, как будто мы у них что-то просим. Зато два бенедиктинца, стоявшие и беседовавшие рядом с креслом графа смотрели с явным одобрением.
  Когда мы подошли на расстояние пяти шагов до помоста слуга впереди остановился и, поклонившись графу, отошел в сторону. Мы тоже поклонились. Мы это видели не раз в Толедо, и еще тогда демонстрировали друг перед другом: корпус (но не голова) чуть-чуть склонён вперёд, правая рука с раскрытыми пальцами прижимается к груди слева у мужчин, или обе руки чуть разведены в стороны у женщин. Глаза не в глаза, но и не опущены. Нужно смотреть на губы.
  Но мы с сестрой сейчас просители, так что поклон немного ниже, чем чуть-чуть. Я говорю: "Сеньор Алонсо! Мы дети Вашего племянника Леонардо, и прибыли с Вашего позволения и по приглашению". Делаю три шага вперёд, и, достав из рукава, передаю графу его письмо. Граф просматривает его, одобрительно кивает головой, и спрашивает: "Благополучна ли была дорога, и как дела у моего племянника Леонардо?" Все отрепетировано. Сестричка закрывает лицо руками, и её плечи подрагивают. А я вытягиваюсь и "высоким" голосом сообщаю: "Мой отец, Леонардо Дези, сеньор де Эскузар погиб". В зале тишина, и слышны только всхлипы девочки. Она, как на репитициях, вспомнила нашего настоящего отца. Базилио снимает колпак, кладёт на пол, а на колпак куклу. Потом подходит к сестричке и гладит её по головке. Если бы не мои 95 лет, я тоже бросился бы её утешать. Алонсо говорит негромко: "Сеньоры, я получил слишком тяжелую весть. Жду вас завтра после сиесты. Его услышали все. Я почувствовал несколько взглядов, полных злобы. Потом я ждал расспросов об обстоятельствах смерти Леонардо. Но граф неожиданно спросил: "А мать?" Тут сестричка пискнула "Мама!", и заплакала навзрыд. Она свою маму оплакивала. На наше счастье, слово это на ладино и на испанском звучит одинаково. Я сделал шаг, и обнял её. А графу ответил: "Наша мама умерла 4 года назад". Граф негромко позвал "Зумрут". К нему подбежала красивая молодая женщина в явно турецкой одежде: рубахе, жилетке, шальварах, в круглой плоской шапочке с никабом, и склонила голову.
  Граф ей сказал: "Это мои гости. Они будут жить в желтых покоях. Отведи девочку и вон того, - он кивнул на Базилио, ˗ объясни, что там и как пользоваться. Они с дороги. Девочке помоги прийти в себя. У них, наверно, были с собой вещи. Проследи, чтобы их доставили в покои. Посмотри - и, сильно понизив тон, - начет вшей, - а потом уже нормальным голосом, - если у них чего-то не хватает... Ну, сделай чтобы им было удобно. Я поговорю с юношей, и его тоже туда приведут". Женщина бросилась к плачущей девочке, обняла её, повлекла за собой, поманив пальчиком и Базилио. А Алонсо сказал мне: "Пойдем со мной, Леонсио" и пошел к двери, которая скрывалась за занавесом. Там был коридор со светильником, и несколько других дверей. Алонсо провел меня в удивительную комнату. Пол в ней и стены были выложены узорами из синей и зеленой глазурованной плитки. Посередине стоял круглый низкий столик и на нём пузатые фарфоровые наргиле, с бамбуковыми трубками. Я-Шимон такие видел в музее, в Иране. Возле столика с четырех сторон небольшие ковры, на каждом горка подушек. Освещалась комната двумя оригинальными светильниками с цветными стеклами. В комнате царил таинственный полумрак. Сквозь два небольших оконца видно было уже тёмное небо. Алонсо трижды хлопнул в ладоши, и вошел негр в шароварах и жилетке, склонился над столиком и стал разжигать маленькую жаровню в его центре. Алонсо спросил меня, знаю ли я, что это, показав на наргиле. Я пожал плечами. Он объяснил, что это вроде благовоний, только нужно не нюхать носом, а вдыхать через рот. Я опять кивнул. Тогда он сказал что-то негру на языке, который я не знал. Тот, открыв нижнюю часть, залил из фарфорового чайника жидкость в два наргиле, затем части соединил, заправил сверху в чашки зеленые шарики, вероятно с местным табаком, и поджег их угольком. Граф расположился на одном из ковров, подложив подушки, и стал потягивать дым. По комнате разлился сладкий фруктовый аромат. Он показал мне рукой на коврик напротив. Я устроился там и тоже вдохнул дымок. Одно время, еще в Канаде, я курил, все студиозусы покуривали. Но потом коммы курение сделали крайне невыгодным. Сейчас комма не было, так что втянул дым я с удовольствием. Тело в такому привычки не имело, и я словил легкий кайф. И тут же понял, что это не только табак. Голова закружилась слегка. Ах ты ж сволочь! Пацана на наркотики подсаживаешь? И если я до того настраивал себя на хорошее отношение к этому человеку, то сейчас понял: это хитрый и опасный хищник. Если будет выгодно - использует, почует опасность - сожрёт. Как, впрочем, и я. Вот сейчас ему нужны откровения. Да на здоровье! Хоть тонну лапши на уши! Наркотик, к счастью, был очень легкий. Минут через десять негр стал готовить новый зелёный шарик, но граф его остановил. Этот... ага, - двоюродный дед, - сказал: теперь расскажи мне подробно, как вы жили, как умерла твоя мать, как погиб отец. И я стал "откровенничать": "Отец... Он был твёрдым, как железо. Но он с нами и не жил. Я с 9 лет готовился стать воином. Меня учил Мигель, инвалид. Он служил у отца, лучником, пока ему не покалечили ногу. А жили мы в Толедо, в доме врача-еврея. Снимали половину дома. Лекарь Ицхак, марран, принял христианство. Мама после рождения Анны-Розы постоянно болела. А марран её лечил. Отец приезжал редко, на день или два. Мама жаловалась, что он её ругает за слабость. Он хотел еще сыновей, но мама уже не могла. Последние годы даже на улицу редко выходила. Мама умерла четыре года назад. Тогда как раз было поветрие. Мы с сестрой не болели, еврей заставлял нас есть много чеснока. А я участвовал в соревнованиях лучников и дважды был награждён. Но мечному бою мне не у кого было учиться. Отец присылал деньги на жизнь не нам, а хозяину дома. И тот нам покупал, что нужно и кормил. Мы жили в довольстве, и только маму сильно было жалко. Марран учил читать, писать, считать. Читал Библию. Отец приехал около месяца назад. Взял меня и сестру, собрал наши вещи в телегу, и мы поехали к Вам. Отец сказал, что какой-то вельможа требовал отдать Эскузар ему. И когда получил отказ, стал отца преследовать. Поэтому он хотел меня и сестру на время отдать Вам, и тогда у него будут руки развязаны. С нами был отряд отца: один рыцарь и 8 воинов. Нас стали преследовать, и отец решил съехать с дороги, и устроить засаду. У отца было два лучника, да я. Но их было больше. Одеты они были, как мавры. Но это были не мавры, и брóни у них были испанские. Перед боем сестру посадили на лошадь, и отправили подальше в рощу. Ну, в бою мы и они перебили друг друга. Мне разбили голову, и потом привалило лошадью. Наверно, поэтому выжил, хотя соображал плохо. А шрам до сих пор остался. После боя я пришел в себя, придавленный лошадью. Потом вылез, нашел в роще сестру, лошадь мы запрягли в телегу. Я собрал уцелевшие доспехи и оружие. Потом мы ехали, но у меня плохо было с головой, и я не помню, куда. Через несколько дней к нам присоединился Базилио. Я не помню, то ли он нас нашел, то ли мы его. Но он очень помог, потому что я плохо соображал. Я постепенно в дороге выздоровел. В каком-то городе мы продали оружие и доспехи, купили коней мне и сестре. Вот так и доехали. Я прошу приютить нас на время. Могу послужить в охране. Я плохой мечник, но хороший лучник. У меня есть еще королевский ордер отца на Эскузар. Я, может быть, мог бы его заложить ростовщикам..." Далее я изобразил полную расслабленность. Типа закайфовал и отключился.
  Через какое-то время Алонсо меня "разбудил". Я показушно смутился, извинился, мямлил, что это из-за курения, и граф согласно закивал. И пригласил меня на ужин. Он сказал, что сестру и Базилио уже позвали.
  Мы зашли, как говорил хозяин, в малый обеденный зал, освещенный десятками светильников. Малый оказался не таким и малым. За столом уже сидела сестричка, и еще человек 20 мужчин и женщин разного возраста и в очень разной, но, в основном, богатой и яркой одежде. Были и одетые поскромней, в том числе и два монаха бенедиктинца. На самом столе стояло лишь несколько небольших ваз с разнообразными цветами. Скатерти не было. Были свободны три кресла: одно во главе стола, оно, понятно, ожидало хозяина, другое по правую руку от первого, и третье на противоположном конце стола. Точнее то было не кресло, а табурет, или, как сейчас их называют на итальянском "панка" (сиденье).
  Нас встретил поклоном благообразный слуга, в расшитом серебром и украшенном серебристыми лентами камзоле.
  А сзади, в дух шагах от этого слуги пародийно поклонился Базилио, в шутовской одежде и с погремушкой. Гости заулыбались. Улыбнулся и граф, а затем, указав мне на кресло рядом, сел во главе стола, и хлопнул в ладоши. Из дверей потянулась цепочка слуг с блюдами, на которых горками возвышалась всякая снедь. Слуга распорядитель называл блюда. А из других дверей вышли слуги с тарелками, кубками, ножами и вилками, яркими салфетками огромных размеров и еще какими-то приборами вроде щипцов. Те, которые с едой, обошли всех гостей, демонстрируя содержимое блюд, и лишь потом поставили их на стол. Зрелище, право, было потрясающим. Или это меня после наркотика потряхивало. Тем более, что я успел проголодаться, а запахи были одуряющими.
  Мяса на столе не было. В пятницу католики должны воздерживаться от мяса.
  Я впервые был на таком пиру. Ни в жизни Шимона, ни в жизни Мисаэля такого не случалось. Хлеба на столе не было. Зато были пирожки с разнообразной начинкой. Затем вошли слуги с кувшинами. Слуга распорядитель сказал сложное название какой-то местности и урожай какого года. Я надеялся на соки, но в кувшинах было только вино, причем одного сорта, и слуги налили его всем. Вино, впрочем, было сухое и достаточно мягкого вкуса.
  Тем временем и Базилио влез на свою табуретку в конце стола. Ему, оказывается принесли для этого маленькую скамеечку. Сервис по высшему уровню!
  Граф Алонсо поднял свой кубок, и возгласил: "За его величество нашего короля Фердинанда и его благочестивую супругу Изабеллу Кастильскую! Да пребудет над ними благословляющая рука Господня!" Раздались возгласы "Аминь!" и "Да пребудет!". Монахи не кричали, но благостно покивали. Все пили, не вставая с мест. Слуги стояли за креслами, помогая по знаку, или словам гостей взять еду с того или иного блюда, и доливая вино. Больше тостов не было. Некоторые гости, заметив взгляд графа, приподнимали кубок, кивая головой. Примерно через пол часа граф сделал знак распорядителю, и в зал вошли трое: лютнист, флейтист и подросток, почти мальчик. Они встали в углу, в конце зала, и печальная песня про любовь зазвучала:
  Сладко дыханье апреля,
  Майских предвестие дней,
  Ночь безмятежную трелью
  Околдовал соловей;
  Радостью утро тревожа,
  Птичий разносится крик,
  Всюду им брачное ложе,
  Каждый к подруге приник.
  В каждом трепещущем теле
  Пламя страстей все сильней,
  Чувствую в сердце веселье -
  Схожа любовь их с моей.
  (АРНАУТ ДЕ МАРЕЙЛЬ XII век, Песня о радости любви)
  Потом было еще три песни. Красиво, но исполнялись они примерно одинаково, потому несколько занудно. Эти трое ушли, а взамен пришла другая троица: цыгане. Женщина с бубном, и два мужчины, молодой и старый, с гитарами. Зрелище для Мисаила совершенно новое, для Шимона известное только по старым видеозаписям. Так что и музыка, и песни, и достаточно эротичные танцы цыганки с бубном были весьма занимательны.
  Я, если честно, устал. Да, в обычаях этого времени было есть и пить много, как бы запасаясь впрок. Но надо и честь знать! Как бы почувствовав моё настроение, граф Алонсо встал и махнул рукой распорядителю. Тот возгласил: "Граф прощается с Вами, сеньоры, и просит Вас продолжать трапезу без него".
  Как только граф вышел, я встал с кресла, посмотрел на сестричку. Она уловила мой взгляд и кивнула. Слуга, который стоял за её креслом, помог ей встать, и она подбежала ко мне. Я подал ей руку, и мы пошли вслед за графом. Слуга-распорядитель посмотрел на меня вопросительно. Я показал, что мы уходим вслед графу, и он возгласил: "Сеньоры Леонсио и Анна Роза Дези желают вам, сеньоры, хорошего отдыха".
  Я ему кивнул, и мы вышли из зала. Сразу за дверью нас ждала Зумрут. Она поклонилась и сказала: пойдемте за мной, я отведу вас в ваши покои". Она пошла впереди. Покои были на втором этаже, и похожи на такие же в доме шейхи. Разница все же была. Они отделялись от общего коридора одной дверью, за которой была небольшая комната - "гостиная". В этой комнате стояли стол, четыре кресла и украшенный красивой резьбой комод с большим зеркалом из полированной бронзы. В каменной нише был очаг. Тот же камин, только вместо дымохода просто отверстие в стене сверху. Из гостиной три двери вели в три спальные комнаты. Зумрут показала мне мою комнату. И тут, как в доме шейхи, к спальне была пристроена моечная с отхожим местом за отдельной дверью. Здесь, однако, не было лежанки на помосте, а была полноценная кровать, даже с балдахином. Сбоку от кровати, на невысокой кассапанке (сундук-сиденье) лежал мой баул. Рядом стоял массивный шкаф с красивой резьбой на дверях и ящиках, а дальше за занавеской два манекена без голов. Ну да, мы то свои вещи все в ящиках держали. А сеньорам так невместно. Доспехи, к примеру в шкаф не кладут. Да и оружие должно быть в готовности.
  Я сразу достал коробочку с перетертой ромашкой и бутылки с камфорным маслом и скипидаром. Зумрут спросила с удивлением: "Сеньор?" Я пояснил: "Это средства от клопов, об блох и от вшей". Женщина рассмеялась: "Нет, сеньор! Здесь живут культурные люди. В этом доме нет насекомых" Я спросил: "А слуги, гости, собаки, мыши?" Она покачала головой: "Для гостей с улицы другая часть дома. Здесь, где живут господин, его гости и слуги, все чисто. Господин приказал за этим строго следить". Я переспросил: "А два монаха?" Она ответила: "Они тоже живут в другой части дома. Когда пришла Ваша сестра, и ваш шут, мы прогрели все их вещи. Проверили волосы. А сами они искупались с особым мылом. Теперь и вам нужно искупаться, а ваши вещи мы прогреем". И в самом деле, два здоровых парня внесли каждый по два ведра с горячей водой, и вылили их в бадью, стоящую на возвышении в моечной. Потом подошел мужчина, одетый в одни шаровары, лысый и с висячими усами. Он нёс коробку, в которой оказалась грубая рукавица, коробочка с мылом, ножницы и бритва. Зумрут сказала: "Это Мустафа. Он Вас помоет, побреет, пострижет, и отнесёт ваши вещи прогреть"
  Она ушла, а я разделся, вынул из баула одежду и бельё, и положил на каменную ступеньку под бадьёй для купания. В самом деле, мало ли что удалось подцепить в наших странствиях? Потом залез в бадью. Когда вылез, Мустафа размылил мыло из своей коробочки на перчатке и стал меня тереть. Перчатка была жесткой, возможно из конского волоса. Кожа после неё как горела. Он внимательно осмотрел мои волосы, и сказал на испанском, хотя и с заметным акцентом: "Нет вшей. Волосы стричь, брить?" Я подумал: "Щетины на подбородке нет совсем, на месте усов только пушок. Длина волос вполне нормальная, соответствует образу юноши, придуманному портным. "От добра добра не ищут". И сказал, что не хочу. Только еще раз помылся, на этот раз использовав своё мыло с яблочным запахом. Вытерся своим полотенцем, бросив и его на прогрев. Надел свои бабуши, вышел из помывочной, и несколько растерялся, потому что другой одежды не осталось. Но тут вбежала Зумрут, вскричала: "Простите, господин!" - достала из кассапанки халат из шелка с хлопчатой подкладкой. Я его надел. Зумрут сказала: "Господин приказал исполнять все желания его юного гостя. Если молодой господин пожелает, его кровать согреет юная служанка. Или, может быть, Вы предпочитаете более опытную женщину?" Тут Зумрут чуть прогнула спину и качнула бёдрами. Мне, конечно, хотелось и юную, и более опытную. И побольше, побольше! Но я обрезанный. Это не останется незамеченным. Возникнут вопросы. Я мог дать объяснения, и даже убедительные. Но не стоило начинать отношения с графом с объяснений. Так что предпочел отказаться и от женщин. Перетерплю денёк. Замрут еще что-то говорила, но я не дослушал. Завалился в кровать и заснул.
  
  Шаг пятнадцатый. Поверенный
  14 июля 1492 г. суббота. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Разбудил меня утром звон железа и крики. Подумал о нападении на замок. Вскочил. Бросился к баулу. Он был пуст. Паника ударила по мозгам и тут же схлынула. Зумрут же говорила, что все мои вещи приведут в порядок и разложат в комнате. Откинул занавесь у шкафа. Все точно. На одном из манекенов шлем, стёганый колет, шаровары. кираса, наплечники, наголенники и металлические накладки на сапоги. На втором жиппон, верхние и нижние шоссы с прорезями и кольчуга. На сундуке меч в ножнах, три кинжала, лук и тул. Открыл дверцу шкафа. Там мои прочие вещи аккуратно разложены по полкам. А я спал и ничего не слышал! Могли ведь и зарезать во сне!
  Я быстро надел шаровары и вязанные носки, вбил ноги в сапоги. Натянул поддёвку из шелковой нити, шелковую шемизу, колет и сверху кольчугу. На голову шляпу-коло с завязкой под подбородком. На пояс один кинжал, а второй в сапог, наруч и перчатку на левую руку, кольцо на правую. Тул через грудь под правую руку. Натянул тетиву, взял лук и две стрелы в левую руку, и побежал. Однако через два десятка шагов увидел неторопливо идущих слуг и служанок. И сходу сбавил темп, изображая воина, который, как и прочие воины, желает с утра потренироваться. Да, несмотря на некоторую цивилизованность, дом графа Алонсо - это средневековый замок. Окошки узкие и высокие. Вот я и не увидел, что лязг железа и крики - просто воинская учеба. Ну, и я не против.
  Спросив у одного из слуг куда двигаться, я, уже через пару минут, вышел на площадку перед замком. Ну чисто военный плац, который я видел только в кино. Там два сержанта гоняли по десятку воинов. Судя по акценту, да и по одежде, сержанты германцы или швейцарцы, то есть из ландскнехтов. Слишком пестрые ленты на буфах. Один из сержантов, завидев молодого безусого меня, решил показать свою крутость. То ли принял за охранника кого-то из гостей, то ли вообще был отморожен от природы. Но он стал называть меня девицей, которой прялка больше к лицу, чем лук. Впрочем, еще через десяток слов стало понятно, что для него главный раздражитель - мои лук и шаровары. Он, кажется, принял меня за мориска, и сейчас пытался оскорбить, спровоцировав то ли на поединок, то ли просто на драку. Ни в драке, ни, тем более, в поединке мне такого не одолеть. А застрелить тоже не решение. Меж тем здоровяку надоело болтать языком, и он воскликнул: "Смотри, Фриц, эта девица краснеет! Пойду ка я проверю, что у неё в штанах!" И отвернувшись от второго сержанта, развернулся корпусом и двинулся ко мне. Был он в дублете и шоссах с огромным гульфиком, а короткий меч кошкодёр висел на ремне через плечо. При движении меч, дернувшись, на секунду развернулся, попав ему между ног. Мне хватило. Проорав: "Яйца побереги!" я пустил стрелу в меч. И меч ударил здоровяка промеж ног. В гульфик обычно подкладывали клок шерсти, или свёрнутую ткань. Так что сильно сержант пострадать не мог. Может, и не сильно. Но ему досталось. Он завалился на землю и самым непотребным тоном завизжал. Второй сержант, Фриц, выхватил меч и, крикнув своему десятку: "А ну, пёсьи дети! За мной!" бросился ко мне. Но тут над плацом прогремел мощный уверенный голос: "Стоять!"
  От дворца в нашу сторону шёл высокий мужчина в возрасте. Седые виски, раздвоенная борода, седая наполовину. Да я видел его вчера на ужине. Имя я не запомнил, но это кастелян, то есть главный распорядитель в поместье, и над слугами, и над охраной. Сейчас на нём только складчатая туника до колен, с богатой вышивкой, а на голове сбившийся чуть не на затылок каль. Он махнул рукой на сержанта, и рявкнул: "Взять!" Во дворе вдруг появилось несколько солдат в одинаковых зелёных сюрко с эмблемой черной летучей мыши. Они подхватили сержанта и увели в дом. Второй сержант продолжал валяться на земле и стонать.
  Кастелян сказал мне, покачав головой: "Одним выстрелом! Вы, сеньор Леонсио, одним выстрелом завалили двух опытных вояк, лишили гарнизон замка двух сержантов, и причинили графу Алонсо ущерб в 80 флоринов. Я возразил: "Вот этот отлежится день, и будет здоров, ко второму я, вроде, не при чем. И в чем убыток?" Кастелян взял меня под руку, принуждая прогуливаться с ним по двору, и объяснил: "Это члены Братства наёмников. Они нарушили правила, но Граф Алонсо при найме внес оплату братству, по 40 флоринов. Это годовая оплата, она идет семьям погибших, и при разрыве договора найма по инициативе нанимателя не возвращается. Эти двое служить у нас больше не могут. Один оскорбил родственника графа, второй вовсе на него напал. Граф может их казнить, или просто выгнать, но уже потерял и 80 флоринов, и двух вояк. С одной стороны, Вы не виноваты нив чем. С другой стороны, нам нужны два сержанта, и 80 флоринов пропало. Я спросил: "А если я за свой счет найму у братства двух других сержантов, с таким же опытом, но более хладнокровных, могу ли я надеяться, что граф Алонсо не расстроится?" Кастелян посмотрел на меня с большим интересом, пригладил бороду и сказал: "Граф даже обрадуется замене" Тогда я попросил: "Тогда, сеньор кастелян, дайте мне один из договоров этих сержантов, и скажите, где находится представитель братства наёмников"
  Потом я пошел в наша апартаменты. Сестричка уже встала, и с помощью Зумрут "чистила пёрышки". Я поцеловал её в лобик, и сказал, что на несколько часов еду в город. Базилио проснулся, но вид имел сонный. Я попросил его съездить со мной в город. Сказал: "Нужно нанять двух хороших сержантов для графа. Ты мне подыграешь там чуть-чуть. Ну и людей поможешь оценить. Согласен?" Базилио усмехнулся: "Если купишь сладостей, одену шутовской наряд, а ты оденься воином. Отличная пара для найма"
  Он был прав, и я оделся как воин. Спустились в конюшню. Я оседлал своего коня и взял подушку для Базилио. Взял с собой девять мешочков серебра, в каждом мараведи и реалы на сумму 10 флоринов. Взял массивное золотое кольцо, гамм на 10, надел его на большой палец. Забрался в седло. Базилио в одежде шута посадил перед собой. Тут подошел кастелян. Имя его я переспросил у конюха: Ланцо Ромеро. Мне он дал оба договора на сержантов, письмо о разрыве, в связи с неуважительным поведением (был такой пункт в договоре), и доверенность на моё имя (Леонсио Дези де Эскузар), на наём двух сержантов с годовой оплатой по 40 золотых флоринов. Все документы свёрнуты в трубочку и засунуты в круглый кожаный тубус с ремешком, чтобы носить через плечо. Такой вот предусмотрительный дед. Рассказал, как найти представителя братства. Оказалось - недалеко. И уже через четверть часа мы въезжали через открытые ворота во двор небольшой крепости. Это и была резиденция представителя. Во дворе сидели на лавках и брёвнах, стояли, а в двух местах и фехтовали наёмники. Бóльшая часть, - в пестрых одеждах с буфами и лентами, обвешенные блестяшками. Было там и несколько навесов, под которыми торговцы (маркитанты, наверное) продавали вино на разлив и всякие разности. Пока ехали через двор, пока я привязывал коня и помогал слезть Базилио, осматривался. Дал Базилио пяток реалов и жменьку мараведи, сказал: походи, поболтай с людьми, купи себе сладостей, а кого и угости стаканчиком. Разберись, короче, что почём. Потом я зашел в башню, где была приёмная. Очень цивилизованно: за канцелярским столом секретарь во всём черном с белым жабо. Посетители подходят, называют имя и цель визита. Секретарь записывает в толстенную книгу. В приёмной стоят простые деревянные стулья. Посетителей всего 5-6. Сидят, благопристойно беседуют. Я тоже подошел к секретарю, назвался и сказал о целях. Хотя говорил тихо, но после слов о найме говорок в приёмной стих. Видно сейчас у наёмников с работой не слишком хорошо. Очень скоро, менее чем через год, всё изменится: Колумб откроет Америку, и толпы авантюристов и наёмников найдут себе применение в Новом Свете. Сам секретарь, сделав запись в книге, поднялся и зашел в кабинет Представителя Братства. Вышел, и предложил мне войти. Кабинет был не слишком просторным. Солидный стол Представителя занимал его треть. С двух сторон, как стража - полные рыцарские доспехи на манекенах. У каждой из стен по бокам два столика поменьше. За одним из них сидел писец. Обильный свет лился из двух небольших окон, или, скорее, больших бойниц. Представитель Братства, солидный мужчина средних лет, одет был в бархатную куртку тёмно-красного цвета, поверх которой блестела красивым мехом накидка-пелиссон мехом наружу. Мех был длинный, переливчато-серый. На шее короткая золотая цепь с бляхой в виде скрещенных секир. Представитель встал, я ему слегка поклонился и начал первым: "Сеньор Представитель! Я Леонсио Дези де Эскузар". Он склонил голову в ответ и тоже представился: "Николай Зимовит барон Вершилов, я представляю братство Святого Павла Нимского "Две секиры". В нашем братстве немало добрых воинов со всей Римской Империи, земель германцев, франков и словенов". Он, вероятно, перечислял бы земли и достоинство воинов, но я его перебил: "Простите, сеньор Николá, что прерываю, но я прибыл по поручению графа Алонсо Дезире. Мне жаль сообщать это, но сержанты, нанятые в Вашем братстве, не оправдали возложенных на них надежд. Сеньор граф отказался от их услуг. Вот письмо". И я достал из тубуса и передал письмо барону. Лицо барона скисло. Но я продолжил: "Однако, потребность в сержантах не отпала, ˗ на лице барона проявилась заинтересованность, ˗ и я уполномочен заключить новый договор найма с двумя сержантами. Вот доверенность" и я передал ему второй документ, и продолжил: "Два члена братства, имеющие опыт в командовании отрядом от 10 до 30 воинов, могут быть наняты на условиях прежнего договора. - Теперь лицо барона даже залоснилось от удовольствия: залог то остаётся Братству, а фактически ему. ˗ Мне поручено побеседовать с кандидатами и самостоятельно принять решение. Могу ли я познакомится с Вашими людьми?" Представитель подошел к окну и крикнул "Вацек!" через минуту вбежал юноша, примерно моих лет, в черном и сером, и низко поклонился. Барон Николай что-то сказал ему на неизвестном мне языке. Но несколько славянских слов я разобрал, и предположил, что барон и его слуга поляки или чехи. Потом Представитель обратился ко мне: "Сеньор, идите во двор со слугой. Там сейчас бóльшая часть воинов, свободных от службы. Слуга Вам о них расскажет. Может, сходу кого-то подберёте. Там есть достойные вояки".
  Глазки барона хитро сощурились. А что? Я на вид, - безусый дворянчик, опыта никакого. Возьму неумех, или неудержимых хамов, и этих граф прогонит. А 80 флоринов - в карман Представителю.
  Вышел во двор. Было там человек тридцать. Вацек стал объяснять на испанском, с забавным акцентом: "Вон в том дальнем углу все из германских княжеств. Сильные рубаки. Строй пехотный проломить - это их работа. Могут и десяток пехотинцев вымуштровать для ратной работы в строю. Но в доме их держать нельзя. Напьются и пойдут служанок валять, да конюхов бить. Вот те, которые под башней, это аркебузиры. Все опытные. Если у Вашего графа есть десяток аркебуз, любой из них создаст отряд, и будет им командовать. Но только пользы от десятка в бою мало. Разве что командира прикрыть. А вот тот, что на бревне сидит и на небо глядит - это Санчо Наваррец. Этот воин был хороший, и водил сотню копейщиков. Да у него с головой после ранения не всё в порядке. Он с каким-то епископом или аббатом на севере рассорился из-за веры. И потом всё со святыми отцами спорил. Его там проклинали, и даже грозили отлучить от церкви, так он сбежал в Лангедок, и в Ниме вступил в Братство. Но его с тех пор никто капитаном ставить не хочет. Кому нужны ссоры со святыми отцами? Вот те, рыжебородые, эти с каких-то островов. Хорошие лучники. Не хуже мавров. Только у них луки хуже. Тот, который самый здоровый, тоже отрядом командовал. Только у них отряды не по десятку, а по двенадцать голов. И последние, в тени дерева. Это ваши, испанцы. Двое пикинёры, могут вести по десятку. Добрые вояки, и компанейские. Еще двое - были лейтенантами, но у них сума найма повыше. После такого инструктажа я стал высматривать Базилио. А он и сам уже шел ко мне, размахивая своей погремушкой. Я сказал Вацеку: "Ты, дружок, погуляй немного. Я теперь сам с некоторыми поговорю, а потом подходи, вместе пойдем к барону Николаю".
  Базилио подойдя, присел рядом со мной на бревно. Я спросил его: "Ну, и кто тебе глянулся? Я в растерянности. Вот на выбор: испанцы пикинеры, и можно взять даже лейтенанта, рыжий лучник, если ему дать мавританский лук, выучит десяток отличных лучников. Аркебузиры бы тоже хороши. Вот только аркебузы плохи. А наваррец нам бы и самим пригодился, да светит ли нам Эскузар, пока не ясно. Дед вообще ничего не говорил. Я думаю, что вот этот наём двух сержантов, - это проверка. Дед проверяет, можно ли мне доверять". Базилио закивал головой: "И я так подумал. Все что ты сказал, так и есть. Похоже, здесь собрались псы войны, а не шелупонь какая. И еще я думаю: аркебузира одного мы в замке видели. Он очень к месту был в воротах. Так что, если бы графу нужны были такие, он бы пехотных сержантов не нанимал. Лучники без луков, или с их островными прямыми деревяхами тоже хороши, когда их сотня, не меньше. Значить, нужны два десятка пехотинцев. Так что поговори с испанцами. И, знаешь, намекни тем, что были раньше лейтенантами, что не так уж велика разница в оплате, а хозяин, зато, - золото. Если себя хорошо покажут - может и оплату повысят".
  Умён этот Базилио! А шейха - дура набитая, что такого умницу обидела. Сначала я подошел к наваррцу. Сказал, что надеюсь на наследство в виде замка и, если удастся, мне будет нужен кастелян. Тот грустно улыбнулся, и спросил, а нашел ли я для замка и капеллана? И тогда я задал провокационный вопрос: "А что, в Наварре еще помнят альбигойцев?" В глазах воина загорелся огонь. Да, такой кастелян мне был бы весьма к месту. Но не сейчас. И сказав нарочито гнусавым тоном, что терпение есть высшая добродетель христианина, снял с пальца кольцо, вручил его Санчо Наваррцу и добавил: "Два месяца, потом лучше про меня забудь". Затем я пошел к испанцам. Представился, рассказал, какие условия, кто будет хозяином. И двое, один из которых был раньше лейтенантом, захотели заключить договор. Во с ними и с Вацеком пошли мы к Представителю Братства Святого Павла Нимского, и подписали договоры. Я договоры свернул, и сложил в тубус. Поднял на коня Базилио, подождал, пока наёмники возьмут все свои вещи, и мы вчетвером двинулись к замку графа Алонсо.
  
  Шаг шестнадцатый. Вопрос статуса
  14 июля 1492 г. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Кастелян Ланцо Ромеро, выслушав мой отчет, и просмотрев договоры, улыбнулся и сказал: "Я не сомневался в Вас, юный Дези. Скажу заранее, что граф Алонсо озаботился Вашей судьбой, и пока Вы с сестрой сами пожелаете, Вы гости графа.
  Вам, как гостю графа, стоит знать, что у нас в замке действует несколько общих правил. Первое: Время. Колокол на башне замка бьет три раза в день. Утром, в полдень и вечером. В замке есть церковь, в ней священник или кто-то из монахов проводит в это время службу. Желающие могут присоединится. К утренней службе обычно готова пища для тех, кто занят тяжелым трудом и для воинов. В течении дня выделенная Вам для услуг Зумрут может принести пищу, или приготовить кофе.
  У графа Алонсо есть государственные обязанности. Им он посвящает свой день. Вечером, после заката, - ужин, на который Вы и Ваша сестра всегда приглашены. Шут Вашей сестры тоже.
  Если Вам еще что-то требуется, мне даны указания удовлетворить любые Ваши разумные желания. Пока что могу предложить Вам трёх учителей: во-первых, учителя фехтования. Он может заниматься с Вами после утренней молитвы два часа. Во-вторых, учитель благородных манер и танцев будет в Вашем распоряжении каждый день, два часа до полудня. Учителем латинского, грамматики, а также, при желании, французского языка согласился послужить фра Антонио, бенедиктинец. Он может заниматься с Вами час после сьесты.
  Могу сказать, что Граф уже сейчас озаботился Вашим статусом и наследством. Сегодня к ужину приглашены сеньоры, которые помогут прояснить ситуацию.
  Час спустя после заката.
  В зале вдоль стены стояли большие красивые вазы на полу, часть из них - древнегреческие, с красными и черными сюжетными рисунками, часть - китайские, фарфоровые, белые с синими рисунками, а еще несколько, с великолепными барельефами, скорее всего были византийскими. Стол был небольшой. За ним сидело всего 10 человек. Во главе, в широком кресле сидел граф, по левой стороне кастелян Ланцо Ромеро, затем я, сестра и благообразная дама средних лет, вдова, приходящаяся Алонсо сестрой. Её назвали: донна Констанца. Напротив графа сидел Базилио, которому в кресло подложили тугую подушку. С правой стороны - три мужчины в богатых, расшитых золотом и серебром и отделанных мехом одеждах, в возрасте и с лицами, исполненными достоинства. Четвёртым с той стороны сидел монах бенедиктинец, тот самый фра Антонио, который согласился учить нас с сестрой латыни и французскому языку. Граф нас представил как родичей, а мужчин как друзей. Однако из дальнейшей беседы я понял, что один и них - легист, то есть юрист, знаток законов, к консультациям которого прибегают кортесы Кастилии, второй, - один из секретарей кортесов Арагона, и третий, - советник короля Фердинандо Арагонского. В углу зала негромко играл струнный квартет. Слуга с обвязанной лентами тростью вполголоса называл блюдо, и сообщал, из каких продуктов оно приготовлено. А гости обсуждали с графом правовые коллизии. Ну, я сразу понял, что речь идет о ленном владении Дези, Кастль Эскузар. Но владение ни разу не было названо прямо. И никто никому ничего не предлагал делать. Такое себе рассмотрение применения некоторых законов Кастилии и Арагона, а также договоров и обычаев, применимых к некоему казусу. Вправе ли король распоряжаться территориями, завоёванными им, если они войдут в состав не его королевства. Все трое признали это право неоспоримым, независимо от условий брачного договора между Фердинандом и Изабеллой. Далее стоял вопрос о правах прямого наследования без согласия сюзерена. Тут мнения разделились. Прямое наследование требовало безупречных доказательств. Безупречным считалась запись в церковной книге, или наличие не менее трёх "заслуживающих доверия" свидетелей. Подтверждать нужно и факт смерти, и прямое кровное родство. Если этих доказательств нет, факт смерти и факт кровного родства может быть установлен судом, при наличии других доказательств. Но при рассмотрении дела в суде, любое лицо может оспорить доказательства. Можно ли обойтись без суда? Можно. В некоторых случаях факт смерти устанавливается командующим войсками в отношении смерти любого подчинённого. По аналогии, - королевским ордонансом в отношении любого подданного. Но не факт кровного родства? Да, тут аналогия неприменима. Однако кортесы могли дополнить права короля, если он является сюзереном, на установление факта кровного родства, исходя из божественной сути королевской власти. Кто может оспорить? Папа может оспорить. А зачем Папе лезть в судопроизводство? Далее оговаривали сам процесс. Пришли к выводу, что поскольку их величества сейчас чаще всего вдвоём находятся в Альгамбре, то решение следует предоставить Изабелле. Все эти разговоры велись в процессе ужина, где изысканность блюд соревновалась с их вкусом. На блюде лежала, к примеру, полуметровая рыба, созданная из печенных и жаренных овощей, с начинкой из пяти сортов мяса. Много чего было. Учитывая нашу с сестрой и Базилио просьбу, кроме вина подали к столу и фруктовые соки: яблочный, виноградный и абрикосовый. Абрикос, кстати, еще до сих пор назывался "армянскими яблоками".
  Когда ужин был закончен, и гости удалились, а Зумрут отвела сестричку в наши апартаменты, в репозиториуме графа Алонсо разместились сам граф, его кастелян, фра Антонио и я с Базилио.
  А репозиториум - это склад свитков и рукописей. Через век это будет называться библиотекой. Сейчас на полках лежит всего десяток книг. Все рукописные. А различные свитки лежат в длинных сундуках из сандалового дерева, где не заводятся древоточцы и моль. Окон в репозитории нет, только отдушины, перекрытые сетками из медной проволоки и того же сандалового дерева. Светильники (свечи) тоже накрыты медной сеткой. Граф объясняет мне суть моего статуса и перспектив. Он говорит: "Понимаешь, ихито, союз Арагона и Кастилии не всем по нраву. Да, у их Католических Величеств нет открытых врагов. Но вельможи, улыбаясь, держат нож за пазухой. И постоянно пытаются, кусая исподтишка, настроить королеву против короля, и наоборот. Вот и твоё дело для врагов союза - хороший повод. Король Фердинанд воевал с маврами, а освобожденные земли и замки раздавал своим командирам. Иногда он успевал подписать ордер вместе с королевой, иногда нет. И это было бы пол беды. Но Леонардо Дези не может отстаивать своё право лично, а у тебя нет подтверждения смерти твоего отца. И даже твоё с ним кровное родство пока не подтверждено. Никто не знает, где была сделана запись о твоём рождении. Я послал людей в Мадрид и в Толедо. Они ищут церковные записи. Но мы не знаем даже точной даты. И главная проблема: каждый из этапов - повод вельможам вбивать клин между нашим Фернандо и Изабеллой. Потому, я думаю, если до конца недели не поступит добрых вестей, нам всё равно придется ехать а Альгамбру". Я стал ворочать мозгами. Что не так?
  Меня граф, с моего согласия, называет среди своих "сыночек" (ихито), а себя просил называть "Padrino" (Крестный отец). И это несколько удивляет. Он не мог быть моим крёстным, потому что не знал ни где, ни, - когда меня (в смысле настоящего Леонсио) крестили.
  И еще - время! Какие новости до конца недели, когда семь дней - очень быстрый путь туда и обратно только в Мадрид. Сам же недавно скакал! Да посетить два десятка церквей. Граф до вчерашнего вечера про меня и мои проблемы не знал! Сегодня вторник. Никак дознатчику не успеть. О чем и сказал графу. Он усмехнулся: "Ох, сынок, есть чему тебе еще учиться! Еще римляне оставили нам среди прочих чудес и это: голубиная почта. Да позабыли у нас. К счастью, наш общий предок привёз из Палестины три пары этих голубей. Знаешь, сколько он за них заплатил? Три тысячи денариев! А помнишь, за сколько Иуда Христа продал? За тридцать!
  Мой человек в Мадриде выпустит птицу с крошечной запиской всего с одним словом "нашёл". И я получу известие на следующий день. Но сейчас речь о другом.
  Вам с сестрой предстоит аудиенция у Их Величеств.
  От того, какое впечатление вы произведёте многое зависит. И поверь мне, Эскузар среди этого "многого" лишь первая, самая низкая ступенька. Я был очень впечатлён вашим появлением, а бенедиктинцы были в полном восторге. Учитывая глубокую веру Изабеллы Кастильской, если вы в точности повторите своё появление, доброе отношение королевы вам обеспечено. Но особое впечатление произвела ваша непосредственность. Поэтому уроки фехтования, благородных манер и танцев пока я отменяю. Будьте проще и непосредственней.
  А взамен будет вам другой учитель. Сейчас отправляйся спать, а завтра... Впрочем, я думаю, тебе понравится.
  
  Шаг семнадцатый. Вопросы религии
  15 июля 1492 г. воскресенье. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Донн! Дин! Донн! Дин! Утром меня разбудил звон колокола. Ага, нынче воскресенье. Нам с сестричкой непременно нужно пойти присутствовать на службе. Мы же правоверные католики! Оправился, помылся, почистил зубы. Цивилизация! Оделся в бархат. В церковь - всё лучшее! Зашел к сестричке. Она, умница, решила то же, что и я, и заканчивала одеваться. Тут подошла Зумрут. Она в красивом платье. И, оказывается, она тоже крещенная и в воскресенье ходит на утреннюю службу. Мы вместе пошли в церковь. Церковь в замке немаленькая. Зал метров 50 длиной.
  Я-Шимон бывал в католических храмах. Там были скамейки с двумя или тремя проходами. Здесь скамеек не было, но были колонны, по шесть с каждой стороны. Церковь совсем рядом с нашими покоями. Поэтому мы пришли из первых. Я выбрал место потемнее, чтоб, если в чем ошибемся, - другим не было видно. А народу в церкви собралось немало, человек сорок. В том числе и в восточных одеждах. Впереди алтарь, слева десяток детей в белых балахонах. Это был хор, и они что-то нестройно пели. Справа отдельный вход и барьер. Туда прошли граф, его сестра донна Констанца и девочка чуть помладше Анны Розы, лет пяти. Зумрут назвала её Аделина.
  Если граф мне двоюродный дед, а его сестра двоюродная бабка, то её дочь пяти лет мне двоюродная тётка? Прям вижу, как подхожу к ней, и говорю: "Привет, тётушка!"
  Службу проводил священник, которого я раньше не видел, весь в белых одеждах. Помогали ему второй бенедиктинец, не фра Антонио, и мальчик в белом балахоне.
  Шла месса, что-то говорил священник, что-то отвечали, или вторили присутствующие. Потом было освящение и причащение. Причащали хлебом и вином. И священник, к которому мы подошли в свой черёд, вопросительно оглянулся на монаха, а после его кивка - на графа. Тот тоже кивнул, и мы получили причастие.
  Я, если честно, все силы тратил на то, чтобы быть как все, говорить, что и все, совершать те же жесты. И еще следить, чтобы всё это точно делала Анна Роза. Я потел так, что тело зудело. Продолжалось это издевательство, по-моему, часа два. Потом мы вышли из церкви на свежий воздух. Ощущения были - непередаваемое облегчение. Вслед за нами вышли граф, его сестра и девочка. Взглянув на меня, все трое удивлённо подняли брови. Граф спросил: "Что, вас так впечатлил аббат Корнелий?" Я ответил: "Не знаю, но я все время слышал словно чудесную музыку".
  Сестра графа всплесну руками, а девочка Аделина пискнула "Ох!" и прикрыла рот руками. Граф взглянул на меня удивлённо и с настороженностью. Потом попросил подождать, и зашел в церковь. Через пару минут оттуда вышел бенедиктинец, и попросил меня с сестрой зайти. Он привел нас к тому месту, где раньше стоял хор. Там сидел в кресле тот священник, что вел мессу. И у меня аж сердце в пятки провалилось. Это меня привели на исповедь. Я видел в видео эту процедуру - исповедь. Там специальная будочка была. А тут без будочки, как бы не формально. Я даже примерно знаю, какие слова и когда нужно говорить. Я ведь там, у переправы уже исповедался у доминиканца. Так что я выкручусь. А вот как сестричка? Какая глупая авантюра, и как быстро нас могут разоблачить! И ведь я же, дурак, мог про это расспросить Базилио! Сейчас обряды католиков и православных мало отличаются. Но поздно! Монах подвёл меня прямо к священнику. Я стал на колени. Ну, это было очевидно. Потом пошли вопросы. Имя, возраст, крещен ли, исповедую ли я...Вопрос заранее содержал ответ. Я старался отвечать четко, акустика в церкви замечательная, так что сестричка всё слышала, и могла подготовиться. Верую ли я... Конечно, верую. Ожидаю ли я... Ожидаю. Далее сложнее: когда последний раз исповедался? Докладываю, в этом году, перед Рождеством. К нам в дом приезжал священник нашей церкви, отец Санчо. Он исповедовал меня и сестричку. И тут же поправляюсь. Ох, нет, простите, я ведь исповедовался еще две недели назад, на границе с Валенсией. Меня исповедовал доминиканец фра Бартоломео. Он из монастыря Сан Хуан Баутиста в Альбасете. И он меня очень обнадёжил, сказал, что отпускаются мне грехи. Следующий, добивающий, вопрос: "Какие грехи с тех пор совершил?" аббат не задаёт. А спрашивает: "Грешил ли ты, сын мой, с тех пор против Господа нашего?" Я с чистой совестью отвечаю: "Нет, отче! Ни словом, ни делом, ни помыслом". Ну в самом деле, убил я двадцать три мавра. Они были мусульманами и плохими людьми. А против христианского бога я - ни-ни! И аббат припечатывает: "Ну, значить все хорошо. Отпускаются тебе грехи твои! А теперь скажи мне, отрок, что за музыку ты слышал сегодня?" И я начинаю, как говорил дед, "гнать пургу": "Я, отче, был ранен в голову. Вот видите, шрам у виска? Когда шрам стал заживать, я несколько раз слышал музыку. Но не простую. У нас в Толедо на улицах играют музыканты иногда, но то совсем другая музыка. Её много... Я не знаю, как рассказать. И сегодня слышал. Она сначала тихой была, а потом громче. Но не сильно..." И я замолчал.
  Аббат покачал головой: "Ладно. Может ты еще что слышал? Ну, там голос какой-то, советы давал, или отговаривал от чего-то?" Я чуть не засмеялся. Ах ты ж провокатор поганый! Вон Жанна Д"Арк голоса слышала. Как же, знаем. И покачав головой сказал твердо: "Нет, никогда!"
  Потом я стоял в сторонке, и переживал за сестричку, пока та исповедалась. Но все обошлось. И мы, уже очищенные от грехов, держась за руки вышли из церкви.
  Нам поклонился мальчишка лет 12-ти, в желто-красной тунике с вышитой летучей мышью на груди. Это, надо понимать паж или младший оруженосец графа. Он сказал, что сеньор граф будет ждать нас на причале. Попросил одеться скромно. Мы сходили в свои комнаты, переоделись. Я оделся как воин. К нам присоединился и Базилио, хотя его вроде и не звали. Но и возражать паренек ничего не стал. Так мы втроём пошли за пажонком по дороге, которая вела от замка вниз.
  Причал был из досок, настеленных на щебёнку. От настила выступали три деревянных пирса на столбах. У одного из пирсов стоял парусник. Выглядел он солидно. В длину примерно метров 35-40. Совсем не разбираюсь, кто корабль, кто судно, и чем отличается каравелла от прочих парусников. У этого были высокие нос и корма, а серединка промеж них была пониже. На носу, на корме и в серединке торчали мачты. Не было видно, насколько глубоко в воде сидел корпус, но судя по потемневшим доскам, он мог погрузиться еще на полтора метра. А так корма возвышалась над водой метра на три с половиной. Красивое сооружение. Но, когда ветер был от него, то попахивал кораблик тухлой рыбой. По палубе двигались не спеша 5-7 мужиков. Почти все по пояс голые, в шароварах, босиком. А на головах у большинства - косынки. Со средней палубы на помост были перекинуты сходни, такие сбитые плотики в три доски. С корабля что-то сгружали. Перетаскивали увязанные верёвками здоровенные тюки. Грузчики все были смуглые, бородатые, тоже в косынках и в жилетках. Это точно были мавры.
  Но позвали нас со второго пирса. У него был причален кораблик куда меньше и изящнее. Корпус метров 12-15, над водой поднимался на полметра. Одна мачта, в середине. Корма на метр выше палубы. А вдоль бортов на лавках гребцы. Их было по десять с каждого борта. Наверно, именно это называлось галера. Вёсел видно не было. Так что и приковывать гребцов, вроде, было не к чему. Граф стоял на корме. Одет он был какую-то серую куртку, серые же штаны до колен и сапоги. На голове серая фетровая шляпа-бонет с подогнутыми полями. То есть граф выглядел как средний купец. Впрочем, благородная осанка его выдавала. Анна Роза в своем старом дорожном платье выглядела ему под стать, и моя кольчуга, лёгкий шлем и лук довершали картину "купец с дочкой и охранником в поисках товара" Выбивался из картинки только Базилио. Но его с расстояния 10 шагов можно было принять за мальчика лет пяти-семи, сынишку купца.
  Из каюты, которая была, оказывается, у нас под ногами вылез мужчина, совершенно квадратный: ниже меня на голову, и шире в три раза. Он вскарабкался на корму, и оттеснил нас троих к борту. То, что он там отцепил от низкого поручня оказалось тяжелым рулевым веслом на опоре.
  Нам граф сказал: "Встаньте по центру, возле мачты. Там вы не будете мешать. Моя "Лань" маленькая, лишнего места нет". По крику квадратного "Ахой!" гребцы подняли вёсла, которые, оказывается, лежали под ногами. Те, которые с правого борта, оттолкнулись веслами от пирса, потом правые и левые вставили вёсла в почти обычные и для моего-Шимона времени уключины, только бронзовые. Грести они стали по окрикам кормчего на незнакомом мне языке. Мы плыли на юг около часа, мимо причалов и башен Валенсии, удалившись от берега примерно на километр. Потом повернули к берегу. Еще минут десять, и Базилио схватил меня за руку и сказал: "Как тесен этот мир!" Ну я уже и сам понял, что мы приближаемся к месту, где ночевали всего три ночи назад. У знакомого мне пирса стояла парусная посудина с двумя мачтами, побольше нашей маленькой галеры и поменьше трехмачтового корабля. На пирсе ждал человек в столь же серой одежде, как наш граф. Он принял канат, брошенный с кормы квадратным, и обернул его вокруг одного из столбов пирса. Еще минута, и лодка наша прижалась к пирсу бортом.
  
  
  Шаг восемнадцатый. Во многих знаниях многие печали
  15 июля 1492 г. воскресенье. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Первым сошел граф. Он обменялся поклонами с тем, кто стоял на пирсе, а потом они обнялись. Затем этот мужчина в сером посмотрел на нашу компанию, увидел Базилио, и воскликнул: "Василиос, но тебя-то что занесло ко мне в Альфафар?" Базилио, которого человек с причала, схватив за руку рывком перетащил на пирс, только усмехнулся: "Пути Господни неисповедимы, Порфирикас (Багрянродный)"
  Человек на причале, как и граф Алонсо, статью никак на купца похож не был. Стройный, широкоплечий, с длинными вьющимися волосами и небольшой черной бородкой, профилем походил на Давида работы Микеланджело. И ведь кто знает, не его ли лицо за образец использовал скульптор? Затем этот человек помог перейти на пирс сестричке, отпустив ей длиннейший и куртуазнейший комплимент, а потом протянул руку и мне. Мои глаза встретились на мгновение с его чёрными, как ночь. И я увидел нечто. Бесконечность. Бездну. Мелькнула мысль, что если мне 95 лет, то ему точно больше тысячи. Впрочем, он улыбнулся, и это "нечто" сразу рассеялось. Он сказал громко: "Добро пожаловать в Альфафар! Здесь рады интересным гостям. Меня зовут Георгиос, и я "capitán del barco".
  Мы пошли в уже знакомый сарай. Там кое-что изменилось внутри. На двух больших бочках были уложены доски, образуя стол. А доски на бочках поменьше изображали две скамьи по бокам от стола. На столе стояли два кувшина, с водой и вином, глиняные кружки, плетеная корзина с хлебом, завернутым в ткань, и коробка с деревянными ложками. У разогретой печки на большой сковороде смешной лысый толстяк в одних брэ жарил рыбу. Когда мы зашли в сарай, он стал раскладывать её куски в миски, расставляя их на столе.
  Когда мы сели на лавки, Георгиос налил в одну кружку вина и долил воды, подвинув эту кружку Анне Розе, и процитировав известные стихи:
  Мальчик, дай большую чашу,
  вдоволь пить хочу из ней.
  Но воды киафов десять,
  а вина лишь пять налей,
  чтобы принял благосклонно
  возлиянье Бассарей
  (Анакреонт)
  Затем налил вино еще в две кружки, тоже разбавив водой, одну подвинул к Базилио, другую взяв себе, а кувшин подвинув графу.
  И добавил шутливо: "Иберийские варвары могут и не разбавлять" Пока граф наливал себе вино, я кружку от Базилио передвинул себе, а Базилио налил воды, и глядя на Георгиоса отрицательно покачал головой. Нечего! Я не иберийский варвар, а Базилио пить вообще не стоит!
  К столу, надев халат и подпоясав его ремнём с подвешенным кинжалом, сел и лысый толстяк, и себе налив в кружку вина, не разбавляя.
  Георгиос, подняв кружку, провозгласил тост: "Выпьем, сеньоры, за тех, кто трудится! Удача может изменить, а труд никогда не подведёт!" Тост был крамольным, по нашим религиозным временам. Но я выпил с удовольствием. Еще пол часа мы ели рыбу и пили вино. Потом граф Алонсо сказал: "Георгиос, эти двое молодых людей, мои родичи, и их друг, - (кивок в сторону Базилио), - вскоре будут представлены Их Католическим Величествам. Поскольку ты свою игру уже сыграл, не мог бы ты, или кто из твоих людей, научить и этих детей играть в "те" карты?
  Георгиос, улыбаясь, кивнул и ответил: Сеньор Алонсо! Испанская колода "тех" карт могла появится только благодаря Вам. И Вы - один из тех, кому она всегда будет доступна. И - да, я так и понял, что тебе понадобится, когда голубь принёс мне от тебя записку о встрече".
   Потом он сказал, обернувшись ко мне и Анне Розе: "Молодые сеньоры, позвольте представить: Микаэле Беллини, из семьи знаменитых венецианских мастеров кисти. Сеньор Микаэле пал жертвой интриг великих венецианских домов, и вынужден был бежать из родного дома. Глупцы-купцы бриллиант потеряли, а умные люди подобрали.
  И именно его волшебные руки сотворили испанскую и другие колоды "тех" карт. Ему и предоставим честь ознакомить Вас с произведением искусства, о котором, надеюсь, вы никогда и никому не расскажете". И он внимательно посмотрел мне в глаза. Я опять ощутил холодок многих сотен лет, и сказал: "Клянусь!". Меж тем толстяк из баула, который лежал недалеко от печки, извлёк полированную деревянную шкатулку примерно в пол локтя длиной. В шкатулке лежала, завернутая снаружи и проложенная изнутри в тонкое полотно, стопка картинок на тоненьких бронзовых пластинках. На каждой был портрет, который показывал не только реальный вид персонажа, но и его внутреннюю суть. На обратной стороне, оказывается, были несколько записей об изображенном. Таким образом это была разведывательная картотека XV века. На лицевой стороне кроме портретов были и несколько значков: черный меч, золотая монета, оливковый венок, красное сердце, красный крест и другие.
  Первой лежала карта Короля Фердинанда Арагонского.
  Обозначен он был мечом, венком и сердцем. Лицо... да, за такое костер инквизиции был бы очень мягким наказанием. На картинке был слабовольный человек, и, одновременно честолюбивый воин, но нестойкий, снедаемый тайными желаниями, жестокостью и злобой. Я удивлённо взглянул на художника и тот пальцами показал: "Переверни". На обороте было написано: Отважен до безрассудства и превыше всего ценит воинские достоинства. Умён. Расчетлив. Не честолюбив, но болезненно относится к умалению воинской и королевской чести. Женолюбив. Злопамятен. Недоверчив, но подпадал под влияние более сильных духом, в том числе Торквемады, Изабеллы, герцога Кадиса, Герцога Альба и кардинала Борджиа. Торквемаду после спора в 88 году тайно ненавидит. Идея объединения Испании его не беспокоит. Много и успешно воевал. Умело использовал Эрмандады против грандов. Жене Изабелле изменял постоянно, часто ссорился, а с 1485 года перестал делить с ней ложе. Вероятно, в 1491 году находился в связи с Лукрецией, дочерью кардинала Борджиа, которой тогда было 10 лет. Затравил собаками крестьянских детей, изнасиловал малолетнюю служанку, верного слугу пытал лично из подозрения в краже. Доверяет Луису де Сантанхелю, казначею.
  Я посмотрел на Георгиоса. Тот грустно ухмыльнулся.
  На следующей картинке была королева Изабелла. Лицо, не лишенное миловидности, но уже явно оплывшее, еще живые глаза с огоньком. Но в чертах решимость, суровость и даже озлобленность. Не удивительно при таком-то муже! Переворачиваю пластинку. Читаю: "Очень религиозна. Расчётлива, но при этом поддаётся уговорам и обещаниям. Добропорядочна. Мужу, вероятно, не изменяла. Рожала 7 раз, один ребёнок мёртвый. Из близких друзей только Беатрис де Бобадилья и её муж Андрес Кабрера. Но с Торквемадой и духовниками близка. Именно она была движущей силой Реконкисты, а не её муж. Рóды подорвали здоровье, но несмотря на это очень деятельна. Массу сил и средств тратит на развитие городов. Покровительствует искусству, торговле, ремёслам, монастырям и общинам, где есть школы и приюты, Святой Эрмандаде, женским монастырям. Высказывалась о возможности присоединения Португалии. Болезненно любит своих детей и мечтает об объединении всей Европы под властью династии. Оказывала помощь солдатам во время войны, больным, страждущим. В вопросах доходов и расходов полностью полагается на казначея Абрахама Сениора (с июня 1492 года марран Фернандо Коронель)
  Ведет подвижный образ жизни. Не любит жить в одном месте более месяца. При переездах нетребовательна. Придворные дамы и камеристки из-за этого меняются достаточно часто".
  Поле этого я спросил у художника: "Маэстро Микаэле, мне показалось, или в портрете её величества чувствуется озлобленность, которой, судя по описанию, быть не должно". Он ответил на незаданный вопрос: "Там же написано, что поддаётся уговорам. Я заметил это на одной аудиенции, где присутствовал в свите Фернандо. Арагонские вельможи просили милости для морисков. Присутствовал обожаемый королевой Торквемада. Он тогда стал Великим Инквизитором Каталонии и Валенсии. И очень красноречиво расписал вред, который могут причинить вере "недостойные христиане". Королева под влиянием его речи изменила обычно спокойному выражению лица".
  Третья карта содержала знаки короны и алого креста, а человек на ней в красно-белой кардинальской сутане был лыс и строг лицом. И я, то есть Мисаил, его знал, точнее видел не раз издали. Это был кардинал-епископ Толедо, Примас испанской церкви, Бич Божий среди клира и "третий король Испании". И я мог не смотреть на обратную сторону карты: я доверял чутью и руке художника, и видел не "третьего", а явно первого из королей. В глазах его светились ум и проницательность. Я уже был готов сказать, что не поеду в Гранаду. На фиг надо! Этот дядька расколет меня за три минуты, как бы я не играл. Но тут граф Алонсо сказал: "Педро де Мендосу можно не смотреть. Он болен, и ему сейчас не до политики".
  Тогда я, с облегчением, спросил художника: "А среди карт есть Торквемада и нынешний духовник королевы?" Тот ответил: "Торквемада есть, конечно. А начет духовника... Несколько лет это был благородный Эрнандес де Телавера. Умный, честный, и не фанатик. Он есть среди карт, но от политики сейчас отстранился. А новый духовник Изабеллы назначен только в этом году, так как де Телавера готовится стать епископом Гранады. Франсиско Хименес де Сиснерос стал духовником Изабеллы, и я его не видел. Но, судя по рассказам, он вполне адекватный, и формальному соблюдению догматов предпочитает истинную веру. Более того, он теперь и политический советник королевы. И толстяк достал одну из карт. В целом я увидел то, что и ожидал увидеть. У Торквемады лицо римского сенатора преклонных лет. Ну да, ему сейчас больше семидесяти. По этим временам - глубокий старик. Морщины, брыли, кожа иссушенная и в старческих пятнах, поредевшая клочковатая тонзура, запавшие "мышиные" глаза. Общий вид показывает непреклонность. Символ только один: черный меч.
  На обратной стороне написано: "Хорошо образован. Великий оратор и интриган, но способен на временные компромиссы по политическим вопросам. Не проницателен. Нередко ошибался в своих креатурах, о чем сожалел. Жесток и непреклонен в борьбе за "чистую Испанию". По слухам, присутствие при пытках ему доставляет удовольствие. На смерть осуждает без сожалений. Среди его санкций на аутодафе есть в отношении детей 10-12 лет и беременных женщин, правда, с предварительным удушением.
  Лично бескорыстен, но к конфискации имущества судимых относится с интересом. С юности имеет двух бастардов. В судьбе внуков принимал участие".
  Надеюсь, с этим фанатиком я не встречусь.
  Я взял карту с портретом Фердинанда, и, посмотрев на сидящего рядом графа Алонсо, сказал: "Этот человек не должен увидеть мою сестру". При этом я смотрел в глаза графа. Тот скривился и сказал: "Она могла бы стать графиней...". Но я оборвал его очень резко: "Граф, я не торгую сестрой. Если Вы хотите, чтобы я служил Вам с полной отдачей, судьбу сестры буду решать я".
  Георгиос, встав со скамейки, подошел к графу и положил руку ему на плечо: "Алонсо, послушай мальчика. Ты с ним выиграешь больше, я знаю" Тот пожал плечами: "Ладно. Тебе видее. А теперь смотри, эта авантюра с поиском западного пути уже оправдала наши затраты. А принесет ли она прибыль..."
  Тут я сразу влез в разговор: "Простите, сеньоры, это Вы сейчас об авантюре генуэзца Колона?" Граф и Георгиос взглянули на меня удивлённо, а художник Микаэле живо спросил: "А Вы, юноша, что-то знаете об этом фантазёре?"
  Я бы прикусил язык, но "попала собака в колесо, пищи да беги".
  Поэтому стал импровизировать: "Мы с сестрой жили в Толедо в доме еврея-лекаря, и кое-что могли услышать. Месяца два назад, а может и больше, к домохозяину пришли два его товарища, тоже ученые евреи. Они обсуждали, в том числе и это. Генуэзец уже обращался к португальскому королю. Да там, когда увидели его карты и расчеты, над ним посмеялись. Дуга Земного шара исчислена еще во времена Птолемея. Но у Колона своё мнение Он уменьшил диаметр по экватору чуть не вполовину. Я, конечно, не всё понимал. Они говорили на их языке, а мы с сестрой его не так хорошо и знаем. К тому же там было много греческих слов. Короче, они посмеялись над самоуверенностью недоучки. Но один из них сказал, что между Европой и Азией может быть много островов, причем наверняка среди них есть и большие, как Япония. И португальцы в океане встречали далеко от берегов Африки пальмы, которые плыли по ветру с Запада. А если есть пальмы, то могут быть и пряности".
  Граф Алонсо показал пальцем на Георгиоса: "А он вот утверждал, что Колон непременно найдёт землю. И меня убеждал вложить средства. Но нам с сеньором Луисом де Сантанхель хватило и того, что собранные еще в 1491 году на экспедицию полтора миллиона мараведи дважды обернулись, принеся 10%. А прочую прибыль пусть получат Их Величества". Потом нам показали еще несколько лиц, которых мы могли встретить. Двух герцогов, одного недавнего фаворита Фернандо, трёх дам из близкого круга королевы. Тот еще зверинец: злые, жадные, и, судя по комментариям, без стыда и совести.
  Возвращались в замок мы уже почти в темноте.
  В замке Анну Розу увела в её комнату Зумрут, а граф, приобняв меня, сказал: "После ужина, ихито, пойдем-ка мы с тобой расслабимся. Уверен, тебе понравится!"
  В течении всего ужина я переживал, не устроит ли он мне еще сеанс курения дури. Но нет. Мы спустились с первого этажа в полуподвал. И ждал нас там настоящий хамам. Я как раз хамам в прошлой жизни любил. Он намного мягче финской бани. И предназначен именно для расслабления. Встретил нас уже знакомый лысый и усатый Мустафа. Он забрал мою одежду, а взамен дал небольшое полотняное полотенце, которое положено завязать на чреслах, как набедренную повязку. Сперва вымыл меня с мылом своей жесткой варежкой. Потом впустил в неглубокий бассейн с почти горячей водой. В этот же бассейн через пару минут погрузился граф. Теперь я увидел его тело. Истинный средневековый воин. Крепкий с хорошо развитой мускулатурой. Шрамов на нём было десятка два. Раны колотые, раны резанные, раны вдавленные... Своё положение граф зарабатывал кровью. Седыми были и волосы на груди. Но кожа ровная, гладкая. Никакой старческой дряблости, складок и обвисшего живота. Ему было, похоже, не больше 50 лет. Спустя минут десять мы с ним перешли в парилку. В хамаме нет ступеней, только каменные лежаки. Когда мы улеглись, вбежали две голенькие девицы, и стали нас массировать. Опять же - турецкий массаж бывает жёсткий, когда дядька килограммов ста гнет и ломает конечности, и пляшет на груди, животе и спине, а бывает щадящий, когда все то же самое делает пухленькая девица килограммов пятидесяти. Не прошло и десяти минут, как граф, скинув набедренную повязку, стал свою банщицу "парить". Причем делал это как обыденную работу, без усилий и глубокого дыхания. Да он и не вспотел, пожалуй. Меня его упражнения тоже завели, но я, учитывая обрезание, опять не решился. Минут через 15 мы с графом оказались в бассейне с теплой водой. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением. Поколебался, но все же спросил: "Ихито, тебя что, женщины не интересуют?" Вот и настала пора объяснения. Помявшись чуть смущенно, я с некоторым замедлением "признался": "Падрино, мы же, помните, жили в доме врача-маррана по имени Ицхак. Однажды у меня было воспаление. Ну, Вы понимаете, "там". Врач осмотрел, и сказал, что у меня болезнь под названием фимоз. Сказал, что это не страшно, только нужно пенис чаще мыть. Но детей у меня не будет, если не сделать обрезание. Он мне даже старинную книгу показал. Она была на латыни, так что я прочел и сам убедился. Вот он и сделал мне обрезание. Об этом знал наш священник, отец Сандро. И он сказал, что греха в том нет, и сам Иисус был обрезанным. Только показывать никому, кроме жены, не надо, чтобы не подумали, что я тайный иудей". Граф усмехнулся: "Значит, говоришь фимоз? У нас треть вельмож - обрезанные. Да и среди аббатов - каждый второй, хотя им и детей заводить как бы не положено. Ты сильно опечалишься, если я тебе сообщу, что это у тебя по наследству?" У меня и челюсть отвисла от удивления. И тогда граф встал в бассейне. Был он без набедренника, так что я увидел, что и он - обрезанный. Покачав головой, граф сказал: "А вот твой отец не верил". Я всё не мог понять, о чем это он. А он, грустно улыбнувшись, сказал: "Ну теперь подойди, и обними папу, сынок!" Наверно, у меня было очень глупое выражение лица. Настолько, что граф захохотал. Потом сам подошел ко мне, обнял, и оттолкнул в воду. Смеясь, сказал: "Вот такие дела. И ты, и сестричка твоя - моя работа. А твой номинальный отец, уж извини, был туповат. И мать твою все мучал, добиваясь еще ребенка. Приедет, помучает её и себя, да и уезжает на войну" Моя челюсть на место все не возвращалась. История была - как мексиканский сериал, где все оказываются друг-другу родственники. Я сказал: "Сеньор граф, я не знаю, как относится к этой новости. Но я хотел бы, по крайней мере в ближайшее время, сохранить её в тайне от своей сестры. На её долю и так пришлось слишком много изменений в судьбе за последний месяц". Граф сказал: "Как скажешь, сынок". И тут же улыбнулся: "Так прислать тебе милашку? У меня они все чистенькие". Ну, потребности лучше удовлетворять. Это я как психиатр утверждаю. Потому ответил: "Буду благодарен". Как раз к этому времени мы перешли в тёплый зал, где банщик Мустафа наполнил пеной большие полотняные мешки. Мы устроились на подогретых мраморных лежаках, банщик покрыл нас горой теплой пены. Пена эта имела нежный розовый запах. И доставляла невыразимое удовольствие. А когда пена почти растаяла, вновь прибежали девицы, и устроили "нежный" массаж своим телом. Тут я и выявил благодарность от всего юного тела. Девица была темпераментная. То визжала, то стонала. И не только соучаствовала в скачках, но и массировала меня различными ароматическими маслами. Я на какое-то время даже погружался в блаженное беспамятство. А потом она же, а может, и другая милашка продолжала меня обхаживать. Чем этот эдемский марафон закончился не знаю. Не помню. Но утром проснулся в своей кровати. Голый.
  
  Шаг девятнадцатый. Подготовка
  16 июля 1492 г. понедельник. Валенсия. Леонсио Дези
  
  Я проснулся с рассветом. Полный сил и в отличном настроении. Оделся легко, прихватил лук, эррамьенту, и побежал тренироваться. Бежал я в сторону причалов. Еще вчера приметил там между оградой и несколькими складами небольшую рощицу. Оказалось, что и здесь есть ранние пташки. Тот самый бывший лейтенант, которого я нанял, гонял свой десяток в полной броне. Разбил солдат на пары, и тренировал выпады пикой и уклонение от них. Чтобы они мне не мешали, перешел на другую сторону рощицы и стал выполнять упражнения для лучников, которые освоил Мисаил в дружине самообороны. Сначала я хорошо разогрелся, а потом стал подтягиваться на ветках с прямым и обратным хватом. Найдя место поровнее, стал ходить и прыгать на руках. Приседания, растяжка, мостик и пресс, зацепившись за ветку ногами. Занимался бы еще, но бывший лейтенант, звали его Гуилермо, подошел и позвал меня: "Сеньор Леонсио, позвольте Вас отвлечь!" Настроение было хорошее, и я ответил вежливо: "Сеньор Гуилермо, к Вашим услугам". Он попросил: "Сеньор Леонсио! Не могли бы Вы показать солдатам, насколько опасен лучник. Ребята молодые, пока не увидят, - не поймут".
  Ну, мне не тяжело. Я взял лук и огляделся. Метрах в 30, возле сарая, валялись несколько кусков дерева и порванных сетей. Я сказал: "Сеньор Гуилермо, пусть Ваши солдаты вон из того хлама сделают три чучела и облачат их в кирасы, шлемы и поставят вот, - хоть за те деревья. А я пока отойду шагов на сто в сторону моря, и буду стоять к ним спиной. Пусть представят себе, что я морской разбойник, который приплыл на лодке ограбить замок. Когда чучела будут готовы, Вы крикнете, и будете считать удары сердца, пока все три чучела не будут поражены".
  Я отошел за 100 шагов, встав почти у кромки воды. Натянул тетиву. Надел наруч и перчатку на левую, а кольцо на правую руку. Достал из тула шесть стрел и пять воткнул во влажный песок у ног. На корме корабля, которая возвышалась над водой метрах в тридцати, уже собралось несколько зрителей. Кое-кто стоял на пирсе. Ну, такие представления всё же повышают и престиж, и самооценку, то есть полезны вдвойне. Когда Гуилермо крикнул, мне потребовалась секунда, чтобы осмотреть цели, одновременно натягивая лук, и три секунды, чтобы выпустить шесть стрел, по две в голову каждого чучела. Крики разнеслись и из рощи, и со стороны моря. Как и следовало ожидать, талант Мисаила не подвёл. Все чучела получили по две стрелы в тот комок из дерева и обрывков сетей, что находился между кирасой и шлемом.
  Когда я подошел ближе, услышал, как поучал солдат лейтенант: "За пять ударов сердца! Все три постовых были сняты за пять ударов сердца. На алжирской шебеке, которые шастают тут и там по морям, и нередко причаливают, чтобы пограбить и набрать рабов, не менее 10 лучников, и каждый стреляет так же". Дальше я слушать не стал. Побежал мыться.
  Помнится, в первый свой день в этом мире я слегка запаниковал, когда представил, как тяжко жить без унитаза и водопровода, без гигиены и тысячи мелких удобств, которыми одарила XXII век цивилизация. Я тогда смотрел на кучу грязных, завшивленных тел, испытывая брезгливость и страх.
  Но оказалось: не всё так плохо. Гигиена достижима и в грубом XV веке. Вот сейчас я почистил зубы пусть не привычной, но щеткой. И пусть не гелем, а зубным порошком. Но всё же! Я залез в бадью, намылил себя мылом и смыл грязь и пот водой из кумгана. И хотя нет пока ни воздушного, ни даже махрового полотенца, но мягкое полотно - вполне терпимый заменитель. И этот мир не даёт скучать. Он наполнен напряжённой борьбой даже за саму жизнь. Это то, чего я был лишен в своей прошлой жизни. И мне это, черт возьми, нравится!
  Надев халат, я развалился в кровати и стал вновь вспоминать "карты" и прикидывать варианты общения. Главный минус - то, что во всех вариантах я не только "младший", но и низший. Если для Мисаила такое положение было естественным, то Шимона оно беспокоило. Беспокойно бегающий взгляд, блуждая по комнате, остановился на сердечках, венчающих спинку моей кровати. Светло-коричневые сердечки... Как по голове стукнуло: полу-ланцетники, Psilócybe semilanceáta! Их сейчас применяют в настойках при головной боли. А я ведь знаю, как из этих грибочков извлечь не только псилоцибын, но и ДМТ. Это уже высший класс! В сверхрелигиозной Испании в пятнадцатом веке наркотик святых! Меня как пружиной из кровати выбросило. Нужно искать травника. Нужно организовать лабораторию. Нужно все это как-то объяснить графу, или даже лучше кастеляну. И нужно... Но тут в дверь моей комнаты кто-то постучал. Я открыл дверь. За ней стоял тот самый мальчишка-пажонок, который нас вчера в порт водил. Он поклонился и сказал: "Сеньор Леонсио! Граф Алонсо хотел бы Вас увидеть без промедления. Если позволите, я провожу Вас к нему. Переодеваться нет необходимости" И я пошёл за пацанёнком прямо в халате на голое тело и бабушах. Я уже в коридоре спросил: "Как хоть тебя зовут, юноша?" Он ответил: "Я Франческо Ромеро" и, обернувшись, поклонился. Я переспросил: "Так ты сын кастеляна?" Он ответил, улыбнувшись: "Внук, с позволения сеньора", - и вновь поклонился. Я слегка ударил его по плечу: "Франческо, давай договоримся: наедине я для тебя буду просто Лео". Он опять поклонился, и хотел что-то сказать, но я его прервал: "И, пожалуйста, наедине на "ты", без поклонов". Мальчишка покраснел, но кивнул. Через пару минут он провел меня через арочную дверь в небольшой зал на третьем этаже. Целая стена этого зала отсутствовала. То есть это был частично встроенный в замок балкон, длиной метров 10. С него открывался чудный вид на порт с тремя пирсами, и на морской простор. Граф Алонсо в парчовом халате с выпушкой из черного блестящего меха сидел в большом мягком кресле. Судя по ногам в бабушах, он тоже еще не одевался. Рядом с креслом стоял столик с даллой и несколькими чашечками на расписном подносе. Там же стояли хрустальные вазочки с мёдом и коричневым порошком.
  Франческо доложил: "Сеньор граф, сеньор Леонсио" Граф кивнув, проговорил: "Благодарю, Франческо! И позови, будь любезен, деда" И, уже обернувшись ко мне: "Ихито, наливай себе кофе, если хочешь. Можешь подсластить горечь мёдом, или зуккеро. Это тот коричневый порошок. Его венецианцы везут из Сура (Тира), это на Святой земле". Я догадался, что речь идет о сахаре. Сахарный тростник растили на заливных лугах возле Тира сидонского с древних времен. Кофе налил с удовольствием. Но с сахаром или мёдом? Как можно?
  Меж тем граф был в хорошем настроении. Даже бурчал что-то под нос, вроде песенки. Он тоже налил себе кофе, и сказал: "Итак Ихито, у нас сразу две неплохих новости. Во-первых, в Мадриде у цистерианцев найдены записи о твоём рождении и крещении, и о рождении Анны Розы тоже. Во-вторых, мой блистательный друг Фадрике Толедский, герцог Альба, подхватил какую-то болячку, и отправился то ли лечиться, то ли грехи замаливать, но ни более, ни менее чем по пути Сантьяго в Сантьяго-де-Компостела. А, по слухам, и далее, в Наварру. То есть пару месяцев его отсутствие при дворе гарантировано. В его отсутствие решать наши дела будет куда легче. Таким образом, сынок, у нас на сборы всего два дня. Завтра вечером в церкви будет специальная служба. А в среду мы пойдем с рассветом на двух кораблях. Лошади будут в трюмах. До Альмерии дойдем за три дня, максимум за четыре. Там купим или возьмём в аренду телеги, и через дня три доедем до Гранады. То есть окажемся на месте в четверг, или пятницу. Дальше пока неясно. Мне написали, что королева в пятницу намерена в Альгамбре после службы крестного пути, принять нескольких европейских послов. То есть там будет средний приём, с участием Фернандо. Фердинанд после этого сразу отправляется в Мадрид. А королева с планами не определилась. Но так было вчера. За неделю может измениться многое. Прибудем в Гранаду - будем решать.
  Будет хорошо, если все вещи, которые ты и Анна-Роза хотите взять с собой, будут готовы к погрузке на корабль завтра за два часа до заката. Ланцо пришлёт за ними людей. Вас разбудят за час до рассвета". Как раз в это время на балкон вышел кастелян. Поклонился графу, кивнул мне.
  Я не стал мешать их беседе. Тем более что граф махнул мне рукой: мол, иди. Я поспешил к себе в комнату. В кресле в "гостиной" наших покоев полулежал, позёвывая и почёсываясь, Базилио. Я посмотрел на него, и хлопнул в ладоши, привлекая внимание: "Уважаемый дон Базилио! - начал я, - Не соизволите ли Вы слегка привести свою невыспавшуюся личность в вид, приличествующий благородному сеньору?" Карлик аж хрюкнул: "Не был, и надеюсь, никогда не буду ни благородным, ни благочестивым, как - тьфу(!) - мой папаша". Я лишь головой покачал: "Ну, просто морду умой и зубы почисть. А потом одевайся попроще. Очень много дел, а времени мало. Завтра вечером Completorium (повечерие), потом кораблём в Гранаду. А там приём у королевы. Понимаешь?" Базилио скорчил кислую рожу, но ничего не возразил, а поплёлся в свою комнату. Из своей комнаты выглянула сестричка, в пёстром длинном халате с капюшоном. Спросила: "Братик, мне что-то нужно приготовить?" Я сказал: "Посоветуйся с Зумрут. Может быть, королева после приёма пожелает, чтобы ты день или два провела с ней рядом. Она подскажет, и какие вещи взять, и как себя вести, и о чем можно, а о чем нельзя говорить. У неё всяко опыта побольше, чем у меня". Сестричка сразу побежала искать Зумрут. А я пошел переодеваться. Оделся как вояка. Лука, конечно, не брал. Зачем он в городе? Но взял и короткий меч, и три кинжала. Потом с Базилио стали спускаться к выходу из замка, когда я увидел мальчишку пажонка и позвал его: "Франческо!" Тот обернулся, поклонился, подошёл.
  Я сказал: "Франческо, ты ведь знаешь уже, что нам предстоит путешествие. И оно может быть долгим. Мне нужно прикупить в городе кое-какие лечебные средства. И желательно оптовую партию. Так-то я знаю одного муаллима, Алишер-баба зовут. Но у него цены кусучие".
   Франческо заулыбался. "Да Вы, - и поправился под моим укоризненным взглядом, - ты, Лео, просто везунчик. Только что прошел к деду сеньор Бонифацио. Это один из уважаемых местных купцов. И среди его товаров есть всяческие лечебные средства. Он их закупает чуть не со всего мира. А сейчас наш корабль привез ему много чего. Пойдем со мной, я доложу деду. Они с этим старым лисом кофе пьют и просто болтают. Дела уже все решены". Я отпустил Базилио бездельничать, и пошел за пажонком.
  Кастелян и вправду принял меня сразу. Он сидел за отдельным столиком в кресле и пил кофе с каким-то напитком. Если бы я не знал, что коньяка сейчас нет и быть не может, как и спирта, из которого его можно изготовить, то сказал бы, что попахивает именно коньяком, или бренди приличной выдержки. Впрочем, голь на выдумки хитра. Если хорошо очищенную аква-виту, да настоять с кофейными зёрнами... Сеньор Бонифацио оказался крупным светлобородым мужчиной, похожим, скорее на викинга с обветренным, загорелым лицом и прозрачными светло-синими глазами.
  Я объяснил, что мне нужно. За три минуты договорился с ним о перечне и ценах. Он сказал, что сегодня до заката все мне доставят прямо в замок. Конечно, я сделал заказ так, чтобы не дать купцу способа разобраться в рецепте. Потому заказал две амфоры "Pié Cubico" (сорок литров) аква-виты, очищенной углем, и две амфоры берёзового угля. Пять наименований травок, заказанных мною, были косметическими средствами. Ну, а основные ингредиенты, включая грибочки, шли как бы между прочим. Всего в списке было 25 позиций. Заказ я сделал вполне оптовый, на сорок флоринов.
  После договора с купцом я обратился к кастеляну: "Сеньор Ромеро, для приготовления лечебных средств, мне придется произвести с веществами несколько действий, одни из которых выделяют неприятный дурной запах, а другие могут быть крайне вредными для человека. Можете ли Вы выделить мне на нынешнюю ночь и завтрашний день какой-нибудь отдельно стоящий сарай, или комнату, которую легко проветрить, в стороне от людей. И еще мне нужен помощник. Аккуратный и внимательный. Все равно, мужчина или женщина, но не болтливая, чтобы мои секреты остались секретами".
  Кастелян тут же выглянул в коридор и позвал своим громовым голосом: "Франческо!" Прибежавшему парнишке сказал: "Отведи сеньора Дези в пристройку за хамамом. Пусть он посмотрит и скажет, что ему там еще нужно. Поручишь плотнику Мансуру ему помочь. И познакомь его с Лизеттой. Ей скажешь, что на сегодняшнюю ночь и завтрашний день она будет ему помогать". Я поблагодарил кастеляна, поклонился ему и купцу и пошел следом за Франческо
  
  Шаг двадцатый. Средневековая фармацевтика
  17 -18 июля 1492 г. Валенсия. Леонсио Дези
  
  
  Должен признать, что в университете Торонто в нас основы вбивали крепко. Основой всей "доказательной" медицины, в том числе и психиатрии, является фармакология, а основой фармакологии - химия. Поэтому я не только представлял все процессы синтеза сложных органических соединений, но и знал их примитивные аналоги. То есть я не мог из тонны сырья изготовить пол тонны "экстази", но мог на коленке сварганить сотню доз ДМТ, то есть наркотика святых. Что, собственно, и намерен был сделать. Но там процессы были сложными, с нагреванием и охлаждением, то есть перерывами.
  Я решил заполнить паузы работой над некоторыми косметическими средствами, которые пока неизвестны публике. Нет пока кислоты для удаления бородавок и папиллом, нет питательного косметического молочка, нет отбеливающих кремов. А еще нет эффективного средства от нервных спазмов, то есть простых спазмолитиков-нейротропов и миотропов.
  Но это всё для женщин. А для мужчин - что-то спиртосодержащее покрепче. Абсент, или его аналог, например. Эх, будь у меня приличный набор лабораторной посуды и стеклянной тары, как бы я развернулся! Но пока в достаточно просторный сарай, крышу которому заменял простой дощатый навес, по моей просьбе затаскивали длинные лавки и высокие табуреты, и медные и глиняные кувшины с чистой водой. Была здесь и вполне подходящая мне печка, и даже запас дров. Я вытащил из нашей телеги и занёс в сарай весь инструментарий и все, что набирал у алхимиков, травников, знахаря. Заодно и мешочек с 40 флоринами уложил за пазуху.
  Чтобы не ошибиться ни в последовательности, ни в названиях, я на листиках записал на латыни все названия ингредиентов и процессы, присвоив им очерёдность. Причем записал с избытком, поскольку на каждый из процессов закладывал лишку в четверть часа.
  Лизетта оказалась женщиной среднего возраста, с грубоватым лицом и добрыми глазами. Она достаточно быстро поняла, в чем будет заключатся её работа.
  Все было подготовлено уже к обеду, и я предложил Лизетте сходить покушать и поспать, поскольку все необходимые вещества привезут как минимум под вечер. Она, однако сказала, что пришлет в сарай свою дочку следить за порядком и дожидаться грузов.
  Пошел пообедать и поспать и я. Зумрут, которую я встретил по дороге, сказала, что обед принесёт нам в покои.
  После обеда поспать мне удалось три часа. Потом меня разбудил Франческо. Привезли вещества. Я оплатил весь заказ. Телегу подвели прямо к дверям сарая и сгружали внутрь мешки, амфоры и коробки так и туда, как и куда я указывал. Приковылял Базилио, и заявил, что назначает себя моим заместителем. К счастью, мешать не стал, лишь изредка комментировал, и весьма забавно, мои действия. Мне это надоело. Я вручил ему ступку, посадил на скамейку и, поставив рядом мешок с кусочками каменноугольной смолы, объяснил: раскрошить до самых мелких зернышек. Размолотое осторожно ссыпать в чашку на столе, так, чтоб не поднималась пыль. Пыль взрывоопасна. Будем производить прадедовским способом изохинолин, а из него с добавлением паслёна миотропный спазмалитик. Это мощное лекарство от тех самых мигреней, которое нынче лечат кровопусканием. Сейчас, в XV веке не менее трети женщин старше 30 лет от этого страдают. Подозреваю, и королева Изабелла Кастильская тоже. И уж наверняка многие дамы из её окружения. Так социальная психология влияет на физиологию: обязательные 4-5 родов при отвратительной медицине, вот и первые признаки климакса - проблемы с сосудами. Базилио я сказал, что за малый кувшинчик он сможет драть с дамочек побогаче 5 и более флоринов.
  Энтузиазм обязательно должен иметь материальное подкрепление.
  Лизетту же я загрузил милыми своими псилоцибиками. Их нужно было накрошить ножом как можно мельче. А было этих грибочков один хорошо умятый галлон (4 килограмма). Затем следовало их с небольшим добавлением соды давить в казанке, одновременно слегка разогревая, до образования однородной кашицы. Соды следовало добавлять в ту массу всего 100 грамм - 1 мерный стаканчик. Температура должна дойти примерно до 6о градусов. И так поддерживаться. Затем добавление хорошо перетертых плодов шиповника, один к десяти, а также десятой части мёда и равного объёма аква-виты примерно 50 градусной и равной части воды. Часовый отстой и полная перегонка три раза. Причем хвосты со второго раза можно не отсекать. Если всё пойдет, как я рассчитал, получаем 10% спиртовой раствор ДМТ. Это вполне реально "наркотик святых". В отличие от простого кейфа, на котором Святой Старец Горы в XII веке, используя всего лишь гашиш и словесное внушение, построил целое государство исмаилитов-низаритов, ДМТ отвратительное средство, разрушающее критичность мышления, усиливающее внушение и подчинение, которым пользовались гуру в самых мрачных и безумных сектах ХХ, ХХI и (уже только в Африке) XXII веков вроде "Аум Сирикё", менсонитов, Храма народов, Последнего Халифата.
  Вот и я готов его использовать, только как раз наоборот, во благо. Благо, знаю как.
  Сам взял ступку в руки и стал тупо толочь полынь с анисом.
  Когда совсем стемнело пришел Франческо и спросил, не желаю ли я принять участие в вечерней трапезе. Я попросил передать графу, что работы оказалось чуть больше, чем я рассчитывал, потому благодарю, но отказываюсь. И попросил прислать еще одну женщину для помощи. Женщина подошла через четверть часа, и я посадил её на отдельную лавку: перетирать плоды шиповника с мякотью алоэ древовидного.
  Примерно через полтора часа пришли сестричка и Зумрут, принесли несколько блюд со стола графа, вина и соков. Я объявил перерыв, и мы все поели. Вина пить никто не захотел, и я попросил залить его в специально отставленный мной кувшин с притёртой пробкой. Я припряг и сестричку, и Зумрут. Чтобы сотворить слабый аналог абсента, нужны анис и полынь. Но и аква-виту нужно дотянуть хотя бы до 75 градусов. А это не менее тройной перегонки. Бенедиктин уже сорокаградусный, то есть "догонять" градус не нужно, нужны лишь мята, цедра лимона и корица и неделя для настаивания. Под синий ликёр "Кюрасао" нужна была голубика, перетертая с бузиной, мускатным орехом, апельсиновой цедрой и сахаром. Для ярко красного "Компари" - годились брусника с померанцем, и тоже цедрой, но лимонной. И Кюросао и Кампари всего лишь 20%, но поскольку "выдержку" я дать не могу, градус должен быть хотя бы 25-30. То есть главное - четко приготовить вкусовую и цветовую основу. Остальное - лишь мой "безупречный" вкус и интуиция.
  Через час отпустил сестричку и Зумрут. Мы работали еще несколько часов, когда Базилио стал явно засыпать за работой. Я отправил его спать, сказав, что работы на завтра еще хватит. К полуночи и я, и женщины явно снизили темп работы. Приходилось дегустировать "ликёры" и "абсент", и я боялся, что спутаю ингредиенты. Поэтому и вторую женщину отправил спать, предложив ей подойти утром, а Лизетту попросил сходить на кухню и приготовить кофе себе и мне. Пили мы кофе, и разговорились о графе. Лизетта у него служила уже много лет, и боготворила. Рассказывала, каким он был храбрецом, как он всегда заботился о своих людях. Как, после гибели сына, не мог себе места найти, и сам искал смерти, пока король Фернандо не поручил ему сложную и важную миссию у турецкого султана.
  Лизетта рассказала, что граф Алонсо был в Турции несколько раз: первый раз, когда султан только сел на трон. Там граф, тогда еще виконт, даже принял участие в каком-то сражении на стороне султана. Через год Алонсо вернулся с ранением. Но все обошлось. И он чуть не женился вторично. Но помолвка была расстроена из-за брата девушки. И больше "Наш Альфонсо" не захотел искать себе жену. Он уехал с Турцию, потом в Венецию, потом опять в Турцию и не возвращался в Испанию больше пяти лет.
  После кофе, взбодрившись, мы проработали еще часа три. У меня получилось сорок доз ДМТ, и 12 кувшинов крепкого спиртного с запечатанными воском крышками: по 4 кувшина зеленого, синего, и красного цвета. Было приготовлено 30 кувшинчиков с питательным молочком для кожи. Это все пойдёт только как подарки.
  Для дамочек средства от мигрени было приготовлено лишь 10 кувшинчиков по 10 доз. Но завтра будет еще сто доз. Половина на подарки, половина Базилио. Пусть развлекается! Думаю. у него цена за кувшинчик может дойти и до двадцати золотых.
  На этом я решил пока остановиться. Послал спать Лизетту и сам пошел. Хотя листочки с записями забрать не забыл.
  Разбудила меня Лизетта. Я, оказывается, дал четкую инструкцию на тройную перегонку с фильтрацией и отсеканием хвостов для "абсента". Такую обработку, которая требовала просто тщательности. Она все закончила. 4 кувшина готовы. Цвет светло зелёный. Но, через неделю, надеюсь, будет поярче. Кроме того, меня ждал плотник. Ну что же, я поспал часов пять. Более чем достаточно. Попросил Лизетту заказать мне кофе, пока буду приводить себя в порядок. И через пол часа я уже показывал плотнику как нужно разделить сундук на ячейки, чтобы даже в случае шторма все заготовленные мною средства не погубить. Оставшаяся после дистилляции грибная масса еще со вчера была помещена в банку с кальцинированной содой и серебряными опилками. Дальнейший процесс был скорее творческим. Я вспоминал о том, как постепенно внедрялись в жизнь моего поколения коммы. Их появление очень затормозило процесс разработки новых лекарственных средств. Фармацевтические гиганты еще держались, а производители лекарственных средств помельче разорялись и исчезали. Выживали лишь те, кто из фармацевтики переключился на кулинарию. И именно тогда были вытащены на свет древние рецепты, которые были незаслуженно забыты. Те самые индийские пряности, ради которых отправились покорять океаны на хлипких скорлупках Колумб, Магеллан, Васко де Гама, и прочие от корицы до перца, вновь стали частью психиатрической фармацевтики. Понятно, не в сыром виде. Да и цена этих средств была в сотни, а некоторых и в тысячи раз выше, чем у выкидышей органической химии. Но мне сейчас именно эти ингибиторы были нужны. Основная проблема в том, что воздействие на нервную систему оказывало не одно вещество, а целый их комплекс. И необходимо было обеспечить целостность их клеточной структуры. В мифах и сказках древних китайцев не зря упоминается некая волшебная "золотая пилюля", дарующая абсолютное здоровье и долголетие. Действующие вещества, очевидно, должны были поступить в желудок все разом, в едином контейнере. Именно это я и намерен был делать. Но, поскольку обзавестись сусальным золотом ранее я не догадался, решил воспользоваться желатином. Повара сейчас им широко пользуются при приготовлении всяческих блюд - имитаций. Так что я заказал его повару еще вчера целый кувшин куартильо (пол литра). А пока исходные вещества я готовлю раздельно в небольших, примерно стограммовых фаянсовых флаконах и кувшинчиках, надписывая не только номера, но и наименования на латыни. Базилио добил намеченное количество спазмолитиков. Примерно к полудню столяр пришел с изготовленными решетками, и мы стали вместе с ним и Лизеттой всю приготовленную фармацию размещать в укрепленных ящиках в специальных ячейках. Всего получилось десять ящиков два локтя длиной и по локтю шириной и высотой. Амфоры, кувшины, кувшинчики бутыли и графинчики в них были укреплены в ячейках и проложены соломой. Все закрыты притертыми пробками и залиты воском. Ящики мы закрыли крышками, и заколотили. На каждом ящике я надписал своё имя, личное и родовое, и изобразил, как сумел, герб рода: стрелу, пронзающую полумесяц и слово "Дези". Оставил "на всякий пожарный" (выражение моего деда) три кувшина с цветными ликёрами покрепче. Потом я отправил Базилио собирать вещи в дорогу, отпустил Лизетту, поблагодарив и вручив в качестве подарка пару кувшинчиков с питательным молочком. Нашел кастеляна, и сообщил, что мой груз готов к отправке на корабль, и подарил кувшин "абсента". Перехватил не кухне хлеб с куском окорока, запив местным слабеньким и кислым пивом, и отправился досыпать. Проснулся оттого, что Зумрут и Анна Роза громким шёпотом ругались, какие вещи мне дополнительно понадобятся, если нас оставят при дворе на несколько недель. Пришлось вставать и принять участие в дискуссии. Я все же пытался ограничить женский энтузиазм. Вещи будем перегружать на телеги, и занимать наш груз, включая химию, должен не более двух телег. Зумрут принесла порошок из неких восточных трав, который должен сберечь нашу одежду от проникновения вшей, клопов и блох. Еще она пугала меня и сестричку банями. Дело в том, что общественные бани, которые достались Западной Европе в наследство от Римской империи начиная с XI века постепенно превращались в рассадник различных заболеваний. От чумы до сифилиса и чесотки. Потому к началу XIV века почти повсеместно были прокляты церковью и запрещены. А вот в начале XVвека, благодаря влиянию восточной культуры, постепенно стали возрождаться, в том числе и на Пиренейском полуострове. Однако в той же Гранаде, после её завоевания, по ходу борьбы между реакционерами и просветителями, открывались бани чаще подпольно, и представляли из себя, скорее, рассадник разврата и венерических заболеваний. А их посещение среди ландскнехтов и идальго считалось демонстрацией мужественности.
  Вечерняя служба была, кажется, более торжественной, чем воскресная месса. В зале было несколько сотен человек.
  Впереди, ближе к алтарю, стояли, как я понял, капитаны и офицеры двух кораблей. Пестротой одежд и количеством украшений они превосходили даже ландскнехтов. Шляпы с золотыми и серебряными пряжками, с перьями и лентами оставались на головах, пока не появились священники. А священников было трое. Первый - юноша с аккуратной коротенькой бородкой-"эспаньолкой", явно младше 20 лет. Высокий, стройный, в мантии алого переливчатого шелка. Тихий шепоток прошел по залу "Борджиа... Чезаре... кардинал-дьякон... сын Папы Римского, администратор архиепархии". Юноша вошел стремительно, внимательно оглядел толпу. Все опустились на колени и начали креститься, а он воздел обе руки и хор запел. Только теперь я заметил, что хор совсем не тот. Это были мальчики и юноши, но не наши. И пели они потрясающе красиво. Только через минуту перед хором встал регент, тоже юноша, в белой мантии, а за спиной кардинала встали уже знакомый мне аббат и еще один священник в белой мантии с монашеской тонзурой.
  Голос у Чезаре был звонкий тенор (di forza). Он пел гимн вместе с хором, потом прочитал псалом и, преклонив колени перед алтарём, отошел в сторону, перекрестил "ложу", где находились граф, его сестра и племянница, затем перекрестил всю публику, тут же ставшую на колени, и просто ушел. А службу продолжал аббат Корнелий. Ну а затем я увидел средневековый конвейер. Аббат, второй священник и оба монаха бенедиктинца сели на стулья, и к каждому потянулась цепочка на исповедь. Мы с сестричкой тоже не стали уклоняться, раз положено. Это так напоминало очереди в супермаркетах в пятницу на исходе дня! Две минуты, и очищенный от грехов голубок с мордой пирата, выпархивает, трепеща крылышками. А вот Базилио на службу не пришел. Хотя, вроде это допускается.
  После службы я вытащил из тайника в телеге все ювелирные изделия остаток флоринов и серебро. Оставил "на развод" только 80 кастелланов. Мало ли зачем вдруг понадобятся средства при дворе?
  Чуть позже к нам, под руководством офицера, пришли четыре матроса, и забрали тюки и баулы с вещами, которые не понадобятся в морском плавании, и будут уложены в грузовые трюмы.
  Засыпал я в настроении восторженно-тревожном. Сегодня я впервые видел человека, оставившего в мировой Истории весьма ощутимый след. Предстоит увидеть еще немало таких, а с некоторыми - познакомиться довольно близко. Вот предположим, что случится, если я, вольно или невольно, изменю историю? Предположим, уговорю Изабеллу не отправлять Колумба на поиски западного пути в Азию. Испания не рванёт в Латинскую Америку, не вытянет оттуда тысячи тонн золота и серебра. Десятки тысяч испанских авантюристов присоединятся к экспансии в Южную Францию, и столкнутся с потоками таких же авантюристов из Северной и Центральной Европы... Потом новые войны, возможно - новые крестовые походы. И промышленная революция на 100 лет раньше. Под эдакие мысли я заснул.
  
  Шаг двадцать первый. Два перехода
  19-20 июля 1492 г. Балеарское море - Средиземное море. Леонсио Дези
  
  Нас разбудили за час до рассвета. Мы быстро собрались и спустились к причалам. Там, на помосте уже стояли матросы. Вслед за графом подошли слуги, которые несли кувшины с вином. Каждый моряк и каждый пассажир получал кружку с вином. Отпив половину, половину выплёскивал в море. Обычай совершенно языческий. Но такие времена, что вера и суеверие владели умами. Потом мы устраивались в каютах, а на кораблях распускали часть парусов, чтобы уйти в море с утренним бризом. Перед нами был пролив между Испанией и Балеарскими островами. Сейчас он называется Балеарским морем. Кроме ветра, корабли пользуются и течением, которое сейчас помогает двигаться на юг. Хотя скорость у кораблей, казалось, небольшая, примерно за час мы удалились от берега так, что Валенсия уже почти не видна. Только возвышенности вдали.
  Вечер. Багровый диск солнца погрузился в воду уже наполовину.
  Я стоял на маленькой площадке на самом носу нашей нао. Нао (женский род), - это просто "большой корабль".
  Когда в моё время стали разбираться, как на самом деле назывались типы кораблей XIII-XVI веков, и какие из них были каравеллы, какие - пинасы и каракки, оказалось, что нередко один и тот же корабль называли по-разному. Но это не потому, что предки были глупыми, или путали названия. Просто каждый корабль строили по индивидуальному проекту. Типовых чертежей и типовых названий не было. Купец или вельможа, у которого появилось достаточно денег, чтобы приобрести новый корабль, или переделать "трофей" шел к известному корабелу, и получал такой тип корабля, который знал этот корабел. Так и записывали в первом порту, где его регистрировали: Рinaza (исп.), или Сaravela (порт.), или Carraca (исп.), или просто Nao (исп.), Nef (фр.). Называли так или иначе по главному признаку: для какого похода он приготовлен. А в зависимости от этого менялось и парусное вооружение, и состав команды, и количество пушек, и даже форма надстроек. Вот сейчас наша флотилия состоит из двух кораблей: каравеллы и каракки. Каракка называется Пáто (Уточка) - это судно 30 на 13 метров, предназначенное для перевозки грузов. Из вооружений: две пушки на кормовой надстройке. Команда Пато состоит всего из сорока трёх человек: двадцати шести матросов, семи "грумете" (юнга, - это или мальчик, или взрослый, но просто первый год служащий моряк), пяти старших матросов, (канонир, повар, лекарь и два трюмных старшины) четырёх офицеров, и капитана. Офицеры - это пилот (тот, ко определяет положение судна по карте, и докладывает капитану о прошедшем пути), старший помощник, определяющий состояние судна и отвечающий за движение его и оборону, карго, отвечающий за груз, и командующий двумя трюмными старшинами, и боцман, командующий матросами и юнгами.
  У каракки средняя мачта несет два больших прямых паруса. Задняя мачта несет один большой косой парус на подвижной рее. А передняя небольшая мачта "тринкета" несёт один прямой, и один косой парус "фок", опирающийся на балку бушприта. Еще у каракки передняя (носовая) надстройка меньше, чем кормовая. Наши четыре лошади размещены в кормовом трюме каракки. Они стоят в особых стойлах, со специальными страховочными шлеями. Шлеи натянуты так, что между тканью и шкурой лошади проходит ладонь. Эти стойла размещены вдоль киля, потому что килевая качка у Каракки меньше бортовой. Конюх постоянно следит за их состоянием, кормит, обтирает, выгребает навоз.
  Вторая "нао", - "Аталанта" (героиня древнегреческого мифа, знаменитая быстротою в беге). Это корабль одновременно и грузовой, и боевой. Его именуют "каравелла". Команда пятьдесят пять человек. Средняя мачта выше, на ней три прямых паруса. Кроме двух пушек на кормовой надстройке есть еще по две пушки с каждого борта, и две пушки на носовой надстройке. У каравеллы корпус длиной примерно 40 метров, а шириной метров13.
  Надстройка на корме трёхэтажная. В ней пять узеньких кают и два офицерских гальюна. В одной каюте капитан, в другой
  четыре его помощника. В третьей каюте граф Алонсо и его слуга и секретарь, дон Педро. В четвёртой каюте сестра графа донна Констанца со своей камеристкой. В пятой мы с сестричкой и Базилио.
  Об артиллерии. Обычная пушка сейчас отливается из бронзы. Она длиной полтора метра, отверстие - две или три ладони (14-20 см), и эффективная дальность полета ядра 100 метров, а дроби 50 метров. Пушка устроена на деревянном лафете, а тот стоит на салазках, поскольку откат при выстреле может быть до метра. Ядра и дробь чугунные или каменные. Уже через пару десятков лет корабли будут нести по десятку, а то и по два десятка пушек. Это потребует совсем другого устройства корпусов. И португальцы уже начинают строить такие корабли.
  Десяток моряков постоянно бегали по палубе, подтягивая и отпуская тросы, а еще два десятка находились на реях всех трёх мачт. Каракка отставала от нас километров на пять. Мы должны плыть (идти) вдоль побережья, не теряя его из вида, и такое отставание при хорошей погоде - часть тактики. Каравелла манёвреннее, и движется быстрей. При появлении пиратов ей легче развернуться, обстрелять пиратов и прижиматься к береговым крепостям.
  Все же на таком корабле места немного. На палубе пассажиры мешают матросам, а по каюте не погуляешь. Так что мы болтали целый день о том-о сем. Лишь после обеда суета на палубе и мачтах улеглась. Мы прогулялись воль бортов, понаблюдали берег у горизонта, попялились на облака, волны и чаек. Но, видно, сказалась расслабуха после напряжения последнего времени. Навалилась дрёма. И уже на закате я посетил гальюн, да зашел на носовую пристройку, полюбовался на закат.
  На корабле в полдень бьёт колокол "кампана". Обычай бить в колокол на кораблях возник, вероятно, еще во времена крестовых походов. И этот звон призывал к молитве утром, в полдень и вечером. А моряки - люди крайне суеверные и религиозные.
  Кроме того, звонили и ночью, чтобы корабли одной флотилии не потеряли друг друга.
  В полдень капитан и пилот выполняют измерения. Это традиция. Вблизи берега и так ясно местоположение корабля. Но это позволяет лишний раз проверить приборы, включая механические часы капитана. Мы уже приближаемся к мысу Нао, на котором заканчивается Балеарское море, и начинается Средиземное.
  На нашей каравелле в носовой пристройке оборудована кухня. Один раз в день повар готовит горячее варево, то ли густой суп, то ли жидкая каша с солониной, чесноком и луком. Рядом с кухней стоит бочка с солеными лимонами, и сундук с лимонами свежими. Морякам через день выдают чернослив или вяленый виноград. Повар начинает готовить перед полуднем, и моряки едят в две смены. Для нас, то есть графа и его близких, включая капитана, на отдельной печке готовит повар графа. В принципе, это такое же варево, что и у простых моряков, только мясо получше и приправы из индийских пряностей.
  Итак, первый день плаванья почти прошел. Фактически мы прошли около трети пути. Миновали мыс Нао, вышли в Средиземное море и повернули на юго-восток. Уточка нас догнала, и корабли ложатся в дрейф. Ночное плаванье в эту эпоху считается слишком опасным, даже рядом с родными берегами. Моряки ведь еще ничего не слышали про страховочные крепления. А бегать в темноте по реям... Понятно, да?
  Да, я знаю уже сотни вещей, которые могли бы улучшить, или облегчить жизнь современникам. Но двигать прогресс - не моя стезя. Я нередко об этом думаю, и всё более убеждаюсь, что "низзя!". Потому что каждый шаг, который делает человечество, должен быть вымучен и выстрадан.
  И изгнание евреев с Пиренейского полуострова, столь болезненно переживаемое сейчас, - необходимый элемент роста самосознания народа. А еще это и стимулятор особых качеств, которые проявились уже в моё время. А, чепуха! Это всё самооправдание. Я просто боюсь ответственности. Прихлопнешь ту самую бабочку, из-за этого потом какой-нибудь придурок нажмёт на ту самую красную кнопку. Ладно! Война план покажет!
  Итак на корме, на средней мачте и на носу нашей Аталанты зажгли светильники. На палубе, кроме меня, остались только трое вахтенных, которые каждые 10-15 минут друг друга окликали возгласом "Mirar!" (Смотри!). Волны негромко плескали в борт, ветерок шелестел в снастях, но всё перекрывал постоянный скрип. Да, на судне XV века скрип не замолкал ни на минуту. Скрипели блоки, доски, мачты и реи. Днём это было почти незаметно, но в ночной тишине, мне кажется, и огней можно было не зажигать. Скрип разносился над морем на десятки, если не сотни метров. Никакое смачивание и смазывание не помогало. Особо отчетливо скрип был слышен в каюте, когда я спустился в неё с помоста. Базилио посапывал на второй полке. Сестричка лежала на первой, изредка всхлипывая во сне. Я разделся и лег рядом с ней, слегка приобняв, и всхлипы прекратились. Но скрип не смолкал. Он меня и усыпил.
  Утро второго дня началось для меня со звона колокола. Время утренней молитвы.
  Шепчу на ушко сестричке: "От сна восстав, прибегаю к Тебе, Владыко Боже..." И она, встав на колени на полке стала нараспев читать молитву на латыни.
  Что-то неразборчиво заворчал сверху Базилио. Но постепенно его хриплый тенорок, произносящий что-то, вероятно, по-гречески, как-то очень органично вплёлся в католическую молитву. Отлично начинаем день!
  А с палубы уже слышны крики боцмана и топот босых ног. Я сходил на палубу и с помощью матроса наполнил кувшин чистой морской водой. Затем спустился в каюту, воспользовавшись небольшим деревянным тазиком, прополоскал рот и протер тело влажной тряпкой. То же сделали сестричка и Базилио.
  Вчера Базилио разоблачил моё вмешательство в его жизнь, то есть то, что я лишил его радости пить вино. Сначала он упрашивал снять "проклятие". Я объяснил, что вернуть "как было" уже не выйдет. Но что вино он пить может, только немного, не более "копы" (120 гр.) в день.
  Корабль плыл и плыл. Через пару часов нам в каюту занесли "преломленный хлеб", то есть по две свежеиспеченных булочки и по чашечке свежезаваренного, но не очень качественного кофе. Затем, убедившись, что обычной суеты на палубе нет, мы погуляли "на воздухе" пол часа. В полдень помолились вслух, дождались обеденного варева, подремали. Заняться было, в общем, нечем. И мы с сестричкой стали требовать у Базилио рассказать о его жизни. А чего? Я ведь ему все рассказал о нашей. Ну, в смысле выдал почти полную и правдивую версию, придуманную мною еще в первый день. И он, поломавшись, раскололся.
  РАССКАЗ БАЗИЛИО
  Город Халеб (Алеппо) - безусловно жемчужина Сирии. Через него шли караваны из Индии и Китая, из стран Куш и Египта. Здесь были отдельные кварталы с самоуправлением суннитов и шиитов, зороастритов, христиан греческого канона, христиан католиков, евреев, индийцев и даже синитов. Двести лет назад город основательно пограбили войска монголов. Но постепенно правители династии Саллах ад-Дина, Эмиры Айюбиды, восстановили былой блеск и богатство города. Лет сто назад власть незаметно перешла сторонникам, а затем и прямым ставленникам османов. Они немного обрезали крылышки почитателям многобожия. Открыто исполнять культы они не могли. Но внутри закрытых от посторонних кварталов даже их не слишком беспокоили. А евреи и христиане продолжали жить, как жили при айюбидах. Моя семья - сирийские православные священники, родом из Мосула. И должен сказать, что искренняя вера в Искупителя вовсе не мешала моим родичам разорять вдов, обижать сирот, презирать нищих, и даже участвовать в работорговле, пусть и не напрямую. А папаша мой при этом отличался самовлюбленностью, лицемерием и злобностью. В роду и раньше появлялись уродцы вроде меня. Но поскольку все признаки проявляются не сразу, папаша крайне гордился рождением мальчика после трёх девочек. Потому, а также в силу традиции, имя мне было дано Базилиос-Иоанн. А мать моя из местной, не слишком богатой семьи, но слыла первой красавицей квартала. И вот когда мне уже было лет семь до папаши стало доходить, что сынок у него не оправдывает надежд. Меня перестали допускать к общему столу. Не пускали в школу. А какие закатывал батя скандалы дома, как третировал и ругал мать! Но когда мой дед со стороны матери напомнил ему, что митрополит Игнатий Маффай был ростом с десятилетнего ребёнка, папаша вообще разорвал связи с семьёй матери, а ей разрешал выходить из дома только в церковь. Мать умерла в тоске, когда мне было 10 лет. В тот же год отец женился на дочке купца, и мне рассказали, что в брачном договоре было указано, что я не получу в наследство ничего. Я старался не попадаться этому петуху на глаза, шлялся по окрестностям как бездомный. А дома слуги кормили меня украдкой. Мне было чуть больше 12 лет, когда в соседнем квартале, где жили арабы, раскрыл шатер цирк с акробатами, фокусниками, плясунами на канате и прочими артистами. В христианских странах, как ты знаешь, циркачей не слишком жалуют. Но на Востоке любят зрелища. Я покрутился вокруг их шатра, познакомился с циркачами, подружился со старым львом и весёлыми собачками, и понял, что с ними я готов прожить остаток недолгой, как у всех карликов, жизни. В день, когда цирк уходил из Халеба, я вскрыл отцову кубышку, которую тот хранил в церковной пристройке. Золото я положил за пазуху, а мешок серебра рассыпал широкой дорожкой до дворца эмира, а потом присоединился к забавной семейке циркачей. Слуги, как мне рассказали, доложили эмиру, и стража прошла по "серебряному пути" как раз до сокровищницы папаши. Церковь-то налоги не платит. Но пристройка, это ведь не церковь! А там всякого добра было - ого-го. Причем часть из того добра те самые ценности из имущества вдов и сирот. Судить папашу не стали, но жизнь ему в Халебе я подпортил основательно, чем до сих пор горжусь. Мой цирк кружил по Леванту, Магрибу, Аравийскому полуострову. Старшим у нас был циник, знаток религий и людских недостатков, поэт и философ Маджид ибн Саид Аль Касами. Ходил он с большим трудом. Зато по вечерам, если позволяли дела, он рассказывал нам о разных странах, о философах Древней Греции, воинах и политиках Древнего Рима, об истории Египта, древнем Вавилоне и Персии. Меня он, когда мог, учил латыни и римскому праву, тонкостям арабской поэзии и еврейскому мистицизму. К сожалению, у меня тогда голова была забита прелестями женщин нашей сумасбродной семейки. Впрочем, учителей у меня было много. Гимнасты, жонглеры, фокусник, факир, дрессировщик. Но главными оставались Маджид и его сын, силач, борец и акробат Хассан. Хассан был уже не молод, но не было равных ему ни в борьбе, ни во владении ножом. И еще он учил меня разбираться в людях. Хассан показывал мне человека в толпе, и подробно рассказывал, чего от этого человека следует ожидать и почему. Он распознавал признаки жадности, жестокости, самомнения, трусости. Он заставлял меня заговаривать с самыми разными людьми и где мелкой лестью, где хвастовством, а где и показной глупостью вызывать у этих людей доверие, склоняя к тем или иным поступкам. Он любил говорить: "Каждый страдает в этом мире. Жадный заплатит дважды, а хитрый обманет сам себя, ревнивца обманет жена, а жестокий жестоко себя же накажет. Даже тот, кто жаждет только знаний, как мой отец, останется, в конце концов, один на один с толпой глупцов и невежд, которым его знания не нужны". Так я жил и учился в дружной семье циркачей. Целых шесть счастливых лет. Маджид говорил, что боги видят в людях только фигурки на шахматной доске. Люди им безразличны. А Хассан возражал: "Боги создали людей по своему подобию, мы подобны им, и, значит, они подобны нам. А в людях самое сильное чувство - это ревность. Мы прощаем другим глупость и слабость, но не умеем прощать удачи и успеха. Ревность - это зависть. Так и боги завидуют людям, когда те счастливы. А зависть богов жестока".
  О, Маджид знал больше, но Хассан видел глубже!
  Боги позавидовали счастью нашей цирковой семьи.
  Хассан - Хассан! Он научил меня прятаться тенях, уклоняться от удара ножом и наносить неожиданные "подлые" удары. И вот этот неуязвимый человек-скала, человек-кремень, влюбился в девчонку-вертихвостку из Басры. А она, закрутив ему голову, однажды, подпоив, сбежала с факиром, у которого было лишь одно достоинство, и то мужское. Ну сбежала, ну обчистила кассу, посадив нас на неделю на хлеб и воду... А бедняга Хассан, забыв всё, чему сам же меня учил, запил горькую. И все твердил, что только вино не обманет. Он разбился насмерть о камни мостовой, когда пьяным полез танцевать на канате. Мне было тогда восемнадцать лет. После этого и его отец, Маджид ибн Саид Аль Касами, как-то быстро сдал. За год, пожалуй. Раньше он всегда находил общий язык с местными властями. И за долю малую мы могли неделю собирать неплохую жатву на рынках городов. Но провалил переговоры раз, потом еще раз... От нас ушли две танцовщицы и фокусник. От старости умер лев, и дрессировщица собачек отстала, найдя себе пару в одном из городов. Я к тому времени разучил несколько забавных номеров, но нас осталось всего пятеро: я со старшим, один танцор на канате и два жонглёра. Мы продали шатер и три повозки с лошадьми, и купили места на небольшой фелуке, чтобы добраться в османский город-порт Анталью. Добрались же. Только не туда. Нашу фелуку захватили пираты. Какая-то дикая ватага из берберов, под водительством совершенно безумного негра. Большую часть команды и пассажиров при захвате зарубили. Остальных связали. В том числе убили и старика Маджида. Трёх женщин, прости, малышка, насиловали до смерти. Потом они накурились какой-то гадости, и повалились спать. Я был связан, как и остальные, оставленные в живых. Но что мне их неумелые путы? Развязался. Оказалось, что мои циркачи, связанные, уже мертвы. Истекли кровью. Было уже темно. Нашел нож, и стал убивать всех не связанных подряд. Не знаю, скольких убил, когда сознание меня оставило. Рано утром нашу фелуку и прикреплённую к ней шебеку заметили с арабской галеры. Как я оказался в Гранаде, не помню. Был не в себе. Я бродил по рынкам, где-то жонглируя, где-то сговариваясь с таким же бродягой, устраивал смешные антрепризы. Так зарабатывал на еду и ночевку. Перебирался из города в город, и, года три назад, добрался до Валенсии. Вот здесь, однажды, на меня обратил внимание молодой воин. Это и оказался Фарид, потомок рода эмиров Буридов, женившийся недавно на принцессе из рода Арони. Звучные имена ничего не значили на самом деле. Буриды давно утратили власть над Дамаском, да и оставили потомкам только недобрую память. А соратник одного из 17 сыновей Саллах ад Дина, Арони владеет небольшим оазисом в пустыне, и рад был получить в оплату за красавицу дочь два клинка дамасской стали: всё, что осталось у Фарида, кроме имени. А Фарид был отважным и удачливым воином. И очень разумным. Он сумел отличиться в боях и заслужил достойные награды. Но отказался от блестящей должности при дворе эмира. Еще за три года до сдачи Гранады приобрел особняк в мавританском пригороде Валенсии. Почему? Да просто только совсем тупой не понимал, что Насриды, оба брата и отец, а также и прочие эмиры, ненавидят друг друга больше, чем христиан. Так что шансов ни у братьев, ни у отца, удержать Гранаду сколько-нибудь долго не было вообще.
  Ну а после того, как открыто сцепились еще и Абенсераги и Сагри, стало очевидно, что Гранада не продержится и двух лет. И Фарид, чтоб не пятнать себя еще и участием в междоусобице, переехал в Валенсию, где и стал тихо жить с женой. Встретив забавного карлика, Фарид предложил мне стол и кров, при условии, что я буду развлекать жену и ребёнка. Да, Фарид... он тоже. Он любил и был любим. У него родился сын. Но боги ревнивы к людскому счастью. А зависть богов жестока.
  Когда Гранада пала, отпала перспектива воевать со своими, молодому и горячему воину наскучила тихая жизнь. Фарид поехал сперва в Гранаду, потом в Мадрид. Надеялся там, среди знавших его арабов найти поручителей, чтобы продолжить службу воина в Египте или Марокко. Уж какой дурак, или недоброжелатель посоветовал ему встретиться с Валидом... С самолюбивым, трусливым и безумным Валидом.
  Валид, окруженный приспешниками поднял воина на смех, укоряя так, будто это Фарид, а не Боабдиль проиграл войну и сдал Гранаду. Фарид тут же вызвал королевича на поединок, заявив, что отказ оценит как трусость.
  Что было дальше вы знаете.
  О да, мы знали. И обсуждать, если честно, не хотелось.
  День заканчивался. Корабли миновали мыс Кабо де Палос, отошли чуть подальше от берега и легли в дрейф. Здесь уже есть отголоски течения из Гибралтара. Вахтенные следят, кроме прочего, и за прибрежными огнями: не сносит ли нас?
  Мы вновь вышли прогуляться по палубе. Сейчас скрип, если не прислушиваться специально, не слышен. Мы просто привыкли. И к слегка покачивающейся под ногами палубе, и к кисловатому запаху сгоревших дров.
  И этот отдых, это никчемушное протекание времени начинает слегка нервировать. Когда вернулись в каюту, я тихонько сказал: "Знаешь, Базилио, тот, кто рассказывал тебе о короткой жизни карликов, просто не знал одной очень важной вещи: после 30 лет у вас происходит перестройка организма. Помнишь ощущение похмелья? Вот примерно такое состояние. Это сигнал твоего организма, что нужно менять образ жизни. Вот только никто сигнал не понимает. Его легко заглушить алкоголем, курением дурной травы, постоянным перееданием жирной и сладкой пищи. Так большинство из вас и начинает себя вести. И организм на это только усиливает сигнал: мол, ты не так меня понял, нужно другое. А карлики оттого только усиливают неправильные действия. И организм отключает некоторые функции, чтобы хоть что-то работало хорошо. Но если знать другие средства, а я их знаю от доктора-морана, то можно организм привести в норму. Да так, что ты и нас с сестричкой переживёшь".
  
  
  Шаг двадцать второй. Средневековый экспресс
  21 июля 1492 г. суббота. Море Альборан, Альмерия. Леонсио Дези
  
  Утром третьего дня этого морского круиза я проснулся рано, когда небо на востоке только посерело. Сам набрал кувшин воды, прополоскал рот, лицо и шею. Затем отнёс кувшин в нашу каюту, оставив с специальном держателе. Вновь вышел на палубу и проделал несколько разминочных упражнений. На палубе появились матросы, боцман и офицеры. Оказалось, что офицеры на "Аталанте" имеют отдельную печурку, на которой готовят утренний кофе. Замечательное сооружение из керамики, железа и песка. И должен сказать, кофе очень неплохой. Не удивительно, ведь трое из офицеров - мориски. Меня угостили, а я, в свою очередь, предложил господам офицерам коробку с так понравившимися сестричке кусочками теста, зажаренными с мёдом. Оказывается, ночью с каравеллы отправляли шлюпку в форт на мысу, чтобы уточнить обстановку. По всему судя, беспокоится не о чем. Впрочем, и так были видны десятки мелких рыбацких судёнышек, которые вышли на лов. Если бы где-то заметили шебеки мусульман, рыбаки бы так массово в море не вышли.
  Наконец и на каракке подняли паруса, и мы двинулись в направлении на мыс Кабо де Агата (сейчас - Кабо де Гата).
  Встречное течение здесь было сильно ослабленным, а ветер попутным, и Аталанта опять опережала Пато на 5 миль. Еще через час на палубу поднялся граф. После взаимных приветствий он сказал: "Ихито, ты что-то говорил о крепком спиртном. Сегодня мы подойдем как можно ближе к Альмерии, но высаживаться не будем. Тому есть целый рад причин, и я тебе потом расскажу. Однако вперёд уйдет баркас, чтобы заранее нанять повозки, и грузчиков. И заодно неплохо капитану порта передать презент. Этот дон де Киньонес, родич адмирала Кастилии, любитель экзотических вин. Так есть у тебя что-то особенное?" Я ответил, усмехнувшись: "Есть кое-что. Есть напиток очень крепкий, чистый огонь, есть лишь чуть покрепче креплёного вина, есть посерединке. Есть горький, есть сладкий. Вот только кувшины у меня так себе. Не для презента вельможе". Граф задумался ненадолго, потом позвал секретаря Педро и попросил его: "Достань-ка, дружок, ту венецианскую бутылку с уксусом для притираний. Там, ведь, кажется, совсем мало осталось. Так перелей остаток куда-нибудь, а бутылку неси". И минут через пять Педро принёс бутылку. Всё же в моё время хрусталь и стекло стали обыденностью. А в XV веке это была редкость, не доступная простому обывателю. Четырёхгранная бутылка чуть менее полулитра
  с красивейшей огранкой и гравировкой. Солнечные лучи, которые вливались в каюту через окно, играли в глубине и на многочисленных гранях сотнями радуг и зайчиков. Столь же сверкающей была хрустальная пробка. Пришлось с помощью карго искать наши баулы с вещами в трюме. У меня оставалось там два кувшина с ликерами: красным и синим. Один из кувшинов, помеченным синей наклейкой, я и притащил в каюту графу. Граф Алонсо опробовал и одобрил ликёр. Был он примерно 25-30 градусов, и мягко сочетал сладкий и горьковато-кислый вкус. Когда синяя жидкость наполнила хрусталь и заиграла на солнце, граф как-то очень пристально посмотрел на меня и спросил: "И что, евреи пьют такое?"
  Я ответил, что не видел ни разу, чтобы пили. Но евреи и христиане платили за него, и приходили покупать вновь и вновь. Лекарь готовил такое питьё со своим товарищем-алхимиком, и продавал очень многим. Я любил наблюдать за их работой, а лекарю нравился мой интерес. Он говорил, что из меня мог бы получится ученый лекарь, знаменитый, как Гиппократ, Ибн Сина, или Маймонид. Что до хмельных напитков, то лекарь говорил: "Вред не в питье, а в неумеренности".
  На обед повара варили рыбу. Испанцы вообще-то мясоеды, но рыбу готовить умеют. Что до повара графа, то его блюда вообще выше критики. Ну а копа (125 гр) ликёра перед едой вполне служит аперитивом (про который в это время еще не знают). Только Базилио смотрел на ликёр с тоской. Так что я налил ему немножко. Оставшиеся пол кувшина передал через повара графу и его близким.
  Вообще, поговорив с офицерами, я узнал, что у графа они живут шикарно по сравнению с прочими. Это Португалия уже не мнее полувека совершенствует свои корабли и старательно учит и моряков, и, в первую очередь, офицеров. Но флот Кастилии питается "крохами с барского стола". И это означает, что моряки набираются как попало, в том числе и из преступников. И содержаться весьма скудно. Если плавание продолжается больше недели, то в котел идут и крысы. И я-то понимаю, что, когда дело дойдет до океанских переходов длительностью месяц и более, всё будет еще хуже.
  И опять гложет мысль: "Я мог бы помочь". И ответ резонёра: помочь тысячам, и погубить миллионы.
  Когда до заката оставалось еще часа два, мы обошли мыс Кабо де Агата и зарифили паруса. С борта спустили баркас, в него сел дон Педро, секретарь графа, с несколькими баулами. Боится граф, потому и разведчика вперёд выслал. Ну, может не боится, а опасается. А ведь он храбрый воин, опытный дипломат, и в Турции столько времени провел, среди интриг высшего уровня. А сейчас опасается. Я историю знаю все же не слишком хорошо, но Изабелле жить еще лет десять, и все время они с Фернандо официально союз не разрывали. А граф с Фердинандом в хороших отношениях. Причем те, чьего влияния граф Альфонсо боялся - герцог Альба и архиепископ толедский болеют, и в интригах не участвуют. Значит, есть у деда (или папочки) юного Леонсо некий враг крайне, даже смертельно опасный. Или речь идёт о какой-то авантюре. Ладно. Чего гадать... На всякий случай поговорил с Базилио: "Дружище, граф что-то мудрит. И, похоже, чего-то боится. Если мы завтра с утра начнем разгружаться, то пассажиры, то есть мы, выйдут первыми. Выгружать лошадей и вещи будут не менее трёх часов, а, может и все пять. Я это к тому, что не мог бы ты заглянуть в кабак посолидней, поболтать с людьми? Кто предупреждён, тот вооружен". Базилио покивал, но сказал: "На серьёзные результаты не рассчитывай. Сам виноват. Болтать начинают, когда оба собеседника пьяны в дымину. А я теперь, по твоей воле, напиться не могу". Я возразил: "Ой, кому ты это говоришь? Тебе сыграть пьяного - раз плюнуть. Главное, болтуна найти. Впрочем, я ни на что особо не рассчитываю. Но вдруг?".
  Спалось мне тревожно. Да и сестричка, которая всегда спала тихо, как мышка, часто ворочалась во сне, несколько раз начинала плакать. Может, вспоминала про смерть мамы. К утру проснулся я с тяжелой головой. Еще до рассвета, только небо посветлело, на наших кораблях началось движение. Вначале двинулись в сторону берега, под крутым углом к бризу. Когда подошли к порту примерно на километр, навстречу нам вышел баркас. Он и подтащил к пирсу сначала каравеллу, потом ко второму - каракку.
  Итого мы находились в пути трое суток. Прошли за это время 450 километров. Всадник с подменной лошадью по приличным дорогам в хорошую погоду мог это расстояние проехать за пятеро суток. Вот только нет сейчас прямых дорог. То есть в конце XV века корабли - это такой экспресс.
  Средиземноморский экспресс
  Предупрежденные графом мы со своими вещами уже ждали на палубе. По сходням быстро сошли на пирс. Матросы помогали тащить баулы. А в порту, шагах в ста от пирса, уже ждала вереница телег. Дон Перро указал мне на наши две телеги. Я поговорил с возчиком, и посадил рядом с ним Анну Розу, хлопнул Базилио по плечу, кивнув в сторону самой широкой улицы, которая отходила от причалов, и вернулся к пирсу, чтобы потом помочь свести на берег наших лошадей.
  Как я и ожидал, разгрузка заняла время до полудня. Граф с Педро уехали, вероятно, к капитану порта. Я же не хотел уходить от телег, пока не притащили все мои ящики с оборудованием и химией. Проследил, чтобы они аккуратно и ровно были поставлены на дно телеги, и закрепил веревками, которые тут же в порту купил у хозяина ближнего склада. Когда каракка стала к пирсу, я помогал конюху выводить лошадей. После трёх суток в стойлах их нужно было какое-то время водить потихоньку, хотя и мой жеребец, и конь графа явно очень хотели поскакать-порезвиться. Ну, после выводки их завели в специальную загородку. В порту, оказывается и такая есть. Там они смогли и побегать.
  А в лавке рядом с портом я купил то, о чем не беспокоился ранее: три плаща из грубой просмоленной ткани. Уж больно много тёмно-серых туч набежало откуда-то с севера. Около полудня вернулся Базилио. Пропах винищем! Был он серьёзен, и сказал, что один из капитанов видел возле острова Альборан мачты. На острове нет деревьев и воды, да и берега там плохие. Рыбацкие лодки и испанские корабли к нему не причаливают. Да и пиратам там делать, вроде, нечего. Кроме того, на марокканских шебеках мачты съёмные. Если б пираты там, к примеру, поджидали добычу, то мачту бы уложили. Я сразу спросил: "А может там кого-то поджидать наш друг Георгиос?" Базилио лишь плечами пожал: "Георгиос может всё" Тогда я задал другой вопрос: "А кто сейчас может очень хотеть прикончить их католических величеств?" Базилио даже рукой махнул: "Ну ты и спросил! Тьма народа! Мавры и евреи, португальцы и испанские бароны, половина Римской империи, половина испанских и итальянских кардиналов и епископов, венецианские и генуэзские магнаты. Смерти им хотят, но предпринимать для этого что-то никто не станет. Потому что просчитать последствия невозможно. А вот если ты конкретно про своего деда, то тут варианты есть. Он ведь и из Испании не просто так уехал в Турцию. И не из-за погибшего сына. Виконт Алонсо с юных лет был мужчина видный, щедрый и на комплименты, и на подарки, и большой шалун. Было у него более десятка дуэлей. И у многих серьёзных сеньоров на него был большой зуб. Кстати, слышал ты, что Кортесы Толедо с участием Фернандо и Изабеллы вынесли решение о запрете дуэлей? Так это было в 80-м году после того, как Альфонсо в один день покалечил троих. А насчет "боится", то это ты явно промахнулся. Судя по тому, что я о нём слышал, а слышал я много, то граф никого и ничего не боится. Хотя, вру. Он боится оспы. Об этом даже брома (шутка, исп.) в народе ходила. Что виконт Альфонсо четыре года не был в Испании, а потом сел на корабль и поплыл домой. Но в море встретил корабль отсюда, и, узнав, что у нас поветрие гуляет, вернулся в Костантиние (Константинополь тур.) еще на четыре года"
  Граф появился еще через час. С ним прибыл и отряд из десятка конных латников и десятка арбалетчиков. Мы с сестричкой уже успели поесть в неплохом трактире. Базилио наелся еще раньше, когда поил капитанов. У возчиков еда была с собой. Арбалетчики заняли места на телегах, впереди и в хвосте каравана, и мы тронулись в путь. Подъехав к графу, я спросил, какие новости. Он сказал, что пока ничего такого, чтобы менять планы, не известно. Мы движемся к Гранаде по горным дорогам Сьерра Невада. Сейчас доедем до Гадора, и там ночуем. Ночью по горам не ходят. А потом нужно брать проводника. И его тон, как мне кажется, выражал неуверенность. Что-то было не так. До Гадора - небольшой крепостицы и городка в два десятка домов мы дошли до заката. Перед крепостью была площадка, на которой мы и остановились. Благо, деревьев здесь хватало, так что разожгли три костра, на которых и стали готовить ту самую походную кашу. Граф, который сидел с нами у одного костра, сказал: "Видишь, ихито, в кашу кладут куски мяса? Это местного приготовления хамон, свиной окорок. Делают его потомки коренных местных, иберов. Они где-то возле Тревелеса свиней откармливают желудями с дубов, которые растут в горных долинах. Мавры свинину не едят, и местных терпеть не могут. Но те знают такие дороги, по которым мавры не ходят. Вот иберы нам и пришлют проводника. Без них я бы не решился идти через горы".
  
  Шаг двадцать третий. Горные дороги.
  22-25 июля 1492 г. Аль Пухара - Гранада. Леонсио Дези
  
  
  Когда граф сказал про горца, я представлял себе кого-то вроде горских евреев: черноволосых, горбоносых и шумных.
  Однако человек, который на рассвете подъехал на низкорослой лохматой лошадке к графу, лицом скорее походил на поляка. Темно-русые волосы, нос ровный и недлинный, только обветренная кожа смугловата. Одет он был в кожаные штаны мехом наружу и такую же куртку, на голове шапка из овчины, в руках посох. А взгляд - ну как и положено горцу: сверху вниз смотрел на нас. Даже на графа. А граф поговорил с ним пол часа, потом послал дона Педро к капитану крепостицы за ремнями и веревками, а мне сказал: "Ихито, он говорит, что по нижней дороге идти удобней, но нужно 4 раза переходить через речки. На переправах может быть засада. Тут рыщут несколько отрядов. То ли мавры, то ли кто-то, кто одет как мавры. Он не знает, чьи люди, и на кого они охотятся. По верхней дороге идти тяжелее, но там не должно быть чужих. Он говорит, что до дороги на Гранаду дойдём за три-четыре дня. Ты бери свой лук, стрелы, и скачи за этим парнем. Он будет ехать впереди отряда на лигу (6 км). Ты на пару шагов за ним. Если будут чужие, скачи назад к нам".
  Я уточнил: "А если чужих всего двое, или трое, может стоит с ними поговорить?" Он ответил: "Там всякое может быть. Если это те, о ком я думаю... то разведчику могут подставить женщину с ребенком, или тяжело раненного, или девицу, купающуюся в ручье голышом... Подъедешь ближе - аркан на шею. Не рискуй. Лучше вернись, предупреди. Пусть уж мы приедем на день-два позже, чем... Надеюсь, ты понял, о чем я". И вот я еду на коне рядом с Археном, так назвал себя проводник. На боку альхаба (сагайдак): лук с двумя десятками стрел. Вначале мы малость не поладили. Он неразговорчив, а я хотел бы его расспросить о многом. Но я начинал говорить, а он не только не отвечал, даже отъехал на несколько шагов вперёд. Потом сказал мне прямо: "Что ты шумишь? Здесь горы, слышно далеко. Или стрелу в глаз хочешь?" Я приотстал, и ехал тихо. Потом, ближе к полудню, мы подъехали к горному ручью. Здесь он слез с лошадки, сразу снял с неё седло. Точнее, у него не седло, а такой коврик, из ткани, а сверху два кожаных валика. И сказал: здесь можно немного отдохнуть, попить и поговорить. Вода все глушит. Я тогда тоже расседлал своего коня, и отпустил пастись, а сам сел на поваленной ствол дерева. Когда мы оба напились, предложил горцу угоститься сушеными ягодами, которые полюбил жевать. Он взял жменьку. При этом я обратил внимание, что у Архена, несмотря на диковатый вид, чистые руки, ногти и волосы аккуратно подстрижены и лошадка выглядит ухоженной. Да и сам он у меня никакой неприязни не вызывает. Наоборот, хотя ни лицом, ни фигурой не похож, чем-то напоминает мне мавра Насира. Чувствуется опытный вояка.
  Он сказал: "Ну, говори, чего хотел?"
  Вопросов было море, но я решил спросить о том, что крутилось в голове последние несколько часов, про хамон: "Архен, это ваше мясо, хамон, вы много можете его продать?" Он усмехнулся и ответил: "Здесь мало долин, где растут дубы. У одной семьи две-три долины. Можно выкормить десять десятков свиней в год. Если испанцы будут платить серебром, свиней будет растить не три семьи, а шесть. Будет двести свиней в год". Тогда я спросил: "А могут растить свиней не шесть, а тридцать семей?" Честное слово, в его глазах даже огонь загорелся. Видно, не слишком богато живут иберы в Аль Пухаре. В общем, я ему рассказал, что хочу просить у короля и королевы чтобы замок моего отца за мной признали. Если у меня все получится, и я стану сеньором, то буду покупать за серебро много хамона.
  Он сказал, с кем мне связаться в Альмерии. И я, и он были довольны, когда нас догнал караван. Все перекусили лепёшками с сыром. Дальше мы опять поехали впереди, и я ехал молча, рассчитывая варианты будущего бизнеса. А что? Под крылышком графа можно многое сделать. И для этого не нужно лезть на вершину власти, рискуя свернуть шею. Мы ведь в самом начале эпохи Возрождения. У Испании впереди освоение Америки, дальние рейсы через океан, для которых хамон - самое то. А потом два века "блестящей нищеты".
  Но мои розовые сопли высохли мгновенно, когда Архен свернул с дороги под тень дикой акации и поднял руку. Я быстро, чисто автоматически, вытащил лук из альхаба, натянул тетиву, и достал две стрелы.
  Архен показал вперёд. Дорога (не дорога, конечно, а слегка утоптанная тропа чуть шире метра) шла под уклон, так что видно было далеко. Где-то в двух километрах впереди были кусты, несколько деревьев. И из-за них было видно слабое облачко то ли дыма, то ли пыли. Я показал пальцем на него, и потом назад, на дорогу. И обозначил, что я с луком постерегу дорогу. Он кивнул, развернулся и порысил по дороге назад. А я встал за ствол дерева и стал вглядываться вперёд. Прошло еще минут пять-семь и над кустами закачались белые и жёлтые пятнышки. Понятно. Всадники в чалмах. Отряд был немалый. Двое впереди, а сзади, метрах в сорока-пятидесяти еще около трёх десятков.
  Плохо. У меня только двадцать стрел. Прицельная дальность - сто шагов. Ну, пусть сто пятьдесят. Даже если я перебью два десятка, что маловероятно, они же вот в броне, то остальные доскачут и меня зарубят. И уходить нельзя. Место идеальное, самое высокое: и в ту, и в другую сторону дорога идет вниз. Но пустить этих головорезов к сестричке я никак не могу. И я стал доставать из колчана и втыкать в землю перед собой стрелы. Коня оседлал, зацепив уздечку за ветку в двух шагах за собой. Этим маврам ведь скакать вверх, лошади подустанут. Может мне и повезёт ускакать у них из-под носа. А там арбалетчики авось отличат мою шляпу от мавританских тюрбанов.
  Трусил ли я? Ну, разве что немножко.
  Вот весь отряд выехал на открытое место. И оказалось их не три десятка, а не меньше четырёх. Из них половина с луками, а половина с копьями.
  Передовая двойка уже начала подъём, когда почти из-под копыт одного из всадников выскочил заяц, и рванул, петляя, в сторону от дороги. Строй мавров сразу смешался. Почти десяток с копьями повернули коней и погнались за зайцем. Остальные остановились и стали наблюдать за погоней. Причем, те, которые с луками, даже не доставали их, видно посчитали это неспортивным, но те, которые погнались, подбрасывали копья вверх, и ловили их на скаку.
  А заяц, сделав полукруг, выскочил вновь на дорогу и по ней рванул вверх, почти точно на меня. Вот теперь я увидел четко. Что это не мавры. Это были европейцы. Французы и германцы. Тогда те, с луками - англичане. Я стоял метрах в пяти в стороне от дороги, за раскидистым деревом. Десяток копейщиков промчался мимо меня за два удара сердца. Я действовал как автомат: хватал стрелы и посылал в затылки. Девять стрел (всадников было девять, а не десять). Мне опять неимоверно повезло. Скопившиеся в начале подъёма наёмники (а кто ж еще?) обнаружили ручеёк, и стали пить сами и поить коней. Я уж было собирался садиться на коня да бежать, когда с той стороны, где находился наш отряд, появился граф на коне и две телеги с арбалетчиками. Они притормозили перед сбившимися в кучу лошадьми, с которых сползали им под ноги убитые всадники. Я подбежал к графу и сказал: "Там, в низине еще три десятка. Среди них англы и скотты с луками. А у меня стрел остался только десяток" Граф сразу скомандовал арбалетчикам, те сошли с телег и рассыпались на гребне, прикрываясь деревьями. Я свою позицию менять не стал. Когда те наёмники внизу не дождались своих товарищей, а среди них, вероятно, был командир, они цепочкой стали подниматься по склону. И были расстреляны в упор.
  Я раньше не видел, как бьёт арбалет. Не говорю о кольчугах, но полноценную стальную кирасу болт пробивает, входя в тело почти по оперение. Лет 400 назад очередной Римский папа пытался запретить применять арбалеты. Впрочем, запрет в той булле был не только на арбалеты, но и на луки, и касался он междоусобных войн. Ну а сейчас, когда появились аркебузы и пушки, такой запрет был вообще смешон. Короче, я застрелил еще трёх наёмников.
  Дальше мы в этот день не поехали. Я обчистил "своих" двенадцать наёмников, включая их командира. Граф мои трофеи - 12 лошадей, сбрую, 10 разного рода мечей, десяток кинжалов, 9 полных доспехов и три половинных, семь пар сапог, несколько хороших жиппонов, пурпуэнов, амуниции и прочий хлам выкупил оптом, записав за собой долг в 1000 флоринов. И пусть я мог, вероятно, выручить больше на 200-300 флоринов, продавая частями, но оно того стоило. Ни забот, ни хлопот. Да еще граф мне должен. Я был доволен. Кроме того, мой мешочек с золотыми вещами пополнился на несколько браслетов, цепочек и перстней. Вещи были куда грубее мавританских, но и весили поболее. То есть у меня уже было примерно два килограмма золота. По самому минимуму - 500 флоринов. А если хоть что-то продавать не как золотой лом, а как изделия... То есть мы с сестричкой богачи. Но мы едем в зверинец, где большинство хищников на свободе. Выжить бы.
  
  Рано утром караван тронулся в путь. Мы с Археном впереди. Когда поднялись на очередную гору, Архен показал на крепостные стены на горе километрах в 10 от нас, и с гордостью сказал: "Басти! Мои предки здесь остановили войска Ганнибала, величайшего полководца того времени. Мавры разбирали эти стены, чтобы построить свою мечеть. Этот город Вы сейчас зовете Басфа. И люди там живут злые.
  Мы пошли в обход Басфы, и вышли на более широкую тропу, почти дорогу. За это время наш караван уже четыре раза переходил топкие низинки. Благодаря тому, что после боя появилось три десятка лошадей, и было вдосталь верёвок и ремней, мы почти не задерживались в пути. Для обеда останавливались на пол часа, и шли дальше. В конце второго дня подошли к крепости Гуадикс. В сам город заходить не стали. Впрочем, почти все наёмники отравились поразвлечься. Граф сказал мне, что тут при маврах много чего было, и шелковые мастерские, и отличные кузницы. Но все мастера сбежали еще до подхода испанских отрядов. И сейчас городок бедный. Осталось немало вдовушек, и креплёное вино тут можно купить неплохое. Хотя с хересом из Андалусии его не сравнить. Утром лейтенант собирал наёмников по всему городку. Их тела бросали в телеги, где весь день эти вояки "отходили". К счастью, никаких сложностей не возникло, и к вечеру, в отблесках закатного солнца, мы уже увидели зубчатые красные стены Гранады. С Археном мы распрощались тепло. Я на память подарил ему арабский кривой кинжал, с затейливой вязью на лезвии и рукояти, в замшевых ножнах. А он мне передал ленту из завязанных узелками кожаных ремешков, и сказал: "Покажешь её иберу, и он поможет тебе всем, чем может". И приподняв рукав продемонстрировал татуировку в виде двух змей, сцепившихся хвостами. Признак истинного ибера.
  В саму Гранаду заезжать мы не стали. Дворец Дар аль Арусса расположен к северу от города, а к нему почти примыкает обширный двор "Странноприимного дома" (Касса де хуэспедес), то есть гостиницы. И не простой. Фактически - это маленькая крепость. Каменный забор высотой почти три метра. Мощные дубовые ворота прикрыты двумя башенками, на которых дежурят лучники. Через калитку вышел солидный мужчина в расшитом серебряными галунами кафтане. Графа узнал, поклонился и прокричал что-то слугам, которые и открыли ворота. Там графа Алонсо приняли как дорогого гостя. Собственно, кроме нас в гостинице я пока никого и не видел. Граф разговаривал с мужиком, который, вероятно, был тут хозяином, а слуги уже суетились, разгружая повозки. Несколько слуг начали нас "размещать". Помогли спуститься с лошадки сестрице и выйти из возка сестре графа и её компаньонке, на их глазах выгрузили вещи и повели их куда-то в покои. Потом увели моего коня и коней графа и дона Педро. При этом я успел сунуть в руку слуге реал, и тот прошептал: "Я позабочусь". Гостевые комнаты, как я понял, все располагались на втором этаже, общие службы на первом, но было и отдельно стоящее строение для солдат и для слуг. Так что наши наёмники тоже не остались без крыши над головой.
  А меня и сестричку привели в точно такой же "блок", какой был у нас в замке графа Алонсо. Только спален не три, а две. Как я позже узнал, в такой же блок заселили сестру графа и её камеристку. А Базилио разделил "номер" с монахом, которого я пока не видел. Так что "типовое строительство" изобрели, как минимум, в средневековье. Но тут и впрямь все рассчитано очень комфортно и функционально: номер из гостиной и двух спален. Спальня на одного и сантехнический блок при ней. В спальне шкаф и два манекена для вещей за занавеской. Маленькие окна-бойницы закрыты густой сеткой от насекомых, но днём дают достаточно света, а для ночи есть светильники. Различия в видах ванны. У графа это была деревянная кадка, у шейхи, - бронзовое корыто, здесь небольшой бассейн, облицованный то ли глазированной плиткой, то ли полированным камнем голубого цвета, примерно в метр высотой и шириной, который можно заполнить сверху, а грязную воду выпустить снизу. Здесь, как и у графа, была кровать с балдахином. В "гостиной" столик и три стула. Даже бронзовые зеркала аналогичны. Возможно, граф просто использовал того же архитектора, что и хозяин этой гостиницы.
  
  По моей просьбе нам - мне и Анне Розе принесли нагретой воды. Её, оказываются, греют тут на крыше в специальных баках. Технологию придумали берберские архитекторы. А вода поступает с горных ручьёв по керамическим трубам в водонапорную башню, которая стоит на западной окраине Гранады, а из неё - во все водоёмы и во многие дворцы и дома города. Попросил прислать сестричке служанку в помощь: помыться и переодеться. Мог бы и сам ей помочь, но, боюсь слишком много здесь глаз и ушей. А с учетом лицемерной христианнейшей морали не стоит давать повод даже малейшим слухам. Хотя, если вспомнить некоторые быстрые взгляды сестры графа Алонсо на него, невольно зарождается подозрение: чья это дочка - Аделина? Потому что общие черты с графом просматривались. Да ладно, я и сам становлюсь как эти высоко лицемерные католики. Не моё дело!
   Пока было время до ужина, начал устраиваться.
  Проверил и убедился в отсутствии клопов, блох и вшей. Но на всякий случай сыпанул порошка, который давала перед отъездом Зумрут и на полки шкафа, и в уголки кровати. Достал из баула и развесил на манекены и уложил в шкаф одежду, обувь, оружие и доспехи. Ящики с химией и оборудованием слуги сложили в углу спальни.
  Хорошенько отмылся с дороги. Ощутил себя обновлённым. Надел "приличный" комплект дворянина. Но один кинжал всё равно прицепил на пояс, а еще один всунул в сапожок. Вот такой я параноик
  Ящики с химией раскрывать пока не стал. Кувшины с красным ликёром типа "Кампари" и с отстаивающейся псилоцибиновой массой осмотрел: мало ли что с ними в дороге могло приключится? Но всё было хорошо, и я уже завтра мог готовить "оглупин". Так назвали это средство студенты из Москвы, которые его изобрели. Потому что оно способно разрушить, погасить концентрацию, рассеять внимание, то есть оглупить человека, не влияя более ни на что. В отличие от амитала, пентотала и других дериватов барбитуровой кислоты, слабые основания псилоцибина не растормаживают сознание, а напротив, затормаживают его. Психиатры применяли в моё время синтезированный химиками аналог оглупина как антидепрессант, для снижения тревожных расстройств. И даже при выходе из наркотической зависимости вместо транквилизаторов. Его главный конкурент гидроксизин (в форме гидрохлорида) усиливал когнитивные способности, улучшал память, оставляя человека работоспособным. Однако оставлял под воздействием потока негативной информации, из-за чего и проиграл.
  Я не зря оставил в бауле бутылку хорошего вина. Тридцать капель оглупина на 100 грамм вина раз в день, и психопата превратят за неделю в невозмутимого флегматика.
  Полагаю, при экзальтированной религиозности, доводящей до нервных расстройств, оглупин в небольших дозах поможет многим. Особенно если комбинировать его с хамамом, или даже с финской баней. А хамамов в Альгамбре несколько точно есть, я у графа спрашивал.
  Потом настало время ужина.
  Сегодня, слава Всевышнему, среда, и на столе несколько умопомрачительно пахнущих мясных блюд. И, к моему облегчению, есть соки и даже вода.
  Я, то есть моё молодое тело, привыкло к этому нездоровому обычаю: наедаться на ночь. Странно, что он прижился и в Испании, с её сиестой, но факт: завтрак из стакана молока, или сока с лепёшкой, обед, если он есть, - миска супа. И только ужин - полноценная еда.
  Вот на ужин меня с сестричкой скоро и позвали.
  На ужин в зале гостиницы собралось 12 человек: Граф с секретарём, его сестра с компаньонкой, да наша троица. Уже знакомый мне легист, консультант кортесов Кастилии с женой, которая занимала какую-то должность при дворе королевы Изабеллы, да монах в темно-коричневой мантии с капюшоном - иеронимит, и еще один сеньор в ярких дорогих одеждах с изобилием золотого шитья.
  Как было и ранее, в замке графа, он сам сидел во главе стола, однако кресло его от прочих кресел не отличалось. А Базилио сидел напротив графа на широкой табуретке и посадил рядом куклу сестрички, иногда устраивая с ней забавные сценки, смешившие гостей. Граф называл имена сидящих за столом, поднимая кубок с вином, благодаря за то, что гость откликнулся на приглашение, и обмениваясь несколькими хвалебными, или общими фразами.
  "Дон Алехандро де Бокэра, почётный доктор римского права университета Болоньи и магистр искусств Саламанского университета. Благодарю, что вы откликнулись на моё приглашение и почтили своим присутствием наше пристанище. В Вашем обществе даже невольные ошибки приобретают вид правового прецедента"
  Все делают по глотку вина, а Базилио, приподняв куклу и, взяв её руками нож, возглашает: "Теперь, Лизетта, ты можешь зарезать любую курочку на этом столе, и в присутствии доктора и магистра никто не назовёт это убийством". И тут же повысив и исказив голос как бы от имени куклы, с "французским" акцентом спросил: "А как же это назовут?" И уже своим голосом ответил: "Конечно, это назовут прецедентом законной защиты от нападения. Ведь несъеденная курочка явно угрожала твоему здоровью!" Все гости рассмеялись. Легист даже вытер выступившие слёзы той простынкой, которую здесь считают "салфеткой".
  Иеронимит оказался секретарём будущего архиепископа Гранады Эрнандо де Талавера. И братом его по ордену. Попросту глаза и уши. И, судя по его речам, главной задачей будущий архиепископ видит мягкое приобщение мавров к христианской культуре и христианскому мировоззрению. Я-то знаю, что для деятельного миролюбца это закончится преследованием инквизиции. Но кто я такой, чтобы поучать одного из мудрейших людей этого времени? Впрочем, некоторые замечания монаха выдают, что о Сиснеросе, нынешнем духовнике королевы Изабеллы (Талавера был прошлым духовником) у иеронимитов невысокое мнение. Тот считал, что всех мавров Испании нужно принудить принять христианство. Вот уж спелась компания злобных буратин: Торквемада и Сиснерос. На что Базилио пошутил весьма рискованно: "Ох, Лизетта! Ты ведь маленькая еще, не знаешь, как нужно есть курочку. Я, хоть и дурак, но тебя научу. Курочку не нужно глотать целиком, даже если ты голодна. Лучше откусывать по небольшому кусочку, и тщательно пережёвывать. Тогда твой желудок получит намного больше пользы, чем пытаясь переварить всё разом". Монах одобрительно закивал, улыбаясь, прочие гости смеялись откровенно.
  Гость, богато разодетый был назван: Викентий де Сантанхель, сын финансиста короля Фердинанда. Он решал, как я понял, какие-то финансовые вопросы по поручению отца с графом Алонсо. Реагировал на происходящее за столом менее сдержанно, чем прочие, а на сестричку смотрел с таким откровенным восхищением, что она попунцовела. Конечно, я знал, что он мой единоплеменник, официально принявший христианство, как и его отец, и такой же рафинированный красавчик с тонкими чертами и изящной фигурой. Молодой (лет тридцать примерно) Сантанхель был доктором права Школы свободных искусств Сарагосы, и уже сам являлся известным финансистом и консультантом нескольких крупных торговых домов. Он заговорил об алжирских пиратах, представлявших серьёзную угрозу для средиземноморской торговли. На эту тему Базилио шутить не смог. Я видел, как сжались его зубы, и поспешил вмешаться в разговор: "Я еще в Толедо слышал от знакомых нашего домовладельца, что в Португалии корабелы работают над нао, которые будут нести десятки пушек. Если такой корабль будет сопровождать торговый караван, то он один легко уничтожит или отгонит три-четыре шебеки, или галеры".
  Викентий возразил: "Но двадцать пушек - это дополнительно пятьдесят-шестьдесят человек команды - не матросов. Для пушек нужны ядра, картечь, порох. Места для груза остаётся мало. Содержать такой корабль нужно постоянно, а груза он много везти не сможет. Значит, нужно создавать конвои из пяти и более торговых кораблей. Тогда и пираты могут сговориться и напасть большой группой галер. Да и товаров набрать на шесть кораблей - дело непростое. Нужны свободные средства. Время стоянки в порту увеличится, следовательно, оборот капитала замедлиться. Это плохое решение".
  Я ответил: "На самом деле это не решение одной конкретной задачи с пиратами. Это просто путь развития кораблестроения. Неизвестно, найдёт ли генуэзец Колон короткий путь в Индию, или путь, который начали разведывать португальцы вокруг Африки будет короче. Но и тот и другой пути займут месяцы пребывания корабля в море.
  Так что корабли для перевозок товаров в Индию будут строится всё крупнее. И пушек на них будет всё больше. А стоить эти корабли будут всё дороже. На лодке не переплывёшь океан. Так, во всяком случае, говорили знакомые нашего домовладельца.
  Что же касается конкретно пиратов, то мой друг Базилио, хотя и не скажешь по одежде, мог бы кое-что подсказать. Но это будет деловой разговор, который неуместно вести за ужином. Давайте встретимся с Вами, сеньор Викентий, через несколько дней".
  Базилио, уловив мой намёк, улыбался весьма многозначительно. А я подумал всего лишь о страховании морских перевозок. Ну, и о тех гарантиях, которые даёт король Фердинанд этому семейству. С такими гарантиями и такими фондами, которыми управляет Сиснерос старший, вполне можно заняться и страхованием, и перестрахованием морских перевозок. А финансовые операции никак не должны сказаться на историческом процессе.
  Граф кратко рассказал о нашем путешествии и встрече с наёмниками, переодевшимися в мавров. Никаких бумаг у них с собой не было, так что определить кто их нанял и для чего теперь было почти невозможно. На что Сиснерос младший сказал, что в одной из его контор здесь, в Гранаде, служит молодой идальго, которому удавалось распутать несколько очень хитрых интриг. И если сеньор граф пожелает... Сеньор граф пожелал, и попросил прислать этого идальго завтра с утра. Ужин подошел к концу. Нужно было хорошо отдохнуть, потому что всем предстояло решить немало вопросов до конца недели.
  
  Шаг двадцать четвёртый. Подготовка к аудиенции
  26 июля. четверг 1492 г. Гранада. Леонсио Дези
  
  Я проснулся за час до рассвета от беспокойства. Вроде и не снилось ничего такого, но меня как выкинуло из постели. Нервы натянуты, и жажда действия заставляла грудные мышцы и пресс подрагивать. Даже перед нападением в усадьбе шейхи не было такой тревоги. Не зная, с какой стороны ждать беды, я решил действовать по намеченному плану, но держать ушки на макушке. Сейчас я намечал изготовить хотя бы грамм сто оглупина. Для того нужно было запустить процесс перегонки.
  Пришлось вскрывать один из ящиков. Извлек и освободил от оберточных тканей аламбик, залил в него немного воды и пошел искать кухню с печкой. К счастью, не только нашел быстро, но и за пару реалов уговорился с кухаркой по имени Клодин, которая заправляла здесь до прихода хозяина гостиницы, о пользовании отдельной печкой. Прокипятив колбы, залил наполовину самой чистой, по уверению кухарки, воды, стал её потихоньку подогревать, добавляя по ложечке щелочной раствор псилоцибина. В перегонную трубку заложил пленочку из пробкового камбия. Это одновременно и фильтр, и очень слабый окислитель, мягко снижающий Ph щелочность раствора. Процесс заполнения малого фаянсового кувшинчика занял примерно час. При этом я израсходовал не более пятой части заготовленной псилоцибовой массы. Беспокойство меня, однако, не оставило. И причину не понимал. В это время к кухарке прибежал мальчик помощник. Ну, как мальчик, - Моего, примерно, возраста. Парень, видно, вошел в переломный возраст, который я-Мисаэль благополучно миновал еще год назад. Его лицо и шея были покрыты прыщами и угрями. Меня это аж телепнуло вначале: вот оно, что меня беспокоит. Но у меня такие проблемы с кожей были небольшие, и все уже прошло. Кожа чистая, никаких воспалений. Сестричка? Ага! Верно! Если у неё через пару лет и начнётся, то чего сейчас беспокоиться? И вообще... Я её вчера видел. Ничего у неё не было. Может, на теле? Не думаю. Если б что было, она бы мне сказала, не постеснялась. У нас с ней такой хороший контакт. Нет запретных тем. Итак... сестричка и акне, акне и сестричка... Предположим, королева увидит акне у сестрички. Она может отнестись к нам с презрением, как к наказанным богом? Ну, вроде нет. К прокаженным Изабелла, конечно, не ходила. Но золотушных, по примеру французских королей посещала, и даже касалась их "язв". Правда, нигде на отражено, касалась ли голой рукой, или в перчатке, скорее - последнее. Да и о результатах почему-то ничего не писали. Куда-то меня не туда заносит.
  У сестрички нет и не может быть акне. А что может быть? Шрам от удара ножом? Ожог? Ожег кислотой?
  Анна Роза уже проснулась и вышла из своей спальни в лёгком халатике. Я внимательно её осмотрел. Безупречная кожа, милые черты. Выразительные большие глаза. Красиво очерченные густые брови, тёмно-русые, вьющиеся волосы. Нос... пожалуй всё же еврейский. Жила в конце 19 века такая признанная красавица-француженка, Клеоптра де Мерод. Её фотографии до середины 22 века признавались идеальным портретом красавицы. Она не снималась в юном возрасте. Но если приложить чуть воображения, глядя на портреты той Клеопатры, можно понять, какой потрясающей красавицей была моя сестричка в её неполные 10 лет. И нет, не было у неё ни малейшего прыщика.
  Может ли какой-нибудь вельможа, чтобы помешать графу Алонсо, к примеру, прислать наёмника с кислотой, чтоб плеснул Анне Розе в лицо? Нет, пока такого еще не было в истории. Но кислота то уже есть? Значит, что? Значит нужен платок-никаб, закрывающий нижнюю часть лица, горло и ключицы, и чепчик типа капора, который при наклоне головы, прикроет верхнюю часть лица. И, конечно, перчатки, чтобы сберечь кисти рук. Хорошо. Но сразу будет задан вопрос, почему вдруг никаб, она что мусульманка? Значит, должен быть повод. И я уже знаю какой. Акне! Нет, даже не так! Золотуха, которая изуродовала лицо! Туберкулёз кожи, с воспаленными лимфоузлами. А если у сестры золотуха, то я, как любящий брат должен встать на колени и умолять королеву исцелить сестричку. И не нужно мне Эскузара. Никаких зáмков. Я буду умолять лишь о чудесном прикосновении королевы. В самом деле, если француз Людовик может исцелить, то почему испанская королева не может? Но тут нужен особый грим... Особый грим - это же Базилио! Кто ещё знаток грима? Я поцеловал сестричку, попросил её никуда из комнаты не уходить, и рванул искать карлика. Всё, что давило на меня, всё, что угнетало - мгновенно испарилось. Осталась мелочь: чтобы граф Алонсо не помешал до покушения, уберечь сестричку, и вырубить наёмника, чтобы выпытать, какая сволочь покушается на нас и желает навредить папаше. Ну а потом стрелу ему в зад. В самом буквальном смысле. Будь это хоть Торквемада, хоть кто! О! А я графа Алонсо сам назвал папашей.
  Базилио нашелся во дворе гостиницы. Сидел на травке, под оливой, жевал бутерброд с сыром, запивая местным квасом, и жмурил глаза от удовольствия. Даже жалко было его отвлекать. Но во мне опять стало назревать беспокойство. Не такое сильное, как после сна, но покалывало внутри.
  Я подошел, тронул карлика за плечо, и сказал: "Доброе утро, дружище! Извини, что отвлекаю тебя от кайфа, но у меня есть дело. Срочное". Он открыл глаза, посмотрел на меня с некоторым удивлением. Мол, какие срочные дела в такое чудесное утро? Но. видно, увидел нетерпение, и кивнув, похлопал по траве рядом. Я огляделся. Людей вокруг не было, как и дверей и окон, из которых кто-либо мог бы услышать наш разговор. Потому присел, и сдерживая голос и жесты, сообщил о недобром предчувствии, и о том плане, к которому пришел. Базилио улыбнулся: "Ты как Алкивиад наполнен стратагемами. Но это твои дела. Я могу сделать из твоей милой сестрёнки нечто весьма неаппетитное. Для этого нужно съездить в город и прикупить кое чего. Собирайся!"
  Куда ехать нам подсказали слуги в гостинице.
  Примерно через час мы ехали по узенькой кривенькой улочке вдоль сливной канавы. Дома неказистые, каменные. Это торговый квартал. Всего год назад в этих домах вперемешку жили евреи и мавры. Когда началась осада, многие из них уехали, а дома позанимали всякие мелкие торговцы, которые следовали за испанскими войсками. Лавки пооткрывали в каждом втором доме.
  Здесь не было берберов или евреев. Почти никто из бывших домовладельцев не рискнул вернуться в свои дома. Да и приводить дома в прежний вид новые владельцы не спешили. Так что потёки грязи и облупившаяся штукатурка на стенах красоты не добавляли.
  Весной бурная вода, текущая с окрестных гор, промыла канавы. Но жители не сильно заботились о чистоте и гигиене, и запашок стоял тот еще. Тем не менее, мы с Базилио прикупили в лавках и на маленьком рынке, с которого начиналась эта улочка, почти всё, что планировали. А я еще и нашел вполне вменяемого ювелира. Судя по имени, да и акценту, это был итальянец. Звали его Андрэа. Несколько арабских браслетов и колец с вязью, мелкими камушками и чернением он купил по цене процентов на 20 дороже, чем по весу золота. Если будет возможность, еще заеду к нему.
  Мы уже направлялись к выезду с этой улочки, когда Базилио повел носом, и сказал, указывая на лавку, над входом в которую было прибито просто днище бочки с выжженым знаком, более всего похожим на двух переплетённых змей. Он сказал мне уверенно: "Купи бутылку. Не пожалеешь".
  Действительно, пахло вином, причем запах шел очень приятный. Я зашел в полутемную лавку, на стене которой в деревянных ячейках лежали стеклянные бутылки. Огромные стеклянные бутылки. Лавочник спросил: "Куартилла, сеньор?" Куартилла - это ёмкость на 4 литра. Напомню, что пол литра очень хорошего вина "для богатых", куартильо, в трактире стоит 5 реалов. Значит, куартилла должна стоить серьёзно меньше 40 реалов, примерно два с половиной флорина. Но лавочник сказал: "три флорина, сеньор, у нас на этой неделе большая партия, продаём со скидкой". Базилио, который проскользнул в лавку следом за мной (оставил коня без догляда, негодник!) потянул меня за рукав и кивнул. Лавочник тут же достал из-под прилавка матерчатую шлею, вытащил бутылку, и, приняв оплату, помог вытащить наружу и прикрепить на круп коня за седлом.
  Когда мы отъехали от лавки Базилио сказал: "Это сладкий херес, братец. Самое то для вечера с самой привередливой дамой. А тебе придется после приёма у королевы со многими проводить вечера". И по-особому прищелкнул языком.
  В гостинице было тихо и сонно. Слуга сказал, что граф в своих покоях с монахом. Им уже третий раз с утра принесли кофе. Донна Констанца попросила прислать к ней швею, и они тоже пьют кофе и обсуждают фасон платья, в котором можно пойти на королевский приём. Моя сестра попросила Библию и читает её. А дон Педро с несколькими слугами поехал в город.
  Я спросил у Базилио: "Могу помочь?" Тот ухмыльнулся: "Я сейчас приду в твою комнату. Приготовь две ступки и фаянсовые миски". И вот я толку в ступке какие-то красновато-бурые зёрна. Кажется, именно такие видел я на обычных вениках. Получается шелуха и мутно-белая кашица - клейкая и чуть сладковатая. Эту кашицу отливаю в фаянсовую миску. Базилио толчет другие зёрна, более похожие на пшено. Его масса чуть розоватого цвета собирается во вторую миску. Еще на столе стоит плошка с кристалликами вещества медового цвета, и маленький медный цилиндрик с кристалликами синими, с сиреневым отливом. Это тоже нужно толочь. Наконец мы заканчиваем приготовления. Базилио предлагает мне попробовать. Я снимаю рубашку, оставаясь в шелковом тельнике и подставляю руку чуть повыше локтя. Базилио наносит кончиком ножа поочередно смешанные вещества. И на моей руке три маленьких вздутия: розово-багровый прыщ, такой же прыщ с побелевшей головкой и точкой на вершинке, - угорь, и чуть продолговатое розоватое вздутие с видимым синим основанием: раздутый лимфоузел. Да, это впечатляет. Базилио подул на своё творчество, а потом взял тряпочку и провел несколько раз, как бы стирая "рисунок". Но ничем ему не повредил. Я спросил: "Сколько продержится, чем убирать?" Базилио ответил: "Продержится, если не мочить, полтора-два дня, потом подсохнет и осыплется. А если срочно, то можно просто смыть мочалом, или протереть аква-витой. Но тогда останется покраснение, которое сойдет через несколько часов". Я протянул ладонь, и он по ней хлопнул своей.
  День перевалил на вторую половину, и я уже хотел идти на кухню набрать бутербродов, но во дворе гостиницы раздался шум, звон железа и крики. Конечно, нападение рядом с королевским дворцом - вещь маловероятная. Но мало ли что? И я вынул из сагайдака, висящего на манекене, лук и стал натягивать тетиву. Базилио тем временем выбежал на балкон, проходящий со стороны двора на уровне второго этажа, и крикнул мне: "Это дон Педро!". Не то, чтоб я сильно волновался, но некоторое облегчение ощутил.
  Лук вернул в футляр, сняв тетиву, и пошел на кухню за бутербродами и квасом. Мы сели в гостиной, и позвали Анну Розу. А через несколько минут слуга принёс нам поднос с едой и питьём. Я сунул ему монетку в пол реала. Невелик расход, а репутация среди слуг "щедрого" тоже кое-чего стоит. Поев, прикинули, как будут смотреться на Анне-Розе чепчик и никаб. Да, это не совсем то же, что открытое и светящееся прелестью детское лицо. Но зато появилось нечто загадочное, духовное. И так, быть может, даже лучше. Теперь встал вопрос, как сообщить об опасениях и придуманных мною мерах папаше. Тьфу, опять его зову папашей! Я что, так вжился в роль Леонсио Дези, что начинаю чувствовать себя обязанным? Нет-нет! Я благодарен графу за тех единоплеменников, которых принял и принимает турецкий султан. Более того, оказывается его есть и еще за что благодарить. Благодаря его личному заступничеству, Турция отказалась посылать войска на помощь Боабдилю. Несколько тысяч янычар, высадившихся в той же Альмерии, вполне могли бы изменить ситуацию со взятием Гранады. И, возможно, отсрочить победу испанцев ещё на пару лет.
  Было бы то к лучшему, или нет, кто знает? Впрочем, о чем я? Граф Алонсо мне не отец, и даже не дядя отца. Он испанский гранд, близкий сподвижник Фернандо Арагонского, опасного потенциально для уже любимой мной сестрички. Хотя она тоже не сестричка. Ох, как тяжело быть попаданцем!
  Мы с Базилио обговорили несколько сценариев разговора с графом. От предупреждения о чьем-то злом умысле, якобы где-то подслушанном разговоре, до гласа ангела (бездоказательно, блин!), или просто логических схем. Сошлись на необходимости импровизировать. По обстановке.
  Граф позвал меня незадолго до заката.
  И опять моя чуйка чуть не взвыла. Видно, папаша колебался, принимая какое-то рискованное решение. И, наконец, принял его, да такое, что сразу поставило меня на грань каких-то больших неприятностей.
  Об этом я сразу и сказал Базилио, которого, хоть граф его и не звал, я всё же взял с собой. А Базилио взял с собой куклу. Уж очень она к месту была бы, если б возникла нехорошая ситуация.
  Принял меня папаша в своих покоях, в гостиной. У него гостиная была вдвое больше, чем у нас с сестричкой. Граф сидел в кресле перед столом, где был прибор для письма, и три стопки бумаг. Был он в знакомом парчовом халате, и волосы в беспорядке. Дон Педро стоял рядом с горящей свечкой красного воска в руках. А еще рядом со столом стоял мужчина средних лет в строгой одежде темных тонов, но с мечом на поясе и с золотой цепью, на которой висело золотое же изображение вроде бараньей шкуры. Я видел такие на портретах в музеях Европы. Орден Золотого руна. Тех, кто может носить такое всего пол сотни в Европе. Граф подписал какой-то документ. Дон Педро наклонил свечку, капнул воска на лист, а граф вдавил в воск свой перстень. Затем Дон Педро посыпал лист песком, и отошёл. А мужик-орденоносец взял лист, свернул в трубочку и засунул в небольшой круглый пенал, который, оказывается, держал в левой руке. Затем он и граф обменялись какими-то сигналами, по-особому сложив пальцы, и мужик вышел.
  Папаша, откинувшись, и заложив руки за голову потянулся и прорычал, зевая: "Вот видишь, Педро, как мы вовремя приехали! Нидерланды и Бургундия, всё вместе, к ногам её величества. Как всё удачно складывается!" И, глядя на меня и Базилио добавил: "Педро, попроси, чтобы нам принесли кофе, а сам можешь, наконец, отдохнуть. Я как-нибудь сам разберусь с бумагами".
  Когда нам принесли кофе, папаша (да что это меня переклинивает?) состроил на лице выражение Атланта, который держит на плечах небесный свод, заговорил: "Ихито, помнишь, я говорил о наших планах на завтра? Ну, что нас примет королева после иностранных послов?" Я кивнул. Он продолжил: "Так вот, кое-что изменилось. Приём послов отложен на вечер. Но нам аудиенцию дадут. Только до послов"
  Вот так. А я ведь чувствовал. Папаша (дьявол его побери!) ни в чем не виноват. Королева перенесла время приёма. И это значит, что она нас примет. Радуйся, сынок! А то, что примет в компании со своим милым муженьком, любителем маленьких девочек, так это судьба. Против судьбы не попрёшь. Отказываться от аудиенции нельзя. И не привести сестричку нельзя. Ведь только сегодня отправлена просьба об аудиенции. Скажешь, что девочка заболела? А ну как сердобольная королева собственного врача пришлёт? Я всё это буквально прочитал по его "уставшей" морде. Но и у меня есть кое-что... Я сказал в пространство, как бы ни к кому не обращаясь: "Ага, а на приеме будет Фернандо Арагонский. Великий король и воин, у которого только одна маааленькая слабость. Десятилетние девочки". Я увидел, как граф сменил выражение со скорби на пренебрежительную улыбку. Мол, ты хоть что говори, но поступать будешь так, как положено. Не то положение, чтоб условия ставить. Меня это задело. Нас это задело. И Мисаила, 15 лет, и Шимона 95 лет. Внутри гудела тревога. Я посмотрел на Базилио. А он мне подмигнул. И тогда я обратился не к отцу, а к Базилио: "Дружище. Что-то мне эта ситуация напоминает. Какую-то мрачную историю". И Базилио откликнулся: "Да-да, и я вспомнил!" И тут же обратился к кукле: "Лизетта, ты наверняка её не слышала раньше. Я расскажу.
  РАССКАЗ БАЗИЛИО
  Наш знаменитый кафедральный собор Santa María de Toledo строился-перестраивался, как известно, больше двухсот лет, и до сих пор не завершен. Кардинал Толедо, Педро де Мендоса (святой человек!) сам прилагал много усилий и выделил немало средств на завершение строительства. И не одного мздоимца отправил на суд за растрату или подбор недобросовестных подрядчиков. А одно дело даже рассматривал лично. Вот о нем я и расскажу.
  Купец Теодоро, прозвище которого было "Хитроумный", не был первейшим в Толедо, однако был весьма солидным и уважаемым. Когда архитектор Альвар Мартинес приступил к работам над западным фасадом и башней, с подрядчиками на поставку камня и мрамора от его имени вёл переговоры секулярный каноник, некто отец Бонифаций. Теодоро доставлял каррарский мрамор в Испанию на собственном барке. Был еще один поставщик, и выбор меж ними был непрост. А доход... ну был доход, хотя это и не важно.
  Слухи шли по Толедо, что этот самый отец Бонифаций - большой охотник до женского полу, и (тьфу-тьфу-тьфу) даже до малолетних девочек. А у Теодоро как раз была дочка, девочка двенадцати лет. Звали её то ли Виолетта, то ли Розетта, запамятовал. Девочка была - чистый ангел: милая, добрая, набожная. К тому же пела она чудесно, за что любила и привечала её аббатиса Лючия из женской обители Святой Агнессы. Так вот, как-то вечером пришел отец Бонифаций домой к этому самому Теодоро Хитроумному, конечно, для обсуждения дел подрядных. Сидели за столом, ужинали, а прислуживала им дочка купца. И тут Теодоро принесли записку, что он срочно нужен на складе. Ушел он, попросив каноника отдохнуть и не прекращать трапезу. И вправду вернулся всего через пол часа. А в доме у него уже стражники, на полу каноник с ножом в сердце, а дочки нет. И стражники Теодоро рассказали, что каноник хотел лишить его дочку девичьей чести, а она ударила его ножом, и обратилась за защитой к аббатисе Лючии. А аббатиса провела сокращенный обряд конфирмации и принятия девочки в сестры цистерианки. Кардинал Педро де Мендоса сам слушал это дело. Действительно, у цистерианцев есть в "Хартии милосердия" оговорка, что возраст препятствием к вступлению в орден не является. До сих пор считалось, что речь идёт о верхней границе возраста. Потом встал вопрос о подчинении. Женский монастырь подчинялся Генеральному капитулу Ордена. Но и местному епископату, то есть самому Кардиналу. В конце концов, было получено от Папской канцелярии заключение, что столь странный повод вступления в Орден нельзя считать достаточно уважительным. Было вынесено решение об отнесении девочки к конверзам (белицам), с возможностью по достижении 16 лет либо принять её в сёстры, либо освободить от обетов. И больше об этой девочке никто ничего точно не знает. Но слухи - о да, слухи были. По одному из слухов, эта Виолетта или Розетта освободилась от обетов и перебралась в Италию, где вступила в брак с Ромулом, сыном капитана барка, который возил мрамор. По этому же слуху вовсе не девочка зарезала каноника, а этот самый Ромул. А что хитроумный Теодоро? Погиб, бедняга. Под ним проломилась доска, когда он поднимался на тот самый барк. Да так неудачно что Теодоро камнем пошёл ко дну. О чем присягнули три матроса с этого барка. Слухи, которым, конечно, верить нельзя, утверждали, что папаша Теодоро нарочно оставил дочку наедине с каноником, чтобы получить злополучный контракт. И уж как-то об этом проведал Ромул, в девочку влюблённый. Слухам, конечно, верить нельзя. Но Бог, он ведь сверху всё видит. И длань у Него тяжёлая!"
  
  По мере рассказа улыбка с лица папаши сошла совсем. Оно приобретало всё более красный оттенок. У меня правая рука невольно потянулась к рукаву на левой, где в ножнах был примотан кинжал. Базилио тоже ненароком запустил руку куда-то под оборки платья куклы, где вполне мог прятаться его кинжальчик.
  Вдруг граф мощно выдохнул "Фууух!" откинулся на спинку кресла и спросил почти доброжелательно: "Это вы, детки мне угрожаете, или королю?"
  В его тоне была сталь. Но у меня чувство опасности пропало. Что-то изменилось в его планах. Похоже, он в нас видел до того лишь пешки на доске, а теперь увидел людей. Ну, не знаю, или совесть в нём проснулась, что навряд ли. Я поднял руки с раскрытыми ладонями вверх, и сказал: "Вовсе нет. Я хочу предостеречь Вас, падрино, от опрометчивых шагов. Что-то мне говорит, вы, взрослые вельможи, иногда забываете, что не в карты и не в шахматы играете, а решаете судьбы людей с душой. Но сказано ведь: "Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит." (Матф, 18.6)
  Граф только пальцем покачал: "Ты мне еще проповедь тут почитай! Ладно. Но нам действительно нельзя завтра отказаться. Ели хочешь, я скажу, что девочка заболела. Фернандо после послов уедет". Я сказал: "Всё нормально. И если верно, что я сын моего отца, то у меня тоже не каша в голове. Я же сказал, что просто предостерегаю. Попрошу только, чтобы по дороге в Альгамбру и когда мы будем там, чтобы нас сопровождал Ваш человек. У меня плохое предчувствие было. А оно меня никогда не подводило. И - да, ужинать мы сегодня будем у себя". И мы пошли. По дороге зашли на кухню, где попросили еду принести в покои.
  Вот так, готовился к одной опасности, выпала другая. А результат может быть вообще третий. Тем не менее за ужином мы, вроде, решив основные проблемы, оговаривали поведение перед аудиенцией, на ней, и после неё. Решали, как будем держаться, что говорить, куда смотреть.
  Граф рассказал, что место приёма еще не определено. В Альгамбре есть три подходящих зала. В самом большом, тронном зале, будут принимать послов позже вечером. А нас примут либо в "зелёном", либо в "голубом" зале, где ковры, украшающие стены и расписной потолок имеют соответствующий цвет.
  Нас будет семь человек: Граф и донна Констанца идут первой парой, за ними дон Педро с документами, я и сестричка за ними на расстоянии полутора шагов, а затем два слуги с сундуком, в котором некие редкие вещи из Турции. Базилио будет двигаться в толпе придворных как бы сам по себе. На самом деле дон Хуан Фахардо-и-Чакон, майордом и доверенный слуга Изабеллы, который и организует аудиенции, в курсе. Параллельно нашей группе, как бы освобождая место, будут двигаться два слуги, а на самом деле охранники, с гербом Чакона, а Базилио - следом за одним из них. Да, всё верно. Граф и сам ожидает чего-то. Нет, не нападения, конечно. Провокации.
  Так уже случалось на королевских аудиенциях. Сам недоброжелатель, или подкупленный им слуга из дворцовых, кого-то толкнёт, тот упадёт, или просто заступит дорогу. А при удачном раскладе ударит, или обольёт вином, создавая ситуацию скандала. Один вельможа, падая, порвал платье фрейлине королевы, и тем погубил свою карьеру. Другой толкнул жену самого Чакона, тогда владетеля Картахены. Тогда истинного провокатора Чакона выявил и убил на дуэли. Мы с Базилио и Анной Розой обговорили условные слова, или жесты, в случае замеченной опасности. Казалось, все идет хорошо. Во всяком случае заснул я спокойно.
  
  
  Шаг двадцать пятый. Аудиенция
  27 июля. пятница 1492 г. Гранада. Леонсио Дези
  
  А вот проснулся в поту, с колотящимся сердцем, и сжатыми кулаками. Проснулся перед рассветом. Небо над вершинами гор на востоке слегка побледнело. Надев лишь бельё, босиком, взяв кинжал проскользнул в гостиную. Двери в комнаты здесь запирались на щеколду изнутри, и раскрывались наружу. Я, ради пущей безопасности, прислонял к двери стул, взятый из гостиной, в наклонном положении. То ж самое делали, по моей просьбе, и сестричка и Базилио. Так что в комнаты к нам без шума проникнуть бы не удалось. А вот в гостиную зайти могли. А в гостиной у нас что? Здесь у нас кувшин с питьевой водой. Я в этом мире стал немножко параноиком. Но посудите сами: менее чем за месяц меня-Мисаила один раз практически убили, один раз чуть не убили, и три раза очень старались убить. Так что на ручку кувшина перед сном я положил ресничку. Реснички не было. На всякий случай из кувшина отлил в освободившийся графинчик, который стоял у меня в одёжном шкафу грамм 200 жидкости. Остальное выплеснул с балкона во двор. Но и графинчик не стал оставлять. Паранойя - она такая паранойя! Через 2 двери от наших покоев с балкона лестница была на третий этаж. Одна доска над первой ступенькой чуть отходила. Я надавил кинжалом, и отжал её еще, а в щель и поставил графинчик. Если все пойдет хорошо, через день достану и испытаю на какой-нибудь живности. Может, это чистая вода?
  На всякий случай пошел в покои графа. Дон Педро уже встал и как раз выходил из своей спальни. Ему то я и сказал о подозрении, что в водичку нам могли чего-то подлить, или подсыпать. Секретарь графа, человек бывалый, попросил меня подождать в гостиной, чтобы граф не выпил этой водички, или не вылил, а сам ушел, и вернулся через минут двадцать с хозяином гостиницы. Тот послал гонца за уважаемым лекарем. Пришел, как я и ожидал, мой единоплеменник, старичок в коричневой мантии и бонете с отогнутыми полями. Это простой народ легко поддавался на призывы экзальтированных фанатиков. А вельможи и верхушка среднего класса весьма ценили своё здоровье, и предпочитали прибегать к услугам опытных лекарей. И почему-то среди христиан их оказывалось совсем мало. А лекарь-еврей, даже если он носил крестик, это был высокий бренд. Хотя слова такого еще не знали. Старичок, понюхал, посмотрел на просвет, потом капнул на большой палец и лизнул. Лицо его расплылось в улыбке. Глядя на хозяина гостиницы он сказал: "Уж не знаю, кто ваш недоброжелатель, но человек он остроумный. Это средство, выпитое утром, вызовет понос после обеда. Вас обвинят в подаче испорченной пищи, в лучшем случае потребуют хорошую компенсацию, а могут и к алькальду обратиться. А если постоялец ваш, - вельможа, то вы и сотней флоринов не рассчитаетесь. И, вероятно, тот, кто доливал слабительное в кувшин, поспешит сбежать. Не думаю, что вам удастся теперь его поймать и выпытать, кто вас решил разорить". Во время этой речи хозяин гостиницы (мне говорили его имя, но между делом, так что я не запомнил) то бледнел, то краснел. Он как раз был в курсе, что после полудня граф Алонсо идет на аудиенцию к их величествам. Наконец, ничего не сказав, он опрометью выскочил из комнаты на балкон и крикнул стражнику у ворот: "Закрой ворота и никого не выпускай!" Потом еще кому-то внизу: "Алонсо, бездельник! Всех слуг и охранников собрать во дворе! Немедленно!"
  В это время из своей спальни вышел граф. Он был в парчовом халате и бабушах. С удивлением оглядел дона Педро, меня, лекаря, открытую дверь в коридор, и спросил: "Ну, и что всё это значит?". Дон Педро очень кратко и четко обрисовал ситуацию. Папаша помял бородку, потом посмотрел на меня, и спросил: "Ну и зачем это нужно было? Не сегодня, так завтра, или послезавтра нас бы всё равно приняли". Я предположил: "Завтра не будет Фердинанда. Кто из Ваших недоброжелателей мог узнать, что на приём к королю идёт красивая десятилетняя девочка?" Граф покачал головой и стал рассуждать, загибая пальцы: "Кардинал де Мендоса мог бы дать о таком указание, просто чтобы убрать соблазн подальше от глаз короля. Но он сейчас слишком болен. Ни королева, ни её секретарь, Фернандо де Пулгара давно такими мелочами не озабочены. Чакон в курсе нашего визита, и не возражал. А сам "мавр" Кабрера наоборот, среди заинтересованных. Могли сунуть свой нос святоши. Сиснерос из ненависти к маврам и Кабрере. Торквемада из-за валенсийских евреев и Сантанхеля. Эти фарисеи в ненависти не знают границ. Но Торквемады не было вчера в Гранаде. А на Сиснероса не похоже. Он на сложные интриги не способен. Да и не пошел бы он против Фердинанда. И вообще, ихито, кому ты с сестричкой и вашим Эскузаром можете быть интересны?" Я возразил: "Но кто-то послал сначала отряд в погоню за моим отцом, потом Вам навстречу. В первом был десяток, во втором четыре десятка наёмников". Граф опять помял бородку. Видать, этот Эскузар и вправду никому не нужен. Я высказал еще предположение: "Или кто-то хотел иметь чем на Вас надавить. Кто вообще знал о Вашем родстве с моим отцом? Кто-то, кому не нравились Ваши дела в Турции и торговые дела в Валенсии?" И тут мой папаня, который продолжал мять бороду, даже улыбнулся: "Молодец, ихито! Бороды (на гербе Барбариго изображены бороды)! Конечно, венецианцы. Барбариго и Морозини. И, кажется, сейчас мы получим тому подтверждение".
  По лестнице со двора, сопя на всю округу, поднимался хозяин гостиницы. Я вспомнил, что зовут его Жермен. И, как я понял, он и граф Алонсо очень давние знакомые. А если учесть, что и папаша откуда-то из Франции...
  Жермен, отфыркиваясь, доложил: "Среди слуг отсутствует Лоран, внук кухарки. Он у меня работает второй год. Парнишка аккуратный и исполнительный, нареканий никогда не было. Вот только по всей морде пошли у него прыщи. Ну, так бывает у мальчиков, которые созревают. И он сильно переживал. А вчера вечером его видели в кабаке, и с ним была "перра" (сука, в смысле "проститутка"). Вот только сам он туда бы не пошел. Да и денег у него на девку не было. А сегодня рано утром он помогать бабке на кухню не пришёл. И вообще его нигде не видели. Пришел поздно, а утром за ворота не выходил. Я приказал искать". И он схватил кувшин, собираясь напиться. Только дон Педро так жестко сказал: "Стоять!", что Жермен замер статуей. Секретарь аккуратно вынул из его рук кувшин и поставил на стол, отрицательно покачав головой. У Жермена в глазах застыл ужас. Он прошептал что-то типа "Простите!" и побежал во двор.
  Граф сказал: "Педро, отряди пару самых умных охранников в тот кабак. Дай им по пять реалов. Девку тоже нанимали через кого-то. Если это те, про кого я думаю, нанимал её купец-иностранец. В какой-нибудь диковинной одежде, чтоб запомнили. Так что искать его не стоит. Но кто-то должен был мальчишку либо девке, либо купцу показать. То есть в том кабаке еще до появления девки был кто-то из слуг этой гостиницы. Скорее всего он туда ходит постоянно. Его и нужно найти. Жермен, конечно, верный человек, и гостиницу содержит как надо, но того болтуна он не вычислит. Помоги ему" И потом, обернувшись ко мне граф сказал: "Если это венецианцы, то они все яйца в одну корзину не складывают. У них есть запасной вариант. Это может быть пьяный ландскнехт, случайно поранивший лошадь, горшок, выпавший из окна, перевернувшаяся повозка с дерьмом, или сумасшедший идальго в зале, готовый оскорбить твой род и тебя заодно. Я подготовлю охрану. А тебе стоит подумать самому, как уберечь себя и Анну Розу"
  И я пошел, позвав по дороге Базилио, в наши покои. Готовиться.
  Сначала Базилио совершил чудо, изуродовав сестричку красными и синеватыми пятнами, прыщами и угрями.
  Потом мы тренировались. Задача: уберечься от кислоты.
  Базилио налил пол кружки воды (новой и чистой, конечно). Мы сс сестрёнкой шли по гостиной, а он пытался брызнуть водой ей в лицо. Я должен был подправлять, подталкивать, или поддерживать её, подсказывая, как наклоняться, и защищать лицо от капель воды. На Анне Розе были никаб и капор. Я, слава Эскулапу, купил всего по три комплекта. При этом на мне был плащ, которым я мог её прикрывать. Да и себя тоже. Мы даже раз вышли в коридор, когда хозяин гостиницы собрал слуг для очередного опроса, и там никого не было. А Базилио изобразил мальчишку, пробегающего мимо, со всё той же кислотой.
  Незадолго до полудня я сходил на кухню, набрал хлеба, мяса и соков. Не с пустым же животом идти к королям. Перекусив, мы немного отдохнули. Потом граф прислал слугу с приказом: "Готовиться!"
  Ну что ж! Как говорил мой дед: "Перед смертью не надышишься!" Мы одели чуть измененные комплекты "юных и наивных". У Анны Розы он дополнялся капором, никабом, лёгким шарфиком, и перчатками. И вместо серебряного маленького крестика, - позеленевший бронзовый, местами затёртый до почти белого цвета. А у меня вместо лёгкого капюшона сзади небольшой складчатый плащ. Базилио в одежде шута с погремушкой. Но погремушка насажена на бронзовый стержень с утяжелением на конце. Эдакая дубинка, способная крушить рёбра, челюсти, черепа. Но украшенная носатой головкой с высунутым языком и в красном колпаке. К тому же ручка погремушки снизу заострена. Доспехи не пробьёт, но кольчужку - запросто.
  Ехали я, граф, Анна Роза, донна Констанца и Базилио в специальном крытом возке, прообразе кареты. Вместо рессор - растянутые на раме ремни. Это сооружение тянули четыре лошади. От гостиницы до Альгамбры ехали чуть не час. Пешком, думаю, дойти было быстрее. К счастью, свежий воздух уже двинулся с запада. Въезд в сам замок прикрывали Винные ворота. Стражу несли сейчас воины в красно-желтых коттах. Полотнища ворот, инкрустированные красным и черным деревом во многих местах, были повреждены. Железная решётка раскрыта. Перед и сразу за воротами служебные здания.
  Наш возок остановили, подставили лесенку и помогли сойти дамам. Базилио удалось выскользнуть раньше, так что он отбежал шагов на 7-8 вперед, и оглядывал подходы. Спереди и сзади стояло по паре солдат с алебардами. Остальные были с мечами. Затем мы прошли ко входу в собственно дворец. Несколько ступенек вверх, и площадка примерно пять на пять метров, по сторонам которой декоративные кусты в мраморных вазонах. Далее не двери, а целые ворота, высотой метра три и метра четыре шириной. Ворота были открыты, и у них стояли с двух сторон по паре воинов в кирасах с золочением, таких же наплечниках и наручах, с недлинными, метра два, пиками с листовидным наконечником. Наконечники пик были тоже с золочением. Одежды в тех-же красно-желтых полосах. Они оглядывали проходящих, как взрослые оглядывают детишек, чтоб те не шалили. Если я не ошибаюсь, это были гвардейцы Фердинанда, знаменитая тысяча. Далее за небольшим коридором был большой зал с действительно синими росписями на стенах в виде шести и восьмигранных звёзд и арабской вязи. Нижняя часть стен в некоторых местах прикрыта голубыми и синими коврами,
  В синий с белым окрашены и множество колонн, поддерживающих балконы с двух сторон зала.
  Дальний от входа конец зала был приподнят на две ступеньки, примерно сантиметров на 30. Там стояли два деревянных трона: большие кресла с высокими спинками, с сиденьями, накрытыми бархатом и красивой резьбой с перламутровыми и золотыми элементами.
  Вообще людей было много. Большинство шлялось парами или тройками, беседуя и поглядывая по сторонам. Без оружия были только дамы, да и у многих из них к поясу был прикреплён кинжал. Чаще всего причудливо украшенный и сильно изогнутый арабский. Видимой охраны не было.
  Как они вообще представляли себе охрану ВИПперсон?
  Но потом, поскольку короли всё не выходили, я пригляделся, и заметил, что красно-желтых с отмороженными мордами было поболее, чем прочих. И двигались они по таким ограниченным эллипсам. Так, что постоянно в нескольких шагах друг от друга находилось двое-трое.
  Граф постоянно с кем-то раскланивался, обменивался приветствиями. С тремя мужчинами даже обозначив что-то вроде лёгких объятий. В этих церемониях участвовала и его сестра. Но нас они никому не представляли. Мы с сестричкой, хотя и держались все время в шаге сзади графа с его сестрой, явно выделялись и вызывали заинтересованные взгляды. На нас, в отличие от прочей толпы, не было золотого-серебряного шитья и почти не было украшений. К тому же лицо Анны Розы было прикрыто никабом, что вызывало шепотки.
  Читал я, что в Европе веера появились в ХVII веке. Как же! Тут он был хотя не у всех, но у многих дам. Знал бы - непременно Анну Розу обеспечил. Но это, видать, принадлежность самых верхних слоёв, которых я не видел раньше. Нет, здесь еще не было "языка веера", и прочих сигналов. Веер - просто ручное опахало, не складной. И, конечно, украшение: расписанный рисунками, украшенный позолотой, он висел на поясе на золотых, или серебряных цепочках, и позволял дамам жеманно обмахиваться и прикрывать лицо. Вообще в зале не было душно, хотя народу, включая слуг и охрану, набралось чуть не две сотни. Наконец некто, очень похожий на золотого фазана, с золоченым жезлом, вышел из одной из многочисленных дверей в дальнем от входа конце зала, и стукнул жезлом об пол.
  Граф проговорил тихонько: "Теодоро Фахардо, брат Чакона, маэстро де церимониас (церемониймейстер) . А сам маэстро зычным голосом объявил:
  "Сус махестадос реалис..." (Их королевские величества) и кратенько, минут пять перечислял королевские регалии Изабеллы и Фердинанда, после чего вошли четыре гвардейца с пиками, став с двух сторон двери, еще четыре гвардейца прошли дальше, став с двух сторон от тронов, и еще четыре сошли в зал и встали перед ступеньками, ведущими к возвышению. Одновременно красно желтые отошли к стенам под балконами, чуть оттеснив всех прочих к центру зала. При этом, если я правильно понял, присутствующие разделились и по подданству: кастильцы слева, где над троном висело знамя Кастилии, а арагонцы и прочие справа, к знамени Арагона. Это передвижение вызвало некоторое замешательство. Граф, и мы следом, сместились к одной из колонн, поддерживавших балкон. Чувство опасности, совсем притихшее, вдруг взвыло. И тут сверху, на балконе, раздались звуки борьбы, и одновременно треск. Прямо на нас плеснуло красным. Конечно, мы в ходе тренировок не предусматривали команды "Воздух!". Но у тела Мисаила всё же была потрясающая реакция. Я одновременно накинул капюшон плаща, прижал к себе и прикрыл полой плаща сестричку, и чуть сместившись, слегка подтолкнул вперёд графа с его сестрой. Замешательство продолжалось секунд десять. Там, наверху, кто-то сдавленно крикнул и упал. Я развязал узел и сбросил намокший плащ отодвинув ногой к колонне. Два гвардейца стоявшие у трона под знаменем Арагона, сделали по нескольку шагов вперёд. Но, видно, то, что произошло на балконе их не обеспокоило, и они тут же отошли, став возле трона. Граф и его сестра восприняли ситуацию достаточно сдержанно: его, или его подопечных хотели облить вином. То есть выставить на посмешище. И он и я были подготовлены и у злодеев ничего не вышло. Испорченный плащ не в счет. Сейчас либо гвардейцы короля, либо какие-то прочие безопасники, взяли в оборот того беднягу, которого послали облить графа или нас всех.
  Фазан осмотрел обстановку, обернулся к двери сзади себя и поклонился.
  И лишь затем в зал вошли Фердинанд и Изабелла.
  Король был чуть повыше, стройнее и выглядел явно свежее. Волосы густые, каштановые, с рыжеватым оттенком, блестящие и чуть вьющиеся. Светло-русые усики и бородка на мягком подбородке и достаточно изящные руки. Глаза вначале, издали, показались мне жёлтыми. То есть у короля должна быть больная печень. Но скоро я убедился, что цвет глаз у Фернандо меняется от настроения. Королева была полновата, и цвет лица у неё был бледноват, даже чуть землистый. Брови русые, а волосы тёмно-русые, прикрыты прозрачным покрывалом. Но все меняло выражение лица. Лицо Изабеллы, несмотря на нездоровый цвет, отражало внутреннюю энергию, казалось даже, скрытые желания. А вот Фердинанд был расслаблен. Ему ничего особо не хотелось. Он отбывал повинность. Если спросить постороннего, то из них двоих королева выглядела бóльше воином. А ведь Фердинанд, черт побери, был безусловно, великим воином и великим правителем. Или великими были собранные вокруг него командиры, управленцы, финансисты? Ну нет, он не был пешкой. Чуть позже я это понял ясно.
  А между тем покатилась собственно церемония приёма.
  Тот самый "золотой фазан" возглашал имя, титул, потом - обязательно подданство, иногда заслуги личные, иногда - родителя и даже предка, если прежние короли предусмотрели наследственные привилегии, и службу короне. Тот, кого называли, приближался к ступеням, ведущим на возвышение, выражал преданность (обязательно), а затем оглашал просьбу. Смысл всей аудиенции в том и был, что короли удовлетворяли просьбы подданных, разрешали их споры, или, наоборот, публично отказывали, называя официальную причину. По большому счету это был акт сближения подданых и повелителей. Фердинанд иногда, скучая, начинал пристально смотреть на какую-нибудь даму из дворян, стоящих перед возвышением. Взгляд его был пустой, но дам это смущало, некоторые краснели, некоторые бледнели. Дама, обычно, приседала в поклоне, и, если король кивал, считалось, что для неё аудиенция состоялась. Она со своим спутником, даже если тот прибыл с просьбой, отходила в конец толпы, ближе к входной двери. Один раз, правда, мужчина, что-то сказав, отослал свою спутницу, а сам остался. Думаю, что это было одно из развлечений Фердинанда на скучных приёмах, если вопросы касались не его, а Изабеллы. А в тени кресла Изабеллы стояла очень изящно одетая дама, чем-то на неё похожая. Папаша, поймав взгляд этой дамы, поклонился и пробормотал: "Беатрис де Мойя, жена Кабреры" А та временами шептала что-то королеве, видимо, давая оценки просителям. Королева улыбалась. Видно, Беатрис была остра на язычок.
  Вот тогда я и увидел нечто. Свет из окон в верхней части зала падал, освещая монархов. И в какой-то момент этот свет выделил лица королей. Я увидел, как у обоих меняется цвет глаз. У королевы от тёмно-серого до светло-карего, у Фердинанда от жёлтого до серо-зелёного. Родственные души. Но у Изабеллы изменение цвета глаз сопровождалось мимикой: то сжатые челюсти, то приподнятые брови, то все лицо расцвечивалось улыбкой. А вот у Фердинанда лицо оставалось неподвижным, лишь иногда, едва заметно, губы чуть кривились в ухмылке. С таким в карты играть не садись!
  Так продолжалось немало времени. Явно больше часа. Толпа не стояла неподвижно. Названные и общавшиеся с величествами, отходили ближе ко входу, остальные чуть подвигались к возвышению. Иногда в процедуре возникала остановка. Тогда либо король, либо королева, по очереди, оглядывали стоящих ближе к тронам, и либо кивали им, вызывая поклон, либо даже называли имя, тоже вызывая поклон. Те, кто удостоился, тоже отходили на задний план. Пару раз Изабелла и Фердинанд подзывали слуг, что-то им тихо говорили, и слуги шли в зал, передать королевские слова тем, уже отошедшим подальше. То есть было не только "присутствие" на аудиенции. Но еще и некое общение между королями и знатью.
  Наконец маэстро Теодоро стал вызывать папашу. Были названы отвага в каком-то сражении, ревность в поддержании рыцарской чести, победа в турнире, мудрость в решении вопросов торговли и при защите интересов Арагона и Кастилии при иностранных дворах... И когда папаша сделал первый шаг, сработал еще один, подготовленный врагами капкан: молодой парень в дублоне с массой пёстрых лент, с длинным мечом на сафьяновой перевези, сделал из-за колонны шаг наперерез, и мог бы толкнуть графа, но тут между ними проскользнул Базилио, и стукнул своей погремушкой парня по косточке пониже колена. Внешне почти незаметный удар просто сшиб парня с ног. На этот раз подошли и "приняли" этого парнишку красно-желтополосые. Подхватили его под руки, всунув что-то кожаное в рот, и исчезли за колонной. Граф даже не приостановился. Он подошёл к месту в двух шагах от ступеней, где останавливались все вызванные, поклонился, громко сказав: "Sus Majestades Reales un cordial saludo" (Ваши королевские величества, душевно приветствую!). Дон Педро подошел и передал папку с документами церемониймейстеру. Тот, в свою очередь, достав из папки по листу бумаги, передал их королю и королеве. Это было прошение за опекаемого родича от графа королеве Кастилии Изабелле: одобрить передачу права сеньора Эскузар наследнику погибшего Леонардо Дези, то есть мне. Изабелла могла подписать заготовленное решение, могла отказать без объяснения причин, но она была не такой женщиной. Мы все это знали. Поэтому то, что она подозвала меня, было просчитано. Точнее, она шепнула фазану, а тот уже вслух возгласил: "Леонсио Дези, приблизьтесь! Королева Изабелла желает задать Вам вопрос". Я поднялся на две ступени, и не доходя примерно два метра до королева упал на колени и склонился, прикоснувшись к полу лбом. Это было необычно. Дворянин становился даже перед королём на одно колено. На два колена перед священником или перед Богом. Королева, чуть нахмурившись, сказала: "Ваше желание получить владение так велико?" Вопрос риторический. Типа "ты сын своего отца?" Не знаю, какого ответа она ожидала, но уж не того, который услышала. Я чуть приподнял голову, и, глядя на губы королевы, воскликнул: "О нет, Махестаде! Я прошу Вас о величайшей милости, но не об этой. Королева, Богом молю, явите чудо, прикоснитесь к моей сестре! Исцелите её!"
  Я рисковал, и рисковал не только своей головой. Испания, разгар преследований инквизицией еретиков. А меж тем в народе ходит история о мошеннике, убедившем глупого купца, что тот может творить чудеса, и выманившего всю его мошну. А даже за этот рассказ присуждали "строгое покаяние", считай минимум год в монастырь на хлеб и воду с полной конфискацией имущества. А самих таких мошенников, в случае разоблачения, приковывали навечно к галерному веслу. Страшно! Но, с другой стороны, году в 60-м сего века среди любителей "ахендре" (шахмат) появилась версия этой игры, полностью соответствующей современным шахматам. До этого "ферзь", то есть визирь (перс.), мог ходить по диагонали лишь на одну клетку. Эта новая версия, то ли перенятая у арабов, то ли пришедшая из Италии, очень полюбилась королеве Изабелле. Потому, быть может, в 1475 году появилась поэма "Шахматы любви", где ферзь ходит хоть через всю доску и называется "королева". А в 1475 году все идальго Испании были рыцарями, влюблёнными в юную королеву Изабеллу. Так вот, королева до сих пор воспринимала себя как ту, могущественную, стремительную и самую-самую "королеву" из игры и из поэмы. Может, потому и не любила долго жить в одном месте. И вот этой королеве я предлагал проверить себя на способность исцелить, то есть совершить чудо. А чтобы у неё не возникло колебаний, сомнений, желания "отложить и всё проверить" я отскочил на два шага назад, к сестричке, которая так и стояла, полуприсев и разведя руки, прикрыл её своим телом от любопытных глаз толпы, стоящей сзади, и сдёрнул никаб и шарфик. Многолетний опыт психиатра не подвёл. Я просчитал королеву Изабеллу. Перед ней была девочка девяти лет, явно красивая, но с изуродованной пятнами и вздутиями кожей лица и шеи. Королева любила своих детей, и была равнодушна к другим детям, например к детям евреев и мавров. Но то были некие абстрактные дети, они были "где-то"... А вот этой конкретной девочке с очень испуганными, полными слёз глазами, "стремительная и могучая" королева могла помочь здесь и сейчас. Она встала с трона, подошла к Анне Розе, и коснулась её лба рукой в перчатке. Её, королевы, темно серые глаза стали почти чёрными. Так ей хотелось увидеть чудо. Но я тут же прикрыл лицо сестры никабом, а шею шарфиком, и сказал: "О, Махестаде, благодарю Вас! Я знаю теперь, что не пройдет и нескольких месяцев, как сестричка излечится. Но не сейчас. В хрониках пишут, что после прикосновения Людовика Святого больной золотухой исцелился через два месяца" Королева была смущена и расстроена. Я только что лишил её мечты. Но я не хотел так закончить это представление, поэтому добавил: "А в другой хронике сказано, что "Королевское чудо" французских королей можно повторять только раз в год. Божественная сила должна копится за счет добрых дел".
  Глаза королевы Изабеллы чуть прищурились: "Мальчик, ты много читал хроник?" спросила она. Я ответил, придавая голосу максимальную простоту подростка: "О да, мама и учитель говорили, что праздность ведёт к греху, и заставляли много тренироваться и много читать" На губах королевы заиграла улыбка. Видно, подумала о собственных детях, которых тоже нужно заставлять. Всё это время я не мог отвести глаз от лица королевы. От этого, в конце концов, зависела жизнь и моя, и сестры. А теперь взглянул на короля Фердинандо. Всё та же ехидная ухмылочка чуть кривила его губы. Но в целом лицо выражало скуку. Немного странно, ведь граф Алонсо был его человеком, их связывали дела, интересы Арагона, какие-то финансовые махинации. Но нет. Фердинанду именно сейчас до Алонсо дела не было. Как, впрочем, и до моей сестрички. Ура!
  Главные вопросы решены. Прочее приложится. Однако, я ошибся. Королева вернулась в своё кресло, взглядом подозвала фазана, то есть маэстро Теодоро, что-то тихо ему сказала. Тот посмотрел требовательно на нас, мол: "Закончили, идите уже". Но когда мы уже дошли да задних рядов толпы дворян в зале, к графу подошел сеньор в желто-красных полосах, и что-то тихонько сказал. Граф посмотрел на меня с большим удивлением. Потом сказал, почти прижавшись губами к моему уху: "Королева приглашает тебя на ужин. Сегодня вечером, после приёма послов. Езжайте в гостиницу. Я останусь, попробую поговорить с Чаконе. Там потом обсудим"
  
  Шаг двадцать шестой. Вечерние посиделки
  27 июля. пятница 1492 г. Гранада. Леонсио Дези
  
  В гостиницу мы добрались без приключений. Только Анна Роза прижималась ко мне, словно мы должны расстаться надолго. Могла ли она ревновать меня к королеве? Конечно могла! Ревность ребенка-собственника: "Это моя мама! Не подходи к ней!" Надеюсь, это чувство поверхностное, легко проходящее.
  Приехал папаша. Лицо раскрасневшееся. Видно, с Чаконе по пару стаканчиков пропустили. Взгляд благодушный. Сказал, что я, как и ожидалось, понравился своей юношеской непосредственностью и Изабелле, и её подруге Беатрис де Бобадилья. Хотят послушать мою историю. Еще граф предупредил: "Беатрис вообще любит "молодое мясо". Но дама она горячая, так что не опозорься, сынок!"
  Могло ли мне что-то угрожать у королевы? Еще бы! Удар могли нанести враги графа, какие-нибудь придворные, чьим планам я мог помешать, святые отцы, особенно Торквемада и Сиснерос. Они обладали огромной формальной властью и почти неограниченными ресурсами. А их туповатый фанатизм делал их частично непредсказуемыми. Ведь тексты самой Библии, а тем более бесчисленных папских булл были такими противоречивыми, что любое событие, действие, а тем более высказывание позволяло трактовать как ересь. А у меня не было с собой компьютера, чтобы аргументированно возражать. Хотя, если хорошо подготовиться... Моя боевая химия вполне может помочь. Но я не могу таскать с собой чемодан (или сундук). Зато могу попробовать взять Базилио, ну и сумочку...
  Принялся курочить ящики с химией. Хотелось взять всего и побольше. Но понимал, контейнер должен выглядеть безобидно.
  Предположим, это не Беатрис, а королева, наплевав на набожность, возжелала "свежего мяса". Шансов 1 на 1000. Но, допустим! Нужно заставить её хотя бы помыться. Как? Кто-то, если легенды не врут, еще в юности убедил Изабеллу, что нечистота тела способствует чистоте души. Её прежние духовники - и Мендоса, и Телавера, были более чем вменяемые. Выходит, это зловредный Торквемада. Как бы я хотел его сегодня встретить и угостить! Но всё же... Как уболтать даму на хамам? В Альгамбре непременно должен быть хамам, и им пользуются, по меньшей мере Кабрера и его жена Беатрис. А чтобы им было интересно, нужно предложить Беатрис питательное молочко. Она, наверняка, и Изабеллу соблазнит. А чтобы не сопротивлялась - оглупина ей! А потом питательное молочко... Два кувшинчика по 100 грамм. Запах кокоса и аниса. То, что нужно. Ах да, Беатрис же была отравлена! Есть такая легенда, что приняла на себя удар отравленного ножа. А у Изабеллы кожа чуть землистого оттенка. Значить, и Беатрис, и королеве не помешает взбодрить печень. Это чай. Вначале черника с брусникой, а чуть погодя ромашка, календула и зверобой. И "как раз случайно" есть у меня оба сбора. Купил "на всякий случай", в заготовке. И добавил в каждый из сборов закисленную кору ивы, то есть природный аспирин, а во второй шиповник с мёдом. Если честно, побаивался я, что нас, включая графа, попытаются отравить. Так что есть у меня и более мощное местное мочегонное, и слабительное. Но это не тот случай. Достаточно чая, и добавить четверть дозы "оглупина". Пусть дамы расслабятся и ни о чем не беспокоятся хотя бы недолго. Обе, судя по королеве, весят по 60 плюс минус пять килограмм. Значить, чая по два стакана, второй с оглупином.
  А после бани - алкоголь. Красный "Кампари", грамм по 150, - будет в самый раз. А мы с будущим маркизом выпьем по чуть-чуть "Абсента". Ну, максимум грамм по 100. И на случай, если заявиться кто-то из святош, то по две дозы ДМТ и "оглупина". Итак: два хрустальных сосудика. Ёмкость примерно 60 миллилитров. Специально покупал такие, в виде колбочек, что можно незаметно, пряча в ладони, налить в стакан с любым напитком. Сужающееся горлышко, притёртая пробка. В одном "оглупин", в другой ДМТ. Они бесцветные, так что у ДМТ горлышко обвязано черной ниткой, чтоб не перепутать. Это оружие, так что прячу в специальные кармашки в куртке -котарди. Она у меня обтягивающая, но с буфами-разрезами, а кармашки подшиты у подмышек. Так что даже при обыске, если, не дай бог, до такого дойдет, не обнаружат.
  Молочко в двух кувшинчиках по 150 грамм. А ликёры в фаянсовых графинчиках, каждый по 200 грамм. Это в сумку, переложив полотном. Там же заварка для чаёв. И понесёт Базилио.
  Через четыре часа были готовы и я, и Базилио, и кукла Лизетта, которая прочно у него застряла. Правда, под клятву, которую я дал сестричке, что она получит куклу вдвое бóльшего размера. Базилио пообещал, что в воскресенье на мессе она покажет лицо с явными улучшениями. Из оружия я взял короткий меч и кинжал, Базилио - свой кинжальчик, пристёгнутый к ножке куклы.
  Успели даже перекусить. Ну, слегка. Пригласят к столу - можем поучаствовать. Не пригласят - легко переживём.
  Недолго и ждали. Слуга в красно-жёлтом примчался на лошади через час после заката. Я усадил Базилио перед собой, и поскакали. На небе месяц узким серпиком, на улицах редкие лампы у трактиров. Но все же даже звездное небо давало света довольно, чтобы лошади не ломали ноги. Заехали в Альгамбру мы не через ворота, а через калитку в стене, спешившись. Лошадей приняли слуги, и нас провели на террасу, увитую виноградом. На террасе было светло. Горели десятки светильников. Там стоял стол, кресла, и четыре слуги в сером бархате, отделанном серебряными галунами. Почти сразу из других дверей вышли королева, Беатрис, которую я видел на аудиенции, женщина чуть стройнее и выше её, тоже примерно тех же лет (а на самом деле на 11 лет и четырех детей старше), и два мужчины: моего примерно роста, смуглокожий, подвижный как ртуть, с живым лицом с семитскими чертами. А следом за ними, - монах в чёрной рясе с капюшоном и белым подрясником. Бойтесь своих желаний! Я накликал самого Великого инквизитора, Томаса Торквемаду. Смотрел он на меня, как сытый домашний кот на мышь: и жрать неохота, но как не задавить, раз попалась? Но я не испугался. Я ведь вижу просто маньяка. Я таких сотни перевидал. Поэтому я поклонился, как положено, королеве, сняв барет и прижав к сердцу. Почти наверняка поклон мой был лишён изящества, но взгляд был восхищенным. Потом поклонился парочке Кабрера, как равным идальго, но старшим по положению и возрасту, а затем подошел к монаху, склонился пониже, чем перед королевой, и, став на колени (мне не жалко даже шоссов!) попросил: "Святой отец, благословите!"
  А тот и не ожидал. Лицо чуть перекосила самодовольная улыбка. Он положил высохшую руку мне на голову, и чуть надтреснутым, но сильным голосом спросил: "А ты давно ли исповедался, сыне?" Я ответил, глядя в глаза (мне стеснятся нечего): Две недели назад, у фра Антонио, бенедиктинца. Это было в Валенсии, перед отплытием". Еще одна улыбка котяры, которому явно лень, но придется жрать, раз дают. Он сказал: "А отойдём ка в сторонку, юноша! Очистить душу исповедью никогда не лишне!" Я вслед за ним отошел в уголок террасы. Да, господа, это был хоть и параноик, но очень умный человек, опытный демагог и интуитивный психолог! Он быстро и четко отбарабанил обязательную часть, и пошел доставать из души грехи. А мне что, жалко? Память у меня и реакция - пятнадцатилетнего парня. И я рассказал: и о помыслах (благочестивых, но честолюбивых), и о грехе убийства двенадцати мавров, которые оказались наёмниками из северных стран, и о восхищении Гранадой и их величествами. А он всё не унимался. Перескочил на детство, потом на отношение к врагам, потом на скверные слова. Я уловил определённую последовательность. Он так формулировал вопросы, что я либо должен был открыто соврать, либо признать что-нибудь низменное и бесчестное. Но не ему меня (!) ловить. Я отвечал максимально последовательно, с необходимыми деталями, не пытаясь ничего скрыть. И очень буквально. Гнев? Конечно! На врагов веры. Пост? Соблюдал. Мясное в пятницу - никогда! Возжелал? И я подробно: и про красивое оружие, и про арабских коней. Он даже, сволочь, стал требовать повторять все элементы "часов". Я ответил, что для того и священники, чтобы миряне не нарушали ритуал. Так что все его риторические ловушки оказывались пустыми. Но такой подлый подход вызвал во мне неслабую злость. Я очень пожалел, что таким людям Бог позволяет жить. И когда на висок его преосвященства капнула темная от копоти влага с веточки винограда над светильником, я поспешил протянуть ему свой чистенький платок, смочив из хрустальной колбочки с черной шелковой нитью, сообщив, что это святая вода из нашего собора Santa María de Toledo, которую мне перед отъездом дал Отец Санчес. И она уже дважды спасла мне жизнь. Но я не просто так болтал. Конечно, нейролингвистическое программирование - это байки, ну, или самореклама психологов-шарлатанов. Но. уж поверьте практику, забить в мозги несколько слов или фраз, цепляя их за якорь, совсем несложно. Главное, с какой целью. Главари сект добиваются доверия и подчинения. Мошенники: отвлечения внимания, потери бдительности. Очень умные детективы, сотрудники спецслужб- искренности, раскрытия секретов. Я хотел, чтобы Торквемада как можно скорее приобщился ко всем святым. Он ведь и сам того же желал. Поэтому я говорил о святых и святости, о мечтах свободного полёта, об ангелах, относящих души на небо. Ещё о лёгком пути, и о связях с этим миром, которые так легко рвутся. Ну и конечно, о том, что Бог призывает своих любимых чад, не оставляя мучится на этой Земле. Исповедь предоставила мне такую возможность. В конце этот нехороший человек лишь упрекнул меня в излишнем самомнении, гордыне. Но грехи отпустил и даже благословил. Чего еще желать от жизни? А еще он очень устал. Ну, тут я не при чем. В 72 года так вкалывать на ниве борьбы с ересью и зарабатывания богатств и государству, и особенно церкви... Нельзя так себя перетруждать.
  Я примерно так ему и сказал. Потому что мои псилоцибики как-то слишком быстро стали на него действовать. Он перекрестил всех и ушел тяжелой походкой, едва переставляя ноги. А ведь входил на веранду такой бодрый!
  Буквально одновременно: он вышел, а через другую дверь влетел красно-желтый, и, подбежав к королеве, что-то быстро ей доложил. Изабелла посмотрела на подругу, на Кабреру, и сказала: "Фернандо всё же решил ехать".
  В её тоне была усталость и еще что-то вроде безнадёги. Она, и это очевидно, беспокоилась о Фердинанде, и хотела от него если не любви, то понимания. А он на это и внимания не обращал. Эгоцентрик, что поделаешь! Впрочем, обязанности короля он исполнял честно и добросовестно, не отнимешь.
  Так что, оставив мужчин на террасе, Изабелла и Беатрис отправились "провожать" короля.
  Между тем Базилио, задействовав Лизетту и налив Андреасу Кабрере в стакан абсента пару глотков, рассказывал и о дальних странах, и о нас с сестричкой, потерявших и мать, и отца, и о моих подвигах по дороге через горы.
  Они выпили понемножку, потом еще раз понемножку. А потом Кабрера рассказал о свей давней дуэли, которой очень гордился, и захотел научить меня "коронному" выпаду. Я снял котарди, оставшись в кольчужке, и он показал свой, действительно красивый финт, завершившийся выпадом. Удар его меча, хоть и не сильный, проткнул бы меня насквозь, если б не был направлен не в тело, а подмышку. Но и так причинил немалую боль, и даже погнул одно из звеньев кольчужки с краю слева. Так что, когда я одел котарди, ощущал явное неудобство. И все не мог вернуться к столу. Так и стоял в сторонке, когда вернулись дамы. Развлекать их принялся Базилио, рассказывая забавные истории, достав и подливая Кампари. Разговор у них шел оживлённый, а я всё стоял в стороне, не зная, можно ли теперь садиться к столу без приглашения.
  Королева отмякла, и отдыхала душой, это было видно. Когда я, решившись, уже направлялся к их компании, Базилио достал из сумки кувшинчик с питательным молочком, и начал его рекламировать. Я, поклонившись, начал извинятся. Но начав, так и не мог сформулировать, за что же, собственно, извиняюсь. На мне скрестились взгляды любопытные, немного недоверчивые. Базилио, кажется, проболтался об авторстве ликёров. А теперь мне еще придется рассказать о питательном молочке, враче-домовладельце, и собственных талантах на этом поприще. Меня это очень смущало. Я стоял перед королевой и её друзьями не совсем понимая, что делать дальше. Базилио сидел за столом, но меня туда не приглашали. Развернуться и уйти я тоже не мог, меня ведь королева пригласила. Положение спас Базилио. Он обратился к кукле: "Лизетта, ты знаешь этого юношу, который застыл столбом?" И с "прононсом", голоском куклы ответил себе: "А разве я его знаю? Ах, моя память такая короткая! Это, наверно, слуга мой мамы Анны Розы?" Базилио уточнил: "Он, конечно, служит Анне Розе. Он служит её братом". Громкий смех за столом. Базилио продолжил: "Если он в чем и виноват, то уже вину свою искупил, он умолил её Величество, а наша добрая королева не пожалела королевского чуда, и наша Анна Роза совсем скоро станет такой же красавицей, как была. Вот только с манерами у её брата всегда были проблемы. Что поделаешь, ведь учил его лучник-ветеран. Так что лучник он хороший, а придворный никакой. Нет, чтобы куртуазно поблагодарить благодетельницу, и вручить чудный бальзам, который он приготовил для её величества". На что Лизетта "ответила": "Ах, чудный бальзам! Я знаю! От него кожа женщин делается шелковистой и упругой. Не будь ты дураком и мужчиной, я еще много могла бы рассказать про его свойства... Но, кажется, это брат-слуга стоит неподвижно... А, может это из-за нашей милостивой королевы? Она ведь ему не дозволяла двигаться, вот он в камень и обратился. Базилио, ты толкни его! Упадёт, разобьётся. То-то весело будет!" Все засмеялись, а королева сквозь смех сказала: "Ну всё, всё! Базилио, не нужно его толкать! Сеньор Леонсио Дези де Эскузар! Отомрите! Присаживайтесь за стол, и расскажите, что за напитками угощает нас Ваш... Он назвал себя Вашим братцем по несчастью. По какому несчастью? И о каком бальзаме идёт речь?"
  Потрясающе! Я стоял ни на что не решаясь, и вправду как окаменевший. Если б точно не знал, что именно ранее выливал на платочек и передал Торквемаде из флакончика с черной ниткой, то отнёс бы свой столбняк на эффект от оглупина. Ну, если надышался, или... и только теперь я ощутил у груди слева влагу. А флакон с ДМТ был у мня справа. Я прошептал: "Базилио, помоги!" Базилио что-то говорил сидящим за столом, потом соскочил со стула и оттащил меня подальше. Я знал, что следует делать, только трудно было перевести знание в слова. Наконец сложилось: "Куртку и кольчугу сними. Посади меня на пол. И скажи..." Я выдавливал слова через силу, словно разучился говорить. На самом деле слов было много. На иврите, на французском, на латыни, на английском, на ладино. И найти среди них кастильские было почти невозможно. Базилио стащил с меня котарди и кольчугу. Мне сейчас нужно было очистить организм. В идеале выпить литра три того самого чая, сбор которого был у нас в сумке. И еще пропотеть. Я наконец вспомнил слова. Прошептал: "Чай заварить... Пить много... Хамам...
  Больше я сказать ничего не мог. Но Базилио... Он вспомнил. Когда мы вместе творили химические чудеса в замке графа Алонсо, я ему рассказывал о чудных свойствах грибов. И о том, какие есть методы очищения организма от яда. Именно это вспомнил сейчас Базилио и сообщил Изабелле и её друзьям. Сказал, что это последствия травмы головы, в том бою, когда убили моего отца. Что мне сейчас хорошо бы выпить чай из лечебных трав, которые есть в сумке. И что этот чай вообще чудодейственное средство, от всех болезней, кроме золотухи. А от золотухи только чудо лечит. Объяснил, что я и первый раз, королеву увидев, разволновался почти до обморока. Но ради сестры преодолел волнение. А сейчас вот вновь королева, да еще Торквемада. А я, мол, набожный. Так что меня сейчас только хамам и чай спасут. А еще, если дамы захотят, то им тоже стоит выпить чудодейственный чай, а потом идти в хамам. И он, Базилио, там, в хамаме, все им расскажет про бальзам.
  Если бы я стал планировать, то не придумал бы плана лучше, чем случайность с притертой пробкой, женским любопытством и наглой импровизацией циника Базилио.
  Короче, пришел в себя я на разогретой мраморной лежанке в хамаме, завернутый в насквозь мокрую простыню. В той же комнате лежали на таких же лежанках королева Изабелла, её подруга Беатрис де Бобадилья, муж Беатрис Андреас Кабрера. Кроме них сидела на скамеечке женщина-гора, героических пропорций, в просторной рубахе чуть пониже бёдер, и бегал, размахивая руками и рассказывая очередную небывальщину Базилио. На столике в углу стояло множество пустых чашек, и котелок, видимо, с чаем. На полу валялись опустошенные кувшины из-под питательного молочка, и графинчики из-под "Кампари" и абсента.
  Я провел ревизию мозгов. Я был един в трёх лицах: пятнадцатилетний иудей-сефард Мисаил, девяносто пятилетний агностик-израильтянин Шимон Куперман и (официально) шестнадцатилетний христианин-испанец Леонсио Дези.
  Мне, простому идальго, лежать в одной комнате с такими особами было явно не по чину. Нужно было бежать, пока они вроде не смотрят. Бежать к Колумбу, и с ним в Америку. Я попытался встать. Тело слушалось плохо. Но тут на меня обратили внимание сразу женщина гора и Базилио. Базилио закричал: "О Мелисса, сладкая моя пчелка, не разбей мне сердце еще раз. Не роняй на пол это хилое тельце моего брата по несчастью. Женщина сморщилась и констатировала: "Балабол" А я всё же сел на ложе. На меня заинтересованно смотрели уже все в этой комнате. Взгляд королевы выражал сочувствие, Беатрис - сильную заинтересованность, Андреаса - насмешку, крупной женщины (банщицы, судя по всему) некоторое пренебрежение, а Базилио - весёлый вызов. То есть карать меня за оскорбление величества, похоже если и будут, то не сегодня.
  Взгляд у меня как минимум ошарашенный. Я! В бане! С КОРОЛЕВОЙ ИЗАБЕЛЛОЙ! Может, это просто бред. Вот с того удара молнии, всё время бред. Потому что есть вещи, которых быть не может. Человек не может летать без приспособлений. Камни не умеют разговаривать. Королева Изабелла не может находиться в бане...
  И слышу очень насмешливый голос Андреа Кабрера: "Вот видите, Ваше Величество! Он не верит своим глазам. Когда негодяй Пачеко (Хуан Пачеко, Гроссмейстер Ордена СантЯго) пустил слух про королеву-грязнулю, сам Мендоса посчитал, что это пойдёт Вам на пользу. С тех пор любые действия и слова со сплетнями из Вашего окружения только укрепляли этот слух. Теперь им верят даже самые умные мальчики". Эти слова вызвали улыбки.
  Только сейчас, чуть выровняв дыхание, я понял, что сквозь влажные простыни видны вполне явственно не только контуры тел, но и некоторые интимные детали. А поскольку гормонами в теле я управлять не умел, то это стало очевидно всем. И пока я, скособочившись, и дергаясь всем телом выпутывался из простыни, собирая часть её, чтобы прикрыть выпирающее место, все, включая Базилио (предатель!) уже хохотали. И чего смешного, спрашивается?
  Первая не выдержала, конечно, Беатрис: "Ваше величество как-то упоминало, что не может быть уверено в искренности восхвалений, которыми осыпают Вас подданные. Так вот, есть идеальное средство проверить. Почему бы не включить в протокол аудиенции..." - Тут она повалилась на лежанку, и даже ногами задрыгала, хохоча. - "...Протокол. Все кабальеро без штанов!"
  Смеялись все. Королева хихикала, прикрывая рот рукой, обнажив при этом грудь. Смех стал еще громче. Базилио, подкравшись к банщице, зашептал ей что-то на ушко. Но тут в комнату вошла еще одна женщина в рубашке. Пока она подходила к нашей великанше, та смахнула Базилио, как муху. Выслушав, банщица обратилась к королеве: "Сус Махестаде, прибыл курьер из резиденции Великого инквизитора. Кажется, плохие вести. Простите!"
  Королева встала. При этом простыня с её тела упала совсем. Я-Шимон отметил, что для женщины в 40 лет, после семи (!) родов, - у неё отличное состояние тела.
  Вероятно, детей грудным молоком она если и кормила, то немного и лишь в первые дни. Так что грудь, среднего размера, не обвисшая. Бедра широкие, что и следовало ожидать, но без дряблости. Я бы сказал: "накачанные". И даже растяжек не видно. Живот и задница полноваты, но хорошей формы.
  Женщина, про каких дед говорил: "Вiзьмеш в руки, маеш вещь"
  Такое впечатление, что королева занимается спортом. Но это, конечно, невероятно. Хотя, скачка на лошади - это же спорт?
  Беатрис, метнувшись, тут же накинула простыню на Изабеллу, и они, включая банщицу, вышли. Остались трое мужчин. Андреас раздраженно воскликнул: "Ну в кои-то веки могли расслабиться! Я видел Изабеллу весёлой последний раз семь лет назад, после рождения Екатерины. Что этот старый фанатик еще придумал?" Молчание было ему ответом. Потом он посмотрел на меня и Базилио и мрачно сказал: "То, что вы видели..." Я подхватил: "Я клянусь своей душой, что про все, что мы увидели сегодня вечером, от нас никто и никогда не узнает. Мне стало плохо, когда пришла королева. Базилио мне помогал. Ничего больше не происходило".
  Мы, как были, в мокрых простынях, пошли искать выход. Нас встретил мужчина-банщик. Отвел в одну из комнат, с бассейном, и пока мы смывали с себя пот, принёс чистые простыни. А затем отвел в комнату, где на лежанках была разложена наша одежда и прочие вещи. Моя кольчужка, кстати, ясно демонстрировала то разомкнувшееся звено, из-за которого раскрылся флакончик с оглупином. Оба флакончика оказались в своих кармашках, но тот, что без нитки, был пуст наполовину. Одевались молча, только Андреас периодически чертыхался. Было несколько неприятно, но чуйка молчала. Я спросил у Кабрера: "Нам стоит дождаться вестей?" Он ответил: "Ждите здесь!" И скрылся в переходах. Вернулся через десяток минут, хмурясь и покусывая ус. Сказал: "Изабелла с Беатрис и Чаконом сели на лошадей и ускакали в резиденцию Верховного. Курьер с ними. В охрану взяли копьё гвардейцев (роту). Посланы курьеры за Сиснеросом, Талаверой, и вдогонку Фердинанду. Вот что, Лео, езжай-ка ты, да разбуди Дезире! Пусть и он сюда подтянется. Да едет пусть не один, а с охраной из нескольких верных. Из десятка. В броне и с оружием. И сам приезжай. Да, и прихвати кувшинчик того, зелёного. И красного тоже. Мало ли..."
  Мы нашли с помощью гвардейцев моего коня, и поехали в гостиницу.
  Граф Алонсо, разбуженный, и оттого явно в плохом настроении, услышав новости, спросил: "И что бы это значило?" Я, пожав плечами, предположил: "Торквемада вечером выглядел очень уставшим. Может, заболел. А может и помер. Но как это может нас касаться?"
  Граф ответил очень раздражённо: "Как-как? Ты представляешь, какие у него могут быть документы, записи, письма? Да какие угодно! И кого он только не исповедовал! Зря королева взяла с собой только роту! Как хорошо, что я не отпустил наёмников! Собирайся сам, по максимуму! И так, как на войну. Чакон, конечно, многое может, но... Хорошо хоть, моего друга Фадрике здесь нет..."
  Через полчаса в сторону Альгамбры выдвинулась наша колонна. Десяток конных латников и десяток пеших арбалетчиков. Когда подошли к Альгамбре, внутрь пошел один граф. Вернулся через пол часа. Сказал: "Торквемада умер. Когда вернулся из дворца, пошёл в часовню, не вышел через два часа. Слуги и секретари позвали несколько священников. Стучали, потом вошли. Он стоял перед крестом на коленях, вцепившись в подножие. Мёртвый. И улыбался. Так, с согнутыми коленями, с улыбкой, его и положили там, в часовне. Не нашли завещания. Не нашли государственных документов. Королева в истерике. Молится. Ситуация - хуже не придумаешь. Но ты можешь быть доволен. Ты отныне сеньор де Эскузар. Изабелла успела подписать согласие на признание".
  Я понял, насколько всё плохо. Изабелла сейчас решит, что это из-за неё и её грехов, и в том числе из-за меня, умер Торквемада. Нет! Как говаривал дед: "Нам такой хоккей не нужен!"
  Я достал флакончик из кармашка слева. Передал папаше, сказал: "Это успокоительные капли. Самые-самые лучшие. Десять капель на пол бокала вина или воды. Сейчас и еще вечером завтра и послезавтра. Пусть Беатрис де Бобадилья, или Чакон уговорят её выпить. И тогда всё будет хорошо. А завещание и прочие бумаги... Ведь Торквемада, - аббат какого-то монастыря. Так пусть там и поищут".
  Папаша взглянул на меня с таким удивлением, как Валаам на заговорившую ослицу. Вот ведь странное дело! Он считал меня вполне зрелым, чтобы изучать секретную картотеку. Он привёз меня для аудиенции, видел последствия боя в горах, видел и пробовал приготовленные мною ликёры. А вечером отправил во дворец, рассчитывая на то, что буду общаться с королевой. И при этом удивляется очевидным, высказанным мною выводам. Ну да ладно.
  Я лежал в кровати, а сон всё не шел. В душе трепетало беспокойство: как отразятся на нас, на судьбе моей, а Анны-Розы, и Базилио все эти события? И еще одно чувство было: восхищение. Я жив, несмотря ни на что! Я молод и полон сил! Я в самом центре великого циклона, раскручивающего мировую историю! Впереди открытие Америки, Итальянские войны, возникновение Великой Империи Габсбургов, эпоха Возрождения! Я видел великих людей не только своего времени, но и мировой истории: Королеву Изабеллу Кастильскую, короля Фердинанда Арагонского, Торквемаду.
  Да, Торквемады нет. То есть я, дурак такой, таки сломал историю.
  Сломал чуть-чуть, или существенно - время покажет. На этом я и уснул.
  
  Конец первой книги
  
  
  
  
   ДОПОЛНЕНИЯ
  ///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
  Граф Аллен (Алонсо) Дезире (сын барона де Ранкон, виконта Дезире де Феррюссак) 1445 года рождения, женился (без согласия родителей) в 1462, сын родился в 1463.
  Участвовал в войне Лиги против Людовика XI. В 1475 приехал в Испанию и поступил на службу принцу Фердинанду Арагонскому. Сражался рядом с Фердинандом II против португальцев в Войне за Кастильское наследство. В феврале 1479 предупредил Изабеллу о вторжении португальский войск в Экстремадуру, что позволило противостоять португальцам и отстоять Мериду. Вероятно, тогда вступил в связь с королевой Изабеллой и от него она родила Хуану Безумную. Его официальный сын, Лоран 1463 г.р. погиб на войне в 1481 при обороне Саары де-ла-Сьерра, Андалусия, в 18 лет.
  В 1481 году Дези был направлен в Турцию посланником (послом) к султану Баязиду II с поздравлением, в связи с вступлением на трон. Вернулся в Валенсию из Турции в 1492 январе.
  Предок, Жоффруа де Ранкон участвовал во Втором крестовом походе (1147-1149 г), сопровождая королеву Алиенору Аквитанскую.
  
  
  //////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
  Флорин- золото 3,38 грамма = 14 реалов=420 мараведи
  т.е 1 мараведи = 0.008 гр золота
  реал 3.5 грамм серебра = 30 мараведи
  Зарплата генерала за год 300.000 мараведи = 714 флоринов
  Зарплата капитана армии 50.000 мараведи в год = 120 флоринов
  Зарплата лейтенанта 20.000 мараведи в год = 50 флоринов
  Зарплата чернорабочего 5500 мараведи в год = 13 флоринов
  Дом в центре крупного города или усадьба на окраине 200-400 флоринов.
  Здоровый взрослый мул -50 флоринов
  Боевой конь 100-200 флоринов
  1 кг баранины - 28 мараведи
  1 кг хлеба 28 мараведи
  1 порция дорогого мяса в трактире - 28 мараведи
  Клинок из толедской стали 10 флоринов
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"