ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. БЕССМЫСЛЕННЫЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ...
1917 год
"Весна... Весной пахнет..." - думал Игнат Лыков, шагая по Лиговскому проспекту. Лицо ласкали лучи мягкого весеннего солнца, а вокруг гомонил и суетился огромный город, выплеснувший на улицы всех своих обитателей. Это была не просто весна, какая приходит каждый год, - это была надежда на долгожданное новое, наконец-то взломавшее вековой лёд и забурлившее, унося мусорные обломки прежней жизни. Петербург кипел; на улицах кишела разношёрстная толпа, всё ещё пьяная от сказанного месяц назад - во весь голос! - сладкого слова "свобода".
Прапорщик был рад, что оказался здесь и сейчас, и даже благодарил германскую пулю, тюкнувшую его в бедро во время осеннего наступления: помаялся, пострадал, однако выжил (и даже не остался инвалидом) и прямо с койки тылового госпиталя попал в самый центр событий, вздыбивших Российскую Империю. Царь-государь отрёкся, власть перешла к Временному правительству. Многое оставалось неясным - давно всем осточертевшая война продолжалась и даже обретала второе дыхание, опаляя турецкие берега, а крестьяне в серых шинелях думали не о славной виктории и не о черноморских проливах, а о помещичьей землице. И многое, очень многое говорило о том, что всероссийская размашистая замятня ещё только начинается...
- Вы позволите? - мелодичный женский голос оторвал Игната от размышлений.
Перед ним стояла девушка - молоденькая, чистенькая, пахнущая весной и юностью. В руках она держала букетик красных гвоздик и протягивала одну из них Лыкову.
- Возьмите...
- Благодарю вас, сударыня, - вежливо ответил прапорщик, взял цветок и воткнул его в верхнюю пуговичную петлю расстёгнутой шинели. "Вчерашняя гимназистка, - подумалось ему, - из числа ликующих...".
Девушка улыбнулась и лёгкой походкой пошла дальше, высматривая фронтовиков-офицеров - их в столице было предостаточно.
- Ух, какая краля, - раздался над ухом Игната сиплый голос, - вот бы ей задрать подол, да как...
Прапорщик обернулся. Обладателем сиплого голоса оказался мозглявый солдатик в обмотках и замызганной шинели. От солдатика густо несло сивушным перегаром, однако на ногах он держался и, хуже того, был не один, а в компании троих таких же мятых субъектов. В мутных глазах всех четверых было нехорошее, и Лыков почувствовал, как сердце у него вдруг гулко стукнуло и зачастило. "Не фронтовики, - определил он намётанным глазом, - резервисты: из тех, которых в окопы ни калачом не заманишь, ни оглоблей не загонишь. Но винтовками где-то разжились...".
Сиплый не удостоил Игната вниманием - он вцепился взглядом в девушку, которая тем временем остановила молодого флотского офицера и что-то говорила ему, улыбаясь и протягивая гвоздику. Солдаты целеустремлённо направились к ним, и прапорщик, отчётливо понимая, что добром это не кончится, пошёл следом.
Всё дальнейшее случилось очень быстро.
Сиплый, похабно хехекнув, ухватил девушку за ягодицы. Она жалобно пискнула, а флотский, мгновенно побледнев, левой рукой отбросил её к себе за спину, а правой сшиб наглеца с ног. Папаха слетела с головы солдата и упала бесшумно, а вот винтовка лязгнула о камни мостовой, и лязг этот был зловещим.
- Ат-т, с-сука... - взвыл мозглявый. - Мать твою в бога душу!
Моряк непослушными пальцами рвал кобуру револьвера, но не успевал - один из товарищей сиплого без размышлений вскинул винтовку.
Бахнул выстрел. Закричали люди.
По щеке флотского офицера как будто провели невидимым когтём - брызнула кровь. А стрелявший ткнулся лицом в булыжники - Лыков сзади подставил ему подножку и резко толкнул его в спину. В следующую секунду только опыт штыковых боёв спас прапорщика - он едва успел уклониться от падавшего ему на голову винтовочного приклада. "Порвут на куски" - вспыхнуло в сознании Игната.
Солдаты не стали стрелять - им хотелось штыками выпустить кишки проклятому офицерью, а уж потом, на их трупах, потешиться с чистенькой барышней - свобода потому что. Будь нападавшие трезвы, они вряд ли позволили бы себе такое средь бела дня, в центре города, но водка и ощущение вседозволенности - заплатим таперича барам-господам за все вековые обиды! - сделала трусоватых резервистов отчаянными и смертельно опасными.
Трёхгранная игла штыка летела в живот Лыкова, но не долетела: флотский наконец-то вытащил револьвер и выстрелил в упор. Краем глаза Игнат видел, как к месту драки со всех сторон бегут другие солдаты. "Не от германцев, а от своих смерть принять, - подумал он, - какая глупость...".
Цокот копыт показался ему пением ангелов. Высокий солдат, целившийся в моряка, отлетел в сторону, сбитый лошадиной грудью. Лыков видел под брюхом коня, как солдат встал, и как его ноги тут же подкосились - чубатый казак перегнулся в седле и взмахнул шашкой. По мостовой дьявольским мячиком покатилась отсечённая голова.
Солдаты бросились врассыпную, бросая винтовки. Игнат успел заметить, как один из казаков настиг мозглявого зачинщика и словно играючи разделил его надвое клинком.
- Спасибо вам, прапорщик. Если бы не вы... - флотский протянул Лыкову руку. - Позвольте представиться: старший лейтенант Макаров, Владимир Степанович.
По щеке моряка стекала кровь, пачкая золотой погон, но лейтенант не мог её унять - левой рукой он поддерживал девушку, после всего пережитого еле стоявшую на ногах.
- Лыков, Игнат Пантелеевич. Пойдёмте-ка отсюда - барышня совсем сомлела.
Несколько минут они шли молча, не обращая внимания на взгляды зевак.
- Революция... - произнёс Лыков, когда молчание сделалось напряжённым.
- Это не революция, - отозвался старший лейтенант. - Это бунт, российский бунт, бессмысленный и беспощадный. Любая революция имеет вождей, а вот нашей с вождями не повезло. И теперь чернь будет грабить и наси... - он осёкся, почувствовав, как вздрогнула под его рукой спасённая.
- Это не чернь, Владимир Степанович, это народ, - возразил прапорщик, - народ, над которым измывались столетиями. Не судите обо всём народе по кучке пьяных негодяев.
- Я видел этот народ, Игнат Пантелеевич. Я честно сражался за него с тевтонами, и мои матросы - народ! - стояли рядом со мной на одной палубе у Готланда под германскими снарядами. А потом эти же мои матросы проламывали черепа моим товарищам-офицерам, и сбрасывали их на дно Финского залива... Народ, - он скрипнул зубами, - слишком много слёз пролито над его горькой судьбой, а он, народ этот, предпочитает лить кровь - нашу с вами кровь!
Девушка молчала, понемногу приходя в себя.
- Это революция, - упрямо повторил Лыков, - а революция - это дело такое. И что будет дальше...
- Резня будет, - перебил его Макаров. - Стенька Разин и Пугачёв в одной компании с Марксом. Слышали о таком деятеле?
- Доводилось. Но ведь по старому-то нельзя, Владимир Степанович!
- Нельзя. Но и допустить разгула черни - тоже нельзя. Для разгулявшейся черни есть только одно проверенное лекарство: плеть и виселица, так я вам скажу. И поэтому...
- Знаете, - прапорщик резко остановился, - нам с вами дальше не по пути. Я ведь эту чернь, как вы изволили выразиться, три года в окопах наблюдал - вблизи. Так что идите вы... своей дорогой, а я пойду своей.
Лейтенант понял.
- Честь имею, - глухо сказал он, вскинув пальцы к козырьку фуражки.
- Честь имею, - ответил Игнат.
Пройдя шагов сорок, Лыков обернулся. Девушка осторожно стирала платком кровь с лица офицера и, судя по шевелению её губ, что-то ему говорила - негромко, слов было не разобрать. Прапорщик отвернулся и пошёл дальше - к Николаевскому вокзалу. Поезда хоть и с перебоями, но ходили, и он надеялся добраться до родной Рязанщины: к Марии, которую он не видел полтора года - со времени своего последнего отпуска по прошлому ранению.
На фронт зауряд-прапорщик Игнат Лыков решил не возвращаться.
* * *
...Ещё осенью шестнадцатого года ничто, казалось, не предвещало надвигавшейся бури. Положение на фронтах внушало оптимизм: прошлогоднее германское наступление было остановлено без существенных территориальных, людских и материальных потерь, а удар армий Юго-Западного фронта генерала Брусилова послал Австрию в глубокий нокаут, из которого она так и не выбралась до конца войны. Люди устали от крови и смертей, но устали не только русские - французам пришлось усмирять пулемётами свои бунтующие батальоны, раздражённые бессмысленными потерями под Верденом и "бойней генерала Нивеля"*, и даже знаменитый тевтонский боевой дух изрядно поблек и обесцветился. После ошеломившего всю Европу Брусиловского прорыва вновь забрезжила надежда на победу, и русское командование, окрылённое успехом, решило начать наступление на Западном и Северо-Западном фронтах, перебросив туда резервы и лучшие части Юго-Западного фронта. "Немец тот же австриец, и его тоже можно бить, - таков был нехитрый ход рассуждений генералов Ставки, - было бы только вдоволь патронов и снарядов". Оружия и огнеприпасов хватало - союзников более чем устраивал "русский натиск" на Германию, и Франция, Англия и, само собой, ОША не скупились на военные поставки. Эти поставки шли теперь не только через Чёрное море, но и через новорождённый Романов-на-Мурмане, связанный с Петербургом ниткой железной дороги, проложенной с лихорадочной быстротой по лесам и болотам Карелии. Но каждый винтовочный патрон и каждая пара солдатских ботинок скрупулёзно учитывалась в бухгалтерских книгах: клерки "денежного треста" считали каждый талер и намерены были стребовать с России все её долги. А пока Россия платила кровью своих сыновей, готовившихся перейти в наступление ради очередного спасения "западных демократий".
* "Бойня генерала Нивеля" - неудачное наступление войска Антанты во Франции. Успех был почти нулевым, а потери французов и англичан убитыми и ранеными составили 350.000 человек. Названо по имени главнокомандующего французской армии Робера Нивеля.
Однако ожидаемый триумф не состоялся: если вдоль балтийского побережья русским удалось продвинуться на запад и вновь выйти к границам Восточной Пруссии, откуда им пришлось отступить в четырнадцатом году, то в центре успех был более чем скромным. Да, хватало и снарядов, и патронов, и новейших артиллерийских систем, и людских резервов, но не хватало умения полководцев прорывать современную многополосную оборону. И главное - не хватало желания солдат идти навстречу огненному смерчу: проклятая война непонятно за что у всех уже сидела в печёнках.
Наступление, в котором был ранен прапорщик Лыков, захлебнулось, добавив десятки тысяч новых солдатских могил. А три месяца спустя ахнуло гулкое эхо: в России началась революция. Революция эта вызревала давно, она была неизбежной: не хватало только лишь последнего толчка. И грохот пушек на фронте рассыпался треском винтовочных выстрелов на улицах Москвы и Петрограда.
Союзники насторожились, но вскоре успокоились: Временное правительство заявило о своей верности союзническому долгу и о своём намерении продолжать войну до победного конца. А победный конец в начале семнадцатого года уже просматривался: ОША вступили в войну, бросив на чашу весов всю свою мощь, и поражение кайзеррейха стало всего лишь вопросом времени.
Новые правители России тоже почуяли запах грядущей победы и были намерены не упустить свой заслуженный кусок пирога. Через три недели после отречения царя Россия, отложив на потом больной для крестьянской страны вопрос о земле, объявила войну Турции, нацелившись на вожделённые проливы - за что, в конце концов, кровь проливали? Расчёт был прост: Австрию уже можно сбросить со счетов, Германия задыхается в железном кольце союзных армий и флотов, а сама Турция слаба - она давно не игрок на мировой арене. И победа, победа - народу нужна весомая и осязаемая победа, которая всё спишет и поднимет престиж новой власти.
Господство русского флота на Чёрном море было полным: пара древних турецких броненосцев ни в коей мере не могла соперничать с новейшими русскими вермонтами, и в Севастополе уже концентрировались сотни десантных "эльпидифоров", готовых высадить сорокатысячный русский экспедиционный корпус прямо на берега Босфора.
И невдомёк было новым обитателям Зимнего дворца, что подобная самодеятельность очень сильно не понравилась кое-кому - и даже не в просвещённой Европе, а за океаном...
* * *
- Дальнейшее существование России как мировой державы нецелесообразно.
Лысоватый полный человек небольшого роста произнёс эту фразу равнодушно - таким тоном напоминают слугам о необходимости прибраться в доме и вынести мусор, нарушающий строгую упорядоченность элитного жилища.
- Исход войны ясен, победители определены, и увеличение их числа не требуется. И тем более не требуется присутствие среди победителей России: её непредсказуемость может создать нам определённые трудности уже в самом ближайшем будущем. Франция, Британия, Германия - все они укладываются в схему, тогда как Россия с её вечным богоискательством и мессианством так и норовит вырваться за рамки, которые мы устанавливали веками. Наш следующий шаг - власть над миром, а Россия может стать досадной помехой на нашем пути. И поэтому...
- Вы предлагаете вооружённое вмешательство, мсье Шильд?
- Зачем же так примитивно, мсье Феллер. Играть надо по правилам, тем более что правила эти нами же и установлены. В России революция, а отец-основатель Бюжо когда-то сказал, что "любая революция должна вовремя остановить свой разбег, иначе она подомнёт под себя всех своих зачинателей". Разбег русской революции надо подтолкнуть - пусть эта революция превратится в лавину, сметающую всё и вся. Россия должна быть отброшена в средневековье - только так мы сможем обезопасить себя от её непредсказуемости. Ситуация благоприятна: нынешние правители России напоминают импотентов, получивших гарем, но не знающих, что и как делать с его обитательницами. А это чревато - как это по-русски? - бабьим бунтом. Томные гурии, изнывающие от недостатка внимания, охотно прислушаются к серенадам, которые будет распевать под окнами их сераля любой проходимец, и потеряют головы, наслушавшись сладких песен. А если учесть, что эти гурии не боятся крови и ловко владеют топорами, то участи неуклюжих гаремных евнухов, а также случайных прохожих не позавидуешь. Русские живут сердцем, а не разумом - в любой стране людей, желающих во время войны поражения своей державе, сочли бы обыкновенными предателями, а в России их почему-то называют радетелями за народное дело. Эту особенность русского менталитета можно и нужно использовать - разумеется, в наших целях.
- Германский генеральный штаб намерен...
- Это намерение можно только приветствовать. Вам ведь известно, мсье Дюпон, что в проект "Детонатор" вложены и наши деньги - они должны принести дивиденды. В мутное российское варево надо бросить чуточку дрожжей, и оно тут же попрёт через край. А для подогрева кастрюли - одно-два военных поражения, чтобы добить остатки энтузиазма армии и народа.
- Полетят брызги... - задумчиво произнёс высохший старик. - Как бы нам самим не обжечься и не запачкать одежду...
- Россия далеко, мсье Легран, - между нами океан. Однако осторожность не повредит - нужно держать наготове перчатки. Бронированные, как мне кажется, - они надёжнее.
- Мировая война не окончена, - возразил Феллер. - Германские субмарины нещадно топят торговые суда - Англия изнемогает, и Франции тоже несладко. Не даст ли выход из войны России шанс Германии?
- Никоим образом! - мсье Шильд сделал энергичный жест рукой. - Оставьте пустые надежды тевтонам - я привык верить сухому языку цифр. А цифры говорят, что экономика кайзеррейха на грани коллапса - Германию уже не спасут ни подводные лодки, ни выход из войны Российской Империи, то есть республики. Поздно, господа, - Германия обречена. Мы раздавим её и без помощи России, так пусть же напоследок Германия нам поможет - мы не будем ей мешать. Будут ли какие-нибудь возражения?
Возражений не было.
* * *
Тихой апрельской ночью спящий Севастополь был разбужен тяжёлым грохотом - в Северной бухте по неизвестной причине взорвался линкор "Императрица Мария". Над водой встала стена алого пламени, и полусонные обыватели с ужасом наблюдали агонию тонущего корабля. А через две недели у Босфора был торпедирован линкор "Императрица Екатерина Великая", прикрывавший высадку русского десанта на турецкий берег. Поражённый двумя торпедами вермонт сумел добраться до Севастополя, где надолго встал в док, но сам факт этой атаки буквально ошеломил русское командование: в Чёрном море появились немецкие субмарины! Союзники - французы и англичане - клялись-божились, что такое невозможно, однако две громадные пробоины в борту "Екатерины" доказывали обратное. А вскоре было получено и ещё одно доказательство: под Новороссийском эсминец "Беспощадный" таранил и потопил германскую подводную лодку и подобрал из воды трёх членов её экипажа. После допроса пленных, одним из которых оказался командир лодки, удалось установить, что через Дарданеллы и Босфор прошли уже шесть немецких подводных лодок, и ещё шесть движутся к проливам. Появление тевтонских субмарин резко меняло обстановку: противолодочная оборона русского Черноморского флота пребывала в зачаточном состоянии, а это означало, что битком набитые войсками русские транспорты у Босфора станут лёгкой мишенью для германских подводников.
Неожиданно крепким орешком оказались и береговые форты, на которых откуда ни возьмись (и очень быстро) появились германские офицеры-инструкторы, одетые в турецкие фески. Начатая по плану высадка десанта кончилось лишь тем, что турецкие камни обильно оросила русская кровь, пролитая зря, - из патриотических российских газет конфузливо исчезли аляповатые рисунки, на которых усатый казак, отпихивая ногой мелкорослого турка, прибивал к вратам Цареграда щит князя Олега. Не большего успеха добились и союзники, торопившиеся проломиться к Стамбулу с дарданелльского крыльца, - узкую щель пролива густо усеяли мины, а плотный огонь турецких батарей срывал все попытки траления. Лёгкой победы над Турцией не получилось ни у кого, но если для союзников это было уже не столь важно, то для Временного правительства турецкая неудача стала роковой.
Мало того, престижу новых правителей России был нанесён и ещё один удар: в июле германский флот одним броском захватил Моонзундские острова. Четыре новых балтийских линкора хоть и уступали по мощи пяти немецким вермонтам и панцеркрейсеру "Мольтке", участвовавшим в операции, однако могли бы, стоя за минными полями и поддерживаемые береговыми батареями, сорвать германские планы. Но этого не случилось - экипажи русских вермонтов отказались идти в бой "за буржуев и капиталистов", и дорогу немецкой армаде пытались преградить только два старых броненосца-ветерана русско-японской да несколько эсминцев и канонерок. Силы были неравны - немцы захватили острова и вымели русский флот из Рижского залива, заплатив за это повреждением подорвавшегося на минах "Бадена", распоротым на камнях брюхом "Рейнланда" и гибелью десятка миноносцев и тральщиков.
Северо-Западный фронт дрогнул - солдаты дезертировали ротами и батальонами, и только отряды добровольцев-ударников, засевших в капонирах с ящиками пулемётных лент, не позволили германским дивизиям взломать русскую оборону.
Но это были уже конвульсии: в Петрограде готовилась взять власть крепко спаянная и имевшая чёткую цель подрывная группа, умело нажимавшая на болевые точки массы людей, ждавших от революции многого и не получивших от неё ничего. А Временное правительство не делало решительно никаких телодвижений, чтобы удержать эту власть...
Дождливой октябрьской ночью грохнуло пятнадцатисантиметровое баковое орудие крейсера "Юнона", дав сигналу к штурму Зимнего дворца, за окнами которого беспомощно ждали свои участи министры Временного правительства.
Это стало концом старой России и началом кровавой гражданской войны.
* * *
1920 год
Неказистый грузопассажирский пароход под французским флагом, служивший всю Мировую войну военным транспортом и при этом избежавший смертного поцелуя торпеды с германской субмарины, медленно раздвигал тупым носом мелкую рябь Мангатан-Бэ. На его палубе было людно: пассажиры, измученные двухнедельным переходом через штормовую Атлантику и духотой трюмов с их трёхъярусными солдатскими нарами, жадно вглядывались в береговую черту: что принесёт им этот новый мир, земля обетованная, куда все они так стремились?
Нуво-Руан равнодушно встречал гостей - сумрачный город привык к нескончаемому потоку беженцев из разорённой войной Европы. Сетка дождя казалась маской, накинутой на причалы и на размытые силуэты домов; маской, из-под которой на приезжих бесстрастно взирали холодные глаза: ты приехал, и ладно, живи, как знаешь и сумеешь - здесь у каждого есть шанс, но здесь никто никому не помощник.
Усталый человек в чёрной морской шинели стоял у леера, поддерживая под локоть женщину в потёртой шубке и белом пуховом платке. Человек это был ещё молод, но жизнь уже помяла его от души - промозглый осенний ветер шевелил рано поседевшие волосы его непокрытой головы. Женщина тоже была молодой, но выглядела предельно измученной - никто не узнал бы в ней сейчас ту наивно-радостную гимназистку, три с половиной года назад жадно вдыхавшую воздух свободы и раздававшую гвоздики на улицах такого далёкого теперь Петрограда.
Они оба молчали, глядя на зеленоватую, словно вылезшую из воды, статую Свободы - подарок Англии Объединённым Штатам к столетию независимости бывших французских североамериканских колоний. Статуя обосновалась на месте старинного форта, её домашний островок называли Иль де ла Либертэ, и никто уже не вспоминал, что когда-то этот остров назывался островом Рембо - майор Луи Рембо хоть и защитил Нуво-Руан от атаки англичан, зато потом он сражался под знамёнами короля Франции против борцов за свободу Америки, и этого ему не простили.
Пароход ткнулся в причал, уцепился за него тонкими щупальцами швартовых и напоследок шумно вздохнул машиной, словно усталая лошадь, наконец-то добравшаяся до конюшни. Подали трап, к нему вдоль бортов потянулись вереницы людей, толкая друг друга, - они спешили поскорее ступить на землю обетованную.
- Влади... мир Макаруа... - запинаясь, прочёл иммиграционный чиновник. - Вы из России, мсье? И ваша жена - тоже?
- Мы оба из России, мсье, - сухо ответил седой человек в шинели морского офицера. - Мы покинули её полгода назад.
Чиновник посмотрел на них с интересом - нечасто в Америку прибывают беженцы из страны, в которой творится чёрт знает что, - но натолкнулся на льдистый взгляд офицера и воздержался от дальнейших вопросов. В конце концов, какое ему дело до этих русских? Документы у них в порядке, а откуда они, что с ними было, и что будет дальше - какая разница?
- Добро пожаловать в Объединённые Штаты Америки, - чиновник шлёпнул печатью и улыбнулся казённой улыбкой. - Желаю вам удачи, мадам и мсье.
- Благодарю, - сын русского адмирала чуть поклонился, взял паспорта и тронул свою спутницу за рукав. - Пойдём, Лизонька, - нам далеко идти.
...И они пошли по американской земле, оставив за спиной океан и Россию, любовь и ненависть, горечь поражения и боль утраты. Чиновник проводил их взглядом и вернулся к своим обязанностям - в очереди на контроль стояли сотни и сотни людей, жаждавших начать в Америке новую жизнь.
...Красный командир Игнат Лыков был убит при штурме Перекопа, так и не увидев своего маленького сына, которому в день гибели отца исполнилось два с половиной года.