Аннотация: Историк-антиковед Павел Егорович обнаруживает в дремучем зимнем лесу детские следы. Полагая, что в чаще заблудилась его внучка, он сворачивает с протоптанной тропинки. Об этом решении он будет жалеть всю оставшуюся жизнь...
Зимний лес.
С тех самых пор, как Павел Егорович защитил свою докторскую диссертацию, он выходил на пешую прогулку в лес каждый день. Его не волновало, шел ли на улице дождь, выл ли ветер, мела ли метель. Всегда в одно и то же время пожилой мужчина шествовал выбранным путем по выстеленной валежником тропинке, затем спускался в овраг, двигался вдоль ручья и, наконец, выбирался из лесу в районе железнодорожной станции, после чего по рельсам возвращался домой. Гулял он один, любил помолчать и подумать обо всем.
Иногда идти не хотелось. Например, когда он подхватывал простуду или болела спина. Тогда приходилось заставлять себя. Конечно, в такие дни принимались дополнительные меры. Если простужен - значит надеть куртку с подкладкой, если ноет поясница - попросить супругу намазать поясницу согревающей мазью и завязать шарфом.
За долгие годы маршрут, по которому следовал Павел Егорович, почти не претерпевал изменений. Правда, когда выдавались настоящие зимы, спускаться в овраг не удавалось. И тогда он позволял себе фантазировать: шёл наугад, выбирал самую протоптанную тропинку и держался ее до тех пор, пока та не сворачивала в чащу. Нередко Павлу Егоровичу и самому приходилось протаптывать дорожку, но он всегда держался опушки. Здесь надо отметить, что поступал так он не из трусости, а из здравого смысла. Лес простирался далеко за горизонт, занимал площадь в сотни гектар. Хорошо хоженой была только его окраина - жители посёлка и прилежащих деревенек частенько срезали путь, спускаясь в овраг, чтобы добраться до соседних поселков.
Однако наступил день, когда Павлу Егоровичу всё-таки пришлось нарушить установившееся негласное правило и забрести в чащу леса. И не когда-нибудь, а холодной зимой.
...
Когда в тот день Павел Егорович собирался на прогулку, в прихожую вышла жена.
- Паша, а ты куда намылился? - спросила она.
- В лес.
- Да что же это такое! Иришка пропала, нам на телефоне сидеть нужно, а ты на свою треклятую прогулку идёшь?
Ирой звали их внучку, которая вчера так и не вернулась домой, о чём им сообщил сын по телефону. Теперь они сильно нервничали, места себе не находили, почти весь день сидели в комнате и молчали, не отводя взгляда от домашнего телефона.
- А что прикажешь делать? - огрызнулся Павел Егорович. - Если я не пройдусь, то с ума сойду. Во время прогулки я хоть немного успокоюсь.
Жена зло посмотрела на него, но ничего не сказала. Павел Егорович говорил ей, что написание докторской диссертации вывело его из колеи и нервный срыв, который у него случился после защиты, удалось побороть только благодаря прогулкам. Но жена в это не особенно верила, хотя её беспочвенные подозрения касательно неверности мужа не подтвердились: она несколько раз следила за Павлом Егоровичем, и он действительно ходил только в лес, а не налево.
Что касается самого мужчины, его даже забавляли подозрения супруги. Бесконечно преданный своей работе (Павел Егорович был историком-антиковедом), он ни на какую молодую красавицу не променял бы комфорт своей семейной жизни. И прогулки по лесу были частью этого комфорта, помогали успокоиться, разгрузить голову, окунуться в мир природных красот.
А сегодня, когда в доме царила такая нервная обстановка из-за исчезновения Ирочки, прогулка была просто необходима. Поэтому одевшись, Павел Егорович коротко кивнул жене и, покинув квартиру, быстренько спустился по ступенькам (лифты он не переносил), выбрался на улицу, набрал полную грудь морозного бодрящего воздуха и отправился в путь по привычному маршруту. Сначала обогнуть массив пятиэтажек, потом выйти на асфальтовую дорожку, ведущую к школе, а там свернуть к гаражам, пересечь яр и, поднявшись по лестнице, оказаться у шоссе, ведущего из посёлка, за которым и разрастался местный лес.
Обычно Павел Егорович добирался туда минут двадцать, но сегодня шёл быстро, оказался на месте на пять минут раньше. Перебежал через пустующее шоссе и побрёл по трудно различимой тропинке, на которой ещё проглядывались следы самого историка, которые тот оставил во время вчерашней прогулки.
Оказавшись под кронами деревьев, он мигом успокоился, сбавил темп, зашагал по привычному маршруту, размышляя обо всём на свете.
Нет, за Иру не волновался. Ей одиннадцать лет, с матерью они не ладили, этим летом она уже убегала из дома, тоже в течение суток найти не могли. Сейчас ситуация аналогичная. Хотя зима на дворе...
Ладно, может и волновался, но совсем чуть-чуть. Больше его заботили проблемы на кафедре. Пятидесятишестилетний мужчина планировал поработать больше. Но в связи с очередным пакетом образовательных реформ он рисковал если не лишиться рабочего места, то как минимум сильно потерять в зарплате. Нет, нуждающимся Павел Егорович себя не считал, были у него небольшие накопления, да и квартирка в родном посёлке никуда не денется, но вот его старенькой "Волге" постоянно требовался ремонт, а на новый автомобиль он денег никак не скопит. Сын предлагал помочь, но садиться к нему на шею тоже не хотелось: у него ведь своя семья, свои проблемы.
Только Павел Егорович подумал об этом, и мысли снова вернулись к Иришке. Ну уж нет, лучше вообще ни о чём не думать, превратиться в чувства, созерцать окружающий мир, воспринимать всё, что творится вокруг, дистанцироваться от полного тревог внутреннего мира.
Здесь, в зимнем лесу вокруг раскинулось снежное море. Холмики между деревьев - это гребни волн; оставленные ветром неглубокие бороздки на поверхности, следы лапок зверей и птиц - водная рябь. Оказавшись в этом море человек утопал в белизне, растворялся в абсолютно чистом, бездонном, первобытном. Терял самость, но обретал целостность. Мысли растворялись сами собой, прошлое, настоящее, будущее становились неотличимы. Павел Егорович не шёл по протоптанной им самим тропинке, он плыл, превратившись в парусник, неживой, а потому бесстрастный, величественный и спокойный. В этом волшебном месте он не просто человек, он нечто большее. Все тревоги уходят куда-то далеко, остаётся лишь спокойствие, и именно в нём историк обретает спасение.
Но сегодня безмятежное шествие Павла Егоровича прерывается неожиданным открытием. Он как раз собирался спускаться в овраг к речке, когда заметил детские следы, уходящие вглубь леса.
"Это Иришка", - пронеслась у него в голове мысль. Звучала она, как не родная, будто кто-то её с силой засунул Павлу Егоровичу в голову.
Историк замер на месте и с тревогой осматривал следы на снегу. Маленькие ножки, длина шага невелика. Такие мог оставить и восьмилетний ребёнок, и одиннадцатилетняя девочка. Не стоило вмешиваться.
"А что, если правда Иришка? Решила сделать сюрприз, поехала к нам, денег на проезд у неё не было, поэтому водитель высадил на шоссе, она перепугалась, пошла в лес и заблудилась", - задумался Павел Егорович. И эти мысли заставили его свернуть с привычного маршрута в лесную чащу, сделать то, чего он никогда прежде не делал.
Как только Павел Егорович оказался в незнакомой местности, тревога вернулась. Он шёл между высокими осинами, рыхля глубокий снег своими ногами, нервничал, шаг в шаг следуя за цепочкой детских следов. Как ребёнок вообще под снег не провалился? Не успел он задаться этим вопросом, как между деревьями мелькнул силуэт в красной курточке. Точно такой же, которую они с женой подарили Иришке на прошлый день рождения!
- Ира, это ты?! - позвал девочку взволнованный историк. - Это твой дедушка, иди сюда скорее!
Он побежал вперёд, к тому месту, где заметил детскую фигурку, обогнул несколько деревьев, выбежал к высокому сугробу и застыл. На снегу лежало два ребёнка. Младшему мальчику лет шесть, девочке семь-восемь. Их лица в крови, руки и ноги переломаны. Девочка мертва, мальчик ещё шевелился, слабо открывал рот, пытаясь позвать на помощь. Рядом с ними валялись разломанные санки.
Павел Егорович зажмурился, а когда открыл глаза, морок растворился. У основания сугроба действительно валялись санки, там же лежала детская красная курточка. Похоже, воображение сыграло с ним злую шутку. Какой-то малыш приходил сюда кататься на санках, но что-то произошло, он их бросил вместе со своей курткой и убежал куда-то вглубь леса. А Павел Егорович принял вещи ребёнка за умерших детей. С кем не бывает?
Стоит ли отправиться на поиски ребёнка? Нет! Павел Егорович точно его не отыщет, ещё и сам заблудится. Лучше выбраться из лесу и позвонить спасателям. Это будет самым правильным поступком.
Историк развернулся и пошёл назад по своим следам, да вот беда, они всё не выводили его обратно к привычной тропинке, хотя, когда он бежал за ребёнком, ему показалось, что прошло не больше двух-трёх минут, забрести глубоко в лес он просто не мог. Оказалось, что мог.
Павел Егорович всё шёл и шёл, но ни тропинки, ни оврага, на дне которого текла речка, нигде не было. И тут впереди снова мелькнула фигура ребёнка в красной курточке. Это не могла быть Иришка! Но выглядел ребёнок точь-в-точь как его внучка. И опять в голове завертелась мысль: а что если это она?! Что если она заблудилась и рыщет по лесу, зовёт дедушку?
Словно бы в подтверждение его мыслей из чащи леса донесся слабый крик:
"Дедушка!"
Павел Егорович закрутился, не зная, что делать. Наконец, решился, вновь бросился туда, где видел ребёнка, обогнул лишь одно дерево и тут же отшатнулся назад. У ствола осины валялся ещё один трупик. Мальчик был взрослый, лет двенадцати. Лицо синее, в голове страшная трещина от затылка до уха, откуда сочится кровь, глаза стеклянные.
Попятившись, историк упал на спину прямо в снег, а когда встал, трупик растворился. На этот раз даже курточки не осталось. Павел Егорович собрал снег в руку, растёр им своё лицо, отдышался, встал. Твёрдо решил идти домой. Но оказалось, что найти дорогу назад он не в состоянии. Блуждал по лесу несколько часов, обессилел, изголодался, но в конце концов выбрался к почти заброшенной старой деревеньке. Большинство деревянных домиков были брошены, но в одном горел свет. Туда Павел Егорович и направился.
Дом выглядел жалко: старая шиферная крыша сильно проседала, крыльцо покосилось, стены почернели от сырости и времени. Но свет в окнах вселял надежду. Раз есть электричество, то может быть здесь и телефон найдётся?
Павел Егорович поднялся по ступенькам, постучал в дверь и вошёл внутрь.
В лицо пахнуло теплом и ароматом жаренного мяса. Двери между комнатами были открыты нараспашку, в проёме возникло лицо старого человека лет шестидесяти-шестидесяти пяти.
Павел Егорович с сомнением посмотрел на мужчину. Тощий, невысокий, седой, сморщенный хозяин производил впечатление тяжело больного человека. А на левой руке отсутствовал мизинец. И его, похоже, отрезали ножом.
- Здравствуйте, - неуверенно ответил историк.
- А как вы сюда набрели-то? - всплеснул руками хозяин, подойдя к Павлу Егоровичу.
Тот мотнул головой, бросил затравленный взгляд себе за плечо, прикрыл дверь.
- Да я... показалось, что увидел внучку и заблудился.
- У вас внучка пропала?! - старичок снова всплеснул руками и озабоченно посмотрел на незваного гостя. - Горе-то какое. А где, не знаете?
- Нет.
- Понятно, - протянул хозяин. - Ну я надеюсь, она на горке, что у города, не каталась. Там знаете, есть такой крутой поворот к посёлку, водителю дорогу плохо видно, особенно по зиме. Сбить ребёночка может в два счёта.
- Она там не гуляет, - Павел Егорович попытался оборвать хозяина. Ему не нравилось направление, которое принял разговор.
- А ей сколько лет? Дети знаете какие непослушные бывают. Говоришь им, нельзя то, нельзя это, а они всё равно делают. Тем более что на том повороте, о котором я вам говорю, уже случались трагедии. Лет двадцать назад кто-то сбил трёх ребятишек, девочку и двух мальчиков, может слышали?
- Нет, не слышал! - с надрывом в голосе выкрикнул гость. - Если вы хотите развивать эту тему, я, наверное, лучше пойду.
- Что вы, что вы... Я не подумавши, - заизвинялся хозяин. - Вам же сейчас как тяжко. Надеетесь на лучшее, небось. А на ночь глядя как пойдёте? Так в лесу и забредётесь. Тут он дремучий у нас, если дорожки не знать, заблудиться можно в два счёта. Вы в дверях не стойте, проходите, у меня как раз жаркое поспевает.
Павел Егорович всё ещё колебался, но вспомнив зимнюю стужу и детишек в красных курточках, из-за которых он заблудился, решил, что иного выбора нет. Постучав ногами по полу, он сбил снег в сенях, там же разулся, после чего пошёл в дом, снял теплое зимнее пальто, повесил его на гвоздики, вбитые прямо в стену, осмотрелся. Дом старый, может быть даже дореволюционный. Обстановка соответствующая. Трубопроводного газа не было, растопленная русская печь стояла в углу комнаты у окошка, от неё валил жар. Сам хозяин возился с кухонной плитой, к которой был подключён газовый баллон. Пахло приятно.
- Вы не стесняйтесь, проходите. Можете не разуваться, тут всё равно давно не убиралось. Садитесь за стол, проголодались небось, - весело щебетал хозяин.
Павел Егорович действительно был голодным. Да ещё и волновался о том, что подумает жена. Ну внучка-то уже нашлась, а теперь вот его отсутствие поводом для тревоги послужит. Вздохнув, Павел Егорович подошёл к небольшому столику, стоявшему рядом с плитой. По углам к его ножкам было приставлено два стула. Историк взял один, сел, начал терпеливо ждать, когда хозяин угостит его.
- А что это за деревня такая? - Павел Егорович решил завязать разговор, чтобы получше познакомиться с хозяином дома. - Не знал о ней вообще ничего.
- Та тут таких деревушек по местности разбросано... - ответил хозяин. - Я сам всех не знаю. Полным-полно. Где-то ещё люди живут, где-то уже разъехались. Тут же раньше проселочные дороги везде проходили, через наш лес-то. Ну а потом шоссе построили, все в город да в посёлок стали переселяться, тутошние дороги травой поросли, а деревни стали умирать. Вот и эта к своему концу катится.
- Я, кстати, Павел Егорович, - представился историк.
- Не надо по имени-отчеству, - скривился хозяин. - Меня со школы все и всегда Орестовым кличут. Так уж повелось. Готово!
Сняв сковороду, он разложил жаркое по двум тарелкам, поперчил и подал к столу.
- Вы кого-то ждали? - заинтересовался Павел Егорович, чувствуя, как от мясного аромата его рот наполняется слюной.
- Нет, почему вы так решили? Кроме вас никого не ждал, - хохотнул Орестов.
- Ну просто у вас была заготовлена вторая тарелка.
- Так я достал, когда вы пришли. Дело нехитрое.
- И правда нехитрое, - согласился Павел Егорович, принимаясь за еду.
Мясо было жестковатым, но съедобным.
- Вы меня простите, я вот всё за деток хотел с вами поговорить, - заговорил Орестов, когда Павел Егорович прикончил свою порцию.
- За каких деток.
- И за ваших, и за моих.
- Ну за моих мы с вами разговаривать не будем, а за ваших, если хотите, поговорим. Сколько их у вас?
- Трое деток у меня было.
- Было? Соболезную вашей утрате! -с наигранным сочувствием отозвался Павел Егорович. Орестов ему не нравился. - А что с ними случилось?
- Да вы и сами знаете, что. Вы же прятали их трупики в снегу, - слабая улыбка растворилась с лица хозяина, взгляд сделался колючим, злым.
- Вы сумасшедший? Что вы такое несёте?
- Да не беспокойтесь вы, никто ничего не докажет. Вы тогда хорошо замели следы. Деток моих нашли только по весне, когда снег растаял. Я ведь всё это время надеялся, - в голосе столько боли, а во взгляде ещё больше ненависти. - А потом мы с женой остались одни. Она умерла несколько лет назад.
- Я не собираюсь это выслушивать! - Павел Егорович резко встал и стукнул ладонями по столешнице. - Вы сумасшедший, я немедленно ухожу!
- Сумасшедший, - спокойно согласился старик. - Но вы ведь знаете, что я говорю правду. И не уйдёте, потому что хотите узнать, как я сумел всё это выяснить, ведь так?
Павел Егорович застыл. Мысленным взором он снова увидел троицу ребятишек. Старший, лет двенадцати, тащит санки. Щечки румяные, на лице улыбка, глаза искрятся радостью. Младшие девочка с мальчиком сидят на санках и хохочут. Свет фар выхватил их яркие курточки и неброские чёрные штанишки с налипшим на них снегом. Свет фар словно фотоаппаратная вспышка для памяти, освещённые им лица историк запомнил на всю жизнь. Только в лесу Павел Егорович забывал о них, только прогулки приносили ему облегчение, успокаивали его совесть.
Ребята не сообразили, что произошло. Пьяный доктор наук ехал быстро, даже предположить не мог, что в столь поздний час кто-то будет переходить дорогу в этом месте. Глухой звук удара, тельце старшего отлетает на несколько метров, санки переворачиваются, детишки вываливаются из них прямо под колеса автомобиля Павла Егоровича. Девочка умирает мгновенно, младший мальчик ещё дергается, но быстро затихает. Старший же разбил голову об автомобиль, кровь залила сделавшееся вмиг бледным лицо, а через трещину в голове можно было различить бугристую поверхность мозга.
Павел Егорович долго орал, бросаясь то к раздавленным детишкам, то к мальчишке с пробитой головой, но его криков никто не услышал. Посёлок был мелким, дорога тупиковой. Как только Павел Егорович перестал кричать, вокруг стало тихо. Да, тарахтел мотор автомобиля, от мороза трещали деревья, но больше ни звука. И атмосфера эта подействовала на него умиротворяюще. Он вдруг успокоился и понял, что нужно делать.
Сел в автомобиль, сдал назад, припарковался на обочине, санки спрятал в багажник, трупики детишек ухватил и оттащил поглубже в лес, всех троих спустил в овраг и там прикопал снегом. Вернулся на дорогу, разбросал снег вокруг, потом направился в салон машины, сдал назад, выехал на трассу, добрался до моста над речкой, выбросил санки под него. После поехал домой, наврал жене с три короба про то, как его пытались завалить на защите, а уже на следующий день отправился на прогулку в лес. И с тех самых пор он никогда, ни разу за все двадцать с лишним лет, минувших с того дня, не пропускал эту прогулку.
И вот сегодня он встретил человека, который каким-то образом обо всём узнал. И этот старик был прав, Павел Егорович не мог уйти, пока не выяснит, откуда тому всё известно. А после того, как выяснит... Ну что же, про деревню, на которую он набрёл, никто не знает. Сюда если и заходят, то раз в десять лет такие вот случайные дураки, как историк-антиковед. Старик легко одет, выволочь его на улицу, завести в лес да бросить. Там он и замерзнет по такой погоде. И никто ничего не узнает. Но сначала выяснить, откуда ему всё известно!
Это было похоже на план, поэтому Павел Егорович медленно опустился на стул и посмотрел на Орестова.
- Вот видите, я так и знал, - улыбнулся тот. - Они мне всё про вас рассказали.
- Кто они?
- Демоны мести. По-вашему, эринии. Видите ли, после смерти жены я вконец отчаялся. Больше не оставалось души, способной разделить мою боль. И я возжелал мести. Чудовищной, кровавой, жуткой мести. Тогда, двадцать лет назад, в милиции нам сразу сказали, что убийцу они не найдут, прошло слишком много времени, кто угодно мог сбить наших детей. Как мне тогда сказал молодой следователь "один чёрт знает, кто это сделал". Слова эти мне запомнились. И после смерти жены я обезумел от горя настолько, что стал понимать эту фразу буквально. А раз чёрт знает, значит чёрта и надо спросить! И я стал искать его. Обращался к всевозможным шарлатанам, выдававшим себя за ясновидящих, экстрасенсов, целителей, духовидцев. Но потом понял, что искать нужно не среди тех, кто себя рекламирует, а среди тех, кто прячется и скрывается. Потому что истинное знание достаётся немногим, и делиться им просто так не станут. Не буду рассказывать вам, как мне удалось найти настоящую ведьму, которая подарила мне книгу в обмен на три мизинца. Один вы видели, - Орестов продемонстрировал свою беспалую руку, - два других я отрезал на ногах. Книга поведала мне, как призвать демонов мести, я вступил с ними в контакт и пообещал им свою жизнь и душу в обмен на имя человека, который сотворил это с моими малышами. Они согласились, нашли вас, рассказали всё о вас и сегодня привели вас ко мне, в богом забытую деревню, где без труда можно избавиться от человека, потому что никто не услышит его крики.
Павел Егорович презрительно хмыкнул. Вряд ли тощий серолицый Орестов сумеет с ним справиться. Поэтому за свою жизнь историк не переживал. Его больше беспокоило, что вместо имени человека, который узнал страшную тайну Павла Егоровича, Орестов рассказал какую-то бредовую историю про демонов мести. Может быть он не один, где-то рядом сообщник?
Павел Егорович осмотрелся по сторонам, прислушался.
- Вы подумали, что я кого-то найму, чтобы убить вас? - внезапно Орестов развеселился. - Ну что вы, смерть - слишком легкое наказание для вас. Вы ведь даже не представляете, что творилось со мной и моей любимой женой. Как мы жили все эти годы, как мучились, как плакали вечерами, склонив головы над фотографиями наших деток. Нет, тот человек, о котором я говорю, уже откричался.
Павел Егорович вздрогнул, напрягся. Кого имел в виду этот безумный старик?
- Я долго думал, - между тем продолжил Орестов, - как можно отомстить антиковеду, помешанному на истории Древней Греции. И идея пришла сама собой, когда я читал их мифы. Вы ведь помните историю Фиеста, а, Павел Егорович?
Услышав это имя, историк отпрянул от стола, грохнулся на пол, посмотрел на тарелку с мясом на свои измазанные жиром руки, широко открыл рот...
- Вижу, помните. Но я всё равно её расскажу, - Орестов встал со стула и начал обходить стол. - Фиест пытался обманом забрать трон Микен у своего брата Атрея. У него ничего не получилось, и Атрей изгнал его из своего царства. Тогда Фиест выкрал сына Атрея и попытался настроить того против отца. У него получилось, но во время покушения Атрей оказался проворнее убийцы и расправился с собственным сыном. Разумеется, царь Микен не мог оставить поступок брата безнаказанным.
Орестов обошёл стул и сверху вниз посмотрел на Павла Егоровича. По лицу историка катились слёзы, он засовывал пальцы себе в рот, раздирал ногтями слизистую, плевался, пытался вызвать рвоту, но ничего не выходило.
- И Атрей отомстил так, что даже боги содрогнулись от ужаса, - улыбка пропала с лица Орестова, оно сделалось каменным, безэмоциональным. - Он обманом заманил Фиеста к себе во владения и угостил его жарким. Как вам прекрасно известно, Павел Егорович, это блюдо было приготовлено из детей Фиеста, которых Атрей поймал и убил.
Историк застонал, его взгляд метался между лицом Орестова, тарелкой с мясом на столе, и полом, который он забрызгал своими слюнями.
- Есть только одна вещь, за которую я должен просить у вас прощения, Павел Егорович - Орестов сел на корточки и склонился над антиковедом. - Извините за то, что мясо вашей внучки получилось жестковатым.
Только после этих слов Павла Егоровича вырвало.
...
Утром в деревню приехала милиция. Орестов сам вызвал их. Он во всём признался, показал, где спрятал останки девочки. В итоге получил пожизненное, но долго в тюрьме не продержался. Умер через год. По официальной версии от сердечной недостаточности.
Павел Егорович не оправился от потрясения. Несколько месяцев он пролежал в психиатрической лечебнице, после сидел на таблетках и нёс откровенную галиматью. На прогулку в лес он больше никогда не ходил.
Никто так и не смог понять мотивов Орестова, поскольку тот ничего толком не рассказал ни во время суда, ни в процессе допросов. Повторял только, что он свершил месть и теперь должен ответить за своё преступление. Народная молва списала всё на потрясение, которое пережил старик двадцать лет назад, лишившись своих детей. Правда никто не знал, почему Орестов обвинил в их смерти уважаемого и известного историка-антиковеда, который, как говорят, за свою жизнь и мухи не обидел.