Константинов Алексей Федорович
Новая книга Феди Егорова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Неудачливый писатель Федя Егоров переживает творческий кризис. Его друг Артём Селиков замечает, что Федя сделался не только нелюдимым, но ещё и скрытным. Неужели всегда жизнерадостный и жизнелюбимый Федя впал в депрессию. Однажды он внезапно пропадает. Артём подозревает худшее...
  Эта история первый мой шаг по тропинке или лестнице, если употребить сравнение моего друга, которая называется "Творчеством". Сделать его заставляет желание поведать историю удивительного человека.
   Я не могу утверждать, правда ли все, что изложено ниже, не игра ли это моего больного воображения. Но вспоминаю своего друга, Федю Егорова, его беззаботную улыбку, веселый нрав и замкнутость, молчаливость в часы работы. Вспоминаю его острый ум, всегда актуальную и живую прозу, стихи, историю его жизни и понимаю - на роль человека, способного сотворить невозможное Федя годился лучше, чем кто-либо.
  Я часто думаю о нем, пытаюсь представить, где он сейчас и чем занимается, но моя убогая фантазия нечета его живому и могучему воображению. Не могу я рассчитывать и на то, что Федя Егоров, придуманный мной, оживет так же, как оживали герои его книг, не могу рассчитывать на то, что получу возможность придумать свой, уникальный мир и людей, населяющих его. Не могу, но все равно пишу. Почему, спросите вы. Да потому же, почему старушки покупают билеты государственной лотереи каждую неделю, потому же, почему безнадежно больные ударяются в религию и становятся набожными, потому же, почему отвергнутые юноши и девушки не отказываются от своих попыток добиться любимых - отказаться от очередной попытки испытать судьбу глупо.
  Поэтому я сажусь за печатную машинку и воспроизвожу те детали истории замечательного человека по имени Федор Егоров, которые сохранились в моей дырявой голове. Стараясь заставить себя поверить в его безумную, но привлекательную теорию.
  ...
  Была среда, когда я наведался к Феде. Недавно он переехал на новую квартиру, говорил, что в прежней ему плохо работается. По его мнению, писателю не пристало жить на одном месте, следует бывать везде и всюду, как только творцу представляется такая возможность. Отсюда - постоянные переезды Егорова и экзотические летние путешествия (Чего только стоит спуск по Конго).
  Я поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Егорова двумя длинными и одним коротким звонками. Наш условный сигнал. Появился еще в школьные годы, когда хотели предупредить товарища об опасности или нежелательной встрече, но сказать в силу обстоятельств ничего не могли. Вот и перестукивались. Впоследствии сигнал стал своеобразным пропуском в дом друга в любое время дня и ночи. Федя никому не открывал дверь во время работы, кроме меня.
  Уж не знаю, как так сложилось, что веселый, общительный, на редкость живой и энергичный Федя сделался отшельником, замкнутым одиночкой. В школе все пророчили, что красавец Егоров будет нарасхват, и в лучшем для него случае какая-нибудь красавица поженит его на себе лет этак в двадцать. Но нет - Федьке уже за тридцать, а он все не женат. Я уже и детьми обзавестись успел, а он продолжал следовать холостяцкому образу жизни.
  Хозяин не спешил открывать. Видимо находясь в творческом угаре, Егоров не сразу понял, что к нему пришли, потому вышел только после третьей попытки дозвониться.
  Федька был в майке и нелепых широких штанах непонятного покроя, глубоко посаженные глаза, казались бездонными от синяков, являвшихся чем-то вроде визитной карточки писателя. Когда я спрашивал, отчего синяки, Егоров ссылался на недосыпание. И я обычно верил. Но не теперь. Потому что помимо всего прочего чистоплотный Федька красовался густой бородой, сальными волосами. А когда заговорил, неприятно удивил запахом изо рта. Такого прежде не бывало, и я сразу же насторожился.
  - Тема, это ты? - он устало потер глаза, аккуратно пощупал нижние веки, опухшие и покрасневшие. - Проходи.
  - Для начала здравствуй, - я протянул руку, про себя отметив, что Федька, никогда не забывал здороваться со мной, возможно единственным человеком, которому был рад.
  - Ой, прости, - Он вымученно улыбнулся, пожал мою руку. - Ты проходи, не бойся. Я заработался, забыл о времени. Какое сегодня число?
  - Число?! - я присвистнул. Федька никогда не был трудоголиком и тем более небрежно относился к своему главному дару - писательству. Книги давались ему с легкостью, если моего друга никто не отвлекал. Когда же работа над каким-либо произведением по тем или иным причинам прерывалась, он предпочитал забросить его и принимался за новое, благо идей хватало. И никогда, повторяю, никогда Егоров не лишил бы себя здорового сна ради очередной книги. - Девятнадцатое октября семьдесят четвертого, - бросил я. Мне показалось, что Федя побледнел. Но мгновение спустя он улыбнулся, догадавшись, что я имел ввиду.
  - Никогда не слышал, чтобы за увлекательной работой время не летело, а тянулось, как старая жевательная резинка, - ответил он. - Правда есть и свои плюсы - мне нет семнадцати. И я все еще в школе, впереди выпускной. А уж то, что грядущие события известны наперед просто замечательно. Глядишь, в люди сумею выбиться.
  - Что-то мне подсказывает, что девятнадцатое октября выдастся для тебя не самым удачным днем. Судя по твоему виду, неприятности уже успели тебя отыскать.
  - А как же, в двенадцать двадцать семь мне исполнится семнадцать, и жить мне останется всего двадцать лет, причем золотые годы останутся позади.
  Закончил Федька практически так же, как и двадцать лет назад. Уже тогда он заявлял, что станет поэтом. А у поэтов дурным тоном считалось прожить больше тридцати семи. Поэтому Егоров отмерил себе двадцать лет, которые поклялся провести за сочинением стихов. Поэт из него не получился, зато прозаик хоть куда.
  - А если серьезно - что-то случилось? - спросил я.
  - Нет, ничего, я же сказал. Заработался, - ты проходи, чайку попьем.
  Я сбросил тяжелую зимнюю куртку, невольно подумав, что тридцать семь лет моей собственной жизни растворились, словно кристаллы сахара в горячем чае, стали такими же иллюзорными. И для того, чтобы как-то восстановить их, придется испарять всю жидкость в стакане. А это процесс, требующий значительных затрат времени.
  - Ты такими отговорками от меня не отделаешься. Я ведь знаю, как ты пишешь. Рассказывай правду, - сказал я, сидя на кухне у Егорова.
  - Правда, Тема, когда я тебе врал, - Федя неестественно улыбнулся. Невольно окинул взглядом полки, забитые книгами Олега Букова - рабочий псевдоним Егорова. - Просто все, что я писал раньше, прости за выражение, дерьмо. А сейчас я, наконец, отыскал книгу всех книг. Буку всех буков.
  Старая шутка. Все началось с рождения псевдонима Феди. Существует как минимум две версии его возникновения. Первая: его прозвали Буковым в студенческие времена, годы, которые мы провели на филологическом факультете. Нашу группу направили проходить практику в школу, Феди достался класс разгильдяев. Каким-то образом он умудрился запугать детей до такой степени, что они зубрили произведения классиков, постоянно были готовы к урокам. Учительница была крайне признательна Федьке, постоянно сравнивала его с каким-то Олегом. Ну а мы в свою очередь за славу, которой пользовался Егоров в школе, прозвали его Букой, а потом и Буковым. Вторая версия: псевдонимом он обязан английскому book, и Степке Ануфриеву, который стал дразнить Егорова Буковым. Еще в школе Федька неоднократно заявлял, что станет великим писателем, и все будут гордиться тем, что знавали такого замечательного человека. Ануфриев решил поиздеваться над казавшимся ему спесивым и самовлюбленным Егоровым, придумал кличку, которая прилипла к Федьке. Как бы там ни было, но со дня возникновения псевдонима и я, и Егоров частенько говорили о "Буке всех буков", имея в виду дело всей жизни.
  - Ты свои книги слишком резко охарактеризовал. Мог бы подыскать эвфемизм и помягче. И все равно я не поверю, что бездельник Егоров серьезно стал относиться к своей работе.
  - Как знаешь, я и не пытаюсь убедить тебя. Ведь твоя Бука всех буков - это канцелярщина. Когда и день, и ночь сверяешь отчеты и перепроверяешь цифры, можно разучиться верить в то, что люди иногда меняются.
  - В твоем случае, не в лучшую сторону. Ты на себя в зеркало смотрел.
  - Прости, забыл причесаться.
  - А еще искупаться и почистить зубы. Я тебя не узнаю. Ты всю жизнь был чистюлей, меня упрекать не забывал иной раз. А сейчас, - в моем голосе слышался укор.
  - Не понять тебе, дуб, человеческой думы, - перефразировал Бунина Федька. - Говорю же - то, над чем я работаю это, - на секунду он замолчал, - видишь, я даже не знаю, как сказать. Настоящее дело, как минимум на премию тянет, - на какую именно премию Федька уточнять не стал
  - Всегда знал, что ты всегда страдал манией величия, - заметил я. - А сейчас у тебя сезонное обострение.
  - Эх, "рожденный ползать - летать не может!" - Федька блеснул знанием на этот раз Горького. - Когда прочитаешь мой роман, поймешь, о чем я.
  - А тебя интересует мнение плебея? - широко улыбаясь, спросил я. Мы уже привыкли к взаимным подколкам и то, что в Егорове остальным могло показаться раздражающим недостатком, меня забавляло. Да, он был самовлюбленным и эгоистичным, но это не мешало ему делать крупные пожертвования в "Фонд борьбы с раком", да радовать детдомовских детишек угощениями.
  - К сожалению, только плебеи и читают мои романы, гордые патриции не в состоянии оценить красоту слога и изящество идеи, - заметил Федька.
  - Знай, вне зависимости от степени гениальности твоего творения, я его раскритикую, - сказал я.
  - Жесткая критика только привлечет внимание к роману.
  На том наш разговор о литературе и завершился. Федька расспросил меня о детях и жене, я в свою очередь поинтересовался его делами на любовном фронте. Как выяснилось и без того замкнутый Егоров вообще перестал выходить из дома, только в магазин раза три в неделю, не больше. Все остальное время он проводил за работой.
  Я порекомендовал ему все-таки прогуливаться, потому что такой образ жизни до добра не доведет. Он лишь отмахнулся. После мы поговорили о прочих мелочах и расстались, пожав друг другу руки.
  - Все-таки бросал бы ты свою канцелярщину и садился за печатную машинку, - сказал Федька, когда я уже начал спускаться по лестнице. - Что-то мне подсказывает, что твоя Бука всех буков не в пересчете поквартального дохода и наборе длинных скучных текстов.
  - Из меня писатель, как из тебя чемпион по сумо, - не очень тонко я намекнул на худобу своего друга. Он улыбнулся и закрыл дверь. Эта его измученная улыбка оставила у меня на душе неприятный осадок. В тот миг мне тяжело было избавиться от ощущения фатальности, неизбежности. Мне казалось, я вижу Федю в последний раз.
  ...
  Федька был моим другом с самого детства. Вряд ли много найдется людей, сумевших не рассориться на протяжении стольких лет. Поэтому ничего удивительного не было в том, что я переживал за него после той встречи. И как выяснилось не напрасно.
  Дело было через пять дней после нашей встречи. Начиналось все буднично - шеф вызвал меня к себе в кабинет. Я поторопился закончить последние вычисления, чтобы убить двух зайцев и помимо прочего, сдать квартальный отчет. Когда я вошел к шефу, он оказался не один, рядом с ним сидел мужчина в милицейской форме, пил кофе и разговаривал о чем-то.
  - Вот, капитан, Артем Селиков. А это лейтенант Федоров, - познакомил нас шеф. Уж не знаю, как относиться к предзнаменованиям, но в тот момент, услышав фамилию капитана, я сразу понял, что дело, о котором он хочет со мной поговорить, будет касаться Феди. И не ошибся.
  - Присаживайтесь, - предложил лейтенант. - Я хотел бы побеседовать с вами по поводу вашего друга, Егорова Федора Трофимовича, более известного, как Олег Буков.
  - С ним что-то случилось? - сразу же спросил я, предполагая самое худшее. Зачем только напомнил ему про его семнадцатый день рождение. Выбрал время, дурак. Егорову как раз тридцать семь. Он роман закончил и повесился или в окно выбросился, а как же иначе, поэты и великие писатели не переживают этот страшный возраст.
  - А почему вы так считаете? - сразу же задал встречный вопрос Федоров. Ох уж эти психологические приемчики. Интересно, как, по мнению лейтенанта, должен отреагировать человек, когда милиционер интересуется его другом?
  - Думаю, просто так расспрашивать о Егорове вы меня не стали бы - он законопослушный гражданин. Поэтому естественно сделать вывод, что с ним что-то случилось, - стараясь сохранять спокойствие, ответил я.
  - Вопросы задаю я, - оборвал меня милиционер. - Когда вы в последний раз видели гражданина Егорова.
  - В среду на прошлой неделе.
  - Ничего странного в его поведении не заметили?
  - Заметил, - и я рассказал лейтенанту о нашей встрече, опустив некоторые подробности. Но главное отметил - небрежный вид, не свойственный Феде, странное поведение, рассеянность. После рассказа я повторно поинтересовался, что приключилось с моим другом, приготовившись к худшему. Это ж Федька, с которым мы в прятки играли, который всегда выручал меня в драках, помог деньгами, когда нам совсем плохо было. Он был моим другом, настоящим другом, который в жизни один раз повстречаться может. И если с ним что-то приключилось... Сказать, что мне было страшно, значит ничего не сказать.
  - Он пропал. Соседи забеспокоились, в субботу нас вызвали, дверь к нему в квартиру пришлось взломать, там никого не было. Я навел справки и выяснил, что он ни с кем не поддерживал отношений. Общался только с вами и издательскими группами. Все.
  - Он не появлялся до сих пор? - опустив голову, спросил я. Федька, куда же ты влез на этот раз?
  - Нет, больше того, все бумаги пропали, роман, какой вы упомянули и о котором нам несколько раз сказали соседи, найден не был, пропал с хозяином.
  - Роман пропал, - у меня камень с души свалился. - Тогда, скорее всего ничего страшного не случилось - у Федьки такое бывает, - и я рассказал капитану о привычке моего друга менять место жительство. Он внимательно меня выслушал, поблагодарил за информацию и взял номер телефона, дал свой, сказав, что получив любую информацию о месте пребывания гражданина Егорова я должен буду передать ее лейтенанту. Я согласился сотрудничать, на том наша беседа и закончилась.
  Весь оставшийся день я пытался себя успокоить, убеждая, что это исчезновение - очередная причуда Федьки, но не получалось. Не напрасно меня встревожил его вид, за спокойствием Федьки что-то крылось. И не в романе дело.
  О квартальном отчете я в тот день забыл, за что был лишен премиальных, правда меня это уже не волновало. Федя пропал по-настоящему, не так, как это бывало обычно. И в течение месяца о нем не было ни слуху, ни духу. Следствие зашло в тупик, лейтенант ничего не узнал, хотя несколько раз вызвал меня к себе для дачи показаний.
  Как это часто бывало с Егоровым, он объявился внезапно, когда мой мобильный загремел часа в два ночи. Странно, я был уверен, что выключал звук. Жена что-то недовольно пробурчала. Я взял телефон и выскочил из спальни, чтобы не разбудить ее.
  - Алло, - прошептал я в трубку.
  - Тема, приходи ко мне, прямо сейчас, срочно! - это был Федька.
  - Федя, откуда ты... - начал было я.
   - Нет времени объяснять. Ты мне нужен прямо сейчас и без лишних вопросов. Один за всех, а мы друг за друга. Жду тебя через час у меня в квартире, впущу после условного сигнала, - Федя сбросил, я сразу же начал собираться, попутно стараясь подыскать какое-нибудь оружие. Потому, что в разговоре Федя употребил еще одну фразу, преследующую нас со школьной скамьи. Сигнал бедствия - так расшифровывалась присказка трех мушкетеров. Предполагая, что Федьке кто-то угрожает, я решил вооружиться, но не знал чем. Пришлось ухватить кухонный нож, рискуя привлечь внимание милиции к своей персоне. Впрочем, внимание милиции в любом случае будет привлечено гражданином, шляющемся в час ночи в спальных районах.
  Я накинул куртку и выскочил наружу, спасать друга.
  ...
  Дверь квартиры была открыта, я опоздал. Если Федя сказал, что будет ждать условного сигнала, то попасть внутрь могли, только взломав замок.
  Я ворвался к нему в квартиру, ожидая увидеть все что угодно, вплоть до окровавленного трупа друга, но Федька в очередной раз сумел меня удивить. Он сидел за печатной машинкой и набирал текст.
  - Федька, ты живой! - переводя дыхание, радостно воскликнул я. - Где ты пропадал все это время?
  Мой друг, казалось, меня не слышал. Он продолжал настырно нажимать на клавиши машинки. Я подошел к письменному столу, за которым он сидел и положил руку на плечо. Он вздрогнул, повернулся ко мне.
  - Тема, ты как раз вовремя, - сказал он.
  - Вовремя для чего? Ты позвонил мне среди ночи, вызвал сюда, теперь будь добр, объясни, что происходит, - попросил я.
  - Ничего особенного. Я хотел с тобой попрощаться. В конце концов, ты единственный человек, который был мне дорог в этом мире, - Федя улыбался и казался молодым и беззаботным. Со времени последней нашей встречи он привел себя в порядок- вместо запаха пота дорогой одеколон, бороду он сбрил, волосы вымыл. Одним словом это был прежний Федька, каким я его знал всю жизнь. Но в тот момент его вид меня скорее напугал, чем успокоил. Обычно люди приводят себя в порядок перед знаменательными событиями. А учитывая фразу, которая только что сорвалась с уст друга, я заподозрил, что он готовит самоубийство. Стал перебирать в голове имена всех известных мне писателей, которые наложили на себя руки. Снова вспомнил его слова про тридцать семь лет. Сопоставил одно с другим, от чего пальцы на руках похолодели. Я должен был остановить Федю.
  - Послушай, прощаться еще рано, у тебя ведь вся жизнь впереди. Дело в творческом кризисе, верно? Книгу свою написать не можешь, буку всех буков? - спросил я. Улыбка Феди стала шире.
  - Погоди, я тебе покажу, - он сел за печатную машинку, вытащил лежащий там лист, вставил новый. Откинулся на спинку стула, закрыл глаза и принялся массировать веки.
  - Федя, что ты делаешь? - мне стало немного страшно. Может у него крыша поехала от этого романа? Ответа я не получил, он только приложил палец к губам, требуя тишины. Федя продолжал сидеть с закрытыми глазами минуты три. После чего резко открыл их, склонился над печатной машинкой и принялся набирать текст.
  "Что же, - подумал я, - сходи с ума, если хочешь, Федя, а меня за собой не тащи. Я, в конце концов, женат, у меня дети". Мне стало немного стыдно за эти мысли, не верилось, что возникло желание бросить друга в тяжелую минуту. Я хотел было посмотреть, что Федя печатает, но передумал. Неплохо бы проветрить комнату, душно. Я подошел к небольшому окошку, закрытому шторой, откинул ее и открыл форточку. С улицы повеяло холодом.
  -Иди сюда, - позвал, наконец, Федька. Достал лист из печатной машинки, протянул его мне. - Читай.
  В тот момент я почувствовал облегчение, будто чья-то рука крепко сжимала мою шею, и только голос Федьки сумел заставить ее ослабить хват. Я взял лист и принялся читать.
  "Что же, - подумал Артем, - сходи с ума, если хочешь, Федя, а меня за собой не тащи. Я, в конце, концов, женат, у меня дети". Но в следующее мгновение Артем раскаялся, напомнил себе: Егоров - друг. Желая отвлечься, он сначала хотел посмотреть, что печатает его друг, но потом передумал. В квартире было душно. Чтобы проветрить помещение, Артем откинул штору и открыл форточку. С улицы повеяло холодом".
  Прочитав короткий абзац, я содрогнулся. И вовсе не от холода, которым действительно повеяло с улицы.
  - Что это? - спросил я.
  - Это короткий рассказ о тебе. Такие же я читал про себя и про многих знакомых, - сказал Федя, ласково улыбаясь. - Мы все, ты, я, твоя жена и дети - вымышленные персонажи. Мы герои книг писателей другого мира!
  - Федя, ты обезумел?
  - Погоди, Тема, сначала выслушай. Вспомни уроки литературы, вспомни историю Льва Николаевича - "Война и мир". Помнишь, нам говорили, что Толстой якобы сказал про своих героев - они живут своей жизнью. Они самостоятельные, мыслящие, почти настоящие. И мне, и, уверен, тебе много раз приходилось слышать, как писатели говорят - я не могу полностью контролировать мир, выдуманный мной, они живут сами по себе, а я пишу лишь то, что вижу. Ты, скорее всего этого не поймешь, да и не поверишь. Мне ведь тоже когда-то казалось, что творец полностью контролирует то, что создает. Художник знает, как будет выглядеть картина еще до начала работы, писатель придумал концовку еще до того, как добрался до финала. Отчасти это действительно так. Только если писатель действительно хорош, художник мастеровит, а творец талантлив произведение станет самостоятельным! Понимаешь, что это значит? Если я сумею отчетливо представить человека, наделить его определенными качествами, характером, придумать мотивации его поступков, причем все это проделаю в мельчайших деталях, то персонаж оживет, не здесь, не в мире, который реален для нас с тобой, в другом мире, который на одну ступеньку ниже нашего! Если я закреплю все, созданное моей фантазией на бумаге, если написанное прочитают сотни людей, и мастерство мое окажется достаточно велико, чтобы первоначальный смысл того, что я хотел сказать, сохранится после переизданий, то мир писателя станет настоящим, пускай не таким реальным, как наш, но живым в воображении сотен тысяч других людей, - Федя запнулся, стараясь подобрать слова. Он был возбужден, все время перебивал сам себя. - Наверное, я неправильно все рассказал. Даже не знаю, как с таким кривым языком сумел написать этот роман. Попытайся понять, Артем - каждый человек, который когда-либо садится писать становится судьбой своих персонажей. Если творец талантлив, ему удается добиться того, что персонажи оживают и перестают подчиняться своему родителю. Они действительно существуют, любят и ненавидят, умирают и скорбят, радуются и грустят. Чем чаще творец возвращается к своим созданиям, тем четче прорисовывается общая картина, реальнее становятся персонажи. В итоге, среди них появляются писатели, которые начинают придумывать свои миры. Рано или поздно появляется достаточно одаренный для того, чтобы стать творцом новой ступеньки мироздания. Эта история повторяется сотни, миллионы, миллиарды раз и так до бесконечности! Следует, однако, помнить, что реалистичность мира, который вновь возникает, напрямую зависит от мастерства писателя. Если он вкладывает душу в свои творения, они обязательно оживут, станут самостоятельными.
  Суть его слов, наконец, дошла до меня.
  - Ты хочешь сказать, что мы все персонажи чьей-то книги? Он распоряжается нами, как хочет, выдумывает окончания наших жизней, подкидывает испытания, является архитектором судьбы. Хочешь сказать, Бог - это писатель?
  - Ты все правильно понял, - улыбнулся Федя. - Только он не один - писателей, что творят наш мир много! Если пораскинешь над этим мозгами, поймешь, что иначе и быть не может. Все становится ясно - почему есть хорошие и плохие, почему с разных точек зрения один и тот же поступок выглядит правильным и неправильным одновременно, почему люди не всегда получают по заслугам. Книгу нашей жизни пишут сотни людей в ином, более совершенном чем наш, мире. И ее должно быть интересно читать. Согласись, сказания о рае на земле, утопическом устройстве общества и так далее, не так захватывающи, как судьбы героев, вынужденных всю жизнь вести борьбу.
  - Все дело в зрелищности, так? Если наши персонажи интересны читателям, у нас больше шансов стать настоящими? Но кого может интересовать моя заурядная жизнь? - спросил я.
  - Писатель не контролирует каждую минуту жизни вымышленного персонажа. Этого и не надо, потому что тебе дана свобода, ты обретаешь сам себя и становишься независим от писателя. Отчасти мы действительно кузнецы своего счастья, потому что автор рано или поздно перестает сочинять и начинает пересказывать то, что видит, а не то, что придумывает. Он невольно становится пассивным наблюдателем, потому что сил управлять своим творением просто не хватает, оно живет само по себе.
  Я был ошарашен, не верил ни единому слову Феди, но напомнил себе о напечатанном абзаце, который точно передавал мои мысли и чувства.
  - Постой, но если и ты, и я вымысел человека, стоящего на ступеньку выше нас, тогда он расписывает наши действия, как ты смог только что расписать мои?
  - Для этого я и позвал тебя, Тема. Попрощаться. В начале беседы ты был прав, дело в буке всех буков, в моем романе, деле всей моей жизни. Он стал настолько реалистичен, что события, описываемые в нем, стали отражаться на нашем мире. Больше того, они стали происходить в нашем мире. Помнишь Диккенса, его ведь шизофреником считали. Он рассказывал, что слышал слова своих историй, прежде, чем их написать, видел персонажей романов, которые неотступно следовали за ним. Я думал, что все это выдумки, но теперь понимаю - Диккенсу предлагали подняться на одну ступеньку, писать про нас, потому что он был по-настоящему талантлив. Достаточно талантлив, для того, чтобы придумать меня и тебя. Когда я сел за свой роман, не подозревал, во что все это выльется. А в итоге стал видеть своих героев, беседовать с ними,. Они действительно существуют, Тема, и я, кажется, знаю, как перейти на новый уровень, встать на ступеньку выше. Что важнее, хочу этого. Все эти дни я готовился, тренировался и сегодня решил отправиться в путь.
  - Как ты собираешься это проделать? - спросил я, боясь предположить.
  - Нужно писать про всех, кого я знаю, писать без перерыва и все время думать о нашем мире, как о собственном вымысле, понимаешь? - глаза Феди горели, но слова могли принадлежать только безумцу. Неужели мой друг сошел с ума? - И сегодня я это сделаю, напишу про всех, вы станете героями последней главы моего романа, ваш мир станет частью моей фантазии, которая жаждет вырваться отсюда!
  - Федя, - мягко произнес я, - этого не может быть. - Я, конечно, не забыл прямо-таки фантастическое совпадение моих мыслей и чувств с тем, что написал Федя. Но мириться с его картиной мироздания не хотел. Уж лучше допустить ясновидение и другие паранормальные способность, чем поверить в слова моего друга. - Ты не думал, что тебе... следует обратиться к врачу, - я все-таки решился произнести эту фразу.
  В ответ он расхохотался, вставил недописанный лист, тот самый, на котором был набран абзац обо мне. Не знаю, верил я его словам или нет, но в тогда мне стало как-то не по себе.
  - Спасибо, Тема, за все, что когда-либо сделал для меня. Я тебя не забуду, надеюсь, ты меня тоже. Прощай, я постараюсь написать тебе хорошую судьбу, - сказал Федя и начал печатать.
  ...
  Больше я ничего не помню. Проснулся дома, долго и мучительно пытался восстановить в памяти события ночи, но ничего не вышло. Федя пропал, милиция его не обнаружила.
  Если хотите знать мое мнение - я не верю в рассказ Феди полностью. Он мог просто убежать куда-нибудь, мало что безумцу в голову взбредет. Но я должен был попытаться писать. Не то, чтобы я на что-то рассчитывал, нет, прекрасно понимаю, что мои способности и ногтя Федькиного не стоят. Тот, кто придумал меня, юморист или графоман, дал возможность познакомиться с таким человеком, как Егоров, а мастерством и талантом обделил. Но я не перестану стараться, и быть может, когда-нибудь почувствую азарт творчества, пойму, что значили слова моего друга о книгах, которые пишут сами себя. Что еще сказать? После того, как мой друг пропал, книги Олега Букова стали пользоваться небывалым спросом. Но последний роман, о котором он так много рассказывал, найти не удалось. Может потому, что мы сами его герои?
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"