Впервые, я встретился с ним тёплой летней ночью, когда я шел домой, возвращаясь с дружеской встречи. Было уже совсем поздно, метро закрылось, машину ловить не хотелось. Да и чего бы не прогуляться, если примерно представляешь, куда идти, в кармане есть карта, а в крови еще достаточно алкоголя? Вот я и шел, наплевав на удобство улиц, сквозь кварталы по узким дорожкам, пролегающим то среди гаражей, то через детские площадки, а то и вовсе исчезавших, упирающихся в глухие заборы. То тут, то там попадались уличные фонари, а на небе слабо светились точки звёзд, не сдавшихся в борьбе с электрическим освещением. В голове было пусто, как всегда бывает, когда идешь вперёд без особенного желания куда-то прийти, а вокруг ничто не цепляет внимание. Миновав заросли каких-то кустов, я вышел к школе, огороженной железным забором, пошел вдоль него и услышал какой-то звук. Металл бился о металл с немелодичным звоном. Звук приближался. Выйдя за поворот, я увидел источник звука. Трое молодых людей в тренировочных костюмах, видимо, более пьяных, чем я и значительно более веселых шли в мою сторону и один из них держал подобранный где-то кусок арматуры, которым стучал о прутья забора. Честно говоря, я предпочел бы не встречаться с ними. Будь я в своем районе, можно было бы просто поздороваться и пройти дальше или даже остановиться и поговорить, спросить про дела, здоровье(ежедневно подрываемое вредными излишествами) и общих знакомых. Но тут... И встречи уже было не избежать, расстояние между нами небольшое, не заметить меня было невозможно. Постаравшись придать своему лицу максимально безразличное выражение и немного ускорив шаг, я пошел дальше, вообще не глядя в их сторону. Это, конечно, не помогло.

- Эй, парень! - окликнули меня.

Я не отреагировал, просто пошел еще быстрее.

- Глухой, что ли? - следующий окрик прозвучал громче.

Разговаривать с ними ой, как не охота. Я же знаю, что они мне скажут, эти жертвы стабилизирующего отбора. Спросят, почему такой волосатый, я что, баба? Или почему в косухе, я что, нефор? Или местный ли я, и что я здесь делаю, если не местный? Перебираю в уме варианты событий. Можно остановиться и попробовать поговорить, но это чревато провалом в памяти и пробуждением в больнице. Можно сходу ударить ближайшего по какой-нибудь уязвимой и болезненной части тела и дальше либо продолжить развитый успех, либо показать свои дарования в области бега, но всё это тоже может плохо кончится. Еще можно вот прямо сейчас уже начинать от них сматываться. Хоть я и не знаю местной топографии(то есть вполне могу забежать в тупик), но, возможно, им просто лень будет меня догонять.В общем, как всегда у животных, выбор между боем и бегством. Может это и было немного малодушно, но я выбрал бегство безо всякого боя. Оглянувшись, чтобы оценить свою фору в намечающейся гонке преследования, я рванул вперёд. Судя по звукам, долетавшим до меня сзади, моя надежда на их лень не оправдалась. Дорога была не очень ровной, но, хотя бы не скользкой, так что бежать я мог достаточно долго, если, конечно, не изображать из себя спринтера. Я опять оглянулся - двое из них бежали метрах в пятнадцати от меня и на их счет можно было не слишком беспокоиться, но один был, видимо, поспортивнее, и не зря носил свои треники, он медленно нагонял меня. Вспомнив нехитрый приём для увеличения скорости, я стал бежать как бы на цыпочках и стал немного отрываться. Наверное, я, в итоге, и убежал бы, если бы смог поддерживать этот темп, но дернул же меня кто-то оглянуться в третий раз! Ровно в тот момент, когда я поворачивал голову и не смотрел под ноги, мне на пути попалось какое-то препятствие(не успел разглядеть, какое именно) и я на полной скорости об него споткнулся. После непродолжительного полёта, я оказался на земле. Слегка подвернутая нога болела, но, думаю я смог бы продолжить бег, если бы это было еще возможно. Но, сначала, меня с размаху ударил первый из преследователей, потом подтянулись и остальные. Я, все еще лёжа, как мог заслонялся от ударов(били пока только ногами), но у одного из них была эта железка и тут уже блоки не помогут. Все попытки встать тут же пресекались и сильно забавляли противников. Все трое уже отдышались и били в полную силу и с разных сторон. Уже и железный прут пару раз ударялся о землю, пока только пугая меня. Меня охватило невыразимое уныние; о том, чтобы отбиться от троих не было и речи. Видимо, меня ждала уютная койка в ближайшем травматологическом отделении...

Но судьба рассудила иначе. Обладатель куска арматуры выронил свое оружие и, выругавшись, замахал ногой, как будто пытаясь стряхнуть с нее что-то. Потом уже все трое, отвлекшись от меня, стали, соря междометиями, дёргать руками и ногами и я, наконец, разглядел, что на их конечностях висит по несколько продолговатых комков чего-то серого. Им стало явно не до жертвы и моя надежда добраться домой в целости и сохранности расцвела вновь, а я сам стал подниматься на ноги. Нет, нельзя сказать, что я нелюбопытен, меня безусловно заинтересовало происходящее, но желание убраться оттуда поскорее возобладало. Я уже поднялся и сделал шаг, но, наступив на больную ногу, снова упал и стало понятно, что придется досмотреть до конца. Отполз в сторону, чтобы случайно не задели и пригляделся. У "комков", атаковавших моих противников, были длинные хвосты и острые мордочки - это же крысы! Никогда не слышал, чтобы крысы нападали на людей не будучи загнаны в угол, но это факт - передо мной, уже на земле, находились трое молодых людей, а из подвала ближайшего дома бежало еще десятка два крыс. Люди корчились на земле, крысы яростно кусали их, теперь они были не только на руках и ногах, но впивались уже в лицо и в шею, из укусов текла кровь, а один из парней выл, прижимая ладони к лицу, а когда он на мгновение убрал руку, чтобы отшвырнуть очередное животное, я заметил, что на месте одного глаза у него сплошное тёмное пятно. Только тут мне пришло в голову, что крысы кидаются только на них, но совершенно не обращают внимание на меня. Это было особенно странно. Представить себе стаю бешенных крыс, бросающихся на всех без разбора я еще мог. Но вот чтобы они атаковали избирательно... Это уже не стая, это отряд, и не бешенство, а чётко поставленное боевое задание.

Я смотрел на эту расправу и вдруг что-то на периферии зрения привлекло моё внимание. Из подвала торчала человеческая голова. Я вздрогнул. Голова повернулась ко мне и слегка улыбнулась. Потом появились плечи, торс, и вот на поверхность выбрался юноша лет пятнадцати и пошел в мою сторону. Подойдя к лежащим, которые уже почти не шевелились, только слегка стонали, он посмотрел на крыс. Крысы немедленно прекратили всякую деятельность. В следующую секунду они уже нестройными рядами бежали к подвалу. Еще секунда - и все они исчезли. Юноша осмотрел пострадавших, пнул одного под рёбра, тот не отреагировал. Он схватил тело за руки и приготовился тащить. С явным трудом сдвинул его с места, потом посмотрел на меня.

- Ну, чего развалился? Помогай, давай!

Я снова попытался встать, забыв про ногу. Попытка закончилась так же, как предыдущая. Он заметил мои затруднения, бросил свой груз и подошел ко мне.

- Нога, да? - спросил он с заботой в голосе.

- Да, подвернул, когда споткнулся.

- Сейчас поправим. Я не доктор, но ходить сможешь.

Он присел на корточки, задрал мне штанину, осмотрел ногу, слегка раздувшуюся в голеностопном суставе, потом пощупал место повреждения. Я ойкнул, он испуганно отдернул руку, но снова положил ее выше отека, ближе к колену. Нажал пальцем где-то сзади, посреди мышц. Вспышка боли в ноге.

- Боль...! - запротестовал, было, я, но почувствовал, что боль уже исчезла и окончание слова произнес уже тихо. - ...но.

Нога перестала болеть вообще. Она стала будто чужая. Зато на нее можно было наступать и я встал. Юноша тоже встал и направился к парню, которого собирался тащить. Взял его за одну руку и жестом предложил мне взяться за другую. Я схватил ее и мы потащили.

- А куда мы его? - поинтересовался я.

- Да до дороги какой-нибудь или до помойки, - не слишком уверенно ответил он. - Или до подъезда. Ну, подальше куда-нибудь. Мне же здесь жить еще. Зачем мне эти полутрупы рядом с норой?

- Ты что, в подвале живешь? - по его виду это можно было предположить, но я все же решил спросить.

- Ну да, там вообще неплохо, - говорил он довольно равнодушно. - Да мне и надо немного. Есть и пить я могу почти что угодно, а одежды на помойках вдоволь.

- И давно ты так? - мне стало его немного жаль.

- Не очень, где-то полгода. С декабря, по-моему.

- Понятно, - других тем в голову не приходило, а продолжать эту, наверное, не стоило; мне стало несколько неловко и дальше мы двигались молча.

По-моему, парень, которого мы волокли, был не так уж и тяжел, я бы и один легко перетаскал бы всех троих, но, судя по всему, для моего собеседника ноша была почти непосильной. Я присмотрелся к нему получше. Он был худым, но напоминал скорее быстро растущего и слегка недоедающего подростка, чем узника концлагеря, такая немощность при внешне почти нормальном виде была довольно странной. Я помог ему перетащить всех троих через ворота в школьном заборе в какую-то беседку(когда мы тащили третьего страдальца, его слабость куда-то исчезла), мы свалили их там на пол и уже возвращались обратно к его подвалу. Я смотрел на него, а он смотрел себе под ноги, вид у него был отрешенный, плечи опущены.Я все еще испытывал неловкость и не знал, о чем бы поговорить, а он тоже не проявлял инициативы. Когда мы дошли до подвала, он посмотрел на меня и спросил:

- Как нога? Дойдешь до дома?

- Да, спасибо тебе большое, - мое чувство неловкости усилилось. - И за ногу и за... ну, за спасение. Крысы же твои были? Как это они тебя так слушаются?

- Мои, - улыбнулся юноша. - А как слушаются... Долго объяснять, да это и неважно. Ну, пока?

- Пока, - несколько растерянно сказал я.

Он повернулся ко мне спиной и полез в подвал, я стоял и смотрел, как он скрывается в темноте. Когда он исчез полностью, я еще несколько секунд помедлил и зашагал домой. Хмель совсем выветрился из моей головы, мысли тоже, осталась слегка гудящая, ни чем не заполненная пустота.

Домой я добрался быстро, минут за двадцать. Вспомнив по дороге про три тела, сваленные в беседке, набрал номер скорой помощи и вызвал туда бригаду. Может еще выживут. Мне не было их жалко, я вообще не испытывал эмоций на их счет, все события ближайшего прошлого подёрнулись дымкой нереальности и совсем не привлекали к себе внимания.

Понедельник. Проснулся я с головной болью, да и на теле было порядком синяков и ссадин. Но на работу идти было всё равно надо, так что времени на раздумья о вчерашнем не было. И всю неделю текущие дела слишком занимали меня, чтобы думать о чем-то еще. Вспомнил я о ночном происшествии и о своем спасителе только утром в субботу, а вспомнив, подумал, что надо бы его хоть как-то отблагодарить. Еды, например, принести или еще чего-нибудь. Чего может не хватать человеку, живущему в полном крыс подвале? Да, практически, всего, кроме крыс. Хорошей еды, одежды впору, лекарств. Общения, наверное, тоже не хватает. Наверное, страшно грустно обитать в крысиной норе. В общем, я твердо решил чем-нибудь ему помочь и, приняв обезболивающее и наскоро перекусив, стал собираться. Уже одевшись, наткнулся взглядом на две бутылки из-под минеральной воды, наполненные медицинским спиртом. Решив, что лишним спирт не будет ни в каком случае, одну из бутылок я прихватил с собой и подумал, куда бы пойти сначала. Ближе всего к дому был гастроном, так что я направился туда. Сначала хотел купить ему побольше свежих фруктов и мяса, но вовремя вспомнил, что холодильниками подвалы обычно не оснащают и моим выбором стали продукты с максимальным сроком годности - сухофрукты, мясные и рыбные консервы, несколько плиток шоколада. Свежих яблок, бананов и апельсинов я тоже взял, но немного, чтобы не успели испортиться. Когда я вышел из магазина, мой рюкзак был примерно на половину полон всякой снедью. Покупка одежды никогда не была моей сильной стороной, я даже для себя не всегда мог купить что-то подходящее, а не зная его размеров было глупо даже пытаться. Поэтому я сразу пошел в аптеку. Там тоже было всё ясно - анальгетики, перевязочный материал, антисептики, сильные антибиотики широкого спектра действия и мультивитамины. Сочтя, что теперь гостинцев достаточно, я, опять сквозь дворы, пошел к месту нашей встречи.

Я был не очень хорошо знаком с тем районом и почти не запомнил дороги. Поэтому после получаса бесплодных попыток найти нужный мне дом, стал спрашивать у прохожих, где тут школа. Мне сказали, что в округе есть три школы и объяснили, как пройти к ближайшей. Когда я дошел до нее, тоже немного поплутав, стало ясно, что школа совсем не та. Та была одним высоким зданием, а тут было два корпуса пониже. Я спросил следующего прохожего, сухонького старичка в идеально выглаженном пиджаке еще советского производства. Он оказался глуховат, но вроде понял, о какой школе идет речь, сказал, что отсюда надо идти прямо, никуда не сворачивая и указал направление. Я шел минут двадцать и вышел на оживленную улицу, где никакой школы заметно не было. Помянув недобрым словом деда, я поймал какого-то мальчика подходящего возраста и спросил, как пройти к нужной мне школе. Мальчик показал пальцем на стоящее невдалеке здание и стало понятно, что и я опять промахнулся: эта школа выходила фасадом прямо на улицу, а вчера я был в глубине дворов. Но всё было к лучшему - значит я не был только в одном месте, оно и было моей целью. Задержав собравшегося уже уходить парня, я максимально подробно объяснил ему, куда мне нужно попасть. Он на мгновение задумался, потом сказал:

- Это вам по улице вниз, потом на перекрёстке налево и метров через двести во дворы, а там прям в неё упрётесь, не перепутаете.

Я поблагодарил его и двинулся по указанному маршруту. На этот раз мне повезло, я еще не доходя, издали, узнал беседку, где мы оставили троих пострадавших. После этого не составило труда найти и нужный мне дом. Подойдя к двери подвала, я немного поколебался, не постучать ли, решил, что не стоит и потянул дверь на себя. За ней был тёмный узкий спуск вниз, было грязно, пыльно и сыро. После недолгого спуска в почти полной темноте я оказался в достаточно просторном помещении с низким потолком. В нем сильно пахло полынью. По стенам шли трубы, две большие и несколько поменьше, где-то слышался звук падающих капель, в самом дальнем углу горела свеча. Рядом, на какой-то подстилке лежал мой вчерашний спаситель. Он лежал на спине, лицом вверх, его глаза были открыты и в них отражался огонёк свечи. Когда я подошел, он даже не шелохнулся. На нём был какой-то бесформенный балахон с капюшоном, штаны на пару размеров больше и сильно потёртые высокие ботинки. Еще у него была длинная, до локтя, перчатка, почему-то только одна, на левой руке. Волосы его были довольно грязными и местами свалялись, их неприкосновенность для расчески была заметна с первого взгляда. Я с минуту посмотрел на него, потом присел рядом на корточки и потряс за плечо. Он вздрогнул, взгляд его стал осмысленным и он посмотрел на меня. Потом рывком сел и сказал:

- А, это ты. Привет. Напугал немного. Сюда обычно не суется никто.

- Привет. Ты что, спишь с открытыми глазами?

- Не, это я не спал. Просто сильно ушел в себя. С моей "диетой" это иногда просто необходимо делать, иначе всякие дефицитные ресурсы в организме непойми как расходуются.

- Какие еще ресурсы?

- Откуда я знаю? Я ж не учёный. Просто знаю, что такие есть и как их оптимально использовать.

- Ну ты даёшь... Кстати, насчет ресурсов, я тебе еды принес, лекарств всяких.

Я начал выкладывать всё из рюкзака, а он с интересом наблюдал за этим. Когда последняя консервная банка была вытряхнута, он спросил:

- Ты не возражаешь, если я прямо сейчас чего-нибудь съем? Присоединяйся, кстати.

- Да нет, спасибо, я дома перекусил. А ты ешь на здоровье, небось голодный. Чем ты тут вообще питаешься?

- Да отбросами в основном. Если знать, как есть, то даже тухлятину съешь и не отравишься. Хотя, с витаминами, конечно, проблемы...

- Вон там, в пакете поливитамины есть, может сразу примешь?

Он порылся в аптечном пакете, вытащил оттуда баночку и проглотил сразу две таблетки, запив водой из алюминиевой кружки.

- А откуда ты тут воду берешь? - поинтересовался я.

- Да вон, слышишь, капает. Ставлю какую-нибудь посудину, да набираю. Или ночью на улице, если дождь, под водосточную трубу. А что, хорошая водичка. Из рек всяко хуже. Я как-то хлебнул из Москвы-реки, так потом часа два пришлось с последствиями мучиться. Так, - сказал он, вытащив из-за пазухи нож и открыв им банку рыбных консервов. - Теперь не мешай мне какое-то время, ладно?

Я кивнул и стал смотреть, как он ест.

А он прислонился спиной к стене, сел по-турецки, наколол кусочек рыбы на нож, положил в рот и начал жевать с совершенно отрешенным видом. Каждый кусочек он жевал очень долго и сосредоточенно. К тому времени, как банка опустела, я уже успел несколько заскучать и осмотрел все ближайшие предметы, видные в слабом свете свечного огарка. Здесь был небольшой ворох одежды, лежащий прямо на полу, круглая жестяная коробка, на которую и была прилеплена свечка, подстилка из нескольких шерстяных одеял и большой деревянный ящик из-под бананов, доверху заполненный зеленовато-серой травой, видимо полынью, засушенной до состояния сена.

Доев, юноша выпил из банки всё масло, отставил ее в сторону, вытер нож и сунул его обратно за пазуху. На лице его появилась блаженная улыбка.

- Спасибо, - сказал он и еще шире улыбнулся.

- На здоровье.

Тут где-то в другом, тёмном, углу послышалось шуршание и к нам приблизились несколько крупных крыс.

- Твои друзья? - спросил я, разглядывая выстроившихся в ряд животных.

- Да, друзья и сожители. У меня с ними симбиоз. Я делюсь с ними едой, если есть, конечно, чем делиться, - с этими словами, он высыпал немного изюма на пол перед крысами, которые тут же набрали полные рты, и, высоко задрав морды, удалились. - Еще отдаю им ненужные тряпки на гнёзда. А они приходят умирать ко мне.

- Странный симбиоз. Не совсем понятно, в чем тут твоя выгода. Они для тебя что, источник животного белка?

- Что ты! Я не стал бы есть крыс, даже если бы помирал с голоду, они слишком милые.

Крысы вернулись за новой порцией и ушли, унося остатки изюма. Одна из них осторожно подошла к своему благодетелю, взобралась ему на колени и смешно повалилась на бок, подставляя его для поглаживаний и почёсываний.

- Да, я вижу, у вас полное взаимопонимание... - сказал я, глядя, как он гладит ее. - А чего она зубами хрустит?

- Да это она мурлыкает, как кошка.

Парень и крыса выглядели вместе очень трогательно. Скоро к нему пришли еще несколько и тоже получили свою долю ласки. В ответ на поглаживания, они его как-то ласково покусывали и чистили, как будто он являлся их сородичем.

Мне вдруг пришло в голову, что я не знаю даже его имени.

- Слушай, а как тебя зовут-то? А то до сих пор не познакомились. Я - Егор.

- А я - Костя.

- Понятно...

Какое-то время мы сидели молча, потом у меня появилась одна неожиданная идея. Минуту я размышлял над ней, взвешивая плюсы и минусы, потом решился и предложил:

- А знаешь что? Переезжай ко мне, а? Живу я один, вопросов задавать никто не станет, а у меня тебе всё лучше будет, чем здесь.

Костя ошарашенно посмотрел на меня.

- Ты чего вдруг?

- Не знаю. А почему нет? Ты мне нравишься, парень ты странный, но вроде хороший. Я уверен, мы поладим. И нехорошо это, жить в подвале, питаться отбросами.

- Ну... - он нерешительно посмотрел на меня, как бы оценивая, подхожу ли, потом улыбнулся какой-то своей мысли и кивнул. - Ладно, согласен. Думаю, вряд ли мне еще кто предложит у него пожить, так что стоит воспользоваться случаем. А когда?

- Да вот прямо сейчас и пошли. У тебя вещей-то много?

- Да откуда им взяться... В этой жестянке свечи, их можно здесь оставить, следующему обитателю. Одежда только, да вот этот ящик.

Я подошел к вороху одежды и осмотрел каждую вещь. Все они были явно подобраны на помойке и среди них не было ни одной по его размеру.

- Одежду - брось, мы тебе новую купим. Нечего с чужого плеча носить. Ящик сам дотащишь или помочь?

- Дотащу, если не очень далеко.

- Что у тебя там?

Он ухмыльнулся и пробормотал что-то вроде "запасные руки". Я пожал плечами.

Мы собрали обратно в мой рюкзак всё, что я принёс ему, кроме сухофруктов. Их Костя рассыпал по полу.

- Зверюгам, на прощание, - прокомментировал он свое действие.

Я закинул на плечо рюкзак, Костя взял свой ящик с полынью и мы двинулись на выход. Свеча почти догорела и была не слишком пожароопасна, так что я не стал ее трогать. Мы вышли на воздух и я сощурился от яркого света, ударившего в глаза. За те полчаса, что я пробыл в подвале, они привыкли к темноте и теперь побаливали. А вот мой спутник, как ни странно, совершенно не испытывал подобных затруднений и довольно озирался вокруг.

- Далеко идти-то? - спросил он.

- Да минут двадцать. Вообще, здесь на автобусе, по-моему, доехать можно.

- Наверное, лучше на автобусе, ящик чего-то тяжеловат.

- Так давай его сюда, не надрывайся, - я хотел взять у него ящик, но он воспротивился.

- Да ладно, нестрашно, донесу как-нибудь.

Когда мы проходили мимо остановки, к ней как раз подошел нужный автобус и до моего дома мы добрались быстро. Войдя в квартиру, я сказал:

- Ну, добро пожаловать. Можешь устраиваться. Ящик поставь куда-нибудь, да хоть вон, под вешалки. Теперь надо ключей тебе комплект сделать, потом сходим за одеждой. Давай так - пойди пока помойся, ты же, видимо, давно не мылся, а я схожу в металлоремонт.

- Хорошо. А какое полотенце можно брать?

- Да бери любое. О, тебе же еще одеться во что-то надо будет... Ну возьми пока моё барахло, оно в шкафу, выбери там, чего подойдет. Ладно, пока. Скоро буду.

Я сделал дубликаты ключей и вернулся, а он еще мылся. Из ванной доносился шум воды и долетали обрывки какой-то песни. Когда с гигиеной было покончено, мы сидели и пили чай. Каждый думал о чем-то своем. Мне было приятно, что теперь я буду жить не один.

Так мы стали жить вместе. Квартира у меня однокомнатная, так что спать приходилось на одной "постели"(беру это слово в кавычки, потому что фактически это была не постель, а просто заваленная матрацами, подушками и одеялами часть комнаты). Впрочем, это никого не стесняло. Костя обзавелся небольшим гардеробом, состоявшим, не считая белья, из пары джинсов, летних и зимних высоких ботинок и нескольких мешковатого вида балахонов. Помимо одежды ему понадобился компьютер - одного нам на двоих явно не хватало. Ключи ему почти не пригодились - он все время сидел дома, изредка выбираясь со мной за продуктами. Интернет стал весомой частью его жизни, игры - обычным времяпрепровождением. Новый компьютер стал довольно приличной дырой в бюджете, зато в его лице я обрёл партнёра по играм, которого мне всегда не хватало. Предпочтения у нас, к счастью, были одинаковые - вдумчивые пошаговые стратегии привлекали его куда больше красивых и динамичных, но рассчитанных скорее на спинной мозг игр жанра action. С работы я приходил довольно рано и до самого вечера мы сидели, пили чай и играли. Противником Костя оказался интересным, приспособиться к нему было сложно: обнаружив, что его тактика полностью мной изучена, он с потрясающей легкостью менял ее и я опять проигрывал. Я заметил, что раз за разом сходясь с ним на виртуальном поле брани, развиваюсь. Росло не только моё мастерство в игре - мой ум стал более живым, возросли способности к анализу ситуации и реакция на изменения стала более быстрой и точной. При этом, сам Костя при более тесном знакомстве произвёл на меня впечатление несколько инфантильного подростка с неопределёнными жизненными приоритетами. В питании он отдавал предпочтение рыбе и овощам, от мяса не отказывался, но ел его не очень охотно. Готовить я умел крайне плохо, но нам и не требовалось особых изысков. Первые пару обедов(а остальные приемы пищи он почему-то пропускал) он, как в подвале, долго и сосредоточенно пережёвывал, полностью отдавшись процессу, но потом стал есть как все нормальные люди, мотивируя это тем, что раз пища теперь обильна и сбалансирована, значит и напрягаться ни к чему. Еще была в нём одна странность: левая рука его была всё время покрыта длинной, по локоть, перчаткой из мягкой кожи. Раньше я встречал пару раз похожие перчатки, но только как часть вечернего туалета какой-нибудь девушки. Попытки узнать, с чем связано постоянное ее ношение, ни к чему не приводили и я оставил эту тему.

Где-то через месяц после того, как он поселился у меня, мы сидели в мягких мешкообразных креслах, пили чай и глядели на догорающий за окном закат. Он, правда, был с другой стороны дома, так что смотреть нам приходилось на его отражение в огромных зеленых окнах жилого комплекса, тремя башнями возвышавшегося над ожидающими сноса "хрущевками". Мне пришло в голову, что я совсем не представляю себе его биографию до момента нашей встречи. Потом я подумал, что странно жить с человеком и совсем не интересоваться им. Странно и для меня не свойственно. Как только я обратил внимание на это несоответствие, мне тут же захотелось это исправить и я завёл беседу:

- Слушай, Кость, а как ты в подвале-то оказался? Где твои родители?

- Уже больше года как на кладбище, грибами отравились. Насмерть. А в подвале я оказался, потому что не хотел в приют.

- Ммм. Сочувствую.

- Да мне, в общем, все равно. Я по ним особенно не скучаю.

- А ты же вроде говорил, что жил там всего около полугода, где же ты раньше был?

- Я жил в деревне со своим двоюродным дядей, это оказался единственный мой родственник, которому на меня было не плевать, к сожалению. Да и вообще, единственный. Но он был странный.

- В смысле, странный? Он что, к тебе приставал?

- Почему сразу "приставал"? Нет, просто психопатом был и всё. Не общался ни с кем, имел необычные взгляды, занимался необычными вещами. Потом меня кое-чему научил.

- Чему например? Крыс приручать?

- Да нет, это и он не умел и у меня как-то случайно вышло. Он научил меня работать с волей.

- С волей?

- Да, с волей, с вниманием. Не знаю подходящего слова.

- А как это?

- Хм... Раз тебе это интересно, давай расскажу по порядку. Ты не будешь меня перебивать.

Вроде это был вопрос, хотя интонация была скорее утвердительной. Я всё же ответил:

- Хорошо, не буду.

- Естественно.

Тут он вздохнул и спросил, действительно ли мне хочется это узнать. Я подтвердил своё желание, любопытство всё росло и росло во мне.

Он допил чай, ещё раз вздохнул и начал говорить. Его голос неуловимо изменился, глубже стал, что ли. С первыми же звуками я почувствовал, как меня коснулось что-то вроде лёгкого дуновения тёплого ветерка, тело обмякло и потяжелело, слова уже не фиксировались сознанием, складываясь сразу в образы. Я как будто перенёсся в его историю и был там то невидимым сторонним наблюдателем, то сливался с Костей и уже было сложно отличить, кто из нас кто.

Вот Костя, поменьше ростом, чем сейчас и гораздо более домашний на вид, возвращается из школы домой, вот он поднимается на свой этаж и видит, как из его квартиры люди в белом и синем выносят носилки, сперва одни, потом другие. На них лежат немолодые уже мужчина и женщина, они без сознания. Мальчик застывает на несколько мгновений, потом бросается к людям несущим носилки и спрашивает, что случилось. Ему профессионально-скорбным тоном сообщают о смерти его родителей от отравления. Потом быстро мелькают несколько картинок: мальчик общается с милицией, мальчик стоит на похоронах, мальчик встречается с высоким и жилистым мужчиной с бледной кожей, седыми волосами и орлиным носом. Мужчина достаточно респектабельно одет, но производит отталкивающее впечатление. Понятно, что это двоюродный дядя, единственный родственник, которого смогли найти. Раньше, впрочем, мальчик о нём даже ничего не слышал. На левой руке дяди перчатка. Дядя подписывает несколько бумаг, холодно улыбается каким-то людям в костюмах. Дальше - электричка, дорога в лесу, идут молча, мальчик еле успевает за дядей.

Вечер. Деревенский дом на хуторе, покосившийся и вросший в землю, переживший несколько поколений хозяев, но крепкий еще и, видимо, способный пережить еще несколько. Изображение дома в моём восприятии долго не меняется, зато меняются эмоции, испытываемые мальчиком и разделённые со мной. Это растерянность, удивление, лёгкое отчаяние. Потом виден довольно скудно накрытый стол; блюда, в основном, овощные. Мальчик и дядя едят, всё еще ни слова не сказано. Когда трапеза подходит к концу, дядя прерывает молчание, сообщая, что мальчик будет его учеником. Мальчик хочет спросить что-то, но не может и рта раскрыть. Потом открытый люк в погреб, мальчик, подталкиваемый в спину, спускается по скрипучей лестнице. В погребе темно и земляной пол, горит единственная свеча, рядом валяются несколько шерстяных одеял. У стен стоят несколько ящиков и бочек, на полу лежат несколько палок, в углу стоят грабли. Дядя сверху приказывает лечь и заснуть. Мальчик ложится и крышка люка захлопывается. Воля и чувства моментально возвращаются к Косте и я ощущаю его страх. Он подбегает к выходу из подземелья, взбирается по лестнице, но люк то ли слишком тяжелый, чтобы мальчик смог открыть его, то ли чем-то задвинут. Еще несколько минут метаний по помещению, сдавленные всхлипы, потом дыхание выравнивается. Сон без сновидений, пробуждение, опять свеча и гладкий, хорошо утрамбованный земляной пол. Совсем не холодно.

Следующая сцена: скоба, вбитая в стену погреба над подстилкой, цепь от неё к металлическому ошейнику. Ошейник свободный, дышать можно, но голова не пролезет. Цепь достаточно длинная. Добраться до лестницы, где на крючке висит ключ от ошейника или до припасов съестного нельзя, зато до бочки с водой и ковшом - можно. Входит дядя, неся с собой складной стул, раскладывает его посреди комнаты, садится и пристально смотрит на мальчика.

- Отныне, я буду тебя учить, а ты будешь делать всё, что я приказываю, - говорит дядя. - Вопросов задавать не будешь. Возражать тоже. И будешь мне благодарен, ибо если бы меня не было рядом, обучение тому же самому заняло у тебя половину жизни в самом лучшем случае. Итак, урок первый - ложись на спину, руки вдоль туловища.

Мальчик выполняет. Ему хочется сопротивляться, но он не может.

- Почувствуй свою левую кисть, - продолжает дядя.

Мальчик и так её чувствует, он не понимает, как особенно её можно почувствовать.

- Я чувствую, - отвечает он.

Дядя берёт с пола длинную палку и сильно бьет племянника. Потом поясняет:

- Обрати на руку всё своё внимание, почувствуй её целиком, ощути всё, что чувствует ладонь.

Страх следующего удара заставляет мальчика приложить все силы к новой попытке. Теперь он начинает понимать, что раньше замечал только самые сильные ощущения от ладони, но есть, оказывается, и много мелких - кожу слегка колет шерсть одеяла, чувствуется воздух вокруг кисти, сама кисть имеет вес, она заметно давит на подстилку и на пол под ней. В кончиках пальцев ощущается биение пульса.

Дядя одобрительно кивает и тыкает палкой в бок мальчику, чтобы привлечь внимание, тот дёргается.

- Ты понял. Теперь, тренируйся чувствовать руку. Сейчас я принесу тебе поесть. И буду кормить тебя каждый день, если будешь хорошо учиться. Захочешь пить - вода в бочке, в качестве отхожего места будешь использовать это ведро. Когда наполнится, выльешь его в трубу, - дядя указывает на закрытое деревянным щитком отверстие в стене, ранее незаметное. - Даю тебе неделю на полное освоение хотя бы одной левой кисти. И учти, даже если тебе покажется, что дальше продвигаться некуда, пытайся. Если не будешь проявлять достаточно усердия, я увижу это. Запомни, теперь твоя левая рука для тебя - единственный значимый предмет в этом мире, от неё теперь зависит твоя дальнейшая судьба. Если не преуспеешь в её освоении, умрешь от голода. А я еще палкой добавлю.

После, дядя уходит, потом возвращается и ставит рядом с одеялами горшок перловки, в которой попадаются кусочки варёной рыбы. Из горшка торчит ложка. Дядя уходит и мальчик приступает к еде. Вкус каши почти не ощущается, в голове пусто. Закончив есть и выпив полковша воды, мальчик начинает тренировку. Мотивация к этому была достаточно убедительной, да и ощущения довольно любопытны. И правда, как же это, прожить больше десятка лет в своём теле и вдруг узнать о нём что-то новое...

Проходит еще несколько дней, несколько приёмов пищи, несколько раз мальчик проваливается в сон и выныривает оттуда. Картинка в моём восприятии не меняется, но ощущение в чужой руке обогащается всё новыми оттенками. Вот уже каждый квадратный миллиметр кожи чувствуется одинаково сильно, а пульс, ранее ощущавшийся только в пальцах, теперь бьётся во всей ладони, да с такой силой, как будто она временно стала вторым сердцем. Ни один нюанс не ускользает от внимания. Мы с мальчиком замечаем, что если сконцентрироваться на тяжести, рука становится более тяжёлой, как будто на неё что-то давит или сила тяжести увеличивается вдвое. Понимаем, что это из-за полного расслабления всех мышц кисти. Если концентрироваться на тяжести дальше, кисть начинает сильно нагреваться и слегка опухать, поэтому, слишком обращать внимание на её вес не стоит. А если чуть изменить качество внимания, то кисть, напротив, холодеет и становится бледной. Ещё день проходит. Начинает чувствоваться зуд в кисти. Сначала слабый, постепенно он заполняет всю кисть и оттесняет все прочие ощущения. Можно подвигать пальцами, тогда заметно, насколько они лёгкие и сжимать-разжимать кулак очень приятно. Можно тысячу раз так сделать, быстро-быстро, и не устать совсем. Зуд можно пригасить усилием воли, тогда снова чувствуется как раньше. Постепенно, внимание, обращенное к руке начинает в разных частях выделять разные ткани. Мышцы, например, ощущаются совсем не так же, как кости. Еще, оказалось, что внимание бывает активным и пассивным. При пассивном никаких усилий прилагать не надо, наоборот, следует концентрировать внимание на центре воспринимаемой области, распространить его изнутри к пределам этой области, отказаться от всяких действий и спокойно следить за поступающей от тела информацией. При этом гораздо лучше понимаешь, что происходит, но не можешь на происходящее влиять, а при активном внимании концентрация внимания идёт снаружи внутрь и можно изменять состояние воспринимаемого участка, но всего чувствовать уже не удастся.

Проходит еще немного времени и в погреб спускается дядя. Он кидает взгляд на руку мальчика и хвалит его.

- Теперь, - говорит дядя и его голос значительно мягче, чем был прежде, - ты будешь осваивать так же всё прочее тело. Сроку тебе две недели, условия те же. Мне нравится, как ты справился с кистью, думаю, и с остальным у тебя проблем не будет. Советую осваивать сперва поверхностную чувствительность, потом приступать к глубокой. В кисти только мышцы, нервы, сосуды и соединительная ткань, ничего сложного, в конечностях тебе будет нужно чувствовать только их. В туловище же, кроме этого, тебе нужно будет полностью ощутить и освоить внутренние органы. Пока что, ты имел дело только со скелетной мускулатурой и гладкими мышцами мышечной оболочки сосудов. В желудочно-кишечном тракте и мочевом пузыре тоже гладкая мускулатура, но ощущать ты их будешь по-другому. Ткань же почек, печени и других органов чувствуется совсем иначе и для их освоения придется приложить много труда . С лёгкими и сердцем будет проще. За голову берись в последнюю очередь, особенно тщательно контролируя усилия, иначе навредишь себе. Приступая к глазам и ушам, сначала просто понаблюдай за процессами в них происходящими и потом только, с великой осторожностью, пробуй активно их чувствовать. С кровеносными сосудами здесь следует быть так же осторожным, а мозг вообще не затрагивай, его повредить проще всего, потому что нельзя почувствовать, чувствительных окончаний нет. Эх, стоило бы притащить тебе учебник по гистологии, ну да ты всё равно ничего там не поймешь, только восприятие засоришь. Ладно, практика первична, так что придётся тебе познавать всё экспериментально, племянничек. И учти, через две недели экзамен. Вернее, зачёт: либо выживешь, либо нет.

Прочитав эту небольшую лекцию, дядя ушел, заметно довольный. И дальше потянулись одинаковые дни. Костя тренировался до изнеможения, ел, когда появлялась еда, засыпал, когда сознание слишком перегружалось от усилий. Сначала он присоединил к освоенной уже территории всю левую руку, потом правую(с ней было уже гораздо легче), после так же освоил и подчинил себе ноги. Сложнее всего на этом этапе было поддерживать одинаково напряженное внимание во всех участках. К концу "покорения" конечностей, он вдруг почувствовал, что самый центр длинных костей рук и ног совершенно отличается по ощущениям от остальной кости. До анатомии в школе он еще не добрался, но догадался, что это чувствуется костный мозг. Зачем он нужен, мальчик не знал, поэтому постарался узнать это через пассивное внимание. Он чувствовал, что что-то там происходит, но что именно, понять было совершенно невозможно, так что, сделав несколько попыток, он отказался от этого намерения и перешёл к освоению туловища. Полностью охватив своим вниманием кожу и мышцы живота, он попробовал ощутить какой-нибудь внутренний орган. Легче всего чувствовалась часть кишечника, лежащая ближе всего к поверхности. Это была такая толстая мышечная трубка, местами заполненная, местами пустая. Когда у него получилось хорошенько зацепиться за неё пассивным вниманием, он заметил, что по трубке пробегают волны сокращений. В левой части и в начале средней они периодически меняли направление, а потом шли только в одном - от начала к концу кишки. Понаблюдав немного за этим, мальчик попытался повлиять на сокращения, усилив их, что привело к рези в животе и какое-то время пришлось провести в компании с отхожим ведром. Это послужило хорошим уроком и в дальнейшем он стал значительно более осторожным в своих действиях. Но нет худа без добра: с этого момента, кишечник осваивался гораздо быстрее и проще. Дойдя своим вниманием до желудка, мальчик понял, что желудок совсем не однороден и меняя качество активного внимания, можно вызвать изжогу или унять ее. После желудка он освоил пищевод, что было уже относительно просто. После пищевода начиналась глотка и ротовая полость. Там самым интересным оказался язык. Как только центр внимания оказался в нём, его кончик засвербило, а рот наполнился слюной. Усиливая концентрацию на самом поверхностном слое языка, можно было слегка ощущать разные вкусы, а сосредоточение на его нижней стороне усиливало выделение слюны. Зубы при прикосновении к ним с помощью внимания просто начинали чесаться и ещё как будто бы чуть увеличиваться в размерах, а сделать с ними ничего стоящего было нельзя.

К тому моменту, как исследование рта подходило к концу, Костя обнаружил, что внимание в остальном теле почти угасло, и постарался восстановить его концентрацию на всей прочувствованной области. Получалось с большим трудом, всё время усиливаясь в одном месте, концентрация ослабевала в другом. Это напоминало человека, набравшего где-то охапку яблок и уронившего пару из них. Когда он тянется их подобрать, то чуть наклоняется и у него падает ещё пяток. Развлечение почти бесконечное...

В итоге, мальчик понял, что с каждой новой попыткой, его "яблоки" всё чаще падают и сам он просто валится с ног от усталости. Закутавшись в одеяло и свернувшись калачиком, он всё ещё пытался восстановить в полной мере обретённую чувствительность, но выяснил, что если лежать не на спине, то получается ещё хуже. Эта мысль как-то сама собой перетекла в сон. Снилось, как он бегает по каким-то коридорам и комнатам, пытаясь осветить их все сразу с помощью карманного фонарика. Как ни странно, у него это получалось, достаточно было бегать по этим коридорам с такой скоростью, чтобы свет не успевал погаснуть.

Проснулся он от голода. Рядом стоял неизменный горшок с кашей, только теперь это была гречка с обжаренными кусочками свиного сала. С первой же ложкой, он почувствовал, как сильно и тонко чувствуются нюансы вкуса этого нехитрого блюда, и понял, что уже по инерции поддерживает усиленное внимание к тем частям тела, которыми пользуется на любой данный момент. Прожевав и проглотив порцию каши, он проследил её путь до желудка. Судя по ощущениям от пассивного внимания к желудку, он немного изменил свою деятельность ещё до поступления пищи в него, а теперь - волны мышечных сокращений пошли по нему с большей силой, а выходное отверстие, пропускающее содержимое дальше по конвейеру, плотно закрылось. После трапезы настало время продолжить занятия. Поддерживать концентрацию внимания на больших участках тела становилось всё легче. Освоение внутренних органов шло полным ходом, но не всегда было понятно, что означает поступающая от них информация. Да и сами органы определялись не чётко, а как отклонения от общего фона восприятия, примерно локализованные в некоторых местах внутри живота. Произвольное изменение их функций было возможно, но действовать вслепую не хотелось, могло случиться и что-то похуже давешнего поноса.

После живота настал черёд груди. Там всё было несколько проще, функции лёгких и сердца были известны и изменения в дыхании и сердцебиении было отследить значительно легче. Ради эксперимента, Костя постарался дышать как можно меньше, но так, чтобы не задыхаться. Вышло, что при полной неподвижности и специфическом сосредоточении можно ограничиться всего двумя вдохами-выдохами за три минуты. Сердце тоже откликалось на активное внимание охотно и довольно скоро можно было произвольно ускорять и замедлять его ритм. До полной остановки дойти у мальчика не получалось, но это было бы и страшновато: вдруг бы не запустилось обратно?

Увлёкшись внутренними органами, он только потом вспомнил рекомендацию дяди осваивать тело с поверхности вглубь и принялся исправлять ошибку. Когда всё туловище осветилось вниманием, открылись новые любопытные возможности, никак, по-видимому, не связанные с физиологией. "Приглядевшись", Костя понял, что эмоции(страх, например) чувствуются в теле так же, как и прикосновения, тепло или боль. То есть, он и раньше чувствовал это "сосание под ложечкой", но почему-то ему не приходило в голову, что это не просто побочный эффект, а основное проявление эмоции страха. Сейчас же, его вполне можно было убрать из спектра ощущений активным вниманием. А вместе с ним уходил и страх. Прочие эмоции, которые он пытался вызывать в себе, вспоминая кое-какие моменты из прошлого, тоже локализовались где-то в груди или животе и их тоже можно было убирать или вызывать по желанию.

Заключительным этапом освоения тела стали обоняние, зрение и слух. Тренировать слух было почти не на чем, звуки в помещении производил только сам Костя, но был слышен слабый писк, который обычно слышится в тишине. Его можно было усиливать до звона в ушах, но никакого практически ценного результата из этого извлечь не удалось. А вот свет от свечного огонька можно было делать то ярче, то тусклее, и фокусировка поддавалась сознательному управлению почти без труда. С нюхом вышло странное - вместо того, чтобы запахи усилились и обогатились оттенками, как ожидал мальчик, как только внимание коснулось полости носа, там защипало и на глаза навернулись слёзы. Несколько часов экспериментов ничего, кроме небольшой лужицы слёз не дали, и их пришлось прекратить.

А на следующее утро в подвал спустился дядя с небольшим саквояжем в руках. На племянника он почти не обращал внимания, кинул только взгляд, раскрыл саквояж и стал выкладывать из него на пол разные вещи. Там были: нож с длинным лезвием, пила-ножовка, полиэтиленовый пакет с какой-то сухой травой, небольшой свёрток из некрашеной холстины и кусок дурно пахнущего мяса.

- А теперь, малыш, посмотрим, чему ты научился, - сказал дядя и нехорошо улыбнувшись посмотрел на мальчика.

От дядиных слов, Костю охватило какое-то тоскливое предчувствие, сердце забилось сильнее, на лбу выступили капли холодного липкого пота. Только значительным воли ему удалось вернуть себе спокойную сосредоточенность.

Тем временем, дядя уже приблизился к нему с ножом в руках, потребовал лечь на спину, закрыть глаза и не двигаться. Костя отрешенно исполнил приказ. Его левого запястья коснулась кожа перчатки, а потом и холодок лезвия. Страх опять сделал попытку заявить о себе, но теперь этому воспрепятствовала какая-то внешняя сила. По телу разлилось свинцовое спокойствие, было ясно, захоти мальчик пошевелиться, у него бы не вышло. Только грудная клетка размеренно поднималась и опускалась. Дядя заговорил.

- Слушай меня внимательно, парень. Сейчас я сделаю тебе низкую ампутацию предплечья, то есть, просто отрежу руку. Культю мы тебе делать не будем, она тебе не пригодится. Твои задачи в хронологическом порядке: во-первых, не умереть от болевого шока, во-вторых, не умереть от потери крови, в-третьих, научиться обращаться с вниманием, вынесенным за пределы физического тела. Но с третьим ты будешь разбираться потом, а пока сосредоточься на выживании. Приступим.

Приподняв руку мальчика, дядя одним ловким и быстрым, почти фокусническим, круговым движением ножа рассёк мягкие ткани. Нож с противным скрипом прошёлся по кости и поток боли обрушился на сознание Кости. Сначала, он попробовал закрыться от боли, не давать ей пробиться к нему, но это не помогало, никакие заслоны не могли остановить её. Тогда, он решил обратить внимание на саму боль. От этого она резко усилилась, но он не прекращал сосредотачиваться, и вскоре с болью стало что-то происходить. Она вовсе не утихала, но изменялась, стала сначала жжением, поднимающимся вверх по нервам от раны, потом перестала быть эмоционально окрашенным ощущением. Теперь, она просто занимала свое место в спектре ощущений, не заслоняя прочих. Затем, вибрация, идущая по костям предплечья, подсказала, что дядя взялся за ножовку и пилит кости. Когда эта работа была закончена, глаза мальчика открылись и он увидел, как то, что было раньше частью его тела, теперь лежит в пакете с сушёной травой, а из оставшейся части руки пульсирующей струёй хлещет кровь. Похоже, с первой задачей он справился и следовало приступать ко второй. Как действовать, было, в общем, ясно. Когда, покорное воле хозяина, сердце перестало в сумасшедшем ритме колотиться о рёбра, кровотечение значительно замедлилось. И полностью прекратилось, как только воля, заполнив собой разрезанные сосуды, сжала их мышечным спазмом.

Дядя, увидев, что кровь больше не течёт, удовлетворённо кивнул.

- Продолжим наш урок, племянник. Ты чувствовал свою руку, когда она была, а теперь попробуй провернуть это с пустотой, оставшейся от неё.

Костя, прислушался к своим ощущениям и заметил, что если не смотреть на руку, ему всё ещё кажется, что она на месте. Только ощущения не как в плоти, а гораздо слабее и не чувствуется той разнородности тканей, которая была в живой руке. Попробовал сжать и разжать кулак. Это отозвалось болью в напрягшихся мышцах предплечья, но получилось. Потом он попробовал опять сжать кулак, но так, чтобы намерение это сделать больше не затрагивало мышцы, а отзывалось только в самой кисти. "Невидимая" рука послушалась. Чуть забывшись, Костя попробовал дотронуться до одеяла, но ничего не произошло. Схватить этой рукой ничего материального не получалось. Костя посмотрел на дядю, как бы спрашивая его, что же делать дальше, дядя поймал его взгляд, опять кивнул, и стал разворачивать принесённый свёрток. В свёртке оказалась дохлая крыса, мягкой меховой тряпочкой повисшая на его ладони. Взяв её двумя пальцами за шкирку, дядя подул ей в мордочку. По мохнатому тельцу прошла волна дрожи, зверюшка встряхнулась и задышала.

- Перед тобой не чудо воскрешения, она не была мертва, только спала, но очень крепко, - зачем-то пояснил дядя. - А вот теперь я её убью.

С этими словами он свернул крысе шею, положил трупик рядом с обрубком костиной руки и сказал:

- А теперь, сделай её своей левой рукой.

Костя попытался схватить крысу. Пальцы, хоть и ощутимые, но нематериальные, прошли сквозь тело зверька. Тогда, он попробовал по-другому: проник в мёртвую плоть своим ощущением руки и представил, что теперь эта плоть - его. Сначала ничего не происходило, потом то, что было его "духовной" кистью, стало оплывать, терять форму, приспосабливаться к предложенному ей сосуду. Похожее на щекотку чувство прокатилось по его руке до плеча, он непроизвольно сделал движение рукой и увидел, как тушка крысы конвульсивно дёрнулась. Костя попробовал уже сознательно пошевелить пальцами левой руки, крыса беспорядочно задёргала лапами.

После получаса экспериментов с разными движениями, удалось достигнуть должной координации движений. Новая "конечность" чувствовалась всё лучше, сперва крыса падала, запутавшись в своих лапах, но мальчик быстро приспособился, и, вскоре, она уже могла почти твёрдо стоять и ходить, не заваливаясь набок. Дядя изобразил аплодисменты.

- Ты быстро учишься, молодец. Твоя новая рука может некоторые вещи, которые не были доступны старой. Ха. Например, освободить тебя от ошейника. Но с этим, я думаю, ты справишься и потом, без меня. А сейчас - десерт.

С этими словами, дядя кинул мальчику гнилое мясо.

- Здесь примерно килограмм отменной тухлятины. Ты должен съесть его и не отравиться. Небольшая подсказка: за обезвреживание ядов отвечают ферменты в печени. Понимаешь, где надо сосредотачиваться? Не понимаешь? Ну так запомни, печень справа под рёбрами. Тот жар, который ты чувствовал там, если прилежно занимался, идёт именно от неё. Приступай к трапезе, не стану тебе мешать своим присутствием.

Сказав это, дядя удалился.

Противная, липкая и скользкая одновременно, кошмарно пахнущая масса. Рвотный рефлекс. Рвота подавлена и прожёванный комок гадости медленно сползает по пищеводу вниз. Ещё откусить. Опять накатывает дурнота, опять воля побеждает её, мерно движется челюсть. Эмоциям отказано, на время они перестают возникать. Тяжесть в желудке. Тяжесть в голове, мутно. Печень отзывается на зов воли, наливается кровью, начинает побаливать от перерастяжения её капсула, огонь в правом подреберье сжигает яды... Ещё кусочек.

Несколько часов спустя, эта пытка заканчивается. Вместо положенного хладного трупа, на полу подземелья лежит вполне живой, хоть и покалеченный мальчик. Он справился. Пошатываясь, Костя подходит к бочонку с водой, долго пьёт из него, ковш за ковшом. Опустошение бочонка занимает ещё полтора часа. Потом Костя садится, смотрит сквозь стену в никуда. Его глаза слипаются, он засыпает.

Утро. Освещенность тут не меняется никогда, но раз проснулся, значит утро.

Мёртвая крыса, ставшая ему рукой, бежит вперевалочку к стене и начинает долгое восхождение наверх по шершавым камням. Не везде её острые коготки могут найти выщербинку, чтобы зацепиться, не всегда удаётся ей удержаться на отвесной стене. Она падает, падает как тряпка, не пытаясь, подобно живому зверю, приземлиться на лапы. К тому моменту, как цель достигнута и ключ сброшен с гвоздя, мех её совершенно свалялся и торчит клочками. Но дело сделано и зубы смыкаются на ключе. Вот ключ доставлен, мальчик берёт его здоровой рукой и отпирает замок на ошейнике. Встаёт со своих одеял, потягивается, подбирает с пола крысу, кладёт в карман.

С надеждой, Костя поднимается по лестнице к люку, толкает его. И люк поддаётся, открывается. Костя выходит из своего заточения, дяди нигде нет. В глаза ему бьёт ставший уже непривычным солнечный свет. Даже не замечая этого, мальчик моментально сужает зрачки, свет перестаёт резать глаза. Он обходит дом и видит, что он давно заброшен и ничто не намекает, что там хоть кто-то жил последние пару лет. Слой пыли также не даёт в этом усомниться. Только в одной из комнат на столе разложены вещи и лежит листок бумаги. Это короткое письмо.

Ученику и племяннику.

Я дал тебе всё, что мог. Изученные тобой азы позволят тебе дальше развиваться уже самому. Выбери свой путь, стань таким, как захочешь сам. Больше мы не увидимся, прощай.

P.S. твою руку и подходящую перчатку я тебе оставил, как приладить - разберёшься.

На столе действительно находится пакет, заполненный сушёной полынью, в которой покоится его отрезанная рука. Она не ещё подгнила и выглядит как восковая. Рядом лежит чёрная обтягивающая перчатка по локоть, сапожная игла и моток крепких ниток.

Тут меня как будто начала слегка отпускать эта грёза, и дальше все её "кадры" пошли отрывочно. Видно, как Костя возвращает себе старую конечность. Как он пришивает её грубыми стежками к живой плоти, с трудом сжимает и разжимает кулак, шевелит пальцами. Натягивает перчатку. Потом картинка меняется, и вот он уже отыскивает в каком-то древнего вида сундуке себе одежду, она ему почти подходит, только чуть великовата. Следующий кадр. Костя идёт по утреннему лесу к электричке, ёжась от холода. Следующий кадр. Москва, подвал его бывшего дома, крысы. Крысы принимают его как своего. Толстый, серый в рыжину, крыс подходит к нему, встает на задние лапы и как будто кланяется.

Следующий кадр. Костин угол в подвале становится чем-то вроде кладбища крыс. Они сами приходят к нему, когда чувствуют скорую смерть. Он заботливо перекладывает слои крыс слоями полыни в ящике.

Следующий кадр. Костя просыпается от звуков, идущих с улицы.

Грёза прекращается, мы снова сидим в креслах друг напротив друга.

- Вот такая моя история, - грустно улыбается он.

Проснувшись следующим утром, я обнаружил, что Кости нет. Не пришёл он и к вечеру, и на следующий день. А потом... Ну естественно. Потом я в какой-то момент обнаружил, что стою у кухонного стола и достаю из рюкзака большой ампутационный нож, медицинскую пилу для костей и картонную коробочку, в которой скребётся крысёнок.