Альберт Богданов : другие произведения.

Повесть о л'Аншаре

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не оконченный фанфик, по вселенной игры Эадор.

   Часть 1. Воин Света.
  
  "Не убивай, - ты жизни не давал!
  Не осуждай, - ты сам не без греха!"
  Поднявши взгляд, так он в ответ сказал:
  "Пусть так... Но кто если не я?"
  Сказание о святом Анхеле.
  
   Глава 1. Клятва.
  
   Клятву дал - жизнь отдал.
   Норднорская народная пословица.
  
   Вокруг стоял лес, густой, высокий и очень древний. Лес был наполнен звуками жизни: пением птиц, шелестом листьев на ветру и мерным жужжанием насекомых. Вековечные буки возвышались по краям дороги и смыкали над ней свои ветви, образуя живые нерукотворные арки, сводами которых хотелось любоваться, не отводя глаз. А над лесом, сквозь просветы в ветвях, виднелось бескрайнее ярко-голубое небо, чистое и прекрасное. Высоко в лазурной синеве величественно парили орлы, вечные стражи небесных просторов. И с этого неба на землю Великой Империи лилась нескончаемым потоком милость Светлого Владыки. Эта милость пронизывала всё вокруг, все предметы и живых существ, души смертных и бессмертных, наполняя их радостью и любовью. Она согревала землю и освещала целые миры, принимая форму лучей Светила Возрожденного. Именно она питала жизнь во всем Эадоре. Юный Годфруа л'Аншар, наследный герцог Нэй-Та-Зира и претендент на звание светлого рыцаря священного ордена Небесного Орла, поднял голову, подставив лицо ниспадающим лучам Солнца. Лучи мягко коснулись его молодого, красивого, но уже мужественного лица, которое скрывал до этого момента капюшон плаща. Уста Годфруа медленно расплылись в улыбке, детской, чистой и безмятежной. В этот момент с необычайной силой ощутил он присутствие бога вокруг себя и в себе самом. Его безграничную любовь и заботу о своих созданиях, и его всеобъемлющую и непреклонную волю, которая вела Годфруа по жизни. Поднеся ладони к устам, юноша стал шептать благодарственную молитву Богу-Орлу.
   Произнеся молитву, парень оглядел своих спутников: трое увешанных броней и оружием воинов ехали, как и он, верхом, сопровождая молодого герцога на охоту. На их суровых лицах не было и тени той радости жизни, которую испытывал Годфруа. Лишь уже поседевший Арнье, увидев светящиеся глаза своего юного сюзерена, по-отечески улыбнулся, и то скорее одними глазами. Облачен Арнье был в латы, на спине висел большой пехотный щит, с пояса же свисали ножны с коротким мечом. Едущий следом Марсель был облачён в полный кольчужный доспех, а на плече, на специальном ремне, у него висела короткая пика. Замыкал отряд арбалетчик Артез, на нем был тяжелый нагрудник и шлем, а с пояса, как и у Арнье, свисал меч, за спиной его висел колчан с арбалетными болтами, сам же арбалет был приторочен к седлу лошади. Не самое подходящее для охоты снаряжение, однако, первостепенной задачей воинов была не охота, а охрана жизни молодого господина. Сам же л'Аншар был одет в легкую стеганую куртку, которая почти не угадывалась под скромным темным плащом, подобающим скорее простолюдину, чем наследному герцогу, из-под пол плаща выглядывали обычные кожаные сапоги без шпор. Больше на нем нельзя было различить ничего из оружия и доспехов, правда, сзади у седла болтался маленький круглый щит. Чем л'Аншар собирался охотиться на зверя, оставалось загадкой.
  - Не пора ли сделать привал, сир? - спросил Арнье.
  - Я тоже как раз об этом подумал, мой друг, - произнес л'Аншар. Несмотря на то, что главным в отряде формально был дворянин, Годфруа безоговорочно доверял опыту своего телохранителя и наставника и поэтому всегда соглашался с ним во многих вопросах.
   Спешившись, воины быстро развели костер и приступили к разогреву пищи, а вскоре и к трапезе. Свой привал они устроили у самых границ владений герцога Франсуа Л'Аншара, отца Годфруа, дорога вскоре должна была привести их во владения маркиза Жан Жака де'Вернье. Поэтому им предстояло свернуть с дороги и продолжить свой путь через лес, чтобы не вызвать ничьих подозрений. Истинной целью их похода, как уже можно было понять, была вовсе не охота, а собственно Родовой замок Де'Вернье, где юного Годфруа ожидало свидание с его еще более юной невестой Ребеккой де'Вернье.
  - Почти пятнадцать лет назад это было, - говорил Арнье, потягивая горячий отвар из сушеных ягод и цветов липы, - вам, сир, тогда три года было. Пятый месяц осаждали мы замок де'Вернье. Три неудачных штурма. Стояла поздняя осень, уже выпал первый снег. Холодно, короче. Торчать в осаде зимой нам совсем не улыбалось. - Арнье хлебнул отвар и замолчал, задумчиво глядя на костер. Годфруа уже не раз слышал эту историю от десятков людей в самых разных вариациях, но перебивать не стал.
  - Отец ваш злой ходил, как адская гончая. Еще бы, ситуация явно заходила в тупик. Дальше стоять у стен было все тяжелее и физически, и морально. Воины уже роптали. Да и дорогое это удовольствие - осада, а взять замок все никак не получалось. Снять осаду означало признать поражение. Ни твой отец, ни Жан Жак не хотели первыми предлагать перемирие, чтобы не потерять лицо. И тут вдруг у них в Замке праздник какой-то. Кричат, веселятся, песни орут, в колокола бьют, на трубах играют, радуются чему-то, короче. Ну, мы страже на стенах орем: "Чего радуетесь, мол, кирдык вам скоро, а вы радуетесь тут!" Мы, конечно, уже сами сомневались, что возьмем замок, но виду не показывали. А они отвечают, мол: "У господина нашего, славного маркиза де'Вернье, сегодня ночью девочка родилась, посему и празднуем". А кирдык скоро не им, а нам, дескать, поскольку скоро на выручку маркизу придут его верные союзники. "Ну-ну, ждите, ждите!" - орем, а сами герцогу, значит, доложили. Ну, герцог подумал, подумал и велел написать поздравление на холстине и выстрелить его из баллисты в замок. Мы тогда в соседнюю деревню быстренько съездили, там жил монах, который умел читать и писать, заставили его сие поздравление написать и в тот же день им туда его пульнули. Пульнули, значит, а они нам со стены орут, что прочитать его не могут, потому что грамотных в замке нет. Ну, мы тогда опять в ту деревню быстренько съездили и монаха этого им, значит, привезли, ну, чтобы они прочитать могли наше послание. Они монаха по веревке подняли и послание наше с его помощью прочитали, и в ответ нам чего-то пульнули, а теперь уже мы сами прочитать не можем, потому что ... ну... А вообще, грамота штука хорошая, я вот все хочу обучиться, да некогда. - Сделал отступление Арнье. - Вам, сир, с матушкой-то вашей повезло, что она вас грамоте-то обучила. Хоть отец ваш и шибко злой был, когда узнал. Не должен, мол, мужчина ерундой заниматься, не подобает герцогу буквы знать, а поздно уже было, три года вам, говорить еще толком не можете, а уже слова из букв составляете, по слогам правда, не то что тот монах, но все же... Так, монах. Ну, орем мы им, в общем, чтобы монаха-то нам вернули. Они его нам по веревке и спустили. Ну, читай, говорим. А он, даже не глядя на холстину, говорит: "Его светлости благородному герцогу л'Аншару от его сиятельства славного маркиза де'Вернье. Давеча получил ваше послание и был приятно удивлен вашим вниманием. Позвольте вас от всей души искренне поблагодарить, а также справиться здоровьем вашего юного сына и наследника. С глубочайшим уважением, его сиятельство Маркиз де'Вернье." Да! Вот что значит ученость, даже на буквы не взглянул, а прочитал, хотя, конечно, может, он чего-то и напутал, потому что де'Вернье так в жизни не разговаривал, да и половины слов этих не знал. Отец-то ваш сразу понял, куда Жан Жак клонит, и велел монаху этому быстренько написать чего-нибудь столь же вежливое, а также ответить, что сын здоров и проявляет способности не по годам, а заодно упомянуть, что в данный момент герцог очень озабочен поиском невесты для своего сына... Ну, в общем, раз пять еще мы обменивались посланиями и этим монахом. Монах тот под конец так ловко по веревке лазил, что у меня возникла мысль взять его в штурмовой отряд. Однако, все же обошлось без штурма. В конце концов, воинам было объявлено о заключенном мире и вашей с юной госпожой помолвке. Хотя, конечно, тогда, как и сейчас, не принято было молвить детей до пяти лет, потому что они часто до пяти не доживают, но это был особый случай. Потом мы пировали, правда, не в замке, а в шатрах у стен, потому что помолвка помолвкой, а все-таки мало ли... Так, сир, ваш отец приобрел верного союзника, который за пятнадцать лет его ни разу не подводил, а вы невесту.
  - Надо же, какая трогательная история! Надо бы ее записать для потомков, вам, уважаемый, конечно, необходимо обучиться для этого грамоте, как вы и хотели. - Все четверо сидевших у костра обернулись на реплику и застыли в удивлении. Перед ними стоял, опираясь на посох, человек в красном балахоне. Довольно странное одеяние для одинокого путника. Путешествовать по дорогам Великой Империи в одиночку решались только монахи Светлого Владыки, которым нечего было бояться, поскольку с них нечего было взять, однако они носили коричневые и серые балахоны, в знак скромности и смирения. Кроме того, балахон человека совсем не был изношен. Но еще более странным было то, что человек подошел бесшумно и незаметно, средь бела дня, к трем бывалым воинам (герцог не в счет) и застал их врасплох, хотя это можно было списать на увлеченность их рассказом, что все же вряд ли, поскольку рассказ этот они уже не один раз слышали и рассказывали сами. Но самым странным было то, что человек появился со стороны владений Л'Аншара, а стало быть, должен был им встретится ранее по дороге, ведь не из лесу же он вышел, в конце концов.
  -Ты кто такой?- стараясь сохранить невозмутимый вид, спросил Годфруа.
  -Хм, не слишком вежливо, молодой человек. Не советую вести себя так с незнакомцами, или вы не знаете, что по дорогам Эадора порой ходят боги в человечьем обличье? К тому же, прежде чем просить кого-то представиться, воспитанные люди представляются сами.
  - Я Годфруа л'Аншар, наследный герцог Нэй-Та-Зира и сын хозяина этих земель Франсуа л'Аншара. Я не нуждаюсь в твоих советах и не боюсь тех, кем ты меня пугаешь, гнусный язычник, ибо нет богов кроме Раэну. И во мне нет вежливости к тем, кто подкрадывается как вор и подслушивает разговоры, не предназначенные для их ушей. - Годфруа с трудом удавалось сдерживать свой гнев. Человек решительно не нравился ему, и дело было даже не в его дерзости и не в подслушанной истории - сами виноваты, нечего было хлопать ушами. Не в упоминании ложных богов - мало ли культистов ходит по дорогам Империи. Дело было во взгляде человека. Его глаза излучали не просто уверенность, они излучали какую-то просто нечеловеческую силу, как будто это он, а не Годфруа, был здесь хозяин.
  - О, мое почтение, сир, и мои глубочайшие извинения, я не думал, что оставался незамеченным, и не стал привлекать к себе внимания из вежливости, чтобы не перебить уважаемого рассказчика. Я вовсе не язычник, что вы, помилуйте, просто я не знал, какая в вашем мире градация высших духов, во многих мирах и осколках их принято, видите ли, тоже называть богами, я признаю Раэну богом и притом единственным хранителем и защитником Эадора, о чем сам не раз ему говорил. Не позволите ли вы скромному страннику присесть у вашего костра, и не найдется ли у вас для него немного материальной пищи, а то я так устал с длинного и утомительного пути, так потерял вес от недоедания, что шаги мои сделались беззвучными.
   Все сразу встало на свои места. И странный взгляд человека, и манера подкрадываться, и отсутствие его на дороге. Человек был сумасшедшим. Видимо, заслышав их приближение, он спрятался в кустах, а потом подкрался, пока они сидели на привале, привлеченный запахом пищи. Но что-то все же не вписывалось в эту картину, человек вовсе не выглядел истощенным. Как бы то ни было, а все же он извинился, а Истинная Вера предписывала прощать раскаявшихся и помогать страждущим.
  - Ты так и не представился, - сказал Годфруа, доставая из сумки несколько лепешек.
  - Вы невнимательны, сир, я представился. Я - Странник.
   Это уже было чересчур, похоже, человек просто нагло издевался.
  - Что ж, Странник, грейся сколько душе угодно, мы уже уезжаем. Подкрепись этим, - Годфруа кинул на землю лепешки, - и можешь доесть наши объедки. А нам пора. Прощай Странник.
  - Может и прощу, - сказал Странник, улыбаясь глядя на седлающих лошадей воинов, - затем он поднял с земли лепешки и начал их есть. Когда он принялся за объедки, воины уже скрылись из виду.
  
   Ночь стояла необычно темная. Казалось, тьма вокруг уплотнилась до какой-то физически ощутимой, вязкой субстанции. На небе не было видно ни звездочки. Моросил дождь, и вдалеке слышались раскаты грома.
  - Жди меня здесь, - сказал Годфруа своему телохранителю.
  - Но, сир, я не могу. Ваш отец приказал мне ни на миг не выпускать вас из поля зрения, - ответил Арнье.
  - Что ж, трудно же тебе будет сделать это в такую ночь. Ладно, снимай латы и не издавай ни звука. А еще старайся не попадаться мне на глаза, а не то пеняй на себя.
   Сняв латы, при помощи своего сюзерена, Арнье поспешил за ним. Молодой парень двигался почти бесшумно и очень быстро, и уже немолодому воину было нелегко угнаться за господином, не создавая лишнего шума. Годфруа дошел до стены замка де'Вернье и пошел вдоль нее, двигаясь в основном на ощупь. Арнье же шел параллельным курсом, не доходя до стены, и чуть поодаль. Дойдя до запасных "малых" ворот, Годфруа постучался в дверь, устроенную в этих воротах, условным стуком. Через некоторое время дверь открылась, и из нее появилась хрупкая девичья фигурка в плаще. Осторожно закрыв за собой дверь, девушка поклонилась в изящном реверансе и прошептала: "Здравствуйте, сударь". Несмотря на шепот Арнье услышал, что голосок у нее очень тонкий, почти детский. Арнье не хотелось подслушивать чужой разговор, он предпочел бы наблюдать за молодым господином издалека, но он не мог сделать этого в такую тьму.
  - Здравствуйте, сударыня. Я прочел ваше письмо и написал вам ответ, постарайтесь, чтобы его никто не прочитал, кроме вас.
  - Что вы, сударь! Конечно, я этого не допущу, к тому же в замке, кроме меня и моего брата, все равно никто читать не может! - и юная Ребекка осторожно по-детски захихикала, стараясь при этом как можно скорее унять свой смех, чтобы не показаться вульгарной. - А мой брат сейчас проходит службу в священном ордене, выполняя наложенный на него обет. Кстати, а как ваш обет?
   Речь шла об обетах, принимаемых на себя претендентами на звание Рыцаря Света, которые нужно было исполнить, чтобы собственно получить это звание. Как правило, необходимо было сразить какое-то количество врагов Светлого Владыки, к коим, правда, приравнивались и враги императора Даокона, попирающие справедливые законы Великой Империи - оплота веры в истинного господа. Молодые дворяне, взявшие на себя этот обет, не могли жениться, пока его не исполнят. Впрочем, Ребекке и Годфруа все равно было рано думать о свадьбе, поскольку она еще не вступила в возраст совершеннолетия - пятнадцать лет. Вообще-то многие девушки выходили замуж и становились счастливыми матерями и раньше, но среди религиозных дворян это считалось дурным тоном.
  - Мой обет еще не исполнен. Послезавтра я отбываю в орден, чтобы продолжить свою службу. Я пришел попрощаться.
  - Ах! - Ребекка не смогла сдержать вздоха разочарования. - Берегите себя, сударь, я так за вас переживаю!
   Некоторое время они стояли молча, затем послышался шелест бумаги, видимо, Годфруа передавал свое письмо.
  - Наверное, мои письма кажутся вам детской глупостью, и вам очень забавно их читать, сударь, - первой нарушила молчание Ребекка.
  - О, нет! Что вы! Там вдалеке они мне очень помогали, я перечитывал их по сотне раз, если не больше, они как ничто другое грели мне сердце. Пожалуйста, пишите мне и впредь, даже если по какой-то причине не получите ответа.
  - Вы мне не льстите, сударь? - по голосу девочки было слышно, что она смущена.
  -Нет, нет. Прошу вас, поверьте мне, я ни за что на свете не стал бы перед вами кривить душой.
  - Мне, наверное, пора, наше общение и так выходит за рамки приличий. Господи, что будет, если отец узнает? Смилуйся над нами, Светлый Владыка!
  - Что, что. Заставит меня жениться на вас под угрозой войны между нашими семьями, - на этот раз смеялся Годфруа, и, несмотря на то, что он старался приглушить свой голос, смех его был смехом взрослого мужчины, низкий, приятный и очень естественный. Так смеются уважающие себя люди, которым нечего прятать за душой. - Позвольте мне проводить вас, на улице дождь, поэтому очень скользко, позвольте вашу руку, судары...- Речь л'Аншара оборвалась не полуслове звонким звуком пощечины.
  - Как вы посмели, сударь! Видимо, ваши нравы сильно испортились в центре империи. Я вам не какая-нибудь великосветская потаскуха, чтобы вы могли так просто меня касаться! Вы... вы... - внезапно Ребекка развернулась и побежала прочь в ночную тьму. Несколько мгновений стоял на месте ошарашенный Годфруа, а затем ринулся за ней, приглушенно зовя ее по имени.
   Через минуту он понял, что упустил ее.
  - Господь милосердный! - прорычал он сквозь зубы.
   Будущему рыцарю света не пристало ругаться бранными словами, даже в самые отчаянные моменты, поэтому имя господа было у него на устах и в минуты радости, и в минуты ярости, которая, кстати, причислялась к восьми греховным чувствам.
  - Господь милосердный, помилуй нас, грешных и слабых! Не дай нам сбиться с пути истинного! - произнес он более смиренным тоном.
  Годфруа переполняли самые разные чувства: это была и злость на себя, за столь опрометчивый поступок, постепенно переходящая в жгучий стыд, это была и тоска по его невесте, которую он только что мог видеть и говорить с ней, прикосновения к которой все еще жгли ему ладонь и лицо, и которую он так внезапно утратил, возможно, что и навсегда. Но сильнее всего был страх, страх перед неопределенностью будущего, возможно, своей глупостью он навсегда разочаровал ее в себе и растоптал ее расцветающую любовь. Это был страх и за нее, ночные леса империи были не самым безопасным местом для одиноких юных девушек, даже в этом захолустье.
  - Ребекка, - позвал он вновь, но никто не откликался, - Ребекка.
   Годфруа снял с головы капюшон и замер, затем закрыл глаза и постарался успокоить дыхание. Прочитав еще одну молитву, он стал вслушиваться в звуки вокруг. Все чувства ушли на задний план. Годфруа стал слухом. Он слышал свое глубокое дыхание. Где-то позади, кляня скверный характер рода де'Вернье, пробирался по кустам Арнье. Издалека долетали раскаты грома. Капли дождя падали на листья и хвою деревьев, на траву и на самого Годфруа. Порывы ветра колыхали ветви и кусты. Где-то рядом стрекотал сверчок. Над головой почти беззвучно пролетела сова. В замке протяжно выла собака. Откуда-то слева доносились странные, еле слышные звуки. Годфруа сконцентрировал на них все внимание. Кто-то плакал, а точнее плакала. Навзрыд, стараясь приглушить тонкий девичий голос и остаться неуслышанной. Медленно и как можно тише Годфруа пошел на звук. Пройдя с сотню шагов, затем перейдя через дорогу, ведущую к замку, он увидел недалеко перед собой Ребекку. Девочка сидела у дерева, облокотившись на него спиной и уткнувшись в свои коленки. Отец учил Годфруа не верить трем вещам: словам врага, дурным приметам и женским слезам. Но взглянув на Ребекку, Годфруа махом забыл все наставления отца. Осторожно подойдя к ней вплотную, он встал перед ней на колени.
  - Ребекка, - сказал он как можно нежней, - прости меня.
  - Будьте любезны, обращайтесь ко мне согласно этикету, - сказала она, всхлипывая и не поднимая лица из-за колен, - или вы меня больше за честную девушку не считаете?!
  И она разразилась рыданиями с новой силой.
  - Что вы, сударыня! Вы для меня по-прежнему образец чистоты и света. Наоборот, я проклинаю себя за свою глупость, наглость и бестактность. Я просто сгораю со стыда за свой поступок. Мое сердце разрывается, когда я смотрю на вас, от осознания того, сколь страшную обиду я вам причинил. Умоляю, простите меня.
  - Как могу простить я вас, сударь? Из-за вас я никогда не выйду замуж и не рожу детей. Я всю жизнь буду жить одна и умру старой девой, - каждое слово сопровождалось всхлипываниями, а под конец тирады новой серией рыданий.
  - Но почему?!
  - Как почему! Как смогу я смотреть в глаза своему мужу, когда меня касался другой, как смогу я с ним жить всю жизнь, любя другого? Всю жизнь любя вас, сударь!
   Это было как гром среди ясного неба. Еще никогда их общение не доходило до признания в любви. Впервые Годфруа показали Ребекку, когда ему было шесть, а ей едва исполнилось три. Ему объяснили, что это его невеста и что, когда они вырастут, они обязательно поженятся. Тогда он, стесняясь, поздоровался с ней, как его учили, а маленькая девочка, наряженная в красивое платье, смешно поклонилась в реверансе. С этого момента они виделись не реже раза в год, во время званых ужинов в замке де'Вернье и обязательно в присутствии взрослых. Когда ему было десять, он получил от нее первое письмо, на четверть свитка. Письмо сопровождалось рисунком, на котором на фоне замка стояли, держась за руки, рыцарь в доспехах и принцесса в белом платье. Содержание письма включало в себя предложение, что у Ребекки все хорошо и, собственно, описание рисунка, которое гласило, что на нем изображены Годфруа и Ребекка, когда вырастут. Научил Ребекку писать ее старший брат Жан Люк, который был старше Годфруа на год и который, в свою очередь, научился грамоте от того самого монаха из окрестной деревни. От него же он заразился и мечтой стать рыцарем света. С тех пор Годфруа и Ребекка регулярно переписывались, описывая с каждым годом все подробней друг другу, как у них дела и какие книги они прочитали. Общение было скорее формальным и содержало огромное количество подробностей обыденной жизни, почти никогда не касаясь каких-либо глубоких переживаний или жизни других членов их семей. Но со временем оно стало необходимой частью жизни для обоих. Юный Годфруа рос с чувством своей принадлежности лишь одной женщине, имя которой Ребекка де'Вернье, и совершенно не замечал других девочек и девушек, в отличии, кстати, от них. По достижении пятнадцати лет, когда он достиг возраста совершеннолетия, и ему было позволено выезжать на охоту самостоятельно, он стал все чаще заходить на земли де'Вернье и пропадать там подолгу, сидя ночами и глядя в окна его замка. Стареющий Франсуа л'Аншар только радовался за сына, ибо считал единственными развлечениями, достойными дворянина: верховую езду, охоту и войну. В конце концов, Арнье, сопровождавший его на эти "охоты", устал от такой партизанской жизни и устроил через знакомую служанку в замке де'Вернье свидание Годфруа с Ребеккой. От партизанской жизни это его не избавило, но в разы сократило время подобных вылазок. Свидания были скоротечными, жених и невеста безумно стеснялись друг друга и, обмолвившись парой-тройкой фраз и обменявшись письмами, расставались, чтобы потом долго переживать, правильно ли они себя вели, и какое впечатление они произвели друг на друга, мучительно подбирая слова для нового письма. По достижении семнадцати лет Годфруа последовал примеру Жан Люка и торжественно принял обет сокрушить собственноручно или в составе личного отряда полсотни врагов Светлого Владыки. Обет был принят в городе Лаанкасте в храме Света, во время ежегодной церемонии посвящения. На глазах Годфруа больше сорока претендентов, сдержавших обеты, были посвящены в рыцари света, а трое рыцарей света, принявших обет безбрачия и бедности, в паладины. Сам Годфруа произносил обет в составе более чем сотни претендентов, на глазах верховного жреца священного ордена Святозара. После принятия обета, Годфруа распределили на Нордвудскую дорогу в центральной империи - охранять паломников от разбойников. Это считалось везением, ибо дороги империи просто кишели разбойниками, а противниками они считались слабыми. Большим везением считалось только распределение в отряды инквизиции, врагов Светлого Владыки они уничтожали в огромных масштабах, а в боях совсем не участвовали. Самыми неудачными считались попадания в районы, приграничные с резервациями нелюдей, там основная часть претендентов просто не доживала до исполнения своих обетов. Правда, некоторых из них могли воскресить, но это касалось только отпрысков из богатых семей, ибо обряд воскрешения требовал много золота и кристаллов... Здесь, на службе, Годфруа впервые осознал, как дорога ему эта маленькая, хрупкая девочка, ставшая по воле Светлого Владыки его невестой. Каждое ее письмо было для него огромной радостью. Годфруа не боялся, что его убьют, даже в самых опасных и неравных боях. Он знал, что там, на родине, на самом севере империи, в краю сварливых лордов и неприступных замков, его ждет она. Девочка, которую он любит, и которая непременно станет его женой. И теперь, наконец, услышав долгожданное признание в любви, при столь непростых обстоятельствах, он одновременно и ликовал, и был растерян.
  - Но разве вы передумали выходить за меня замуж? Почему, если вы меня любите?! Неужели из-за этой нелепой оплошности?
  - Ах, сударь! Пусть я умру в тот день, когда передумаю идти за вас! Но разве я вам нужна теперь, облапанная и обесчещенная! - сказав это, Ребекка вновь залилась слезами.
   - Нужны! Сударыня, вы нужны мне больше всего на свете и не смейте называть это бесчестием! Поверьте, за год службы я повидал столько мерзости и бесчестия, что знаю, о чем говорю! Одно касание ладоней, вырванное у вас помимо вашей воли, бесчестит лишь меня самого, а не вас.
  - Вам ли не знать, сударь, что честь мужчины и женщины - вещи очень разные. Вы коснулись меня, посмеялись над моими чувствами, поиграли мной и забыли. Вы найдете себе честь в ратных подвигах, на службе ордену и государю. А я навсегда лишилась своего сердца, бездумно доверив его вам, а теперь еще и своего достоинства. Эти вещи, потеряв раз, уже не вернуть!
  - Ну что за святая наивность! Сударыня, поверьте, то, что произошло между нами, нисколько не роняет ваше достоинство ни в моих глазах, ни в глазах господа, ибо сказано в Писании: "Не то пятнает человека, что на него нисходит, но то, что из него исходит". Я понимаю, что ваше чувство чести несоизмеримо выше моего, но вам не стоит так сокрушаться из-за того, в чем вы даже невиновны!
  -Ах, если бы невиновна, сударь! Не я ли пошла ночью, как последняя блудница, на свидание с вами? Не я ли своим смехом и речами вызвала у вас столь легкомысленное отношение ко мне, что вы позволили себе эту наглость? Не я ли сама под влиянием страстей коснулась вас? - Голос Ребекки срывался от рыданий и всхлипываний.
   Рука Годфруа непроизвольно потянулось к щеке. В чем-то Ребекка была права. Они переступили границы дозволенного, и, рано или поздно, это должно было плохо кончиться. Самым неприятным было то, что для Годфруа начали вовсе исчезать эти границы, и что он этого даже не заметил бы, если бы не реакция Ребекки. "Все! На службу! - мелькнуло в мыслях, - исполню обет, пройду посвящение и, не теряя ни дня, поженимся!"
  - Сударыня! - голос Годфруа предательски дрожал. - Ребекка! Я люблю вас! Слышите? Люблю! Я люблю вас больше жизни! Больше всего на свете! Вы слышите меня? Я люблю вас!.. Боюсь, мне надо отправляться на службу. Долг чести зовет меня. Нам лучше будет побыть отдельно друг от друга до момента вашего совершеннолетия и того дня, когда я исполню свой обет! Как только это случится, мы с вами поженимся. Я обещаю!
   Заплаканная мордашка Ребекки высунулась из-за колен.
  - Любите, честно?
  - Люблю! Честное слово дворянина!
  - И вы на мне женитесь? После того, что сегодня было между нами?
  - Ну конечно, ведь мы с вами помолвлены! Осенью вам исполнится пятнадцать, вряд ли к этому моменту я успею, но как только я исполню свой обет, я стремглав вернусь сюда, чтобы обвенчаться с вами.
  - Вы не шутите надо мной, сударь? - Ребекка никак не могла всерьез воспринять услышанное .
   - Ребекка... Я сдержу свое слово. Я сдержу обет, и ничто с того момента не сможет мне помешать. Ничто и никто, слышите? Я сокрушу любого, кто посмеет попытаться встать между нами! Я смету любое препятствие, возникшее у меня на пути. Весь этот мир, вся Великая Империя и люди, ее населяющие, не стоят ваших слез! Они ничего не весят на чаше весов против вашего счастья! Ничто, кроме смерти, не сможет меня остановить, но и ей придется очень попотеть, чтобы завладеть мною! - почему-то Годфруа в этот момент думал лишь о возможности собственной смерти.
  - Правда? - личико Ребекки озарила радостная детская улыбка.
  - КЛЯНУСЬ!
   Небо озарила яркая вспышка, залившая светом все вокруг. Почему-то этот свет совсем не показался Годфруа милостью Светлого Владыки, может быть, потому что произнесение клятв причислялась церковью Бога-Орла к греховным деяниям. Мгновение спустя раздался страшный грохот, словно небо рушилось на землю. Кругом вспыхивали хороводом молнии, освещавшие лес как днем, грохот не прекращался ни на мгновение. На лице Ребекки мелькнул испуг, она вздернула ладони к лицу и закрылась ими. Годфруа понял по ее взгляду, что Ребекка испугалась вовсе не грозы, она испугалась чего-то за его спиной. Годфруа обернулся и увидел на фоне молний силуэт человека, стоящего на дороге, шагах в двадцати от них." Бездарь Арнье "- Мелькнуло в голове-" Что ж, пусть теперь пеняет на себя!" Очередная молния возникла за спиной Годфруа, осветив стоявшего на дороге человека. Это был Странник. На какое-то мгновение они встретились глазами. Этот дьявольский, нечеловеческий взгляд, привыкший взирать на судьбы смертных, как на любопытные одномоментные картинки, выражающий властность и надменность, несущий отпечаток бесконечных знаний и многовекового существования, несомненно способный внушать, кроить реальность и если надо убивать. Годфруа понадобилось все его мужество, чтобы выдержать этот взгляд, но и его было недостаточно. Юному герцогу показалось, что эти глаза вскрыли его душу, как нож вскрывает грудную клетку, убитому на охоте, зверю и разом прочли все его мысли и желания, всю его память, все прошлое и... будущее. Казалось, они шарят в его судьбе, как руки лекаря в теле раненого и чего-то там сшивают, кроят, меняют. Сделав усилие над собой, Годфруа воззвал о помощи к господу, не словами, но мыслью, зовом утопающего. Яркий огонь веры вспыхнул в груди, разлился по телу, и выплеснулся уверенностью из его глаз навстречу страшному взгляду странника и ... разбился об этот взгляд, потух разом, встретившись с древней и могучей силой, оставив Годфруа беззащитным против этих страшных глаз. Ребекка! Последнее, за что смог ухватиться Годфруа, угасающим сознанием, прежде чем окончательно потерять волю и стать бездумным орудием в руках этой неведомой силы. Страшные нити, опутавшие все конечности, все воспоминания, все мысли и желания, сковавшие волю, стремящиеся подчинить себе все его движения, превратив в чью-то марионетку, вдруг исчезли. Годфруа твердо стоял на ногах, нет он парил над землей, за его спиной, словно возникли два могучих крыла, раскинувшись на добрый десяток шагов в разные стороны. Все тело переполняла сила и одновременно какая-то легкость. Он был хозяином своего тела, своей души и своей судьбы. Лишь произнесенная им только что клятва лежала поверх его судьбы. Эта клятва почти ощущалась физически, как груз давивший на плечи. Но что этот груз, когда за плечами есть крылья? Все естество Годфруа переполняла бесконечная, великая сила, и сила эта струилась из него могучим потоком завихряясь и оборачиваясь вокруг защитным кольцом. Она лилась из глаз Годфруа навстречу взгляду Странника и перемалывала его, пересиливала, но всё же не доходила до этих странных, властных глаз. Л'Аншар и Странник смотрели друг на друга, как равный на равного.
   Все это длилось лишь ничтожное мгновение, но Годфруа показалось, что все-таки за ту часть этого мгновения, когда он проявил малодушие, Страннику удалось что-то безвозвратно изменить в нем самом и его судьбе. Затем Странник отвернулся и пошел в сторону замка де'Вернье. На этот раз ему хватило такта не комментировать услышанное. В том, что Странник слышал их разговор, по крайней мере произнесенную Годфруа клятву, л'Аншар не сомневался. Притихшая Ребекка вдруг встала на ноги. Ее заплаканное лицо выглядело тем не менее спокойным, видимо, спокойствие и уверенность Годфруа передались и ей. Внезапно начавшаяся гроза так же внезапно стихла. Годфруа и Ребекка смотрели вслед Страннику, которого уже поглотила тьма. Через некоторое время до них долетел громкий стук. Кто-то стучался в главные ворота замка де'Вернье.
  - Кто это? - окликнул часовой ночного гостя.
  - Смиренный Странник просит убежища от дождя и грозы в столь поздний час именем Светлого Владыки, - Странник явно освоился на чужой для него земле.
  - Ты что, служитель Светлого Владыки? - сонный стражник явно опасался козней врагов, хотя к подобной лжи вряд ли стал бы прибегать кто-либо из местных лордов, люди они были хоть и коварные, но богобоязненные.
  - Нет! Я его друг! По крайней мере, был долгое время! - нет, все же не освоился. Но слова Странника уже не казались Годфруа бредом сумасшедшего.
  -Убирайся прочь! Богохульник! Пока я в тебя болтом не выстрелил! - стражник явно мнение Годфруа не разделял.
  - Что за негостеприимный мир! Не советую вам так разговаривать с незнакомцами! Или вы не знаете, что по дорогам Эадора порой ходят ангелы в человечьем обличье? - все-таки Странник явно работал над ошибками.
   Ответом ему был звук распрямившейся арбалетной тетивы. Вряд ли стражнику удалось попасть в цель в такую темень. В следующий миг небо расколола молния, осветившая замок де'Вернье и Странника, стоявшего у ворот и сжимающего в руке арбалетный болт. Молния эта, по странному стечению обстоятельств, ударила в стену замка рядом с воротами. Раздался человеческий вскрик.
  - Господь милосердный, смилуйся над нами, грешными и слабыми, прими душу этого честного служаки, погибшего, защищая имя твоё, - произнес молитву Годфруа. Рядом ахнула Ребекка, только после этих слов она поняла, что произошло.
  - Кажется, вам пора домой, сударыня.
  
  
   Глава 2. Дело чести.
  
  Когда не станет вовсе нас,
  Потомки наши будут петь
  О том, как жили мы в свой час,
  О том, как встретили мы смерть,
  
  О том, как мы могли любить
  Один лишь раз за жизнь свою,
  О том, что значит верным быть
  Своим словам, любви , вождю.
  
  О том, что значит слово честь,
  Что значит верить, ждать, терпеть.
  Прекрасной будет эта песнь,
  Веками будут ее петь.
  
  Но тем, кто прожил жизнь впустую,
  Кто честь отринул с юных лет,
  Тропу измен избрал простую,
  Тем в этой песне места нет.
   Норднорская народная песня.
  
   В замке начался переполох. На стенах и башнях зажглись факелы. Годфруа опасался, как бы не заперли дверь в "малых" воротах, поди потом объясни утром маркизу, где была ночью его дочь. Но, судя по всему, все внимание стражи было привлечено к главным воротам, и дверь осталась незапертой. Ребекка скользнула за дверь, затем сделала шаг назад, обернулась и произнесла:
  - Помните вашу клятву, сударь.
  - Я не забуду ее, сударыня... - юноше хотелось сказать на прощание что-то нежное и ласковое, что он ее любит, что он с нетерпением будет ждать их следующей встречи, когда они, наконец, смогут узаконить их союз перед людьми и пред богом. Но слова не летели с уст. Что-то было не так. Возможно, причиной тому была гибель стражника, свидетелями которой они стали. Может, опасение опять все испортить своей бестактностью. А может, ежесекундно нарастающее внутри чувство тревоги, непонятно откуда взявшееся. - До встречи.
  - До встречи, сударь, - Ребекка улыбнулась и исчезла за массивной дверью.
   Господи, как была не похожа эта чистая и естественная улыбка на сотни и тысячи улыбок, которыми осыпали женщины дворянина. Вульгарные, игривые, призывные, легкомысленные улыбки, цена которым была пол-юма (денежная единица, принятая в обращении у гремлинов. прим. авт.), как и тем, кто этими улыбками сыпал. Высокородные дворянки и безродные служанки, простые крестьянки и уличные торговки, еще совсем девочки и пожилые матроны - казалось, бездуховность проникла во все слои общества, убивая в людях способность любить и хранить верность друг другу.
  "Господи, благодарю тебя за дарованную тобой мне невесту, самую чистую и светлую девушку во всем Эадоре", - прошептал благодарственную молитву Годфруа, затем коснулся закрывшейся двери и медленно провел по ней ладонью. Сзади послышались шаги.
  - Сир, нам бы скорее возвращаться. Парни волнуются уже, поди, да и у костра погреться бы не мешало, а то я уже промок, - на этот раз это все-таки был Арнье.
  - Где странник? - тон л'Аншара резко переменился, теперь в нем звучали стальные нотки.
  - Не знаю, сир, ушел куда-то по дороге.
  - Пошли, облачим тебя в латы, видимо этой ночью они тебе пригодятся.
  - Но, сир, вряд ли латы защитят от молнии.
  - Что ж, значит, обойдёшься без них, следуй за мной.
  - Сир, вы не так меня поняли! Я имел ввиду, что, может, не стоит... - Арнье замолк на полуслове, встретив холодный взгляд своего молодого господина, взгляд красноречиво выражал, насколько бессмысленно что-то сейчас обсуждать.
   На самом деле, Годфруа сам был переполнен сомнениями. Вряд ли его короткий меч, спрятанный под плащом, да меч Арнье могли служить достойным противовесом бьющим с небес молниям. Но на его глазах был убит воин союзной семьи. Только присутствие рядом юной невесты и опасение за ее жизнь и благополучие не позволили Годфруа сразу призвать к ответу убийцу. Теперь же, когда Ребекки не было рядом, долг союзника требовал сделать это незамедлительно , это было делом чести.
   Они нагнали Странника в полуверсте от замка. Он стоял к ним лицом, облокотившись на посох и поигрывая в руке арбалетным болтом. Л'Аншар уже ничему не удивлялся.
  - Зачем ты убил стражника?! - очень четко и громко произнес Годфруа тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
   А вот Странник, судя по выражению лица, был удивлен. Посмотрев на Годфруа и поняв, что отпираться бессмысленно, он произнес:
  - Это была самооборона, - в доказательство он продемонстрировал арбалетный болт.
  - Какая самооборона?! Тебе достаточно было уйти, чтобы он не выстрелил! А потом тебе опять же достаточно было уйти, поскольку, пока он перезаряжал бы арбалет, ты уже ушел бы из зоны видимости!- Годфруа умолчал о загадочной способности Странника ловить на лету арбалетные болты.
  - Ну, я же не воин, откуда я мог все это знать, тем более так быстро сообразить?
  - Все ты знал!- тон Годфруа приобретал все более угрожающий характер.
   Странник подумал и, вновь поняв, что отпираться бессмысленно, произнес примирительным тоном:
  - Ну да, погорячился я, признаю.
  - Погорячился? - уста Годфруа исказила ухмылка. - Я, Годфруа л'Аншар, сын Герцога Франсуа л'Аншара, намерен призвать тебя, Странник, к ответу за смерть воина нашего союзника Маркиза Жан Жака де'Вернье! - С этими словами Годфруа извлек меч из ножен.
  - Стой! Стой! Подожди! Я осознал! Я раскаиваюсь в содеянном! Именем Светлого Владыки умоляю простить меня и принять выкуп за смерть убитого мной воина, - рука Странника исчезла в складках балахона и показалась вновь, послышался звон монет.
   Истинная Вера предписывала прощать раскаявшихся. К тому же она хоть и признавала кровную месть, но предписывала в случае раскаяния брать откуп с убийцы не кровью, а скотом или деньгами. Мудрые и справедливые законы Великой Империи дополняли Святое Писание, устанавливая конкретную цену за каждого поданного империи в зависимости от сословия и ранга убитого. Жизнь крестьянина, например, оценивалась в десять монет, лошадь в пятнадцать, жизнь стражника в сорок пять монет и пуд железа, если же стражник владел арбалетом, то в шестьдесят монет и опять же пуд железа плюс воз красного дерева.
  - Что ж, Странник, раз так, я не буду спрашивать с тебя за эту смерть. Но и откуп с тебя я взять не могу, поскольку это был не мой воин. Отнеси эти деньги родственникам убитого вместе со словами раскаяния и они, наверняка, простят тебя. Но мой тебе совет: пусть слова эти не звучат столь же лицемерно и фальшиво, как сейчас, иначе, я думаю, не помогут тебе ни твоя изворотливость, ни твои молнии.
  - Спасибо сир, вы очень великодушны. Обязательно отнесу. Мне только нужно навестить своего знакомого в ваших краях, а затем я сразу отнесу, обещаю. И спасибо за совет, сир, я обязательно приму его к сведению. Кстати, я так понял, ваш отряд встал на ночлег неподалеку. Может, и мне найдется место в вашем стане? - наглость Странника граничила с хамством.
   Истинная вера предписывала помогать нуждающимся. Готовность помочь ближнему была одной из важнейших добродетелей верующего. Этим, правда, пользовались проходимцы всех мастей, но в Писании было сказано, что лучше девять раз быть обманутым, но единожды поверить достойному, чем сотню раз отказать лицемерам и единожды не поверить искренне страждущему. Странник на страждущего похож не был.
  - По пути в замок ты должен был пройти мимо деревни. Почему ты не заночевал там?
  - Я очень спешил, сир, к тому же деревенские жители не оказали мне должного гостеприимства, мне показалось, что они не были мне рады.
  - До нашего лагеря отсюда пешим ходом по лесу ночью намного дальше, чем до деревни по дороге. Шел бы ты в деревню, Странник. Может, тебе там и не будут рады, но твоим деньгам явно обрадуются. Не бойся, тебя там никто не ограбит, люди у нас хоть и неприветливые, но богобоязненные.
  - Да, но вернувшись в деревню, я потеряю время, а ваш стан мне по пути.
  - Твое время - твоя забота, и меня она не волнует. Куда бы ты ни пошел, нашего лагеря ты до утра всё равно не достигнешь. Мы с моим другом поедем на лошадях, и ждать тебя не намерены. Можешь идти, куда хочешь, Странник. - откуда Странник знал расположение их лагеря, Годфруа спрашивать не стал.
   Воины развернулись и пошли прочь. Вскоре они уже ехали на лошадях к ожидающим их товарищам. Они не видели, как, постояв некоторое время, Странник последовал за ними, не сходя с их следа, словно шел по запаху.
   Достигнув лагеря, они застали уже собиравшихся ехать им на выручку Артеза и Марселя. Успокоив товарищей и быстро отужинав, воины завернулись в плащи и разлеглись вокруг костра. Арнье остался на страже, ему все равно не спалось. Сев спиной к костру, он размышлял о том, каким образом Странник, шедший пешком, и сам Арнье с герцогом, ехавшие на лошадях, оказались у замка в одно время. Да, они ехали в обход по дуге, через лес, по пересеченной местности, а затем ждали наступления ночи. Но все равно, чтобы дойти до замка за это время, Странник должен был очень сильно спешить, не останавливаясь нигде на отдых. Куда он так спешил? Кем же он был, черт возьми? И что он вообще забыл в этом захолустье? Почему он не убил их с юным герцогом, хотя вполне мог? Может, дело в тех лепешках, небрежно брошенных ему заносчивым молодым дворянином? Перечислять вопросы можно было долго, ответов на них все равно не было. Хотя почему не было? На один из вопросов вполне можно было ответить, почти не боясь ошибиться, а именно: куда он так спешил. Арнье представил в голове карту окрестностей. Вот граница владений л'Аншара и де'Вернье и место, где они впервые встретили Странника, вот замок де'Вернье, а вот их временный лагерь, который, как говорил Странник, был ему по пути. Арнье соединил мысленно все три точки и продолжил линию. Странник шел на северо-запад, это было очень странно, ибо там уже давно не было обитаемых людьми поселков. Леса там плавно переходили в болота, а болота тянулись на многие сотни верст, и, как гласила молва, упирались в край света. Правда, когда-то там стоял замок Фуше...- нет, все-таки надо поспать хотя бы пару часов, неизвестно, какие сюрпризы принесет завтрашний день. Арнье подкинул дров в костер, разбудил Марселя и сам лег спать. Перед тем как закрыть глаза, он взглянул на своего молодого сюзерена. Годфруа лежал на спине, закинув руки за голову, его грудь мерно вздымалась под плащом, а на напряженном, встревоженном лице играли тени от костра. Арнье помолился за своего господина и погрузился в глубокий сон.
  
   Годфруа встал с рассветом, хоть он и не выспался. Нужно было спешить, завтра ему предстояло отбыть на службу, а перед этим еще надо было попрощаться с отцом и матерью.
  - Буди ребят, - сказал он Артезу, стоявшему на страже, а затем пошел умываться к ручью.
   Вода в ручье была ледяная, видимо, где-то неподалеку бил из под земли ключ. Годфруа решил не отказывать себе в удовольствии и, раздевшись до гола, несколько раз окатил себя водой из шлема. Жар разливался по молодому, полному сил телу. Годфруа вдохнул воздух полной грудью, жадно втягивая его через ноздри. Воздух был чист и наполнен запахом леса и утренней росы. Лес еще не проснулся, и вокруг стояла тишина. Кругом клочьями стелился местами поредевший туман. Лучи взошедшего солнца пронизывали лес, проходя сквозь ветви и листья, и зависали над головой, словно стрелы, пронзившие мишень и оставшиеся торчать из нее с обратной стороны. Каждой вдох был наполнен радостью жизни. Жизнь! Как здорово было быть живым! "Господи! Благодарю тебя за бесконечную милость твою и бессчётные дары твои!" - прошептал благодарственную молитву Годфруа.
  
   На этот раз Годфруа почувствовал его приближение прежде, чем он показался. Сев лицом к тому месту, откуда по ощущениям должен был появится Странник, Годфруа стал ждать. Рядом Марсель готовил их завтрак, Артез чистил и смазывал свой арбалет, он делал это каждое утро вместо молитвы, а Арнье потягивал свой отвар.
  - Лет десять, почитай, назад это было, - начал вдруг Арнье. - Здесь неподалеку, на северо-западе отсюда, стоял тогда замок Фуше. Поданные Поля Фуше жили не очень богато, три лесных поселения питали себя в основном охотой, одна деревня земледелием и скотоводством, но для земледелия почва там была не очень хорошая, и два небольших поселка в болотах кормили себя тем, что мыли золото в ручьях и добывали магические кристаллы на продажу. Спрос на них, в основном, в центре империи, а везти их туда далеко, короче, сильно не разбогатеешь. Но и не то чтобы бедствовали.
   Из тумана совершенно беззвучно выплыл Странник, взглянув на Годфруа, он молча кивнул головой и застыл на месте. Герцог также молча кивнул в ответ. Арнье задумчиво глядел на пламя костра, словно видел в его языках отражение событий минувших дней, Марсель с Артезом были заняты своими делами. Воины не заметили ни появления гостя, ни жеста своего сюзерена.
  - В общем, никаких иканамических причин для войны не было. Но ваш отец, сир, считал иначе. Поданные Фуше доблестно дрались за своего господина, они его почему-то очень любили. Все население окрестных поселений укрылось в его замке, включая женщин и детей. Это было не очень умно с его стороны, ведь такую ораву прокормить непросто. Но и у нас из-за этого возникли некоторые проблемы со снабжением. В общем, как бы то ни было, но Фуше не смог ничего противопоставить объединенной дружине вашего отца и Жан Жака, несмотря на то, что у него тоже были союзники. Они бросили его в трудную минуту, не желая связываться с Франсуа л'Аншаром. Замок пал. Сам Поль Фуше погиб на стенах в поединке с вашим отцом. Правда, у него были дети, в том числе сын чуть постарше вас, сир, лет девять - десять было ему тогда, не помню уже, как его звали. В общем, пока Фуше старший дрался на стенах, часть дружины ускользнула из замка, видимо, через подземный ход, прихватив его семью. Потери у нас необычайно большие тогда были, и отец ваш был зол, как демон. Несколько дружинников де'Вернье были повешены по приказу вашего отца за насилие над женщинами. У нас в дружине такого никогда не было, сир, потому что все знали, что ваш отец подобного никому не спустит. Они с Жан Жаком поругались тогда даже не на шутку, потому что тот привык смотреть на подобные вещи сквозь пальцы и очень обиделся за своих людей... Я слышал, что когда варвары на востоке взяли Корниваль, все женщины без разбора, в том числе и много пожилых, были обесчещены. В водах Инры на следующее утро плавало огромное количество тел утопившихся девушек. Но мы же не дикари какие-нибудь, в самом деле... - Арнье осенил себя знамением Бога-орла.
  -Так что сын Фуше? - эту подробность той войны Годфруа слышал впервые.
   - Так, сын. В общем, отец ваш разослал тогда бывшим союзникам Фуше и всем окрестным лордам гонцов с вестью, что всякий, приютивший сына Фуше, может считать себя его личным врагом, напротив же, выдавший того, получит от Герцога щедрое вознаграждение. Дружинники павшего Фуше, конечно же, пошли к одному из союзников, самому верному, как им казалось. Тот их приютил, клятвенно обещая защитить от любых посягательств, и заботиться о мальчишке, как о родном сыне. А сам отправил к вашему отцу гонца для переговоров. Пока он торговался с вашим отцом, дружинники как-то об этом прознали и ночью бежали из замка, опять же вместе с семьей Фуше, больше о них никто ничего не слышал.
  - А что это был за союзник? - спросил Годфруа, потрясенный вероломством лорда.
  - Маленпьер, сир. Ваш отец не поверил тогда истории про побег, и на следующий год мы стояли уже под стенами его замка. Самого Маленпьера удалось взять живым, его долго пытали, но так ничего, кроме тайников с золотом, и не выпытали. В конце концов, ваш отец поверил истории про побег дружинников и часто восторгался их преданностью, жалуясь на то, что у него самого дружинники сущие бездари, не то что у покойного Фуше.
  - А что стало с замком Фуше? Куда он делся? - Годфруа почему-то очень мало знал о той войне, в отличие от войны с Маленпьером, на которую отец тогда взял с собой девятилетнего мальчишку.
  - Как вы знаете, сударь, согласно вассальному договору вашего прадеда с императором Даоконом, вашей семье запрещено расширять свои владения за пределы установленных тогда границ. Поэтому замок разобрали, пустив камни на расширение и поднятие стен и башен Нэй-Та-Зира. Не весь, правда, некоторое время ушлые крестьяне еще ездили туда за камнями и кирпичом, но вскоре там завелась, по слухам, какая-то нечисть, и они перестали, а дорога туда заросла. Что касается поданных Фуше, то их тогда еще поделили поровну между вашим отцом и Жан Жаком и расселили на подвластных им землях, многие, правда, потом все равно убежали.
  - Почему же тогда не срыли замок Маленпьера?
  - Об этом, сир, я думаю, вам лучше спросить у вашего отца. Я не знаю наверняка, но полагаю, в этом не было необходимости. К тому же, по слухам, нынешний хозяин замка платит дань не только императору Даокону, но и вашему отцу. Печальный пример Фуше заставил многих задуматься.
  - Надо же, какие страсти! В вашем краю, я смотрю, не соскучишься! - Странник, наконец, выбрал время, чтобы привлечь к себе внимание. Затем он, не спрашивая, сел у костра. Никто из воинов удивления по поводу его появления внешне не выказал.
  - Не соскучишься! - возмутился Арнье. - Такое мог сказать лишь тот, кто не стоял в осаде по полгода. Знаешь, какая тоска нападает порой? Люди просто сатанеют от безделья и ожидания. Кто в запой уходит, кто дезертирует, но страшнее всего азартные игры. Воины проигрывают от скуки свое жалование на годы вперед, предстоящую добычу, свое имущество, свои дома и своих жен. Многие, проигравшись в пух и прах, накладывают руки на себя и своих товарищей. Ничто так не разлагает мораль и дисциплину, как длительная осада!
  - Да, война страшная вещь, - печально вздохнул Странник. - Но разве Святое Писание не запрещает азартные игры?
  - Запрещает, конечно. Но все мы люди, все мы грешны. Я же говорю, сатанеют люди от безделья.
  - Завтрак готов сир, - доложил Марсель.
  - О, завтрак! Я как раз очень голоден, долгий ночной переход сильно истощил меня! - радостно выпалил Странник. Годфруа уже стало казаться, что наглость Странника не совсем осознана, просто он, видимо, привык к тому, что все вокруг него ему должны.
  - Разве только ночной? По моим подсчётам, вы на ногах не меньше суток, - заметил Арнье.
  - Вообще-то, чуть меньше, - Странник изобразил двумя пальцами небольшой промежуток, должный, по его мнению, символизировать насколько меньше.
  - Куда же ты так спешишь? - спросил Годфруа, протирая тряпкой свою ложку.
  - Я же говорил вам, сир, мне нужно навестить знакомого в ваших краях. А вообще, я просто очень ценю свое время, настолько, что мне жаль тратить его на сон. Кстати, у вас не найдется для меня столового прибора?
   Марсель пододвинул к себе рюкзак:
  - Конечно, на...
  - Нет, - перебил его на полуслове л'Аншар.
  - Нет? Ну, ничего страшного. У меня как раз с собой есть, - рука странника исчезла в складках балахона и вынырнула оттуда с дорогой золочёной ложкой.
   Зачем же он спрашивал, если у него самого было, никто интересоваться не стал, хотя вопрос этот все же был написан на возмущенном лице Марселя.
  - Может, у тебя и еда своя с собой имеется?- Годфруа разломил лепешку надвое и протянул половину Арнье.
  - Чего нет, сир, того нет.
  - Что ж, сочувствую тебе, Странник, потому что вряд ли ты найдешь себе пищу у этого костра, - юный герцог принял чашку с похлебкой из рук Марселя. - Кстати, а кто этот твой знакомый в наших краях? Может, мы тоже с ним знакомы?
  - Нет, не знакомы. Но скоро, я думаю, познакомитесь... А почему бы вам не выразить ваше сочувствие, сир, чашкой этого чудесного супа? Разве Святое Писание не велит помогать страждущим?
  - Велит. Но причем здесь ты? - в Годфруа говорила вовсе не жадность. По древним законам Эадора, разделившие вместе пищу связывались с того момента священными нерушимыми узами, которые не позволяли впредь поднимать друг на друга оружие. - У тебя была возможность и отдохнуть, и запастись провизией, но ты не сделал этого, не вняв разумному совету. Почему же мы теперь должны греть и кормить твою беспечность?
  - О, сир, теперь я так жалею, что вы даже себе не представляете. А еще я так стражду, так стражду. Накормите скромного обездоленного Странника, сир, во имя добра и милосердия, а также из любви к господу.
  - Мы оставим тебе немного пищи, когда будем уезжать, - Годфруа уже казалось, что Странник нагло манипулирует его набожностью и порядочностью.
  - Сир, вы так великодушны! Так благородны! Вам никогда не казалось, что в этом краю ваши таланты и добродетели просто пропадают зря?
  - Зря? И где же, по-твоему, им нашлось бы более лучшее применение? - Годфруа не любил болтать во время еды, зато любил слушать всевозможные рассказы и байки воинов, однако сейчас разговор его явно забавлял.
  - Сир, вы даже не представляете, каких высот вы могли бы достичь с вашими качествами. Вы могли бы иметь многое, очень многое. Только представьте себе: вы могли бы иметь свою собственную империю, как император Даокон. Вы могли бы повелевать целым миром. Вы могли бы жить вечно! Тысячи, миллионы поданных почитающих вас, как бога, и готовые за вас умереть! Все возможные земные наслаждения: женщины, деньги, власть и те, о которых вы представить себе не можете. Поверьте, все, о чем я говорю, реально.
  - И как же мне достичь всего этого? - Годфруа широко улыбался, ему стоило некоторых усилий, чтобы не рассмеяться Страннику в лицо. Однако Странник истолковал эту улыбку совсем иначе.
  - Вы, конечно, могли бы достичь всего этого сами, сир - если бы задались такой целью, у вас достало бы воли на это. Но это был бы очень долгий и очень трудный путь. А можете намного быстрей и безболезненней. С моей помощью.
  - Да? И что же? Ты поможешь мне просто так? За мои красивые глаза? - Годфруа казался заинтересованным, судя по улыбке, однако воины, хорошо знавшие его характер, прекрасно видели, что тот просто паясничает, все-таки не так давно их господин вышел из детского возраста, и ребенок в нем еще порой просыпался.
  - Да. Просто так. Совершенно бескорыстно. Только из уважения к вам, сир, и плюс одну маленькую услугу.
  - И что же это за услуга?
  - Да так, сущий пустяк, но об этом потом, после того, как вы примете мою помощь, - теперь Странник тоже улыбался. Спрятав в балахоне ложку, он протянул правую руку л'Аншару для рукопожатия, казалось, он уже решил, что они договорились.
   В следующий момент Годфруа не выдержал и разразился звонким смехом, а следом за ним и воины. Улыбка исчезла с лица Странника.
  - В чем дело, сир? Вы мне не верите?
   Уняв приступ смеха, Годфруа выпил воды из фляги и ответил:
  - Почему же? Верю. Вот только мне вполне хватает того, что я имею. Мне не нужна собственная империя, та, в которой я живу, мне вполне по душе, и я рад служить ей. Повелевать целым миром? Миллионы рабов? Зачем мне это? Я с этими-то охламонами справиться, порой, не могу, - Годфруа кивнул на своих радующихся, как дети, воинов. - Вечная Жизнь? Упаси господи! Я не знаю более худшей участи. Я хочу умереть молодым в битве, оставив память о своей героической смерти, а если не повезет, то в глубокой старости, в окружении внуков и правнуков, оставив память о своей благочестивой жизни. Деньги? Мне с избытком хватает тех, что дает мне отец, а если бы не было этих , я вполне прокормил бы себя сам, своим трудом. Власть? Единственная власть, к которой я стремлюсь - власть над собой и своими страстями, а ты мне предлагаешь стать рабом этих страстей. Женщины? Мне вполне хватит одной-единственной, а ее руки я намерен добиться сам. Тебе нечего предложить мне, Странник.
   Странник побледнел, затем встал, опершись о посох, и произнес:
  - Я не так часто делаю подобные предложения, чтобы прощать слово нет.
  - А я не так воспитан, чтобы пропускать угрозы мимо ушей! - с этими словами Годфруа выбросил руку вперед, похлебка из чашки, которую он держал, выплеснулась на лицо Странника, окатив его и растекшись по балахону. Лицо Странника исказила гримаса ярости. Посох в его руке замерцал серебристым светом. Казалось, Странник весь как-то увеличился в размере. В следующий момент на него оказались направлены с трех сторон заряженный арбалет, меч и пика. Причем меч упирался в подбородок, пика в живот, а арбалет смотрел в затылок.
  - Не надо делать глупостей, - спокойным тоном произнес Арнье. - Вряд ли ты поймаешь этот болт. Ты хотел есть? Вот твоя порция. Поблагодари герцога за щедрость и великодушие.
   Гримаса ярости сползла с лица Странника. Посох потух. Сам Странник, казалось, принял прежний размер.
  - Угощение было очень вкусным. Благодарю вас за щедрость и великодушие, сир.
   Л'Аншар молча глядел на свою пустую чашку. Завтрак оказался не очень сытным.
  - Нам пора, друзья мои. И так засиделись. Я рад, что угодил тебе, Странник. Помни же мою доброту.
  - Уж не забуду, сир.
   Воины быстро собрали вещи, оседлали лошадей и были таковы. У костра остались лишь Странник, котелок с остатками похлебки и несколько лепешек. Отец учил Годфруа всегда держать свое слово. Когда воины скрылись из виду, Странник умылся у ручья и постарался почистить испачканный балахон. При этом он вслух громко сетовал на непривычное человеческое тело, которое все время требует пищи и отдыха. Кое-как почистив балахон, он принялся за еду. Позавтракав, он, было, пошел дальше в сторону руин замка Фуше, но, сделав шагов сто, повернул назад. Вернувшись, он подкинул дров в костер, а затем завалился возле него и уснул.
  
   К полудню воины выехали к границе владений де'Вернье. Вновь став на привал и пообедав, они двинулись к дороге. Вскоре любой случайный путник мог заметить молодого герцога, возвращающегося с неудачной охоты, в сопровождении трех дружинников. На пути их еще ждала одна деревня, а затем прямая дорога в Нэй-Та-Зир, где Годфруа рассчитывал оказаться к ночи. Настроение у всех было приподнятое, лишь лицо юного герцога иногда на несколько мгновений ни с того ни с сего мрачнело. Лес вокруг становился все реже, плавно переходя в луга, покрытые цветущими травами. На лугах крестьяне пасли скот, некоторые из них, завидев своего молодого герцога, выкрикивали приветствия и кланялись. Вот слева от дороги начались поля, на полях вдалеке работали крестьяне, заготавливающие сено. Скоро должна была наступить осенняя страда. А вот впереди показались крыши домов. Навстречу им из деревни бежал какой-то мальчишка. Завидев их, он стал на бегу радостно размахивать руками и что-то выкрикивать. Годфруа пригляделся: радостно ли? Нет. Мальчишка явно был чем-то встревожен. Ускорив лошадь, Годфруа поскакал ему навстречу, воины не отставали. Поравнявшись с герцогом, мальчишка упал на колени и выпалил:
  - На деревню напали, сир! Разбойники! Много!
  - Сколько именно? - необходимо было взвесить свои шансы, прежде чем бросаться в омут с головой.
  - Не меньше двух десятков, сир! - мальчишке было лет тринадцать-четырнадцать, хоть он и был возбужден, но испуганным не казался.
  - Беги в поле, зови мужиков! А мы пока попробуем помешать им. За мной!
   Годфруа стегнул лошадь и помчался вперед, воины следом за ним. Заехав в деревню, воины двинулись в сторону деревенской площади, где стояла часовня и кузница. На площади шел бой. С десяток крестьян, вооруженных кто вилами, топорами и косами, неумело дрались с вдвое большим числом разбойников и еще с два десятка лежали на земле, будучи уже ранены или убиты. У разбойников потерь заметно не было. Среди крестьян возвышался здоровенный парень в клепаной куртке явно добротной работы, из которой торчало несколько стрел, и орудовавший огромным кузнечным молотом. Вероятно, он был главной причиной, по которой бандиты соблюдали осторожность и не поубивали еще остальных мужиков. На покатой крыше часовни засел парень с луком и стрелял в разбойников. Снизу в него тоже стреляли, силясь попасть в вертлявого пройдоху, прячущегося за конек и ребра крыши. Парень собирал вражеские стрелы, вонзившиеся в крышу, и пускал их обратно. Подъехав ближе к дерущимся, воины спешились и двинулись на разбойников. Годфруа шёл в центре, Арнье с Марселем по бокам, а Артез на некоторой дистанции за их спинами. Артез выстрелил, один из бандитов упал с болтом в шее. Разбойники, связанные боем с крестьянами, обратили внимание на новоприбывших воинов и разделились. Часть из них бросилась на свежих противников, остальные же продолжали заниматься местными жителями. Заметив, что его выцеливает вражеский лучник, Годфруа повернулся к нему левым плечом, и, пригнувшись, закрыл щитом грудь и шею, заходя за спину Арнье, чтобы спрятаться спиной закованного в латы телохранителя. Просвистев, стрела вошла в щит дворянина, еще две пролетели мимо. Затем пришел черед одного из подбежавших бандитов. Приняв удар сабли на щит, Годфруа сделал выпад, ткнув мечом тому в грудь. Стеганая куртка приняла на себя часть удара, поэтому меч вошел неглубоко, но глубоко и не требовалось. Сделав еще пару рубящих ударов, которые Годфруа парировал мечом, бандит закашлялся и упал, захлебываясь собственной кровью, проникшей в легкие через рану. Рядом расправился с противником Арнье. Следующий бандит не добежал до Годфруа два шага, получив болт в живот, еще один ринулся на пятящегося назад Марселя. Марсель внезапно сделал шаг вперед и выбросил пику навстречу разбойнику, тот, не успев затормозить, с разбегу сам насадил себя на нее. Пронзенный разбойник выронил саблю и щит и упал на колени, Марсель, подступив к нему вплотную, и, уперсевшись ногой тому в грудь, извлёк свое оружие. Остальные бандиты, видя такой оборот событий, притормозили и стали осторожно подходить вместе, плотной группой. Эти, видимо, были опытными, поэтому, пока пятеро схлестнулись с передним краем дружинников, шестой в обход ринулся на Артеза. Артез выстрелил. Болт просвистел над головой пригнувшегося на бегу разбойника. Который вовсе не уклонился от летящего со страшной скоростью арбалетного болта. Просто инстинктивно поняв, когда следует ожидать выстрела, бандит пригнулся за мгновение до него. Артез извлек меч из ножен как раз вовремя, чтобы спарировать удар сабли разбойника. С этими шестью справиться оказалось не так просто. Годфруа то и дело подставлял щит и парировал мечом сыплющиеся градом удары противников. Первым одного из противников одолел Арнье. Затем рухнул противник Марселя, которому пикинёр, изранил ноги, и, улучив момент, нанес смертельный удар в шею. Пика Марселя была хорошо сбалансирована и укорочена, поскольку в строю приходилось действовать редко, а штурмовать стены замков часто. Ещё один из бандитов пал на землю от удара Годфруа. Оглядев обстановку, Марсель бросился на выручку Артезу, которому уже приходилось несладко. Увидев это, один из разбойников крикнул своему товарищу: "Колин, сзади!"- но было поздно. Пика вошла Колину между лопаток. Не очень благородно, но воинам в данный момент было не до благородства, у противника было серьезное численное преимущество. Оставшись трое на трое (Артез в ближний бой не пошел, а стал перезаряжать арбалет), бандиты стали отступать к своим товарищам, по пути кроя тех матом в попытке обратить их внимание на сложившуюся ситуацию. Товарищи их ситуацию оценили и бросились своим на помощь, оставив против уставших и израненных крестьян лишь четверых бандитов. Крестьяне, которых на тот момент на ногах оставалось еще шестеро, своим численным преимуществом пользоваться не спешили и по-прежнему придерживались пассивно-оборонительной тактики. Заметив, что лучники, до этого в них не стрелявшие из-за боязни попасть в товарищей, снова обратили на них внимание, Арнье шагнул вправо, закрывая Годфруа своим большим пехотным щитом. В щит тут же вонзились, одна за другой, три стрелы. "Артез! Лучники!"- выкрикнул Арнье. Один из трех бандитских лучников тут же выронил лук, пронзенный болтом. Затем, перезарядив арбалет и сделав еще один выстрел по бандитскому лучнику, Артез снова взял в руки меч и поспешил на выручку своим товарищам. А ситуация уже принимала нехороший оборот. Десяток разбойников медленно, не торопясь, окружили с боем четверых ставших спина к спине воинов, постепенно сужая кольцо окружения и лишая тех пространства для маневра. За время службы Годфруа не меньше десяти раз вступал в сражения с крупными разбойничьими бандами, нападавшими на воинов ордена, едущих под видом купцов или паломников. Личный счет Годфруа сраженным врагам императора Даокона, попирающих мудрые и справедливые законы Великой Империи, приближался до этого дня к тридцати. Как правило, поняв, что связались не с теми, разбойники моментально отступали в свои тайные логова в лесах, откуда их потом безуспешно пытались выкурить воины ордена и имперские егеря. Еще ни разу Годфруа не встречал столь матерых и организованных бандитов. Удары сыпались со всех сторон, и Годфруа очень пожалел, что не взял с собой "на охоту" полный комплект рыцарскх доспехов и тяжелый двуручный меч. Без конца отступая, парируя удары и нанося ответные, Годфруа вдруг уперся спиной в спину Артеза. "Все! Кажется, приехали!"- мелькнуло у него в голове. "Господи, помилуй нас грешных и слабых! Дай нам сил одолеть врагов наших! Дай мне сил защитить поданных моих и честь семьи моей! Если же воля твоя иная, дай мне умереть достойно, не уронив чести рода нашего!"- произнес мысленно молитву Годфруа. Внезапно в голову разбойника справа от него ударил со свистом камень, разбойник упал. Второй на мгновение отвлекся, чтобы понять, откуда прилетел этот камень, и прозевал меч Годфруа, вонзившийся ему между ребер. Резко вынув меч и не дожидаясь, пока упадет пронзенный разбойник, Годфруа ринулся из-за его спины на одного из бандитов, наседающих на Марселя, тот явно нападения сбоку не ожидал, и Годфруа снес ему голову ударом наотмашь. Затем они вдвоем с Марселем прикончили не успевших опомниться от внезапной перемены диспозиции ещё двух бандитов. После этого Марсель бросился на выручку Артезу, а Годфруа к Арнье. Арнье уже выглядел уставшим и пропускал множество ударов, от которых его спасали лишь латы и шлем. Верхняя кромка его щита была вся изрублена, казалось, щит мог защитить его ещё лишь от пары ударов, прежде чем расколоться. Против Арнье стояло трое. Один из них, судя по виду и отдаваемым им бандитам время от времени командам, был главарём. Его-то Годфруа и взял на себя. Бандиты уже тоже казались уставшими. После нескольких обменов ударами, Годфруа огляделся вокруг, чтобы оценить ситуацию. Шансы, казалось, уравнялись. Против герцога и его дружинников стояло пятеро разбойников. Все лучники бандитов лежали пронзенные болтами или стрелами, видимо, парень с крыши все-таки выиграл стрелковую дуэль. Громила с кузнечным молотом атаковал оставшихся на другом направлении трех разбойников. Те отходили под тяжёлыми ударами. За спиной парня жались пятеро израненных и уставших крестьян, не давая бандитам окружить молотобойца. Один из них, молодой парень с вилами, время от времени даже пытался поддержать атаку громилы. Противник Годфруа тоже огляделся, оценивая расклад сил. Видимо, расклад ему не очень понравился, поскольку Годфруа заметил колебания на его лице. Сомнения главаря разрешил камень, прилетевший в его щит. " Братва! Отходим!"- выкрикнул он. И медленно, без паники, стал пятиться назад, остальные бандиты организованно последовали его примеру. Если бы они бросились врассыпную, подставив под удары свои спины, как это делали те разбойники, с которыми Годфруа имел дело до этого, то герцог, несомненно, бросился бы вдогонку и зарубил бы еще пару-тройку. Но, глядя на этот организованный отход, Годфруа вдруг понял, что у него нет ни сил, ни желания гнаться за бандитами. Разбойники, отойдя на некоторое расстояние, развернулись и перешли на бег, чтобы избежать болтов Артеза и стрел лучника с крыши, которые у него, видимо, все же кончились, раз тот не стрелял. Изнуренный боем Артез, однако, тоже не горел желанием заряжать арбалет и стрелять бандитам вдогонку. Небрежно бросив меч, он уселся на землю и стал истерически смеяться.
  - Я уж думал - все! Суши весла! Отвоевал свое славный герцог л'Аншар с доблестной дружиною! - Годфруа никогда не думал, что бывалый воин может так легко потерять самообладание и обращаться со своим оружием подобным образом. Рядом сел Марсель и поддержал смех товарища, правда, смех его звучал бодрее.
  - Я, признаться, сир, тоже уже отчаялся было! Как вы так? Четверых разом-то? - Годфруа тоже хотелось сесть на землю, а точнее упасть и не вставать, но он не мог себе этого позволить, все-таки он был дворянин.
  - Действительно, сир, как вам это удалось? - поддержал вопрос Арнье, также садясь возле своих товарищей.
  - Камень, - ответил Годфруа.
  - Что за камень, сир? - не понял Арнье.
  - Я бы тоже хотел это знать, - Годфруа оглядел площадь.
   По всей площади были разбросаны тела погибших крестьян и разбойников. Из окон домов вокруг площади выглядывали люди, в основном мужчины. Из часовни навстречу израненным крестьянам шел монах. С крыши часовни спускался парень с луком. Громила с молотом молча шел в кузню. У самого края площади стоял мальчишка, который их позвал, одной рукой он придерживал спадающие штаны, а другой держал добротный кожаный ремень. Со всех сторон на площадь спешили женщины.
  - Эй, пацан! Беги сюда! - окликнул Годфруа мальчишку. Откуда взялся камень, он уже не сомневался. Мальчишка подбежал к герцогу, путаясь в спадающих штанах.
  - Да, сир! - вот теперь мальчик явно выглядел испуганным.
  - Ты позвал мужиков с поля, как я тебе велел?
  - Нет, сир! Когда вы помчались в деревню, я стремглав бросился за вами! Я очень испугался за вас, сир, ведь вас было всего четверо. Большая часть мужчин все равно в деревне. Сегодня семерица!
   В семерицу верующим людям работа возбранялась. Этот день нужно было провести на службе в часовне или храме. Правда, трудолюбивые крестьяне все равно работали, считая, что Светлый Владыка их простит, поскольку "блаженны усердные". А лодыри, коих было большинство, не работали, но и на службу не ходили. Теперь было понятно, что эти мужики на площади, оказавшие сопротивление разбойникам, были прихожанами часовни.
  - Ты нарушил мое повеление! И будешь сурово наказан, в назидание другим, - Годфруа вынужден был это сказать, хотя понимал, что если бы парень его послушал, то когда бы подоспела подмога, помогать было бы уже некому. - Двадцать палок.
  - Да, сир.
   Лучник, наконец, слез с крыши часовни и подошел к герцогу и его дружинникам. Поклонившись, он произнес:
  - Мое почтение, сир, и моя благодарность! Вы спасли нам жизнь, воистину, нам послал вас в трудный час сам Светлый Владыка! Если бы не вы и ваши воины, разбойники, несомненно, убили бы меня и еще много жителей деревни, а также наверняка бы разграбили и осквернили святую часовню.
  - Как тебя зовут?
  - Меня зовут Ларс, сир, я помогаю отцу Жувиллю при часовне.
  - Где ты научился так стрелять? И откуда у тебя этот лук?
  - Этот лук я изготовил сам, сир. Я часто упражняюсь в стрельбе из него по мишеням и... по зверю, сир.
  - По зверю? Разве тебе неизвестно, что охотиться на этих землях могут лишь члены моей семьи и наши охотничьи?
  - Известно, сир. Но моя семья живет очень бедно, и мы не можем позволить себе иного мяса.
  - Двадцать палок.
  - Да, сир.
   Затем л'Аншар подошел к монаху, который хлопотал над ранеными. Монах уже был весь седой, но глаза казались по-прежнему молодыми.
  - Ты отец Жювилль?
  - Да, сир.
  - Почему ты не исцелял во время боя?
  - Я исцелял, сир! Просто я спрятался за часовней и исцелял из-за угла!
  - Плохо же ты исцелял, - Годфруа оглядел убитых. - Десять палок.
  - Да, сир.
   Вокруг к убитым и раненым подбегали женщины, некоторые из них тут же рвали длинные подолы своих платьев и перевязывали раненых, другие громко плакали и причитали над убитыми. Одна молодая девушка рядом с Годфруа рыдала над обезглавленным телом жениха, она что-то долго невнятно бормотала сквозь слезы, затем подняла с земли голову любимого, положила себе на колени и стала гладить ее и целовать. Годфруа не в силах смотреть на нее направился к кузне. У входа в кузню лежало два разбойника с размозженными черепами. Зайдя в кузню, он увидел молотобойца, тот сидел на коленях спиной к выходу, из спины его торчало несколько стрел, в сумраке кузни трудно было понять, чем он был занят. Годфруа прошел дальше вглубь помещения, глаза его немного приспособились к темноте. Парень в слезах склонился над телом старого кузнеца. На его лице было написано страшное и безысходное горе, словно он потерял в этой жизни все, что было ему дорого. Видимо, здоровенный угрюмый парень имел не так много друзей.
  - Мы с отцом решили поработать... Сегодня семерица. Грех. Но мы не успевали выполнить важный заказ вашего отца, сир. Я ковал у наковальни, когда в кузню кто-то вошел, отец, как старший, пошел ему навстречу, чтобы спросить, что тому было нужно...- парень замолк.
   Затем, вытерев слезы с лица здоровенной ладонью, он встал и подошел к верстаку. С верстака на пол посыпались инструменты и заготовки, парень смахнул с него как всевозможные щипцы с молотками, так и тяжелую наковальню, словно ворох бумаг. После этого он прошел мимо Годфруа и снял плащ, висевший у входа, и, пройдя обратно, он разложил и пригладил плащ на верстаке. Затем, подойдя к телу своего отца, парень нежно и аккуратно взял его на руки и так же бережно положил на плащ. Все это время по лицу его непрерывным потоком текли слезы.
  - Спасибо вам, сир. Вы наказали этих злодеев. Сами бы мы не справились, - парень прошел вглубь кузницы, где на полках и стеллажах лежали готовые изделия. Взяв двуручный меч, со стеллажа с оружием, он вернулся к л'Аншару. - Отец ковал этот меч несколько лет. Ему не хватало многих ингредиентов для этой стали, и он тратил на них все заработанное. Приходилось даже брать то, что оставалось из тех ингредиентов, что приносили ваши посыльные для заказов вашего отца. Он был просто одержим этим мечом, - парень протянул меч Годфруа.
   "Всюду коррупция", - подумал Годфруа, принимая меч из его рук. Поразительно. Несмотря на огромный размер, меч вовсе не был тяжел. По весу он был чуть тяжелее короткого меча, что висел у Годфруа за поясом, стало быть, этим двуручным мечом вполне можно было орудовать и одной рукой. Сталь блестела в сумраке кузни золотыми и голубыми всполохами. А каков был баланс этого клинка! Годфруа никогда не держал в руках столь изощренной работы.
  - Как имя этого меча?
  - У него еще нет имени, сир.
  - Сколько ты за него хочешь?
  - Отец ни за что на свете не продал бы его, сир. Поэтому я дарю его вам. Вы можете взять в этой кузне все, что вам придется по вкусу, совершенно бесплатно.
  - Как твое имя?
  - Лугрим, сир.
  - Что ж, Лугрим, я благодарен тебе за этот подарок и непременно воспользуюсь твоим предложением, ибо намерен сегодня же начать преследование злодеев, напавших на владения моего отца. Но ты, Лугрим, повинен в соучастии в краже дорогих ингредиентов и должен быть наказан за это. Двадцать палок.
  - Да, сир.
  - Кстати, ты ранен? - из клепаной куртки по-прежнему торчало множество стрел.
  - Пустяки, сир, - парень стал выдергивать стрелы из куртки. Из многих отверстий в легкой броне заструилась кровь. Закончив, он снял с себя куртку. Видимо, ни одна из стрел, прошив грубую кожу с наклепанным железом, не смогла пробить эту гору мышц и войти глубоко. После этого Лугрим стал перевязывать себя какими-то грязными тряпками. - Сир. Вы сказали, что сегодня же намерены погнаться за бандитами. Дозвольте мне пойти с вами.
  - А твой отец? - согласно предписаниям Истинной Веры, умерший должен быть похоронен в день смерти не позднее захода солнца. - А твои раны?
  - Отец. Родичи похоронят его, сир. Я думаю, месть за его смерть важнее участия в его похоронах. А раны. Это не раны, сир.
  - Что ж, ты можешь ехать с нами. Тебе нужна лошадь, возьми любую, какую найдешь в деревне. Скажи, я заплачу. Мы выступаем через два часа, будь готов к этому времени, - Годфруа внимательно изучал стеллаж с доспехами.
   Из кузни Годфруа вышел, облаченный в полный комплект рыцарских лат, сгибом правой руки он держал закрытый шлем, а на спине его висел на специальной перевязи большой двуручный меч. На площади уже собралась большая толпа народу. Раненых и павших крестьян унесли, тела же разбойников были свалены в кучу, видимо, раненых бандитов уже добили. Мужики воинственно размахивали кто чем и выкрикивали что-то про герцога, который даже не в состоянии защитить их от разбойников. Можно было подумать, что сейчас эта толпа пойдет и дружно возьмет Нэй-Та-Зир. Годфруа поморщился. В деревне было около трёхсот дворов. В каждом дворе было не менее одного взрослого мужчины. Но сопротивление оказали лишь три десятка прихожан часовни, остальные же заперлись в своих домах и даже носа не показали оттуда, или, что еще хуже, наблюдали за схваткой из окон этих домов. Годфруа вошел в толпу, мужики немного притихли.
  - Что разбушевались? - гневным голосом спросил он.
  - Чего, чего! Хватит! Натерпелись! Сколько можно?! Платишь вам, платишь! Последнее от себя отрываем! А защищать нас кто будет?! За что оброк платим?! - со всех сторон летели не менее гневные выкрики.
  - Защищать? А сами вы что? Не мужчины?
  - Мы-то не мужчины?! Да мы мужчины еще побольше вашего! Щас мы тебе покажем, какие мы мужчины! А платим мы тебе за что, герцог? Паразит! Кровопийца! - толпа снова завелась. Рядом возникли дружинники.
  - Вы платите за то, что дышите! Кому надоело, что ж. Завтра здесь будет дружина моего отца, и мы пересмотрим наши с вами отношения, - толпа снова притихла. Видимо, пересматривать отношения никто пока не собирался. - Люди! Я понимаю ваш гнев и негодование. Мы с отцом намерены и дальше защищать вас от любых внешних посягательств. И жестоко карать тех, кто не считается с нашей властью на этих землях! Поэтому я намерен без промедлений отправиться на поиски тех бандитов, что сегодня на вас напали. Любой из вас может пойти со мной и утолить свой праведный гнев. Насколько мне подсказывает опыт, в логове прячется не меньше разбойников, чем идет на дело. Поэтому каждому, кто пойдет со мной, наверняка достанется несколько бандитов для утоления жажды мщения.
   Народ совсем замолк. Слышно было, лишь как кто-то проталкивается сквозь толпу - пропихиваясь локтями, вышел мальчишка, спасший деревню. Следом вышли Ларс, Лугрим и тот молодой парень с вилами, что более-менее старался во время боя. Всего четверо из более чем двухсот мужчин, стоявших сейчас на площади. Годфруа ухмыльнулся, но комментировать не стал.
  - Зачем тела свалили в кучу? - спросил он у притихшей толпы.
  - Жечь будем! Огнем иродов! Поделом душегубцам!
  - Я сейчас вас сам жечь буду! Совсем озверели! Кто староста? - из толпы отделился коренастый мужичок. - Закопайте их в общей могиле. Спрошу с тебя лично. Понял? - Рявкнул л'Аншар.
  - Да, сир.
  - Все. Собрание окончено. Благодарю всех за внимание. Расходимся по домам, - толпа стала рассасываться, из нее слышалось недовольное бормотание: что-то про нарушение прав человека и жестокую тиранию дворян.
  - Как тебя зовут? - спросил Годфруа паренька с вилами.
  - Люсьен, сир.
  - Ты не очень храбро дрался, как я видел.
  - Да, сир, - парень стыдливо опустил голову.
  - В деревне есть скорняк?
  - Да, сир.
  - Возьми у него что-нибудь из легкой брони, за мой счет. И возьми в мастерской добротное копье с дротиками. Еще найди лошадь, я заплачу. Тебя, Ларс, тоже касается. Всё. Все ступайте. Час на сборы.
  - Да, сир.
  - Ты с нами не идешь, - сказал Годфруа мальчишке.
  - Но, сир! Вы же обещали! Я думал, дворяне всегда держат слово! - мальчишка был хитрый, бил в самое уязвимое место.
  - Я имел в виду мужчин, а не детей.
  - Мне почти пятнадцать, сир.
  - Ты врешь. Еще десять палок.
  - Да, сир.
   Мальчишка сразу погрустнел. Но л'Аншар видел что дело было не в наказании, и даже не в том, что паренька не взяли в поход. Меньше всего мальчику хотелось выглядеть обманщиком в глазах герцога, и теперь, разоблаченный, он хотел сквозь землю провалиться.
  - Все. Свободен.
  - Да, сир.
   Годфруа взглянул на дружинников. Лица их были обеспокоенными.
  - Что скажешь, Арнье?
  - Сир, не лучше ли вернуться в замок за подкреплением? К тому же вам завтра необходимо отбыть на службу. Может, стоит доверить это дело кому-то другому, хотя бы мне?
   Годфруа всегда старался прислушиваться к мнению Арнье и, как правило, считался с этим мнением. Но в этот раз он не мог последовать его совету.
  - Арнье. Друг. Сегодня какие-то подонки нагло поставили под сомнение господство моего отца на этих землях. Ты видел слезы этих женщин? Мой долг, как дворянина, защищать этих людей и наказывать тех, кто пытается их обидеть. Сегодня я с этим плохо справился. Если мы сейчас поедем в замок, то будем там лишь ночью. Утром выступим с дружиной. К обеду будем здесь. Где мы потом будем их искать? Они не должны уйти от возмездия. Теперь это дело чести. Служба моя подождет. Какой в ней смысл, если я буду вдалеке защищать чужих мне людей, не в состоянии при этом защитить свои земли и своих поданных? Свою семью и свою невесту...
  - Я понял вас, сир.
  - Найди мне хорошого коня-тяжеловоза, способного выдержать вес всадника в доспехах, собери все необходимое, возможно, мы будем в пути несколько дней, отправь гонца в замок, пусть сообщит отцу. У тебя час на все.
  - Да, сир.
  
  
   Спустя несколько часов отряд из семи человек въехал в Совиный Бор, так звался лес на западе от деревни. Ларс оказался толковым следопытом, впрочем, разбойники не особо-то маскировались. Судя по кровавым следам, среди них были раненые, эти следы и привели преследователей в лес. Не теряя времени, отряд углубился в чащу. Годфруа рассчитывал настичь разбойников до наступления темноты, а уже вечерело. Внезапно Ларс слез с лошади и осмотрелся.
  - Что-то не так, Ларс?
  - Да, сир. Это очень забавные разбойники. Взгляните, видите эти перерубленные саблей кустарники? Они совсем не прячут свои следы. Люди, большую часть времени скрывающиеся в лесу от властей, не могут так идти по лесу. Они должны были понимать, что рано или поздно за ними все равно будет погоня.
   Это вообще были очень странные бандиты. Чтобы это пояснить, достаточно было сказать, что в Нордноре - северной части империи, отданной в лен лордам - разбойничьих шаек не было. Совсем. Не было, потому что местные лорды сами предпочитали грабить свое население и конкурентов не терпели. Стоило лишь появиться намеку на каких-нибудь разбойников, лорд, в землях которого появился этот намек, тут же извещал соседей, собирал дружину и начинал остервенело этот намек преследовать по окрестным лесам. Если он при этом заходил на земли соседей, то те не обращали на это особого внимания, а наоборот порой даже помогали всеми силами. Не было, к слову сказать, не только разбойников, но и прочих прелестей жизни, которыми изобиловали леса в других частях империи. А именно разных троллей, друидов, гигантских пауков, логов нелюдей и тайных алтарей языческих богов. Не было опять же потому, что все свое свободное от войны время лорды проводили на охоте, вдоль и поперек исследуя свои леса и истребляя всю живность (и не только живность), которая им при этом попадалась. Откуда взялась эта довольно крупная банда на самом севере Норднора, Годфруа понять никак не мог. Спустя несколько часов преследования стало понятно, что до темноты разбойников не настичь. Тогда Годфруа принял решение продолжать преследование и по темноте, надеясь застать врасплох вставших на ночлег разбойников. Через несколько часов ночного преследования следы бандитов привели к границам владений л'Аншара и повернули на север в земли де'Вернье.
  - Сир, я думаю, нам пора встать на ночлег, а утром продолжить преследование, - произнес Арнье.
  - Это почему же?
  - Я думаю, вряд ли нам удастся застать разбойников врасплох, сир. Наверняка они выставят часовых, которые их предупредят. Мы рискуем попасть среди ночи в засаду.
   - Что ж. Поступим по твоему, Арнье, - Годфруа уже и сам стал сомневаться в правильности принятого решения. Тем более, что за прошедшие сутки он спал всего чуть более трех часов.
   Отряд встал на ночлег, а утром продолжил преследование. Разбойники по-прежнему не соблюдали ни малейших правил скрытного перемещения, и их следы видел даже такой неважный следопыт, как Годфруа. Настичь их никак не удавалось, бегом они, что ли, перемещались. После обеда следы снова свернули на запад и вышли к границе владений де'Вернье. Разбойники ушли в заброшенные земли Фуше. Годфруа с Арнье молча переглянулись, обоих терзали смутные сомнения. Тем не менее, отряд двинулся дальше. След вновь сворачивал на северо-запад и шел так все время, не меняя направления. Был уже вечер, когда они повстречали первого бандита. Бандит стоял прямо у них на пути, у небольшой прогалины, вальяжно облокотившись о дерево и скрестив руки на груди. Лицо его закрывала тень от капюшона плаща. Сам плащ был распахнут, и под ним виднелся добротный панцирь, с пояса бандита свисал изогнутый ятаган и стилет, за спиной висел арбалет и колчан с болтами. Этого рецидивиста явно не было во время нападения на деревню, вероятно, он ждал сообщников в логове. Отряд взял бандита в полукольцо. Бандит не шелохнулся.
  - Эй, ты! Гнусный злодей, попирающий мудрые и справедливые законы Великой Империи! - начал Годфруа. - Ты в наших руках. Я предлагаю тебе выдать твоих мерзких сообщников, коих земля носит стеная, в обмен на твою жалкую и никчемную жизнь!
   Бандит снял капюшон. Это был молодой красивый парень, чуть старше Годфруа, с ледяными глазами убийцы. На лице его не было ни испуга, ни растерянности.
  - Как ты сказал? Мудрые и справедливые? - парень усмехнулся. - Выдать своих мерзких сообщников в обмен на свою жалкую и никчемную жизнь? - Парень артистично, немного переигрывая, изобразил задумчивость и испуг. - Что ж, уговорил, черт красноречивый, я согласен. Кстати, ты должен уже слышать, как стенает земля, потому что мои мерзкие и гнусные сообщники - да вот же они. - Парень развёл вокруг себя руками.
   Лес вздрогнул и засмеялся, нет, загоготал сотней пропитых и застуженных голосов. Годфруа огляделся. Повсюду: из кустов, травы и с ветвей деревьев, - показывались злые, обветренные, испещренные шрамами бандитские рожи. Бандитов было не меньше сотни. Рожи ржали так, словно услышали какую-то очень забавную шутку. Ничего смешного в сложившейся ситуации Годфруа не находил. л'Аншар обвел взглядом своих соратников. Очевидно, им всем предстояло сегодня умереть. Никто из его людей, даже молодой новобранец Люсьен, не выказывали внешне и тени страха.
  - Что ж. Я, Годфруа л'Аншар, сын Франсуа л'Аншара, наследный герцог Нэй-Та-Зира, предлагаю избежать лишнего кровопролития и решить дело малой кровью. Я вызываю тебя, подлый главарь этой жалкой банды, на поединок. Если ты одолеешь меня, так и быть, мой отряд отпустит в этот раз тебя и твою никчемную банду, под обещание покинуть наши земли. Если же мне удастся одолеть тебя, то твои люди сложат оружие и предадут себя во власть мудрых и справедливых законов Великой Империи.
   Бандиты снова загоготали. Главарь улыбался.
  - Что ж, сударь, - главарь, видимо, дразнил л'Аншара. Годфруа раздражало, что бандит обращается с ним то на ты, то на вы и вообще ведет себя с ним, как с равным. - Я принимаю ваш вызов. Но на иных условиях. Так и быть, если вам удастся одолеть меня, то моя жалкая и никчемная банда отпустит ваш грозный и многочисленный отряд. Если же нет, то ваши люди разделят вашу судьбу.
   Годфруа ушам не верил. Кажется, у них появился шанс.
  - Ты не представился, бандит, - по дворянскому этикету, поединщики перед боем должны были называть свои полные имена и титулы.
  - Ах, да! Чуть не забыл. Меня зовут Клод. Люди зовут меня Убийца Клод, - Годфруа уже не раз слышал это имя. Убийца Клод был очень известным бандитом. Его банда занималась грабежами торговых караванов и конвоев с налогами и орудовала как раз на протяженной Нордвудской дороге. Поскольку, как правило, он срывал немалый куш, то на дело выходил редко, но, что называется, метко. Еще Убийца Клод прославился тем, что не так давно полностью уничтожил отряд ордена, замаскированный под торговый караван, вышедший как раз с целью ликвидации его банды. Клод был одной из самых болючих заноз в теле империи, и его поимкой с недавних пор занимался лично императорский следопыт Кирелл. Выдержав театральную паузу, чтобы насладится впечатлением, произведенным на л'Аншара, Убийца продолжил. - Однако, мое полное имя и титул звучат так: Его Сиятельство граф Лешанка, Клод Фуше, сын Поля Фуше. И в данный момент это ты, л'Аншар, а не я, вторгся в мои родовые владения!
   Все сразу встало на свои места. Мозаика из цепи непонятных событий моментально выстроилась в голове Годфруа в единую упорядоченную картину. Это была тщательно продуманная западня. И попасться в нее должен был вовсе не Годфруа. Она была расставлена на Франсуа л'Аншара и его дружину. Перед глазами Годфруа ворохом пролетели картинки событий, приведших к этой встрече. Он, как живых, увидел дружинников Фуше, преследуемых по пятам ищейками его отца. Идущих лишь по ночам, чтобы не попасть в лапы к жадным лордам, жаждущим продать их подороже. Тихо. Незаметно. Как можно быстрее. На юг. Прочь из Норднора. Ели только то, что удавалось поймать или убить. Крестьянам показываться на глаза нельзя - сдадут. Превозмогая холод, терпя голод и множество других лишений, бросив раз и навсегда свои семьи на произвол победителей, они уводили подальше от врагов вдову и детей своего павшего в бою господина. Видимо, уйдя из Норднора, они не смогли приспособиться к непривычной для них жизни в центральной империи. Денег, взятых с собой, хватило лишь на первое время. А что-то было нужно есть самим, и чем-то кормить госпожу с грудными девочками и мальчишку. Так и появилась неуловимая банда Убийцы Клода. Сам Клод, конечно, первое время не участвовал в разбое, но, немного повзрослев, занял своё по праву место во главе своих людей. От прочих банд их отличала, прежде всего, железная дисциплина и неслыханная дерзость. Поэтому неудивительно, что многие "свободные люди" стремились стать ее членами. А люди были нужны. Впереди предстояло еще немало потерь и лишений, и долгий, долгий путь к мести. И вот час настал. Граф Клод Фуше со своей дружиной пришел в свои разоренные земли, чтобы свершить дело чести.
   Клод скинул с себя арбалет и колчан. Видимо, первоначальный план предусматривал скоротечный бой из засады, в привычном стиле его банды. Но, увидев малочисленность отряда противника, и что во главе его идет не тот человек, в план были внесены изменения. Годфруа надел на голову шлем и спешился. Противники стали сближаться, на ходу извлекая оружие. Правой рукой убийца извлек из ножен свой ятаган, а левой стилет. Видимо, он предпочитал излюбленную ворами и убийцами южную фехтовальную школу, суть которой была в работе двумя клинками, длинным и коротким. Короткий клинок, как правило, нож, служил в основном в качестве защиты, дело в том, что прижатый обратным хватом к предплечью нож мог выполнять роль как бы стального наруча и принимать на себя удары. Нож мог внезапно превратиться из защитного в грозное атакующее оружие, в крайнем случае, его всегда можно было метнуть в противника. Впрочем, стальные наручи на убийце тоже присутствовали. Годфруа атаковал первым. Отец учил его всегда бить первым, не дожидаясь пока на него нападут. "Все эти сказки, где благородные герои смиренно ждут, когда их обидят, и лишь после этого, в праведном гневе, вершат справедливость, придумывают для слабоумных," - не раз говорил он маленькому Годфруа. Правда, в книжках, которые он читал, всегда именно так и было, но все-таки отцу он верил больше. Убийца еле успел увернутся от косого рубящего удара, видимо, он не ожидал от закованного в доспехи противника, вооруженного двуручным мечом, такой скорости. Дело было в том, что доспехи, выбранные Годфруа в кузне, как раз и были тем самым срочным заказом л'Аншара старшего, который не успевали доделать кузнецы. Весили они вместе чуть больше пуда, тогда как обычные рыцарские доспехи весили от полутора до двух пудов. Доспехи пришлись Годфруа как раз впору, словно они были сделаны по его мерке. Вес меча тоже был меньше, чем можно было судить по его габаритам. Годфруа, пользуясь захваченной инициативой, продолжал делать выпады и рубящие удары. Однако, все удары приходились либо по воздуху, либо натыкались на ятаган и стилет противника - убийца был необычайно ловок и с лёгкостью успевал уклоняться и парировать эти удары. Уклонившись еще несколько раз, противник приспособился к манере боя Годфруа и сделал несколько ответных выпадов, которые пришлись по доспехам. Через некоторое время поединка стало очевидно, что Клод Фуше значительно превосходит Годфруа в опыте и мастерстве. Годфруа гонял убийцу по прогалине, орудуя двуручником, изредка встречая блоки и сбивы и при этом пропуская огромное количество ударов, от которых его спасали лишь доспехи, немного уравновешивавшие их шансы. Вопрос был в том, кто раньше выдохнется: Годфруа, бегающий за противником в полном комплекте доспехов, или же его петляющий как заяц оппонент. Дружинники и бандиты вокруг старались поддержать своих командиров выкриками и советами. Бандиты явно перекрикивали воинов. Годфруа вдруг понял, что долго не сможет продолжать так бегать. Остановившись и переведя дыхание, он попробовал вести бой от обороны. Противник только этого и ждал. Увидев, что л'Аншар остановился, убийца резко перехватил инициативу и обрушил на Годфруа целый град ударов, с легкостью избегая контратак. Пот под броней стекал с герцога ручьем. Годфруа понял, что бой подходит к завершению - рано или поздно противник нанесет один точный удар. Чувство, близкое к отчаянию, овладело им. Ведь на кону стояла не только его жизнь, но и жизнь его товарищей, и даже намного больше. Ведь, когда Годфруа не вернется из этого похода, его отец соберет дружину и двинется на поимку "мелкой шайки разбойников", и непременно угодит в засаду, как и Годфруа. Засаду, на которых Убийца Клод собаку съел. И вряд ли Франсуа л'Аншар выйдет из этого боя победителем, как из всех предыдущих своих сражений. "Господи! Помилуй нас, грешных и слабых! Дай мне сил выиграть этот поединок. Если же воля твоя иная, молю тебя, отведи беду от отца моего и семьи моей!" Стилет нашел щель в броне и вошел в нее по самую рукоять, пронзив правое плечо. Годфруа зарычал и, выпустив меч из правой руки, попытался отшатнуться от противника. Стилет заломило в сочленении доспеха, но убийца не отпускал свое оружие. Годфруа понял, что это шанс. Выпутив свой меч и из левой руки, он схватил обеими руками запястье руки противника, сжимающей стилет, и стал проворачиваться вправо. Стилет в ране зашевелился, причиняя острую боль. Руку противника заломило, и он подался вперед навстречу Годфруа. Отбил наручем удар ятагана, л'Аншар продолжил вращаться вокруг своей пятки. Противника накручивало следом, и он уже терял равновесие. Провернувшись почти полным оборотом, Годфруа выбросил левую ногу и подсек ей противника, как учил его когда-то Арнье. Убийца упал, л'Аншар следом сверху, придавив противника своей массой и массой тяжелых доспехов. Не выпуская запястья, Годфруа заломил его еще сильнее и одернул от себя. Противник по-прежнему не отпускал стилет, и его рука ушла назад, извлекая оружие из раны. Ятаган убийцы обрушивался на спину и шлем Годфруа, но лишённый пространства для замаха клинок не мог пробить доспехов юного герцога. Годфруа тем временем, придавил правую руку противника своим коленом и ещё сильней заломил его запястье, вырывая стилет. Затем л'Аншар левой рукой заблокировал правую руку убийцы с ятаганом. Противник был полностью обездвижен. Его собственный стилет упирался острием ему в горло. Сделав из последних сил рывок, убийца безуспешно попытался освободиться. Осознав, что проиграл поединок, он расслабился и откинул голову назад, открывая шею для добивающего удара. Ледяные глаза его ничего не выражали. Зрители вокруг затихли. Казалось, весь лес погрузился в гробовое молчание. Годфруа не верилось, что он смог одолеть столь сильного и опытного противника. Нужно было заканчивать.
   Годфруа внезапно понял, что он не может сделать этого. В чем виноват этот парень? В том, что Франсуа л'Аншар, движимый неуемной тягой к войне и такой же неуемной жадностью, разорил его дом, убил его отца и обрек на голодные скитания его семью? В том, что движимый зовом чести пришел мстить? Но разве Годфруа на его месте поступил бы иначе? Оставить ему жизнь? Но парень вряд ли примет пощаду из его рук, сочтя это унижением, что хуже смерти. К тому же, согласно дворянскому этикету, принявший пощаду в смертельном поединке становился вассалом победителя. Стать вассалом сына убийцы своего отца - что может быть страшнее.
  - Я дарю тебе жизнь, граф Фуше.
   Сейчас он откажется, и Годфруа придется добить его, как велит дворянский этикет.
  - Я убил тебя, л'Аншар. Стилет отравлен. Ты не доживешь до рассвета, - глаза Клода Фуше по-прежнему ничего не выражали, они смотрели как бы в пустоту, в царство мертвых, в вечность. Л'Аншар понял, что тот не блефует.
   Однажды он уже думал, что он будет делать перед лицом неминуемой и скорой смерти. Тогда он не придумал ничего умней, чем затащить с собой в могилу своего врага.
  - Я сказал свое слово и не намерен от него отказываться. Я дарю тебе жизнь.
  - Что ж, сударь, я принимаю пощаду из ваших рук, - что-то подсказывало Годфруа, что для Клода Фуше слово честь не было пустым звуком, и все дворянские обычаи и правила по-прежнему имели для него значение.
   Годфруа поднялся на ноги. Следом встал Убийца Клод. Бандиты смотрели немного разочаровано, но не осуждающе. Люди л'Аншара старались не выказывать никаких эмоций, чтобы не спровоцировать более многочисленных неприятелей.
  - Уходи туда, откуда пришел, Клод Фуше. И впредь не ищи мести.
  - Что ж. Прощай, Годфруа л'Аншар. Я нашел свою месть... Все, уходим, - скомандовал Клод своим головорезам. Бандиты стали исчезать в зарослях так же внезапно, как появились. Вскоре последние из них растворились в сумерках, и даже звуков их шагов уже не было слышно.
   Проводив бандитов взглядом, Годфруа взглянул на свой новый двуручный меч. По обычаям Норднора, имя мечу полагалось давать после первой настоящей битвы, в которой он был использован. Делалось так, потому как считалось, что у каждого меча есть с самого рождения собственная душа, которую он обязательно проявит в битве. И если поспешить с имянаречением клинка, то имя это может вступить в противоречие с его душой. А разрываемый противоречиями меч будет плохо служить своему хозяину. Меч проявил себя в прошедшей схватке вполне определённо. Годфруа медленно провёл ладонью по долу клинка.
  - Нарекаю тебя именем "Милосердный", - произнёс юный герцог. - Будь же верен своему имени и не проливай крови больше, чем это необходимо для достижения победы над врагом...
   Закинув за спину перевязь с мечом, Годфруа молча оседлал коня и двинулся в сторону ближайшего холма. Его люди так же молча последовали за ним. Каждый из них слышал, что сказал Убийца Клод. Заехав на холм, Годфруа оглядел окрестности. На юго-западе Светило Возрожденное, пылая алым пламенем, закатывалось за горизонт, окрашивая небо в кровавые тона. Повсюду, насколько хватало глаз, тянулись бесконечные леса, покрывавшие земли Норднора, словно океан. В небе как всегда парили орлы. Орлы, как рассказывали, выбирали пару лишь раз в жизни, и если кто-то из пары погибал, то второй возносился в небеса и камнем падал вниз. Орлы были лучше многих людей. Годфруа вспомнил ту девушку, с головой любимого на коленях. Наверняка она еще будет счастлива с другим. Затем Годфруа взглянул на юго-восток. Там за горизонтом, неподалеку отсюда, должен был стоять его родовой замок, в котором его ждут отец и мать. Он не успеет к ним до рассвета, они уже не дождутся его живым. Господь услышал молитву Годфруа и дал ему сил отвести от них беду. Годфруа прошептал благодарственную молитву господу. На востоке над лесом возвышалась башня. Это были руины Лешанка, родового замка Фуше. Где-то за ней должен был стоять замок де'Вернье, где его тоже с нетерпением ждали. Интересно, Ребекка действительно никогда не выйдет замуж, как говорила, или по прошествии времени сочтет это детской глупостью? Ребекка. Если он поторопится, то может успеть до рассвета попрощаться с ней.
  - Арнье.
  - Да, сир.
  - Едем в замок де'Вернье.
  - Да, сир.
   Годфруа развернул коня в сторону владений де'Вернье, затем на короткий миг поднял взгляд в небеса. Небеса завертелись, вспыхнули и погасли. Доспехи Годфруа громко загремели, столкнувшись с землей.
  
  
   Глава 3. Танец со Смертью.
  
   И узрела Айнуриэль, что проиграли боги битву, и что бессчётные армии их лежат замертво, и что иные из них, уже в лапах демонов, и что в страхе бегут с поля боя многие духи и божества. И наполнилось сердце ее великой скорбью. И прокляла она богов отступников, не явившихся на битву, и не приведших, на нее армии рас своих. И прокляла она супруга своего Ларналлиола, хранителя Чаши Жизни, бросившего ее и Эадор в трудный час. И предрекла она им участь стократ хуже погибели. И произнесла Айнуриэль в гневе Слово. И было то Слово темнее ночи и страшнее смерти. И восстали армии смертных, и вступили в бой вновь, приводя демонов в ужас, видом своим.
  Книга Некруса.
  
   На лес опустилась ночь. Искать дорогу стало сложнее. Тем не менее отряд продолжал движение, Арнье получил четкий приказ и намеревался его выполнить. Умирающего Годфруа, освобожденного от лат, поместили на импровизированный гамак, натянутый меж двух лошадей. Все хранили молчание, лишь лошади порой настороженно фыркали, заслышав в ночном лесу странные шорохи. Вот лес расступился, и отряд вышел к обширной прогалине. Посреди прогалины возвышалась башня. Арнье узнал это место. Вот здесь стоял их лагерь, а здесь - лагерь людей де'Вернье, а вон там, на возвышенности, стояли осадные машины. Перед глазами Арнье вдруг предстала сцена штурма.
   Замок словно вновь вырос вокруг единственной оставшейся с тех пор башни. Со стен летят стрелы, дротики и проклятия, льется кипящая смола. Снизу отвечают арбалетными болтами и отборным матом. Вот к стенам примкнули лестницы. Арнье карабкается вторым, сразу вслед за герцогом. Вот он наверху и сразу бросается на помощь своему сюзерену, в одиночку оттесняющему толпу защитников от лестницы, давая своим дружинникам возможность беспрепятственно забраться на стену и пространство для маневра. Вот их на стене уже десять, двадцать. Вот из башни по деревянному помосту сбегает новый отряд защитников. Среди них Арнье узнает Поля Фуше. Фуше вызывает л'Аншара на поединок. Два дворянина богатырского телосложения, в доспехах с ног до головы, сходятся в поединке посреди дерущихся между собой дружинников, обрушивая друг на друга тяжелые двуручные мечи. Вот один из них падает, пронзенный. Еще удар, и он добит...
   Арнье хотел обойти это место стороной, но, видимо, они что-то напутали в ночи. Отсюда в земли де'Вернье вела напрямик заросшая дорога, и, раз уж они вышли к руинам, то, пожалуй, стоило ей воспользоваться. "За мной", - скомандовал он отряду и направил лошадь через прогалину. Как только отряд приблизился к башне, лошади внезапно заржали и перестали слушаться седоков. Они вставали на дыбы, мотали головами, но наотрез отказывались ехать дальше. Лугриму пришлось взять Годфруа на руки, чтобы тот не упал с гамака. Арнье погладил свою лошадь по гриве: "Тихо, тихо, Красавица", - постарался он успокоить ее. Лошадь немного притихла, но с места не сдвинулась. Арнье огляделся, чтобы понять причину подобного поведения лошадей. Сквозь густую ночную тьму он заметил впереди какое-то движение. Арнье пригляделся. Им навстречу, медленно переставляя ноги, шли... мертвецы. "Отходим!" - громко выкрикнул Арнье, воины сейчас были явно не в том положении, чтобы принимать бой. Лошади по-прежнему не слушались. Оглядевшись, Арнье понял, почему. Они были окружены со всех сторон. Отовсюду к ним медленно, но неуклонно, приближалось множество скелетов и зомби. Мертвецы продолжали появляться все в большем количестве, вылезая прямо из-под земли. Многие из них были в проржавевшей броне и сжимали ржавые клинки и прогнившие, трухлявые копья. Судя по всему, это были дружинники Фуше, павшие десять лет назад. Казалось, они восстали, чтобы отомстить своим убийцам и их потомкам. "К бою!"- скомандовал Арнье, спешиваясь с обезумевшей от страха лошади. Воины последовали его примеру. Лугрим бережно положил бесчувственного Годфруа на землю и снял с лошади свой молот, закрепленный у седельных сумок. Затем Воины обступили своего умирающего господина. Каждый из них готов был драться насмерть даже за его тело. Мертвецы, приблизившись еще на несколько шагов, внезапно остановились.
  - Кто посмел вторгнуться в мои владения? - донесся голос со стороны башни.
  "Неужели Поль Фуше?" - мелькнуло в голове у Арнье.
  - Ваши владения? Несколько часов назад мы встретили человека, заявившего то же самое! Он смертельно ранил нашего господина! И мы очень торопимся в замок де'Вернье, быть может, там его успеют спасти! Поэтому мы смиренно просим пропустить нас через эти земли!
  - Смертельно ранил, говоришь?
  
   Годфруа очнулся в маленькой комнате. В открытое окно комнаты падал солнечный свет. Рядом на полу, на каком-то коврике, спал Арнье. Все тело ныло и страшно болело, особенно правое плечо и голова.
  - Арнье! - позвал Годфруа своего телохранителя осипшим голосом.
  - Да, сир, - Арнье моментально проснулся. Судя по его изнеможённому виду и окровавленным белкам глаз, спал он не так много за последнее время.
  - Где мы?
  - Это Лешанк, сир. Точнее, главная башня Лешанка.
  - Разве она обитаема? - в голове Годфруа ворохом пронеслись события последних дней.
  - Как оказалось, да, сир, - Арнье казался немного сконфуженным.
   Внезапно дверь комнаты открылась. В комнату вошел человек. Человек был одет в черный балахон. Он был не молод, но и не стар. В руках человека была пиала с каким-то парящим отваром, неприятный запах которого мгновенно заполнил собой комнату. Чем-то он напомнил Годфруа... Странника.
  - У вас очень крепкое здоровье, молодой человек. Девяноста девять из ста были бы уже мертвы на вашем месте, - голос человека не был голосом старика, однако он звучал так, словно его обладатель прожил не одну сотню лет и давно устал от жизни.
  - Я так понимаю, что обязан вам жизнью. Вы знахарь? - каждое слово давалось Годфруа с трудом.
  - Жизнью? Да, обязаны в какой-то мере. Но я не знахарь, я всего лишь остановил действие яда, который уже фактически убил вас. У вас, видимо, огромная воля к жизни, раз вы еще живы. Хотел бы я знать, что так держит вас на этом свете, может быть, и мне бы тяги к жизни прибавилось... А вообще, я некромант, - человек улыбнулся немного грустной улыбкой.
   Годфруа взглянул на Арнье, тот сконфузился еще больше и отвел взгляд в сторону.
  - Арнье, оставь нас, - несмотря на слабость, в голосе Годфруа прорезались стальные нотки.
  - Да, сир, - Арнье вышел за дверь, притворив ее за собой.
  - Ты зря спас меня. Я дал обет истреблять таких как ты, - глаза Годфруа смотрели холодно и враждебно.
  - Что ж... - человек вновь улыбнулся своей грустной улыбкой. - Думаю, в данный момент вы навряд ли в состоянии этот обет исполнить. Продолжим эту тему, когда вы немного поправитесь и встанете на ноги. А пока вам нужно выпить это. - Человек поставил пиалу на столик рядом с постелью Годфруа. - Не бойтесь, это обычные травы и сушеные ягоды, никакой магии, тем более черной. Кстати, а чем же это такие как я навлекли на себя ваш гнев?
  - Сам пей свою гадость. Что касается моего обета, то в этот раз я не буду брать твою жизнь. Раз уж так вышло, что я стал тебе обязан. Чем я могу отплатить тебе за твою помощь? - святое писание учило воздавать благодарность за гостеприимство и любую помощь, из чьих рук бы они ни были приняты.
  - Не хотите оставаться передо мной в долгу? Что ж, с тех пор, как разумные расы научились добывать золото и магические кристаллы, вопросы воздаяния благодарности намного упростились. Вы, кстати, не ответили, чем такие как я насолили вам?
  - Сколько? - казалось, Годфруа не слышал второго вопроса.
  - Пожалуй, пятидесяти кристаллов хватит, - некромант явно не страдал недооценкой своей помощи, все владения Франсуа л'Аншара едва приносили столько за год. С лица его никак не сходила эта грустная улыбка, но ко взгляду прибавился немой вопрос.
  - Я не намерен больше обременять тебя своим присутствием. Когда я доберусь до Нэй-Та-Зира, тебе будет отправлена моя благодарность, - Годфруа продолжал игнорировать теперь уже немой вопрос некроманта.
  - Я очень не советую вам отправляться в таком состоянии в путь, да и вряд ли вы сейчас сможете встать с постели. Что касается отвара, то вам все равно уже вливали его, пока вы были без сознания, так что лучше выпейте. Хуже уже не будет.
  - Если я не поднимусь сам, значит, мои люди понесут меня. Я не могу более находиться в этом скверном притоне врага Светлого Владыки. Куда смотрел Арнье, когда ты вливал в меня эту гадость?
  - Арнье? Это, который сейчас вышел? Так это не я, это, собственно, он и вливал вам "эту гадость", молодой человек. И я бы на вашем месте не корчил гневные рожи, а был бы ему очень признателен за это. Что касается Светлого Владыки, с чего вы вообще взяли, что мы с ним враждуем?
  - Не вы с ним. А мы, слуги его, враждуем с такими богопротивными чёрными тварями, попирающими Закон его своим мерзким существованием и гнусной чёрной магией, - каждое слово Годфруа дышало ненавистью.
  - Что ж, понятно. С этим трудно спорить. Если ты кого-то называешь в лицо своим врагом, то как правило, он сразу же им и становится. Но поверьте, молодой человек, я вовсе не противен вашему богу. Не был противен, когда был с ним знаком, и тем более не противен сейчас, - Грустная отеческая улыбка никак не желала исчезать с лица этого... Годфруа уже сомневался, был ли перед ним человек.
  - Я не намерен выслушивать эту ересь... Позови Арнье.
  - Что ж, прошу прощения за отнятое время. Надеюсь, вы не станете тянуть с вашей благодарностью. А вообще, мой вам совет, молодой человек - поучитесь хорошим манерам. Порой по дорогам Эадора ходят боги в человечьем обличье, - грустная улыбка, наконец, сползла с лица некроманта, теперь его лицо было просто грустным.
  - Нет богов, кроме Раэну.
  - Что ж, не стану вас переубеждать. Приятных снов, - некромант открыл дверь и вышел.
  - А подслушивать нехорошо, уважаемый, - услышал Годфруа за дверью.
  - Кхм, кхм. Я отвечаю головой за жизнь моего господина, так что простите, но я по-другому не мог,- голос Арнье казался еще более сконфуженным и пристыженным.
   Арнье зашел в комнату, закрыв за собой дверь. Глаза его тщательно изучали узор на устилающем пол ковре. Годфруа смотрел на него испепеляющим взглядом. Затем, решив перенести выяснение отношений в более удобное время и место, он уже было хотел приказать Арнье собираться к отбытию. Но слова не слетали с уст, голова вдруг сильно закружилась, и Годфруа провалился в глубокий сон.
  
   Ему снилась свадьба. Главная зала Нэй-Та-Зира полна народу. Соседние лорды и их родичи, верные дружинники и просто друзья по службе, - все они почтили сегодня его дом своим присутствием. Все они радостно и громко что-то выкрикивают. Отец сидит среди лордов во главе стола и с гордостью смотрит на сына. Мать стоит у стены с другими женщинами, глаза ее полны слез, это слезы радости. Монах, почему-то это отец Жювилль, объявляет их с Ребеккой мужем и женой. Годфруа берет Ребекку за руку и осторожно целует тыльную сторону ее ладони. Ребекка краснеет, смутившись. Во рту у Годфруа почему-то отдает горечью после поцелуя. Музыканты начинают играть вальс. Годфруа подхватывает Ребекку за вторую руку, и они начинают вальсировать. Жених и Невеста кружатся в вальсе, не отрывая глаз друг от друга. Теперь они законные муж и жена. Их союз провозглашен пред людьми и пред богом. Теперь она принадлежит ему! Годфруа радостно улыбается. Он никогда не был так счастлив. Ребекка тоже улыбается, немного стесняясь. Годфруа мысленно шепчет благодарственную молитву Богу-Орлу. Музыка меняется, и теперь они просто кружатся в белом танце. Темп музыки нарастает, и они кружатся еще быстрей. Ещё и ещё. Лица гостей размываются и становятся неразличимы. Горечь во рту усиливается. Внезапно руки Ребекки холоднеют, но она продолжает кружиться и улыбаться. Чувство беспокойства охватывает Годфруа. Музыка играет уже в бешеном темпе, и они вращаются столь же быстро. Годфруа сильнее сжимает ее ладони, чтобы их не вырвало от бешеного вращения. Все вокруг них смешивается в сплошное неразличимое месиво. Внезапно кожа Ребекки бледнеет, а платье чернеет. Белый платок на голове превращается в черный капюшон, закрывающий ее лицо. Горечь во рту становится уже невыносимой, и Годфруа требуется огромное усилие воли, чтобы не показать этого на лице. Годфруа не выпускает из рук оледеневшие ладони Ребекки и продолжает кружиться. Капюшон срывает с ее головы от вращения. На него смотрят пылающие глазницы человеческого черепа. Он танцует со Смертью. Они продолжают кружиться еще некоторое время, затем Годфруа, приложив ещё одно усилие воли, останавливается.
  - Где Ребекка? - спрашивает Годфруа.
  - Забудь о ней. Теперь ты мой! - отвечает Смерть.
  Годфруа оглядывается вокруг в поисках Ребекки, не выпуская из рук ладоней Смерти. Гости вокруг продолжают кричать, но теперь это не радостные выкрики, это воинственные кличи. Гости грозно потрясают оружием, ополчившись друг на друга. Годфруа пытается присмотреться, кто с кем ссорится, и в чем причина ссоры, и вдруг понимает, что все вокруг мертвы. Все гости и дружинники, его отец и мать, - все они вдруг замолкают и поворачивают на него свои омертвевшие лица. Годфруа в ужасе снова смотрит на Смерть, но теперь это вновь Ребекка.
  - Я люблю тебя, - говорит она, грустно улыбаясь. Еще мгновение - и она рассыпается в прах прямо у него на руках. Годфруа смотрит на свои ладони, только что сжимавшие ее руки, в этих ладонях остается лишь пепел, медленно струящийся сквозь пальцы. Мертвецы вокруг рассыпаются в прах следом. Годфруа стоит один посреди залы полной пепла, оставшегося от дорогих и близких ему людей, рядом с горстью такого же пепла, только что бывшим его невестой. В кулаках он тоже сжимает пепел. Сжимает до боли в суставах. Чей-то дикий крик разносится кругом, поглощая и заслоняя собой все образы. Годфруа уже ничего не видит и не слышит, кроме этого крика. Внезапно он понимает, что это его крик. И что кричит он уже не во сне, а наяву.
  - Очнитесь, сир! - Арнье хлещет его по щекам, пытаясь пробудить от кошмарного сна. Годфруа замолкает.
   Это был всего лишь сон. Господи, какое облегчение. Годфруа по-прежнему лежал на койке в маленькой комнате, в главной башне Лешанка, за окном было темно. Суставы по-прежнему болели, а во рту стоял привкус горечи. Годфруа взглянул на столик рядом с собой и увидел, что пиала пуста. Ему стало понятно, откуда взялся этот привкус. Затем он перевел взгляд на Арнье. Видимо, крик, который он издал во сне, был действительно ужасным, поскольку Годфруа еще ни разу не видел Арнье таким напуганным. Он вообще еще ни разу не видел его напуганным, если на то пошло.
  - Вы в порядке, сир?
  - Кажется, да... Зачем ты вливал в меня эту мерзость? - голос Годфруа вновь приобрел прежнюю силу и властность.
   Арнье опустил глаза. Дверь внезапно распахнулась, и в нее ворвались Марсель с Артезом с оружием наперевес.
  - Сир! Вы в порядке? - перепуганное лицо Марселя еще красноречивей выражало, насколько ужасен был изданный Годфруа крик.
  - Да, все в порядке, друзья. Арнье тут издевается надо мной, пичкая меня всякой отравой, вот я и не выдержал, - Годфруа слегка улыбнулся.
   Марсель недоверчиво покосился на Арнье. Арнье взял со стола пиалу, пожал плечами и произнес:
  - А что вы хотели, сир? Миндицина! Это вам не по лесам за разбойниками бегать, тут терпеть надо!
   Марсель поменялся в лице. Было видно, что он явно не хотел бы стать жертвой такой "миндицины".
  - Ну, мы тогда пойдем, простите, что побеспокоили, сир.
  - Ступайте, друзья. Ты, Арнье, тоже можешь идти. Я хотел бы побыть один.
  - Да, сир.
  
   Оставшись один, Годфруа стал размышлять об увиденном сновидении. Что-то было не так. События, происходившие вокруг, все меньше вписывались в привычную картину мира. И по странному стечению обстоятельств Годфруа был в самом центре этих событий. Игнорировать это и дальше уже становилось как минимум опасным... Но хуже всего были сомнения. Эти сомнения разрывали душу Годфруа на части, выбивая почву у него из-под ног. Второй "человек" за последнее время, заявлявший о своем знакомстве с богом так, словно тот жил в соседней деревне... "Сомнения - признак веры", - говорилось в откровении святого Анхеля. Нужно было как-то во всем этом разобраться... За дверью послышались шаги.
  - Господин отдыхает, - услышал он голос Арнье, очевидно, тот стоял все это время за дверью.
  - Не волнуйтесь, Арнье. Я его сильно не побеспокою.
   Дверь открылась. В комнату вошел некромант.
  - Доброй ночи. Что? Кошмары мучают? - некромант вновь грустно улыбнулся и поставил новую пиалу с отваром на столик.
  - Мне снилась Смерть, - от враждебного тона и взгляда Годфруа не осталось и следа.
  - Смерть? В народе считается: если приснилась смерть - это к свадьбе.
  - А если свадьба?
  - То к смерти.
   Лицо Годфруа не изменило своего выражения. В свои молодые годы он уже видел множество смертей и еще вчера умирал сам. Смерть была неотступной спутницей воина, он нес её в своих ладонях другим и постоянно улыбался ей в лицо сам. Она верно ждала его за каждым поворотом и улыбалась в ответ, кушая из одной с ним тарелки и забирая преданных товарищей... К тому же отец учил его не верить трем вещам: словам врага, женским слезам и дурным приметам.
  - Что ты там говорил о богах? - в откровении святого Анхеля говорилось, что изучение языческих и еретических учений способно лишь нанести вред душе и только. Но Годфруа чувствовал потребность самому во всем разобраться.
  - Что ж, это длинная история. Но, если вам интересно, я могу рассказать... - некромант немного помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил. - Мы не знаем, откуда мы взялись, - начал он, присаживаясь на стул рядом. - Ильтаны говорили нам, что видели, как мы упали на землю Эадора пылающими звездами, вскоре после гибели их последней надежды. Первое время мы не очень осознавали себя, и что мы делаем. Мы просто чувствовали тягу к созиданию и молча творили. Каждый сам по себе исполнял то, что предписывало ему его предназначение, которое каждый из нас очень остро ощущал. Но спустя какое-то время мы стали осознавать себя как личности. Каждый со своим характером и стремлениями. Правда, не все. Многие до сих пор молча делают свою работу. Их назвали младшими духами. Самых могущественных из нас, тех кто сотворил собственные расы, стали называть богами, других просто духами или высшими духами, в зависимости от величины взятой на себя ответственности. Я один из духов. Я взял себе имя Некрус, потому что помогал Айнуриэль создавать мир Мертвых, - Некрус замолк, на лице его появилась печаль.
  - Кто такие ильтаны и что им угрожало? Что за последняя надежда, и как погибла? Зачем было создавать мир Мертвых, разве ильтаны не умирали? - Годфруа не очень-то верил рассказу Некруса. Он надеялся просто понять суть языческих верований и отделить рациональное зерно.
  - Ильтаны - древние, слышал, наверное, - внезапный переход на ты совсем не задел Годфруа. - Когда мы появились, только-только отгремела одна из самых страшных битв древних с демонами. В результате битвы почти вся армия демонов была уничтожена, но древние потеряли в ней своего самого сильного мага, за счет которого и противостояли демонам долгое время. Они называли его Великий. Он был самым мудрым и могущественным из них. Это он придумал множество изобретений, которыми пользовались ильтаны. Это он первым познал таинство магии и научил ей остальных. Это он первым из них стал разговаривать стихами. Ильтаны очень скорбели о нем... У них не было шансов в этой войне. По одной простой причине: они были бессмертны. То есть их, конечно же, можно было убить, но от старости они не умирали. До войны те из них, кому надоедало жить, просто покидали свое тело и возносились в астрал, где еще долго могли общаться со своими живыми сородичами, пока не растворялись в астральных потоках. А во время войны души павших в бою становились добычей демонов. Это очень пугало ильтанов. В общем, они были бессмертны и поэтому очень редко приносили потомство. Ведь чтобы кто-то ступил на место под солнцем, это место должен сначала кто-то освободить. Там, где нет смерти, нет и рождения новой жизни! Поэтому им нечем было восполнять потери на этой войне. А потери были, несмотря на то, что основную тяжесть войны принимали на себя механизмы древних, и каждый ильтан мог в одиночку справиться с десятками демонов. Именно поэтому, создавая новые расы для заселения Эадора, мы понимали, что эти расы должны быть смертны. А чтобы души умерших не стали добычей демонов, и пришлось создать мир Мертвых. Созданием загробного мира занималась богиня Айнуриэль, супруга Хранителя Чаши Жизни Ларналлиола, от их союза, кстати, и пошли эльфы. Я помогал ей в ее работе. Новые расы имели разную продолжительность жизни и плодовитость. Начиная от эльфов, которые стали почти точной копией ильтанов, и заканчивая гоблинами, которые живут недолго, легко гибнут, но зато размножаются, как сорная трава. Люди, созданные Раэну, оказались золотой серединой. Далеко не все расы дожили до этого дня. Войны и Катаклизм оборвали существование многих. В основном вымерли те, чьи создатели пали во время войны Богов. В этом мире нелегко выжить без покровителя в астрале. - Некрус говорил подробно и охотно. Видимо, у него очень давно не было собеседника.
  - Расскажи о войне Богов, - в голове Годфруа возникла целая череда вопросов, он услышал много непонятных слов вроде "астрала", но все же он решил сконцентрировать внимание на чем-то одном, постепенно переходя к другим неясным моментам.
  - Так назвали нашу войну с демонами. Мы знали от ильтанов, что рано или поздно демоны вновь вторгнутся в Эадор, и готовились к этому, как могли. Новые смертные расы собирали армии и оттачивали свои боевые умения в войнах друг с другом. Они возводили города и крепости, приручали созданных нами чудовищ и с нетерпением ждали часа Великой Битвы. Все они знали о предстоящей Последней Битве с силами тьмы и о своем предназначении в ней. Как ни странно, отголоски этого дожили и до наших дней, в эльфийских песнях. Возможно, потому что для эльфов и людей час Последней Битвы так и не настал. А для нас всех он однажды пробил. Огромная армия демонов вновь вторглась из преисподней, уничтожая все на своем пути. Боги и духи с армиями смертных рас собрались на равнине Дол-Нурлаан и встали на её пути... Эта битва должна была решить судьбу Эадора, как мы и предсказывали смертным расам. Если бы мы победили, то к моменту следующего нападения смертные легко восстановили бы свою численность и даже с лихвой, и, возможно, мы или ильтаны, нашли бы способ отгородиться от демонов. Если бы проиграли, то ничто бы уже не спасло Эадор... - Некрус опять замолк.
  - И что же? Вы победили или проиграли?
  - Ни то и ни другое. Началось с того, что Ларналлиол предсказал богам поражение в этой битве и заявил, что ни он, ни эльфы в ней участвовать не будут. Он славился среди нас умением чтения грядущего, и многие, поверив ему, решили последовать его примеру, в том числе и Раэну. Айнуриэль же посмеялась над его словами, сказав, что если богам суждено проиграть, то время их все равно сочтено, и лучше погибнуть всем вместе в битве, нежели быть затравленными поодиночке. После этого свое слово сказали ильтаны, многие из них тоже обладали способностью предсказывать будущее. Они заявили, что не могут ввиду своей малочисленности выйти на открытый бой, и что они и дальше намерены защищаться за стенами своего последнего города Аалу. Битва еще не началась, а силы наши уже таяли.
  - Значит, по-твоему, Светлый Владыка предал вас? - Годфруа с трудом сдерживал себя. Инквизиторам позволялось убивать и за десятую часть сказанного.
  - Я тогда тоже так думал. Теперь я думаю немного иначе. Дело ведь не в нем, дело в Ларналлиоле. Если бы не его предсказание, возможно, и Раэну вступил бы в битву вместе с нами и привел бы на нее армию людей. Но он не мог позволить себе рисковать собой и своей расой в заведомо проигрышном сражении. Они придумали каждый свой способ спасения Эадора. Носились как сумасшедшие с этими "ключами". Правда, я не слышал, чтобы какой-нибудь из этих способов помог... В общем, нам не хватило совсем немного сил, чтобы победить. Мы уничтожили почти всех демонов, но наши смертные армии полегли все до последнего существа. Если бы среди нас был Хранитель Чаши Жизни или Властитель Света, то одного слова, сказанного ими, хватило бы, чтобы вернуть эти армии к жизни. Но их не было. Боги и духи сражались против демонов одни. Мы все еще надеялись победить, но силы наши таяли. И когда стало ясно, что битва проиграна, одновременно стало ясно, что предсказание не сбылось бы, если бы этого предсказания не было. И тогда Айнуриэль в гневе прокляла своего супруга и всех, кто ему поверил. Многие из богов уже были пленены демонами, иные в панике бежали. У Эадора больше не оставалось надежды... И вдруг павшие смертные стали подниматься из мертвых и снова идти в бой. Демоны пришли в ужас, они никогда до этого не видели нежить. Собственно, ее никто никогда до этого не видел, потому что ее до этого в Эадоре не было. Айнуриэль сотворила её от отчаяния. Армия демонов была разбита и обращена в бегство, но большинство богов погибло, в том числе шестеро сильнейших среди нас. Об организованном сопротивлении больше не могло быть и речи, ведь смертные расы не стали бы следовать ни за кем, кроме своих создателей... Война богов длилась еще очень долго. Нас уничтожали поодиночке, а порой вместе с многочисленными армиями смертных... В конце концов, пришел черед и Ларналлиола с эльфами. Увидев, что погибели не избежать, Ларналлиол нашел в себе мужество выйти на бой с демонами. Тот бой могли видеть все оставшиеся боги, но никто не пришел ему на помощь. Ларналлиол был очень силен, ему удалось уничтожить большую часть демонов... Если бы эта сила была пущена в ход вовремя, боги ни за что не проиграли бы Великую Битву... Но, в конце концов, демоны схватили его и поволокли в Хаос. И в этот момент Айнуриэль раскаялась, что прокляла своего возлюбленного и что не пришла к нему на помощь в трудный час. И решила разделить с ним его судьбу. Она бросилась в Хаос вслед за ним. Демоны лишь обрадовались такому повороту событий, и никто из них не встал у нее на пути. Но через какое-то время она вынырнула из Хаоса, сжимая в руках семь артефактов. Демоны ужаснулись ее виду, ибо плоть ее была сожжена пламенем Хаоса до костей. И вновь никто не встал у нее на пути, и она беспрепятственно вернулась в Эадор. Но лучше бы она не возвращалась. Эльфы, узрев ее новый облик, отреклись от своей прародительницы и навсегда предали ее имя забвению. С этого момента они стали называть ее не иначе как Великой Тьмой. А другие расы просто Смертью...
  - Что за артефакты она вынесла из Хаоса? - Годфруа был очарован красотой древней легенды.
  - Это неизвестно наверняка. Когда эльфы отреклись от своей последней богини, Айнуриэль вновь пришла в отчаяние и замкнулась навсегда в мире Мертвых. Я видел ее тогда в последний раз. Пламя Хаоса обожгло не только ее "тело", оно исказило саму ее суть. Её душу. Хотя, может, дело не столько в пламени Хаоса, сколько в предательстве её возлюбленного и их детей. Она выглядела совершенно безумной. Намеревалась в гневе истребить все живое в Эадоре. Когда же я напомнил ей, что смерть нужна не для истребления, а для поддержания равновесия в Эадоре, и что она является одним из божеств, объявивших своей главной целью защиту Эадора, она пришла в ярость, обозвала меня таким же предателем, как и все, и велела убираться прочь и никогда больше не появляться ей на глаза... Что я и сделал...
  - А здесь ты что делаешь?
  - Это долгая история. Если в двух словах, то, когда я покинул мир Мертвых, я долго играл с демонами в прятки-догонялки. После Катаклизма пытался создать свой мир, но что-то не пошло. Затем осел здесь, приняв облик смертного. Великая Империя - сегодня самый крупный из миров, и у демонов здесь мало возможностей. Здесь прячется от них много духов и богов. Долгое время я практиковал некромантию и обучал ей других. Так было до тех пор, пока какая-то деревенская замарашка из Кровавых Болот не предсказала Даокону погибель от рук некроманта... После этого он не стал запрещать некромантию, нет, он поступил тоньше. Главам Ордена и Светлым Друидам было неофициально объявлено, что Даокон впредь не будет препятствовать их расправам над некромантами и призывать их к ответу за них. С тех пор, вот уже лет десять, по всей Великой Империи идет охота за некромантами. Так мне и пришлось уединиться здесь.
  - Кто такой Странник, и что ему было нужно от тебя?
  - Надо же, какая осведомленность! Странник попросил никому не говорить о нашем разговоре, и я пока не вижу причин переступить через его просьбу.
  - Из твоих слов выходит, что это не Раэну сотворил Эадор, - Годфруа говорил это спокойно. Несмотря на лживость, языческим верованиям нельзя было отказать в красоте.
  - Нет, не Раэну. Раэну сотворил людей. А потом, после катаклизма, когда Светило было уничтожено, он преобразовал себя самого в новое Светило, лишившись своего самосознания. Кто является истинным создателем Эадора - неизвестно. Но ильтаны не сомневались в его существовании. Слово Эадор переводится с языка древних как Творение.
  - Что значит "лишившись своего самосознания"? - Годфруа снова пришел в негодование.
  - Это значит, что он больше не осознает, кто он. Он вообще больше ничего не осознает. Молитвы, обращенные к нему, он слышит, но не понимает даже их смысла. Он преобразует энергию этих молитв в солнечный свет. Можно сказать, он горит. Все, что он при этом может испытывать, это лишь боль.
  - Я устал слушать твой бред...
  - Что ж, вы сами просили рассказать вам это, молодой человек, - некромант встал со стула и направился к двери, затем обернулся и произнес. - Удачной дороги, не забудьте о вашем обещании, - затем он вышел, дверь закрылась за его спиной.
   За окном светало. Годфруа попробовал сесть. Несмотря на боль в суставах и головокружение, у него получилось. Рядом на столике все еще стоял отвар, наполняя комнату неприятным запахом. Годфруа, решив, что хуже уже действительно не будет, залпом опорожнил пиалу. Отвар обжёг внутренности, по телу пробежала дрожь, Годфруа напряг все мышцы и скорчил лицо от отвращения. Такой редкой гадости он еще никогда не пробовал на своей памяти. Затем, немного придя в себя, он встал с койки. Стоять было очень трудно, Годфруа шатало, и он облокотился о стену. Немного постояв так, Годфруа начал чувствовать, как по всему телу растекается тепло. Напиток явно тонизировал. Убрав руку от стены, Годфруа поднял руки к потолку и потянулся, суставы по всему телу захрустели, правое плечо отдало болью. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Годфруа решил, что окончательно пришел в себя.
  - Арнье!
   Дверь мгновенно открылась. Из проема появился Арнье.
  - Да, сир.
  - Вели всем собираться. Мы уходим.
  - Да, сир.
  
   Отряд Годфруа двигался по лесу вот уже второй день. Вчера, покинув с рассветом башню некроманта, они весь день двигались на юг. Сегодня же, встав с ночлега, они продолжили движение и уже подходили к границам владений л'Аншара. Годфруа ехал на коне тяжеловозе, которого пришлось мобилизовать в деревне для погони за разбойниками. Сам он вновь был облачен в латы, а за спиной его висел двуручный меч. Рана его, если бы не отравление, была бы пустячной, и его молодое тело уже практически полностью от нее оправилось. Годфруа нужно было спешить. Эта "охота" чересчур затянулась, и он уже опаздывал на службу. Над головой, за кромкой листьев, сияло Светило Возрожденное. Годфруа поднял на него свой взгляд, прищурив глаза. Слова некроманта не давали ему покоя. Неужели Раэну и впрямь не слышит его молитв? Но как тогда объяснить те чудеса, что постоянно происходят в его жизни? Как объяснить это нечеловеческое везение? Как объяснить постоянное чувство присутствия бога в его жизни, которое не покидало Годфруа ни на миг? Солнце, казалось, светило уже не так ярко, как еще несколько дней назад, может, это было из-за сомнений Годфруа, а может, потому что приближалась осень. Годфруа вспомнил наставление своего отца. Он учил Годфруа не верить трем вещам: дурным приметам, женским слезам и словам врага. Некроманты причислялись церковью Бога-Орла к одним из самых опасных врагов Светлого Владыки, сразу после демонов и демонологов. Стало быть, этот некромант был и его врагом, а значит, его словам тоже верить не стоило...
  - Мы уже в ваших наследных владениях, сир. Можно поворачивать к дороге, - оборвал размышления голос Арнье.
  - Так и поступим, друзья, - Годфруа повернул коня на восток, воины последовали его примеру.
   Внезапно Ларс, ехавший в авангарде отряда, остановил коня и поднял вверх сжатый кулак - знак всем остановиться и сохранять молчание. Воины остановили лошадей и стали прислушиваться. Где-то позади, за их спинами, отчетливо слышался лай собак. Видимо Франсуа л'Аншар все-таки собрал дружину и пошел по их следу. Нужно было срочно поворачивать на запад и настичь отца Годфруа, прежде чем тот уйдет далеко. Воины, ускорив лошадей, так и поступили. Через некоторое время, когда лай собак стал слышен совсем рядом, им навстречу из лесной чащи внезапно выскочил громадный волк. Волк бежал на последнем издыхании, из пасти его уже пузырилась пена. Годфруа окликнул Ларса, чтобы тот не стрелял и опустил натянутый лук. Добежав до всадников, волк рухнул как подкошенный. Всадники окружили распластавшегося на земле изнеможённого зверя. Шерсть волка была вся мокрая от пота, дыхание из груди его вырывалось с хрипом, а язык был высунут наружу, разумные глаза зверя смотрели умоляюще. Годфруа никогда не видел такого крупного... и такого красивого волка. Следом за волком из чащи, громко заливаясь лаем, выбежало шесть легавых. Собаки окружили всадников полукольцом, не решаясь к ним приблизиться, и злобно зарычали. Лошади занервничали. Таких злых легавых Годфруа тоже никогда не видел, глаза их горели бешенством, казалось, они рычали не на волка, а на людей. Следом за собаками показалось четверо всадников. Дорогие пегие скакуны под ними несли их очень быстро, казалось, они не скакали, а парили над землей, переставляя ноги лишь для виду. Подъехав ближе, всадники остановились за спинами своих собак, с досадой глядя на волка и окруживших его воинов. Лица их были не знакомы Годфруа, это явно не были охотничьи его отца. Все четверо были похожи как братья, та же смуглая кожа, те же выпирающие до карикатурности носы, те же злые и жадные глаза. Казалось, лица их были вылеплены, как насмешка над человеческой красотой, и несли на себе печать всех существующих пороков. Люди эти жутко не понравились Годфруа. С первого взгляда на них он почувствовал к ним необъяснимое отвращение.
  - Кто смеет охотиться на землях Герцога л'Аншара? - спросил Годфруа, стараясь не явить в своем голосе это отвращение.
  - А сам ты кто? - голос главного из всадников был под стать его внешности, грубый и злой, напоминающий скорее звериный рык, чем человеческую речь.
  - Я наследный герцог этих земель и сын герцога Франсуа л'Аншара, Годфруа л'Аншар! Отвечайте на вопрос, или я расценю ваше присутствие как вооруженное вторжение на земли моего отца!
  - Спокойно, не горячитесь, сир. Мы охотничьи графа Дюгесклена. В горячке охоты мы случайно заехали на ваши земли, не заметив этого. Мы немедленно удалимся, как только заберем свою добычу.
   Дюгесклен был тем самым лордом, который сел в замке Маленпьера после погибели последнего. Замок его стоял западней владений л'Аншара. Это был союзный л'Аншарам лорд и, по слухам, даже выплачивал дань отцу Годфруа. Не было никаких формальных причин отказывать охотничьим в их просьбе. Разве что просьба эта звучала совсем не как просьба.
  - Что ж, я позволяю вам удалиться с миром. Этот волк теперь находится на наших землях и является моей законной добычей. В следующий раз будьте внимательней и не позволяйте дичи уходить так далеко от владений вашего графа.
  - Но, сир. Нижайше прошу простить мне мою дерзость, но этот волк убил и съел нескольких детей из деревни, находящейся во владениях нашего господина! Мы очень долго выслеживали и загоняли его, и если я вернусь без его шкуры, мой господин снимет с меня мою собственную!
   Это была уважительная причина. Теперь у Годфруа не было ни малейшего морального права отказать. Хотя формально он мог поступить как угодно и остаться прав, все-таки это были его земли. Годфруа не понимал, почему он так не хотел отдавать им этого зверя, оказавшегося вдобавок людоедом и детоубийцей. Что-то внутри говорило: "НЕТ! Не делай этого!" За год службы Годфруа не раз слышал голос своей интуиции, но так и не научился ему доверять. Л'Аншар снова посмотрел на волка. Тот уже отдышался, но совершенно не думал продолжать бегство, словно искал у его людей защиты. Глаза его смотрели все так же умоляюще. Что-то было не так! И слишком разумные глаза этого волка, и столь же неестественно злые легавые, и столь же ненатуральная, карикатурная внешность охотничьих. Казалось, Годфруа кто-то неумело пытался разыграть, нарядившись в маскарадные костюмы. Годфруа закрыл глаза и стал мысленно творить молитву: "Господь милосердный! Помилуй нас грешных и ослепленных страстями нашими! Не дай нам сбиться с пути истинного! Освети милостью своей и светом любви твоей путь наш! Открой веки наши и убери пелену лжи с очей наших!" - Годфруа вновь открыл глаза. Посреди его людей на месте волка лежал... человек. Но тело его было словно соткано из пламени, а глаза по-прежнему умоляюще смотрели на дворянина. Вокруг отряда скалились и рычали огромные бесшерстные красные собаки, из пастей которых вырывался огонь. Годфруа никогда до этого не видел адских гончих, но сразу узнал их по описаниям из книг. А за спинами гончих по-прежнему сидел на коне тот же самый человек, вот только вместо его спутников над землей, на уровне всадников, парили, махая огромными крыльями, трое демонов. Годфруа оглядел своих людей. На лицах их было написано страшное изумление, а стало быть, они видели то же, что и он.
  - Так что? Можем ли мы взять нашу добычу? - спросил демонолог.
  - Только через мой труп, мерзкая тварь, - медленно, с ненавистью процедил Годфруа чуть ли не по слогам, при этом извлекая из-за спины свой клинок. Его люди недолго думая последовали его примеру.
  - Фас!
   В следующий миг гончие набросились на всадников, а сам демонолог выпал из седла с арбалетным болтом в шее. Одна из гончих, демонстрируя невероятную прыгучесть, бросилась на Годфруа, метя тому в шею. Годфруа резко натянул левой рукой удила и встретил гончую взмахом Милосердного, отсекая той голову. В следующий момент он увидел боковым зрением, как к нему со страшной скоростью приближался демон. Годфруа вытащил правую ногу из стремени и стал заваливаться на левую сторону. Над головой просвистели страшные когти. Годфруа рубанул наотмашь в падении. Милосердный нашел свою цель, врезавшись в жёсткую плоть. Еще не коснувшись земли, Годфруа увидел, как когти вспарывают тело его коня. Упав на спину и перекатившись под ногами коня, Годфруа вскочил на собственные ноги и снова рубанул демона, рассекая того от бедра до плеча. Рассеченный пополам демон упал рядом с издыхающим от страшной рваной раны конем. Следующий демон обрушился на Годфруа сверху. Годфруа лишь в последний миг успел уклониться от его когтей, то ли услышав шелест крыльев над головой, то ли нутром почуяв опасность. Когти демона пропахали землю в том месте, где он только что стоял. Годфруа рубанул снизу, и вновь клинок врезался в жёсткую плоть демона. Демон заверещал, взмахнул крыльями и взмыл вверх. Уже на лету в него вонзились стрела и болт. Годфруа огляделся в поисках третьего демона. Третий демон наблюдал за схваткой сверху, кружа меж деревьев. Внезапно он ринулся сверху на Годфруа, поняв, видимо, кто представляет для адских отродий главную опасность. Раненый демон, развернувшись в воздухе, тоже подключился к атаке. Годфруа стал пятиться назад, отходя к широкому дубу, росшему за его спиной. Демоны приближались со страшной скоростью. Вот когти одного из них устремились к цели. Годфруа сделал еще отшаг назад и в сторону, спрятавшись за ствол могучего дерева. Когти вспороли прочную древесину, словно трухлявый пень. Второй демон со страшной скоростью пронесся мимо. Дерево со скрипом стало заваливаться. Годфруа, резко нырнув под заваливающимся дубом, резанул демона мечом. Тот ответил. Край его когтей все же прошелся по доспехам, вспарывая сталь, словно бумагу. Грудь резануло острой болью. Годфруа с криком рубанул еще. Меч, разрубив плечо демона, завяз в его груди. Демон, скалясь, схватил клинок двумя руками и стал притягивать к себе, вонзая его глубже в свою плоть. Сбоку послышался шелест крыльев. "Воин един со своим оружием", - не раз учил дворянина отец. Поэтому Годфруа не выпускал меча из рук и попытался шагнуть демону за спину, стараясь провернуть меч в его теле так, чтобы причинить тому максимальную боль, заодно пытаясь спрятаться за его спиной от второго демона. Вот демон вонзил клинок в свое тело достаточно, чтобы достать когтями до Годфруа. Взмах, и когти пролетели над головой пригнувшегося юноши, который сумел рывком забежать под лапой и крылом демона тому за спину. Второй демон уже приземлился рядом, и Годфруа попытался закрыться от него первым демоном, яростно машущим крыльями и когтями. Видимо, вес воина в доспехах, повисшего на нем за спиной, оторвать от земли демону оказалось не по силам. Рукоять Милосердного по-прежнему торчала у того из груди, Годфруа сжимал ее левой рукой из-за спины адского отродья, попутно пытаясь провернуть клинок, давя на острие, торчащее из спины демона, своим корпусом и сжимая горло твари сгибом правой руки. Демон верещал и истекал кровью, но никак не подыхал. Второй демон махал когтями, пытаясь достать Годфруа, не причинив при этом вреда своему товарищу, что не всегда у него, однако, получалось. Годфруа никак не удавалось ни извлечь клинок, ни провернуть... Это чем-то напоминало танец... Юноша постоянно отшагивал то назад, то в одну сторону, то в другую с полумёртвым демоном на руках, словно с партнёршей по танцу, заслоняясь им при этом от ударов второго демона, а тот в свою очередь тоже кружил, все время пытаясь зайти на Годфруа так, чтобы ему не мешал его собрат. Но вот первый демон наконец получил страшный удар от своего соплеменника и обмяк, всем своим немалым весом завалившись на Годфруа. Годфруа, не сумев устоять, упал на спину, а мертвый демон сверху, придавив его. Второй демон уже занес когти для удара по прижатому к земле Годфруа... Внезапно в шею демону вонзились клыки огромного волка. Раздался хруст, и демон упал с перекушенной шеей...
   Годфруа поднялся на ноги, рана в груди ныла, к нему на помощь с запозданием подбежал Арнье. Дворянин оглядел поле битвы. Все их лошади были мертвы, за исключением лошади Ларса. Ларс на своей последней лошади пытался ускакать от последней живой адской гончей, нарезая круги вокруг поля битвы. Марсель, Лугрим и Люсьен дружно гонялись за адской гончей, которая гналась за Ларсом. Артез время от времени безуспешно пытался застрелить ее из арбалета, но скорость твари, а также деревья и кусты вокруг, сильно ему препятствовали. Рядом стоял огромный волк. Волк благодарно посмотрел на Годфруа своими человеческими глазами.
  - Некрус живет там, - Годфруа показал рукой на север, - в старой заброшенной башне.
   Волк признательно посмотрел на своего спасителя и потрусил рысцой в указанном направлении... Гончая выдохлась все же раньше, чем лошадь Ларса, и воины быстро прикончили уставшую тварь.
  - Пятьдесят, сир, - обронил рядом загадочную фразу Арнье.
  - Что? - не понял Годфруа, решив, что Арнье напоминает ему о долге перед некромантом.
  - Пятьдесят врагов Светлого Владыки. Считая бандитов в деревне и этих демонов. Ваш обет исполнен, сир.
   Годфруа совершенно обомлел. Он и не думал, что Арнье ведет счет его поверженным врагам. Хотя он единственный знал, насколько это теперь важно для Годфруа. Годфруа прикинул в уме количество убитых в деревне разбойников. Господи! А ведь он прав, обет подразумевал либо собственноручное убийство врагов Светлого Владыки, либо во главе личного отряда, не имеющего в своем составе других претендентов на звание рыцаря Света. Все сражавшиеся в деревне были его поданными, а многие и членами его отряда. Значит все убитые в деревне разбойники падали в копилку Годфруа. Его обет перед Всевышним был исполнен! Это значит... Годфруа упал на колени и стал читать благодарственную молитву Богу-Орлу. Слезы текли по его лицу, и даже боль в раненной груди казалась ему теперь сладкой истомой. Солнце ярко светило сквозь деревья. Весь лес вокруг радостно пел множеством голосов. Над кромкой деревьев в вышине парил орел. Воины Годфруа молчали с почтительным выражением на лицах...
  
  
   Франсуа л'Аншар сидел во главе стола. Длинные седые волосы его были собраны в хвост на затылке. Лицо его украшала аккуратно стриженная седая борода. Герцог смеялся, громко и заливисто, и все его могучее тело сотрясалось от этого смеха. В этом смехе слышались огромная сила и властность. Властность не только над людьми, но и над самим собой. И при всем при этом, прямота и открытость. Ни у одного человека, слышавшего этот смех, не возникло бы и тени сомнений в благородстве смеющегося. В благородстве в лучшем смысле этого слова. По правую руку от него сидел Арнье. Он тоже смеялся, но немного скромнее, тем не менее смех этот был искренним. За столом сидело полтора десятка человек, в основном приближённые герцогу дружинники, смеялись почти все. Не смеялся лишь самый младший из присутствующих, а именно единственный сын герцога, сидевший на противоположном конце стола и рассказывающий историю своих приключений. Точнее пытающийся её рассказать, ибо помимо него историю дополняли время от времени, а если сказать точнее, большую часть времени, Марсель с Артезом. Они сидели по бокам от Годфруа, все время перебивая друг друга и яростно жестикулируя руками при описании многочисленных подробностей. Из их "дополнений" можно было понять, что это они вдвоем уничтожили целые орды разбойников и демонов, а Арнье с юным герцогом в основном только мешались и путались под ногами. Их можно было понять, они впервые присутствовали на обеденной трапезе герцога, которую тот делил с узким кругом дружинников. Дружинников в прямом смысле этого слова, от слова "друг". Когда рассказ был более-менее окончен, л'Аншар старший, уняв свой смех, спросил:
  - Значит, Годфруа, ты забрал из кузницы мой заказ?
  - Да, сир.
  - И уже успел его испортить?
  - Да, сир.
  - Что за охламон! Вечно все рвет и ломает! Матушка твоя зашивала порванную одежду все твое детство, не покладая рук своих. А теперь, когда ты вырос, нужно за тобой еще и доспехи ремонтировать!
   Присутствующие за столом вновь разразились дружным смехом.
  - Впрочем, не жалко, - произнес герцог, тоже немного посмеявшись. - Этот доспех делался по твоей мерке тебе в подарок, как раз к твоему отбытию на службу, но кузнецы не успевали доковать шлем... Теперь поедешь без подарка. - Залу вновь заполнил звонкий смех дружинников.
  - Значит, Клод Фуше жив, и дружина осталась ему верна?
  - Да, сир.
  - Ты зря дал ему пощаду. Мало ли что может быть у него на уме. Впрочем, если он соблюдёт дворянский этикет и признает себя твоим вассалом, у тебя появится в будущем очень полезный союзник... А дружинники Фуше молодцы! Не то что эти бездари! - герцог обвел рукой присутствующих за столом. - Настоящая преданность! Как редко можно встретить её в наши безнравственные времена!
   Герцог замолк. Дружинники улыбались. Они знали, что их герцог на самом деле верит в них так же крепко, как и они в него.
  - Значит, ты задолжал некроманту пятьдесят кристаллов?
  - Да, сир.
  - Ты что, не мог поторговаться? С таким бесхозяйственным отношением ты нас по миру пустишь! А еще лошади, взятые в деревне, и стоимость снаряжения для твоих новых воинов! Впрочем, что теперь сокрушаться, раз ты уже дал слово. Но впредь будь экономней, - дружинники по-прежнему улыбались, все они хорошо знали своего герцога и прекрасно видели, что тот говорит несерьезно. Франсуа л'Аншар был несказанно рад видеть живым своего сына и отдал бы при случае любые сокровища за его спасение. Когда Годфруа впервые отбыл в орден, герцог отправил следом солидную сумму, чтобы задобрить жрецов, и чтобы его сын всегда мог быть воскрешён в случае погибели. Об этом знали все, кроме Годфруа.
  - Значит, ты намерен продолжить свою службу в ордене? - тон герцога внезапно стал серьезным.
  - Вряд ли, сир. Я постараюсь успеть в Лаанкаст к ежегодной церемонии посвящения, ведь мой обет исполнен. Затем я намерен вернуться и сыграть свадьбу. Моей невесте как раз должно исполнится пятнадцать, - тон, которым Годфруа отвечал на вопросы своего отца, был очень почтительным и смиренным.
  - Свадьба это, конечно же, хорошо, Годфруа. Тебе необходимо как можно скорее родить сына, а лучше нескольких, ибо, если тебя убьют, наш род прервется. Ведь ты мой единственный наследник... А вот твое посвящение... Ты уверен в своем выборе?
  - Вам что-то не по нраву, сир?
  - Да, Годфруа. И очень многое. До этого момента ты был связан лишь обетом пред богом. Пройдя посвящение, ты свяжешь себя еще и присягой ордену. Я не стал препятствовать твоему решению, когда ты решил стать претендентом на звание рыцаря Света, потому как надеялся, что служба в центральной империи выбьет из тебя твою детскую наивность и поможет тебе расстаться со многими иллюзиями. Очевидно, я ошибся...- герцог ненадолго замолк, все присутствующие за столом почтительно молчали. - Я не намерен навязывать тебе свою волю и теперь. Я хотел бы, чтобы ты сам умел принимать решения в своей жизни. Но тебе стоит выслушать мое мнение и принять его во внимание... Взгляни на эти портреты, - герцог указал рукой на ряд портретов, висевших вдоль стен залы. - Когда-то твои предки не поклонялись Богу-Орлу, как единственному богу. Раэну был одним из нескольких божеств в древнем пантеоне. Твои предки намного больше чтили Кза-Каллара, бога огня. Не мне судить об их вере, впрочем, как и не тебе. Но что дала нам, северянам, эта "Истинная Вера"? Ничего хорошего... Она изнежила нас, превратив в жалкую бледную тень наших грозных отцов! Она стирает древние традиции чести и суровые северные обычаи. Молодые дворяне теперь вместо того, чтобы продолжать идти путём своих отцов, перенимая у них бремя ответственности за судьбы родных земель и людей, эти земли населяющих, всё чаще учат буквы и уезжают в центральную империю проматывать родительские состояния или служить ордену... Разве таковым должно быть проявление сыновнего долга и почтения к своим родителям? Разве раньше было слыхано, чтобы сын бросил своих родителей и кусок земли, который из поколения в поколение орошали потом и кровью его предки? Нет! Нет, сын мой. Эта вера забирает у нас самых лучших: молодых дворян, которые взяли себе моду идти в паладины или монахи, давая обет безбрачия. И я бы не хотел, чтобы она взяла ещё и тебя. Знай, что я бы хотел быть погребен согласно древним обычаям наших предков, а не традициям Истинной Веры. Такова моя воля, и я надеюсь, когда придет час, ты отнесешься к ней с уважением... Однажды твой прадед, Бернард л'Аншар, решил отступить от пути предков и принять "Свет Истинной Веры". Норднор тогда не был частью Великой Империи, да и сама империя была не такой уж великой. Норднор был отдельным осколком Эадора, Северных Болот тогда тоже не было по соседству, и владения семьи Фуше упирались в край света. И если кто-то из владык заявлял на Норднор свои права, то враждующие лорды немедленно объединялись и быстро объясняли ему, кто тут главный... Но твой прадед решил встать на сторону одного из таких владык. А именно императора Даокона. Даокон тогда не имел таких возможностей как сегодня, и ничем, кроме благословления, поддержать Бернарда не мог. Твой прадед собрал свою дружину и принялся завоевывать для Даокона Норднор. Почти полсотни лордов, которые пусть не сразу, но все же объединились, были сокрушены и вынуждены признать власть императора Даокона с мечом у горла. Так Норднор стал частью Великой Империи... И что получил твой прадед в награду?! Собственный замок и шесть окрестных деревень! Это все, на что хватило благодарности нашего императора!
   Эту часть истории своей семьи Годфруа знал - правда, немного в другом ракурсе.
   - Сын Бернарда и твой дед, Шевалье л'Аншар, служил императору Даокону верой и правдой, - продолжал герцог. - Даокон тогда не имел своей могучей гвардии, боевых слонов и прославленных героев. Он швырял твоего деда из мира в мир, с осколка на осколок. На одном из которых отец и сгинул однажды! Я даже не могу почтить вниманием его могилу, потому что она находится в мире другого владыки! - а это уже было для Годфруа новостью. - Однажды, до того как это произошло, император Даокон решил переселить всех гоблинов империи в северные болота. Гоблины шли караванами через земли Норднора, на руках они несли самое ценное, что у них было. Яйца и икру своих тварей. Без них они просто неспособны были выжить, тем более в суровых северных болотах. Через год Даокон потребовал от них дань. Гоблины ответили, что не могут заплатить, потому что им нечем, так как они еще не обжились на новом месте. Тогда Даокон обязал лордов Норднора собрать армию и выступить против них в карательный поход. Мне тогда только исполнилось пятнадцать, и я участвовал с отцом в этом походе. Армию лордов едва не разбили. Чертовы болота. В них невозможно было воевать. Доспехи и оружие ржавели за неделю. Драться приходилось порой по грудь в трясине. Откуда-то там взялись еще и тролли, которые дрались за гоблинов, слизни, василиски, гидры и еще черт знает какие твари. Мы победили лишь благодаря опыту и таланту твоего деда. С тяжелыми потерями мы вернулись домой с данью для Даокона. На следующий год гоблины опять отказались платить, якобы потому что твой дед сжег много поселений гоблинов, нанеся им серьезный хозяйственный ущерб. Справедливости ради надо сказать, что так оно и было, но я думаю, дело было не в этом, а в извечной жадности гоблинов. Даокон снова приказал лордам собирать армию. Но никто из лордов уже не выставил своей дружины, сославшись кто на болезнь, кто на огромные потери во время прошлой кампании, а кто и на финансовую несостоятельность из-за неурожая. Никто, кроме твоего деда... Тогда Даокон отправил ему в помощь части своей гвардии и отряд ордена. Мы выступили. За год гоблинов наплодилось еще больше! Наша дружина уже имела опыт войны в болотах, поэтому все мы были облачены в легкие доспехи и вооружены древковым оружием. А вот гвардейцам и воинам ордена пришлось совсем несладко, у них были огромные потери. В общем, на этот раз мы уже не церемонились. Все поселения, которые мы нашли, были сожжены дотла. Все гоблины, которые попались нам на глаза, были убиты. Фамилию л'Аншар надолго запомнили в северных болотах. Гоблинов хватило ровно на год. Но теперь и Даокон не счел целесообразным начинать новый карательный поход...
   Дружинники почтительно молчали. Для многих из них услышанное тоже было новостью. Годфруа разглядывал портреты своих предков. Все они были могучими воинами и очень сильно друг на друга походили. На лице Годфруа тоже были эти семейные черты, но всё-таки в меньшей степени, чем у его отца. К тому же Годфруа, несмотря на высокий рост, все же не был так статен и широкоплеч. Последним из портретов висел портрет его отца, сделанный недавно. Художник не стал льстить герцогу и изобразил его таким, каким он был. Уже не молодым, но еще и не старым. Глаза с портрета смотрели не так весело, как во время обеда. Эти глаза смотрели очень властно и... жестоко. Годфруа знал, что глаза отца порой бывают и такими, но ему хотелось бы, чтобы художник увековечил его отца другим. Веселым и жизнерадостным, с добрыми глазами, каким Годфруа помнил отца большую часть своей жизни. Вслед за портретами висели различные охотничьи трофеи: головы василисков и мантикор, еще какие-то твари и одна медвежья шкура. В детстве отец часто, делая страшное лицо, рассказывал Годфруа, как убил этого медведя голыми руками. Правда, в шкуре было несколько дырок...
  - Вассальная присяга, данная твоим прадедом императору Даокону, имеет силу по нашим древним обычаям в течение трех поколений, - снова начал герцог. - То есть она распространяется на твоего прадеда, твоего деда и на меня. Ты же свободен от нее до тех пор, пока сам не пожелаешь принести её Даокону. Это же касается и всех твоих сверстников, дворян Норднора в четвертом поколении, со времен присоединения к Великой Империи, включая твоего будущего шурина Жан Люка. Ты можешь стать хозяином своей судьбы, Годфруа. Я намерен оставить тебе в наследство самую боеспособную и многочисленную дружину в Нордноре. Твой брак скрепит наш союз с семьей де'Вернье, к тому же вы дружны с Жан Люком. Многие лорды с готовностью встанут под твои знамена, когда придет час. Мои друзья, - герцог обвел рукой сидящих за столом, - знают тебя и любят. Не зря я таскал тебя с девяти лет в боевые походы. Все они готовы за тебя умереть, я уверен в этом. Настанет время, и ты сможешь продиктовать императору Даокону любые условия, которые сочтешь уместными. И наш род займет подобающее ему место в этом мире... Ныне же мне горько видеть, как наша фамилия, едва освободившись от одной присяги, возлагает на себя другую...
   Годфруа молчал. Все услышанное было для него полной неожиданностью. Он не знал, что и думать.
   - Ступай, сын... Попрощайся с матерью перед отъездом. И подумай над моими словами.
  - Да, сир.
  
   Годфруа ехал по знакомой ему Нордвудской дороге. Эта дорога была названа так по имени города Нордвуда - крупного торгового центра на севере центральной империи. Нордвуд лежал на перекрестии трех дорог, соединяющих центральную империю с Дикими Горами на северо-западе, Сагайдачной Равниной на северо-востоке и Норднором. Сама Нордвудская дорога соединяла Нордвуд с городом Киреллорном, откуда открывалась прямая дорога в Лаанкаст, резиденцию священного ордена Небесного Орла. Годфруа был облачен в полный комплект рыцарских доспехов, у седла его коня был закреплен большой двуручный меч, и еще один короткий меч висел у него в ножнах на поясе. С плеч Годфруа свисал белый плащ с синим перекрестием и вышитым на нем золотым орлом - такие плащи носили воины ордена. Синий крест символизировал вспышку возрождения Светила, а орел, собственно, Бога-Орла. Годфруа сопровождали шесть дружинников: Арнье, Марсель, Артез, Ларс, Люсьен и Лугрим. Столь крупный эскорт был необходимостью, ибо с каждым годом на дорогах Великой Империи становилось все неспокойней. К тому же, чтобы подтвердить исполнение обета, необходимо было принести жрецам ордена свидетельства очевидцев под присягой на святом писании. И чем больше было таких свидетельств, тем было лучше для претендента. Минул полдень, дорога проходила через небольшое поселение, и воины решили заехать на обед в придорожную таверну. В таверне уже был народ. Какие-то купцы, солдаты и не внушающие доверия субъекты, должные, казалось бы, еще спать в это время суток. Несколько воинов ордена, завидев Годфруа, поприветствовали его взмахами рук. Годфруа ответил им и направился к их столу. После короткого обмена любезностями воины ордена разрешили Годфруа и его спутникам присесть рядом с ними. Братья по ордену порывались угостить Годфруа и его людей, но тот настоял на обратном. За совместной трапезой в ходе разговора выяснилось, что орден решил усилить свое присутствие на Нордвудской дороге. Дорога эта, шедшая в основном по лесным массивам, стала настоящим бедствием для купцов и паломников. Несколько крупных и множество мелких банд непрестанно орудовали на ней, ограбляя путников, проходящих по ней, и настолько обнаглели, что стали нападать на крупные вооруженные отряды. Несколько таких отрядов ордена и имперской гвардии были полностью уничтожены за несколько прошедших месяцев. Множество отрядов имперских егерей, возглавляемых императорским следопытом Киреллом, днем и ночью патрулировали окрестные леса и постоянно рапортовали императору Даокону о разгроме той или иной шайки разбойников, но ситуации в целом это не меняло. На протяжении нескольких сотен верст по всей Нордвуской дороге были разбросаны отряды имперской гвардии, стоявшие в каждом населенном пункте. Это уже походило на настоящую войну...
  - Что ещё нового в империи, да хранит её господь? - спросил Годфруа, потягивая молоко Святое писание строжайше запрещало крепкие напитки, особенно слугам господа.
  - На юге к империи, храни её господь, присоединилось несколько осколков, - отвечал старший из воинов. - Говорят, некоторые владыки присоединяют к империи целые миры. Один из таких миров, по слухам, образовал целый континент в океане к западу от Эльфийских островов. Орден отправил туда миссионеров и отряды инквизиции для обращения местного населения в лоно Истинной Веры... Варвары на востоке опять пытались поднять мятеж. Но отряды имперской гвардии с боевыми слонами вторглись в их степи, нанося упреждающий удар. Все зачинщики мятежа были выданы старейшинами варваров и приговорены к смерти... Его Святейшество Святозар требует от императора Даокона признать вне закона "Шабаш Кровавых Болот". Император пока игнорирует эту просьбу, но это только между нами, слугами господа нашего... Архинекромант Белой Башни бесследно пропал. Все думают на нас... В Рудных Холмах, по слухам, поселился дракон, за его голову объявлена награда в двести золотых... А так, все как обычно. Империя растет, да хранит её господь. Император здравствует, да подарит всевышний ему ещё не одну тысячу лет жизни! Мы, слуги господа нашего, непрестанно молимся о благополучии поданных его...
  - Надо же, как стремительно меняется мир, брат. Меня не было в центральной империи всего пару месяцев, а столько всего произошло... Впрочем, нам пора, спасибо за содержательную беседу, брат, - Годфруа встал и протянул воину ордена руку для пожатия.
  - Тебе спасибо за угощение, брат. В следующий раз обязательно будет моя очередь тебя угощать! - воин тоже встал и пожал руку Годфруа. - Мир вам, братья. И да благословит господь вас и ваш путь.
  - И вам, братья, мир. Пусть всевышний облегчит вам тяготы службы, и да убережет он вас от оружия врагов наших.
   Годфруа со спутниками направились к выходу из таверны. Внезапно дверь таверны открылась, и в неё вошли несколько вооруженных людей, они шли навстречу выходящим воинам. Впереди шел... тот самый разбойник из отряда Убийцы Клода, что дрался в деревне Семидомке против Годфруа. Разбойник замер, узнав Годфруа, челюсть его медленно отвисла. Годфруа был в хорошем расположении духа. Он подмигнул разбойнику, улыбаясь, и проходя мимо похлопал того по плечу. Ошеломленный бандит никак не среагировал...
  
   Воины ордена разбили лагерь на холме, в окрестностях Лаанкаста. Среди них были рыцари Света и несколько паладинов, но основную массу составляли претенденты на звание рыцаря Света, исполнившие свой обет перед господом. Претендентов было более полусотни. Обряд посвящения проходил в несколько этапов в течение трех дней и завершался собственно церемонией посвящения в Храме Света, в городе Лаанкасте. Годфруа неожиданно для себя встретил здесь Жан Люка, который тоже исполнил свой обет. Жан Люк очень обрадовался, увидев Годфруа, но сначала не поверил, что обет Годфруа исполнен, ведь сам Жан Люк потратил на это почти два года, а многие претенденты ждали своего часа и того больше. Годфруа рассказал ему о своих недавних приключениях, умолчав о некоторых подробностях, и тот, наконец, поверил.
  - Надо же! Разбойники до того обнаглели, что посмели появиться в Нордноре! Да еще не где-нибудь, а во владениях твоего отца! - восклицал Жан люк. - А демоны! Они-то что забыли там? Всех демонов в империи по пальцам пересчитать можно, как говорит паладин Арносилай, но нет же! Туда же, в Норднор! Да, друг, для ордена настают тяжелые времена. У нас огромные потери... Недавно под Теремиром в засаду попал крупный отряд ордена. Весь отряд полег! Тела рыцарей света были сожжены, чтобы их нельзя было воскресить! Это могли сделать только маги "Серого Ордена", будь они неладны! Но Даокон не позволяет нам призвать их к ответу! А эта охота на некромантов... Уже несколько отрядов инквизиции просто не вернулись с заданий. Пропали совершенно бесследно! А ведь империя постоянно растет. Необходимо вести работу и в её присоединившихся частях... А еще Даокон предложил ордену рассмотреть возможность участия наших воинов в битвах за осколки. "Предложил", называется, а попробуй ему откажи.
   Жан Люк за два года службы, явно стал считать орден своей семьёй, и очень остро переживал все, что происходило вокруг этой новой семьи. Его уже трудно было представить в Нордноре, в его родовом замке, на месте отца.
  - Это хорошо, что ты исполнил обет, Годфруа ,- продолжал Жан Люк. - Орден нуждается в достойных людях на командных должностях. Из-за чрезмерных потерь командование отрядами порой попадает не в те руки... Я рад, что мы с тобой встретились здесь. Возможно, нам удастся продолжить службу вместе, в одном соединении. Если мы будем рядом, никакое зло не сможет встать у нас на пути!
  - Боюсь, наши пути на некоторое время разойдутся, брат. После посвящения я намерен отпроситься домой и сыграть свадьбу с твоей сестрой. Кажется, я уже навоевался.
  - Что я слышу от тебя, друг? Ты ли это говоришь? Твоя фамилия точно л'Аншар? Или ты не видишь, что орден и Великая Империя нуждаются в тебе, как никогда? Или, быть может, в твоем сердце завелся червь сомнения? Мне горько слышать это, Годфруа. Надеюсь, мирская жизнь быстро наскучит тебе, и ты вернешься на службу...
  - Все может быть, брат. Но пока я намерен поступить именно так.
  - Ладно, Годфруа. Смотри сам, но помни, что на все воля господа. И если он пожелает, то никуда ты от нас не денешься, - Жан Люк засмеялся чистым и наивным смехом. Если бы не его густой бас, то по тону смеха можно было бы подумать, что смеется ребенок. - Пошли к костру, ребята, наверно, уже приготовили что-нибудь.
   Годфруа с Жан Люком направились к костру, где дежурные по "кухне" готовили в общем котле обед. У котла стоял с поварешкой в руках молодой паренек, которого Годфруа помнил по прошлогодней церемонии посвящения. Паренек тогда принимал обет вместе с Годфруа и остальными новоявленными претендентами. Запомнил его Годфруа потому, что тот был чрезвычайно молод. Ему тогда едва исполнилось пятнадцать. Глаза его сияли радостью и фанатичной верой, которой могли бы позавидовать иные жрецы и паладины. По слухам, его тогда распределили на границу с резервацией орков... Видимо, он попал на дежурство по "кухне", как самый младший. Парень с тех пор сильно изменился. Сам он возмужал, лицо его украшал большой шрам, тянувшийся от виска до подбородка, но дело было не в этом. Дело было во взгляде паренька. Казалось, с молодого шестнадцатилетнего лица на Годфруа смотрели глаза старика... И в этих глазах Годфруа успел на мгновение увидеть то, что сам тщательно прятал... Сомнения... За спиной раздался громкий смех. Глаза паренька посмотрели в ту сторону, лицо его поморщилось от брезгливости. Годфруа обернулся следом. У отдельного костра сидели претенденты, проходившие службу в инквизиции. Отдельного, потому что инквизиторы считали себя элитой ордена и старались отгородиться всеми способами от прочих его членов. До Годфруа долетели их слова.
  - Ну, я тогда говорю ребятам: "Ведьму сжечь!" А они мне: "Но, брат-инквизитор, она такая красивая!" "Ладно,- говорю я им, - но потом все равно сжечь".
   Новый взрыв хохота сотряс инквизиторов. Смех этот был неестественно громкий и очень наглый. Так смеются те, кто мнит себя хозяевами жизни, при этом не ощущая какой-либо моральной ответственности. Например, бандиты, когда рядом нет стражи. Громче и наглее всех смеялся сам говоривший.
  - Это Горнар, - произнес рядом Жан Люк. - Говорят, он племянник Его Святейшества.
   Годфруа с трудом сдерживал свой гнев. И таких мразей он будет величать братьями! И с такими выродками он будет делить пищу, кров и невзгоды! Нет! Если в ордене есть место для таких, то тогда в нем не место для Годфруа... Отвращение исчезло с лица паренька. Видимо, он все же умел прятать свои чувства. Налив в чашку похлебку, он протянул её Годфруа.
  - Твоя трапеза, брат.
  - Спасибо, брат. Да воздаст господь тебе сторицей за труды твои.
   Глаза Годфруа и паренька встретились. На короткий миг Годфруа ощутил то, что принято называть родством душ. Сердце Годфруа наполнилась чистым светом настоящей братской любви. Затем они с Жан Люком направились в сторону костра остальных воинов. Проходя мимо костра инквизиторов, Годфруа случайно споткнулся и уронил свою чашку прямо на голову Горнару. Тот, зарычав, подскочил на ноги.
  - Эй, смотри, мимо кого идешь, недотепа! Или ты не видишь, что здесь сидят доблестные воины инквизиции!
  - Я не вижу здесь ни единого воина. Я вижу перед собой лишь сборище жалких насильников и палачей.
  
   Воинам ордена не пристало убивать друг друга. Поэтому поединки между ними продолжались до первой раны. По правде сказать, поединки между членами ордена вообще были запрещены. Но, несмотря на запрет, все равно порой происходили. Также поединок считался оконченным, если у одного из поединщиков ломалось оружие или щит. Но иногда в этом случае разоруженный мог отказаться признать себя побежденным и продолжал бой безоружным, опять же до первой раны. Оружие для поединка выбирал каждый себе по вкусу, разве что щиты полагались для поединков строго оговорённые. Годфруа, разумеется, взял свой меч, а Горнар выбрал свою секиру. Поединочные щиты были каплевидной формы и, помимо ручки для хвата ладонью, имели ремни, за которые крепились выше локтевого сгиба, что немного ограничивало их подвижность, зато позволяло при желании перехватывать оружие двуручным хватом. За ходом и соблюдением правил поединка тщательно следили "старшие братья", то есть уже прошедшие посвящение рыцари Света.
   Годфруа и Горнар произнесли по очереди свои полные имена и титулы и вступили в очерченный для поединка круг. Вытесненный за пределы круга также считался побежденным. Годфруа прекрасно знал, что воин с секирой в бою один на один имеет превосходство над воином с щитом и мечом. Секира имеет лопасть, вынесенную за линию древка, которая позволяла достать противника за щитом. Лопасть эта дугой вытягивается вдоль древка, образуя своеобразный крюк, которым можно было оттянуть на себя край щита противника или заблокировать его оружие. Секира в отличие от меча позволяет вести бой на дальней, средней и ближней дистанции, в зависимости от степени близости расположения хвата к её рабочей части. Удар секиры легко рассекал броню, а если и не рассекал, то приводил к сильнейшему ушибу и онемению. Однако все преимущества секиры сходили на нет в строевом бою, где воин, вооруженный ей, не имел достаточного пространства для замаха и маневра. Это были азы боевой подготовки, которые знал каждый дворянин...
   Удар страшной силы пришелся на щит Годфруа, рассекая стальное усиление и вгрызаясь в многослойную деревянную основу. Годфруа контратаковал, Милосердный прошелся вскользь по доспехам Горнара. Тот выдернул секиру из щита и замахнулся вновь. Замах его показался Годфруа слишком сильным, видимо, сказывался недостаток реального боевого опыта, а может, Горнар нарочно раскрывался, заманивая противника. Годфруа без труда уклонился и нанес колющий удар, метя в сочленение доспехов Горнара. Меч снова прошёлся вскользь, и тут Горнар ударил древком секиры, продолжая движение предыдущего удара. Удар пришелся Годфруа в грудь, отбрасывая его назад и едва не сбивая с ног. Следующий удар вновь пришёлся на щит, которым Годфруа еле успел заслониться. Секира вновь разрубила стальное усиление, благо немного в другом месте, и ее лезвие показалось с обратной стороны щита. Годфруа попытался заломить завязшую в щите секиру и выдернуть её из рук Горнара, но только сильней повредил свой щит. Годфруа понял, что еще несколько таких ударов, и ему нечем будет защищаться. Доспехи же его вряд ли смогут послужить надежной защитой от мощных ударов секиры... Вскоре так и получилось, приняв на щит еще несколько ударов, Годфруа пришлось сбросить с плеча бесполезный ремень с обломками щита. Со всех сторон в круг бросились секунданты.
  - Все прочь! Мы будем биться насмерть! - взревел Горнар, хотя право продолжить поединок, отказавшись признать поражение, было только у потерявшего щит Годфруа.
  - Я согласен, - громко произнес Годфруа.
   Секунданты стали покидать круг, на их лицах было написано сожаление, очевидно, они уже заживо хоронили Годфруа. На лице Жан Люка появилась встревоженность. Только дежурный "по кухне" паренек загадочно улыбался. Горнар вновь ринулся в атаку. На этот раз он явно не счел нужным хитрить и осторожничать с потерявшим защиту противником. Годфруа уклонился от удара, затем ещё и ещё раз, даже не пытаясь контратаковать. Горнар без устали атаковал, а Годфруа так же без устали бегал по очерченному пространству, уклоняясь от его ударов. Он хорошо усвоил урок, который ему преподнёс Убийца Клод... Секира со свистом рассекала воздух, не раз пролетая в полудюйме от его головы. Внезапно этот поединок чем-то напомнил Годфруа танец со смертью, из его сна... Танцы были одним из десяти благородных искусств, которые надлежало изучать юным дворянам. Правда, для будущих рыцарей они имели немного особую специфику. Дело в том, что танцевать им приходилось в полном боевом облачении, то есть в доспехах и с оружием в ножнах. Эти "танцы" вырабатывали у будущих рыцарей привычку к доспехам, выносливость и координацию, ведь рыцарь должен уметь долгими часами бегать, прыгать, преодолевать преграды, плавать и, собственно, сражаться, не снимая доспехов и не уставая... Да, этот поединок, действительно, был танцем со смертью. На какое-то мгновение Годфруа показалось, что он видит себя и своего противника со стороны. Движения их были полны хищной смертоносной грациозности и красоты, в них не было ничего лишнего и неестественного. Ни малейшего изъяна... Почти... Вот Горнар вновь замахнулся, опять чересчур, как показалось Годфруа, сильно. На этот раз л'Аншар не стал упускать возможность и, шагнув на встречу Горнару, резко выбросил вперед левую руку, захватывая предплечье правой руки Горнара у него над плечом и заводя её ему за спину, продолжая движение его замаха. Милосердный в следующий миг вошел в вертикальную прорезь шлема, в предполагаемое расположение рта Горнара. Как только кончик меча застрял, уперевшись гранями в края узкой прорези шлема, л'Аншар с мощным выдохом ударил локтем по плечу крестовины меча так, что тот вошел в шлем почти по самую рукоять. Острие меча вышло из затылка Горнара между шлемом и воротом доспеха. Удар в прорезь шлема среди рыцарей назывался "ударом милосердия", ибо наносился, как правило, уже израненному и поверженному противнику с целью избавления его от предсмертных мук и не менее мучительных страданий от осознания позора собственного поражения. Правда, обычно "удар милосердия" наносился специальным кинжалом мизерикордом, а не мечом. Милосердный снова оправдал своё имя, подарив врагу своего хозяина именно такой удар... Л'аншар резко извлёк окровавленный меч из прорези шлема своего противника. Конвульсирущее тело Горнара упало наземь... Танец был окончен... Все формальности были соблюдены: противник сам изъявил желание биться насмерть, бой длился до первой раны, которая по роковой случайности оказалась смертельной...
   Вокруг стояли ошалевшие претенденты и их "старшие братья". Ох, и влетит же им за этот поединок... Годфруа снял шлем и окинул свирепым взглядом инквизиторов.
  - Может, из вас кто-то ещё не согласен с моими словами и желает отстоять свою честь в поединке?
   Инквизиторы молчали... Поваренок по-прежнему улыбался...
  
  
  
   Глава 4. Посвящение
  
  Воин, постигший науку командования войсками, становится Рыцарем Света, способным сокрушать темные силы своими ударами и врачевать собственные раны.
  Устав Священного Ордена Небесного Орла.
  Воин, постигший основы темной магии, становится Рыцарем Тьмы, способным выпивать души поверженных врагов.
  Устав Ордена Великой Тьмы
  
   В ночи пылали костры. Годфруа подошёл к вырытой в земле яме и бросил в неё свой короткий меч, служивший ему верой и правдой последний год. Этот меч он получил из рук жрецов ордена, когда принимал обет. Он нарёк его "Защитник Веры".
  - Зачем ты отрекаешься от меча своего, брат? - спросил паладин, стоящий рядом.
  - Отрекаюсь от него, ибо недостоин я больше носить его и не смею отныне сражаться за господа нашего, ибо осквернил себя страстями порочными и погряз во грехе.
  - Ступай с миром, брат, да примет Светлый Владыка твое покаяние.
   Следом за мечом Годфруа в яму полетел меч Жан Люка. Слова в точности повторились... Затем настала очередь следующего претендента. И так до тех пор, пока яма не наполнилась более чем тремя десятками мечей. Инквизиторы не участвовали в обряде, потому как после поединка Годфруа и Горнара в Ордене произошел страшный скандал в верхах, и было принято решение проводить посвящение для инквизиторов отдельно... Затем претенденты стали дружно забрасывать яму землей. Через некоторое время, зарыв яму и приняв омовение, претенденты, рыцари Света и паладины встали на совместную молитву. Паладин Арносилай читал текст молитвы громко вслух, остальные воины повторяли за ним шёпотом.
  - Господь милосердный, благодарим тебя за милость твою безграничную и бессчётные дары твои. Благодарим тебя за свет любви твоей неиссякаемый и волю твою непреклонную, ведущую нас, незрячих, путем истинным. Прости нам грехи наши и омой нас от скверны и страстей наших. Избавь нас от сомнений черных и от страха пред врагами нашими. Наполни сердца наши верой непоколебимой и отвагой безмерной. Вложи, господи, в десницы наши мечи, дабы стояли мы за тебя и детей твоих и несли на остриях мечей наших свет Веры Истинной и разгоняли им тени. Дабы не дали на поругание злу ни святыни твои, ни чести слуг твоих. Господи, упаси нас от искушения и нечестия. Не дай нам сбиться с пути истинного и не предай нас в руки врагов наших. Спаси и сохрани души наши и государя нашего, мир сей чудесный и род человеческий. Аминь.
   Помолившись, Годфруа вдруг ощутил умиротворение и душевный покой. Все сомнения прошлых дней внезапно показались ему очень глупыми и совершенно необоснованными. Как мог он усомниться в величии господа своего, когда господь в который раз явил ему милость свою? Как мог он усомниться в боге перед лицом абсолютного ЗЛА, само существование которого доказывало и существование божьей воли, и провидения? Ведь что, если не божье чудо, произошло тогда, когда демоны в человечьем обличье пытались обманом взять с его позволения чужую душу? Ведь кем, если не абсолютным злом, являлись те демоны?.. Вера в сердце Годфруа вновь окрепла и запылала в груди ярким пламенем.
  
   Рассвет застал будущих рыцарей Света и их старших братьев за утренней молитвой. Воины ордена стояли на вершине холма на коленях лицом к восходу и держали перед своими лицами сложенные вместе ладони. Каждый из них шептал молитву. Глаза каждого сияли чистейшим светом веры. Эта непоколебимая вера, казалось, пронизывает воздух вокруг, насыщая его всеобъемлющей любовью детей к своему отцу и его Творению. Это ощущение было настолько сильным, что казалось, что бог присутствует где-то рядом и с умилением наблюдает за своими преданными сыновьями. Лучи просыпающегося Светила пронзали перистые облака и красили кромку неба у горизонта целой палитрой оттенков - от лилового до фиолетового. Красоту этого восхода хотелось увековечить, но такой возможности у претендентов не было. Изобразительное искусство считалось одним из десяти искусств "обязательно" изучаемых будущими рыцарями наряду с фехтованием, верховой ездой, борьбой и кулачным боем, пением псалмов, танцами, красноречием и стихосложением, плаванием, охотой и благородными играми... Годфруа постарался сохранить этот восход в памяти до конца своей жизни...
   Сегодня их ждало восхождение на Вершину Покаяния. Так называлась гора в окрестностях Лаанкаста, где, по преданию, святой Анхель провел в молитвах и посте целый месяц и обрёл способность исцелять наложением ладоней. Ритуал восхождения являлся одним из ключевых этапов посвящения...
  
   Годфруа взобрался на очередной уступ. Пот струился ручьем из-под его доспехов. Согласно древней традиции, претенденты осуществляли восхождение в полном боевом облачении. Годфруа закрепил на уступе свой конец верёвки, второй был у Жан Люка. Дождавшись сигнала, Жан Люк полез следом...
  
  ***
  
  - Зачем ты поднялся сюда? - спросил паладин.
  - Затем, чтобы принести господу нашему свое покаяние в этом святом месте и искупить трудами своими грехи мои пред господом, - Годфруа еле дышал. Он только что забрался на вершину. Воздуха на высоте катастрофически не хватало, чтобы насытить жадные тренированные легкие. Жан Люк все ещё подымался за его спиной.
  - Долго ли ты будешь каяться?
  - Пока не почувствую прощение господа нашего.
  - Тогда ты никогда не спустишься с этой горы. Ибо грехи твои велики, и одного лишь покаяния твоего мало, чтобы искупить их.
  - Что же мне сделать, чтобы заслужить прощение господа?
  - Иди и делай то, что должен. Сокрушай врагов господа твоего и защищай слуг его. Лишь так ты заслужишь милость его и искупишь грехи свои.
  - Но мне нечем сражаться. Я утратил свой меч.
  - Вот твой меч, - с этими словами паладин протянул Годфруа длинный меч. Меч играл золотыми бликами на солнце так, что казалось, будто сам он сияет. - Это священное оружие рыцарей Света. Отныне он твой. Да послужит он тебе верой и правдой, да не подведет он тебя в бою, да не попадет он в руки нечестивые, да не поднимешь ты его против невинных и против братьев твоих. И да не заржавеет он у тебя от безделья, ибо если не намерен сражаться ты до конца жизни твоей на пути господа, то лучше не бери его из рук моих.
  - Я принимаю твой дар, брат.
   Сзади послышался лязг стали о камни. Жан Люк наконец забрался...
   До вершины, где их уже ждали "старшие братья", поднявшиеся более лёгким маршрутом, в этот раз добрались все претенденты. По слухам, в предыдущие годы бывали несчастные случаи. Воистину, путь к покаянию непрост... Уставшие воины стояли на вершине священной горы. Вершина была увенчана большим деревянным крестом с орлом на верхушке. Над головами, совсем рядом, на расстоянии менее полета стрелы, быстро плыли перистые облака. В облаках парили птицы. Солнце светило над ними сквозь облака, освещая окрестности и играя бликами на золотых куполах храмов Лаанкаста. Годфруа смотрел с высоты на земли Великой Империи. На прекрасный и величественный Лаанкаст, священный город храмов и монастырей. Город, где жили настоящие святые, где все жители денно и нощно молились богу о сохранении мира и рода человеческого. Мира по имени Великая Империя. А вокруг города на много вёрст раскинулись бескрайние поля и пастбища. На которых работали трудолюбивые крестьяне, и паслись тучные стада животных. Долину перерезала река Мойла, в которую с окрестных холмов стекало множество ручьев и речушек. Река протекала мимо стен города, опоясывая его широким каналом. Годфруа вдруг понял, что должен был ощутить святой Анхель столетия назад, стоя на этой вершине. Конечно, города тогда здесь еще не было, но в остальном картина вряд ли сильно изменилась... Бренность и ничтожность собственного существования по сравнению с величием Творения господа. Суетность и бессмысленность мирских забот по сравнению с вечностью... И бесконечное раскаяние в своих ничтожных и бесцельных помыслах и деяниях на фоне грандиозности замысла Творца... Все эти чувства ощущал теперь и Годфруа... Воины вновь встали на совместную молитву. Помолившись, они приступили к спуску с горы по тому же маршруту, что и поднимались...
  
   Претенденты и их старшие братья собрались в старом замке ордена. Воины встали в круг в центре большой залы. На стенах залы пылали факелы. Внезапно откуда-то сверху зазвучала музыка. Паладин Арносилай вышел в центр круга и стал медленно танцевать. Музыка становилась всё громче и ритмичней, танец паладина ускорялся, движения становились всё резче. Другие паладины и рыцари света тоже стали присоединяться к танцу. Через некоторое время в танец стали вступать один за другим остальные присутствующие. Когда танцевать начал стоящий рядом Жан Люк, Годфруа последовал его примеру. Танцевали в доспехах. Темп музыки всё ускорялся, и танец уже переходил в пляску. Рыцари обхватили друг друга за плечи и продолжили плясать в обнимку, кружась хороводом вокруг пляшущего в одиночестве паладина. Годфруа танцевал с упоением, целиком проникаясь музыкой и торжественностью момента. В этой музыке звучало многое: и ненасытная жажда жизни, и великая жертвенная любовь к ближним своим, и боевой восторг. Он ощущал единство со всеми танцующими. Он был одним из них. Он любил их, своих братьев, бесконечной братской любовью и готов был умереть за каждого из них. Казалось, тело его само уже пляшет, а сознание Годфруа растворилось в этой величественной музыке...
  - Ха! Ха-ха! Ах-ха! Ха-ха! - закричал паладин зычным голосом в такт музыке. Остальные рыцари подхватили этот крик.
  - Ах! Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! - звучало дружным хором, отдаваясь эхом от стен замка.
  - Ха! Ах-ха! Ха-ха! Ах-ха! - орал во всю мощь своих лёгких Годфруа, продолжая неистовую пляску...
  
   Рассвет вновь застал воинов ордена за молитвой. Лучи восходящего солнца проникали в окна храма, где молились без пяти минут рыцари Света и их, теперь уже равные, братья. Сегодня был последний день их посвящения. Сегодня в храме Света они присягнут на верность ордену, и верховный жрец Священного Ордена Небесного Орла Святозар объявит их рыцарями Света. Помолившись, воины направились в конюшни ордена. Там их ждали их новые кони. Кони рыцарей Света были выведены из скакунов белой масти. Главным требованием к ним была способность нести на себе вес как всадника в доспехах, так и собственных доспехов, развивая при этом хорошую скорость для таранного удара. При этом белоснежные кони ордена не считались боевыми конями из-за их флегматичного характера. Они были покладисты и спокойны и легко поддавались дрессировке в отличие от боевых пород. Поэтому в бой на них шли, закрывая им глаза специальными шорами. Годфруа выбрал себе не самого большого коня. Выбрал по глазам, которые, как показалось Годфруа, смотрели разумно и гордо...
  - Как его имя? - спросил Годфруа у конюха.
  - Ретивый, сир. У него непростой характер...
  - Это хороший конь. Вряд ли я бы выбрал лучше, на твоём месте, - раздался голос Арносилая за спиной Годфруа.
  - Мне он тоже нравится, - Годфруа погладил коня по гриве. Конь потёрся мордой о руку Годфруа, словно они с ним давно были знакомы.
  - Что ж, брат. От имени Священного Ордена Небесного Орла, я прошу тебя принять в дар этого коня в благодарность за твою верную службу.
  - Я принимаю дар Ордена с благодарностью...
  
   Годфруа и Жан Люк ехали по городу на своих новых белоснежных конях. Конь Жан Люка носил имя Верный. Им выпало немного свободного времени, церемония посвящения должна была состояться вечером, а солнце еще и близко не приблизилось к полуденной точке на небосводе. Вокруг по улицам города сновали люди. Воины ордена, проходящие обучение в Лаанкасте, несущие в нём службу или же просто приехавшие к своим семьям на увольнение. Клирики церкви, начиная от молодых послушников и лекарей и заканчивая седоволосыми монахами и жрецами. Группы паломников со всех концов империи, со взорами, наполненными религиозным благоговением перед величием святого города и красотой его храмов. В Лаанкасте не было случайных людей. Сюда не мог заехать проезжий купец или случайный путник. Вход в город был открыт лишь тем, кто мог доказать свою религиозность прочтением наизусть нескольких десятков молитв или отрывков из святого писания или же тем, кто имел разрешение на посещение города с печатью ордена и за подписью жреца. Торговля в городе была запрещена. Все вопросы снабжения и распределения продуктов питания и материальных ценностей решались жрецами Ордена. Поэтому в Лаанкасте не было рынков, лавок и всевозможных таверн и трактиров, а значит, почти не было торговцев, преступников и девиц лёгкого поведения... Внезапно навстречу рыцарям выехал Арнье.
  - Сир, наконец-то я нашёл вас. Меня не пускали в ваш лагерь и отказывались передать вам письмо, "дабы не отрывать вас мирскими заботами от таинства посвящения". В храме мне сказали, что вы отправились в конюшни. Мы чуть было не разминулись.
  - Что за письмо?
  - Вот оно, сир.
   Годфруа взял в руки свиток. На свитке стояли знаки срочности и крылатой почты. Значит, от Нордвуда до Лаанкаста его доставляли либо почтовые голуби, либо пегасы. Такой почтой пользовались для срочных сообщений в имперской канцелярии. Право пользоваться ей было также у сановников ордена и вассалов императора, но стоило немалых денег. Письмо было адресовано ему. Почерк на свитке был незнаком Годфруа. Годфруа разломил печать и, развернув свиток, принялся читать.
  
   Его Светлости, Наследному герцогу Нэй-Та-Зира Годфруа л'Аншару.
   Милостивый государь, пишу вам по настоятельной просьбе вашей наречённой невесты Ребекки де'Вернье. Вынужден сообщить вам, что ваша невеста вот уже как около месяца тяжело болеет. Жизненные силы её поддерживаются двумя лекарями, местным знахарем и мной лишь при помощи целебных снадобий, эликсиров, заклятий магии жизни и моего божественного дара исцеления. Однако долго так продолжаться не сможет, ибо силы её с каждым днём восстанавливаются всё хуже. Насколько мне позволяет судить опыт, природа болезни явно магическая. Мною был неоднократно проведён ритуал божественного исцеления, ослабляющий действие губительных чар, однако он приносил лишь временное облегчение. Посему, я вижу единственным шансом на спасение вашей невесты помощь Жреца ордена, способного снимать магические чары, а лучше способного проводить ритуал воскрешения. Ибо столь мощного заклятия я ещё ни разу на своей памяти не встречал. Также ваша невеста просит вас в случае неблагоприятного исхода соблюдать траур не более одного года, а затем жениться на другой. Сама она писать не в состоянии.
   Отец Жювилль.
  
   Мир перевернулся с ног на голову. Всё, что ещё час назад так радовало Годфруа и казалось ему столь важным, в мгновение ока потеряло смысл.
  - Что там? - спросил Жан Люк, видимо, на лице Годфруа отобразилось его отчаяние.
   Годфруа молча протянул ему конверт. Жан Люка это тоже касалось, всё-таки речь шла о его сестре. Жан Люк прочитал письмо. Лицо его омрачилось.
  - Едем к Его Святейшеству,- сказал он. - В письме сказано, что нужен жрец. Святозар обязательно поможет.
  
   На приём к Его Святейшеству они попали, как ни странно, без всяких проволочек. Стоило им назвать страже свои имена и присовокупить уверения о важности и неотложности дела, как через четверть часа вернувшийся стражник проводил их в приёмную Его Святейшества. Кабинет на вершине минарета в храме Света был обставлен достаточно скромно, и ничем кроме золотого орла на стене и иконы святого Анхеля не говорил о сане его хозяина. Святозар стоял у окна и поливал цветы на подоконнике. Годфруа и Жан Люк, войдя в кабинет, встали каждый на одно колено.
  - Мир вам, дети мои, можете подняться. Что привело вас ко мне в столь ранний час?
  - Нужда, Ваше Святейшество, - ответил Жан Люк, - личная беда ваших скромных сыновей. Вот письмо, которое мы получили час назад, - Жан Люк прошёл в центр кабинета и положил свиток на стол. - Речь здесь идет о моей кровной сестре и наречённой невесте моего спутника. Оба мы являемся претендентами на звание рыцарей Света, и сегодня нам предстоит церемония посвящения.
  - Я прекрасно знаю, кто вы. К тому же я помню вас ещё с моментов произнесения ваших обетов, - Святозар подошёл к столу, взял свиток и принялся за его прочтение.
   Прочитав письмо, он поднял взгляд на Годфруа.
  - Зачем ты убил Горнара?
   Годфруа немного опешил. Он явно не ожидал подобного вопроса в сложившейся ситуации.
  - Горнар сам вызвал меня на поединок, Ваше Святейшество, а также сам изъявил желание биться насмерть.
  - Я прекрасно знаю это. Я спросил тебя, зачем ты его убил.
   Годфруа опустил глаза.
  - Потому что он мерзавец, Ваше Святейшество. Я решил для себя, что не могу продолжать службу в ордене вместе с таким подонком, как он.
  - Ты знал, что он мой племянник?
  - До меня доходили слухи, но я не придал им особого значения, Ваше Святейшество.
  - Значит, ты не можешь продолжать службу в одном с ним ордене? Тогда у меня для тебя две новости, сын мой. Плохая и хорошая. Плохая - в том, что позавчера Горнар был воскрешён. Причём на средства твоего отца, оставленные им в залог для твоего воскрешения на случай твоей погибели. И сегодня он будет присутствовать на церемонии посвящения, наряду с другими претендентами...
   Годфруа снова опешил. Ему и в голову не приходило, что Горнара, так нелепо разменявшего свою жизнь, могут воскресить. Годфруа всегда казалось, что воскрешение только для настоящих героев, павших в неравной борьбе за веру и императора.
  - А хорошая - в том, что после вашей с Горнаром дуэли в совете Отцов всерьез принято решение о выведении Святой Инквизиции из состава Священного Ордена Небесного Орла.
  - Мне очень жаль, что я послужил причиной раскола ордена, Ваше Святейшество.
  - Дело не только в тебе, сын мой. Эти противоречия накапливались уже давно, ваш поединок лишь стал последней каплей. Взгляни на эту икону. Кого ты видишь на ней?
  - Это святой Анхель, Ваше Святейшество.
  - Ты знаешь, почему его так почитают в ордене?.. Это он основал Священный Орден Небесного Орла, а не Светлый Владыка, как это принято считать, хотя без божьей воли, конечно же, тоже не обошлось. Несколько столетий назад, когда Великая Империя только начинала становиться империей, и вовсе не была такой великой, как сейчас, и возник наш орден. Окрестные земли тогда были отдельным осколком на самой границе с Хаосом. Демоны пытались обрушить этот осколок в бездну Хаоса и постоянно атаковали его. Местные жители вели бесконечную войну с ними за своё существование. Но иные из них наоборот перешли на службу Хаосу, во всём помогая демонам. Священнослужители тогда не участвовали в этой борьбе, считая своим долгом лишь творение молитв, проповедование истины и исцеление раненых... Силы, противостоящие демонам, всё таяли, и вскоре стало ясно, что если так будет продолжаться и дальше, то дни этого осколка сочтены. Тогда один из начинающих послушников храма Орла поднялся на гору неподалёку и принялся неистово молиться о спасении этого осколка от лап демонов. Он молился и постился на этой горе больше месяца, вопрошая Светлого Владыку ответить на его мольбы и дать ему знак. Но Светлый Владыка всё не отвечал, а между тем дела у местных жителей становились всё хуже. Тогда он решил, что одними молитвами делу не поможешь. Видимо, подумал он, Светлый Владыка не решает за людей все их проблемы, но даёт им силы самим преодолеть эти трудности. И вот он спустился с этой горы и вернулся в свой храм. Там он поведал братьям о своём прозрении и призвал их взять в руки оружие и идти в бой против демонов. Старшие сановники храма лишь возмутились его речам и призвали его к смирению и благоразумию. Но многие, в основном молодые лекари, вняли его словам и последовали за ним... Отряд бойцовых лекарей Анхеля стал настоящей грозой демонов и их прислужников, и со временем многие послушники, монахи и жрецы присоединились к этому отряду. Так и возник Священный Орден Небесного Орла. А бойцовые лекари Анхеля со временем стали называться паладинами... Однако это не изменило в корне положения вещей. Демоны, будучи в очередной раз разбиты, через какое-то время снова предпринимали очередную атаку, проникая на осколок через своих прислужников - магов Хаоса и демонологов... Тогда и запылали первые костры инквизиции... Население осколка уменьшалось, мужчин становилось всё меньше. И святой Анхель освободил всех членов ордена от обета бедности и безбрачия, кроме иных командиров. Именно поэтому сегодня рыцарям Света, в отличие от паладинов, разрешено иметь семьи и имущество... Анхель долго искал способ спасти население этого осколка и долгими часами пребывал в молитвах и медитациях. И вот однажды его душа отделилась от его бренной плоти и вознеслась в мир духов и ангелов. В этом мире он и повстречал дух Даокона, который был владыкой небольшого мира, и предложил ему присоединить гибнущий осколок к своему миру. Даокон дал согласие, и между ним и орденом был заключён договор. Орден номинально признал власть Даокона и взял на себя обязательство помогать ему поддерживать порядок в империи, а Даокон дал разрешение ордену проповедовать на всей территории империи, выжигая при этом калёным железом любые проявления ереси и язычества, и освободил орден от всех налогов... С тех пор орден является одним из трёх столпов могущества Великой Империи и императора Даокона и поддерживает последнего во всём, что не всегда, надо сказать, взаимно... Но мы не должны забывать, что нашей важнейшей и наипервейшей задачей является служение господу и искоренение опаснейших врагов его. Именно для этого и возник орден... Враги господа нашего принимают любые возможные обличия. Те несчастные заблудшие разбойники, выгнанные на тропу разбоя нищетой и невежеством, с которыми вы сражались, дети мои, вовсе не являются ими, а всего лишь приравниваются к ним в соответствии с заключённым с императором договором... Одинокая красивая девушка, живущая в лесу или на болоте, может оказаться древней ведьмой, прожившей не одну сотню лет и убившей не одну тысячу младенцев для поддержания своей молодости и красоты. Добродушный деревенский знахарь может оказаться могущественным демонологом, способным открыть врата Хаоса и призвать многочисленную армию демонов, выжигающую всё на своём пути. Или некромантом, способным устроить нашествие мертвецов на беззащитную деревню, в результате чего будут убиты все её жители, или посеять страшную чуму, выкашивающую целые города... а то и просто наслать магическую болезнь, - Святозар поднял со стола свиток и потряс им в руке. - Именно для этого и нужна Святая Инквизиция. Кому-то нужно уничтожать этих с виду миловидных девушек и добродушных стариков. Это сейчас, пока мы сильны, их не видно и не слышно. Но я вас уверяю, дети мои, стоит нам чуть ослабнуть и опустить наши руки, как они вылезут из своих щелей и устроят здесь сущий ад... Да, порой на кострах инквизиции гибнут невинные. Да, служба в инквизиции порой развращает и портит неокрепшие в своей вере сердца, как это случилось с моим племянником. Но я повторяю: кто-то должен делать эту работу. Других инквизиторов у меня нет. "Благородные" рыцари вроде вас на это не идут, ибо считают ниже своего достоинства карать "беззащитных женщин и стариков"... Вот и приходится обходиться тем, что есть... Вы понимаете меня, дети мои?
  - Да, Ваше Святейшество, но что вы скажете насчёт письма? - ответил вопросом Жан Люк.
  - А что вы хотите от меня услышать, дети мои?
  - Монах в письме говорит, что необходима помощь Жреца ордена, Ваше Святейшество, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?
  - То есть вы хотите, чтобы я приказал одному из жрецов, причём не любому, а способному воскрешать, отправляться прямо сейчас на север, на самый край империи, добираться куда не меньше месяца, чтобы спасти жизнь одной девочки?... Дети мои, вы прекрасно знаете, какие сейчас времена и какие у ордена трудности. Мы несём серьёзные потери. Каждый жрец, способный воскрешать, сейчас на вес золота, и трудится не покладая рук, исцеляя раненых и воскрешая убитых. Многие жрецы входят в боевые отряды ордена и инквизиции. Доходит до того, что становится некому проводить службы в храмах... Отправить жреца в Норднор означает оторвать его от дел Ордена не менее чем на два месяца, причём неизвестно, сможет ли он помочь, ведь ваше письмо двухнедельной давности, а обряд воскрешения можно провести лишь с недавно умершим человеком... Я не могу дать своё согласие на это. Я мог бы отправить вам в помощь несколько монахов, но вряд ли они справятся лучше, чем отец Жювилль...
  - Ваше Святейшество, быть может, нам самим удастся отыскать жреца, готового помочь нашему горю, - на этот раз говорил Годфруа. - Наши семьи не постоят за вознаграждением и щедро отблагодарят любого, кто согласиться нам помочь. К тому же неподалёку от Норднора, вдоль Нордвудской дороги, стоит несколько отрядов ордена, имеющих в своём составе Жрецов. Их отлучка и возвращение на место службы не отнимет так много времени. Если бы вы только дали нам письменное разрешение на небольшую отлучку для такого жреца.
  - Нет. Тем более с Нордвудской Дороги. Я повторяю, каждый жрец сейчас очень нужен ордену на своём месте. Вы можете привезти эту девочку в ближайший храм Света, и там ей обязательно помогут, но я не позволю отрывать жрецов ордена от выполнения их нынешних задач...
  - Большое спасибо за внимание, Ваше Святейшество, позвольте нам удалиться, - Годфруа не смог скрыть разочарования и гнева в своём голосе. Ещё бы... Горнар получил своё воскрешение, а для Годфруа и его невесты такой роскоши у ордена не нашлось. Этот поединок слишком дорого обошёлся Годфруа.
  - Что ты намерен делать, сын мой?
  - Я намерен немедленно отправиться в Норднор, Ваше Святейшество. К тому же я намерен написать туда письмо, чтобы Ребекку срочно попытались перевезти в город Нордвуд в храм Света. Также я намерен отправить своих людей, присутствующих здесь со мной, в Белую Башню на поиски волшебника, который согласился бы помочь мне за плату.
  - Волшебника? Разве тебе неизвестно, что все маги беспринципные пройдохи, и их магия порицается Святым Писанием? К тому же что значит немедленно отправиться? А как же твоя церемония посвящения?
  - Маги? Мне это известно. Но раз я не могу найти помощи у Ордена, которому я служил верой и правдой целый год, то я намерен найти эту помощь в другом месте... Церемония? Я не собираюсь терять ни часа, в то время как умирает моя невеста, Ваше Святейшество.
  - Ты забыл, сын мой, что твой долг перед господом и Орденом должен быть для тебя много крат важней личных переживаний и горестей.
  - Мой долг перед господом исполнен, Ваше Святейшество. Ордену же я ничего не должен, ибо я ещё не связал себя присягой перед ним, и до церемонии посвящения я не могу считаться его рыцарем.
  - Как ты смеешь, щенок! Как смеешь ты говорить мне эти слова! Как смеешь ты отрекаться от своего долга перед орденом и господом?! За эти слова... Я... Верховный жрец Священного Ордена Небесного Орла, Великий инквизитор и патриарх Святой Церкви Светлого Владыки... отлучаю тебя от церкви и господа нашего и подвергаю тебя пожизненной Анафеме! Убирайся, отступник!
   Годфруа извлёк свой меч из ножен. Святозар отшатнулся назад и прижался спиной к окну, священный меч рыцарей Света упал, зазвенев о пол, возле его ног. Затем Годфруа развернулся и вышел. Ошеломлённый Жан Люк, придя в себя, упал перед Святозаром на колени и, схватив за полу рясы, принялся умолять его простить горячность Годфруа и понять всю меру его отчаяния. Не менее ошеломлённый Святозар прогнал Жан Люка следом...
  
   Ретивый нёс Годфруа по Нордвудской дороге. Рядом скакали ещё два коня, на которых он пересаживался время от времени. Запасных коней приходилось часто менять, ибо они не выдерживали непрерывной изнурительной скачки. Годфруа спал не более четырёх часов в сутки, порою прямо на холодной осенней земле, даже не разводя костра. Ел, в основном прямо в седле, то, чем удалось запастись в придорожных тавернах. Ретивый сильно похудел, но всё-таки выдерживал и одноразовое питание, и непродолжительный сон, и непрерывный бег... Годфруа очень боялся опоздать. Множество мыслей и чувств постоянно разрывали душу Годфруа. Ребекка... Что за магическая болезнь? Чья злая воля повинна в этой болезни? Кому могла помешать четырнадцатилетняя девочка? Может, Некрус? Но зачем ему это? Если бы он хотел причинить вред Годфруа, то он мог просто не спасать ему жизнь, мог убить его, пока Годфруа лежал без сил на постели. В конце концов, он мог просто отравить его своим снадобьем, а потом сказать его спутникам, что лечение не помогло. Да и не похож он на злодея, способного так подло действовать исподтишка. Деревенский знахарь? Всю жизнь живший в окрестной деревне старик, которому давно уже пора на покой, и лечивший в основном скотину местных крестьян... Отец Жювилль писал, что никогда не встречал столь мощного заклятия. Мог ли этот знахарь, разбирающийся разве что в целебных травах и кореньях, наложить такое заклятие? Странник... Или, может, тот "огненный человек"? Проклятье! Что им всем вдруг понадобилось в их захолустье? Эти, наверное, могли бы, особенно Странник, но опять же, зачем? К тому же, судя по письму, Ребекка заболела уже после того, как они побывали в Нордноре. Нет, Некрусу определенно придётся ответить на несколько вопросов Годфруа... Внезапно послышался скрип падающего дерева, а через мгновение прямо на пути Годфруа возникло и само дерево. Упав, оно перегородило дорогу коням Годфруа. Позади упало ещё одно дерево, отрезав путь к отступлению. Годфруа слегка удивило происходящее. Таким способом обычно устраивали засады на крупные отряды, а не на одиноких путников. Сняв со спины свой меч, который в отличие от доспехов он решил не оставлять своим людям, Годфруа приготовился к обороне. Разбойники почему-то не спешили показываться, вскоре из кустов послышался чей-то голос.
  - Эй, уважаемый! Зачем тебе одному три лошади? Отдай две нам, а сам езжай дальше на одной!
  - Что ж, выходи и возьми, если сможешь! - в Годфруа говорила вовсе не жадность. Конечно, благоразумие подсказывало ему отдать этих коней и продолжать путь не теряя времени. Но чувство чести не позволяло Годфруа уступить наглецам и их угрозам.
  - Что за спесь! Ты всего один, а нас много! Мы давно могли бы уже убить тебя и забрать силой всё, что нам нужно. Вместо этого мы тут церемонимся с тобой. На твоём месте я был бы благодарен за это. Не дури, оставь нам лошадей и езжай дальше!
  - Ну, так покажись из кустов и прими благодарность из моих рук!
  - Если я выйду, то тебе не поздоровится! Я один способен своей секирой одолеть десятерых, а мои люди мне под стать.
   Годфруа вдруг надоело это препирательство, он не мог больше терять на него времени. Годфруа направил Ретивого на голос, воздев над головой меч. Когда он приблизился к кустам, несколько мужиков, вооруженных вилами и топорами, подскочили на ноги и бросились наутёк. Годфруа настиг одного, того, который, как казалось Годфруа, и кричал из кустов, и ударил его по затылку плоской стороной Милосердного. Мужик дико завопил и упал.
  - ААА! Не убивайте, Ваше Благородие! Пощадите несчастных и бедных крестьян. Мы не хотели! Мы больше не будем!
  - Что значит, не хотели? Не ты ли вымогал у меня угрозами моих коней?
  - Я, Ваше Благородие! Бес попутал! Пощадите меня, пожалуйста, ради моих пятерых детей.
   Остальные мужики, отбежав на некоторое расстояние, неумело попрятались в кустах и за деревья и теперь, выглядывая, напряженно размышляли, чем же помочь своему вожаку.
  - Если у тебя есть дети, зачем же ты пошёл в разбойники? Или ты не знаешь, что это очень опасная профессия?
  - Долги, Ваше Благородие! Из-за неурожая мне и моим родичам пришлось взять в долг, под прансенты, у местного торговца. Но на этот год случилось наводнение, и нам теперь нечем отдавать этот долг. Прансенты растут, и если мы не вернем долг, то у нас заберут нашу землю. А тогда нам точно придётся пойти в разбойники, Ваше Благородие!
  - Разве император не выплачивает вам компенсацию при неурожае и наводнениях?
  - Может, и выплачивает, Ваше Благородие. Да только до нас та канписация не доходит. Наместник и его чиновники всё разворовывают.
   "Всюду коррупция, - подумал Годфруа, - вот тебе и корни всплеска разбоя и бандитизма". Такое было немыслимо в Нордноре, где Лорды старались заботиться о своих крестьянах и в случае неурожая на компенсации из центра не надеялись, а покупали для своих крестьян зерно сами.
  - Из какой вы деревни? - спросил Годфруа.
  - Из Верхнелучья, Ваше Благородие, - из кустов послышался стон отчаяния, теперь незадачливых разбойников точно ждала виселица.
  - И сколько же вы должны вашему торговцу?
  - Пятьдесят монет, Ваше Благородие. Занимали двадцать, а должны пятьдесят. Прансенты...
   Годфруа убрал за спину меч, отсчитал из своего кошелька шестьдесят монет и высыпал их на землю рядом с лежащим в страхе "разбойником". Затем развернул коня и поскакал к ожидавшей его паре. Меч Годфруа в очередной раз подтвердил право на своё имя, не пролив крови больше, чем было нужно.
  - Кого нам поминать в молитвах, Ваше Благородие? - услышал он за спиной.
  - Не надо никого поминать. Надо делать запасы на случай неурожая. И не брать взаймы у жадных торговцев... Нужно уповать лишь на себя и господа...
  
   Над Норднором царила осень. Если в центральной империи только пожелтели листья, а кое-где ещё собирали второй урожай, то в Нордноре все листья давно уже опали... Сильно похудевший и изнеможённый от долгой дороги Годфруа ехал на не менее изнеможённом Ретивом по землям родного Норднора, с двумя запасными конями на привязи. Под копытами коней шуршали опавшие листья. В лицо Годфруа дул холодный осенний ветер. Листья, подхваченные этим ветром, летели навстречу Годфруа и задевали бледную кожу его впавшего лица, застревая порой в немытых и нечёсаных космах под капюшоном. Всё вокруг было окрашено в темные и блеклые тона. Опавшие коричневые листья, устилавшие землю густым ковром, почерневшие голые деревья, безжизненно опустившие свои ветви... Даже небо над Норднором было пасмурно серым. Лес вокруг был погружён в глубокий осенний сон. Казалось, он не уснул, а умер. Умер навсегда. И уже никогда больше не зацветет он пышным нарядом из зелёных листьев, сочных трав и ярких цветов. Почти все птицы улетели на юг, и лишь чёрные вороны, восседающие в одиночестве на голых ветвях, иногда попадались на глаза Годфруа. Вот и сейчас громадный ворон кружился над его головой, изредка издавая свой пронзительный крик. Годфруа поднял голову, посмотрев на него. Казалось, злая птица смеется над ним, злорадствуя бедам, обрушившимся на Годфруа... Ребекка... Жива ли она ещё?.. Успеет ли он помочь ей? Сможет ли он вообще ей чем-нибудь помочь?.. Или же, приехав, он узрит лишь её могилу?.. Как он сможет жить тогда?.. А быть может, она уже оправилась и радостно выбежит ему навстречу, едва он появится во дворе её замка... Всю дорогу Годфруа неистово молился о спасении жизни своей невесты и о благополучном для неё исходе. Но... Годфруа был отлучен от бога и церкви... Чувство богооставленности не покидало юношу ни на миг, усиливая во много раз его боль и отчаяние. В душе его с новой силой вспыхнули сомнения... Почему Светлый Владыка не ответил на мольбы святого Анхеля? Почему, отделившись от тела, святой Анхель узрел не райские сады и самого господа, а вынужден был прибегнуть к помощи Даокона? Как позволил господь случиться такому, что Годфруа отлучили от Него и церкви его? Почему верные слуги господа отвернулись от Годфруа в час нужды и поспешили отречься от него?.. Годфруа ещё раз помолился богу о спасении своей невесты и попросил у господа прощения за свои сомнения и сил пройти это тяжкое испытание...
  
   Вдалеке, над лесом, показались башни Нэй-Та-Зира. Годфруа не хотел терять времени, но ему нужно было в который раз сменить коней, а также смыть с себя дорожную грязь и облачиться в чистую одежду. Всё-таки он не мог себе позволить появиться на глаза своей невесте и её родителям в своём нынешнем виде. Едва он заехал в открытые ворота замка, часовой затрубил в рог, и со стены раздался крик:
  - Юный Герцог вернулся!
   Крик тут же был подхвачен, и вскоре эти слова уже слышались отовсюду. К спешившемуся Годфруа подошли два дружинника и приняли у него коней.
  - Где отец? - спросил Годфруа.
  - В замке, сир.
   Годфруа направился к парадной двери родового замка. Навстречу ему шёл Франсуа л'Аншар. Годфруа опустился перед ним на одно колено и склонил голову... На оба колена верующий человек вставал лишь перед господом.
  - Встань, сын мой.
   Годфруа встал на ноги и угодил в крепкие объятия своего отца.
  - Ты выглядишь немного уставшим, сынок...
  - Я в порядке, сир. Что с моей невестой?
  - Она жива. Пока... Ты не привёз с собой жреца?
  - Нет, сир. Я предан анафеме Его Святейшеством...
   Франсуа л'Аншар посмотрел на сына с сочувствием.
  - Ладно, потом расскажешь. Тебе нужно подкрепиться... и принять ванну...
  
   Годфруа опустился в деревянную кадку с горячей водой. Вода облекла со всех сторон его уставшее и истощённое тело, расслабляя все конечности и не менее уставшую и истощённую душу... Он был дома... Это было бы радостным моментом, если бы не обстоятельства и спешка. Старик банщик вошёл в парную с веником и ведром. Годфруа отправил его и второпях помылся сам. Выйдя из парной, он обнаружил чистую одежду, заботливо сложенную на скамье.
   Вскоре он уже сидел за накрытым столом и быстро поглощал домашние яства, от которых уже успел порядком отвыкнуть. Отец сидел напротив и молча смотрел на сына. В залу вошла герцогиня. Годфруа встал и поклонился ей поясным поклоном. При взгляде на сына у герцогини проступили на глазах слёзы. Она подошла и обняла Годфруа, погладив его по голове. Затем она так же молча отошла и встала за спиной своего мужа. Поев, Годфруа прочитал молитву, встал из-за стола и, поклонившись, произнёс:
  - Сир... матушка... я очень спешу. Позвольте мне оставить вас и продолжить свой путь.
  - Ступай, сынок...
  
   Ребекка лежала на постели без сознания, укрытая множеством тёплых одеял. Её мать, сидевшая рядом, осторожно вливала ей какое-то снадобье. Ей помогала служанка, слегка приподнимая голову Ребекки. Рядом что-то колдовал деревенский знахарь. Когда маркиза закончила, Ребекка закашлялась и через какое-то время открыла глаза. Глаза её были подернуты дымкой, словно она не воспринимала происходящего вокруг себя. Мать погладила её по голове.
  - Девочка моя... Твой жених Годфруа л'Аншар здесь...
   Ребекка слегка улыбнулась.
  - Матушка, не могли бы вы оставить нас наедине? - тоненький голосок её был едва слышен.
   Согласно этикету, жениху и невесте не подобало оставаться наедине до свадьбы, но в сложившихся обстоятельствах маркиза не сочла возможным отказать дочери в её просьбе. Попросив знахаря удалиться, она вышла вместе со служанкой и сама. Годфруа встал на колени у кровати своей невесты. Ребекка смотрела на него, улыбаясь.
  - Сударь, я так рада что вы пришли. Я думала, мы уже никогда с вами не увидимся, - грустная улыбка Ребекки напомнила Годфруа его ночной кошмар, там она улыбалась именно так. Зловещий сон становился вещим. Годфруа не знал, что ответить. Рад ли он был видеть свою невесту... умирающей? Сейчас Годфруа не испытывал ничего кроме страха и страданий. Годфруа взял в руки ладонь Ребекки. На этот раз она не стала устраивать истерики.
  - Сударыня, как я уже писал вам, мой обет перед господом исполнен... Через неделю вам исполнится пятнадцать, и вы вступите в возраст совершеннолетия. Скоро вы оправитесь, и мы с вами поженимся... - Годфруа прижался щекой к её ладони, забыв, что щека его вся влажна от слёз.
  - Обещайте, сударь, что, когда я умру, вы женитесь на другой. Я бы хотела, чтобы вы были счастливы и продолжили ваш славный род.
  - Я не могу обещать вам этого, сударыня. Я могу пообещать лишь одно. Что никогда в жизни я не познаю прикосновение никакой другой смертной женщины, кроме вас.
  - Нет. Не надо громких слов, сударь. Господь наказал нас именно за них. Ваша клятва дорого обошлась нам.
  - Что вы имеете в виду, сударыня?
   Ребекка снова грустно улыбнулась, а затем перевела взгляд на потолок. На глазах её появились слезы, взгляд снова подернула дымка.
  - Я люблю вас...- прошептала она еле слышно и закрыла глаза.
  - Я тоже люблю вас... Слышите?.. Люблю! - голос Годфруа предательски дрожал и прерывался. По щекам текли слёзы. Ребекка молчала... Годфруа стиснул зубы. Из груди, сквозь сжатые зубы, вырвался еле слышный стон.
  - Люблю... Люблю... - шептал Годфруа, словно надеясь, что возлюбленная услышит эти слова, и ей станет легче от той нежности, которая струилась из сердца юноши. Ему не верилось, что всё кончено. Годфуа замер и перестал дышать, силясь прощупать пульс в запястье руки, которую он держал. Слабый, еле ощутимый пульс, всё же бился в жилах девушки. Овладев собой, Годфруа осторожно положил руку невесты на кровать и накрыл сверху одеялом. Затем, вытерев с лица слёзы, он вышел из комнаты. За дверью стояли маркиза и служанка со знахарем.
  - Она снова без сознания, мадам.
  - Последнее время она всё реже приходит в себя, и очень ненадолго, - маркиза тоже казалась истощённой и больной.
  - Где отец Жювилль, мадам? - спросил Годфруа.
  - Он в соседней комнате с лекарями, сударь...
  - Позвольте мне пообщаться с ним, мадам.
  - Как вам будет угодно, сударь.
   Годфруа вошёл в комнату. Лекари стояли у стола и колдовали над своими эликсирами. Отец Жювилль сидел на коленях на коврике в углу комнаты с закрытыми глазами.
  - Святой отец, - окликнул его Годфруа.
   Отец Жювилль открыл глаза.
  - Да, сир.
  - Что вы тут сидите? Почему вы не исцеляете?
  - Исцеление отнимает очень много сил, сир. Мне как-то нужно восстанавливать их.
  - Мне нужно поговорить с вами наедине.
   Отец Жювилль встал с коврика и направился к двери. Выйдя из комнаты вслед за ним, Годфруа спросил:
  - Сколько она проживёт ещё без помощи жреца?
  - День-два максимум. Это заклинание очень необычное: с каждым днём болезнь отнимает у девочки всё больше жизненных сил. Она и так уже на пороге смерти. Скоро мы не сможем ей ничем помочь. Да и простой жрец, пожалуй, тоже. Это очень мощное заклятие, его так просто не снять. Тут нужен очень сильный маг. Или способность к воскрешению... Вы приехали один, сир?
  - Да, один. Я отлучён от бога и церкви самим Верховным Жрецом... Почему вы не перевезли её в Нордвуд? Там в храме света ей могли бы помочь, в крайнем случае воскресить.
  - Боюсь, она не перенесла бы этой дороги... А от бога, сир, вас никто отлучить не вправе, кроме вас самого...
  - Что ж, святой отец, отправьте письмо Арнье в Белую Башню. Сообщите, что помощь мага уже не требуется. Спасибо вам за ваши слова и за то, что вы для нас сделали.
  - Не за что, сир... Да поможет вам Светлый Владыка...
  
   Ретивый мчался во весь опор по ночному лесу, неся на спине своего хозяина. Тусклый лунный свет еле пробивался сквозь облака, едва освещая лес. В темноте тяжело было не сбиться со старой заросшей дороги, ведущей в заброшенные земли Фуше. Рядом, на привязи, с трудом поспевали за Ретивым очередные запасные кони. У Годфруа оставался единственный шанс... Некрус... Старая башня Лешанка, слегка освещённая проглядывавшей сквозь облака луной, показалась вдали над кромкой леса на фоне беззвездного ночного неба. Вскоре Годфруа уже был на лесной прогалине у башни. Ретивый продолжил бег, не замедляясь, но запасные кони вдруг резко остановились, затормозив и Ретивого. Кони упирались и громко ржали, но продолжать путь дальше совершенно не хотели. Годфруа отцепил испуганных коней и поехал дальше на сохранившем самообладание Ретивом... Внезапно дорогу Годфруа преградили человеческие фигуры. Нет, не человеческие... Мертвецы... Мертвецов было много. Они медленно шли на встречу Годфруа, сжимая в своих костлявых полуразложившихся руках проржавевшее оружие.
  - Эй, Некрус! - громко выкрикнул Годфруа в сторону башни. - Принимай гостя!
   Ответом ему послужило молчание. Мертвецы по-прежнему приближались. Глаза их пылали в ночи огоньками. Из-за истлевших лиц зубы их были обнажены, и казалось, будто они хищно скалятся и зловеще улыбаются. В совсем ещё недавние времена служения ордену старшие братья рассказывали Годфруа, что живые мертвецы появляются от того, что души людей запечатываются в их умерших телах при помощи чёрной магии. Эти мёртвые души страдают и не могут обрести покой до тех пор, пока сковывающая их оболочка не будет разрушена... Годфруа приехал сюда не для того, чтобы развернуться и уехать, едва завидев толпу мертвецов. Л'Аншар достал из-за спины меч и спешился. Ему не хотелось потерять в этом бою своего верного коня, к которому он уже успел привязаться, а это было бы неизбежно в сложившейся обстановке, прими он бой верхом. Твёрдым шагом Годфруа направился навстречу приближающейся нежити... Взмах Милосердного, и сразу трое мертвецов рухнули разрубленные пополам. Наверное, их души теперь освобождены и больше не будут страдать в темнице разлагающейся плоти... Ещё взмах, и за ними последовали ещё четверо... Затем ещё... и ещё... Годфруа рубил остервенело, с упоением, давая, наконец, выход накопившейся ярости. Длинный двуручный меч с лёгкостью перерубал истлевшую плоть и кости, не позволяя мертвецам приблизиться на расстояние удара. Мертвецы окружали его со всех сторон. Л'Аншар продолжал движение в сторону башни, расчищая себе дорогу Милосердным... Звук собственного дыхания... Выдох, со взмахом меча... Вдох, и Милосердный уходит назад для замаха... Снова выдох, к звуку которого добавляется свист рассекающего воздух клинка... и не только воздух... Вдох - и звук падения на замёрзшую осеннюю землю безжизненных тел и треск сыплющихся костей... Ещё и ещё... Удар за ударом... Шаг за шагом по увядшей осенней траве и останкам когда-то живых людей... Под ногами шуршали листья и хрустели человеческие кости... Снова и снова ... Взмах за взмахом... Шаг за шагом... С каждым ударом меча Годфруа становилось немного легче и спокойней. Словно с плеч постепенно спадал тяжкий груз боли и отчаяния. Нет, не спадал, а высыпался, как высыпается песок из дырявого мешка за спиной. Он почти физически ощущал, как под его ногами высвобождаются из разрубаемых им тел истомившиеся от страданий человеческие души... Годфруа милосердно дарил им избавление и долгожданный покой. Меч Годфруа в очередной раз оправдывал имя, которым был наречён... Но это было на самом деле не так уж и важно. У него была цель... Некрус... Ещё и ещё... Удар за ударом... Шаг за шагом...
   Ещё шаг - и Годфруа оказался у дверей старой башни, а за спиной его лежала лесная прогалина, тускло освещённая лунным светом и усеянная перерубленными полуразложившимися человеческими останками. На краю прогалины нервно жались друг к другу испуганные кони, и спокойно стоял Ретивый. Годфруа громко постучал в дверь навершием Милосердного.
  - Некрус! Принимай Гостя!
   Снова молчание... Годфруа с силой ударил ногой в дверь возле дверного кольца на ней. Старая дубовая дверь поддалась и с треском влетела в дверной проём, упав на пол. Годфруа ступил на неё и прошёл по короткому коридору, выйдя в просторный зал, чем-то напомнивший ему парадную залу Нэй-Та-Зира.
  - Есть кто дома? - слова эхом гуляли по залу.
  - Да дома я, дома, - голос Некруса раздался откуда-то сверху спустя несколько мгновений, словно его обладатель раздумывал, отзываться или нет, - достаточно портить моё имущество... Что привело вас, молодой человек, в этот скверный притон врага Светлого Владыки в столь поздний час? Или может, вы вспомнили о вашем обете и решили избавить этот мир от ещё одной богопротивной чёрной твари?
  - У меня есть для тебя работа, Некрус. А также несколько вопросов. Ты спустишься или мне подняться?
  - Меня не интересует работа. Я не наёмник и не поданный вашего отца, молодой человек. А вопросы ваши вы можете задать оттуда, где вы сейчас стоите. Быть может, у меня и найдутся ответы на иные из них.
  - Я, пожалуй, всё-таки поднимусь, если ты не возражаешь, - Годфруа направился к лестнице, примерное расположение которой он помнил ещё со времени предыдущего посещения башни.
  - Возражаю.
  - Я, пожалуй, всё равно поднимусь...
   Через какое-то время Годфруа стоял напротив Некруса на небольшом балконе над залом. Пламя лучины освещало невозмутимое лицо некроманта.
  - Почти два месяца тому назад, - начал Годфруа, - на дочь нашего союзника Жан Жака де'Вернье было наложено заклятие. Магическая болезнь все эти дни постепенно убивает её. Снять заклятие при помощи ритуала божественного исцеления не выходит, ибо заклятие очень мощное. Скоро она умрёт. Если, конечно, ты не поможешь ей. А теперь собственно вопрос. Кто наложил это заклятие? Ты или твои друзья, гуляющие по нашим землям, как у себя дома?
  - Хм... кто наложил заклятие, я не знаю, молодой человек, - голос Некруса был спокоен. Как всегда он звучал с заботливой отеческой интонацией. - Однако могу вас заверить, что это точно был не я. Насчёт моих "друзей" не поручусь, но всё-таки вряд ли это они, слишком это для них мелочно. Если бы я видел эту девушку, то я бы, конечно, сказал, насколько действительно мощное заклятие на неё наложено. Скорей всего, это ваши феодальные разборки, и я не намерен в них вмешиваться.
  - Ну так поехали, посмотришь. Заодно и поможешь ей.
  - Вы не поняли меня, молодой человек. Повторю: я не намерен вмешиваться в ваши феодальные разборки. Меня абсолютно не интересует судьба этой девушки. И я не намерен никуда ехать.
  - Мы щедро заплатим тебе.
  - Меня не интересует никакая оплата. Те кристаллы, что вы мне заплатили тогда, я взял с вас лишь затем, чтобы вы не чувствовали себя в долгу передо мной.
   Острие Милосердного коснулось шеи Некруса.
  - У тебя нет выбора, некромант.
  - Выбор есть всегда, молодой человек. Просто мы не всегда хотим понимать это... Ваш меч не страшит меня. Вы можете разрушить лишь мою нынешнюю человеческую оболочку. Это доставит мне массу хлопот, но не убьет в привычном понимании этого слова. Но даже если бы вы грозили мне настоящей погибелью, это тоже было бы одним из вариантов выбора. Который я и выбрал бы, ибо моё существование не дорого мне настолько, чтобы терпеть унижение ради его продолжения.
   Лицо Годфруа исказила гримаса ярости.
  - Что ж, значит, ты сделал свой выбор.
   Годфруа замахнулся... Внезапно он осознал, что это конец. Всё... Он уже ничем не поможет Ребекке. Завтра она умрёт. И вряд ли он надолго переживёт её... Забирать с собой ещё чью-то жизнь, или даже всего лишь "человеческую оболочку", не было ни малейшего смысла. Меч Годфруа зазвенел, ударившись о пол, в который раз оправдывая собственное имя. Годфруа рухнул на колени вслед за мечом. Лицо его потеряло всякое осмысленное выражение. Глаза смотрели в пустоту. Вокруг стояла тяжкая тишина.
  - Она невеста мне... - голос Годфруа больше не звучал столь властно и надменно. Это был срывающийся стон, полный боли и отчаяния. - И если её не станет, я не переживу её ни на один день... Пожалуйста...
   Перед Некрусом больше не было гордого и заносчивого молодого дворянина, не знающего скромности и приличий. Перед ним стоял на коленях сломленный и раздавленный восемнадцатилетний мальчишка, и мальчишка этот был обречён не меньше, чем та девочка, о которой он просил...
  
   Над Норднором вставало солнце. Сквозь облака оно казалось белой кляксой на пасмурном утреннем небе у линии горизонта. Проснувшийся ни свет ни заря ворон кружил в этом небе, издавая свой пронзительный крик.
  - Рано проснулся, - произнёс Некрус со своего коня, глядя на этого ворона, - и кружит высоко... Есть такая примета, что он предчувствует чью-то погибель.
   Годфруа молчал. Он не спал уже около двух суток. Всё происходящее воспринималось им словно во сне. В скверном ночном кошмаре. Сейчас он проснётся и всё будет хорошо... К тому же отец учил его не верить в дурные приметы. Над кромкой леса показались башни замка де'Вернье...
  
   Сонные стражники неспешно открывали ворота. Их неторопливость бесила Годфруа. Тяжкое предчувствие не покидало юношу ни на миг. Казалось, сейчас каждое мгновение имеет громадную ценность, и нельзя терять ни единого.
  - Я привёз мага. Доложите маркизу, - сказал Годфруа сонному часовому.
  - Проезжайте, сир. Вас велено пускать в любое время суток.
  
   Годфруа с Некрусом шли по сумрачным коридорам замка в сопровождении сонного слуги. Некрус со слугой еле поспевали за юным герцогом, временами переходящим чуть ли не на бег. Вот перед ними дверь в комнату Ребекки. Годфруа постучал в неё и, не дождавшись ответа, распахнул. Ребекка спала на кровати под множеством тёплых одеял. Рядом в кресле, протирая ладонями глаза, сидела её мать, очевидно, она только что проснулась от стука. Больше никого в комнате не было. Следом за Годфруа в комнату вошёл Некрус, и, с порога сделав странный жест руками, громко произнёс какое-то заклинание. Маркиза встала со стула и вопросительно посмотрела на Годфруа.
  - Доброе утро, мадам. Простите, что ворвался, не дождавшись разрешения войти. Это маг. Возможно, он поможет вашей дочери.
  - Доброе утро, сударь. Я понимаю вас. И прощаю вам эту бестактность, - маркиза перевела свой вопросительный взгляд на Некруса.
  - Боюсь, мне трудно будет помочь этой девочке... потому как она практически мертва, - слова Некруса ударили как гром среди ясного неба. - Жизни в ней осталось ровно на один вдох. Я наложил на неё заклятие остановки времени. Оно будет действовать несколько недель. Как только заклятие перестанет действовать, она умрёт. Вам нужно найти до того времени жреца или мага, способного воскрешать. Сам я не владею ни магией жизни, ни священной магией и, к сожалению, не могу больше вам ничем помочь.
   Маркиза, услышав эти слова, закрыла лицо руками и медленно опустилась в кресло. Годфруа же почувствовал некоторое облегчение. Из слов Некруса он понял, что у них с Ребеккой появилась отсрочка...
  - Я могу быть свободен? - Некрус обратился к Годфруа.
   Л'Аншара сначала покоробили его равнодушие и деловитость. Но спустя миг он вспомнил, что перед ним не человек. Перед ним стояла древняя сущность, привыкшая взирать на судьбы смертных как на нечто абстрактное и несущественное, сущность, повидавшая множество смертей и трагедий, зревшая в своё время гибель богов, целых рас и миров...
  - Не спеши. Нам надо поговорить. Прошу прощения, мадам, мы вас ненадолго оставим...
   Годфруа с Некрусом вышли из комнаты и прошли в соседнюю, отведенную лекарям. В комнате на коврике молился отец Жювилль.
  - Доброе утро святой отец,- поздоровался Годфруа. - Может статься, что оно действительно окажется добрым.
   Отец Жювилль не ответил и продолжил шептать свои молитвы.
  - Этот человек не помешает нам, - Годфруа обратился к Некрусу. - Ты многое сделал для меня, Некрус, и я очень благодарен тебе. Но, к сожалению, этого недостаточно. Нескольких недель не хватит для того, чтобы не то что найти мага, но тем более доставить его из центральной империи в Норднор. На помощь жрецов я рассчитывать не могу, так как я предан анафеме... Единственная возможность спасти Ребекку - это доставить её в Нордвуд, где ей могут помочь в храме Света. Как-никак, её брат один из рыцарей Ордена. Но и для этого нескольких недель может не хватить. Я прошу тебя поехать со мной в Нордвуд, чтобы ты мог поддерживать своё заклинание. И... неужели нет другой возможности, кроме воскрешения? Почему ты не можешь снять это заклятие болезни?
  - Боюсь, что теперь уже нет. Заклятье болезни очень мощное, и, чтобы его снять, потребуется очень мощный ритуал снятия чар, а он неизбежно собьёт и заклинание остановки времени, при этом не избавив девочку от болезни, и она в следующий миг умрёт. Можно было бы воспользоваться обычным заклинанием снятия чар, но оно тоже будет ослаблять остановку времени, поэтому потребуется всё время поддерживать заклинание остановки, а это в свою очередь потребует огромного количества магических кристаллов. К тому же из-за мощи заклятия болезни этот путь займёт годы... А у меня их нет, молодой человек, при всём моём благожелательном к вам отношении... Отправиться в Нордвуд... В принципе, я мог бы, хотя это и представляет некоторую опасность для меня...
  - Тогда подожди, пожалуйста. Мне нужно переговорить с Жан-Жаком.
  
   Годфруа и Жан-Жак сидели за столом в обеденной зале. Завтракали втроём, кроме них за столом был ещё и отец Жювилль. Жан-Жак выглядел угрюмо. По правде говоря, он всегда выглядел угрюмо.
  - Ты выглядишь неважно, сынок, - произнёс маркиз, обращаясь к Годфруа. - Когда ты в последний раз спал?
  - Позавчера, сир, - Годфруа не хотел жаловаться, но дворянский этикет предписывал не кривить душой перед старшими. - И, судя по самочувствию, смогу не спать ещё столько же.
  - Не нужно над собой издеваться, сынок. Мне нужен здоровый и рассудительный зять, а не взбалмошная истеричка. Где ты нашёл этого... мага?
  - Здесь неподалёку, сир. Он живёт в руинах замка Фуше. Случайно набрел на него, преследуя разбойников, напавших на нашу деревню.
  - Этот человек не маг, сир, - вмешался в разговор отец Жювилль. - Если меня не обманывает чутьё, он некромант.
  - Какая, к дьяволу, разница? - Жан Жак употребил ещё несколько крепких слов, на взгляд отца Жювилля, не очень уместных за столом. - Лишь бы от него был толк.
  - Просто болезнь, наложенная на вашу дочь, сир, явно относится к магической школе некромантии. Это может не быть совпадением.
  - Вы ошибаетесь, святой отец,- заступился за Некруса Годфруа. - Эта болезнь не его рук дело. Я уверен в этом.
  - Может, сир, по-вашему я ошибаюсь и в том, что этот человек некромант?
  - Да, святой отец, ошибаетесь. Он не человек...
  - Я тоже не думаю, что это он, - Жан Жак поддержал мнение Годфруа. - Приходил тут один незадолго, перед тем как Ребекка заболела. Я как раз на охоте был, а у маркизы недомогание случилось. Сын у меня в отъезде... Балбес чёртов, неймётся ему всё. В рыцарей, дьявол его побери, всё играет вместо того, чтобы отцу помогать... В общем, дочка в замке за старшую получилась... Ну, пришёл этот и говорит: "Я, мол, Путник"... Убил, говорит, недавно в порыве гнева вашего стражника... Молнией... А у нас тут недавно действительно зашибло одного во время грозы. Искренне, говорит, раскаиваюсь в содеянном и прошу принять выкуп за убиенного, согласно закону божию... Ну, дочка, дурёха, нет, чтоб простить и деньги взять... Не верю, говорит, искренности твоего раскаяния и в честность твоих слов, злодей. Давно ли ты, говорит, язычник и богохульник стал чтить закон божий. Убирайся, говорит, слуга сатаны, и не появляйся впредь в наших землях, а не то не сносить тебе головы, мол. И вышвырнули этого... Путника. Я, конечно же, когда доложили мне, отругал её... Мало ли, говорю, кто по дорогам Эадора ходит. Нельзя, говорю, никогда грубить незнакомцам. Да и деньги... Бестолочь!.. В общем, через две недели она и заболела...
   Годфруа обомлел. Если Странник действительно был повинен в болезни Ребекки, то выходило, что и на Годфруа лежала часть вины за произошедшее. Ведь это именно он силой вырвал у Странника обещание вернуться в замок, чтобы заплатить выкуп за убитого. Ребекка, ставшая свидетельницей всех обстоятельств смерти стражника, конечно же, не могла поверить Страннику и повести себя как-то иначе... Как же так вышло, что ни Жан Жак, ни маркиза не смогли встретить его и принять у него выкуп? Что за череда чудовищных совпадений?..
  - Впрочем, это теперь не так важно, - после небольшой паузы продолжил Жан Жак. - Важно спасти дочь, если это возможно. Значит, ты хочешь перевезти её в Нордвуд, в храм Света?
  - Да, сир. Все-таки ваш сын и её брат является рыцарем Света. Вряд ли жрецы откажут ей в помощи.
  - Откажут, Годфруа. Я получил крылатой почтой письмо от Жан Люка. Твоя анафема распространяется на всех членов твоей семьи и твоих детей. В том числе и на твою невесту. Святозар специально известил жрецов в Нордвуде и прочих храмах Света специальным эдиктом о запрете помогать тебе и членам твоей семьи...
   Годфруа ушам не верил. Он ещё никогда не слышал о подобном "особом отношении" к отлучённым от церкви. Это переходило все разумные границы и напрямую противоречило Святому Писанию, где чёрным по белому было сказано: "Не отвечают дети за грехи отцов перед господом и жена за грехи мужа, но наоборот". С самого момента отречения Годфруа терзали сомнения в правильности своего поведения в Лаанкасте. Быть может, ему не стоило быть столь резким и прямолинейным со Святозаром. Но теперь, когда он едва не опоздал и успел лишь в последний миг, чтобы сделать хоть что-то для своей невесты, все его сомнения улетучились.
  - Значит, нам нужно найти мага, способного воскрешать, - Годфруа говорил твёрдо и уверенно, он уже ни в чём не сомневался.
  - Боюсь, это будет очень тяжело, - в разговор вновь вступил отец Жювилль. - Дело в том, что Орден объявил заклинания воскрешения и реинкарнации своей монополией и рьяно преследует всех, кто пытается эту монополию оспорить. Из-за этого обстоятельства эти заклинания уже давно не найдёшь в лавках знаний, а маги, владеющие ими, не очень-то об этом распространяются... Даже если мы и найдём мага, который заявит, что способен воскрешать, то, скорее всего, это будет какой-нибудь шарлатан...
  - В любом случае мы должны попробовать, - Годфруа говорил не просто твёрдо. На какое-то мгновение отцу Жювиллю показалось, что в его голосе прозвучала одержимость.
  - Разумеется, мы попробуем, - последнее слово, конечно же, было за маркизом. - Но сейчас тебе нужно выспаться, сынок. Время у нас ещё есть, а на трезвую голову думается лучше. Ступай, поспи, Годфруа.
  - Благодарю за заботу, сир.
   Годфруа встал из-за стола и направился прочь из залы. По его красным от недосыпания глазам совершенно нельзя было понять, как он воспринял слова маркиза.
  
   Годфруа проснулся на тёплой соломе у камина, в парадном зале замка. Рядом вповалку спали дружинники де'Вернье. Годфруа встал на ноги. Ноги держали его с трудом. Только сейчас Годфруа ощутил, насколько же он устал за прошедший месяц. Л'Аншар нетвёрдым шагом направился во двор. На улице было раннее утро. Выходило, что он проспал почти сутки. Лужи во дворе покрылись тонкой кромкой льда после ночного заморозка, на высохшей траве блестели крупинки инея. Годфруа глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Воздух был сладок... Ребекка... Она была лишена возможности дышать этим воздухом вместе с ним и ощущать всю сладость этой жизни. Она лежала без дыхания в своей спальне, скованная загадочным заклинанием, словно эти лужи льдом. Время для неё остановилось. Она не видела снов, не взрослела и не старела. И при этом она была при смерти. Стоило её времени вновь начать свой бег, как она, едва совершив единственный вдох, рассталась бы со своей бренной плотью и вознеслась бы в рай. Конечно же, в рай, разве может столь чистое и наивное создание попасть куда-то ещё. А Годфруа не ждало ничего, кроме ада... Он был отлучён от бога.
  - Доброе утро, молодой человек.
   Годфруа оглянулся. За его спиной стоял Некрус.
  - Приветствую. Надеюсь, оно будет действительно добрым, - вчерашний оптимизм Годфруа куда-то исчез. Душу вновь рвали на части страхи и сомнения. Отец Жювилль был прав. Найти помощь на стороне будет очень непросто. А главное, на это не было времени. Время... Ещё совсем недавно Годфруа казалось, что в чём-чём, а во времени у него недостатка нет и не будет. Казалось, что вся жизнь впереди, и прожить её можно легко и неспешно.
  - Вы приняли решение о перевозке вашей невесты?
  - Нет. В Нордвуде нам не помогут. Нам не поможет ни единый жрец. Нам нужен маг. Ты говорил, что есть другой путь, долгий и дорогостоящий. До тех пор, пока мы не найдём мага, способного воскрешать, ты не мог бы помочь мне... ступить этим путём.
  - Молодой человек... Даже если вы и найдете нужное количество кристаллов - а вы даже не представляете себе, сколько их потребуется - этот путь займёт годы. И даже если бы я был готов посвятить их вам и вашей беде, у меня их всё равно нет. Я чувствую приближение конца своего пути... Собственно, я вас за этот конец и принял, когда вы явились ко мне среди ночи. Даже если я день и ночь буду колдовать над вашей невестой, я всё равно не успею ей помочь...
  - Ты не понял. Я не хочу, чтобы ты расколдовал её. Я хочу, чтобы ты обучил меня магии. Я всё сделаю сам...
  
  
   Жан Жак долго упирался, но, в конце концов, Годфруа удалось убедить его, что перевезти Ребекку в башню Некруса необходимо, чтобы тот мог поддерживать своё заклинание, пока люди л'Аншара и де'Вернье будут искать подходящего мага. Сам Годфруа пообещал Жан Жаку всё время быть рядом с ней и ни за что на свете не допустить ничего плохого. Ночью, чтобы избежать ненужных глаз и лишних разговоров, Годфруа, Некрус и Ребекка покинули замок де'Вернье. Годфруа был верхом на Ретивом, Некрус тоже ехал на лошади. Ребекка парила следом за ними над землей в том виде, в котором на неё было наложено заклинание остановки времени. Казалось, что она лежит на невидимой повозке, которая плавно и бесшумно передвигается вслед за лошадьми. Тёплые одеяла по-прежнему окутывали её, свисая почти до земли, хотя ей уже не было в них никакой нужды. Ребекка не чувствовала холода, все природные процессы были не властны над ней. Вокруг неё слабо мерцали границы пространства заклинания, за которыми время остановило свой ход. С ночного беззвёздного неба медленно падал снег.
   Когда они под утро прибыли к башне, Некрус произвел какие-то манипуляции руками и что-то произнёс. Ребекка вознеслась к самой вершине башни и залетела в раскрытые ставни окна. Ставни закрылись следом за ней... Всю прогалину перед башней покрывал тонкий слой снега. Сквозь снег там и тут торчали человеческие кости и останки.
  - Когда ты готов приступить к обучению? - спросил Некрус у Годфруа.
  - Прямо сейчас.
  - С этого момента, обращаясь ко мне, добавляй слово Учитель. Тебе ясно?
  - Да... Учитель...
  - Приберись здесь. Закопай тела в братской могиле, пока не заледенела земля. А то нехорошо как-то. И почини дверь, которую сломал. Можешь приступать.
  - Да, Учитель...
  
   За окнами башни стояла ночь. Годфруа л'Аншар стоял перед Некрусом на одном колене в парадном зале главной башни Лешанка. Он был в полном комплекте рыцарских доспехов, не считая шлема. Чёрные как смоль волосы были собраны в пучок на затылке. Некрус, воздев руки над Годфруа, что-то произносил на непонятном языке. Затем он перешёл на обычный человеческий.
  - Годфруа л'Аншар. Добровольно ли ты вверяешь свою судьбу в руки богини Айнуриэль?
  - Да.
  - Согласен ли ты служить ей до конца своей жизни и даже после смерти?
  - Да.
  - Согласен ли ты признать своими братьями прочих её слуг?
  -Да.
  - Годфруа л'Аншар. Я, Магистр Ордена Великой Тьмы, посвящаю тебя в рыцари Тьмы. С этого момента ты один из нас. Поднимись с колен и прими из моих рук этот шлем.
   Л'Аншар встал и взял шлем из рук Некруса. Закрытый воронёный шлем был выполнен в виде человеческого черепа. Годфруа надел его на голову, взглянув на мир сквозь отверстия в виде черепных глазниц. Отныне он был Рыцарем Тьмы...
  
   Часть 2. Испивающий Души.
  
  Чёрным дёгтем я измазан,
  Пеплом я припорошён.
  Клятвой нерушимой связан.
  И со Смертью обручён.
  Я дыханьем распаляю
  Пламя гибельной войны.
  Сердце яростью пылает
  Во персях Рыцаря Тьмы...
  
  Песнь Чёрного Арулана.
  
   Глава 5. Седые Камни.
  
  
  Приходит время разбрасывать камни,
  Приходит время их собирать.
  На теле и сердце множатся шрамы,
  Приходит пора забывать и прощать.
  Всякой эпохи бывает начало,
  Веку любому приходит конец.
  Радости годы быстро промчались.
  Приходит время плавить свинец...
  
  Приходит время разбрасывать камни...
  Песенка пращника.
  
  
   Лес спал. Он спал глубоким зимним сном, укрытый толстым покровом из снежных одеял и завёрнутый в пушистый белоснежный иней. Сквозь тишину этого сна иногда слышался морозный треск сучьев, словно мерное дыхание спящего леса. А над лесом вставало солнце. Его лучи отражались от снега и инея на деревьях, играя тысячами разноцветных бликов, создавая волшебную иллюзию мерцания драгоценных самоцветов, рассыпанных вокруг. Эти отраженные лучи ложились на припорошенные снегом плоские камни, вертикально стоящие на лесной прогалине, придавая серым исполинам оттенок седины. Но никто в этот миг не мог оценить чудесной красоты этой картины. Лес спал в одиночестве...
   Внезапно рассветную тишину разорвал громкий нарастающий звук, чем-то напоминавший свист рассекающего воздух клинка. Достигнув своего апогея, звук сменился резким хлопком и пропал. На лесной прогалине, посреди загадочного круга из камней высотой в два человеческих роста, стояли два человека. Люди были одеты в шкуры, за спиной одного из них висел длинный лук и колчан со стрелами, второй же сжимал в руках кривой сучковатый посох, а на его плечах поверх одеяния из шкур висел тёплый меховой плащ. Тот, что был с посохом, казался уже пожилым из-за длинных седых волос и столь же длинной и седой бороды. Но глаза человека были не глазами старика, а на его лице практически не было морщин. Первый же, вне всякого сомнения, был очень молод. Юноша стоял, открыв рот и любуясь рассветной красотой зимнего леса, словно он до этого никогда не видел снега. Бородатый же, не теряя времени, взмахнул своим посохом и что-то громко произнёс. Воздух рядом с ним внезапно загустел, побелел и стал походить на клубок тумана. Из клубка на снег выпрыгнул крупный волк. Следом за ним выпрыгнули один за другим ещё три волка, не уступавших первому размерами, а вслед за волками из тумана взвился в небо большой чёрный ворон. Первый волк посмотрел в глаза бородатого и молча куда то засеменил. Стая последовала за ним. Ворон же немного покружил над прогалиной с таинственными камнями, оглашая окрестности своим криком, а затем приземлился на плечо бородатому.
  - Слетай, разведай обстановку, - сказал тот. Ворон послушно взмахнул крыльями и взмыл в небо, в очередной раз огласив своим криком окрестности. - А ты что стоишь, рот разинув? Сходи убей нам что-нибудь на обед.
  - Да, Учитель...
   Молодой ученик побежал на восход по следам волков. Учитель же подошёл к одному из загадочных камней. Камни казались столь же древними, как сама жизнь, как сам Эадор. Тысячелетиями они спали на этой прогалине, крошась от ветра и дождя, от мороза и жары, забыв во сне своё предназначение и руки, когда-то давшие им форму и смысл. Когда-то они были намного выше, но время не пощадило их, втягивая в землю дюйм за дюймом, век за веком. Но теперь они проснулись. На внутренней стороне камней слабо мерцали голубоватым свечением какие-то символы и витиеватые узоры... Учитель провёл по ним рукой, нежно гладя, словно родного ребёнка. Камни ответили, узоры и символы замерцали сильней. "Человек" с бородой и припорошенные снегом седые камни явно были знакомы...
  
  ***
  
   Годфруа л'Аншар рубил дрова. Тяжёлый топор в его жилистых руках с лёгкостью раскалывал затвердевшие на морозе поленья. Капли пота стекали по его лицу с высокого лба. С каждым взмахом изо рта вырывалась струя пара. Холодный зимний воздух обдувал его юное, но уже суровое лицо, глубоко проникая через ноздри в сильные тренированные лёгкие. Молодая горячая кровь бежала по его жилам, наполняя их мощью, которой, как юноше казалось сейчас, не было предела и конца. Несмотря на все испытания, обрушившиеся на Годфруа, он не испытывал душевных страданий. Он, конечно же, сможет всё преодолеть. Он, конечно, спасёт свою невесту, и они, разумеется, сыграют свадьбу и будут вместе. Они обязательно будут счастливы, как в тех сказках, которые читал маленький Годфруа, и которые так любила Ребекка в детстве. Годфруа оглянулся назад, где, по ощущениям, появился Некрус. Чернокнижник действительно там и стоял. Юноша почувствовал его по магической энергии, исходящей от некроманта. Годфруа уже научился ощущать её потоки вокруг и был несказанно удивлён, осознав, насколько глубоко магия пронизывает собой мир вокруг. Волшебство было повсюду: в воздухе и земле, в огне и воде, оно пропитывало каждую былинку мироздания, каждое живое существо и каждый камешек, оно спускалось на землю с лучами солнца и поднималось к нему с человеческими молитвами, оно постоянно пульсировало в ткани мироздания, являясь его неотъемлемой частью...
  - А почему нельзя расколоть дрова магией, учитель? - внезапно для себя спросил Годфруа. - Или согревать магией башню?
  - Зачем я буду тратить кристаллы, когда у меня есть ты? Трудись усердней, иначе никогда не научишься магии, - Некрус улыбался. Уже не так, как он это делал раньше - загадочно и грустно, но теперь как-то совершенно иначе. Как-то по-человечески, самой что ни на есть обыкновенной человеческой улыбкой, светлой и тёплой. За прошедший месяц, в течение которого он занимался обучением своего нового ученика, он заметно ожил и повеселел.
  - Хорошо, учитель, - в глубине души Годфруа сомневался, что колка дров как-то поможет ему в постижении таинств магии, но свои сомнения он решил оставить при себе.
   Годфруа снова взял топор и на мгновение поднял взгляд в небеса. В вышине над ними кружил громадный чёрный ворон. Птица была необычайно крупной для своей породы, размах её крыльев составлял около трёх шагов. Ворон издал громкий пронзительный крик. Некрус взглянул на небо следом за своим учеником. Лицо его мгновенно помрачнело. Годфруа не переставал удивляться его суеверности. Как можно было верить во все эти дурацкие простонародные приметы, постигнув при этом глубочайшие тайны мироздания и законы, которым оно подчинялось?..
  - Хватит на сегодня, - мрачно произнёс Некрус, - ступай в башню.
  - Да, Учитель.
  
   Некрус осматривал полки с различными свитками и книгами. За десять лет пребывания в башне он явно оброс хозяйством.
  - Вот, - произнёс он, положив на стол перед своим учеником какой-то свиток, - написал специально для тебя. Выучишь сам. В принципе, ты сможешь...
  - Что это, Учитель?
  - Это свиток заклинания Локальной Остановки Времени, чтобы ты мог поддерживать заклятие на своей невесте. Заклинание снятия чар ты уже знаешь. Я обучил тебя всему, о чём ты меня просил. Дальше продолжай сам. Я хочу, чтобы сегодня ты покинул эту башню вместе со своей невестой.
  - Но почему, Учитель?
  - Твоё обучение окончено, Годфруа. Можешь больше так меня не называть. Уходи... Так надо...
  - Я не понимаю, Учитель... Разве я смогу один справиться со столь сложным заклинанием?
  - Сможешь. Я в тебе уверен.
   Годфруа не знал, что и думать. Дело было даже не в том, что он не представлял себе, как он справится с заколдованной Ребеккой. Поведение Некруса выглядело очень настораживающе. Ведь однажды он уже говорил Годфруа, что у него осталось мало времени...
  - Что ж, Учитель. Я поступлю, как вы велите. Но у меня осталось несколько вопросов. Могу ли я их вам задать, перед тем как покину вас?
  - Задавай, - поколебавшись несколько мгновений, ответил Некрус, - другой возможности у тебя уже не будет.
  - Кто мог наслать эту болезнь на мою невесту?
  - Вряд ли такое заклинание по силам кому-то из смертных, - тяжело вздохнув, начал Некрус. - Разве что Великому Заклинателю Белой Башни или её Архимагу. Но дело даже не в мощи заклятия, а в его особенности. С виду это обычная болезнь второго круга школы некромантии. На самом же деле, это заклинание сильно от него отличается. Оно создано так, что отнимает с каждым циклом всё больше и больше жизненных сил... Это может иметь двоякую цель. Поскольку первое время его действие практически незаметно, то, возможно, это сделано затем, чтобы скрыть само время наложения и, соответственно, того, кто наложил это заклинание. Также возможно, что оно сотворено так для того, чтобы гарантированно убить человека, на которого оно наложено, но с отсрочкой. Видимо, тот, кто наложил это заклинание, знал, что в окрестностях вовремя не найдётся достаточно сильного мага, чтобы снять заклятие. Я думаю, оно было наложено для того, чтобы доставить кому-то длительные мучения. Быть может, этой девочке или её родителям. А может статься, что и тебе... В любом случае очень вряд ли, что это сделал кто-то из смертных.
  - Кто такой Странник? Что ему было нужно от вас, Учитель?
  - Странник, - Некрус вновь тяжело вздохнул. - Так, один древний божок. Кстати, тоже один из не вышедших на Великую Битву. После катаклизма о нём ничего не было слышно. Я думал, что он погиб во время Войны Богов. Просил меня об одной услуге. Я отказал ему. Он страшно обиделся. Он никогда не умел прощать слово нет...
   Заклятие, которое не мог наложить смертный...Странник... Божок, который никогда не умел прощать слово нет...Казалось, всё было очевидно. Оставалось лишь несколько неясных моментов.
  - Что это был за волк, учитель?
  - А, этот. Он и сам порой не помнит, кто он такой. Кстати, он рассказывал мне, как ты ему помог. О том, что это был ты, я, конечно же, уже сам догадался. Приходил ко мне попросить назад свой подарок. Сказал, что он ему очень понадобился. Когда-то мы с ним были дружны. Он был очень могущественным духом. Многие боги завидовали его могуществу. А подарок содержал лишь крупицу его прежней силы. Да и то сломался.
  - Сломался? А что это был за подарок, учитель?
  - Часы. Механические часы на цепочке, очень тонкой работы, с какими-то магическими свойствами. Я, честно говоря, так и не разобрался в этих свойствах. А потом там поселились гремлины, и они стали отставать.
  - Гремлины?
  - Да, это такие маленькие создания, которые живут во всяких механизмах и очень любят их портить. Я уже и не припомню, кто из богов их создал и для чего. А может, они и сами зародились, говорят, такое бывает...
  - Где мне найти Странника?
  - Значит, ты всё же решил, что это он? - Некрус в очередной раз тяжело вздохнул. - Я не знаю, где его искать, и как он сам нашёл меня. Могу лишь дать тебе совет: не нужно тебе его искать, Годфруа. Ты всё равно не сможешь причинить ему вреда, а вот он играючи сотрёт в тебя в порошок... и даже не заметит...
  - Спасибо за совет. Я подумаю над ним... Учитель, - на какое-то мгновение в голосе Годфруа лязгом стали прозвучали боль и неутолимая злоба. Но затем он вновь приобрёл смиренный тон...
  
  ***
  
   Учитель с учеником сидели у костра и жарили мясо убитого оленя. Рядом на снегу отдыхала сытая и довольная стая. Это волки выгнали добычу прямо на неповоротливого и медленного человека. Зато способного убивать с расстояния. И, конечно же, они уже получили свою долю. Учителю достались самые лучшие места оленьей туши, очевидно, стая признавала его своим вожаком, ученику же пришлось довольствоваться рёбрами. Это было явным свидетельством принадлежности к низшей ступени в иерархии стаи.
  - Учитель, как мы попали сюда? Что это за камни? И почему они такие же, как те, что стоят в наших Священных Лесах?
  - Это врата, Ринлин. Когда-то, когда Эадор ещё был целым и единым, они служили нам для перемещений по его необъятным пространствам. Эти врата - наша огромная тайна. Только мы, светлые друиды, знаем, как ими пользоваться. И это знание необходимо ревностно оберегать, иначе, если попадёт не в те руки, оно способно обернуться страшным оружием.
  - А кто создал эти врата, Учитель?
  - Их создали высшие духи и боги по воле нашего павшего бога, Хранителя Чаши Жизни, Ларналлиола. Они должны были служить для мгновенного перенесения армий смертных рас к месту Великой Последней Битвы.
  - Должны были служить? Вы так говорите, Учитель, словно Последняя Битва уже прошла, и им уже не служить для этой цели.
  - Боюсь, что не служить, Ринлин... Зато они ещё верно служат нам, его последователям. На всей территории Великой Империи эти врата снова выполняют своё предназначение благодаря нашему братству. С их помощью мы можем мгновенно перенестись в любую провинцию империи, где стоят такие камни.
  - Учитель, Вы сказали, что когда-то они связывали воедино весь Эадор. Значит, такие врата должны быть и на других осколках?
  - Да, Ринлин, таких врат очень много и на других осколках и мирах. С их помощью можно переместиться в том числе и на любой осколок Эадора. Или даже переместить туда крупный отряд. Но для этого нужно, чтобы врата с той стороны был пробуждены специальным ритуалом, который известен лишь высшим друидам. Именно поэтому мы так оберегаем тайну этих врат, ведь если кто-то из владык узнает про них и найдёт способ воспользоваться ими, то захват осколков станет для него значительно проще, чем для других владык. И тогда Новый Эадор может оказаться совсем не в тех руках. Поэтому мы и стараемся пользоваться ими как можно реже, тем более за пределами империи, дабы не привлечь к ним лишнего внимания.
  - Почему же мы почти не таимся в самой империи, Учитель? - ученик казался заворожённым рассказом . В подобные тайны его никогда ещё не посвящали.
  - Потому что император Даокон - единственный из владык, которому известно об этих вратах...
   Ринлин на некоторое время замолчал. Затем принялся за обжаренное мясо. В голове всё переваривалось сказанное учителем. Вся мощь Великой Империи и её необъятные размеры предстали пред ним в новом свете... Значит, вот в чём был один из ключей могущества императора Даокона...
  - Зачем мы здесь, Учитель?
  - Я уже сказал тебе, что эти врата создавались богами и высшими духами. Большинство из них погибло во время Войны Богов, иные существует в гармонии с природой и обрели убежище в тени Священных Лесов, третьи же, в попытке выжить, взялись создавать собственные миры после катаклизма. Но нашёлся один, вставший на сторону Великой Тьмы. Страшный предатель и отступник. Он предал всё, чему когда-то служил и за что боролся с Хаосом. Теперь он сеет лишь смерть и тлен. Его слуги - некроманты и чернокнижники, воины Ордена Великой Тьмы, который он сам же и основал... Мы долго искали возможность его остановить. Десять зим назад император Даокон, наконец, объявил специальным эдиктом, что не намерен впредь препятствовать расправам над некромантами. По всей империи запылали костры инквизиции. Мы тоже не стали оставаться в стороне. Наше братство уничтожило немало слуг Великой Тьмы. Единственное место, где некроманты могут чувствовать себя в относительной безопасности, - это Белая Башня, где правит могучий Конклав Магов во главе с Архимагом Оинором. В своё время Конклав, вступая в состав Великой Империи, заключил с императором Даоконом договор, согласно которому на территории города и прилегающих земель действует власть Конклава, а некромантия является одной из равнозначных магических школ на территории города... Наш враг скрывался там долгое время, а потом бесследно исчез. Все эти десять лет мы безуспешно искали его, и вот, наконец, нам стало известно, где он прячется. Поэтому мы здесь, Ринлин.
  - Значит, мы можем сокрушить нашего главного врага, Учитель? И после этого у нас не станет препятствий на пути к Великой Цели?
  - Боюсь, это не так, Ринлин. Тот, кого мы преследуем, - наш главный враг здесь, в этом мире. И главная опасность, которую он несёт в себе, - это обладание нашими тайнами. И даже если нам удастся его уничтожить, то мы лишь обезопасим эти тайны. Но с его уничтожением зло, посеянное им, никуда не исчезнет. Оно будет всё время прорастать ещё большим злом, и нам придётся ещё долгое и долгое время выпалывать его ростки, по возможности вырывая их с корнем. Однако, помимо врагов внутри Великой Империи и даже Эадора, есть и куда более страшный и опасный враг для всех нас за его пределами. Хаос... Вот самая страшная угроза для всего живого, уже не раз пытавшаяся погубить упорядоченный мир, а вместе с ним и саму Жизнь...
  - Но зачем это Хаосу, Учитель? Разве его прислужники, демоны и дьяволы сами не являются живыми существами?
  - Зачем... Боюсь, никто этого не знает наверняка, Ринлин. Мы можем лишь догадываться. Но судя по тому, что мы знаем о Хаосе, он ненавидит порядок во всех его проявлениях. А его прислужникам доставляет удовольствие лишь одно: разрушение, убийства и мучения живых существ. Демоны обитают не в самом Хаосе, они обитают в преисподней - своего рода границе между Хаосом и упорядоченным миром. Являются ли они живыми существами... Да, безусловно. В их жилах также бежит кровь, и их также можно убить. Но созданы они, видимо, были как насмешка над Творением и первой расой - ильтанами. Позаимствовав многие черты от ильтанов, Хаос сотворил демонов их полной противоположностью. Ильтаны находили упоение лишь в созидании. Они придавали всему, чего только могли коснуться их руки, сложнейшие формы, поражающие степенями симметрии и упорядоченности. Даже речь их была столь упорядочена и прекрасна, что походила на песню. В их чудесных творениях сочетались сложнейшие механизмы и сильнейшая магия, равной которой сегодня уже нет... А демоны, как я уже сказал, способны только разрушать и убивать, и лишь в этом находят наслаждение... Младшие же твари Хаоса: всевозможные бесы, черти и адские гончие - явились впервые лишь во времена Войны Богов и, скорее всего, возникли как искажённое подобие смертных рас.
   Учитель прервался и приступил к трапезе. Ринлин также ел молча, размышляя о Хаосе, некромантах и прочих врагах всего живого. Внезапно он спросил:
  - Тот, за кем мы пришли... Хватит ли нам двоим сил, чтобы справиться с ним, Учитель?
  - Нас не двое, Ринлин. Но ты не будешь участвовать в этой схватке. Я взял тебя с собой для иного предназначения...
  - Какого предназначения, Учитель?
   Над головой раздался крик ворона...
  - В своё время узнаешь, Ринлин...
  
  ***
  
   Облачённый в доспехи Годфруа л'Аншар стоял в небольшой комнате на самой вершине башни некроманта. У ног его лежал дорожный рюкзак. Когда-то он очнулся в этой комнате, после ранения отравленным клинком. Очнулся, едва удержавшись на этом свете, лишь благодаря помощи хозяина этой башни. Казалось, это было целую вечность назад. Тогда в окно комнаты падал солнечный свет и доносилось пение птиц. Теперь же ставни окна были плотно затворены, и сквозь них были слышны лишь пронзительные завывания ледяного ветра. Комната была еле освещена неровным пламенем горящей лучины, тусклый свет которой с трудом выхватывал из сумрака её скромное убранство и небольшую кровать, на которой лежала укрытая тёплыми одеялами девушка. Казалось, она просто спала. Казалось, что она дышит во сне и сейчас проснётся, почувствовав чьё-то присутствие рядом с собой. Проснувшись, она откроет глаза и, узнав своего возлюбленного, радостно и смущенно улыбнётся. Но, присмотревшись, опытный волшебник мог бы разглядеть пульсацию магии, исходящую от девушки. Теперь Годфруа и сам уже немного разбирался в волшебстве и чувствовал это заклинание на ней. Как и другое заклятие загадочной болезни внутри самой Ребекки. Он мог даже определить, когда примерно закончится действие первого заклинания. Второе же заклятие было столь мощным, что юноше казалось, его действие не иссякнет никогда...
   Годфруа нужно было уходить. И даже не уходить, а бежать. Бежать забрав её с собой, и как можно скорее. Бежать, оставляя сделавшего так много для него чернокнижника наедине с его судьбой. Наедине с его собственным концом, приближение которого тот так остро ощущал... Но что-то держало Годфруа, не давая сдвинуться с места... Совесть... Чувство долга... Чувство чести... Л'Аншар не мог так просто уйти. Не смотря даже на то, что, оставшись сейчас здесь, он рисковал не только собственной жизнью, но и жизнью своей невесты. Но он не хотел искать спасения себе и ей ценой трусливого бегства, равносильного предательству. "Счастья не купишь ценой бесчестия", - не раз говаривал ему отец... Годфруа развернулся и, забросив за спину перевязь с мечом, вышел из комнаты.
   Некрус сидел в старом деревянном кресле на балконе залы напротив главного входа в башню. По правую руку от него стоял раскрытый сундук, набитый доверху мерцающими в полутьме тусклым голубоватым свечением кристаллами. По левую же стоял небольшой комод, на котором лежали жезл с навершием в виде черепа, кинжал с костяной рукоятью и волнистым лезвием, а также длинный чёрный лук и колчан со стрелами, от которых струилась тёмными клубами, спадая на пол, густая магический дымка. Взглянув на Годфруа, Некрус грустно улыбнулся и произнёс:
  - Когда ты служил Священному Ордену, ты тоже не подчинялся приказам?
  - Ну почему же, Учитель? Подчинялся. И что я получил в награду? Неблагадарное это дело - подчиняться приказам, - Годфруа подхватил стоящий рядом табурет и уселся на него у балюстрады лицом к некроманту.
  - Знаешь... Раньше времена были беднее. Редкий некромант мог позволить себе поднять и удержать под контролем большой отряд нежити. Очень трудно было находить достаточное для этого количество кристаллов. Некроманты учились экономить каждую крупинку своей магической энергии. Каждый магический кристалл. И поэтому молниям, магическим искрам и огненным шарам они, как правило, предпочитали обычные лук и стрелы... Это в нынешние богатые на кристаллы времена некроманты вместо обращения с луком всё больше учатся грамотно руководить своими мёртвыми легионами...
   Некромант опустил руку в сундук. Набрав горсть кристаллов, он поднял руку над сундуком, и кристаллы, словно песок, стали просыпаться обратно сквозь его пальцы. Когда все они просыпались, в руке Некруса остался единственный зажатый меж пальцев кристалл.
  - Видишь его? - спросил Некрус, показывая Годфруа кристалл размером с бусину. И, не дождавшись ответа, продолжил. - В своё время, когда боги и духи возрождали Эадор из пепла, нам пришлось воссоздавать не только природу. Нам пришлось заново создавать законы мироздания. Ибо вместе с умирающим упорядоченным миром умирал и сам порядок, которому он подчинялся. Так, словно Творец почему-то забросил своё Творение и отвлёкся по каким-то другим важным делам, перестав следить за соблюдением этих законов. Это был титанический труд. Мы латали прорехи в принципах жизни и смерти. Времени и пространства. Законах притяжения и отталкивания. И за всем этим тогда приходилось следить не смыкая глаз. Ты знаешь, что такое магия? Магия - это самая главная брешь в этих законах. Магия - это воплощение воли Создателя, в последствии ставшая продолжением воли других разумных существ, несущих на себе печать его замысла. И она же была нашим главным инструментом созидания и регуляции. Благодаря ей мы создавали и перекраивали законы мироздания, а порой и обходили их. И при этом, как ни странно, магия - связующее звено всего упорядоченного. Она есть везде, чего коснулась воля Творца. Она присутствует во всём, что подчиняется его законам. Она является той нитью, которая и связывает воедино разрозненные и беспорядочные элементы всех систем. Ты меня понимаешь? - Некрус взглянул на Годфруа и с досадой покачал головой. - Постараюсь объяснить проще... Этот кристалл состоит из мельчайших крупинок материи, каждая из которых вовсе не стремится быть воедино с другими и создавать сложную и гармоничную структуру. Крупинки эти стремятся жить каждая своей жизнью, беспорядочно мельтеша в хаотичном движении. Но им не даёт этого то, что их связало вместе, подчинив чьей-то могучей воле и лишив их при этом их собственной. То, что и сформировало из них этот сложный, поражающий красотой и степенями симметрии кристалл.
   Камень мерцал голубоватым свечением между пальцев Некруса, и его грани переливались множеством оттенков - от светло-голубого до тёмно-фиолетового, он действительно завораживал своей красотой.
   - Но если убрать эти связи, - продолжил Некрус, - эту связующую нить, сковавшую эти крупинки, то они неизбежно разбегутся, как того бы и хотели.
   Кристалл в руке некроманта стал тускнеть, а затем и вовсе истаивать. Спустя какое-то мгновение он превратился в небольшое облачко сиреневого дыма, которое вскоре растворилось в воздухе.
  - Теперь понимаешь?
  - Кажется, да, - Годфруа казалось, что общую мысль ему действительно удалось уловить, хотя смысл многих слов и сказанных вещей, конечно же, остался за гранью его понимания.
  - Когда рушатся связи, высвобождается энергия. Всегда. В данном случае магическая, ведь это был магический кристалл, и по сути своей он является почти чистейшей эссенцией магии, - продолжал Некрус, зачерпнув очередную горсть кристаллов. - И всякая система, погибая, высвобождает какое-то количество энергии... Когда рушатся семьи, империи или же целые миры, энергия связей элементов этих систем высвобождается и может стать связующим звеном для построения новых систем, а может наоборот обернуться разрушительным ураганом, который вызовет цепную реакцию, разрушающую прочие структуры.
   Кристаллы в руке Некруса снова растаяли. Откуда-то снизу донёсся громкий скрежет каменных плит.
  - Ты понимаешь меня?
  - Нет, Учитель. Быть может, вы мне прямо скажете, без всех этих вступлений и заходов издалека?
  - То, что связывает, людей Годфруа. То, что объединяет вместе разумных существ. Эти связи - самое дорогое, что есть у всех разумных рас и астральных сущностей. Любовь, преданность, вера, честь. Всё, что превращает их из рыхлой хаотичной массы эгоистичных индивидуумов в сложные единые организмы. В жёсткие упорядоченные структуры... В семьи, кланы, племена, государства. Это тоже своего рода магия, и она способна творить чудеса. Запомни это. Без этих вещей разумные существа, да и весь Эадор, давно бы погибли в пламени Хаоса. Без них и боги, и люди - ничто...
  - Но, Учитель. Ведь нередко людей объединяют и другие вещи. Алчность, страх, ложь и прочие пороки.
  - Бывает и такое, Годфруа. Но знай: системы, скрепленные подобными связями - никогда не бывают прочными. Кусок скалы, в котором каждая песчинка крепко держится за соседние, намного твёрже и прочнее бочки с песком, которую сдерживают лишь железные обода. А ведь и скала, и песок - созданы из одного и того же материала. Люди, объединённые силой, будут всегда стремиться к свободе и ждать момента, когда их поработитель окажется слаб. Объединённые алчностью - продадут друг друга и купившего их, как только появится более щедрый покупатель. Те, кто объединён страхом, непременно дрогнут пред лицом более жестокого повелителя или могущественного врага. Связанные ложью - рано или поздно прозреют и восстанут против того, кто их обманул. Порочные люди не бывают верны и преданны ни друг другу, ни своим богам, и непременно предают. Знай же, что тот, кто созидает свой мир на подобных связях - подобен тому, кто решил построить замок, но пожадничал на возведении фундамента. Замок, конечно, он построить сумеет, но своды его рухнут во время первой же осады на голову, если не ему, так его наследникам. Кстати, известно ли тебе, что фундаменты Норднорских замков врыты в землю глубже, чем в Центральной Империи? Это от того, что зимы здесь более суровы, и земля промерзает намного глубже, чем на юге. В итоге поставить замок или даже простую избу здесь стоит намного больших трудов, времени и средств. Здесь, в Нордноре, вообще намного труднее жить. Однако это делает местных людей более сплочёнными и трудолюбивыми, чем в центральной империи, Годфруа. В сравнении с южанами они выглядят как раз как скала и бочка с песком...
  - Мне странно слышать это от вас, Учитель.
  - Ты думаешь, если я некромант, то я являюсь воплощением зла? Хм... Не забывай, что я один из тех, кто возрождал Эадор из пепла, Годфруа. И запомни: ничто не является злом или добром само по себе. Но всё, в зависимости от обстоятельств, может обернуться тем или иным. Ложь, посеянная среди близких и доверяющих тебе людей, станет причиной разлада, но ложь, посеянная в стане врага, может обернуться ключом к победе. Страх - очень мощное оружие, и если глупо его применять против тех, кто идёт за тобой, то не пытаться внушать страх своему врагу - не менее глупо. Алчность - живёт в каждом живом существе, люди, нелюди и даже звери алчут пищи и воды, близости друг к другу духовной и телесной. И чем сложнее духовный мир живого существа, тем более сложные формы может принимать эта алчность. Люди и боги алчут знаний, власти и ещё множества вещей, которых в двух словах и не описать. Глупо строить свой мир на одной лишь алчности, но также глупо не считаться с этой алчностью в окружающих тебя людях. Красивый конь или дорогой меч, подаренные верному воину в благодарность за службу, не сделают его более алчным, зато укрепят его преданность. И даже некромантия, Годфруа... Даже она не зло само по себе, но лишь становится таковой в злых руках. Вот скажи, например: ведь могут же тебя убить в бою?
  - Да, конечно, могут, Учитель.
  - А ведь убив тебя, твоим врагам станет легче одолеть твоих товарищей... А быть может, после этого прийти в твой дом и принести туда беду... И вот если бы у тебя была возможность после смерти встать ещё раз и продолжить драться, тем самым вновь встав на пути твоих врагов и, возможно, суметь помочь снизить потери твоих соратников - то разве ты бы отказался?
  - Не знаю, Учитель.
   Годфруа задумался и представил себя мёртвым. Вспомнил тех мертвецов, что не так давно неистово уничтожал, прорубаясь к башне Некруса. И представил себя на их месте... Сползающие с костей гниющие куски плоти. Пылающие злобой впалые глаза. Омертвевшая и ссохшаяся кожа. И хищный оскал обнажённых челюстей... И вдруг понял, что ему уже всё равно, что станет с ним после смети. В раю ему всё равно уже не быть.
  - Теперь, пожалуй нет, - ответил Годфруа. - Не отказался бы.
  - А твои соратники? Если бы они понимали, что, восстав из мёртвых, смогут продолжить свою борьбу и, возможно, отомстить врагу за свою погибель? Смогут сберечь жизни своих товарищей и своих родных - разве они бы отказались?
   Годфруа стал вспоминать тех, с кем ему приходилось сражаться плечом к плечу. Большинство из них были людьми набожными и безусловно бы отказались. Всё-таки вместо рая остаться после смерти в своей истлевающей телесной оболочке, став слепым и бездумным орудием в чьих то зловещих руках... Но всё же... Многие из товарищей Годфруа ставили чувство долга и безопасность своих близких превыше веры. И не смотря на то, что никто, идя в бой, в душе не верит, что его убьют, всё же разумом своим возможность эту все осознают. И при подобной постановке вопроса, быть может, многие бы и не отказались.
  - Видишь, Годфруа? Даже некромантия в определённых обстоятельствах может спасти людям жизни и принести кому-то благо. А ведь можно взять и обратную ситуацию. Такое светлое чувство как любовь. Даже оно может обернуться страшным злом для самого влюблённого и для объекта его любви, да и для окружающих его людей. Порой любовь, Годфруа, разрушает целые миры...
  - А вера, Учитель? Она тоже может обернуться злом? Я ещё не видел, чтобы подобное случалось.
  - Вера? - Некрус усмехнулся. - Разумеется. Тебе ли не знать, Годфруа, на что порой способны слепые в своей вере фанатичные инквизиторы. Я уже не говорю об адептах иных культов. Но это не самое страшное зло, Годфруа, которое таит в себе вера. Нет для человека ничего страшнее момента, чем момент, когда выясняется, что его вера оказалась ложью. Люди, обманутые и потерявшие веру, просто сгорают, теряя смысл своего существования и силы, которые это существование поддерживали. А порой превращаются в чудовищ, что намного страшнее любых демонов... Ничто не хорошо и не плохо само по себе, Годфруа. Ничто на свете не является чистейшим злом или добром. Всё зависит от обстоятельств...
   Годфруа задумался, пытаясь осознать слова своего учителя во всей их глубине.
  - Любое явление должно быть лишь на своём месте и в своё время, - продолжал Некрус. - Иначе самое благое начинание способно обернуться самым страшным злом. Я уже рассказывал тебе, что в былые времена создавал собственный мир. Знаешь, почему я оставил это занятие? А ведь я достиг немалых успехов на этом поприще. Мой мир был очень большим. Некромантия, знаешь ли, очень действенное средство в войнах за осколки. Именно для них мной и был основан Орден Великой Тьмы. Да, Годфруа. Я один из тех тёмных богов, которым по сей день поклоняются члены этого ордена. Но история не об этом... Мой мир рос, новые и новые осколки, захваченные моими некромантами и ордами нежити, прирастали к нему. Многие владыки тех древних времён относились ко мне с осторожностью и страхом. А кто и с ненавистью... От большинства из них теперь не осталось ни миров, ни воспоминаний, а иных я лично низринул в Хаос. Но вот однажды, присоединив к своему миру очередной осколок и осознав, сколь скоро растёт моё могущество, я стал размышлять о возможности вновь воссоздать целый и единый мир. Наш Эадор... И тогда я пристальней взглянул на своё творение, чтобы понять, насколько похоже оно на Эадор прежний. И я ужаснулся увиденному. Люди и нелюди в моём мире были даже не несчастны, нет. Они были совершенно безумны. От моего имени правили могучие чернокнижники, а мертвецы служили им стражей и армией. Разумных существ огромными множествами приносили в жертву во время кровавых ритуалов, дающих мне энергию, а сами люди с радостью шли на жертвенные алтари и несли туда собственных детей. Разумеется, всё это я видел и прежде, но всё это казалось мне временной мерой в условиях войны. Тут-то я и понял, что этот мир нисколько не походит на тот, что когда-то вместе с другими духами я возрождал из пепла. Тогда я попытался исправить положение. Повлиять на свой мир и своих смертных, дабы остановить это безумие. Но я уже не мог ничего изменить. Мне нечего было дать своим смертным взамен того, что они имели. Я стал заложником той силы, на волне которой я и достиг своего могущества... И я понял, что совершил ошибку. Некромантия и нежить возникли однажды в минуту отчаяния, как средство ведения войны. Как средство разрушения, а не созидания. И с её помощью нельзя создать что-либо прекрасное и жизнеспособное... Осознав эту ошибку, я твёрдо было решил уничтожить собственный мир своей же рукою. Но мне вдруг стало жалко моих трудов... Тогда, после долгих и тяжких раздумий, я решил свой мир кому-нибудь подарить. Владыке, достойному такого подарка. Он должен был иметь достаточно благородства, чтобы заботиться о своих смертных, быть достаточно разумным, чтобы не отказаться от дара и достаточно сильным, чтобы суметь мой мир переварить. Из множества владык, соответствовавших этим требованиям в той или иной мере, моё внимание привлёк лишь один. Владыка одного небольшого мира, подающий большие надежды... Даокон... Мне стоило немалых усилий уговорить его. Он долго сомневался и отказывался от моего щедрого дара. Он боялся, что не сможет справиться с этим подарком, ведь его собственный мир значительно уступал моему размерами. Я пообещал ему всю возможную от меня помощь и поделился с ним своими знаниями и силой. В конце концов, он дал согласие, и наши миры слились в один. Но он, к моему удивлению, оказался прав в своих худших опасениях. Конклав Чернокнижников и орды нежити вышли из под моего контроля. Они отреклись то меня как от предателя своей веры и принялись покорять открывшиеся перед ними новые пространства. Мне пришлось выступить в этой войне против собственных некогда верных слуг... Эта война продолжалась довольно долго, и Даокон не раз и не два пожалел о том, что принял моё предложение, но отступать ему было некуда. Однажды Даокону каким-то образом удалось получить себе в союзники Церковь Бога-Орла и только появившийся Священный Орден. Лишь после этого Даокон смог переломить ситуацию в этой войне и с помощью фанатичных паладинов ордена объединить под своей властью новый огромный мир, который он и назвал Великой Империей...
   Годфруа внимательно слушал. Ему вспомнился рассказ Святозара о присоединении Святых Земель к Великой Империи. Из рассказов Святозара и Некруса выходило, что роль самого императора Даокона в создании Великой Империи была не совсем такой, как повествовали летописи.
   - Знаешь, как создаются миры? Они куются в пламени войны, Годфруа. Они собираются из крупинок некогда единого мироздания. Из осколков когда-то разрушенного Эадора. И главный инструмент Сотворения - это не энергия, не золото и даже не магия. Главный инструмент созидания миров - это такие как ты, Годфруа. Герои... Те, кого ведут боги. Те, кто способен слышать их голоса или ощущать их волю. Далеко не все смертные, однако, способны на это. А из тех, кто способен, очень трудно отыскать тех, кто способен ещё и действовать. Не говоря уже о тех, кто может действовать эффективно, ведя за собой других. Ты как раз один из таких, Годфруа. Ты как тот конь, что стоит в хлеву у башни. Как его имя?
  - Ретивый, Учитель.
  - Ты как Ретивый, Годфруа. Его предки были выбраны конюхами Ордена из тысяч подобных коней за определённые качества характера и телесные особенности. И вот несколько столетий из их потомства выбраковывались те, кто не удовлетворял требованиям своих хозяев. Тщательно следилось, чтобы к ним не примешалась чужая кровь. Оставлялись лишь самые сильные, выносливые, умные и флегматичные особи. И однажды им удалось вывести новую породу... Ретивый - не просто конь. Он боевой конь, чего бы там ни писали монстрологи о его породе... Друг и товарищ, который не дрогнет пред лицом любой опасности, который без страха ворвётся с тобой в лютую сечу, и он же тебя из неё и вынесет, израненного и потерявшего сознание. Конь достаточно умный, чтобы его можно было научить воспринимать твои команды на слух или управлять им одними лишь ногами, когда в бою заняты руки; чтобы понимать не только команды, но даже твои мысли и чувства. И достаточно благородный, чтобы суметь за тебя умереть... Такой конь стоит целое состояние, Годфруа. Но его нельзя купить. Его можно лишь получить в дар за верную службу... Зато его всегда можно продать... Так и ты, Годфруа. Ты был выведен, как и твой конь, стараниями забытых богов. Многие твои качества долгое время закладывались в тебя ещё до твоего рождения могучими, терпеливыми и умелыми руками. И весь этот ваш дворянский этикет, норднорские обычаи, традиции чести... имеют своей целью лишь одно: сохранить чистоту твоей породы. Чистоту твоей крови. Чтобы ты, твои предки и твои потомки могли и дальше служить надёжным инструментом созидания. И вот, ты сидишь передо мной. Молодой, сильный, смелый и смертоносный. Готовый за меня умереть. Я вижу чего ты стоишь, Годфруа. А стоишь ты, как и твой конь, немало. С таким, как ты, можно сделать очень многое. Можно, к примеру, разрушить империю Даокона и создать на её руинах новую. Или же помочь ему вновь воссоздать Эадор. Такие, как ты, рождаются не в каждое столетие, Годфруа. Но ты мне не нужен... Впрочем, видимо, как и Даокону...
  - Почему, Учитель?
  - Сложный вопрос... Знаешь, я мог бы ещё очень долго убегать от своей судьбы, Годфруа. Я мог бы в очередной раз начать всё заново и свершить ещё многое. Но я устал. Всё, что я сделал за своё очень долгое существование, оказалось бессмысленно. Всё, что я создавал, служило лишь смерти и разрушению. Все, кого я любил и кем дорожил, либо погибли, не оставив после себя ничего, либо... лучше бы они погибли... Будучи астральной сущностью, очень легко потерять связь с физическим планом и перестать видеть и понимать самые простые вещи, Годфруа. Если бы у меня была такая возможность, то теперь я всё сделал бы иначе. Но у меня её нет... А исправить что-либо уже невозможно... Мне не за что больше держаться в этом мире. И не за что бороться. Мне нет смысла что-либо создавать, ибо всё, что я способен создать, неизбежно будет подобием меня самого... - Некрус ненадолго затих. - А почему ты не нужен Даокону... Я не знаю. Быть может, у него слишком много дорогих коней, чтобы разглядеть среди них одного бесценного... А может, потому что ты слишком упрям и своеволен. Приказы вот нарушаешь, - Некрус снова улыбнулся. - Кому такой герой нужен? Если бы твой конь не слушался поводьев, дорого ли ты ценил бы его?
  - Нет, Учитель.
  - Ну, так и я. Зачем же мне герой, на которого я даже понадеяться не могу? Который не способен выполнить элементарный приказ? Который действует по собственной прихоти?
  - Я не могу вас бросить, Учитель. Этот приказ мне не по силам.
  - Когда-нибудь ты поймёшь Годфруа, что благородство измеряется не только способностью умереть за свои идеалы, но и способностью поступиться ради них чем-то большим. Сейчас ты переступаешь через данный тобой обет, чтобы сгладить муки своей совести. Но кому ты делаешь лучше? Мне? Или, может, себе? Или, может, твоей умирающей невесте? Чего стоит твоё благородство, если ради него ты готов нарушить данную тобой присягу? Мне не нужна твоя смерть, Годфруа. Мне нужно, чтобы ты жил. Мне нужно, чтобы последние дни моего существования не пропали напрасно, так же как пропала вся моя предыдущая жизнь. Весь долгий путь, пройденный мной, я щедро усеял чужими смертями, не задумываясь о том, какой пожну я урожай и куда приведёт меня этот путь. Лишь в самом конце этого пути я осознал, что сеять было нужно совсем другие семена... Знаешь. Прожив довольно долгий срок в этой бренной человеческой оболочке, я вдруг осознал истинную цену самым простым вещам, которые порой и незаметны из астрала... Я хочу, чтобы ты сохранил свою жизнь, Годфруа. Я хочу, чтобы ты сумел спасти свою возлюбленную. А ещё я хочу, чтобы ты сохранил вот это... - С этими словами Некрус захлопнул крышку сундука и положил сверху какой-то амулет. Это был мерцающий серыми прожилками чёрный кристалл размером со средний палец. Одна сторона кристалла была вдета в золотую оправу, испещрённую какими-то письменами и знаками, от которой шла массивная золотая цепочка. Годфруа узнал кристалл - это был морион. На лекциях в ордене будущим рыцарям света не раз показывали подобные кристаллы, ведь они были излюбленными камнями тёмных колдунов и чернокнижников. Жрецы уверяли, что, найдя подобный кристалл у кого бы то ни было, можно было смело и без сомнений сжечь этого человека на костре. Множество маленьких сероватых точек и прожилок на кристалле походили на седину, усеявшую чёрный камень. Камень казался седым и бесконечно древним. Он завораживал. От талисмана исходила колоссальная магическая мощь. И мощь эта была разрушительной, а магия чернее некуда. Рядом с амулетом Некрус положил какую-то книгу.
  - Что это, Учитель?
  - Это... Книга, написанная мной... Я постарался изложить в ней всё, что знал об истории Эадора. А ещё там хранятся мои знания о магии. В основном о некромантии. Заклинания, ритуалы, практические рекомендации. Я писал её последних 10 лет. Эта книга - моё наследие, Годфруа. И наследие это должно быть уничтожено. Иначе оно способно обернуться гибелью целых миров. Я хочу, чтобы ты её уничтожил. Сам я этого сделать неспособен...
  - А это? - Годфруа взял в руки золотую цепь амулета. Страшная боль в тот же миг пронзила его руку, а следом волной распространилась и по всему остальному телу. Глаза затуманила пелена мучительных страданий. Какая-то неведомая сила пронизывала юношу целиком, причиняя непомерные муки, застилающие рассудок. Годфруа с трудом разжал пальцы и одёрнул сведённую болью руку. Глубоко вдохнув, юноша ощутил, как пелена боли и безумия медленно спадает с его сознания. Взгляд вновь становится осмысленным. Перед этим взглядом вновь предстал Некрус.
  - Это амфора, Годфруа. В ней запечатана страдающая душа. Это темница нашей богини... Айнуриэль...Она томится там уже не одну тысячу лет... Я нашёл эту амфору в Мире Мёртвых, вернувшись туда после катаклизма. Эадор был разрушен. Светило погасло. А демоны пировали осколками тверди. Я решил тогда, что Мир Мёртвых самое надёжное убежище от демонов... и страха... Но я не знал, как ко мне отнесётся она. Там, в её мрачном дворце, у подножия её нового Костяного Трона, и лежал этот амулет. Едва взглянув на артефакт, я ощутил её страдания и понял, кто заключён в кристалле. С тех самых пор я и хранил этот камень, пытаясь найти способ помочь своей богине. Я долго пытался освободить её. И понять, как она оказалась в этом плену. На оправе камня стоят очень могущественные печати. Мне удалось раскрыть их смысл. Это магия Хаоса. Узник этих печатей сможет покинуть свою темницу лишь в том случае, если его место согласится занять другая сущность, не уступающая узнику по могуществу. Разрушить печати или обойти их иным путём мне не удалось. Я пытался разменять собственную свободу на её освобождение... Но печати не расценили этот обмен как равноценный. С тех пор я и несу это бремя, разделяя с ней её боль. Ту, которую и ты сейчас ощутил, коснувшись этого амулета. То, что ты почувствовал - лишь жалкая крупица тех страданий, что испытывает она... постоянно... И теперь она - твоё бремя, Годфруа...
   Годфруа некоторое время молчал, обдумывая слова Некруса. Затем он спросил:
  - Учитель, а если расколоть кристалл? Ведь это морион? В ордене нам рассказывали, что морионы можно уничтожить.
  - В этом случае, Годфруа, запечатанная в камне душа наверняка погибнет...
   В зале повисла тяжкая тишина. Её нарушали какие-то неясные звуки. Во тьме зала что-то шуршало и скрежетало, шелестело и завывало, иногда слышалось хлопанье перепончатых крыльев. Годфруа вгляделся во тьму. Из-за света горящей рядом лучины ему толком не удалось ничего разглядеть, кроме разве что множества горящих в темноте красным свечением глаз. В этот миг громко и отчётливо откуда-то сверху и издалека донеслось карканье ворона. Оно странным образом проникало сквозь толстые стены башни и своды зала, долетав до ушей Годфруа. Юноша взглянул на своего учителя.
  - Мы заговорились, Годфруа. Ты, к моему величайшему сожалению, не успел покинуть башню. Ступай наверх. Это приказ...
  - Да, Учитель.
   Годфруа почтительно склонил голову и взял в руки книгу. А затем, стиснув зубы и приготовившись к адской боли... амулет. На этот раз боль, пронзившая тело юноши, не показалась ему такой сильной как в прошлый раз. И Годфруа, превозмогая её, поднялся и твёрдым шагом прошёл к лестнице. Возможно, потому, что собственная душевная боль юноши сейчас заглушала страдания причиняемые амулетом... Когда Годфруа поднялся по лестнице наверх и на заплетающихся ногах вошёл в комнату, где по-прежнему находилась его спящая невеста, он без сил рухнул на колени, выронив из рук и амулет и книгу. Боль телесная тут же отступила, но легче Годфруа от этого не стало. Л,Аншар стиснул зубы и, чтобы как-то заглушить свои душевные страдания, вновь сжал цепь амулета...
  
  ***
  
   Ринлин стоял за спиной своего учителя и наблюдал из-за ветвей за башней, озарённой алым заревом заходящего солнца. Вокруг башни на прогалине стройными рядами стояли безмолвные, закованные в ржавые доспехи воины, от которых за версту веяло магией Смерти. В вечернем сумраке горели красными огоньками глаза воинов, а в воздухе над ними медленно кружили полупрозрачные, слегка мерцающие синевой размытые фигуры. Ещё выше над башней в небе парили несколько крылатых силуэтов, издалека напоминающих гигантских летучих мышей... За спиной же двух друидов лежали на снегу четверо волков. Ещё дальше, скрываясь от света заходящего солнца в чаще леса, выглядывали из-за деревьев сотни и тысячи горящих звериной яростью глаз. Слышалось злобное рычание скалящих клыки волков, утробный рёв раздирающих кору деревьев медведей, ржание встающих на дыбы белоснежных единорогов, карканье заполонивших ветви деревьев воронов и пронзительные орлиные крики с высоты. Из пастей и ноздрей беспокойных зверей поднимались к вершинам спящих деревьев облачка пара...
  - Ты останешься здесь, Ринлин. Если я не выйду из башни до рассвета, то вы уйдёте так же, как и пришли. Вас тоже касается, присмотрите за этим, - Учитель взглянул на волков, указав рукой на своего ученика. Волки еле слышно заскулили, жалобно смотря то на седобородого человека, то украдкой испепеляя презрительными взорами Ринлина.
  - Но, Учитель! Вы же говорили, что у вас будет для меня поручение!
  - Да, Ринлин. Оно как раз в этом и заключается. Если я не вернусь, ты должен будешь возвратиться в Священные Леса и сообщить Кругу Друидов, что я не справился. Вот, держи - это свиток с заклинанием, открывающим врата, через которые мы пришли в эти земли.
  - Но, Учитель! - в голосе молодого ученика слышалась детская обида, смешанная с отчаянием обречённого. Однако дрожащие руки всё же приняли свиток из рук учителя.
   Ответом Ринлину послужило молчание. В последний раз строго посмотрев на своего нерадивого ученика, друид вышел из-за деревьев, опираясь на посох. Ступив на прогалину, он направился прямиком к безмолвному воинству, окружавшему башню стройными рядами. Следом за друидом, словно повинуясь незаметному сигналу, из-за деревьев стали показываться звери и птицы. Ряды мертвецов вздрогнули и подались вперёд. Чеканя шаг, сжимая омертвевшими руками ржавые зазубренные клинки, сохраняя боевое построение, нежить шла навстречу появившемуся из леса звериному воинству. Друид, не сбавляя шага, вскинул над головой посох и выкрикнул заклинание. Седые волосы его в следующий миг всколыхнул ветер. Ветер постепенно нарастал, потянув с юга, из-за спины друида, на север по направлению к башне. Ветер всё усиливался и постепенно его сила стала такова, что он являлся уже скорее не ветром, но бурей... И буря эта была бы снежной, если бы она не была огненной... Снег под ногами мертвецов плавился и таял, и сверху на него падали обугленные кости и объятые пламенем некогда человеческие тела. Издавая громкие протяжные вздохи, призрачные фигуры растворялись в потоке пламени, а крылатые силуэты, спасаясь от огня, падали с небес прямиком в истаивающие снежные сугробы. Уснувшие на зиму деревья вспыхивали лучинами и сгорали до пепла одним махом, даже не успев проснуться. Когда огненная буря наконец стихла, на прогалине не оставалось ни единого "живого" мертвеца, а деревья на несколько миль к северу от башни - те, что не сгорели сразу - ещё продолжали пылать. Алое зарево заката сменилось заревом объятого пожаром леса. Издав дружный рёв, разбавленный множеством других звериных голосов, стая устремилась к одинокой башне, возвышающейся над усеянной пеплом, выжженной поляной. В следующий миг в раскалённом воздухе раздались слова нового заклинания, и прогалину стало окутывать облако серого тумана. Вязкое проклятье незаметно легло на зверей, ослабляя их члены, затупляя их клыки, рога и когти, делая менее прочными их шкуры и перья. Однако оно всё же не замедлило их продвижения. Но вот новые слова страшного и могучего заклинания раздались со стороны башни, и серое облако вдруг загустело и потемнело. Члены зверей внезапно стали ещё слабее, а сознание их притупилось. Сбавляя шаг, многие звери падали на освободившуюся от снега поляну и начинали харкать собственной кровью. Вороны, падая замертво к лапам бьющихся в агонии зверей, сыпались с неба чёрным дождём. В глазах умирающих птиц и животных читались непереносимые муки и страдания. Однако многие звери, хоть и замедлив свой шаг, продолжали твёрдо двигаться к башне следом за друидом, сквозь зловещее тёмное облако. Но вот со стороны башни стали доноситься слова нового заклинания. И каждое слово вселяло в звериные сердца непередаваемый страх и трепет. Чёрное облако вокруг башни продолжало густеть, и воздух на прогалине становился всё более непроницаемым. Вязкая чёрная пелена, окутавшая зверей, лишала их видимых ориентиров и вселяла неподдельный ужас в их сердца. В следующий миг в зверином воинстве началась паника... С рёвом ужаса всё ещё способные двигаться звери стали разбегаться в разные стороны, затаптывая своих издыхающих на земле товарищей. Многие из них продолжали внезапно падать на землю, иные - от сковавшего сердца страха, а кто - обессилев от чудовищного недуга. Иногда тот или иной зверь или птица испускали свой дух, и тело его внезапно окутывала белая дымка, а затем оно бесследно исчезало. Когда чёрное облако над прогалиной рассеялось, на поляне вокруг башни не оставалось ни единого живого зверя... Лишь закутанный в шкуры друид одиноко стоял у дубовых дверей башни, опираясь на свой кривой сучковатый посох. Двери башни были прочными и добротными. Поставлены они были старательной рукой, и, судя по всему, не так давно. Пальцы друида коснулись древесины, а уста еле слышно прошептали: "Пусти". Доски напряглись, изогнулись, и в следующий миг дверь с лязгом и грохотом распахнулась, вырывая из камня железные петли и детали засова, и упала в узкий коридор, ведущий вглубь башни. Друид вошёл внутрь. Пройдя по коридору, он вошёл в просторную залу, в которой царила кромешная тьма, и остановился в её центре.
  - Ну, здравствуй, Некрус. Давно не видались...
  - И тебе не хворать, Жаратан. И впрямь давненько. И ещё бы столько же не видеться. Как ты узнал, где меня искать?
  - Да вот. Сорока на хвосте принесла.
  - Сороку часом не Магнус зовут?
  - Может, и Магнус. Что-то ты, Некрус, не рад гостю, как я погляжу.
  - Так ведь не совсем в гости ты пришёл, Жаратан. Я бы даже сказал совсем не в гости ты пожаловал ко мне, но с войной.
  - Ну, знаешь... Это ведь как получится. Уступишь мне по-хорошему - я и уйду, как пришёл. И больше тебя не побеспокою.
  - Это вряд ли, Жаратан. Зачем бы ты ни явился, без боя ты это с меня не возьмёшь...
  - Эх, Некрус! Ну, что ж ты так плохо к старым друзьям то относишься? Или не вместе мы с тобой на эту землю грешную пали? Не с тобой ли мы её из пепла возрождали? Нас не так много осталось, чтобы ещё и враждовать между собой.
  - Может, и мы. Может, и вместе, Жаратан. Да не вместе мы бились на равнине Дол-Нурлаан...
  - Ах, это... Давно бы уже пора забыть этот пустяк и простить друг друга. Я последовал за Ларналлиолом, ты за Айнуриэль... Вышло то, что вышло. Кстати, слышал, ты книгу пишешь о тех временах. Дашь почитать?
  - Обязательно вышлю тебе копию, когда допишу, Жаратан. Ты за этим сюда пожаловал?
  - Нет, Некрус. Я пришёл за ней. Отдай мне её.
  - И зачем же она вам всем так понадобилась? Зачем она тебе, Жаратан?
  - Она нужна не только мне. Ты ведь знаешь, что в Священных Лесах нашли убежище многие из нас. Совет решил, что её сила может послужить делу спасения Эадора, и нам следует позаботиться о ней. Тебя Круг Друидов также готов принять, если ты сам, конечно, пожелаешь и откажешься от использования чёрной магии.
  - Священные Леса... Обитель предателей и отступников, избежавших участия в Великой Битве. А не подумал ли ты, Жаратан, что, прежде чем решить её судьбу, вам сначала следовало бы спросить у неё самой?
  - Мы оба знаем, что теперь она безумна, Некрус. Совет не видит смысла считаться с её мнением, и тем более доверять ей решать свою судьбу. Мы распорядимся её силой во благо самой Жизни и всего Эадора.
  - Перед этим вам придётся убить меня, Жаратан.
  - Как пожелаешь... - с этими словами друид ударил посохом о каменный пол.
   В следующий миг из-под посоха повалил белый, светящийся во тьме, густой пар, а сам посох в руке друида стал кривиться, вытягиваться и покрываться какими-то почками и зелёными ростками. Ещё через мгновение гибкая лоза, извиваясь подобно змее, высвободилась из рук друида и исчезла меж развороченных каменных плит кладки пола. Между тем, Некрус резко встал на ноги, вскинул лук и выпустил стрелу. Быстрота и проворность, с которой он это сделал, могла бы удивить многих бывалых имперских разведчиков и егерей. Оставляя за собой чёрный дымный шлейф, стрела вошла прямо в центр облака светящегося пара, к тому моменту уже окутавшего друида с ног до головы. Пролетев сквозь пар, она звонко ударила о каменную кладку пола. А из самого облака внезапно ринулись в пространство залы звери и птицы. Один за другим из светящегося тумана выныривали волки, медведи, единороги, гигантские пауки размером с телёнка и прочая живность. Взмывали к сводам башни вороны и огромные орлы. А навстречу им из темноты проходов, коридоров и лестниц, из-под каменных плит и потолка ринулось множество теней. В башне разгорался ожесточённый бой между вновь появившейся звериной стаей и таившейся в засаде нежитью. Иногда тот или иной зверь, упав замертво, исчезал в окутавшем его тело тумане. Так призванные звери возвращались туда, откуда они и появились - в Священные Леса. Некрус, потерявший из виду друида, всаживал с балкона одну проклятую стрелу за другой в зверей и летающих под сводами залы птиц. Птицы кружили в воздухе, стараясь пробиться к некроманту сквозь обступивших Некруса мёртвым щитом упырей и зомби. Одному ворону это удалось, и его тяжёлый клюв несколько раз ударил по мантии некроманта, которая вдруг оказалась крепче стального доспеха. Защитные заклинания, наложенные на себя чернокнижником, сыграли свою роль. Рука Некруса вместо того, чтобы потянуться за очередной стрелой, извлекла из складок мантии кинжал с волнистым лезвием и резким движением полоснула этим кинжалом по птице. Мёртвый ворон упал к ногам некроманта. Тело птицы вместо того, чтобы растворится в магическом тумане, вспыхнуло ярким пламенем. Через мгновение скелет ворона вновь поднялся в воздух и ринулся в атаку на своих недавних собратьев. То же самое происходило с телами птиц и зверей, павшими от проклятых стрел, пущенных рукой чернокнижника. Иногда вместо выстрела из лука Некрус применял какое-нибудь боевое или защитное заклинание. В уме он считал кристаллы, остававшиеся в его сундуке, после каждого заклинания. Кристаллы Некрусу приходилось экономить, собственно, поэтому он и стрелял больше из лука, чем колдовал, а вот Жаратан явно с расходом магических кристаллов не считался. Всё новые и новые звери и птицы продолжали появляться из тумана взамен павших, мощные и дорогие заклинания продолжали обрушиваться на нежить некроманта и на него самого. Некрус уже наложил на себя набор защитных заклинаний, за исключением фантомной формы. Это заклинание уже было произнесено и, сконцентрировавшись в виде магической энергии, висело на его пальцах. Фантомная форма создала бы вокруг некроманта мощный защитный барьер, который не только защищал бы его, но также и ослабил бы мощь собственных ударов Некруса и выстрелов из лука. Фантомная форма в сочетании с предыдущими защитными заклинаниями сделала бы Некруса практически неуязвимым к обычным повреждениям. Но чернокнижник не мог себе позволить наложить это заклинание на себя, ибо после этого ему пришлось бы действовать одной лишь магией, на что у некроманта не хватало кристаллов. Некрус вскинул руку, и заклинание легло на одного из упырей, защищавшего некроманта. Следующим защитным заклинанием, наложенным Некрусом на себя, стала антимагия - заклятие, дарующее на короткое время полный иммунитет к магическим заклинаниям и сильно повышающее магическое сопротивление. Пока оно действовало, Некрус больше не мог наложить на себя никаких заклятий, но и его самого атаковать магией становилось практически бессмысленно. Хитрость антимагии заключалась в том, что все заклинания, наложенные до её применения, продолжали действовать под антимагическим барьером. Некрус вложил очередную стрелу в лук, выискавая взглядом во тьме и тумане Жаратана. Друида было не видать, но Некрус нутром чувствовал его присутствие где-то совсем рядом. Ещё несколько проклятых стрел нашли себе цели, обратив единорога и нескольких волков в нежить. В ответ из тумана ударило несколькими огненными шарами и кислотой, раскидывавшими нежить и разъедавшей кости и несвежие тела мертвецов. У Некруса оставалась последняя проклятая стрела. Ударив по врагам ещё несколькими боевыми заклинаниями, он снова извлёк кинжал и направился с отрядом своих телохранителей вниз, в гущу схватки. Там он на рожон не лез и больше добивал кинжалом израненных зверей, чем сражался. Дорезанные звери тут же восставали нежитью и бросались рвать своих недавних собратьев. Постоянно то тут, то там из-под плит пола появлялась гибкая лоза и, обвив собой какого-нибудь скелета или зомби, давила его своими могучими объятиями или утягивала под землю. Со временем для Некруса стало очевидно, что его нечисть побеждает звериную стаю. Кольцо нежити всё плотней сжималось вокруг центра залы, изничтожая зверей быстрее, чем те успевали появляться из тумана. Вот магический туман постепенно рассеялся, и Некрус увидел в центре зала огромного бурого медведя, стоящего на задних лапах и отбивающегося когтями от окружившей его нежити. Рядом лежало множество вновь упокоенных тел, в том числе несколько растерзанных вампиров. Упыри и зомби-телохранители, повинуясь мысленному приказу своего повелителя, устремились на медведя. "Странно, - подумал Некрус, вкладывая последнюю проклятую стрелу в лук. - Почему он не принял форму Дракона?" Стрела вошла медведю прямо в голову. Тот взревел и упал, но несколько мгновений спустя вновь встал на лапы и принялся расшвыривать нежить с ещё большей яростью и энергией. "Мало тебя убить, тебя нужно ещё и увалить..." - произнёс Некрус с лёгкой усмешкой. Кристаллов у чернокнижника оставалось не так много. Он приберёг их ровно на одно заклинание. Зато на очень мощное... С губ Некруса стали слетать слова заклинания. Тем временем, расправившись с нежитью, медведь, со стрелой в голове и с пылающим звериным безумием взором, устремился на некроманта. Кинжал Некруса, сделав в воздухе два полных оборота, вошёл в шею зверя с расстояния двенадцати шагов, но тот, казалось, даже не заметил этого. Некрус закончил шептать своё заклинание, и магическая энергия мощном потоком хлынула из его вскинутой руки в сторону зверя. Шкура стремительно приближающегося медведя задымилась, в зале запахло жареным мясом, а затем и горелым. Дымящийся медведь рухнул у ног чернокнижника. С его подпаленной шкуры осыпался пепел, местами обугленная плоть обнажила кости зверя. Полумёртвый медведь, как ни странно, продолжал дышать, а раны его пытались затянутся прямо на глазах некроманта.
  - До встречи в Астрале, Жаратан, - произнёс Некрус, не опуская руки.
   Когда Некрус закончил, у его ног лежала лишь горка пепла. Он победил... Внезапно Некрус понял, что действие защитных заклинаний, наложенных им на себя, закончилось. Фатальное предчувствие, преследовавшее его последнее время и с каждым днём и часом всё более усиливавшееся, никак не хотело его покидать, и теперь чернокнижник ощущал его острее чем никогда. Губы Некруса стали машинально шептать заклинание фантомной формы, но на полуслове некромант осёкся. В его сундуке оставалось ровно пятьдесят магических кристаллов, и они должны были очень пригодиться Годфруа, если Некрус не переживёт этой ночи. Мгновение, которое чернокнижник мешкал, стало роковым. Из-под каменной плиты, сдвинутой недавно проснувшимся от десятилетней спячки вампиром, за спиной Некруса появилась лоза. Острый конец растения с быстротой молнии ударил некроманту в спину, пробив плоть, и вышел из его груди. Затем гибкий конец лозы обвил шею чернокнижника и принялся его душить. Освобождаясь от бренной человеческой оболочки, Некрус думал о том, что, не верь он предчувствию о собственной гибели, - то и гибели этой не случилось бы вовсе. А ещё в его угасающем сознании напоследок мелькнула мысль, что встреча с Жаратаном случится немного раньше, чем он ожидал...
  
  ***
  
   Годфруа л'Аншар разжал руку, вновь отпустив цепь амулета. Пока он её держал, ему непостижимым образом удавалось видеть всё, что происходило в башне и вокруг неё - вплоть до смерти Некруса глазами самого чернокнижника, ощущая даже его мысли и чувства. Теперь, когда всё было кончено, Годфруа вдруг овладело странное безразличие. Некоторое время он так и лежал без сил на полу, скованный чувством бесконечной внутренней пустоты. В комнату сквозь выгоревшие ставни окна падали первые рассветные лучи. Светило Возрождённое ещё не взошло, но кромка неба на востоке уже светлела.
  - Защити меня... - внезапно донесся до слуха Годфруа чей-то женский шёпот. Л'Аншар повернул голову в сторону Ребекки. Та по-прежнему лежала на кровати, окутанная одеялами и пеленой заклинания, остановившего время вокруг неё.
  - Защити... - вновь услышал юноша. Голос доносился словно из ниоткуда. Казалось, он раздавался лишь в голове Годфруа. Л'Аншар вдруг узнал этот голос. Это был голос, которым с ним во сне говорила Смерть...
  - Защити меня... - снова донеслось до Годфруа. За окном послышался протяжный волчий вой. Волки были где-то рядом. Секунду помешкав, Годфруа встал на ноги и, в очередной раз перетерпев боль, поднял с пола амулет и положил его в свой дорожный рюкзак. Из рюкзака л'Аншар достал и тут же надел на голову мягкий подшлемник и, уже выходя из комнаты, подаренный Некрусом шлем.
  
  ***
  
   Ринлин стоял у края выжженной лесной прогалины и продолжал с надеждой смотреть на башню. Ставни её окон выгорели, однако ни в одном из них не мелькало ни малейшего движения. Последние звуки боя, доносившиеся из башни, давно уже стихли, и теперь слух друида резала лишь беспощадная рассветная тишина. Волки, залёгшие в снегу за его спиной, не шевелились и, казалось, даже не дышали. Безразличное тёмное небо постепенно светлело, и белая полоса у горизонта становилась с каждой минутой шире и шире. Учитель не вышел из башни до рассвета, а это могло значить лишь одно - он был мёртв. Теперь Ринлину нужно было, следуя его последней воле, разворачиваться и уходить назад. Ринлин знал, зачем они с Учителем явились сюда. Вернее, за кем. Слишком тесно было в тени Священных Лесов, чтобы до молодого друида не доходили слухи о Великой Тьме. И о решении Круга Друидов касательно её судьбы. Почему же Учитель пошёл в башню за ней в одиночку? Почему другие могущественные друиды не последовали за ним в этой миссии? И зачем он взял с собой в столь опасный поход столь слабого и бесполезного ученика? Неужели лишь для того, чтобы бросить его у самого края судьбоносного боя, оставив на всю жизнь стыдиться собственного бессилия и бесполезности? Или всё же для того, чтобы Ринлин вернулся и всё рассказал другим друидам? Ринлин задумался. Нет, в Священных Лесах и так всё узнают. Туда вернутся тела убитых зверей, а сам Учитель так и не вернётся. И друидам всё станет ясно. А значит, возвращаться Ринлину было не так уж и обязательно. Кто-то потянул Ринлина за штанину. Рухи - один из волков - жалобно скуля звал его назад. Волки понимали то же, что и он. Вожак мёртв. Нужно уходить... Ринлин осклабился и зарычал. Нет. Он так просто не уйдёт отсюда. В стае больше не было вожака, а значит, указывать Ринлину больше никто не мог. Лук, колчан со стрелами, дорожная сумка, а следом и одеяние из шкур друида упали в снежные сугробы. Произнося шёпотом слова заклинания, обнажённый Ринлин упал на снег следом и сжался комком, подогнув под себя ноги. Мир вокруг стал преображаться, краски блекли, зато звуки и запахи становились сильнее и ярче. Внутри из утробы рвалась наружу неизбывная тоска по вожаку и звериная хищная злоба. Встав на четыре лапы, Ринлин издал протяжный вой, извещая мир вокруг о своём существовании и о том, что его стая претендует на эту территорию. Рухи подхватил вой, а следом за ним и остальные волки, признавая Ринлина своим новым вожаком. Закончив выть, огромный волк-альбинос, с необычным снежно-белым окрасом шерсти, устремился прыжками к башне, взбивая из-под лап серые облака пыли и пепла. Стая без колебаний последовала за ним...
   Вырванная вместе с засовом из петель деревянная дверь лежала вдоль узкого прохода в глубь башни. Лапы волков одна за другой прогрохотали по ней. Проход вывел волков в просторную залу, еле освещённую лучами светлеющего неба, проникающими в башню сквозь выгоревшие ставни окон. Ринлин взял след и пошёл по запаху Учителя в глубь залы по усеянному разлагающимися человеческими останками полу. Запах Учителя мешался с запахами зверей, крови, страха и смерти. Вот здесь его запах резко перебивался другим, резким и ненавистным, от которого вставала на загривке шерсть. Но Ринлин знал, что это значит, и продолжил идти по новому следу. След прерывался возле кучи пепла... Ринлин стал ворошить лапами пепел и обнаружил в куче кинжал с волнистым лезвием и длинную чёрную стрелу. От кинжала и стрелы несло чёрной магией, а также пахло ядами и незнакомым человеком. А в шаге от кучи пепла лежал и сам человек, из груди которого торчал посох Учителя. Человек был мёртв... А пепел - выходило, это было всё, что осталось от Учителя...
   Вдруг волки насторожились. Кто-то, лязгая стальными доспехами, спускался вниз по лестнице. Волчье зрение, позволявшее отлично видеть в темноте, помогло Ринлину хорошо разглядеть спускавшегося, разве что головы его в темноте почему-то было не видно. Отполированные до блеска доспехи облегали высокого мужчину, державшего на плече двуручный меч. Человек был явно к тяжёлым доспехам привычен и двигался, словно их на нём не было - плавно и с грациозностью хищного зверя. Вот он приблизился, и стало ясно, почему Ринлин сначала не мог разглядеть его головы. Закрытый матово-чёрный шлем скрывал лицо человека и сливался с окружающей темнотой. Когда воин спустился, его шлем стал окончательно виден. На Ринлина смотрели пустотой глазницы кованого человеческого черепа. Спустившийся без сомнения был Рыцарем Тьмы... Рыцарь двинулся прямо на волков, ничуть их не опасаясь. Дойдя до тела чернокнижника, пронзённого посохом, он остановился. Ринлин, находившийся на дистанции одного прыжка от человека, оскалил пасть и издал угрожающий рык. Другие волки, получив сигнал, также зарычали и стали медленно окружать человека. Рыцарь Тьмы взял рукоять своего меча в обе руки, встав в боевую позицию.
   Первым прыгнул Ринлин. Несмотря на молниеносность прыжка, человек успел податься назад и на отшаге резануть мечом снизу. Ещё один шаг назад - и его меч обрушился сверху прямо на голову летящего в прыжке Ворси. Остальные волки достигли цели почти одновременно. Рухи вцепился человеку в руку, Рьяльви накинулся со спины, а Ульри схватил зубами и обхватил лапами одну из ног рыцаря, пытаясь его повалить. Ринлин лежал с распоротым боком в нескольких шагах от кипящей схватки и тяжело дышал. Благодаря нечеловеческой регенерации его рана затягивалась прямо на глазах, но всё же не настолько быстро, чтобы тут же броситься в бой. Рядом издыхал Ворси. Внезапно его тело окутал белый дым, и оно истаяло в нём, возвратившись в Священные Леса. Человек между тем сумел сбросить со спины Рьяльви, чуть не прогрызшего сзади ворот его доспеха, и смертельно ранить своим мечом Ульри, продолжавшего на последнем издыхании сжимать в зубах и лапах ногу своего врага. Затем человек сорвал с руки Рухи и отсёк ему голову. Ринлин, почувствовав что его рана на боку затянулась, стал вновь подыматься на лапы. А Рьяльви тем временем вновь кинулся на человека. Челюсти его сомкнулись на второй ноге рыцаря, но в хребет волка тут же вошёл двуручный меч. В это мгновение разогнавшийся Ринлин уже летел в прыжке, метя челюстями в горло человека. Рыцарь в последний момент успел извлечь меч из спины Рьяльви и выставить его перед собой. Ринлин насадил себя на клинок по рукоять. Всё же ему удалось набрать скорость, и человек, ноги которого были в плотно сомкнутых челюстях двух издыхающих волков, потерял равновесие и упал на спину. Пронзённый Ринлин придавил собой рыцаря и попытался дотянуться до глотки своего врага и перегрызть её. Одной рукой человек пытался защитить шею, а другой скинуть с себя волка и извлечь из него свой меч. Зубы альбиноса сомкнулись на стали наруча и без труда прошили её, вонзаясь в плоть человека. Однако наруч всё же не давал волку совсем отгрызть руку. Когтистые лапы оборотня с нечеловеческой силой обрушивали на рыцаря удары, оставляя на его доспехах вмятины, а порой и пробоины, из которых сочилась свежая кровь. Вот рыцарь оставил попытки сбросить с себя волка и извлечь свой меч. Вместо этого он с силой несколько раз ударил освободившейся рукой по пасти волка латной перчаткой. Впавший в бешенство Ринлин, казалось, даже не замечал этих ударов и не оставлял своих попыток дотянуться до горла рыцаря. Человек попытался сжать пасть волка - и тут же поплатился за этой прокушенной кистью. Левая рука рыцаря оказывала всё более слабое сопротивление, правая же снова переключилась на меч, и клыки волка наконец устремились к горлу человека. Тот прижал подбородок к шее, так что забрало шлема закрыло ворот доспеха. Волчьи зубы сомкнулись на забрале и, смяв, прокусили его. Но ворот доспеха прокусить сразу же через забрало у зверя не вышло, и он принялся яростно вгрызаться в доспех. Ворот подавался и вминался, сдавливая стальными объятиями горло человека. Вот клыки наконец прошли сквозь стальной ворот и ватник за ним, и Рыцарь Тьмы ощутил смертоносное касание этих клыков на своей шее. В следующий миг отравленная стрела, нащупанная рыцарем в куче пепла, вошла волку в шею. Оборотень на мгновение ослабил хватку, а рука рыцаря попыталась извлечь стрелу из его шерсти. Зазубренный наконечник плотно засел в плоти зверя, и стрела обломалась. Зверь благодаря регенерации почти сразу пришёл в себя и вновь принялся разгрызать доспех человека у его шеи. Оборотень уже ощущал кончиками своих клыков нежную кожу человека и вкус крови, проступившей из-под неё, когда в бок зверя вошёл отравленный кинжал. А затем снова. И ещё раз. Наконец, человек отбросил от себя ногами обмякшего хищника, извлекая из него свой меч. Волк отлетел на несколько шагов и некоторое время так и лежал, не двигаясь. Истекающий кровью Рыцарь Тьмы попытался встать, но израненные ноги совершенно отказывались его держать. Тогда рыцарь двинулся ползком, на одной руке, к винтовой лестнице. Добравшись, он сумел сесть, облокотившись спиной о её край. Ставший бесполезным двуручный меч остался лежать на прежнем месте. В единственной сохранившей подвижность руке рыцарь сжимал кинжал с волнистым лезвием. Оборотень и человек глядели друга на друга в сумраке башни, прореженном проникающими в неё лучами восходящего солнца, и слушали тяжёлое дыхание друг друга. Через какое-то время волк стал вновь подниматься на лапы. Часть его ран затянулась, но те, что были нанесены отравленной стрелой и кинжалом, затягиваться не хотели. Яд, проникший в кровь оборотня, сводил на нет его регенерацию и мутил рассудок зверя. Ринлин взглянул на Рыцаря Тьмы и отчётливо осознал, что в этот раз ему не удастся его одолеть. Звериный инстинкт самосохранения заговорил в помутившемся сознании оборотня в полный голос, и истекающий кровью белый волк поковылял на непослушных лапах к выходу из башни...
  
  ***
  
   Годфруа л'Аншар сидел, облокотившись о стену винтовой лестницы, поднимавшейся по стене залы к вершине башни. Башня эта когда-то была частью замка, обращённого в руины отцом Годфруа. Где-то здесь, под свороченными плитами пола, был тщательно спрятан проход в тайный подземный лаз, через который в своё время бежали дружинники Фуше, спасая семью своего господина, павшего от руки Франсуа л'Аншара. Лучи взошедшего солнца освещали сквозь окна и коридор башни - место схватки двух древних богов и их смертных последователей. Свет падал на каменную кладку стен и вывернутые плиты пола, усеянного останками человеческих тел, потревоженных чернокнижником. Эти поседевшие от времени камни видели жизнь и смерть множества поколений обитателей замка. Не раз зрели они, как меняются его хозяева и как проливают они свою кровь в битвах, защищая собственные владения. Видели и падение дома Фуше, и бегство его семьи с остатками дружины. Зрели они и пир победителей, угонявших побеждённых в рабство. Видели, как трудолюбивые крестьяне разбирают по камням могучие внешние стены замка. И этой ночью довелось им узреть битву двух древних богов. Вот и теперь седые камни беспристрастно наблюдали, как, медленно истекая кровью, умирал Годфруа. Левой руки он уже не ощущал, а правая ныла и отдавала острой болью при малейшей попытке пошевелить ею. Доспехи Годфруа, сплошь покрытые вмятинами и пробоинами, сочились кровью из множества щелей. Л'Аншар снял с головы шлем, но непослушным пальцам правой руки никак не удавалось совлечь с тела ни единой детали доспеха. Годфруа ощущал, как жизнь медленно выходит из его тела. Как с каждым выдохом, с каждой каплей потерянной крови тают его силы. В маленькой комнатке на вершине башни всё ещё лежала в объятиях мощных магических заклинаний его невеста. Через несколько часов Годфруа уже не будет на этом свете. А ещё через несколько дней одно из заклинаний спадёт с девушки, а другое в тот же миг её убьёт... Однако Годфруа не жалел ни о чём. Он выполнял свой долг. Он следовал своим клятвам и обещаниям. Он сделал всё, что было в его силах и даже больше. Внезапно в его памяти всплыли слова когда-то данной им Реббеке клятвы: "Ничто, кроме смерти, не сможет меня остановить, но и ей придется очень попотеть, чтобы завладеть мною!" Что ж, Смерть действительно сумела завладеть Годфруа, став его богиней... "Реббека..." - позвал Годфруа непослушными устами, закрывая глаза и погружаясь в пучину темноты. Седые камни стен старой башни безучастно молчали. Выход из залы, из которого еле пробивался солнечный свет, внезапно ярко вспыхнул и превратился в длинный сияющий коридор. Из этого коридора доносились чьи-то молитвы, красивая музыка и святые песнопения. Годфруа блаженно улыбался, все тревоги разом покинули его, но он не спешил в коридор света, ибо знал, что ему этот путь закрыт. Он отрёкся от своей веры и предал Бога-Орла... Теперь он просто не сможет посмотреть в его глаза и останется здесь... Во Тьме. Однако кто-то сам выступил из коридора и теперь шёл навстречу Годфруа, так, видимо, и не дождавшись его там, в прекрасном мире света и чистоты. "Прости, - по щекам Годфруа текли слёзы. - Я предал тебя. Отрёкся. Прости..." Вышедший из Света подошёл вплотную к Годфруа и коснулся его. Блаженная безмятежность разом куда-то улетучилась, и душу Годфруа стали разрывать на части невыносимые раскаяние и стыд, а телом овладела адская боль. Свет, окутавший незнакомца, внезапно озарил и заполнил собой всё пространство, а потом погас. Тьма вокруг рассеялась, снова сменившись сумраком залы старой башни. Незнакомец принял черты монаха в рясе.
  - Бог обязательно простит, - сказал отец Жювилль и продолжил читать нараспев свои молитвы о здоровье Годфруа...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"