Матери Олеси Ивановой и Антона Припечкина мечтали породниться, соединив узами брака своих детей, когда придет срок. Они частенько ходили друг к другу в гости. Вера Власовна - рыжая, грубоватая дама, прижимала Олесю к огромному бюсту и басила: "Моя невестка пришла! Расти, расти красавица румяной да беленькой всем на радость". Позади Веры Власовны топтался полноватый юнец с пунцовыми щеками, он почти всегда молчал и смущался. И не удивительно. Там, где находилась Вера Власовна, остальные стушевывались под натиском ее темперамента и становились незаметными, как будто она выкачивала из них жизненную силу. Эта женщина достойно возглавляла центральный универмаг. Антон Олесе не нравился, но мысль о замужестве ее не пугала, потому что свадьба намечалась в неопределенном будущем, а думать о будущем у Олеси привычки не было.
Неля Владимировна - худощавая, уставшая от жизни женщина, вырастила Олесю одна, и далось ей это нелегко. Пришлось много работать, получить заочно второе высшее образование - экономическое, потому что с филологическим - хорошо устроиться она не смогла. Средств хватало едва-едва, никто ей не помогал, и выбор на что потратить деньги приходилось делать между необходимым и неотложным. Характер у нее выработался жесткий, расслабляться она не умела, и где-то в глубине своей сути затаила обиду на несправедливость происходящего. Лет шесть назад Неля Владимировна с помощью будущей сватьи устроилась бухгалтером в центральный универмаг и избавилась от материальных проблем. Но привычка бурчать, выискивать подвохи, ожидать гадости от судьбы осталась. И тщетно старалась она перебороть в себе вечную неудовлетворенность, для которой вроде бы не оставалось видимых причин. Больше всего на свете она боялась, что маленькой Олесе придется вкалывать так же как ей. Неля Владимировна была убеждена, что изнурительный труд превращает женщину в тягловое животное, лишенное привлекательных качеств. Зарабатывать на жизнь должны мужчины, а удел настоящей женщины - поднимать дух мужа, вдохновлять его на подвиги, создавать уют и растить детей.
Олеся выросла симпатичной девушкой с ладной фигурой, легкими соломенными кудрями и задорно вздернутым носиком, на котором весной высыпали чудесные редкие веснушки. Синеглазая, с чистой кожей, вся она, от блестящих ноготков до маленьких ушек, была отмечена той красотой, которая не пугает мужчин, а, напротив, приманивает их, как нектар пчел. Но Неля Владимировна знала, что для благополучной жизни этого недостаточно. Олесе были присущи наивность, удивительная способность не замечать черную сторону жизни и беззаботность стрекозы из басни. Неля Владимировна была уверена, что позаботиться о себе дочь не сможет, и чувствовала давящую ответственность за устройство ее судьбы.
Антоша, казался ей блестящей партией для Олеси, хотя дочь тактично намекала, что Антон ей не по душе. Неля Владимировна отвечала, что любви романтической и пылкой в реальной жизни не бывает. Чтобы полюбить человека, надо пожить с ним подольше, узнать, как следует и просто привыкнуть, тогда и возникнет настоящая привязанность. С Антоном Олесе будет надежно и спокойно, ни забот она не узнает, ни тревог. Дочь соглашалась с матерью в том, что жизнь ей предстоит "кучерявая", но представить себя в объятиях Антона не могла. Кандидату в женихи Олеся, напротив, очень нравилась. Вера Власовна тоже была в восторге от бело-розовой, как зефир, девочки.
Когда Олеся решила поступать в университет, на отделение французской филологии, Неля Владимировна засомневалась - направление не показалось ей перспективным, но Вера Власовна горячо поддержала будущую невестку. Найдет ли она работу или нет, не важно, главное - профессия интеллигентная. Олеся будет говорить по-французски, как благородная дама.
Антон был старше Олеси, и уже окончил медицинский институт. Специальность проктолога, которую он выбрал, по мнению Олеси, была малопривлекательной, и даже название ее будущему филологу казалось неблагозвучным. Но необходимо было принести какие-то жертвы ради возможности не обременять себя принудительным трудом на благо общества. Олеся предпочла бы жить в мире, где не надо платить и жертвовать, но тут у нее не было выбора.
Шло время. Антон поступил в интернатуру, и вопрос о женитьбе встал остро. Было решено, что молодые отправятся в короткое путешествие, чтобы лучше узнать друг друга и составить план дальнейших отношений. Олеся запаниковала. До сих пор жених и невеста общались поверхностно и достаточно редко, и то подобрать темы для разговоров было непросто. А тут предстояло жить с ним бок о бок в незнакомом городе, где не так просто найти предлог, чтобы убежать. При расставании мать со значением сказала, что надеется на благоразумие дочери.
Поезд был фирменный, вагон мягкий, купе на двоих. Антон помог ей снять плащ (уезжали в дождь, и мама заметила, что это хорошая примета). Олеся поежилась: "С подводной лодки не уйдешь". Она зря опасалась, что между ними сразу повиснет гробовое молчание. Антон оказался неожиданно разговорчивым, и признался, что давно мечтал оказаться тет-а-тет с такой восхитительной девушкой. И тут же поделился своими представлениями о грядущей семейной жизни. Может она сочтет его консервативным и даже старомодным, но он считает, что хозяин в доме - муж, который трудится на благо семьи, несет в дом добычу, а жена - подруга, помощница и хозяйка. Она содержит дом в безупречном порядке, ласково встречает мужа и расспрашивает его о прошедшем рабочем дне.
Олеся представила, как она в кружевном переднике подливает Антону чай, подкладывает пирожок и живо интересуется, в какие бездны заглянул любимый на приеме. Подавив раздражение, девушка продолжала слушать.
Антон наставительно говорил о том, что супруги должны как можно больше времени посвящать друг другу. Друзей у него нет, только приятели, рыбалку и футбол, он не любит, так что ей можно не переживать, муж всегда будет дома что-то чинить, обустраивать и, конечно, доставлять жене удовольствие.
Олеся глядела на "солидную" расплывающуюся фигуру Антона, тяжелый подбородок, тонкие губы, неправильно выпуклый над бровями лоб - все время хотелось его разгладить, - и вспоминала анекдот, заканчивающийся словами: "нет, столько я не выпью". Он был всего на пять лет старше ее, но смахивал на маститого профессора, читающего лекцию.
- Буду признателен, если после свадьбы ты перестанешь встречаться с подругами. Лишние люди мешают семейному счастью, разносят сплетни и сеют раздор. Надеюсь, что общения со мной тебе будет достаточно.
- Мы что, никуда не будем ходить? - дрожащим голосом спросила Олеся. Антон рассмеялся.
- Ну что ты? Будем гулять по улицам в теплые дни, ходить в театры и в кино, в рестораны..., - он вдруг замялся, - можно я возьму тебя за руку? - и, не дожидаясь разрешения, смущенно сжал ее руку в огромной ладони.
- Какие красивые пальчики!
Олеся рассеянно кивнула. Ситуация показалась ей нестерпимо глупой, а Антон, который с томной улыбкой на лице мял ее пальцы, - просто невыносимым. Но руку убрать она не решилась.
- Может, пойдем в ресторан? Выпьем шампанского? - предложила она бодрым тоном.
- Ты что, пьешь? - от взгляда Антона Олеся чуть не провалилась под складной столик.
- Ну, так... по большим праздникам.
Антон смягчился.
- Понимаешь, мне надо поговорить с тобой наедине, а в ресторане я не смогу сказать все, что хочу. Лучше побудем здесь, хорошо?
- Отлично, - вымолвила Олеся, собрав последнюю вежливость. Рука в его ладони вспотела. - Тогда я схожу в туалет, а потом продолжим. - Она почти с силой вырвала руку из лапищи Антона и выскочила из купе. В кабинке она расплакалась от жалости к себе, и подумала, что предпочла бы проехать остаток пути здесь, а не с человеком, которого прочили ей в мужья. "Соберись, - сказала она себе, - в конце концов, можно просто лечь спать, ты не обязана его слушать...".
Вернувшись в купе, Олеся сообщила Антону, что чувствует себя неважно, - это была правда - и пожелала ему спокойной ночи. Она забралась на верхнюю полку и прикрыла глаза. Раздражение клубилось и вскипало, как вода в гейзере. "Ну почему я должна терпеть этого придурка? - злилась Олеся и тут же укоряла себя. - Он же не виноват в том, что противен мне?" Поезд легко потряхивало, мерно стучали колеса, убаюкивая горемычную невесту. Сон Олесе привиделся отвратительный. Чьи-то руки аккуратно выкладывали стену, кирпич за кирпичом, замуровывая ее, преграждая доступ к синему небу и теплой лужайке внизу под стеной. Ощущение было таким реальным, что девушка начала задыхаться, и как бывает в таких случаях, не могла пошевелиться, намертво придавленная кирпичным одеялом.
Утром Олеся нежилась на верхней полке до тех пор, пока не пришло время сдавать белье. Антон настойчиво предлагал выпить с ним кофе. При этом он выглядел таким довольным, как будто сам его сварил. Он суетился вокруг нее, как мамочка. "Надо научиться воспринимать его позитивно", - решила Олеся.
Утро выдалось ярким и теплым, что опять же было неплохой приметой. Олеся, вдохнув ощутимо морской воздух, решила, что будет наслаждаться поездкой, несмотря ни на что. Она никогда прежде не бывала в этом городе, но сразу уловила его непривычно чуждую ауру, почувствовала, как сильно отличается он от её родного. Если представить, что город - это живой организм, то этот казался существом необузданным, наглым, жадным до всякого рода ощущений, кровь в его жилах пульсировала быстрее, а ее привычный город на реке в сравнении с этим выглядел вялым и скромным. В то же время, то ли от сырости, выступающей уродливыми пятнами на боках расцвеченных домов, то ли от запаха рыбы в воздухе, то ли от суетливых движений людей и машин, создавалось ощущение нездоровья, разложения и тлена. "Это место, где рушатся моральные устои", - подумала Олеся. Уличный коктейль кружил ей голову, вливал хмельную легкость в тело. Антон ворчал, что девушки одеты легкомысленно, люди вульгарны, а водители не знают правил движения. И оттого, что ему явно не по вкусу был этот город, Олеся все больше в него влюблялась. Надо было приехать сюда одной, без этого грузила.
Антон пыхтел, сопел и жаловался на жару. Пришлось зайти на Торговую улицу, чтобы купить сандалии, потому что туфли натерли ему ноги. "Так, - оценила Олеся обилие ларьков и павильонов, - а тут есть чем порадовать себя. Антон просто обязан купить что-нибудь своей невесте, которая так стоически терпит его присутствие". Но жених заинтересовался только чебуреками. Олеся отказалась от угощения, и потом старательно отворачивалась от жующего кавалера к витринам, чтобы не видеть, как жир течет у него по подбородку и не вдыхать острый запах лука.
Антон перемерил кучу обуви. У Олеси уже потемнело в глазах от мельтешения сандалий, кроссовок и тапочек. Он так отчаянно торговался, что девушке стало стыдно. "Специально делает все, чтобы я его возненавидела", - обреченно вздохнула Олеся и вдруг увидела стенд с чудесными соломенными шляпками. Она была неравнодушна к нарядам, особенно к головным уборам, и тут же принялась их мерить. Продавец кавказских кровей вовсю подбадривал ее комплиментами. Заметив это, Антон отвлекся, наконец, от сандалий и подошел к ним.
- Правда мне идет? - обернулась к нему сияющая Олеся.
- Спасибо, - улыбнулась Олеся, и на щеках ее появились ямочки. - Возьмем? - обратилась она к Антону, не сомневаясь, что он согласится.
- Не знаю..., - Антон пожал плечами, - милая вещица, но совершенно бесполезная.
- Ну и что? - нахмурилась Олеся. - Всего семьсот рублей. И она мне нравится.
- Я считаю, что она тебе ни к чему.
Олеся была потрясена скупостью и бестактностью человека, который намеревался стать ее мужем. Она медленно сняла шляпку и дрожащими руками попробовала надеть на стенд. Продавец, сочувственно глядя на нее, помог ей. Олеся развернулась и быстро пошла, не разбирая дороги. Сердце яростно билось, во рту было сухо.
- Олеся, постой, - Антон догнал ее, - не расстраивайся. Ну, согласись, никчемная вещь. Эти продавцы специально задуривают мозги, чтобы всучить, что попало. Хочешь, поедем в "Изумруд", и я куплю тебе кольцо в честь нашей помолвки?
Олеся зло взглянула на него и отчеканила.
- Помолвки не будет. И свадьбы тоже. Не смей за мной идти! - она побежала.
Антон хотел догнать и успокоить девушку, но любопытные граждане с интересом поглядывали на них, и он постеснялся показаться смешным. Разве можно так расстраиваться из-за какой-то глупой шляпки? Все ее вещи в номере гостиницы, так что успокоится и придет. Еще и прощения попросит. Антон и не подозревал, что из-за такого пустяка лишился Олеси навсегда.
Девушка шла быстро, почти бежала, машинально увертываясь от прохожих и машин, и не замечала ничего вокруг, она возмущалась и удивлялась одновременно: "Как такое могло произойти? Почему я позволяла маме, Вере Власовне и Антону распоряжаться собой, принимать решения, противные моей душе? Не хочу видеть Припечкина никогда", - она как будто подержала в руках скользкий морской огурец, а теперь хотела отмыться. Как хорошо, что эта постыдная, мучительная игра в невесту окончилась.
Она очнулась в полутемном переходе, огляделась и увидела музыкантов - неформалов, расположившихся у лестницы. Люди сновали туда-сюда, лишь слегка замедляя шаг, чтобы взглянуть на колоритного вида ребят. "Значит я еще в центре города", - подумала Олеся. И тут высокий худощавый гитарист поднялся с плиточного пола, расправил не слишком впечатляющую грудь, и неожиданно мощным голосом запел хорошо знакомую Олесе песню Чижа "О любви". Певцу подыгрывали на флейте и барабане, невысокий парнишка подходил к прохожим со шляпой и протягивал ее таким изящным, полным достоинства, жестом, что люди терялись и без разговоров складывали в шляпу деньги. Но к Олесе он не подошел, только сверкнул в ее сторону лукавым взором. Многие останавливались возле музыкантов, уж очень неожиданно было услышать такой голос в подземном переходе. Олеся не различала лиц и фигур, полностью поглощенная пением.
Последовали песни "Снова поезд" и "Дай мне напиться железнодорожной воды" и другие. Потом он спел "Она не вышла замуж за хромого еврея...". И Олесе показалось, что это о ней, хотя Припечкин не был евреем и даже не хромал. Через полчаса певец видимо устал, вернулся к группе, прислонил к стене гитару и откупорил бутылку пива. Собравшийся народ заспешил по своим делам. Олеся же стояла у стены, как прикованная. Тут гитарист посмотрел на нее и, улыбнувшись, кивнул:
- Ну, иди сюда. - Олеся подошла с замирающим сердцем.
- Понравилось? - у него были удивительные глаза, прозрачные, голубые, казалось, они занимали половину смуглого худого лица. Смотрел он в упор, было немного жутко, и в то же время хотелось ответить вызовом на вызов, и Олеся не потупила взгляда.
- Очень понравилось, - ответила она, - у тебя дар.
Он не отреагировал на комплимент ни улыбкой, ни словом, продолжая разглядывать ее, как бы запоминая отдельные детали и только потом складывая из них общий портрет. Но она знала, что польстила ему.
- Как тебя зовут?
- Олеся, а тебя?
- Снегирь, - пожал он плечами, - впрочем, по-разному зовут.
- Снегирь, но пищит песни Чижа, - поддел его лукавый мальчик со шляпой. Он был очень симпатичный, с ласковым земным взглядом и теплой улыбкой, и вел себя свободно, как дитя, которое знает, что ему все простится.
- Познакомься с Джельсомино, он вовсе не прост, у бесенка есть собственный апельсиновый сад в райских кущах.
- Где змеи подстерегают легкомысленных Ев, - продолжил плечистый рябой парень с замасленным хвостом. На нем была длинная роба из какой-то экзотической страны.
- А это Музунгу, - представил друга Снегирь. - Его так прозвали кенийские негры за бледный цвет кожи, он некогда изучал суахили и африканскую кухню....
- Я знаю, как приготовить 33 блюда из зебры, - скромно заметил Музунгу.
- Но потом он с позором вылетел из института.
- Почему?
- Не проснулся к началу занятий.
- Если бы они посмотрели хоть толику моих снов, то тоже наплевали бы на занятия, - оправдывался Музунгу.
- Еще мы зовем его Чилим, - вставил Джельсомино.
- А это что значит?
- Темная, темная женщина! - в ужасе схватился за голову Музунгу.
- Я не учила суахили, - обиделась Олеся.
- Это хинди, - поправил Снегирь, - чилим - волшебная трубка, леди. Трубка мира.
- Хочешь? - он протянул ей толстую полуторалитровую бутылку жигулевского пива, из которой только что пил сам.
Олеся заколебалась, пиво она не любила.
- Пей, пей, расслабишься, - подбадривали ее новые знакомые. Она решилась и хлебнула. Пиво пошло на ура.
- А ты кто? - обратилась она к последнему из компании, молчавшему до сих пор толстому буряту с флейтой.
- Я Будда, - ответил он, ни секунды не колеблясь.
В такой компании было неловко называться просто Олесей.
- Он не врет! - заверил Олесю Снегирь.
- Да, он похож на статуэтку смеющегося Будды. Я видела сегодня много таких на Торговой.
- Вылитая статуэтка! - согласился Снигирь.
- Это Будда Хотэй, - глубокомысленно заявил бурят, - бродяга, постигший значение дзен. Некогда в Китае, во времена династии Тан...
- Вы заболтались парни! - прервал его Джельсомино, - кто будет работать?
Содержимое шляпы пересыпали в плотный рюкзачок, настроили инструменты, и песни во имя весны продолжились. Теперь Олеся была по другую сторону баррикад, уже не как зритель, а как участник уличного шоу. Нельзя сказать, что она ощущала себя "своей" в компании потрепанных, помятых, небритых музыкантов. Порой они говорили не очень понятные вещи. Прохожие приглядывались к ней, слишком ухоженной, чистой, домашней, на контрастном фоне уличной богемы, и все-таки ей было легко и весело с ними, а с каждым глотком пива крепли за спиной крылья независимости и вседозволенности. Она больше не боялась, что Антон найдет ее здесь и попытается вернуть.
- А что, мама тоже зовет тебя Джельсомино? - спросила она мальчишку, пока трое других играли умопомрачительный блюз. - Как твое настоящее имя?
- Мы с тобой не так близко знакомы, чтобы я сказал тебе свое настоящее имя, - возразил Джельсомино.
Потом они вместе проорали:
"А у Тани на флэту
Был старинный патефон,
Железная кровать и телефон..."
Шляпа наполнялась монетами и некрупными купюрами. Такие каникулы Олесе и не снились.
- Ты поешь? - спросил, вдруг, Снегирь и схватил ее за руки. Она растерялась, голос у нее был, но чтобы так... перед всеми... на улице.
- Что знаешь? - не отступал Снегирь.
- Б.Г., наверное...
- "Северный ветер" помнишь?
- Да.
- Пошли.
Они встали друг против друга, и Снегирь кивнул ей ободряюще.
"Что я делаю? - Олеся пыталась унять дрожь в коленях, казалось, что все слова выскочили прочь из головы. - Разве могу я как он?" - Она зажмурилась с первыми аккордами, но вовремя вступила, и запела, не узнавая свой голос, вкладывая в пение окрыленную освобожденную душу. Никогда прежде она не пела так хорошо.
"Но северный ветер мне друг,
Он хранит, то, что скрыто..."
Когда песня закончилась, Олеся едва дошла до стены и сползла вниз. Она выложилась вся, лишилась сил от волнения. Снегирь, наклонившись над ней, целовал ее руки.
- Ты поешь! Ты, правда, поешь! - восторженно шептал он. Но продолжать она не стала, слишком сильное получила впечатление. А Снегирь пел еще и еще: "Самый быстрый самолет не поспеет за тобою", "Взгляни мне в глаза не бойся, смелей", "В комнате с белым потолком" и даже "Lady in Red".
- Ну и развезло парня, - приговаривал Джельсомино, - останови его Олеся! Загубишь талант! Надорвешься, Снегирь! - Орал он неугомонному певцу.
Но видимо Снегирь и сам решил, что на сегодня достаточно. Пошатываясь, он вернулся к компании и сел рядом с Олесей. Они допили пиво и начали обсуждать, куда бы двинуться дальше. Олеся помрачнела, хороший день заканчивался. Возвращаться в отель совсем не хотелось. Примут ли ее эти люди, и стоит ли идти с ними?
- Ну, расскажи нам, Олеся, - уловив смятение на ее лице, предложил Снегирь, - откуда ты обрушилась в наш мир такая запредельная? Чего ты хочешь от пьяных индейцев? Может, в гости пригласишь?
Олеся неожиданно легко рассказала свою печальную повесть без лишних подробностей: про выгодного жениха, которого упустила, про шляпку, и о том, что ей, собственно, идти некуда.
- Да он просто плебей! Извините за выражение, - воскликнул Джельсомино по окончании рассказа.
- Кошмарный тип, - согласился с ним Снегирь. - Что ж, айда за шляпкой!
Олеся удивилась.
- Зачем? Она мне больше не нужна.
- Отчего же? - улыбнулся Снегирь. - Это важно. У меня вот есть шляпа. - И он надел шляпу, в которую они целый день собирали выручку, даже не отряхнув с нее пыль. - Я хочу, чтобы у моей дамы тоже была шляпа, которая ей приглянулась. Сегодня я твой рыцарь и поклонник!
- Продавец ушел, наверное. Право, ни к чему такие траты..., - отпиралась Олеся.
- Не капризничай, - шепнул ей Джельсомино, - не лишай нас удовольствия.
- Пожалуй, я надену мантию, - продолжал вдохновленный Олесей рыцарь. Он вытащил из рюкзака потертое зеленое одеяло, на которое они складывали инструменты, завернулся в него, перекинул через плечо гитару и предложил Олесе руку.
- Ну, как? Ты не постесняешься идти со мной по улицам?
- Нет, - обреченно вздохнула девушка. Шумная компания покинула переход и зашагала по улицам в сторону Торговой. Чилим, отбивая такт на барабане, гнусавил: "Some call it ganja, some call it marijuana...", - Бурят подыгрывал ему на флейте. "Legalize it!" - перекрывая их дуэт, мощным голосом, вскрикивал вдруг Снегирь, позируя перед ошалевшей толпой. А Джельсомино, сорвав с него шляпу, кидался к встречным прохожим: "Граждане города! Пожертвуйте на озеленение улиц кустами благословенной конопли!" Кто-то шарахался от него, кто-то, смеясь, кидал монеты. Олеся в нежно-голубом шелковом платье скользила рядом с беснующимися музыкантами с видом мадонны - покровительницы заблудших душ. Она была и с ними, и, одновременно, со сторонними наблюдателями из толпы. Олеся силилась отмахнуться от выплывавших вдруг из подсознания предупреждений матери: "Надеюсь, ты не наделаешь глупостей...". Глупости не кончались, они окружали ее, коварно хихикая, завлекая в пропасть. Ну и что? Разве обязательно всегда поступать прилично? Не зазорно и подурачиться.
Продавец шляпок был на месте. При виде Олеси и ее окружения он приоткрыл рот и округлил глаза.
- И где же этот очаровательный предмет раздора?! - воскликнул Снегирь, вперяясь взором в стенд, пестрящий головными уборами. Олеся сразу увидела приглянувшуюся ей шляпку, с улыбкой сняла ее со стенда и примерила. Новые знакомые загалдели и защелкали воображаемыми фотоаппаратами.
- Belissimo! Гламурно! Офигенно!
Только продавец молчал, хмурился и явно осуждал ее новую компанию. Когда же Снегирь принялся отсчитывать семьсот рублей мелочью, усы торговца и вовсе поползли вниз.
Но Олесю охватило ликование. Нищий, полуголодный музыкант тратит почти всю выручку (которую мог бы растянуть недели на две) на подарок ей - случайно встреченной девушке, просто, чтобы сделать ей приятно. Этот жест тронул ее. Получить шляпку от Снегиря было все равно, что разжиться яхтой у Антона. Попранное достоинство Олеси вмиг взмыло до небес. Он был прав, хитрый Снегирь! Дело в шляпке. По крайней мере, сегодня. Почему-то мелочи бывают так важны и часто властвуют над нашими настроениями.
- На руки ее! - закричал Снегирь, и Олеся опомниться не успела, как вдруг оказалась над головами прохожих.
- Посмотрите, какая у нас Королева! - вытанцовывал Снегирь, в то время как она восседала на плечах у Чилима и бурята Хотэя. Он был явно пьян, слегка пошатывался, пятясь назад, но когда она смотрела ему в глаза, ей казалось, что он понимает все.
- Моя несравненная Джульетта! - он призывал весь город восхищаться своей дамой.
- Ну, ты попала, Джульетточка, - подмигнул Джельсомино.
Дальнейшие события не четко отпечатались в ее памяти.
- Куда мы сегодня? - спросил Джельсомино.
- Поехали к Текиле! - был ответ.
Олеся запомнила автобус, в котором они горланили песни, а вынужденные слушатели пытались урезонить их. Потом был большой дом с длинноволосыми татуированными рокерами. Подвал дома совершенно поразил девушку. Показалось, что она попала в оркестровую яму, столько вокруг было инструментов: тарелок, барабанов, скрипок, гитар. Громыхала музыка, все пили коньяк и портвейн. Потом часть пьяного народа двинулась к морю, и она пошла с ними. Кто-то тащил палатки, кто-то гитары. Соорудили большой костер на пляже, курили марихуану и жевали сушеных кальмаров. Чилим говорил, что если они сосредоточатся, то поймут, что вкушают не кальмаров, а настоящий пейотль, и сам игривый Мескалито явится к ним. Снегирь отвечал, что Мескалито ему уже явился. Они танцевали у костра. На гитаре теперь играл Джельсомино. Этот мальчик все делал мастерски. Звучали пронзительные испанские напевы. Олеся изгибалась и придумывала невероятные танцевальные па, ощущая себя, как никогда, слитой с музыкой, уносясь во времена первобытных предков, которые острее чувствовали единение с энергиями природы. Ей казалось, что она больше не принадлежит себе. Она лишь одна из тугих, до предела напряженных струн того немыслимого инструмента, на котором Владыка Вселенной создает музыку жизненных чар. Обостренным чутьем впитывала Олеся дыхание чернильной наполненной шорохами ночи, разрываемой кровожадно-языческими всполохами огня, глубокие вздохи невидимого прибоя, призывные взгляды мужчин, жадно следящих за ее движениями, и думала, что не выдержит накала всех трансцендентных токов, пущенных через ее тело. Но она продолжала танцевать, черпая силы из черной дыры космоса или из глубин трепещущей под ногами земли. Умирали один за другим рыцари пейотля, уютно сворачиваясь у шипящего искрами костра.
Лишь Снегирь и Олеся вершили теперь свой замысловатый танец. В них одних сосредоточилось сердцебиение Вселенной. Все вокруг замерло, когда Снегирь взял ее за руку и увел во тьму за костром. Полного слияния, взаимопроникновения захотелось им обоим. Смысл всей жизни зависел от того, как полно смогут они насладиться. Смеясь, высвободились они из одежд и сомкнулись в объятьях. Олесе чудилось, что они сейчас не просто два приникших друг к другу человека, казалось, что все происходит в масштабах по-настоящему исполинских. Через них соединились необузданные стихии космоса, слились в вечной гармонии женское и мужское начала Инь и Янь.
Даже в темноте Снегирь видел ее всю, потому что с того самого мига, как она возникла перед ним в пыльном переходе, такая потерянная и беззащитная, он любовался ладной фигуркой, ямочками на щеках, светлым ореолом волос. Он чувствовал упругость и отзывчивость нежного, гладкого тела. С восторгом касался теплой кожи, ощущал мягкость плеч, ласкал полную грудь, требовательно сжимал бедра, проникался радостью обладания до головокружения и шептал ей: "Ты прекрасная! Единственная...". Олеся блаженно улыбалась, упиваясь его восторгом, и хотела, чтобы он взял у нее все и больше того. Когда самая сладкая в мире дрожь пронзала их тела, Олеся лишь крепче прижималась к нему и думала, что ближе быть невозможно. Они так и уснули, не размыкая объятий, провалившись в таинственную нирвану.
Проснулись только утром и обнаружили, что кто-то из друзей прикрыл пледом их нагие тела. Олеся даже не заметила неухоженного пляжа, заспанных и тусклых с похмелья рож. Она прихлебывала обжигающий чай и переглядывалась с небритым обожаемым Снегирем, ощущая волны и токи, и толчки прошедшей ночи взбудораженным женским нутром. Даже отделившись от него телом, она продолжала чувствовать его в себе. Этой ночью в жизни произошло величайшее событие - было нарушено одиночество, и Хозяйка Судеб крепкой нитью привязала ее душу к душе другого человека. Она не знала его имени, но он поглотил все ее мысли.
Домой Олеся сообщила, что все хорошо: она встретила человека своей мечты и собирается погостить в приморье некоторое время. Причитания матери не произвели впечатления, еще меньше тронули ее страдания брошенного на произвол судьбы Антона. Он сильно перетрусил, когда не дождался ее прихода в гостиницу, и даже жалел, что не купил злополучную шляпку. Этот человек был вычеркнут из жизни Олеси, выброшен из мыслей, а сердца он никогда не занимал.
"Гостила" Олеся в просоленном горячем городе, сопровождая Снегиря и его компанию в переходах (она научилась петь и ходить со шляпой), ночуя в прокуренных квартирах, шатаясь ночи напролет по пустынной набережной. Ночами город словно вымирал. Жители боялись выходить из домов с наступлением темноты, справедливо считая обстановку криминальной. Но Олесю в нынешнем состоянии ничто не пугало. Она обрадовалась, когда узнала, что Снегирь, а попросту, Саша, из одного с ней города, а у моря его компания "на гастролях". Уже через месяц, когда заработки в переходах перестали их удовлетворять, они прикатили на попутной машине домой, где Олесю ждала издерганная бессонными ночами и страшными думами мать, а беспутный Снегирь отправился в самую обычную квартиру, где он жил с мамой и сестрами.
Напрасно Неля Владимировна призывала дочь прислушаться к голосу разума. Остатки благоразумия Олеся растеряла за месяц, проведенный в чужом городе. Она вернулась абсолютно другим человеком и могла теперь без тени смущения орать на оживленной улице шедевры отечественного рока, вроде: " ... с одной лишь целью - дотянуть до ночи, чтобы стащить трусы и воскликнуть: "Ура!" Олесин избранник побывал у них дома и произвел на Нелю Владимировну гнетущее впечатление. Она не могла понять, чем покорил Олесю этот худосочный, какой-то несвежий, не выспавшийся и слишком экзальтированный мальчик. Клара, посвященная в любовную историю Олеси, среагировала неожиданно. Подруга обвинила Олесю в хамском отношении к Антону и заметила, что такие вещи даром не проходят: чужая боль возвращается подобно бумерангу и бьет по обидчику. "Они не понимают, - удивлялась Олеся, - я влюблена. Я летаю".
Поскольку дома у Олеси Снегиря ждал унылый прием, девушка стала ездить к нему сама. Они ели селедку прямо с газеты, рассказывали друг другу, что им мерещится в узорах на обшарпанном полу и в тенях на потолке. Он посвящал ей стихи, и она твердила их наизусть, уверенная, что живет с настоящим гением.
Олесин полет прервался внезапно. Она звонила ему несколько дней подряд и не могла застать дома. Наконец, трубку взяла сестра и сказала, что брат опять уехал в другой город. А потом у Джельсомино она узнала, что Снегирь отправился автостопом в Псков, а потом, может быть, дальше - в Геленджик. Это его обычный маршрут, к холодам вернется.
- Он что, один уехал? - недоумевала Олеся.
- Так ведь... толпой автостопом ездить неудобно, - запнулся, было, Джельсомино, но потом подумал и сдал товарища. - С Юночкой поехал, как всегда.
Испугавшись наступившего молчания, Джельсомино попытался ее утешить.
- Олесь, ты чего? Не расстраивайся. Он того, не стоит. Хочешь, приезжай, водки выпьем. Ему, наверное, стыдно было тебе сказать... Не убивайся.
Но Олеся уже повесила трубку. За окном стоял погожий летний денек с одуванчиками и бабочками, такой же радостный, как ее мир до сих пор. Но теперь этот мир потух, накатило ненастье, смятенье. Она шла мимо мертвых деревьев, закрывая лицо от дождя. "Юночка? Какая Юночка? Не имеет значения". Водку она пила у Клары.
На все ее отчаянные "почему?" Клара приводила веские приземленные доводы.
- Вы не пара, Олеся, только и всего. Кто он? Сорванный лист, который несет потоком. Ему ни до кого нет дела, он не хочет ни к кому привязываться. А ты так жить не сможешь. Как бы ты не сходила с ума в последнее время, сущность твоя не изменилась. Тебе нужны забота и любовь, вместе с любимым счастье ковать, райский домик вдвоем строить. Он это почувствовал и сбежал. И правильно сделал. Нечего молодость губить из-за пусть и музыкально одаренного, но неудачника.
- Да как же ты не понимаешь? - всхлипывала Олеся. - Когда мы были вместе, то чувствовали подъем, восторг, полное слияние, - словами не передать. Чтобы от такой любви отказаться? Не понимаю....
- Да, я помню, - усмехнулась Клара, - про секс на космическом уровне. Но пора бы понять, что мужчины устроены проще. Едва ли он в тот момент про космос думал. Для тебя была "божественная ночь", а он отметку себе в блокнотике сделал: "Олеся - 35", к примеру. Для таких субчиков секс - гонка, хвастовство - у меня столько-то, а у тебя? - самоутверждение, торжество обладания, наконец.
- Нет! - закричала пораженная Олеся. - Это была любовь! - Ее трясло.
- Не спорю, может, и была, - тихо согласилась Клара, обнимая безутешную Олесю.
В последующие дни Неля Владимировна боялась приблизиться к дочери, и была очень осторожна и тактична с ней. Но шло время. Олеся опять начала следить за собой, заниматься в тренажерном зале. Мимо уличных музыкантов она проходила равнодушно, не обращая внимания на недавних знакомых. Она поступила в школу моделей и самостоятельно занималась французским языком на каникулах. Все у нее спорилось. Но Неля Владимировна чувствовала, что внутри идеальной и спокойной, как манекен Олеси клокочет ярость. И она с опаской ждала взрыва. Но его не последовало. На мужчин Олеся некоторое время не могла смотреть без дрожи неприязни, все они казались ущербными.
Излечение от несчастной любви наступило само собой. Когда все точки над i поставлены, остается только проститься с частью своей жизни. Олеся смягчилась. Этому послужило не какое-то событие, а скорее цепочка собственных умозаключений. Она поняла, что не существует людей, созданных друг для друга. Каждый человек - это отдельный мир желаний, восприятий, привычек, идей, мыслей. Порой людей тянет друг к другу, они влюбляются, но живут по своим законам. Если миры двух людей похожи, то у них есть шанс быть вместе некоторое время. И все же, нет ничего более хрупкого, чем отношения мужчины и женщины. Не стоит пытаться проникнуть в жизнь возлюбленного дальше, чем этого хочет он сам, чтобы не разочароваться. А если люди расстаются, нельзя никого винить. Значит, так надо. Права была она, не пожелав разделить мир Антона Припечкина. Прав был и Снегирь, не принявший ее возвышенной и требовательной любви. Он испугался? Или был не готов? Или ему было лень? Это не важно. Важны те чудесные мгновения подаренного счастья, когда тебя подхватывает и кружит любовь. Когда забываешь, о том, что ты отдельный замкнутый мир, и доверчиво открываешь свое сердце другому человеку, и тогда все токи Вселенной проходят через тебя, и очень тепло от мысли, что ты не одинок.
"Это было со мной, - наконец-то успокоилась Олеся, - и этого у меня не отнять".
И напряжение спало. Прошел еще год.
После замечательного феерического шоу, приуроченного ко дню города, Олесе сделал предложение вьетнамский посол. Неля Владимировна опять испугалась и упорно отговаривала любимую девочку от опрометчивого поступка.
- Ты не понимаешь! Это другая страна, чужая культура. Вьетнамцы для нас все равно, что инопланетяне. Ты там не выдержишь.
- Тогда вернусь, - улыбалась Олеся, как ни в чём не бывало.
- Но может, ты все-таки окончишь университет? - цеплялась Неля Владимировна за жизненно важные по ее мнению, но почему-то ничего нестоящие для дочери, доводы.
- Там я быстрее выучу французский, - возражала Олеся.
На свадьбе Неля Владимировна хотела исчезнуть куда-нибудь подальше, ей казалось, что все гости обсуждают жениха. Вьетнамец был на голову ниже Олеси, очень смуглый и, в целом, невзрачный тип. Праздничное великолепие убранства невесты еще больше подчеркивало его несовершенство. "Косоглазый черт, - думала Неля Владимировна, - и этой обезьяне достанется моя доченька?! За что мне такое наказание?"
Олеся, напротив, была в самом приподнятом настроении и неприязни к жениху не чувствовала. Хитро устроен человек, и не по внешнему облику формирует свое впечатление о другом! Она стояла в шикарном, специально заказанном для нее платье, тонкая, молодая и прекрасная. Не один человек в этот вечер подумал: "Русские невесты самые красивые в мире!"
Что же, Россия, попробуй, удержи. Неля Владимировна плакала всю ночь.
Однако ее мрачные прогнозы не оправдались. В Ханое Олесе понравилось. Муж безмерно балует свою ненаглядную и исполняет любые ее прихоти. Неля Владимировна получает письма и фотографии, похожие на яркие рекламные открытки. Письма выдержаны в веселом, безмятежном тоне. Олеся пишет, что жизни не надо бояться, какими крутыми не казались бы ее виражи. А главное, надо жить, доверяя своему сердцу.
Неля Владимировна понемногу привыкает к мысли о том, что у нее будут вьетнамские внуки, и даже собирается погостить у молодых.