- Он сидел в кухне и очень стеснялся. Потому откидывал голову, поднимал подбородок и смотрел в углы потолка, там паутина. А я смотрела на его шею. У него хорошая шея, красивая. Знаешь, там, где начинается затылок, такой крепкий изгиб. Наверное, это и есть - хорошая посадка головы, да?
- Наверное. Вы пили вино?
- Пили. Зеленая бутылка и рядом еще одна, нет, две, в них стояли свечи. А ты знаешь, что можно насыпать песок в трехлитровую банку, поставить туда огарок и саму банку повесить за горлышко? Будет лампа.
- У вас была такая?
- Нет, это я вспомнила, когда-то ночевали в пещере, на берегу моря. И там снизу дул ветер, трепал волосы, легко-легко. А банка висела, как люстра, там был вбит в потолок старый крюк. Костер в середине и все стены закопченые. Камни в изголовье и еще камни, на которые можно сложить мелкие вещи. Такая общая комната для тех, кто пришел и ушел. Я все думала, а как это выглядит с моря? Если с корабля кто смотрит, то видит огонь в скале? Потому что пещера была высоко, мы туда залезали. Я ободрала руки...
- Вы были с ним?
- Нет.
- А с кем?
- Неважно.
- Тогда я хочу про него. Ты почему не говоришь, как его зовут?
- А у него дурацкое имя. Валера. Разве это имя для мальчика?
- А что в нем такого? Нормальное имя.
- Нет. Оно кружевное и мокрое. Как рифленая медуза.
- Как ты сказала? С ума сойти! Рифленая медуза. Слушай, я его увидел.
- Валеру?
- Нет, я увидел имя.
- Ага, я знаю. Если на каждое слово быстро посмотреть и сказать сразу, на что оно похоже, то и увидишь портрет слова.
- Ты виляешь.
- Нет.
- Виляешь.
- Да нет же!
- Ты не хочешь рассказывать!
- Хочу. Я расскажу. Только я сразу вспоминаю много всего.
- А ты главное вспоминай.
- Улицы были серые и блестели от мороза. Это главное?
- Конечно! Ты мерзла?
- У меня колени мерзли. Я не стала надевать джинсы, потому что шла, туда. И подумала - добегу в платье. Колготки на коленях были, как те улицы - ледяные и потрескивали.
- А туфли? Ты бежала в туфельках?
- Ну, что ты. Гололед, вечер и кривые улицы на склонах горы. Я надела сапожки, а туфли несла в сумке. И вино я несла. И две банки лосося. Он студент...
- Понятно. Страшно было?
- Врать было страшно. А идти уже нет. Я бы летела, но подошвы скользили, и я боялась упасть.
- Дышала тяжело?
- Глубоко, до самого низа.
..................................
- Ты где?
- Сигарету взяла.
- Кури поменьше.
- Да я и так мало!
- Не отвлекайся, говори.
- Главное... Что дальше главное... Из дома уже выехали все, два пустых этажа. И черные стекла. Только его окно угловое под крышей - желтое. И соседнее почему-то темно-красное, тусклое совсем.
- А он не выехал?
- Нет.
- Почему? Ему не давали комнату?
- Откуда я знаю.
- Он тебя ждал, да? Знал, что придешь. Когда-нибудь.
- Ну, может быть.
............................
- Ух ты!
- Что?
- Дождь пошел. Я открыл балкон и видно под фонарем, как асфальт дымится. Пар идет.
- Жарко.
- Да.
- Он меня встретил внизу и шел по лестнице, держал за руку. Понимаешь, там все было черное. Все-все.
- А чем пахло?
- Не помню.
- Придумай.
- Да не хочу! Я волновалась очень. Я была старше его на три года. Мне казалось, это ужасно. И весело. Постой. Когда уже зашли и там коридор, темный. Но дверь в кухню такой желтой полосой светила. Он шепотом говорил. Что внизу, оказывается, бабка-сторожиха и потому - шепотом. Дверь закрыта, чтобы тепло не выпускать.
- И что?
- Там пахло сперва мокрыми тряпками и вымытым полом. А потом - чаем. Резкий такой запах, будто он прорезал эту желтую полосу в темноте.
- Ты чай не любишь.
- Да.
- А пила? С ним пила чай?
- Да.
- Я думаю, он был красивым мальчиком.
- Наверное. Да. Но тогда мне нравились совсем другие мальчики. Высокие смуглые черноволосые, но не восточные мужчины. Скорее монгольского типа. Чтоб узкие глаза.
- О Господи!
- Ну и что!
- Да ничего, говори...
- Кухня. Она старая совсем и пустая. Я сидела на табуретке и нога на ногу. Так что колготки натянуты сильно, блестят. А он напротив, на маленькой скамейке. С гитарой.... Не смейся!
- Я не смеюсь.
- Ты смеешься! Ты ржешь там, я слышу, и прикрываешь трубку рукой!
- Какая же ты дура! Что он играл тебе? Свои песенки?
- Нет. Он пел Щербакова. Смейся, Левканоя, разливай вина, знать что будет ты не вольна.
- ...Но можешь мне поверить, по всему видно, что тебя не тронет война... А он умен. Спел это - тебе...
- Не думаю. Мы совсем молодые были. Вовсе. Он просто пел то, что ему нравилось.
- А еще?
- "Вишневое варенье".
- Ах, вот оно что!
- Да вот...
- Н-ну. Ладно, говори давай.
- Ты знаешь, что можно вскипятить чай в кружке половинкой лезвия?
- Кто же не знает.
- Я не знала. Вода зарычала и вскинулась, а свет сразу потускнел. Почти ночь и стенки из грязно-желтых стали цвета старой горчицы. Я ойкнула, а он выдернул проводки из розетки и сжал мне колено. Внизу заходила бабка, скрипела ступеньками и стала кричать что-то. Мы сидели тихо-тихо и она ушла. Он сказал, что так и пьет чай, внезапно, чтоб бабку застать врасплох.
- Холодно там было?
- В кухне я не заметила, вообще. Мне трясло сначала сильно, так что я зацепила колготки за гвозь на табурете и порвала их.
- Бедная.
- А потом выпили по стакану вина и стало хорошо. Молчи, пожалуйста!
.....................
- Во-от... Мы ели рыбу. С тарелки. Там не было воды, ведро на столе. Клеенка с уголками грязными. Я сказала, что свет мы погасили и он пел, когда горели свечи в бутылках?
- Нет. Но я догадался.
- Ты пойми, мне было совсем наплевать, что это как-то вот - гитара, свечи. Как угодно оно могло быть.
- Да.
- А потом он опустился на пол и поцеловал мне колено. Это было ужасно.
- Почему?
- Я все думала, что там эти колготки и он по ним губами. А я не знаю, как это, наверное, неприятно губам.
- Ты писать ходила?
- Вопрос. Вино, два стакана, чай с лимоном, огромная такая кружка. Да.
- Там был туалет?
- Неа. Он выводил меня по лестнице в дворик, там кусты сирени стояли и за ними - беленый сортир. Это же без удобств было общежитие, старое очень. Он мне фонарик дал.
- Эх.
- Не хочу догадываться, про твой эх.
- Ты рассказывай!
- Он ждал у дверей и мы снова шли наверх тихо-тихо. В общем, когда он спросил, пойдем ли в комнату, я кивнула и мы пошли. У него там обогреватель стоял. На полу. И на полу лежали матрасы, два рядом и на них чистое белье, я не знаю, где он его взял. Сперва большая комната - вся черная, кровати пустые, как скелеты. А в маленькой - тепло и свет только от спиралей раскаленных. Ну, и свечу взяли еще с собой.
....................
- Ты опять, что ли, куришь?
- Я вторую всего.
- А ко мне кот пришел. Говорит, соскучился.
- Я слышу. Он не говорит, орет.
- Он по-другому не умеет.
- Потому что он - это ты.
- Ага. И рыжий такой же.
- Да.
- Ты мне все расскажешь, все-все?
- Нет. Я не могу. Простыни были холодные. Подушка плоская, он положил две, и я все сваливалась головой.
- Он...
- Он в большую комнату принес ведро с водой и ковшик, для меня. И волновался, что вдруг она холодная, и я простыну.
- А ты?
- А я не чувствовала холода.
- А потом?
- А потом он сидел сбоку, прислонясь к железной кровати, и снова играл. Опустил голову и смотрел на свои пальцы. Свеча светила на его колено и на гитару, темным желтым светом. И немножко в лицо.
- А ты?
- Я лежала и слушала. Он взглядывал на меня и спросил еще, помню, да, спросил, знаю ли я, что у меня тело, как у античной богини. Не смейся!
- Я знаю, я и сам спросил бы. Но ты знаешь, сейчас.
- Он еще спросил, быстро так и невнятно, не снималась ли я на фото. И тогда я поверила, что нравлюсь.
- Подожди, я закрою балкон, дождь брызгает.
- Он же теплый.
- Мешает слушать.
- Ага.
......................
- Хочешь, я включу музыку? "Вишневое варенье", хочешь?
- Нет!
- Не кричи.
- Прости.
........................
- Мне нужно было домой к часу ночи. Я наврала про день рожденья и что муж подруги нас всех развезет на машине, и потому я не смогу раньше. И мы вдруг захотели спать и поставили на деревянный пол будильник, чтоб не проспать вдруг. Просто отрубались, представляешь?
- Ну так, с семи вечера, на простынях.
- Вообще-то с шести... Мы поставили будильник, он поставил. И лег рядом.
- И заснули?
- Нет.
- Я так и думал!
- Он зазвонил в то самое время, когда. А я как раз собралась плакать. Слезы стояли уже у век. Знаешь, как говорят, настоящая женщина та, что долго и вдумчиво плачет после оргазма.
- Какая ерунда.
- Ну, я слышала, шутка такая есть. А тут звон, и мы расхохотались. Он лежал сверху, тяжелый и теплый, придавливал. И я задыхалась от смеха под ним.
- Я тебя убью.
- Да. Я знаю.
- И что потом?
............. - А потом он поднял голову. И я увидела свет вокруг. На секунду я подумала - утро! Раннее утро. Но будильник показывал четверть первого. А голые окна светились, тихо-тихо, будто шепотом. И он сказал "снег пошел".
- Увидел?
- Я повернула голову и в окне, за стеклами - тихие хлопья, медленно-медленно и густо. Тогда он просунул под меня руки и подхватил. Встал. Он был такой широкий, коренастый, и я почувствовала, как напряглись его бедра, сильно. Он меня поднял плавно, ни разу не дернув, прижал к себе и понес. Шел босиком и открыл дверь ногой, в большую комнату. Там в ней - окна. Все в переплетах, старые. И кругом свет, как темная такая белизна. Будто льется молоко в чай. Он подошел к окну и встал боком, чтоб было видно и мне и ему. А там - сплошное белое. Мягкое и летит, без остановок, вниз и вниз, будто кто-то тянет перед глазами редкую марлю. И все кусты, что были черные, стали как коралловые белые ветки. И все тихое, шепотом.
- Вы там у окна, с ним...
- Нет. Он прижимал меня к своему животу. И щека его у моего лица. Я вдыхала, когда он выдыхал. Дышала им. А ногами обхватила его спину, чуть выше попы.