Аннотация: Сказка про бабу Ягу
Привратница
Хозяйка
Привратница
В дикой пляске,
алой краске
родился закат
баять сказки,
строить глазки
люди не хотят ...
А.Г.
Сегодня я задержалась в лесу дольше обычного. Нужно было собрать и подоить
разбежавшихся коз. Это изящные создания с длинной и мягкой коричневой шерстью и выразительными глазами. Но характер у них скверный. Почти такой, как у меня. Потом я долго сидела, вдыхая запах пожухлой хвои и слушая, как о деревянные стенки подойника звякает молоко. В белом молоке
отражалась закатная кровь. Высоко над поредевшими ветками плыли похожие на алые перья облака.
Ближе к ночи поднялся ветер и бубен Бранвен тяжким гулом отозвался в пещере, соединяющей Явь и Навь -- мир живых и мир мертвых. Когда-то красавица-плясунья бежала в пещеру от чудовища и, перепрыгивая по камешкам Реку, упустила свой бубен. Он остался лежать во тьме, но ветер, сквозя сквозь щели, ударил его невидимой, но тяжелой лапой. Загудела натянутая кожа и лязгнули, соприкасаясь, диски... Когда ветер, путники боятся идти сквозь пещеру. Можно спокойно испечь блины.
Моя избушка обычно смотрит дверью на Лес. Древнюю пущу бархатных еловых лап, бород разноцветного мха и страшных сказок. Сидя на крылечке, я люблю разглядывать ее оттенки, и колыхание ветвей, и слушать шорохи, и вдыхать ее запах... это куда приятнее, чем созерцать пустошь со стороны пещеры и внимать свисту ветра в пустотах и трещинах, что заставляет просыпаться плоские бубенцы... Ветер погромыхивает черепами на кольях тына, с трех сторон окружающего мою избушку, этот костяной звук знаком и надоедлив, словно осенний дождь. Хотя здесь не бывает осени.
Я смотрю на себя в начищенную сковородку, будто в волшебное зеркало. Может, и мне
сплясать, как красавице Бранвен? Костяная нога -- это легенды глупых людей из Яви, ветер приносит их мне и палой листвой разметывает на моем пороге. А тишина приносит гостей.
Не рубеж -- проезжий тракт какой-то. Меня всегда страшно сердят герои-воители всех рас, всех цветов волос и оттенков кожи, голосящие с тыла:
-- Избушка-избушка, стань по-старому, как Мать поставила -- к Лесу задом, ко мне передом...
Послушное создание поворачивает так резко, что тесто выплескивает со сковороды. Долго приходится соскребать его со щелястых досок пола.
Все эти мужчины, смеющие приказывать избушке, идут искать своих невест: свою потерянную женственность, убежавшую душу. Герои ночуют в моем доме, едят мой хлеб, парятся в моей баньке и иногда пробуют украсть моего коня. А после возвращаются с красавицами на конском крупе или луке седла, проезжают радостные и гордые, и ни одному из них не приходит в голову, что я тоже -- чья-то душа. Ветер и бубен. Сегодня не жду гостей.
Я вздрагиваю от стука двери. Этот человек падает прямо на пороге. Он зашел со стороны Леса: влюбленный либо дурак. За все века еще никто не заходил с той стороны...
Одет мужчина странно: в нечто вроде мешка, собранного на плечах и подпоясанного вервием; край узкого полотнища накинут на голову, а ноговиц нет... Его кожа покрылась дорожной пылью, тени
легли под глазами, обострились скулы. Похоже, он долго был в дороге. Очень долго. Я пожимаю плечами и перекладываю в миску со сковородки блины. Пахнет кислым тестом. Не пропеклись, жаль. Робко звякнув, на пол рядом с гостем ложится маленькая арфа.
-- Помоги... -- голос у странника хриплый и безнадежный, но вполне ясный голос. Без следа безумия. Кто же ты, презирающий запреты?
-- Я ищу Эвридику. Она...
-- Ее укусила змея, -- я достаю ужика, сонно свернувшегося в корзинке. Он шипит, недовольный тем, что разбудили, кажет раздвоенный язык. Орфей отшатывается.
-- Тебя разорвали менады. Ты не угодил им пением.
-- Ну и что...
В самом деле. Я пожимаю плечами и наливаю мужчине чашку козьего молока. Столько веков он, и мертвый, ищет свою Эвридику. А меня не ищет никто.
-- Отдохни. Переночуй. Завтра ты вернешься в Лес и пойдешь по правой дороге. Встретишь большую собаку -- спроси у нее. Да, сперва подари ей ошейник, -- я протягиваю Орфею ужа. Он, стиснув зубы, берет гада в ладонь. Значит, и с Кербером договорится. Я отправляю сковородку с тестом в печь. Прислушиваюсь. Бубен все еще звучит. Ему слабо отзывается арфа. Два инструмента -- уже оркестр.
-- Спасибо, привратница, -- говорит мужчина. Его кадык дергается, капли молока стекают по небритым щекам. Мне и смешно, и хочется плакать. -- Чем я могу отблагодарить тебя? Говори, я все исполню.
Конечно, я ловлю его на слове.
Орфей всю ночь поет для меня.
|