Смерть Мандельштама

      Мандельштам умер в лагере. Ходит несколько легенд, но фактов нет. Известно, что Мандельштам был болен физически и психически. Его не надо было истязать следователям НКВД, я думаю, его совсем и не истязали.
      После первого ареста он вышел уже явно полупомешанным и смертельно запуганным. Он даже пытался написать панегирик своему палачу - Сталину. Лучше мог бы сочинить любой пятиклассник того времени. Собственно те стихи о Сталине, за которые он пострадал, тоже далеко не шедевр. На удивление глупые. "Сверкают его голенища", что-то про пальцы, которые сравниваются с сосисками, "усищи", и т. п. Мандельштам сочинял стихи весьма своеобразно, так что эти злосчастные наполненные ненавистью строки, видимо, вылились из него совершенно спонтанно. Обычно у него появлялось только несколько слов будущего стиха, общая мелодия и, вероятно, приблизительный смысл. Дальше появлялось все недостающее и удивительно удачно находило свои места.
      Свои шедевры из сборника "Камень" он создал в благословенное первое десятилетие XX века, ну и в самом начале второго. Пожилой Мандельштам зрелище печальное. Какие-то потуги вписаться в "советскую действительность", арест, безденежье (добрые люди, старые друзья, не давали умереть с голоду) и полная неустроенность бытовой жизни. Последнее, впрочем, было не вина системы, а выражение богемной идеологии того, а отчасти и нашего, времени. Таких "советских" интеллигентов как он и его жена у нас всегда было предостаточно. Немытая посуда, непонятно какая еда, бесконечное курение и болтовня на высокие и не очень темы. Разница только в том, что Мандельштам - великий поэт, редкостный гений.
      Мандельштам не ошибся в своем гениальном поэтическом прозрении. Ему действительно бросился на плечи век-волкодав и не убил его т. к. этот говеный век может убить человека, но не может убить поэта.
      Говорят, что незадолго перед смертью, он дошел до такого одичания и оголодания, что доедал объедки, которые вылавливал на тюремной помойке. Легенда, конечно. Да, и какие объедки на тюремной помойке в те времена? Впрочем, если бы я и сам это увидел, это ничуть не повлияло бы на мое понимание и восприятие этой уникальной личности.
      Сломленный злосчастной судьбой, с больной психикой и нервами, гений его мог быть для него только, наверное, смертельным грузом. Гений - удивительный, тончайший и изящнейший поэт - попадает в советскую тюрьму, да еще в конце 30-х годов. Он должен умереть.
      У него было слабое здоровье, хрупкая конституция, ранимая психика. В ссылке, в Воронеже, да и еще в каких-то других местах, это несчастный, страдающий, не видящий никакого исхода из своей безотрадной ситуации человек. У него любящая и любимая жена. Судьба, любящая повторения и пародии, наградила его, как и еще некоторых русских гениев, преданной половиной - ангелом, посланным, наверное, из высших сфер, но оказавшимся бессильным спасти своего подопечного. Он умер. Где, когда? Есть гипотезы, документы, которым трудно верить. Для окружавших его в его последние дни, это был не гениальный поэт, а тщедушный, никчемный, еврей-интеллигентишка, больной и полусумасшедший, а может и полностью сумасшедший. Последнее мне кажется даже более правдоподобным.
      Я как-то не горюю по поводу его столь страшной судьбы. Плоть сгинула, и бог с ней. Я знаю, что всегда для меня будут сверкать голубые песцы в своей первозданной красе, льющиеся из великой и многострадальной души бессмертного поэта.
      На фотографиях Мандельштам иногда мне кажется похожим на верблюда.

На длинных, не русских ногах
Стоит, улыбаясь некстати,
А шерсть у него на боках,
Как вата в столетнем халате.

Должно быть, молясь на восток,
Кочевники перемудрили,
В подшерсток втирали песок
И ржавой колючкой кормили.

Горбатую царскую плоть,
Престол нищеты и терпенья,
Нещедрый пустынник-господь
Слепил из отходов творенья.

И в ноздри вложили замок,
А в душу - печаль и величье,
И верно с тех пор погремок
На шее болтается птичьей.

По Черным и Красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.

Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А все-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.

      Советская литература... Что ж, в первые годы после большевистской революции, в двадцатые, в начале тридцатых, среди гнусных общих мест советской пропаганды еще различался угасающий голос прежней культуры. Примитивный и банальный умственный склад политики принуждения - собственно, любой политики - способен породить только примитивное и банальное искусство. Это особенно верно в отношении так называемого "социалистического реализма" и "пролетарской" литературы, опекаемой советским полицейским государством. Его воинствующие болваны постепенно истребили по-настоящему талантливых авторов, особую, наделенную хрупким даром разновидность человека. Возможно, одним из самых печальных случаев был случай Осипа Мандельштама - восхитительного поэта, лучшего поэта из пытавшихся выжить в России при Советах, - эта скотская и тупая власть подвергла его гонениям и в конце концов загубила в одном из далеких концентрационных лагерей. Стихи, которые он героически продолжал писать, пока безумие не затмило его ясный дар, - это изумительные образчики того, на что способен человеческий разум в его глубочайших и высших проявлениях. Чтение их усиливает здоровое презрение к советской дикости. Тиранам и палачем никогда не удастся скрыть за космической акробатикой свою комическую спотыкливость. Презрительный смех дело хорошее, но его не хватает, чтобы снять с души камень. И когда я читаю стихи Мандельштама, написанные при мерзостном правлении этих скотов, я испытываю подобие беспомощного стыда за то, что я волен жить, думать, писать и говорить в свободной части мира... Вот те единственные минуты, в которые свобода становится горькой.

 Copyright  © Кончеев (e-mail:  falter@hotmail.com), 2002