* * *
Я усталостью камня устал, тоскою воды.
Капли выдолбить чашу не могут за тысячи лет,
Через всплески напевов ловить отраженье звезды
И гадать, прижимаясь к траве, обойдет или нет.
Никому не мешает трава, что растет на холмах,
Поднимая в зеленых ладонях пугливых детей.
Кто нашел, не уйдет; отпевает гнусавый монах
Пробудившихся к долгой дороге в Ничто и Нигде.
Не держи, не гони, не прощай, не карай, не забудь...
Будет дождь, будет снег, будут крыши сплетенных ветвей,
Будет устье реки, где нагая беспечная суть
Вечерами в янтарном затоне купает коней.
Отряхнув наважденье прощального зова холмов,
Я легко прикоснусь к лошадиным шершавым губам
И, роняя прохладные шарики ласковых слов,
Все, что было, возьму, сохраню и спокойно отдам.
* * *
У березы о кронах пяти,
Где не палы палить,
Все бродила шалая,
Набирала, ссыпала в горсти
Земляники - зари земли,
Да бросала ее.
Кто там в вербенник ведал ее?
Ветер косы в кроны вплетал,
Рвань на теле худом,
Ниспослал, одарил забытьем:
А что плещет в очах вода,
Наше дело ли то?
Только падает вербенник - круть,
И под крутью в тени воды
Плавен рыбы ход,
А под облаки всход крут,
И вода под ними, как дым,
Не течет - плывет.
У ведуньи о кронах пяти
В основаньи венца стволов
Есть озерко дождя:
Не минуют печали, поди,
Отошли, так нахлынут вновь,
Рвань поран бередя.
Земляники - зари земли,
Алый сок вернется земле,
Новый будет сок,
И воды в озерко долить
Новый дождь спешит одолеть
И упасть с высот.
У ведуньи в венце волошба.
Не отпустит она никогда,
Бейся оземь, кричи.
Зря искать отпущенья слова,
И в холодной реке вода
Лишь молчит, молчит...
* * *
Тебя позвала, а сама убежала,
Ой, мели-крути мою душу кружало,
Я сама себе - мед, я сама себе - жало.
Речка - стремница,
Мне бы водицы,
От страху напиться.
А ночью не спится,
Значит - молиться.
Боже!
Почто дал смурную душу?
Быть гордячкой - негоже,
А любви - трушу.
Ты, говорят, мудрый,
Ты, говорят, светлый.
Как себя обточить, посоветуй.
Чтобы ни острия-уголочка,
Чтобы под сердцем - ни уголечка.
Скажут - Мамина дочка.
Справна. За свадьбу теперь. Точка.
Боже!
Буду как лен гладкой,
Буду покорной,
Заживу сладко,
Непритворно,
Мужа полюблю сильно
С горячих-то ночек,
Боженька, ты дай мне сына,
Не давай дочек.
Доченька понимает лучше,
Да сынок тоске не обучен,
А у доченьки глаза - точно тучи
На февральской метели колючей,
В доченьке печаль - точно камень.
Амень, Боженька, амень.
За околицей лес дремучий,
Батенька - случай,
Помоги - не мучай.
Ключ потеряю,
Убежать не сумею,
Руку мне положишь на шею.
Взял - думаешь? Глянь, разозлю!
Да я вовсе и не тебя люблю!
А кого, и сама не знаю...
Свеча догорает.
Ой, свеча догорает.
* * *
- Ой, да стой, возница,
Подвези немного,
В поле заблудился,
Потерял дорогу.
Да и что я в поле мне не ясно
самому,
Поле то ли в цвете красном,
в красном ли дыму.
- На телеге вдоль пути
Места многим хватит.
Ехать лучше, чем идти,
Ты садись, солдатик.
- Поле, что за поле -
Секиры да колья
Поросло бурьяном,
А впереди так странно:
Черный конь летает
С алой кобылицей,
Гривы оплетают
Человечьи лица
А глазниц провалы черно
запорошены,
А глядят так обреченно,
точно брошены.
- Блазнится чего, так
Взять перекреститься,
В чернокрылый облак
Солнце там садится
- Поле, что за поле -
Секиры да колья
Поросло бурьяном,
А впереди так странно:
Жадною тоскою
Подняты, объяты,
Встали над рекою
Мертвые солдаты,
Тянут высохшие руки, перевиты
на ветру,
А вон тот вчера убитый
был в окопе поутру.
- Ты никак с похмелья,
Бог, солдат, с тобою,
То стоят деревья
Строем над рекою.
- Поле, что за поле -
Секиры да колья
Поросло бурьяном,
А впереди так странно:
Прямо в реку кони
Понесли с разбега,
Почему не тонет
В ней твоя телега?
Должно нам, как не крути а
утонуть,
С головы откинь холстину,
дай в лицо взглянуть.
- Загляни, служивый,
А ведь быть бы живу.
* * *
Вышла куда-то моя душа
Прогуляться отправилась, подышать,
Шершавой ладонью погладить луну,
От меня немножечко отдохнуть.
Сбитый посох в углу взяла,
Дверью скрипнула и ушла.
Я лежу на диване, плюю в потолок,
Что вы, граждане, я не Бог.
Я ленив, у Морфея вечно в долгу,
Жить - не умею, уметь - не могу.
Неуклюж даже в самом простом из чудес -
Удержаньи души у ленивых телес.
И теперь по закону вселенской игры
Моя бренная шкурка глядит на миры,
По которым сбежавшая нагло душа
Опираясь на посох, бредет не спеша,
Наблюдая восходы инаких светил
И инако пытаясь любить и грустить.
Любопытство - не грех, не великий порок,
И не требует, кстати, шагнуть за порог,
Чтоб смотреть, как душа, первый страх одолев,
Машет издали лапкой капризной земле.
И от лени, а может от прочих причуд,
Но ее возвращать не хочу я ничуть.
Скажут боги: "Плати, раз сбежала душа!"
Разожмут мои пальцы, а в них ни гроша,
И с дивана меня, и намнут мне бока,
Только все это будет потом, а пока
Я лежу и смотрю, как душа на ходу
Точно камешек посохом катит звезду.
* * *
Город спит - значит, он жив,
Просто устал и болен.
Улицы, камни свои обнажив,
Жмутся к ступням колоколен.
Их забытье качают мосты,
Но, всегда осторожен,
Город выслал в ночные посты
Стаи бродячих кошек.
Выплакан вечер. Великим Сном
Сомкнуты створки ставен,
Властью усталых разрешено
Все до утра оставить.
В бликах огня танцует вода,
Тише - всплеснуло - тише.
Кошки проводят нас на чердак,
А оттуда - на крыши.
Там, на крышах, в такой вышине,
Став в небесные лужи,
Слышишь - Город дрожит во сне,
Вымучен и простужен.
Улицы стонут, ведя впотьмах
Запоздалых прохожих,
Ветер тихо гладит дома
По черепичной коже.
Стынут пальцы на дырочках флейт,
Мерзнут сухие губы,
Что-то шепчут об этой земле
Небу печные трубы.
* * *
Мудрость моя - синь,
Скука моя - сгинь,
Тяжести по плечу
Примерять не хочу.
Ветер с холмов вниз,
Только в ушах свист,
В сани в последний раз,
Глянь, а ведь снег - угас,
Только трава, трава,
Зелень - мои слова,
Ива - горькая плеть,
Обвивать и болеть,
В желтом огне сгорю,
Слышишь, что говорю:
Тяжести по плечу
Примерять не хочу.
Крест - пускай до небес,
Выгонишь - значит в лес,
Засмеюсь, прокляну,
Стану выть на луну.
Вереск - черная гниль,
Это он заманил,
Вырвал из полусна,
Ан, еще не весна,
Преет травой земля,
Сизая - только глянь,
Терпкая - пригуби.
Хэй! Кого погубить!
Душу да корешок -
Все в лешачий горшок,
Засмолить на огне,
Чтобы стала дурней,
По колдобинам - пням
Чтоб скакала, звеня,
Вверх на добрый вершок -
Эх, хорош корешок!
С пьяным мишкою - в пляс,
Пусть-ка дрогнет земля.
Лед на реках дробить.
Хэй! Кого погубить!
Зелень, зелень - слова,
Холод не тороват,
За пол ночь настудить -
Все к утру загудит,
Разойдутся круги,
Видишь - вот и погиб.
Не кричи - я же тут,
Я в березах, в цвету,
В полных дрожи стволах,
Никуда не ушла,
Просто плотью сама
Расплескалась в туман,
Заплясала по пням,
Корешок загонял.
Видишь - буду расти,
Если хочешь - прости.
Мудрость моя - синь,
Скука моя - сгинь,
Тяжесть не по плечу,
Не могу - а лечу!
* * *
Будем жить мы долго, долго.
Выстроим два высоких дома:
Тот из золота, этот из мрака,
И оба шумят, как море.
О. Седакова
Сколько белых камней?
Сколько черных камней?
А когда рассыплются наши дома,
Упокою камни на дне, на дне,
Где зеленая полутьма.
Что за чудо чье-то - неяркий свет,
А идет, и качает его вода,
Рыбьи тени и травьи, и прочих нет,
Всколыхнув, скользнут никуда.
Ил волнисто окружит камни мои.
Сколько белых камней?
Сколько черных камней?
Полусвет, полутьма, полузелень стоит,
И цвета камней все ровней.
Тосковал вы ветер в пустых домах,
Так покойно ласкает камни вода,
Только рыбьи тени - в потемках тьма -
Всколыхнув, скользнут никуда.
* * *
Вот и спустился над городом вечер,
Сизым пологом лег,
На домов усталые плечи,
На птиц, порвавших полет.
В черных домах вспыхнули окна,
Высветили дворы,
Вспыхнули где-то в памяти блеклой
Самые те костры.
Позабытые, думалось - к счастью:
Я - это только я.
Жжет изнутри, разрывает на части,
Глушит память моя.
Вереск, вереск и выше к небу,
Где зеленый закат,
Я не знаю - я был? и где был?
Столько веков назад.
Грешник с вялой сумой за плечами,
Каторжник, волчий Бог,
Мертвым узлом вязавший отчаянье
В каждом кресте дорог.
Но, подъемля чистые дали,
Утро гонцы трубят.
Боги, за что же вы мне послали
Снова прийти в себя!
* * *
Над разрыв-травой
Неразрыв-печаль,
Ныне кречет твой
На заре кричал.
Я - тебя встречать,
Привечать в поклон,
А вокруг кружат
Стаи ста ворон.
А когда твой конь
Вдалеке заржал,
Показалась кровь
В острие ножа.
Острие ножа
Ты прибил к стене
И ушел сражать
Недругов в войне.
Заповедал ждать,
Повелел смотреть -
Буде кровь с ножа,
Значит близко смерть
Занесла косу
У твоей груди,
Значит должен сын
За тобой идти.
Кто гнилую нить
Подошьет к ремню?
А кого винить?
Лишь себя виню.
Знать, гнила втуне
Моя злая плоть,
Если сына мне
Не послал Господь.
Как дождем косым
Исходила ночь:
Не родился сын,
Народилась дочь.
Я ее ращу
Точно мужика,
Хороша к мечу
Девичья рука.
Наряжать красу?
Кстати сарафан -
Под шелом косу,
Да в кольчугу стан.
А вести венчать
Воронью - не мне,
Не за прялкой чай,
На лихом коне.
Погляжу за дверь -
Стаи ста кружат,
На стене теперь
Два висят ножа.
* * *
Закрыть глаза, и нет уже ничего:
Соседних лиц во всех степенях печали,
Сходно задуманных некогда там в начале,
Только похожих не вышло ни одного.
Вагона нет, в котором ночью и днем
Стук колес отдает в сутулые спины,
Словно Падший - скомкан и опрокинут
Ловлю губами первое забытье.
И понесло, закружило, уловлен миг -
Выбраться, выйти из этой адовой зыбки -
Непотребный, мокрый и даже липкий,
Стою, замерзаю, расслышав собственный крик.
Свод раскололся, пределами раскалился,
Там, где нет и не может быть ничего,
Уже началось, уже над моей головой
Засияли плоды, потемнели зеленью листья.
Солнце - винная ягода, воют в угаре
Флейты, тимпаны, жертвенное зверье:
Где-то идет по улице тело мое
Домой - заваривать чай, играть на гитаре.
Провансальская песенка.
Сарацинской королеве
Ты проткнул сердечко, милый,
А когда домой приехал,
То застал меня в могиле.
Говорят: я умирала -
Грудь рукой сжимала левой,
И себя именовала
Сарацинской королевой.
Лекаря вокруг шептали,
Ничего не понимали,
Порошки перетирали,
В склянках розовой эмали.
Брат Бартоломью блаженный
Надо мной читал молитвы,
Дух мой, болью искаженный,
Звал вернуться с поля битвы.
Все свершилось, волей Бога -
Боле нету милой девы.
Лучше б, рыцарь, ты не трогал
Сарацинской королевы.
* * *
Ветер принес старуху на кончиках крыльев,
Сам не заметил, как уронил на землю,
А она покатилась черной горошиной в поле,
Выросла в черный, как головешка, колос.
Пять кобыл везли зерно, шестая - старуху,
Смололи старуху тяжелыми жерновами,
Когда весь хлеб раздали по добрым людям -
Хватило на город и три соседних деревни.
А ветер сидит на крыше у колокольни,
Флюгеры перебирает за медные перья,
В толк не возьмет - что там, внизу, происходит?
Почему все пляшут: пляшут и умирают?..
* * *
for П.Х. or R.S.
Я посвящу тебе много стихов -
С горя о чем не напишешь:
В Хаммельн снова пришел крысолов.
Слышишь, бродяга? Слышишь.
У ворот или, лучше скажем, у врат
Он с дудкой гуляет в полночь.
Ты эту музыку помнишь, брат?
Помнишь, бродяга, помнишь.
Будет и десять раз по семи,
В морщинах, седым, беззубым
Нам навсегда оставаться детьми,
Утратившими рассудок.
Только потянет напевом злым -
До чего же знакомо -
Срываться с места, вязать узлы
И прочь уходить из дома.
Скарб за спиной, на шее семья -
Пляши, поводырь крысиный -
Воет в Хаммельне дудка твоя
Так, что слышно в России.
Ах, что за прелесть, какой улов -
Рельсы вагон качают:
Видишь, бродяга, наш крысолов
Снова без нас скучает.
Бродит, свищет во всех дворах,
Кружит в листьях осенних.
Даже в наших дивных мирах
Нет от него спасенья.
Флейта умолкнет лет так на сто -
Значит и нам не к спеху.
Целая сотня, ну а потом?
Ехать, бродяга, ехать.
Сорваться - с трудом.
Прижиться - с трудом.
А как же назад? Едва ли.
Бродяга, бродяга, где же наш дом?
Мы его потеряли?
Столько лет для чего мы коней
Гоним и в хвост и в гриву?
Братишка, может быть хоть конец
У сказки будет счастливым?
Утром, после Господня суда,
Сдав котомку с грехами,
Все по домам, ну а мы куда?
В Хаммельн, бродяга, в Хаммельн.
* * *
Ах, когда я состарюсь, состарюсь,
Я лукавой старушкой стану,
Сумасшедшей старушкой стану,
Приживалкой и никчемушкой.
Так тихонько, себя бы не выдать,
Я на улицы города выйду
И останусь, доверясь камню -
Обезумевшая старушка.
В безраздельном хозяйстве закружат
Проходные дворы и свалки,
Я - хозяйка ступеням и лужам,
Полновластная приживалка.
Нереальная, почти невозможная,
Возле стен неизменным декором,
То лукаво, то настороженно,
Нет, не я - это смотрит город.
И все мимо: огни рекламы,
Но дома из старого камня -
Через них душа прорастает,
Ах, когда я состарюсь, состарюсь...
* * *
Черные кони на высоком холме,
Не было им равных, а где они теперь?
Вот как все случилось,
Седоков бросили,
Бежали туда,
Где просторней и дальше.
Разметали сбрую,
По горам седла,
Стремена по звездам,
Поводья по рекам.
Холодное се'ребро
Взяла в руки девица -
Уздечку чеканную
На память безделицу.
На холме стояли
Друг другу склонялись
Говорили:
- Мы теперь братья.
Менялись крестами.
- Мы Богу угодны,
Волю обрели, никого не убили.
Черные кони на высоком холме,
Во славе великие, где они теперь?
А тот, кто помнил о подвигах прошлых,
Он тоже умер давным-давно.
* * *
Я пришла, и руки спокойны,
Тяжелы, а в них будет ломоть хлебный,
Надо мною звон парит колокольный,
К водопою конь спускается бледный.
Он пасется здесь, в лугах,
До предела своего,
А потом его возьмут
Уведут и оседлают...
Всадник выйдет,
Глянет вверх...
Не проходит боль во мне,
Захожу проведать ко'ня,
Накормить куском с ладони,
Конь - гляжу - еще бледней.
А в лугах под низким небом
нет шмелей,
не ходят пчелы,
нет ни муравьев, ни птиц,
ни цветов,
а только травы -
синие, седые травы -
ветер долгий,
и река...
* * *
Не ходили по воде, в облаках не летали,
Не посеяли травы, птичек петь не учили,
Не присели нигде, так нигде и не встали,
Не спускали тетивы без особой причины.
Разве плохо нам жилось?
Шли по дальним городам, по коротким дорогам,
Любовались куполами, любовались цветами,
Заработали когда, так подавали убогим,
А паломников встречали - припадали к сандалям.
Чем нам было не житье?
Так откуда ты взялась и зачем приблудилась,
Божье маково зерно, неразумная птаха,
Оглянулись - прижилась, гнали - не уходила,
А в наследство-то дано: поясок да рубаха.
На рубаху поясок, косы черною медью,
Улыбнется нам разок, не прельщается снедью,
А заблудится где - чтоб себя так искали,
Я брожу по воде, а братан - облаками.
Божья птаха, так-то вот.
* * *
Так-то сына ждала жена,
Наждала себе колдуна,
Родила, поднесла к груди,
А уж он с зубами, глядит.
Правый черный глаз, почти уголек,
Левый, камень такой есть - янтарек,
А вокруг головки словно бы дым -
Волосы черны да седы.
Ой, и страху повидать довелось,
Как лицо его в морщины взялось,
Как у мужа проскочил между ног,
Да и скрылся в лес колдунок.
А мужик-то свою бабу хлестал,
А она молчала - камни во рту -
Бабье горе - вековая верста,
И не думай мерять эту версту.
А уж он ей говорил-обвинял:
И зачем ты родила колдуна,
Или худо тебе с белого дня,
Или счастья захотела не знать,
Или мало непорядка в избе,
Или хлеб завелся лишний у нас,
Или горя было мало тебе,
Для чего ты родила колдуна,
Ты кого же подносила к груди,
От кого же ты его понесла,
Говорила, хочешь сына родить,
Видно, люто, баба сына ждала.
* * *
Из Москвы - хипы,
Из тайги - турье,
А я, так просто
Из мест жилых -
Тяга вернуться
В каждом живет,
Пусть и под слоем
Сплошной золы.
Кто пожег мосты,
А кто - корабли,
Кто любил, кто сбежал
От большой любви,
Кто ушел на век,
Кто - на край земли,
Кто - в душе равновесие
Подновить.
Возвращаться можно
Любым путем,
Навсегда - и проездом
На пять минут,
Отрешась ото всех,
Кто не ждет и ждет,
Отстранясь от всего,
Что вменял в вину.
Возвратиться - только
Чтобы узнать,
Не узрев, по возможности,
Перемен,
Уголок, в котором
Тебя нагнал
Учащенный бой
По теченью вен.
* * *
Что за безумие, друзья мои,
Что за беда - средь дружеского сбора
Вдруг наточить ножи о край фарфора
И обвинить друг друга в нелюбви?
Что за расклад немыслимый навис,
Что за нужда - средь праздничного танца
Снять маски дураков и итальянцев
И обвинить друг друга в нелюбви?
Для нас, читавших в книгах и без книг,
Для нас, всегда столь преданных и нежных,
Оставить храм сроднившей нас надежды
Для блажи ссор и мелочной возни?
Но я люблю вас. Вслушайтесь в себя -
Где сможем мы еще найти друг друга,
В каких веках, в мирах какого круга
Нам ангелы надежду протрубят?
* * *
Схимна, схимна
Без всяких клятв,
Капюшон или черный плат -
Нет различий.
Не в келейке, в монастыре -
Мира горнего на горе -
Плач и клич мой.
Ты мне звезды дарил в окне,
Луч из ставен.
Я пришла танцевать в огне.
Не остави!
У престолов Твоих я растаю,
Войду в поток и оставлю
Все безумие, всю тоску,
Босиком пройду по клинку,
Поцелую огня обнаженную плоть подставлю.
Помнишь, вишня в огне цвела,
Как пронизанный солнцем снег.
Быть любовницей - не смогла.
Быть женой - не позволил век.
* * *
- Ты о чем напевала?
- О большом и о малом.
- Что же было большое?
- Небо с моей душою.
- Что же малое было?
- Жмень расхристанной силы.
Силушку я ковала,
Кутала в покрывало
Слово в вестях шальное
Словно дитя больное,
Зрак невиданной твари.
Стрепет в слюду ударил,
Комом перьями кинул,
Просом из клюва бросил,
Шла навстречу любимым,
Встретила диво - осень.
Так и рухнула в камень,
Смяла его руками,
В огонь скомкала белый -
Сила вся догорела.
- Что же теперь не плачешь?
- Перебесилась значит.
- Что было дуре в этом?
- Света искала, лета.
* * *
Сезам.
Се трилистника лист упоительно горек,
как море
О скалы разносит себя,
И скалу орошает тончайшая горечь,
как солнце
Сочится сквозь тучи мучительно больно,
В огромном просторе,
В огромном, и страшном, и не человечьем покое.
Я знаю.
И веды, горбатясь, идут чередою,
Прозрачны, незримы,
Ты соединяешь сутулые брови,
Ты ищешь, как вновь сочетать половины любови,
И нет половины.
Здесь все всеобъемлюще - каждое слово
Ложится в пространство,
сомкнув горизонты собою.
Я знаю уже.
Как тепло быть пока еще рядом.
Последним объятьем возьми,
всеобъемлющим взглядом,
Ты - зрящий лишь рядом,
Но не прозревающий в корень.
Ты - дерево.
Я - ветер.
Ты - ветер.
Я - яблони горе,
Ее лепестков замирающий лепет
И лист, мимоходом оборванный пыльной рукою.
Я знаю довольно,
Чтоб не ошибаться, и крутит тоскою,
И влага томится,
И ватная слабость в одне с безнадежным покоем.
Чему улыбаюсь?
Ты снова во гневе.
Слепящее солнце течет в обессилившем небе.
Что я не содею, ты будешь во гневе.
Как две потаскушки,
делившие бронзовый левий,
Как дети над яркой игрушкой,
Как убогие души свое обесчестили племя.
Так мы расстанемся.
Скоро.
Причины и смыслы не злым и убогим.
Трилистника лист упоительно горек.
* * *
Слепым и старым быть не стыдно.
Смешным и добрым быть не страшно.
Так дальше в путь от всех обидных,
Бессвязных дел моих вчерашних.
Наверное, расту, и снова
Узнаю: не казнить хотели -
Слова учителей суровы,
Но руки хлеб спокойно делят.
* * *
Эзеру, на "В ожидании господина"
Бысть разговору в нощи.
Родит немота.
Ночь среди чужих разрешит, не молчи
Камнем. И камень
Шевельнется в бездонном провале рта.
Скольким женщинам я изменял.
Моя мать прокляла меня.
И искал я, хотел найти
Тот же вкус лепешек, и звук
Похожих шагов, и рук
Прикасание утром, и голос,
Который простил.
Они были добры, но не так,
А от злых я бежал
Сразу, и надкушенный с кровью пятак
Платой был за удары изящнейших жал,
А любовь остужал
Мой бестрепетный разум.
Любые объятья комкал яростный шквал,
Я в любой увивал
Свою мать. За проклятье.
Ложной клятвы слова хранят.
Старый друг мой проклял меня.
Как по грязи, хожу по деньгам,
Притвориться бы нищим,
Сладкий вкус пепелища
Привычен губам.
Я богат и один,
Встал легко и упал без усилий.
Молоко оббивать на губах сосунков,
Чтоб уже не просили
Стать их братом. Из черных годин
Выхожу. Не берут ни холера, ни пуля.
Но чтоб мысли уснули,
Измысли лекарство, поди.
Это капля ли бьется,
Надеясь пройти через плоть
Коченеющей глыбы,
И там расколоть
Ее мертвое сердце,
Иссохшую землю вспороть,
И согреться.
Это тварь ли рыдает,
Не ведая, кто она есть.
Это корни хватают
Песчаную взвесь,
А песчаная взвесь
Ослабевшие корни хватает.
Что он скорчился,
Или и день для него не настанет?
Тень урода скользит.
В непомерной сутане,
Под сермяжным венцом
Утонуло в коленях лицо.
Что он шепчет,
Каким застращает концом?
Не конец... Не конец...
Занемевшие десны разняв,
Ожил голос его:
Господине мой проклял меня.
* * *
Моя дорога меж двух огней,
А я иду в Армагеддон.
Эзра.
У золотокрылых и зеленоглазых
Инакие думы, не мучает разум
Их ночи,
Им воды беседы - вечерняя пена,
Ненужная боль, затопившая вены,
А впрочем
У зеленоглазых и золотокрылых
Другие заботы, другие печали,
Но если бы их голоса не звучали,
Тогда и тебя бы сейчас не накрыло
Желанием спорить, желанием речи -
Таким бесполезным, таким человечьим -
Услышать слова, сотворенные в тайне
Своим языком и своею гортанью
Приятно.
Так что ты сказал: Что нахлынет лавина
Огней, рухнет небо искрящим закатом
Затопит сплетения тел виноватых
И с ними сплетения тел неповинных,
И в каждой ладони, взыскующей света,
Зажжется сияние праведной стали,
Труба воспоет и Эпоха настанет
Для всех, кто сумел проползти через Это.
Приятная песня.
Но виделось мне: на рассвете янтарном
Вздохнула земля и легко, и устало,
Прощаясь без горя и горечи старой
Со всеми, кого в это утро не стало.
Что до златокрылых, ты правильно понял -
Мы все улетим по весеннему ветру
Туда, где наш голос прозрачный и тихий
Встревожит беседою чей-нибудь вечер.
Своему отражению
Постарела ты, маков цвет.
А была ли раньше красива?
Красоты не осталось, сила
Накопилась по ходу лет.
И единственный облик лег.
Так ли сталь в плену наковальни -
Постарались - перековали
Из безделки в стальной клинок.
Возле тусклого серебра
Мы, как прежде, скрестили взгляды.
Не всерьез. От былой бравады.
Я довольна тобой, сестра.
* * *
Вьюга грудью на снег опадает,
Словно кто по белым картам гадает.
И не веришь, а поверить придется.
Что сказать-то мне тебе - пропадаю.
Из-за пазухи Христа выпадаю.
В облаках меня пурга обрывает.
А когда бы рассказали мне раньше,
Что земля такою белой бывает.
Что бывает без начала, без края,
Так, что небо не за край западает,
В опадающей пурге обмирая,
Не берет меня к себе - пропадает.
* * *
Так тебе и надо, мертвое море,
Тяжелее воды, чем горькое горе,
Не живут ни рыба, ни скользкие гады -
Так тебе и надо, так тебе и надо.
Так тебе и надо, сгоревшая роща,
Что торчит сироткой березка да хвощик,
Накормила пламя своею прохладой -
Так тебе и надо, так тебе и надо.
Так тебе и надо, неплодное поле,
Песком да камнями любуйся поболе,
Лежи и тоскуй о сиянии сада -
Так тебе и надо, так тебе и надо.
Так тебе и надо, душа-недотепа,
Летела в государя, попала в холопа,
Холопья закваска с царевой бравадой -
Так тебе и надо, так тебе и надо.
* * *
Вот избавили березу
От ее ветвей,
Остругали колыбельку
Матушке моей.
В доме покачнуться тесно,
Мельтешня в очах -
Сотня правнуков собралась
Колыбель качать.
Разберись, поди, откуда
Столько их взялось,
А в дверях еще причуда -
Март, незваный гость,
Рот открыл, и сам не знает,
Что ему сказать.
Перепугано моргают
Карие глаза.
Приласкать вы бедолагу -
Некогда о том,
Я пеленки вышиваю
Шелковым крестом,
Только нитка ледяная
Рвется да звенит,
Только пальцы обжигает
Огненная нить.
* * *
A.Sh.
Часто грустили, зиму костили,
Черт насолил, а мы проглотили.
Вот и весна мокрой копной
волосы по плечам
Уронила, как солнце в улей,
Или мы, наконец, проснулись,
Что вдруг кинулись наши мысли
по глубине сличать.
Шест до дна достал, не сломался,
Корни пустил - оказался майским.
Погоди, зазеленеет
лентами обвенчав.
Горькой ивой, вербой соленой
Да травинкой не опаленной
Свяжет вербное воскресенье
верный крест на печаль.
Что сгорало, что забывалось.
Наше счастье нам и осталось,
Не за грошик, значит, добыли,
перепало не вдруг.
С кем была я, того любила,
Там на четверть, иных в полсилы
А тебя и бродягу Джона
как никого вокруг.
С возвращением, блудный брате,
Живы, стало быть не утратим
Нашей веры с нашей любовью
у зимы в крепости'.
Значит будем вербой соленой,
Горькой ивой, в волне зеленой,
На коленях славного Мая
наших детей крестить.
Упражнение в сентиментальной глупости.
Выше голову неси,
Хрупкая ромашка.
Шили Дженни и Люси
Ангелу рубашку.
Шили утро, шили день,
Оставалось малость,
Утомились, сели в тень,
Тут и задремалось.
Пробудились - ни души
Нет, и нет обновы,
Ангел, видимо, решил,
Что уже готово.
До сих пор грустят оне
О такой промашке,
Как там ангел ходит в не
Конченой рубашке?
***
Кто поднимет глаза,
Кто промолвит - пустое.
Вышивать образа -
Дело Вам не простое,
Не томиться в слезах
Полуночью бессонной,
Вышивать образа
На-под звуки канцоны.
От стежка до стежка
Во единое тело
Сочетает рука
Многоцветным на белом,
Где усталостью стар-
ый согбенный предтеча
Пред улыбкой Христа
Мимолётной, их встреча
Состоялась, и вот
Выше Сына не встанет,
Выше я небосвод
Вышиваю крестами.
Непонятный азарт
Полуночью бессонной
Вышивать образа
На-под звуки канцоны.
Первый день лета
Распрощусь с родными и кану
В подворотни от похорон,
Город-ангел, сжимая рану,
С четырех окружит сторон.
И опять я одна на свете,
Как в те самые десять лет,
Вдоль обрыва небес под ветер
Обрывает солнечный свет,
И обратно на середину, -
Здесь ли мой настоящий кров? -
Приведут меня и покинут
В глубине городских дворов,
Где так больно, тепло и просто
Падать в память, пронзая явь,
Где чужой, бродячий подросток -
Это я, это снова я.
Тополя ласкаю руками,
Знаю тропы гранитных плит -
Проводник с городских окраин
Прямо к сердцу травы в пыли,
Где меня, за причастность тайне,
Неизбежно светло и зло -
Подобьет мой солнечный всадник
Самой первой летней стрелой.
* * *
Ой, в полымя огня.
Или на снег, на снег.
Ты пожалей меня,
Злой, чужой человек.
Ну, пожалей меня,
Скажи: Ах, глупа, глупа.
Я тоже третьего дня
Из далека упал.
Так что не плачь, не плачь.
Встань, стороной постой.
Чем те беса запрячь,
Быть сиротой простой.
Да не на снег, на снег,
Не в полымя огня,
А хоть во сне, во сне
Снова кого обнять.
И под глухую медь,
Под звенящую плеть
Не жалеть никого,
Ни о чем не жалеть.
Песня о ладе Янушке.
Повстречался ладе Янушке
Мил дружок,
Подарил он ладе Янушке
Золотой рожок,
А любовь их шла на цыпочках
Семеня,
Он остался с ладой Янушкой
На три дня,
А потом рожок серебряный
Подарил,
И на память ладе Янушке
Говорил,
Если станут ладу Янушку
Пытать-губить,
Пусть в рожок тот лада Янушка
Протрубит.
Ди-ри-линь, трава зеленая,
Во траве горячий сон,
Лада Янушка влюбленная.
Правда, Яна, кто влюблен - спасен?
Ой-да, ли?
А лады Яны братики
Да с отцом,
Есть у них одно железное
На всех лицо.
В том лице две дыры огненных
Под хмельком
И язык, что с бранью-ябедою
Знаком.
Прибрала рожок под баскою,
Под каймой,
Воротилась лада Янушка
К ним домой,
Воротилась, не кручинилась,
Не рвалась,
За льняную пряжу белую
Принялась.
Ой, дрожит земля сердешная.
Жди чумы.
Едут братики, не мешкая,
Во холмы.
Подстрелили чудо сивое
У горы,
А глаза, как небо синее.
Обомри.
Обомри в скорлупке ядрышком,
да не вскинь.
Ди-ри-линь, сестрица Янушка,
Ди-ри-линь.
* * *
Пока еще август, хочу в Печоры,
Хочу в Печоры - в тепло,
Где сотрапезников братство черных
Из-под холмов проросло,
Там, где щепотью перстов целили
И солью трудного дня,
А мне короткий ночлег стелили
И Бог смотрел на меня.
Смотрел, как жался люд православный
Под пламя бледной свечи,
А ветер в храме взламывал ставни
В канун воскресной ночи,
Как этот ветер кричал о чем-то
На ста четырех верстах,
И рвался, совсем как и я, в Печоры,
В Печоры - за просто так.
* * *
Шиповник никак не созреет,
Такие у нас холода,
Скорее бы, ах, поскорее
Отправиться невесть куда,
Не стоит причинами бредить,
Шабашить и мучить псалом,
Туда, где теплее, уедем,
А лучше туда, где тепло.
Где шубы и шапки к лицу ли,
Когда в колдовском полусне
Прекрасные мавры танцуют,
И солнце - как вишня в вине,
И много зверей разноцветных,
И бабочек стаи в цветах,
И может в феерии летней
Мы даже задержимся там,
Где вечером, в смутной тревоге,
Давно безнадежно седы,
Смоковницы возле дороги
Все ждут, опуская плоды.
* * *
Вот и разделился наш путь земной.
Вороных да чалых гони, гони.
Не со мною, Господи, не со мной,
Отправляйся, Господи, лучше с ним.
А за нами в след собралась молва,
Заседлала чалых-гнедых в одно.
Слабоват он, Господи, слабоват,
Поезжай с ним, Господи, не со мной.
Помоги, где надобно уцелеть,
Женихом красивой да злой не стать,
А со мною, Господи, не жалей -
Брата или Матерь свою оставь.
Станем мы соседствовать у свечи,
Над зеленой чаркой короткий чин,
И тихонько флейточка зазвучит
В шитой каргополочками ночи.
* * *
Начнем от кухни,
Начнем от печки,
Начнем от корки ржаного хлеба,
А за окном снегопад в полнеба,
И значит - зима, зима...
Долой сандали и летних платьев -
Мы их жалели - теперь уж хватит,
А нам заботы - шарфы и боты
И прочая кутерьма.
Начнем от печки,
Начнем от лавки -
Танцует Анна, старик присядет,
А там и певчие на ночь глядя
Повалят числом до ста,
А нам забот, - не забыться где бы:
Поить их водкой, чинить вертепы
И каждый вечер по новой слушать
О Рождестве Христа.
Когда же темный
Падет на теплый,
На теплый плащ твой тот темный сумрак,
В котором нет ни числа, ни суток,
И нота едва звучит,
В обнимку ляжем и смежим веки,
О всем, что было в прошедшем веке,
О всем, что было плохого с нами
Забудем и промолчим.
* * *
Ольге Седаковой.
- Помолись. - Уже молилась.
- Значит баиньки. - Иду.
И пошла. Да провалилась
Прямо в сердце, в лебеду.
А увидела украдкой,
Как под завязью травы
Кто-то лил с ладони шаткой
Две пригоршни синевы.
И водили хороводы
У неназванных дверей
Непонятные народы
Не людей и не зверей.
- Что ж ты, Оленька, не стыдно
Плакать среди бела дня?
- Я боюсь! Там ангел видный
Строго глянул на меня.
* * *
Историю полого
Начнем, друзья, с пролога,
А что там будет дальше,
Спросите не у нас.
Хранительница башни
Под Новый Год однажды
К соседке-королеве
С визитом собралась.
Бывает, что под вечер
Уже ничто не лечит -
И песенка не с ноты,
И танец не с носка.
По вечерам бывает
Что жизнь нас забывает,
Да так, что на рассвете
Не знает, где искать.
Хранительница башни,
Предупредив домашних,
Скорей закрыла ставни
От гостевых ветров,
Салат в бидон сложила,
Потом поворожила:
На чем доехать лучше.
И выпало - в метро.
А замок королевы -
Второй подъезд налево.
Там вишня у подъезда
Замерзла - но жива.
А в королевской свите
Один безумный витязь
Да старый кот, да глупый пес,
И замок маловат.
Вот так мой год начнется:
От холода прозрачным
И черным небосводом
Окружена земля,
Там день, который мною
Пока что не потрачен,
Там мой рубеж тридцатый
И раны не болят.
А наши две сеньоры,
Расцеловавшись скоро,
Нарядят елку или
Затеют пироги,
И вряд ли заскучают
За бесконечным чаем
Таким же новогодним,
Как и у всех других.
* * *
То ли это мир настал на душе,
То ль насытело твое воронье,
Не гони ты ее больше взашей,
Пускай корочку свою пожует.
Да хотя бы и на нашем крыльце,
Да хотя бы и у нашей печи,
А ты не меняйся больше в лице,
Только голосок ее зазвучит.
А ты милостью ее не карай,
Да тебе ж иначе просто не в мочь,
Ведь она тебе, по сути, сестра,
Потому как тоже Евина дочь.
Эк, железа-то свои возвела -
не подступится и тот, кто любим.
А ты яблоко разрежь пополам
Да с сестрою на двоих пригуби.
А по небу нынче негде ступить,
Все от звездного посева дрожит.
Это праздник у нее наступил?
Или ты опять надумала жить?
* * *
Жалейки да дудки,
А шутки-то, шутки,
Звучат прибаутки
Под ночь, за пол ночь.
Ой, всё будет плохо,
Ни смеха, ни вздоха,
Не верь скоморохам,
Боярская дочь.
Как в думной палате
Возьмут твово батю,
Да ножичком хватят
Под ночь, за пол ночь.
Жила, как у печки,
Носила колечки -
Потратишь на свечки,
Боярская дочь.
В дружине твой милый -
Весёлый да хилый -
Отыщет могилу
Под ночь, за пол ночь.
Сиротка да вдова,
По цареву слову
Пойдёшь за другова,
Боярская дочь.
Он будет разбойник,
Растреплет повойник,
Растопчет до колик
Под ночь, за пол ночь.
А утром наладит
В рогожном наряде -
Просить Бога ради
Боярскую дочь.
Господь Назорея,
К тебе ли не смею
С петлёю на шее
Войти за пол ночь?
В корчмах не залюбят,
Души не погубят,
Качайся на дубе,
Боярская дочь.
Pater noster...
Год просочился сквозь пальцы, но вот, дожила, и, похоже, жива.
Слава Те, Господи, вроде бы некого мне в этот раз хоронить.
Всех ли сумел усадить для твоей бесприданницы шить-вышивать
Что ж Ты подал им такую суровую нить.
Капли когда-нибудь камень доточат, а я не умею терпеть,
Даже любовь свою к бесу послала: на кой, если ради нее
Многого мало и малого много случилось, и разве на треть
Были угодны несчастье и счастье мое.
Дом мой - пробитый баркас, только волей команды еще на плаву,
Если стихи - то потом лихорадка, ни сына, ни матери нет,
Кирха и кухня, а киндер заходит соседский - вот так и живу,
Ярость и радость деля меж собою вполне.
Малым утешься, куда тебе, маленькой -- дом, и талант, и любовь.
Хлеб или соль - выбирай. Выбираю. Но выбор все время не тот.
Видишь, душа без того оборванкой влюбленною перед Тобой,
Чем небольшое принять - ничего не возьмет.
Нет примиренья мне, Господи, с этой душою, и Март подошел
Жаркие руки раскинув, а я - не монашка - призванье не то.
И вырываться не стану, когда обнимают, да так хорошо,
Словно ведут по соломинке над пустотой.