Она приходит утром - подбирается тихо-тихо, на цыпочках; чуть касается правого виска мягким теплым пальчиком.
Ну здравствуй, сука...
Она еще не вполне окрепла - или растягивает удовольствие - любит она это дело. Или играет: тронет - отойдет - полюбуется - испугалась? Нет? А еще трону - как? А чуть сильнее?
Ее прикосновения все настойчивее - как же ты мне надоела! И всякий раз одно и то же: скоро разойдется, станет лучистой и звонкой, и уже не теплым пальчиком - всей жадной жаркой ладошкой накроет половину лба. Будет стучаться изнутри костяным шариком, стремясь выдавить глаз в тщетной попытке выбраться. Потом свернется уродливым угловатым эмбрионом за бровью, рьяно и отчаянно брыкаясь жесткими хитиновыми ножками в ответ на каждый звук, яркий свет, малейшее колебание. Подтащит к горлу удушливую тошноту и захихикает мерзко - как? Нравится?
Сволочь!
К вечеру развеселится настолько, что не позволит говорить, слушать, смотреть, двигаться - придется медленно, плавно, стараясь по возможности не менять положения тела и выражения лица - мимика болезненна до воя, - плестись к постели, хрупко ложиться и осторожно уползать под подушку, уберегая наглую тварь от внешних раздражителей. И - смиренно ждать забытья...
А проснувшись назавтра, заглянуть с усталым испугом - ты здесь еще?
Пусто. Растрепанный пучок обожженных нервных волокон, ошметки полубезумных мыслей - ее любимая игрушка, - колючий осколочек вчерашних мучений - все, что осталось от нее. Всегдашний мусор.
Дрянь! Приволоклась без спросу, изводила весь день сумасшедшей болью, насорила... Сука! Ненавижу!