Увидеть Париж - и жить долго!
|
|
|
||
Увидеть Париж - и жить долго!  | ||
|
|
|
||
Увидеть Париж - и жить долго! | ||
![[]](/img/k/kolyshkin_wladimir_ewgenxewich/chigikov/parizh2_1.jpg)
Владимир КОЛЫШКИН
УВИДЕТЬ ПАРИЖ - И ЖИТЬ ДОЛГО!
ГЛАВА 1 ---------------------------------------------------------- Московский писатель Константин Сергеевич Чижиков-Пыжин ----------------------------------------------------------- У Чижикова-Пыжина зазвонил телефон. Константин Сергеевич снял трубку и сказал традиционное "Алё". - Это "Медвежья услуга"? - задал вопрос мужской голос. - Нет, - ответил Константин Сергеевич и бросил трубку. - Кто звонил? - спросила жена, проворно орудуя вязальными спицами. - Понятия не имею. Спрашивают какую-то "Медвежью услугу". - Какую услугу? - Медвежью. Черт её знает, что это означает. Наверное, фирма какая-нибудь. Господи, ну и времечко пошло, чем только сейчас люди не занимаются... - Может, они хотели киллера заказать...раз, два, три, четыре, пять, - пошутила супруга, растягивая вязание и считая петли. - Киллера не заказывают, а нанимают. Заказывают жертву. Во всяком случае, так выражаются нынешние телегерои... Константин Сергеевич вновь принялся стучать по клавишам пишущей машинки. - Ну, ты подумал насчет детектива? - спросила жена, вставляя спицу в петлю. - Ах, оставь, пожалуйста... - нервно поморщившись, отмахнулся Константин Сергеевич. - Не сейчас... - Ну, хорошо, пока идея созревает, ты бы мог написать сценарий о современной жизни. А то стучишь целыми днями, как дятел, а толку чуть. - Я не пишу сценарии. - Глупости. Любой текст можно превратить в сценарий... раз, два, три, четыре... - Я не пишу о современности, - высокомерно ответил Константин Сергеевич. - Современность меня не интересует. - Ой ли! Давно ли ты таким стал? Помнится, ты всегда считал себя современным писателем. Гордился этим! - Это было в человеческое время. Когда я точно знал, кто есть ху. Я шел на завод, ездил на стройки, разговаривал с людьми труда. Знал их нужды и чаяния... А теперь нет великих строек... Теперь захватывают то, что было построено раньше и срочно переделывают эти здания в храмы золотого тельца. Прикажешь идти в эти храмы. Да и кто меня пустит в капиталистическую контору? В их теперешнем зоопарке я не понимаю ни аза. Я даже представления не имею, чем они там занимаются в этих своих офисах. Планктон фильтруют или в дурачка играют с компьютером. - Сейчас фильтруют базар, а не планктон, - поправила супруга. - А насчет компьютера я тебе так скажу: не мешало бы тебе его освоить. Говорят, производительность повышается многократно, и на бумагу тратиться не надо. Константин Сергеевич чертыхнулся, потому что допустил опечатку. Взял тюбик с белилами и стал замазывать контрабандную букву. - И ошибки, там исправляются одним нажатием клавиши, - подзуживала супруга. - Да ты-то откуда знаешь?! - разозлился Константин Сергеевич. - Знаю. Чай не дура дремучая. Раз, два, три, четыре... - А я, стало быть, дремучий дурак? Супруга не ответила, только спицы вязальные замелькали в её умелых руках еще проворнее, и когда они задевали друг друга ненароком, то позвякивали, как маленькие колокольчики. Телефон опять зазвонил. Константин Сергеевич недовольно покосился на него и нехотя снял трубку. - Да. - Примите факс, - сказал бодрый женский голос. - Какой еще ФАКС! - рявкнул писатель. - Это магазин? - растерянно спросила невидимая женщина. - Нет, не магазин, это квартира! "Черт бы вас всех побрал", - сквозь зубы сказал Константин Сергеевич, когда разговор с женщиной был закончен. Жена ничего не спросила, стоически, как Пенелопа, распустила несколько витков связанного, пересчитала петли и снова начала вязать. Константин Сергеевич уставился в лист, наполовину заполненный текстом. Взял себя в руки, перечитал результат утреннего труда. "- Вот эта деталь называется "бабка"... а это "кулачки"... Мастер, хитровато прищурившись, поглядел на ученика - понимает ли? Павел был молодым человеком приятной наружности. Все что он себе позволял из современной моды, это персинг в центре языка. Но это не особенно бросалось в глаза, когда парень молчал. Правда, одно ухо у него было заткнуто какой-то черной штукой и оттуда тянулся провод. Иногда Павел о чем-то спрашивал или отвечал на вопросы мастера. Иногда мастеру казалось, что ответы эти не совсем адекватны. Иногда казалось, что ученик говорит вовсе не с мастером, а с кем-то другим. Тогда Михалыч смотрел по сторонам, в поисках этого постороннего, и однажды, отвлекшись, чуть было не сунул руку в опасную зону работающего станка. - А эта деталь как называется, знаешь? - спросил Михалыч. - "Дедка"? - высказал предположение ученик...". - Анюта, как пишется слово - "персинг" или "пирсинг"? - О-о-о! А кто-то тут нам заявлял, что современность его не интересует? - Ладно, не придирайся... Ну так знаешь ты или нет? - По-моему, надо писать - "пирсинг". Впрочем, могу позвонить Надежде Дмитриевне, а она позвонит своей дочери... У нее дочка - вся в пирсингах, как в жемчугах. Ты не поверишь, у нее пирсинг поставлен даже на... - Не надо! - отмахнулся Константин Сергеевич. - Чую, что писать надо через "и". У меня ведь врожденная грамотность... Константин Сергеевич взял тюбик и замазал букву "е", подул на место исправления, и, когда краска подсохла, ручкой кривовато нацарапал букву "и". Но все равно Константин Сергеевич остался недоволен текстом. Слово "адекватно" в данном контексте (в контексте мастера Михалыча) выглядело явно чужеродным, как проглоченная вилка на рентгенограмме желудка сумасшедшего Петрова, о котором рассказывал знакомый врач-рентгенолог. И вообще просматривается какой-то камеди-клаб. А ведь он пишет серьезное произведение, должное научить молодых людей уважительно относиться к труду... О Господи! Ну какую ты ахинею несешь? - подумал Константин Сергеевич, в изнеможении откидываясь на спинку скрипучего стула. - Кому сейчас все это нужно?!. Писатель Чижиков-Пыжин выдернул лист из каретки, остервенело смял его и бросил в проволочную корзинку для бумаг, стоявшую возле письменного стола. - Анюта! Мы будем сегодня пить кофе? Уже пять часов! - Конечно, конечно, бегу, бегу! Супруга бросила недовязанный свитер и побежала на кухню. Константин Сергеевич тщательно вымыл руки после трудовой смены, прошел под аркой кухонной двери (он называл её "Триумфальной аркой"), сел на свое место - тяжелый резной стул с высокой спинкой и мягким сидением. На тарелках уже были разложены сэндвичи - с сыром и сервелатом, в чашках дымился ароматный натуральный кофе. Чижиков-Пыжин любил процедуру - кофе в пять часов - потому что после нее разрешал себе выкурить сигарету. Одна сигарета в день - все, что он мог себе позволить из запретных удовольствий в теперешние свои пятьдесят пять лет. "Уж лучше вовсе не дымить", - сказала однажды супруга, но Константин Сергеевич так на неё посмотрел, что Анюта сразу поняла свою неправоту. Скаредно выкурив долгожданную сигарету, Константин Сергеевич переоделся и отправился на обязательную прогулку. * * * Константин Сергеевич считался писателем "серьезным". Во всяком случае сам он себя относил к таковым. Однако в наступившем новом веке, мягко говоря, оказался не востребованным. Говоря грубо - стал на хрен никому не нужным. Его произведения у нынешнего читателя вызывали тупую скуку, как впрочем и у современных редакторов. И вскоре его рукописи сначала стали "зависать" в редакциях, иногда надолго, потом ему стали везде просто отказывать, а некоторые всерьез предлагали поучиться у молодых. Константин Сергеевич эти советы с презрением отвергал. Ему нечему было учиться у недоносков от литературы. Господи, да какой еше к дьяволу литературы? Разве это литература! Даже рассказы о Шерлоке Холмсе, ставшие классикой, никакого отношения к литературе не имеют. И никогда не имели. Недаром Конан Дойль так не любил эти свои творения. Что уж говорить о современных кропателях криминального дерьма. Пересилить свое самолюбие, переломить себя в угоду публике, переквалифицироваться, скажем, в детективщика было выше его сил. Стать конъюнктурщиком, приспособленцем - это шло вразрез со всем воспитанием, со всем тем, что было вбито в голову с младых ногтей советской пропагандой. Снять фрак народного учителя, сюртук инженера человеческих душ и вместо них вдруг нацепить фартук ремесленника или напялить на голову дурацкий колпак и продавать хоты с дохлыми догами. Да и что скажут о таком вот перерожденце-ренегате братья-писатели, чьим мнением Константин Сергеевич дорожил. Епишин с ехидненькой улыбочкой-змейкой скажет: "И ты Брут...". Катенков просто с презрением отвернется от него. Руки не подаст. На машине не подвезет. Ему-то хорошо, он классик. Его будут печатать всегда, какое бы тысячелетие ни стояло на дворе. А Константин Сергеевич не успел в классики пробиться, не допрыгнул до полки, где обитают бессмертные. Что же теперь - хоронить себя заживо? Константина Сергеевича охватила сначала высокая праведная злость, переросшая в конце концов, по мере усугубления материального положения, в мелкую бытовую злобу. Но жизнь есть жизнь, она брала свое, Господу Богу апелляцию не пошлешь, и уж тем более к разуму правительства не достучишься, то, стало быть, надо как-то перестраиваться. Константин Сергеевич все явственнее это понимал. Хочешь не хочешь, а надо подлаживаться под сегодняшние реалии и поступиться какими-то принципами все равно придется. Жить-то как-то надо. Жена пилит за безденежье. Да и самому не хотелось уходить в отставку. Писатель не может не писать. Не писать - значит умереть. Чаша терпения переполнилась, когда его не пригласили на чью-то презентацию, а затем не включили в состав делегации для поездки на книжную ярмарку в Париже. Зато среди приглашенных важно выхаживала среди французов детективщица Вера Костоломова, будто она настоящий русский писатель. Тут он кажется сломал ДПУ, швырнув его в телевизор. Хорошо что промазал и разбился только пульт, а не экран. Денег на новый телевизор не было. "Тоже мне, Элвис Пресли нашелся! - ругал себя Константин Сергеевич, - вот станешь миллионером, тогда и будешь бить телевизоры, как это делал растолстевший, никому уже не нужный Элвис. Ну да, станешь тут миллионером. Тут как бы с голоду не подохнуть". Время от времени возникала соблазнительная трусливая мыслишка о револьвере... Из подсознания выплывали головы Маяковского и даже, прости Господи, Александра Сергеевича нашего Пушкина. Им-то проще было достать оружие, корчился от душевной муки Константин Сергеевич. Даже Маяковскому в Совдепии добыть наган - как два раза харкнуть на асфальт. А где ему, Константину Сергеевичу, достать оружие? Это ж надо связываться с бандитами, с какими-нибудь подпольными торговцами. И это, кстати, уголовно-наказуемое деяние, стоит денег, огромных денег! Все упирается в это гребаное бабло! Вот ты и заговорил как они, укорил себя Константин Сергеевич. Придется тебе, батенька, как плебею, намылить веревку и повеситься. Потечет из тебя моча и говно... Черный язык до пупа вывалится и член встанет как палка - прощальный привет земным радостям. Фу, мерзость какая... Теперь ты говоришь как "писатель" Сорокин. Моча, говно, говно. Ты - говно! Ты - говно! Напряги свои куриные мозги и выдай им, чтобы они обосрались от страха. Но я же не Стивен какой-нибудь Кинг. Господи, ну помоги же ты мне! Иначе я брошусь с высотки! Если только сумею проникнуть на чердак, который, конечно же, закрыт... Господи, зачем ты нас так унижаешь? Зачем толкаешь меня под наглый, свиножопый джип?.. Выход, как начать новую жизнь и при этом сохранить лицо, подсказала жена. Она давно ему намекала, а потом просто стала давить. У женщин практический ум. Им больно смотреть, как их мужчина гробит свою жизнь из каких-то дурацких принципов. Попробуй написать детектив. Под псевдонимом. Обманем братьев-писателей, подсунем им кукиш. Только подойдем к этому делу серьезно, говорила жена. Давай придумаем этого писателя, начиная от имени, кончая его биографией. Отшлифуем все как следует, до мельчайших деталей. Даже вплоть до того, что подсунем редакторам какое-нибудь фото. Пусть он будет помоложе тебя, лет тридцати, публика любит молодых, а редакторы - перспективные кадры. - А я, стало быть, уже не перспективный? - обиделся Константин Сергеевич. - Ты молод душой, и мы говорим сейчас о твоем, так сказать, Альтер Эго. - Ладно, черт с ним. Пусть будет Альтер Эго. - Ну вот и умница, - сказала жена. - Главное, придумать хорошую легенду. * * *
Прогуливаясь в парке по своему обычному маршруту, Константин Сергеевич обдумывал легенду для будущего писателя блокбастеров. Тьфу, какое мерзкое, остроугольное слово! Похожее на крепко сколоченный занозистый ящик, с прибитой по углам жестяной лентой. О, жесть сейчас в моде! Как и само слово жесть. Жесть - жестокость. Заметим, не сталь, она благородна, а именно жесть. Нечто особенно подлое - гибкое и острое... Кстати, а что всё-таки означает слово блокбастер? Надо постараться не употреблять выражения, которые не понимаешь. А то попадешь впросак. И вообще, пора уже учить английский. Как же, выучишь его на старую жопу. Полтинник с хвостиком - это, брат, годы. Упустил золотое время, теперь поздно. Так кто ж думал, что все так повернется?! К капитализму передом, к народу - задом. СССР - страна социальных экскрементов... Парк, где гулял Константин Сергеевич, непосредственно примыкал к стадиону. Тут играли в футбол. Мальчишки гоняли мяч на малом поле с зеленой травой, взрослые парни - на большом, вытоптанном, пыльном. Константин Сергеевич постоял, поглядел за игрой взрослых, даже вроде начал "болеть" за одну из команд, потом одернул себя: есть дела поважней, чем этот ерундовский футбол. Константину Сергеевичу нужен был молодой парень для фото, да и в редакцию ему придется идти и представляться как начинающий писатель имярек. Для визита в редакцию, конечно, нужна соответствующая подготовка. Вдруг, что-нибудь спросят этакое, а парень ни ухом ни рылом... Да, Господи, что они могут спросить? - успокаивал себя Константин Сергеевич. Уж он-то знает всегдашние темы их разговоров. Ему, парню-то моему, лучше всего играть роль писателя молчаливого, вдумчивого, под девизом: "молчание - золото". Не нужно ему учить всякие мудреные слова, типа "трансцендентальный" или "сублимация" и уж тем более знать, что такое "дискурс". Уж если я сам не знаю, то ему подавно знать не положено. Приглядываясь к молодым, Константин Сергеевич пошел вокруг поля. В одном месте он подобрался слишком близко к играющим, будучи близоруким, хотел разглядеть их лица. И тут один из игроков, низкорослый, похожий на обезьяну, крикнул ему: "Эй, Ходячая Смерть! Сколько времени?" От такого нахальства Константин Сергеевич оторопел и потерял дар речи. Никогда его так еще не оскорбляли. Что это еще за "ходячая смерть"? Хотелось крикнуть: "Наглец! Подонок!". Но их здесь два десятка человек... А парень не унимался. Видя, что "Ходячая Смерть" молчит, он, угрожающе приближаясь, все спрашивал: "сколько время? Время сколько?!" Константин Сергеевич заволновался, а ну как врежет? Вон их сколько... Но решил молчать, чтобы наказать гада. Но гад все приближался и уже был на расстоянии пяти метров. Константин Сергеевич дрогнул и выдавил из себя еле слышное, но осуждающе суровое: "Не знаю". Парень даже обрадовался, что сломал таки сопротивление. Потому что в противном случае надо было что-то делать с этим лохом. Ну не бить же его в самом деле, старый все-таки. Парень резко повернул обратно, потом бросил взгляд через плечо, заулыбался, в лице его появилось даже что-то человеческое, и он в шутку предложил: "Играть будешь?" Константин Сергеевич опять замкнулся и стал отходить. А парню уже было не до чудака, он трусцой побежал к центру поля. Константин Сергеевич продолжил прогулку в подавленном состоянии. Его художественное воображение рисовало одну картину смертоубийства за другой. Вот Константин Сергеевич достает из под мышки огромный пистолет и стреляет в негодяя: "Паф-паф-паф!" Все разбегаются, негодяй остается лежать на земле. Кривоногая обезьяна! Ходячее подтверждение теории Дарвина. И откуда он такой гад взялся здесь?! Константин Сергеевич уже много лет ходил в этот парк и на стадион и ни разу его никто не оскорблял. Наоборот, иногда катился с поля мяч, и Константину Сергеевичу удавалось ловко его остановить и ловко отпнуть ближайшему игроку, и тот говорил: "Спасибо". А этот абезьяномордый... Вот же мразь. А не написать ли детектив на эту тему? Скажем, некоего писателя имярека оскорбили, имярек подкараулил обидчика и застрелил. Ну и какой же это детектив? - сам себя раскритиковал Константин Сергеевич. Это какая-то мелкая подленькая месть. К тому же он все-таки пацан еще. Да и убивать не за действие, а за слова тоже как-то чересчур... Да и потом, откуда у твоего писателя возьмется пистолет? Все тот же старый вопрос мусолим. Он ведь у тебя не вор в законе, которые, кстати, тоже пистолетов с собой не носят, и не мафиозо. Потому что если бы он был из братков, то не стал бы никого подкарауливать. Он просто уложил бы пацана тут же на поле, сел бы в свой толстожопый джип и укатил бы "на хазу", "полоскать зубы водкой" и "трахать телок". В глубокой задумчивости шел он по тропинке вдоль чугунной ограды парка, а со стороны улицы, по ту сторону решетки, по тротуару шли молоденькие девочки лет 10-11-13-ти, и одна из них, самая юная, поймав затравленный взгляд Константина Сергеевича, сказала вслух: "Маньяк". Девочки рассмеялись, а Константин Сергеевич аж подпрыгнул от злости. Чуть не закричал по-мальчишески: "Дура!" Да что ж это такое?! Они что, сговорились, сопляки эти, оскорблять пожилого человека?! Заслуженного человека! Соискателя всяких премий... Автора пяти романов, четырех повестей и двадцати пяти рассказов, не считая эссе и стихов!.. Что же мне теперь из дома не выходить?! Это все потому, что у меня озабоченный вид, решил Константин Сергеевич. А они ведь, молодые, озабоченность истолковывают только в одну сторону... Да, если уж я на улице выгляжу неприглядно, то в редакции и подавно. А ведь было время, когда меня там любили и холили. И даже интрижки кое-какие были. Помнишь, с одной редакторшей, на вид евреечка, но фамилия совершенно русская, незамужняя, она еще заикалась... Но нет уж тех издательств и старые кадры ушли, кто на пенсию, кто в мир иной, где нет воздыханий и нищенских пенсий... Псевдоним мне нужен, псевдоним, новое лицо и новое тело, так думал Константин Сергеевич, придя домой и разглядывая себя в коридорном зеркале. Да, точно ходячая смерть, волосы облезли, глаза запали в глазницы черепа, сверкают голодным блеском, щеки ввалились, складки эти ужасные... Как же все-таки точно народ все подмечает и дает прозвища не в бровь, а в глаз. Это еще Гоголь сказал. Господи, ну и рожа, противно смотреть, как еще Анюта меня терпит в постели... Впрочем, сексуальные подвиги он сейчас давно не совершает. Хорошо, что русские женщины не за секс любит своих мужей. А за что они любят своих мужей? Своих пьяниц, своих непутевых... Они любят того молодого парня, за которого вышли замуж двадцать, тридцать, сорок лет назад. А то, что с ним сделала жизнь, так с кого же тут спросишь? у самих-то морщин сколько. Не у каждой есть деньги на подтяжку фейса. Да и как подтянешь талию, в обхвате 90 см. Когда-то была Анюта 90х60х90. Теперь 90х90х90. Как хорошо сколоченная тумбочка. Ладно, он, Константин Сергеевич, в этом плане еще держится, не распустил живот... - Сейчас будем ужинать, - сообщила жена во время одной из своих пробежек их кухни в гостиную и обратно. Эти челночные рейсы объяснялись тем, что на кухне не было телевизора. А в ящике как раз показывали очередную серию "Папины дочки". Из гостиной доносились дурацкие реплики, сопровождаемые записанным смехом. И чем глупее были реплики, тем громче было гоготание. Это был не смех. Это была ржачка. По мнению Константина Сергеевича, более дебильного сериала свет не видывал. Как бы ему хотелось взять режиссера этого теледерьма - и мордой об стол! Об стол! Ногой - под ребра, пинком под зад! Я научу тебя, сволочь, искусство любить! Я покажу тебе, тварь, ходячую смерть!.. Константин Сергеевич со злостью вогнал ноги в домашние тапки. И пошел мыть руки. ГЛАВА 2 ------------------------------------ Успех почти не виден ------------------------------------ Константин Сергеевич шел по бульвару генерала Краснова. Народ валом валил в обе стороны. Настоящий Вавилон. Медленно текущий лакированный поток машин усугублял это движение, создавал впечатление чего-то апокалипсического. Вот где приходиться гулять, подумал Чижиков-Пыжин. В парк он решил больше не ходить. Но и здесь совершенно не место для прогулок. Где вы, молекулы живительного кислорода? Их сжирают вот эти железные монстры. Господи, ну неужели нельзя перейти наконец, на альтернативное топливо, чтобы не поганить мать вашу природу. Во всем виноваты жлобы нефтяных монополий. Жадные жлобы... живущие в уютных коттеджах в лесу, чьи дети учатся в тихих уютных кембриджах... а наши дети должны дышать всякой гадостью... А вот идет афророссиянин. В Америке он - афроамериканец, в Африке - афроафриканец... А вот китайцы, сразу пять штук... Черт бы вас всех побрал, и чего вы все сюда, в Москву-то, приперлись. Как говорит один знакомый философ: "Сказывается распространённая иллюзия, согласно которой, если несколько миллионов идиотов собрались жить в каком-либо определённом месте, то, значит, это место мёдом намазано и поэтому необходимо приложить все усилия, чтобы осесть там же..." - Константин Сергеевич! Чижиков! Чижиков-Пыжин остановился и оглядел урбанистический адский пейзаж. Кто это его кличет? А-а... старый знакомый... Из приткнутой носом к тротуару "тойоты" выглядывал и махал рукой Епишин. Константин Сергеевич приветливо улыбнулся и подошел к другу-писателю. - Здорово, брат, Чижиков. Куда бредешь-шагаешь?.. А я смотрю - ты, не ты? А это ты. - Здорово, Василий, - Чижиков протянул руку. Епишин как всегда крепко сжал протянутую ладонь. Он всегда давал понять, что человек он деятельный, хваткий, сильный. В этой жизни не даст себя оттереть на задний план. - Ну, как вообще жизнь протекает? - по-братски поинтересовался Епишин, при этом лицо его, напоминавшее румяно испеченного колобка, масляно светилось любовью к жизни. Можно сказать, что он был полной противоположностью желчного и тощего Чижикова. - Да как тебе сказать, - вздохнул Константин Сергеевич, - фуевая жизнь у меня... - Ну, брат, ты что... Не узнаю оптимиста... - Был оптимист, да как-то незаметно сдулся... - Непорядок в писательских рядах, - по-генеральски высказался Василий Епишин, - знаешь ведь, что уныние есть наш первый враг, сейчас же какая-нибудь болезнь прицепится... - Наш первый враг - это читатель, - высказался Константин Сергеевич. - Вот так афоризм, брат! Хороший слоган для Дома Писателя, ха-ха-ха... А я не жалуюсь... Помнишь, как говорил Абдула? "Хороший дом, хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?" - Хорошая машина... - О, да! Не нарадуюсь на свою ласточку. - Епишин любовно погладил крышу своего авто. - Новейшая модель, здесь еще таких нет. - А где купил? - Там, где её производят - в Японии! - Ну, положим, выпускают их в Малайзии... - Это неважно... У меня в Джапане книга выходит. Вот договорчик подписывали. Лекцию я им прочел... Объяснил кое-что. Ты ведь знаешь, что для русского яма, для японца - гора. Поняли косоглазые. Вы, говорят, русский Мураками. Ха-ха-ха! Константин Сергеевич подумал, зачем японцам второй Мураками, но вслух ничего не сказал. - Хочешь, подвезу, куда надо. У меня полчаса свободного времени есть. Жену, понимаешь, жду, а она позвонила, сказала, что задерживается... Чижиков хотел было отказаться, но внезапно передумал. - А подвези... До стадиона. Здесь невозможно гулять... - Тебя до "Серпа-и-молота" подбросить?.. Правильно, надо гулять, здоровье главное в наши годы... А я, брат, совсем не гуляю. Все некогда, все кручусь... При этом Епишин энергично крутил баранку, выезжая на полосу. - Я вот думаю... - начал было высказываться Константин Сергеевич. - Ну, куда ты лезешь! - Заорал Епишин. - Куда прешь, чувырла накрашенная!.. Вот чего я не люблю... Понасажают бабья за руль... Извини, я тебя, кажется, перебил... - Да, проехали... - махнул рукой Чижиков. Наконец вклинились в железный поток и понеслись. Внутри было как в кабине космического истребителя из "Star wars". Уют, полумрак, красивые шкалы приборов таинственно светились неземным светом. И пахло как-то по-японски, приятно. - Приборная доска европейская, - пояснял Епишин, видя заинтересованность Чижикова. - Никаких иероглифов, все по уму... А ты что-нибудь сейчас пишешь? - Как же пишу... - Ну и? - Говорят не формат. - Понятно. Трудно сейчас, брат, вписаться, - при этом Епишин аккуратно вписался в поворот и остановился у светофора. - Ну, тебе-то грех жаловаться... Епишин заулыбался и дал газу, едва оранжевое пятно светофора спрыгнуло в зелень. - Вчера с Пал Сергеичем, - рассказывал Епишин, - в "Петровиче" так нажрались. Он мою рукопись чуть не потерял. Надо завязывать с этой бумажной писаниной и переходить на компьютерные файлы. Удобно, и хлопот никаких... - Кто такой Пал Сергеевич? - Пал Сергеич Пивоваров. Главный редактор "Скорионуса". У меня там книга выходит... первая часть. А это я ему вторую часть нес. А он говорит мне по трубе, давай в ресторации встретимся, у меня там делегация, не могу принять в редакции. Ну, и нажрались, как водится... Ох, сука, "Майбах"! Ты погляди какой красавец! 57-я модель, Maybach Zeppelin, роскошнейший седан класса "люкс". Прикинь - шестилитровый битурбированный движок V12, 640 лошадей, четыре фары, 700 тысяч евро! Живут же люди... Чижиков равнодушным взглядом проводил уходящий вдаль обтекаемый черный лимузин, на его, Чижикова, взгляд, практически ничем не отличающийся от таких же машин, едущих рядом. Епишин вытер слюни, настроение у него чуть-чуть снизилось. И Чижиков понял, что сейчас лучше не тревожить брата-писателя дурацкими разговорами. И все же у стадиона они тепло простились. Гуляя по тропинкам парка, Константин Сергеевич сказал себе, что так дальше коптить небо нельзя и что прямо сегодня вечером начнет новую жизнь. * * * - Анюта! - Ау! - Иди сюда быстро! - Что случилось? - жена Константина Сергеевича, запыхавшись, прибежала из кухни, думая нехорошее. Константин Сергеевич Чижиков-Пыжин вышел ей навстречу, держа в руках пухлую пачку листов с машинописным текстом. - У меня родилась гениальная идея, - сказал писатель. Жена облегченно выдохнула воздух: - Я уж думала случилось что... - Не буду я писать никакие детективы. Не знаю я специфику милицейской работы, да и душа не лежит ко всем этим смертоубийствам. Пусть криминалом занимается Вера Костоломова, у нее это хорошо выходит... - Так... - подозрительно спокойно сказала Анюта, подбоченясь. - И это вся твоя гениальная идея? - Нет, не вся. А займусь я любовными романами! Хороша идейка?! Лицо Анюты полыхнуло нездоровой краснотой: - Любовь решил крутить, старый ты... - Молчать! Что это еще за бабские вопли?.. Я сказал - начну писать любовные романы. Усекла? Жена Анюта расслабилась, а потом захохотала: - Ой, не могу... Ты хорошо подумал... Это ведь резкий довольно поворот - от фрезерного станка - к кровати... - Почему к кровати? Я не собираюсь писать какую-нибудь порнуху... Нет! Это будет возвышенная любовь! Настоящие страсти, а не дешевые трахасти... - Охо-хо, опять за рыбу деньги... Я тебя умоляю... Хочешь, по башке дам вот этим ополоником? Сколько тебя можно учить жить? Когда ты, наконец, поймешь, что людям не нужны возвышенные чувства, им нужны просто чувства... - Ну, а я об чем и толкую. Я уже все понял про жизнь и перековался. Вот смотри, - он протянул жене пачку машинописи. - Это мой производственный роман... - Ну, вижу... Он у тебя десять лет лежит в папке, никому не нужен... - Так вот, я на его основе сотворю любовный роман. Вот смотри, у меня тут кто?... дочка начальника цеха... влюбляется в фрезеровщика пятого разряда... Все это на хрен переписываю. Будет она у меня - дочкой олигарха! Понятно?