Старое
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
1.
Утро было прохладное и росистое. Панька возвращалась с ключа. Она ходила за водой для самовара. У ключа у нее было особое место между двумя ветлами, где можно было подойти к самому бочажку с чистой холодной водой. Белой косынкой, которую она стелила на воду, Панька протерла лицо и сказала в сторону поднимающемуся солнышку:
- Дай мне, солнышко, красу и косу до поясу.
Так бабушка их умывала в детстве, когда приводила за водой. Но, к сожалению, присказка так и не помогла Паньке. Она была самая неприглядная в семье. Ей уже было почти семнадцать лет, но она была маленькая, щупленькая, да еще с рыжими тощими косицами.
- Дитя Питера - смеялся отец.
Это была длинная история, когда все деревенские в начале двадцатого века поехали на заработки. Они, почему-то выбрали Петербург, хотя Москва была намного ближе.
Там отца, как знающего грамоту, пристроили швейцаром у какого-то графа. Все было бы хорошо, если бы мать не родила тройню: двух мальчиков и девочку. Они прожили меньше года и заболели скарлатиной. Нужны были деньги на врача, и отцу предложили за десять рублей распространять революционные листовки. Дети, все равно умерли, а отца посадили в тюрьму. Выручил граф, у которого отец был швейцаром. В начале зимы граф поспорил с друзьями, что перебежит по тонкому льду Невы, но провалился, и отец вытащил его из воды. Графиня подарила матери сережки с зелеными камешками, а граф - пожал руку. И в этот раз он поручился в полиции за отца. Правда, его, все равно, выгнали из Питера обратно в Рязанскую область, в родную деревню, имение графа Мосолова.
Панька родилась через месяц, после того как семья опять поселилась в своем старом доме. Поэтому отец считал, что в Паньке течет питерская кровь. Это сказалось и на том, что она одна из четверых детей с отличием окончила церковно-приходскую школу, и, если бы не революция - ее бы отправили к родственникам в Рязань, чтобы научиться городской профессии. Но все получилось не так, да еще и лицом и фигурой она не вышла...
Панька шла по дороге, с удовольствием наступая босыми ногами на мягкую пыль, иногда подпрыгивая и пританцовывая.
"Ух, я вчера им всем на танцах показала" - думала Панька, вспоминая
вчерашнюю ночь. Она переплясала даже Наташку, свою лучшую подругу, которая считалась первой красавицей и лучшей плясуньей на деревне.
Около дома ее ждала мать:
- Тебя за смертью посылать - сказала она с раздражением: - Корову я подоила, иди, отгони в стадо.
Панька отдала матери воду и пошла за Зорькой в хлев. Зорька посмотрела на нее добрыми круглыми глазами с длиннющими ресницами и тихонько замычала, мол, давай, скорей выводи на волю, травку щипать.
- Иди, иди.
Панька открыла загон, и Зорька побежала на улицу. Там уже слышалось мычание и блеянье деревенского стада, и звонкие щелчки пастушьего кнута.
"Мне бы такие ресницы, как у Зорьки" - подумала Панька, облокотившись на забор.
К ней подошел пастух - Сашка-Мотырь:
- Пань, сегодня гармошку новую мне привезут. Придешь вечером на посиделки.
- А куда я денусь? - пожала плечами Панька: - Конечно, приду.
- А потом пойдем, погуляем к пруду.
- Ты, что, Мотырь! Меня отец в тот раз высек.
- Это, когда мы в Ивановское бегали ночью?
- Иди, вон стадо твое разбежалось. И хватит меня позорить. Еще чего подумают между нами.
- Ну, Паньк...
- Некогда мне о танцах думать. Работы полно.
Она махнула рукой и пошла в избу.
- Что-то Мотырь твой часто около нашей калитки появляться стал? - сказал с печки дед.
- А ты, как на печке все увидел? - удивилась Панька.
-Коровы больно громко мычали.
-Ох, дедунь, ну и хитруля ты.
Панька надела старенькую кофту с выгоревшими цветочками, старую юбку, выпила стакан чая с куском черного хлеба и взяла сверток с едой на целый день. Они с девчоками шли ворошить сено на дальние поля и вернуться должны были только к вечеру:
-Ма, я грабли возьму большие?
- Нет, вон дед тебе, полегче, сделал, в углу стоят.
С печки, кряхтя слез дед:
- Дочк, я лапоточки тебе новые сплел, примерь.
Панька надела лапти.
- Девки обзавидуются. Ну, я побежала.
На улице ее уже ждали подружки: Манька и Липа:
- Опять Мотырь приставал? Пошли его куда подальше.
- Отстаньте, сама знаю, куда и кого послать - цыкнула на них Панька.
- Слушай, а чего его все Мотырем зовут? - вдруг спросила Манька.
- Он, когда был маленьким, вместо "Л" говорил "Р". И, как-то мужики собирались на рыбалку, они попросили его мотыля набрать в пруду. Он набрал и от радости бежал и орал на всю деревню:
- Мужики я вам мотыря кучу набрар. Так его Мотырем и прозвали - смеясь, рассказала Липа. Она была его двоюродной сестрой.
У сельсовета их ждала Наташка. Она была в новой кофте, на голове у нее был пестрый платок, а на ногах настоящие ботинки. Панька посмотрела на свои лапти и вздохнула. Девчонки перестали смеяться и подошли к ней.
- Кто ботинки-то отказал? - спросила Липа, тоже опуская глаза на свои лапти: - И не жалко по полям дрызгать?
- Нет, дядька из Питера приезжал, он нам столько гостинцев привез, а мне ботинки. Ну, прямо впору по мне.
-Смотри, собъешь ноги - серьезно сказала Панька - иди, переобуйся.
- Ну ладно, уговорили - томно сказала Наташка и побежала домой. Там из-за калитки что-то кричала ей мать, грозя полотенцем.
- Довоображалась, вон мать за ботинки врезала - сказала Манька, почесывая одну об другую свои босые ноги.
- Это она перед нами похвастаться хотела - добавила Липа: - Паньк, попроси деда, пусть он Маньке тоже лапти сплетет, а то ей мать даже старые не дает.
- Попробую, у него заказов много.
Потихоньку собрались остальные деревенские девчата, они положили на плечи грабли и, затянув "На Муромской дороге стояли три сосны..." отправились к дальнему полю. Идти пришлось километра четыре, поэтому перепели уже почти все песни, когда дошли до "Лужков" - бесконечных оврагов с земляникой и кочетками, которые можно было пожевать в небольшие перерывы между работой. Почти у самых делянок их догнал водовоз. Он развозил бидоны с водой для работников. Он вытащил ковш воды и плеснул на девчонок. Они с визгом кинулись врассыпную.
- Девки, прекратите дурить - прикрикнула на них старшая Мария Ивановна, которая подъехала на телеге вместе с водовозом - Начинайте работать, а то вон, тучи собираются.
Девчонки перевязали платки, заткнули подолы юбок за пояс и пошли ворошить сено. Работа была не трудная, но монотонная, а солнце припекало так сильно, что, казалось, готово было окунуть всех в свой огненный котел.
- Точно будет гроза - заметила Панька, когда устроили небольшой перерыв, и девчонки повалились в стожок, который сгребли.
- Ой, я боюсь, помните, в прошлом году пастуха убило в грозу - сказали Липа, вставая и всматриваясь в небо.
- Да ладно, тебе, дуреха, пугать-то всех - Подошла к ней Мария Ивановна - Давайте, девоньки, работайте и раньше домой пойдем.
Панька набрала целую горсть земляники и с удовольствие раздавила во рту пахучую сладкую массу. Она подхватила грабли (дед постарался - грабли на самом деле были легкие и удобно лежали в руках) и пошла дальше ворошить. Девчата медленно последовали за ней.
- Паньк, откуда у тебя сила то берется. Истинный бог - ломовая, как тебя моя мамка называет - простонала ей в спину Наташка - Я с тобой на торфоразработки не поеду, ты там уморишь меня.
- А я и не собираюсь, я, девки, может, осенью учиться поеду или в Москву или в Рязань, мне папанька сказал - не оборачиваясь, ответила Панька.
Панька на самом деле была очень вынослива в работе, но никто не знал ее тайны, которая помогала ей - она всегда начинала мечтать, когда работа была трудная и однообразная. Это и помогало ей делать все быстро и умело. И сейчас, сказав девчонкам про учебу, она продолжала махать граблями, а в голове рождалась картина, как она поедет учиться, станет ученой и будет жить в городе, выйдет замуж. Муж тоже будет ученый, как у Груньки, которая приезжала из Питера и, которая училась на врача. Панька так размечталась, что грохот грома заставил ее подпрыгнуть.
- Ай-яй-яй - взвизгнула Липа.
Туча, которая вроде была далеко, вдруг надвинулась всей своей серо-черной массой на девчонок. Будто сверху все накрыло огромным одеялом, и небо хотело лечь на землю, так ему было тяжело волочить свои наполненные водой облака.
- Спускайтесь вниз, в ветелки - сказала Мария Ивановна - Там переждем грозу.
Девчонки спустились с бугра к болотцу, которое по берегам заросло густыми ветлами. Они были небольшие, похожие на круглые зеленые шары. Присев на корточки, девчонки испуганно замерли в ожидании. Первый удар молнии и грохот грома слились воедино, отчего все закрестились и зашептали: "Свят, свят, свят".
- Щас ливанет - шепотом произнесла Манька и сжалась, потому что поток холодной воды хлынул на девчонок.
Панька поджала колени к подбородку и глубже задвинулась в сучья. Все сдвинулись друг к другу, как испуганные цыплята. Молния хлестала, будто подгоняла гром и дождь. С намокших веток тоже лило, так что через несколько минут все были мокрые до нитки.
Гроза ушла также быстро, как и появилась. Пока девчата вылезали из кустарника, отплевываясь от листьев, солнце снова вынырнуло из-за туч, и опять было готово нежить всех в своих лучах.
- И что теперь ворошить? - спросила Панька - Теперь только ждать, пока все подсохнет. Домой идти надо.
- Хорошо, пошли, повариху гонять не будет, в деревне пообедаем - согласилась Мария Ивановна - а к вечеру, по тенечку, снова на работу. Вон солнышко, парит, все подсушит.
После грозы воздух стал густой и влажный, девчонки шли, неторопясь, потому что трава была мокрой и мешала идти, путаясь в ногах. Выбравшись на дорогу, девчонки с облегчением вздохнули.
- Ну и чтобы с твоими ботинками сейчас было? - спросила Панька у Наташки, показывая свои мокрые и грязные лапти.
Наташка сделала вид, что не расслышала вопроса. Липа с Манькой хихикнули.
- Смотрите, кто-то бежит - вдруг сказала Наташка - Паньк, это Митька ваш. Чего это он?
У Паньки сжало сердце. Митька, ее младший брат, обычно в это время сидел с друзьями на пруду или в лесу в шалаше, который они сделали, чтобы прятаться от родителей, если что натворят.
- Парашка, папаньку убили - крикнул он издалека.
Все остановились как вкопанные. Митька с разбегу влетел в девчонок. По его грязным щекам текли слезы, оставляя полосы.
Панька никак не могла понять сказанного Митькой - ее папаньку, которого она любила, с которым могла поговорить обо всем и, который обещал отправить ее учиться, убили? Кто, за что?
- Бежим, скорее - дернул ее за рукав Митька.
Панька отдала Липе грабли и побежала за Митькой. Вся деревня собралась около их дома. Панька влетела в избу. На лавке у окна лежал отец. Казалось, что он крепко спит, а мать с дедом пытаются его разбудить. На кровати сидели Панькины сестры Ксюшка и Машка и рыдали в два голоса.
Мать повернулась к Паньке - Дочк, теперь мы сироты, а ты старшая... - она не договорила и, уткнувшись в платок, разрыдалась.
Дед обнял ее за плечи - Дуняш, что плакать, давай, делом займись. Сейчас бабы придут, обмывать будут, я пошел гроб колотить.
- А ты, бери девок и Митьку и идите к дяде Кузе, он скажет, что делать - повернулся дед к Паньке.
В комнату вошел милиционер, снял фуражку - Кто его? - спросил он у деда.
- Да кто его знает? Говорят, мужики пьяные дрались, а он мимо шел. Федька Чуднов замахнулся и ему случайно в висок попал.
- Чуднов? Это который самый богатый у вас в деревне?
- Да какой он богатый? У него десять детей и все работают, вот и живут в достатке.
- Будем писать заявление, и я его арестую - сказал милиционер.
Панька не стала слушать дальше, взяла за руку Митьку и пошла из избы. Сестры пошли за ней. Толпа расступилась перед ними, и она увидела, как у дома дяди Феди Чуднова тоже собирается народ, а его жена поднимает его пьяного с земли и орет на него.
Панька пошла к дому дяди Кузи, брата отца. Тот только что приехал с косьбы и бежал к ним навстречу. На деревне стоял гам и плач. Паньке хотелось спрятаться от всего этого, она отвела младших к тетке, а сама пошла в сад. Только там, прислонившись к старой яблоне, он разревелась в голос.
2.
Белым туманом заволокло лес и все торфоразработки. Панька сидела в бараке на кровати и, расчесывая свою жиденькую косу, напевала: "Хороша я, хороша, да плохо одета. Никто замуж не берет девушку за это..."
- Кнопка, твой Мотырь пришел - крикнула с соседней кровати Наташка, девушка из Панькиной деревни.
Сашка-Мотырь потоптался в дверях и вошел в комнату. Вот уже несколько лет он как тень ходил за Панькой, а та считала его только другом и не хотела замечать его влюбленности. На Сашке была красивая тюбетейка. Однажды его отец нашел ее на рязанском рынке и в шутку отдал сыну. Тюбетейка стала вечным головным убором Мотыря. Серая сатиновая косоворотка была подпоясана белой веревкой, а черные шаровары лихо схвачены почти до колена портянками. Вместо сапог - лапти.
- Подожди на улице, сейчас выйду - повернулась к нему лицом Панька - А гармошка где?
- Федька с ней на улице.
- Ну, иди, иди - махнула на него рукой Панька.
- Господи, он ведь лет восемь за тобой хвостом ходит - заметила Наташка - И как только он бедный выдерживает.
- Ну не восемь, он же в армии три года был.
- И остался бы в Москве, как Ленки Чудновой муж, а ведь к тебе вернулся.
- Я не собираюсь замуж, мне семью кормить. Ты же знаешь, что после смерти отца я старшая.
- Нет, Паньк, ты дура. И Манька и Ксюшка уже работают, да и Митька взрослый. Уехала бы куда и начала новую жизнь.
Панька в последний раз взглянула в зеркало, поправила прядь волос, схваченных заколкой-бабочкой, и одернула старую кофту, которая подчеркивала стройность девичьей фигуры и красоту полных не по фигуре грудей.
- Пошли на танцы, хватит валяться на кровати - крикнула она Наташке, выбегая за дверь.
- Ломовая - пробормотала та, отворачиваясь к стенке и засыпая.
Танцы были на пятачке около леса. Торфяные болота, где работали деревенские ребята и девчонки, простирались на многие километры, но бараки обычно ставили на более или менее сухом месте около леса. Там и собиралась молодежь после тяжелого трудового дня. Было удивительно, как натаскавшись за день тяжелых пластов торфа, можно было отплясывать под веселую мелодию гармошки. Панька была самой выносливой из своих подруг и не пропускала ни одной "вечерки". Особенно она старалась, когда приходил гармонист из другого барака. Его звали Максим. Он был высокий, стройный с серыми немного выпуклыми глазами и вьющимися каштановыми волосами. Он садился на лавку, и его всегда окружали девчонки, преданно хихикая на его шутки. На Паньку он никогда не обращал внимания, зато с Наташкой часто танцевал и даже угощал ее конфетами.
- Пань, что сыграть? - спросил Сашка, забирая гармошку у закадычного друга Феди.
- Давай кадриль - ответила Панька и взяла Федю под ручку.
Откуда-то появилась Наташка, вся пышная и томная и пошла к Максиму. Пару раз Панька попала с Максимом в пару и ужаснулась тому, что она еле дотягивает ему до плеча. От этого ей стало как-то грустно и неловко. Танец кончился, и она пошла в толпу подружек.
- Панька, ты с Максимом как слон и Моська - засмеялись они.
- Дуры - обиделась Панька и пошла к торфяным пластам. Там можно было удобно устроиться и поспать минут десять.
За гармошку взялся Максим, он заиграл "На сопках Маньчжурии моей". Это был любимый Панькин вальс. Она закрыла глаза и задремала.
Когда убили отца, вся деревня ходила слухами, что приедут из города, всех мужиков, кто дрался, арестуют, но забрали только дядю Федю Чуднова, но потом отпустили, потому что его жена что-то отнесла в свертке в милицию. Бабы говорили, что все золото, что муж привез из Питера. Панькина мать тоже продала все золото, какое было в семье, вплоть до крестиков. Потом батюшка из церкви принес им всем какие-то простые крестики. Жить было тяжело и голодно, особенно после 27 года, когда было жаркое лето, и почти весь урожай погиб. Многие подались в города: в Рязань, в Москву, в Ленинград. Панька на лето записалась на торфоразработки. Они были всего в тридцати километрах от Мосолова. Платили немного, но выдавали сукно, обувь, мыло. Это было хорошей помощью в хозяйстве. А младшие дети помогали матери в колхозе, который одним из первых появился у них в деревне. Паньке уже исполнилось двадцать два года, многие подружки повыскакивали замуж, растили детей, но она никак не могла представить себе, что уйдет из дома и бросит своих на произвол судьбы. В прошлом году Ксюшка устроила "кадриль" - собралась замуж. Но кому она была нужна без приданого - мать отстегала ее ремнем и строго-настрого запретила даже разговаривать с Федей. А за него просватали Клавку, Ксюшкину подругу. Федя поехал со всеми на торфоразработки, чтобы заработать деньги на свадьбу. Панька сначала не разговаривала с ним, но он объяснил, что отец с матерью все равно бы сжили Ксюшку со свету, и что лучше им расстаться. Зато Машка наплевала на все приличия и гуляла с соседским парнем. Сколько раз мать гоняла ее по двору, она все равно говорила, что не будет дурой, как Ксюшка и выйдет замуж за того, за кого хочет. Митька тоже вырос и превратился в красивого парня. И, хотя ему было всего пятнадцать лет, многие Панькины подруги заглядывались на него. Митька-Русский было его прозвище за балагурство и веселость. Дед стал совсем старый и не лез ни в какие семейные баталии. Мать замкнулась в себе. Она не плакала, только иногда ходила на могилу мужа и, приложившись щекой к надгробной плите что-то шептала. Панька несколько раз видела это, и ей было не по себе.
- Пань, ты спишь? - вернул ее к реальности голос Сашки.
- Тьфу, Мотырь, напугал - подскочила она.
- Устала?
- А ты как думаешь?
- Пань, можно тебя спросить?
- Нет, ты же уже спрашивал зимой. Не пойду я за тебя замуж. Не хочу. Я в город хочу, учиться. Книги читать, в кино ходить, в театр. Я один раз в Рязани в цирке была. Как же здорово! А в театре, наверное, еще лучше.
- Да, Липка из-за этого цирка и погибла - вздохнул Сашка.
Панька вспомнила свою подругу и слезы накатились на глаза. В прошлом году летом Липка решила залезть на черемуху, чтобы нарвать веток с ягодами и упала с дерева. Она долго болела, и осенью умерла.
- Я как циркачка - шутила она перед смертью.
- Ну, тебя, Мотырь, к лешему. Не ходи за мной. Смотри сколько девок, найди себе кого-нибудь. Отстань.
- Паня, я обещаю, что буду ждать только тебя. Сколько хочешь.
Панька встала с земли, отряхнула юбку и побежала к танцующим. Влетев в круг, она бодро застучала лаптями в такт музыки. К ней подскочил Васька, тоже парень из их деревни. И он тоже, как Федя приехал заработать на свадьбу:
- Ну, кума, зададим жару.
Деревенские ребята звали друг друга кум и кума. На Казанскую - деревенский престольный праздник, дети "кумились" - взрослые женщины пекли пышки, на них рисовали лестницу, клали эти пышки и вареные яйца в узелок, и дети шли в поля, где росла рожь. Каждый прятал свой узелок. Затем они выходили на дорогу и, прочитав молитву, бежали искать узелки. Кто чей нашел, тот становился кумом и кумой. Целовались - "кумились", а потом бежали в лес на поляну и с удовольствием все съедали.
Панька засмеялась, она вспомнила, что никак не хотела целоваться с сопливым Васькой, который был моложе всех:
- Наташка твоя тебе все вихры повыдергивает если узнает, как ты к свадьбе готовишься.
- А все равно мы в Москву с ней поедем, нас моя тетка приглашает. Там дворники нужны.
Танец закончился, и Панька пошла в барак. Настроения не было. Как ей тоже хотелось уехать в город.
3.
Вот уже две недели Максимка встречался с Наташкой. Когда он вечером приходил в их барак, чтобы вызвать ее на танцы, Панька пулей вылетала из комнаты и бежала к Сашке-Мотырю. Она даже разрешала ему себя целовать. Но, какое-то непонятное чувство охватывало все тело, когда она нечаянно сталкивалась взглядом с Максимом. И он, как назло, перешел работать в бригаду, которая была рядом с их делянкой. Панька работала, как бешеная, выполняя двойную и тройную нормы. Девчонки орали на нее, что она всех загнала, но силы появлялись ниоткуда, и ей все время хотелось что-то делать.
- Панька, сорвешься, окаянная - ругала ее Наташка.
И, на самом деле, однажды утром, она проснулась от того, что ей было ужасно жарко. Наташка стояла рядом с ее кроватью:
- Допрыгалась? Чего орала то? Парашка, да ты вся горишь. Пойду, фельдшера позову.
Фельдшер измерил ей температуру:
- Почти сорок. Воспаление легких скорее всего. Лежи, ударница. Из дома есть что-нибудь от жара? Сейчас таблетки принесу.
- У меня мед есть и сало нутряное.
- Вот и хорошо. Недельку полечишься, а там посмотрим. Не полегчает, в больницу отправим.
Панька напилась чаю с медом. Приняла таблетки, которые принес фельдшер, и провалилась в небытие. Она проспала сутки. Девчонки даже испугались, пытаясь ее разбудить. Но она только отмахивалась и снова впадала в забытье. Через три дня температура спала, и Панька снова почувствовала в себе силу.
- Еще два денька полежи и вставать можно. Даже удивительно - такая щуплая, а двужильная. Как быстро выздоровела - удивлялся фельдшер.
- Да я никогда и не болела. Это с виду я такая, а так я здоровая - ответила Панька.
- Ну, все равно, полежи, отдохни. Нечего рваться, а то опять плохо будет - сказал, уходя, фельдшер.
Когда он ушел, Панька достала письмо от матери и стала читать. Та писала, что Манька не слушается, по вечерам бегает на свидание с Федей-Кнопкой, а тот уже взрослый, не ровен час... Она отложила письмо и закрыла глаза. В дверь кто-то постучал. Панька надела телогрейку и пошла открывать. На пороге стоял Максим:
- А Наташка где?
- На работе.
- А ты все болеешь?
- Как видишь.
- Целую неделю почти.
- Ты что считал?
- Пань, выходи за меня замуж - Максим подошел к ней сзади и погладил по голове. Панька медленно повернулась к нему, ожидая увидеть насмешливую ухмылку, но он серьезно, даже с каким-то испугом, смотрел на нее своими серыми глазами.
- А Наташка? - замирая от неожиданности, тихо спросила Панька.
- Я тебя люблю. Из-за тебя только и ходил. Выходи, Пань. А?!
Он положил ей руку на плечо и погладил. Так когда-то давно делал папанька, когда хотел ее приласкать. Панька закрыла руками лицо и, молча, кивнула. Максим еще раз погладил ее по плечу и быстро вышел из комнаты. По дороге он столкнулся с девчонками, которые возвращались с танцев, но, не ответив на их шутки, быстро пошел к своему бараку.
На следующее утро фельдшер разрешил Паньке выйти на работу. Она надела свою лучшую кофту и юбку. Утро было туманным и росистым.
- И чего мы вырядились? - спросила Наташка, не понимая, почему Максимка не пришел на танцы.
- По работе соскучилась - схитрила Панька. Она не знала, как сказать Наташке, что Максимка ее, что он ее любит.
- Ну и дура. Еще бы денек повалялась в койке. До конца смены осталось пять дней. Скоро домой. Соскучилась я по мамкиным пирогам. Ох, и наемся же я дома.
Пласты торфа уже лежали нарезанными на земле. Девчонки стали накладывать их на носилки. К ним подошел Сашка-Мотырь:
- Паньк, выздоровела? Сегодня танцы. Сначала лекция о международном положении, а потом...
- Саш, я не пойду, извини, я еще болею.
- Парашка, ты что-то крутишь? - вдруг спросила Наташка: - А что вчера Максим приходил, когда меня не было?
- Он ко мне приходил. Я замуж выхожу за него.
- Ага, нужна ты ему, пигалица такая - не поверила Наташка, посчитав, что Панька шутит.
- Думай, что хочешь - пожала плечами Панька.
Сашка откачнулся: - Ты не шутишь - тихо сказал он: - Зачем? Ты ведь его не знаешь. Подумай, Пань. А я?
- Сашка, ты хороший, но ты мне как брат.
- Парашка, ты что, ты и в правду... - перебила их Наташка : - Не верю. Разлучница, змея подколодная.
Наташка кинула носилки и, рыдая, побежала к лесу.
Последние дни на торфоразработках походили на один сплошной галоп. Мастера пытались выжать из ребят все возможное, и к вечеру все были до такой степени измотанные, что силы хватало доползти только до коек. Наташка перестала с ней разговаривать, поменялась с девчонкой из другого угла койками и только изредка исподлобья бросала на нее хмурые взгляды. В последний день все закрутились. Сдавали свои койки, получали расчет, собирали вещи. Панька получила столько же, сколько и все.
- А за что ей, как всем - возмутилась Наташка - Она болела.
- А кто до этого три нормы давал. Не ты - ответил ей бригадир.
Наташка вырвала у него свой сверток и одной из первых пошла на станцию. За ней потянулась вереница ребят, которые уже получили деньги и товары. Сашка-Мотырь хотел пойти с ней, но, увидев, что она специально задерживается, чтобы подождать Максима, подхватил свою гармошку и пошел догонять Федю и Ваську. Те обняли его за плечи:
- Не фартит. Не грусти, может дома все образуется.
- Нет, я Паньку лучше всех знаю. Это - любовь.
Панька дождалась Максима. Тот нес огромный сверток:
- Вот, заработал. Нам с тобой на свадьбу. Пань, ну я присылаю сватов-то?
- Я тебе напишу. Мне ведь с маманькой поговорить нужно. Да и не богатые мы. На что свадьбу играть?
- Не боись ! Я у тебя есть? Есть? Нас у родителей восемнадцать человек детей. С миру по нитке - и свадьба.
- А нас четверо, папаньку шесть лет назад убили. Я - старшая, на мне вся семья.
Панька снизу вверх посмотрела на Максима. Ей хотелось прижаться к нему и спрятаться у него на груди от всех своих проблем, но вдали показался паровоз, тащивший за собой три старых вагончика, в которых видно когда-то перевозили скот.
- До скорой встречи, Прасковья... А дальше как? - спросил Максим.
- Прасковья Семеновна Киселева. А ты?
- Максим Степанович Кирилин. Вот и познакомились.
- И попрощались - Панька помахала ему рукой и побежала к своему вагону. Их вагон отцепляли первым, потому что они жили ближе всего к торфоразработкам. Максим жил дальше, и их вагон был самым близким к паровозу. В вагоне Панька села в самом углу, подтянула коленки к подбородку и задумалась.
Она стала вспоминать, как ходила в школу. Она любила учиться, и учитель всегда хвалил ее в отличие от Машки и Ксюшки. Те вообще не хотели ходить в школу и под любыми предлогами увиливали от этого. Ксюшка отучилась только год и ее забрали в няньки. Она сидела со всеми маленькими детьми многочисленных родственников. Ей это нравилось, и все считали, что, когда она выйдет замуж, у нее будет куча детей. А подросшие дети так и звали ее "нянька". Ксюшка была небольшого роста, невзрачная, худенькая и темноволосая, а вот Машка была красавицей - высокая, стройная с густыми темными волосами и темно-серыми глазами. Учеба ей вообще была не нужна. После второго года бесполезного хождения в школу, ее просто выгнали оттуда, что ее очень обрадовало.
- На фига эта учеба. Расписаться умею и хватить. А песни петь и плясать я и без арифметики могу - говорила она дома, получив ремня от матери.
- Господи, отец был грамотный, дед тоже, а ты - дура необразованная. И за что мне такая напасть - две девки - дуры, а старшая - умная, а ум не во что приложить, работать на всех нужно. Митька точно должен кончить семилетку. Все сделаю для этого - жаловалась мать деду.
- Дуняш, да не убивайся так. Девкам-то зачем образование. А Митьку, лупи, пусть учится - поддакивал дед.
-Ура, приехали! - Панька вздрогнула от крика ребят. Паровоз остановился, и их вагон отцепили. Все гурьбой высыпали на улицу. Недалеко стояли три подводы с возницами.
- За нами приехали - ребята разместились на телегах, прижимая к себе свои баулы.
За мосоловскими приехал Митька, Панькин брат.
- А Панька замуж собралась - тут же доложил ему Васька.
Панька огрела его по голове своим свертком:
- Молчи Лизун, а то поколочу.
(В деревне Васькину родню звали Лизуновыми. Как-то зимой их дед напился пьяный и уснул в хлеву на куске лизуна - комке соли, который клали для коров и овец, чтобы они лизали.)
- Это я тебя за Лизуна отлуплю.
Митька посмотрел на Паньку:
- Правда что ли?
- Пока мамке не говори, я сама скажу, ладно.
- А меня в Истье учиться отсылают. Успею хоть на свадьбе гульнуть?
Панька села рядом с ним:
- Митьк, я и сама не знаю, может это шутка?
- Для кого шутка, а для кого и горе - послышался сзади голос Наташки: - Тихоня нашлась. Отбила парня.
- Хватит злиться - вдруг громко сказал Сашка-Мотырь: - Сердцу не прикажешь.
- Ну и дурак - огрызнулась Наташка: - проиграл на гармошке все свое счастье, вот и сиди теперь.
Остаток дороги до деревни ребята ехали молча, думая каждый о своем.
На лавочке около дома сидел дед и плел лапти. Панька по-другому и не могла его представить. Большая окладистая борода закрывала полгруди, и в ней застряли кусочки лыка. Борода была совсем седая. Панька поняла, что очень соскучилась по нему.
- Дедуня, ты как? - обняла она деда
- Я-то хорошо. А вот ты, говорят, что-то учудила там.
Панька остолбенела:
- Откуда ты знаешь?
- Наташка матери письмо прислала. Говорит, ты дурью маялась.
- И вы поверили?
- А от чего тебя лихорадка свалила? По всем ночам гуляла.
- Дед, я работала и простыла.
- Не знаю - дед покачал головой - Кому и верить, а мать ремень приготовила.
Этого Панька вынести не могла:
- Какой ремень, я замуж выхожу! - закричала она.
- Замуж!? - вышла на крыльцо мать - Парашка, сволочь, что ты там делала?
- Ма, ты кому веришь? Мне или Наташке? Я на самом деле замуж выхожу, на днях сваты приедут, а Наташка от зависти написала, я у нее отбила парня.
Слезы катились по Панькиным щекам. Дед, кряхтя, поднялся с лавки:
- У Наташки отбила? У самой красивой девки в деревни? Ай да Парашка! Молодец! Дунька, бросай ремень, к свадьбе будем готовиться.
Подошел Митька:
- Вот, Наташка, зараза! Здесь Яшке голову морочила и Ваньке, и Паньке напакостила. Мы ей сегодня постукалочку сделаем.
- Только попробуй, она еще в милицию напишет - вздохнула Панька и пошла в дом.
Неделя прошла в ожидании. Панька немного успокоилась и отодвинула сватовство на второй план. Начался сентябрь. Бабье лето было теплым и солнечным. Будто специально природа очищала себя перед зимой, перетряхивая листву, отчего она с каждым днем становилась желтее и желтее. Листья падали на землю и замирали в ожидании холодного жгучего осеннего дождя. Дни были ослепительно синими, а ночи - бархатно-черными, с миллиардами звезд на небе. Панька не ходила на вечерки, сидела дома и вязала. Манька и Ксюшка смотрели на нее с грустью. Они любили свою старшую сестру и хотели, чтобы ей было хорошо. Митька уезжал в поселок Истье, чтобы там учиться дальше.
- Панька, чуть что - пиши. Я приеду - сказал он на прощанье.
- Обязательно.
- Я потом выучусь на тракториста и буду много денег зарабатывать -
пообещал он всем - И гармошку себе куплю, и дом новый поставим.
Девчонки смотрели, как уезжает брат и плакали.
- Дуры, что ревете? - спросил дед.
- Хоть бы у него жизнь сложилась - ответила Ксюшка.
Панька и Машка кивнули, соглашаясь с ней.
- Все, пошли картошку копать - сказала мать, беря лопату.
Все пошли на огород.
- Интересно, а городские знают, как картошка растет? - спросила Машка.
- Они что дураки, они книги читают, а там все написано - ответил дед.
- Я бы тоже лучше почитала про картошку, вместо того, чтобы ее выкапывать - заметила Манька.
4.