Лёнька влетел в трамвай через заднюю дверь, плюхнулся на диванчик. В настроении Лёнька находился препаршивом. С Веркой поссорился, муттер достала. Хоть бы говорила нормально, скрипит, будто конец света наступает.
"Что ты сегодня получил, а, что Валерик? Валерик ЕГЭ на "отлично" сдаст, а вот ты, сомневаюсь, что вообще сдашь. Валерик в институт поступит, а ты в армию пойдёшь, всяким уродам сапоги чистить. Они тебя ждут, не дождутся".
Целыми днями одно, и тоже. Он этого ботана с третьего этажа уже видеть не может. Мало дома напрягают, ещё и старухи наехали. Виноват он, что котёнок под ногами путается. Откуда он взялся? Живёт в подвале, где-то щель надыбал, выберется наружу, сядет перед дверью, и мявкает, и мявкает. Отвратно так, нога сама тянется дать пинка. Да и сам до чего противный, рыжий, грязный, шерсть клочками, на голове слипшаяся. Ударил он несчастное животное! Забрали бы домой это животное, и возились с ним. Так нет же, домой не берут, таскают всякую всячину, подкармливают, вот он и трётся у двери. Да он и не пнул котёнка, так, ногой с дороги отпихнул. Раскудахтались: "Как не стыдно! Ему же больно, а, если тебя так?"
Следом ввалились трое парней. Лёнька мельком глянул - бухие. Внимание сосредоточил на кондукторше. Та разговаривала с толстой тёткой, выставившей в проход объёмистую сумку. Пассажиров мало, кондукторша закончит болтать, доберётся до него, придётся платить.
- Чего расшиперился на всё сиденье? Сесть некуда. Ну-ка, сдвинься!
Наблюдая за кондукторшей, Лёнька видел парней боковым зрением. Сейчас вошедшая троица стояла перед ним. Кенты смотрели выжидающе, с нагловатыми усмешками, предвкушая забаву. Лёнька мгновенно сообразил, поддали, ищут развлекуху. Угораздила сесть здесь, впереди два места пустуют. На вид парни лет на пять-семь постарше, лучше не рыпаться, но и слабину показывать нельзя, иначе задолбят. Сидел он посередине пустого диванчика, широко раздвинув колени. Сдвинувшись влево, ответил вызывающе:
- Вам что, места мало?
Парни не садились, продолжали стоять. Поглядывали на него, переговаривались между собой, словно обсуждали человека постороннего, здесь не присутствующего.
"Жути нагоняют, - подумал Лёнька. - Ну, не на того напали".
- Смотри, какая молодёжь борзая пошла, никакого уважения к старшим, - говорил небритый с выпяченными губами.
"Губошлёп" - прозвал его про себя представитель "борзой молодёжи".
На заднюю площадку вошла кондукторша. Её появление не оправдало Лёнькиных надежд на избавление от гопников. Чернявый, с усиками, и холодными злыми глазами навыкат, ткнул в него пальцем, изрёк:
- Башляй за нас, не будешь таким борзым со старшими.
Губошлёп гоготнул, хлопнул Лупоглазого по плечу.
- Ага, раскатали губы. Я по субботам не подаю.
Лёнька знал, что нарывается, и скоро поплатится за это. Знал и другое, станет очковать, будет ещё хуже, слабакам пощады нет.
Фёдор Кузьмич решал сложную задачу, подбирал название поста в "Моём мире". Выбор варьировался между "жестоким" и "жестокосердным равнодушием". Сейчас, в трамвае пришла мысль, "равнодушие" не подходит абсолютно. Люди не сохраняли безучастие, иначе шли бы мимо. Остановившись, громко обсуждали, едва не заключали пари, снимали происходящее на телефоны, при этом, лица их были не угрюмо равнодушны, а веселы, оживлены. Обличительные строки, полные сарказма и негодования уже родились, а вот название, никак не вырисовывалось.
Жизнерадостная парочка, весело переговариваясь, загоняла интересный номер в мобильники. С молодых, розовощёких лиц не сходили улыбки, молодой задор светился в глазах. Казалось, парень и девушка сейчас закричат про одну команду, и залепят друг другу физиономии снегом.
Четверо парней прихлёбывали из банок пиво (морозец снизился и держался на уровне пяти градусов), упражнялись в остроумных комментариях, отпускали шуточки. Не хватало дивана, дабы удобно расположиться на нём и наблюдать за перипетиями хоккейного мачта. Обрушившийся тоннель, и выбирающийся из снега упрямец вызвали приступ хохота.
В выходной день Фёдор Кузьмич ездил за всякими разностями для дома в ТД "Купеческий двор". В огромном магазине, под одной крышей находилось, всё, что душе угодно. Закончив покупки. Фёдор Кузьмич перекладывал из тележки в сумку приобретения. Над головой послышался непонятный шум, вызвавший в торговом зале лёгкую панику. Вскоре причина шума выяснилась. Катаклизма не произошло, крыша не рухнула, с неё всего лишь сполз снег. Кто-то что-то не рассчитал, не предусмотрел, сошедшая лавина накрыла автостоянку. Прозрачные створки разъехались в стороны, Фёдор Кузьмич вышел на широкое крыльцо. Слева, скрывая припаркованные автомашины, высился снежный Эверест. Десятка полтора зевак с интересом наблюдали за действиями заполошного мужичка, пробивавшего фанеркой тоннель в снежном завале.
Свои мысли он озвучил, на них тут же отозвалась утомлённая молчанием бойкая дама в серебристой шубке.
- Он жену и дочь откапывает. Я всё видела, - торопливо сообщила очевидица. - Две женщины, одна постарше, вторая - совсем молоденькая девушка, только в машину сели, и тут рухнуло. Повезло им, что успели внутрь забраться. Он только из магазина вышел, на его глазах всё произошло. Ему бы за помощью бежать, а он сам раскапывать кинулся, боится, как бы не задохнулись.
"Об этом надо говорить, даже не говорить, кричать! - решил Фёдор Кузьмич. - Женщины под снегом задыхаются, а они будто телевизор смотрят. Я этого так не оставлю".
Разгневанный мужчина заснял на мобильник и спасателя, и бездушных зевак.
Спасатель таки пробился к малолитражке, освободил дверь. Из норы едва не на четвереньках выбрались обе полонянки, повисли на своём спасителе. Тот оказался не мужем и отцом, а посторонним прохожим, потому как, отмахнувшись от благодарностей, ушёл по своим делам.
Фёдор Кузьмич любил поразмышлять, даже пофилософствовать. По вечерам, перед сном часа два-три бродил по соцсетям, оставлял комментарии. Ответы давал не сразу, под горячую руку, а на следующий день, хорошенько поразмыслив.
Любомудр угрелся, поглядывал в окно, трамвай приближался к большому перекрёстку. На остановке в вагон набьётся толпа, поднимутся гомон, шум, которые отвлекут от спокойных размышлений. Досадный шум раздался на задней площадке сейчас. Фёдор Кузьмич оглянулся. Разнузданная молодёжь устроила разборку из-за мест на диванчике. Любитель размышлений поморщился. Какой-то американский классик советовал неграм, веками пребывавшим в неволе, выдавливать из себя раба, чтобы стать по-настоящему свободными людьми. Нам надо не строить из себя богоносцев, а брать пример с энергичной, самой передовой нации. Надо выдавливать из себя совковость. Эти отвратительные трамвайные свары оттуда. Из прошлого, когда жизнь была смешнее анекдотов.
Лидия Васильевна несла самоё себя, словно сосуд с драгоценной влагой. Подобно тому, как сосуд оберегают от толчков, всевозможных встряхиваний, Лидия Васильевна защищала себя от неприятных разговоров, нервных переживаний, способных разрушить внутреннюю гармонию. Домашние знали эту особенность матери семейства, и в такие часы во избежание грозы, ходили на цыпочках. Иное было вне дома. В посторонних громы и молнии возмущённая матрона метать не могла, и потому уходила в себя, подобно улитке, прячущейся в свой домик при виде опасности. Уверенная в своей правоте женщина не раз повторяла подругам: "Все болезни от нервов, от бесконечных стрессов. Не ходите к докторам, не тратьте на них время и деньги. Идите в храм Божий, там вы получит покой и исцеление". Подруги горячо поддерживали товарку, но к докторам всё-таки ходили. Лидия Васильевна не была завзятой богомолкой, но два-три раза в месяц посещала церковь. Горячие, искренние молитвы, свечки, запах ладана, разговоры с батюшкой, если таковые случались, внутренне очищали, погружали в состояние покоя, всеобъемлющей любви. Хотелось тихо плакать от счастья. Выйдя из церкви, Лидия Васильевна старалась как можно дольше удержать в себе полученную умиротворённость, и впадала в состояние искусственного аутизма.
На остановке к столбу прижимался мохнатый чёрный комок. Столько в этом комочке было беспомощности и беззащитности, от одного взгляда на него у Вики комок к горлу подступил. Девушка присела на корточки, щенок доверчиво потянулся мордочкой.
- Ах, ты, бедненький! Замёрз, и кушать хочешь? Сейчас я тебя подкормлю.
Вика достала из сумочки большую вафельно-шоколадную конфету, едва успела освободить ту от обёртки, пёсик ухватил угощение острыми зубками, облизнулся, посмотрел выжидающе на благодетельницу.
- Нет у меня больше ничего. Я бы тебя забрала, да куда мне тебя деть?
Благодарный щенок потянулся лизнуть девушку, но та отстранилась.
- Не надо меня трогать, ты такой грязненький, а у меня курточка белая.
Вика не могла просто так оставить бездомного щенка, но в запасе оставались только слова. Поток жалостливых причитаний остановило треньканье трамвая, и девушка распрощалась с бродяжкой.
- Альбиночка, солнышко, ну, что ты сердишься? - лепетал молодой муж Митя, притискиваясь плечом к дражайшей половине, сжимая ладонь в тёплой варежке.
Его своенравная подруга демонстративно смотрела в окно, на пожатие не ответила, руку выдернула, но не отодвинулась. Это обнадёживало.
- Да не нужен мне никто, кроме тебя. Она мне совсем не понравилась. У неё ноги толстые.
Альбиночка оторвалась от окна, повернулась к мужу, посмотрела испепеляющим взглядом.
- Ты совсем заврался. Она же в брюках была, откуда тебе знать, какие у неё ноги?
- Ну-у... - лепетал Митя, - они же в обтяжку, вот я сразу и подумал...
- А я для тебя слишком худая, - перебила супруга. - Поэтому и пялился на её телеса.
За спиной разгоралась свара. Молодой муж невольно обернулся. Пьяные уроды наезжали на пацана. Вот, нашли место. Альбинка не любит подобных сцен, ещё сильней обозлится, а злость на него выльется. Выкинуть бы их из трамвая. Но это реальность, не сериал, самому морду начистят, вон, жлобы какие. Хоть бы угомонились поскорей. Дёрнул чёрт задержать взгляд на выпуклых формах. Альбинка в другую сторону смотрела. Как заметила? Поскорей бы эти уроды вышли, как это неприятно.
Митя сжал ускользающую ладонь, и зашептал ласковые слова.
Кондукторша зыркнула на парней, вопрошающе воззрилась на младшего, спросила сварливо:
- Ну, будешь платить, или как?
- За себя, - ответил Лёнька с вызовом. - Сейчас мелочь достану.
Пальцы перебирали в кармане монеты. Достанет всё - отберут. Обидно. Что, он, опущенный? Для удобства Лёнька поднялся. Губошлёп пребольно сжал руку повыше локтя.
- Тебе сказали, за всех плати.
Как ей надоели бесконечные пререкания. Деньги на что попало швыряют - жвачку, пиво, дорогующую жрачку собакам, да кошкам. Билет в трамвае взять - денег нет. Плюнула б на них, нервы жалко тратить, а вдруг контролёр! Но что-то с парнями не так. Малец отдельно входил, это она хорошо видела, глаз намётанный. Ну да, пусть сами свои отношения выясняют. Все они наглые, так и норовят бесплатно проехать, ещё и оскорбляют. Пусть сами разбираются, у неё своих проблем хватает.
- Я не поняла, вы вместе, или как? Платите, давайте, а то трамвай остановлю.
- Вместе, тётка, вместе. Сейчас рассчитаемся, - осклабился носатый.
- Разбирайтесь поскорей. Сказала, не заплатите, трамвай остановлю.
Кондукторша подошла к девушке, вошедшей на предыдущей остановке, и в задумчивости постукивавшей монетой по спинке сиденья.
Гопники наезжали от скуки. Лёнька направился вслед за кондукторшей, надеясь, что те отвяжутся. Но опять ошибся. Губошлёп, ухватив за плечо, развернул к себе, дыхнул перегаром.
- Ты куда? Нахамил и слинять хочешь? За неуважуху платить надо, - и ткнул кулаком под дых.
- Ну? - требовательно спросил Лупоглазый.
Лёнька выпрямился, морщась, ответил со злостью:
- Да пошли вы!
- Смотри, какой упёртый! - процедил Носатый,и ткнул кулаком в нос.
Лёнькин затылок ударился о металлическую стойку, и Лупоглазый тут же врезал снизу вверх в подбородок. Трамвай остановился, Лёнька рванулся к выходу. Дверь не открывалась, трамвай стоял у светофора.
- Ах ты, гадёныш, сбежать хотел? - Губошлёп выволок мальчишку на площадку, и приложился в свою очередь.
Трамвай тронулся, Лёнька пошёл кругами, Носатый ухватил за рукав.
- Что, не нравится?
После этого удара из носа пошла кровь. Лёнькино тело сделало круговое движение в проходе, руки непроизвольно ухватились за спинку сиденья. На этот раз толкнула девица в хвостатой шапке.
- Ты-и, урод, ты мне куртку испортил, - взвизгнула она, толчком отстраняя от себя мальчишку.
Кровь, стекая по подбородку, капала на белоснежную куртку. Лупоглазый с наглой усмешкой манил к себе пальцем. Затравленным зверьком Лёнька оглянулся вокруг себя. С обеих сторон улицы проплывали интересные рекламные щиты, баннеры, все лица обратились к ним. За рукав тронула кондукторша.
- Сейчас останова будет. Ты выйди, снег к носу приложи, - в голосе слышалась жалость, про билет не вспоминала.
Трамвай, наконец, затормозил.
- А вы, чё? Или рассчитывайтесь, или выходите, - кондукторша шла приступом на весёлую троицу.
- Да на, возьми, отвяжись только, - Носатый протянул полусотенную.
Заговорив о своём, парни плюхнулись на диванчик.
Хлынувшие в вагон пассажиры в недоумении расступились перед подростком с окровавленным лицом.