Колюжняк Виктор Владимирович
Сентименталь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Алхимик и учёный Клаус фон Дирк исследует природу загадочного сентименталя в попытках сделать открытие, которое перевернёт мир...

    Повесть выложена полностью. Если она вам понравилась и хочется отблагодарить автора, то можно оставить отзыв (здесь или где-то ещё) или же просто купить экземпляр повести на одном из ресурсов
    В электронном виде - на Литрес или на Амазон
    В печатном виде -на Озон


   "Тайны мира, что я изложил в сокровенной тетради,
  
   От людей утаил я, своей безопасности ради,
  
   Никому не могу рассказать, что скрываю в душе,
  
   Слишком много невежд в этом злом человеческом стаде".
  

Омар Хайям

  
  
   Предисловие
  
  
   Как-то мне довелось услышать странную сентенцию: "Куда лучше попасть в услужение к негодяю, чем к благодетелю. Быть может, жизнь будет менее приятной, но более интересной". Признаюсь, слова эти показались мне откровенной глупостью.
   Мой хозяин, которому судьбой было уготовано стать благодетелем для одних и негодяем для других, не считал себя ни тем, ни иным. Более всего господин был склонен именоваться философом и алхимиком. В обеих этих науках он добился высот, с которыми трудно сравняться кому-либо из живших ранее и, тем более, живущих теперь. Увы, алхимики разочаровались в собственной науке, не познав всех секретов, а философы продолжают терзать мир пустопорожними размышлениями и плодить сущности без меры.
   Однако какое дело мне есть до невежд, которые не свершили и сотой доли того, что сделал Клаус фон Дирк, коему мне выпала честь служить. Эти необразованные дикари, невесть что мнившие о себе, не только не смогли повторить опыт моего хозяина, но и отрицали саму его возможность, хотя свидетелями тех деяний было множество уважаемых людей.
   Рожденный в богатой на детей, но бедной на земли семье дворянина, Клаус фон Дирк до моей встречи с ним, перепробовал множество занятий. Какое-то время он был придворным чиновником, затем воевал на востоке, после, многому научившись у тамошних мастеров, вступил на путь алхимии, где снискал себе славу ученого.
   Именно в тот момент мне было суждено встретиться с этим великим человеком.
   Разумеется, я был всего лишь слугой, но доверенным и единственным. Наверняка нескромно будет упоминать собственные достоинства, поэтому я лишь вскользь замечу, что знал несколько языков, письмо и успел накопить весомый жизненный опыт.
   Пожалуй, гордыня один из моих пороков, а потому следует покончить со мной и вернуться к разговору о моем хозяине.

   Глава I
  
  
   Как я уже говорил, побывав на востоке, Клаус фон Дирк стал алхимиком. В лаборатории, которую господин обустроил на окраине Гамбурга вместо бывшей кузницы, в скором времени появились полки с заспиртованными в банках уродцами и иными диковинами. С потолка свисали травы; вдоль стен, в грубых шкафах, книги с рассыпающимися страницами, которые я переписывал наново, пока они не успели рассыпаться в прах; в ретортах и колбах на столе переливались жидкости, и шел густой и странный запах, от которого свербело в носу и щипало глаза.
   Увидь кто-нибудь наше жилище -- я говорю "наше", потому что волей хозяина проживал вместе с ним, -- то решил бы, что здесь поселилась ведьма. Однако большей глупости сложно было придумать. В отличие от колдовства, алхимия не склонна к шарлатанству или обману. Это сложная наука, в которой математике и химии отводилось места куда больше, чем домыслам и фантазиям.
   К своему стыду, по большей части я не понимал занятий хозяина. Порой он делился со мной размышлениями, но, разумеется, не для того, чтобы что-то узнать или спросить -- вряд ли я мог быть помощником в этих вопросах -- скорее, ему хотелось просто произнести вслух то, что волновало его душу. Как порой любой из нас беседует с бессловесной тварью вроде собаки или кошки, а может быть даже просто с кем-то выдуманным, так и Клаус фон Дирк разговаривал со мной.
   Я, конечно же, не обижался. Пропасть, разделяющая нас не только по положению, но и по уму, была столь огромна, что не было никакой надежды когда-нибудь преодолеть ее. Как мне кажется, она лишь увеличивалась со временем.
   Порой мне доводилось наблюдать, с каким упоением господин работает. "Должно быть, именно так господь Бог трудился при создании Земли", -- посещали меня порой богохульные мысли. Клаус фон Дирк творил исступленно, будто у него из времени был только краткий миг настоящего и никакого другого более.
  
   ***
  
   Из бесед с господином я знаю, что поначалу он, как и многие, занимался фундаментальными вопросами алхимии: получение философского камня и эликсира бессмертия; создание големов и гомункулов; исследование природы веществ. Однако ни на одной из этих дорог он не продвинулся дальше определенного этапа. Это был не полный провал, но, как я понял, дальнейший путь выглядел бы блужданием в темноте в поисках крохотной щелочки, из которой струится свет.
   Клаус фон Дирк был весьма недоволен этими неудачами. Он потерял аппетит и тратил почти все свободное время на исследования и опыты. Не единожды я заставал его дремлющим в кресле со старинным фолиантом в руках. Сотни раз я упрашивал прерваться и поесть или поспать. Однако дух на тот момент, ни во что не ставил слабую плоть.
   Но всему приходит конец. Как бы не был силен огонь внутри человека -- без подпитки он затухает. В душе господина горел пожар, способный сжечь в одночасье весь Гамбург, однако и он не выдержал столь изнурительного труда.
   Однажды я обнаружил Клауса фон Дирка лежащим без памяти возле стола, заваленного бумагами. В тревоге бросившись к нему, я вскоре облегченно вздохнул. Сердце алхимика билось, грудь философа вздымалась, мой господин был жив.
   Перетащив его в спальню, я целую неделю практически неотлучно просидел подле. Господин был в беспамятстве. Порой фразы начинали исторгаться из него, подобно тому, как болезнь выходит из выздоравливающего тела. Я считал это хорошим знаком и вскоре убедился, что мои надежды не напрасны.
   Как-то я задремал на стуле возле постели больного, а после, проснувшись, заметил, что он полусидит на кровати и смотрит в окно. В свете Луны глаза его казались невероятно таинственными.
   -- Спасибо тебе, Ганс, -- сказал Клаус фон Дирк, заметив, что я пробудился.
   Признаюсь, мне стало стыдно за этот сон, потому я начал путано извиняться. Но господин остановил меня взмахом руки и уверил, что с его стороны это было именно благодарностью.
   -- Все прошло, -- добавил он. -- Нам с тобой многое пришлось пережить, но теперь это позади. Алхимия -- наука ищущих. И хотя я едва не потерял себя самого, но нашел то, что мне было необходимо. Теперь у меня есть цель, к которой достойно стремиться. Если покорить ее, то можно превзойти всех тех пустословов, что мнят себя познавшими тайны вселенной. Скоро все будет. Совсем скоро.
   Сказав это, господин вновь погрузился в сон, но то был сон выздоравливающего: усталый и ровный. Обтирая Клауса фон Дирка мокрой тряпкой и меняя белье, я некоторое время размышлял над его словами. В жизни господина появилась цель и вскоре, окрепнув, он непременно возьмется за ее осуществление. Мне же, как верному слуге, оставалось быть рядом и заботиться о благополучии Клауса фон Дирка, как и раньше. "В сущности, в моей жизни ничего не меняется", -- думал я в тот момент и ошибался.
  
   ***
  
   Воистину правы те мудрецы, что утверждают: стоит человеку осознать, к чему он стремится, как судьба с радостью поведет его по выбранному пути. До этого момента ты блуждаешь, не разбирая с дороги, но, ступив на тропу, следуешь туда, куда она тебя ведет. Главное -- твердая уверенность, что это твой путь и решимость пройти его до конца.
   Точно так же и было с моим хозяином. Стоило ему осознать свое предназначение, стоило выбрать из множества вариантов тот, который устраивал его наибольшим образом, как тут же все стало получаться именно так, как ему хотелось. Даже если поначалу и казалось, что это ложные шаги, а тропа вот-вот пропадет, оказавшись всего лишь примятой травой.
   Не сказать, чтобы все случилось сразу и молниеносно. После выздоровления Клаус фон Дирк стал более внимателен к собственному телу и менее подвержен приступам всепоглощающей страсти. Он часто и подолгу сидел в кресле, а взгляд его, казалось, был устремлен в дали, скрытые от неподготовленного взора.
   Я ухаживал за ним, делая то немногое, на что был способен. В глубине души моей порой мелькали горделивые мысли о том, что мой труд хоть немного, но приближает господина к его цели. Хотя бы тем, что не отвлекает на проблемы бренного существования.
   В скором времени былая мания вернулась, пусть и в другой форме. Клаус фон Дирк писал письма своим собратьям алхимикам, а если кто-то из них оказывался проездом в Гамбурге, то он добивался встречи. Очень часто после этих бесед господин приходил в раздражение, а порой со злости рвал письма, выбрасывая обрывки в камин.
   -- Глупцы, -- бормотал он, потирая лоб. -- Им кажется, что они знают, где проходит граница между невозможным и реальным, но при этом они продолжают заниматься тем, в чем никогда не добьются успеха. Их манит не тайна, а жажда наживы. В стремлении возвеличиться, мои собратья приписывают себе подвиги, которых никогда не совершали и не совершат. А после, когда одного из них посещает озарение, в чванливом самодовольствии они отказываются принимать и понимать это. Воистину, нет более твердолобых глупцов, чем те, кто считает себя мудрецами.
   Клаус фон Дирк нервно сплетал пальцы, выворачивая их так, что щелкали суставы. Он вставал и начинал расхаживать по комнате, бормоча себе под нос. В глазах его горело нечто жуткое, рожденное не в нашем мире. Порой он напоминал мне одержимого, и я втайне от хозяина, скептически относившегося к церкви, молился за обретение его духом покоя.
   Так продолжалось долгое время. Мой господин становился все более раздражительным, и казалось, что если это не прекратится, то он вскоре вновь окажется в постели. Блестящий ум, сраженный косностью и твердолобостью тех, кого он считал равными себе.
   Однако, к счастью, судьба послала Клаусу фон Дирку не только испытания, но и награду.

   Глава II
  
  
   Ярмарки в Гамбурге случались раз в сезон и та, о которой пойдет речь, приключилась весной. В ту пору еще нет такого обилия фруктов и овощей, которое бывает летом или осенью. По большей части продают старые запасы и поделки, появившиеся на свет долгими зимними вечерами, когда за окном воет ветер, и нет ничего лучше, чем собраться вместе в большой просторной комнате. За разговорами да работой зима проходит быстро. Мне, рожденному и выросшему в крестьянской семье, это было знакомо.
   Клаус фон Дирк посещал ярмарки не из-за поделок -- он в большей степени ценил простоту, видя за вычурностью гордыню и выпячивание достатка. Если же говорить о запасах, то мой господин жил, как бродяга, в любой момент готовый пуститься в странствия, а потому не утруждал себя вещами сверх тех, что можно собрать за несколько часов. Его интересовали купцы, побывавшие во многих странах и сумевшие раздобыть то, что никто никогда не видел. Они стекались на ярмарку и выставляли свой товар, в надежде выручить за него баснословные деньги, хотя часто это оказывались бесполезные безделушки. Для того чтобы распознать настоящую редкость, нужно было обладать большими знаниями и внимательным взором, и истинные ценители были наперечет.
   Клаус фон Дирк, естественно, таковым являлся, и многие купцы, знавшие его не первый год, всегда стремились поразить чем-то диковинным, ибо щедрость господина в такие моменты не знала границ.
   "Человек высокого ума никогда не скупится на действительно уникальные вещи. И уникальность эта должна заключаться не только и не столько в красоте, сколько в соответствии предмета его назначению, -- так рассуждал Клаус фон Дирк.
   Особого внимания заслуживали книги. Если кому-либо удавалось раздобыть нечто незнакомое, то господин подолгу и внимательно перелистывал страницы, вчитываясь в содержимое, и выпытывал: откуда и каким образом сей труд попал в руки торговца.
  
   ***
  
   На той весенней ярмарке Клаус фон Дирк остановился возле незнакомого купца, который явно вел свое происхождение из мест, согреваемых жарким южным солнцем. Мой господин придирчиво осмотрел разложенные книги. Взгляд его изучал названия, и Клаус фон Дирк застыл, уподобившись живой скульптуре. Дыхание его участилось. Губы начали что-то шептать, а сам он разом покрылся испариной.
   -- Какая цена у этой книги? -- спросил господин, и я мог бы поклясться, что голос его дрожал.
   -- Зависит от того, кто вы есть.
   Купец ответил толи дерзко, толи насмешливо, но господин проигнорировал это. Он был слишком взволнован, да и сам, по правде говоря, предпочитал общение прямое и независимое.
   -- Я -- алхимик и философ, Клаус фон Дирк. Я дышу и питаюсь знанием. У тебя есть блюдо, которое я еще не вкушал.
   -- Я -- всего лишь купец, -- ухмыльнулся торговец. -- Но скажи мне, как философ, можно ли прожить всю жизнь, на одном лишь знании, не подкрепляя тело?
   -- Нет. В таком случае никакой жизни не будет. Но если довольствоваться лишь утолением голода плоти, то и это вряд ли кто назовет жизнью. Куда больше подойдет слово "существование".
   -- О да, это действительно ответ, достойный философа, -- купец расхохотался. -- Философы, которые мне попадались, были то бедны, то богаты, но среди них не было жадных. Назови мне свою цену. Думаю, ты не из тех, кто привык торговаться, в надежде выгадать пару монет.
   -- Ганс, отдай ему кошель, -- распорядился господин.
   Я, признаюсь, заколебался. Этих денег, по моим подсчетам, хватило бы на дюжину подобных книг. Однако, видя мое колебание, Клаус фон Дирк повторил приказ, и мне пришлось подчиниться.
   -- Я смотрю, твой слуга не философ, -- торговец заглянул внутрь кошеля и остался доволен.
   -- Философы не уживаются вместе. Каждый из них, в попытке облагодетельствовать начинает просвещать ближнего своего, что приводит к ссорам. Достаточно того, что Ганс -- моя бережливость и верность.
   Клаус фон Дирк поклонился, забрал книгу, и мы тотчас же отправились домой. И хотя господин старался идти ровно и степенно, как он это делал обычно, в его суетливости, во взглядах, которые он бросал на книгу, сквозило нетерпение.
  
   ***
  
   Поскольку мое повествование основано в первую очередь на личных воспоминаниях, то стоит поделиться размышлениями, одолевшими меня в тот момент, когда Клаус фон Дирк, запершись в лаборатории, приступил к изучению книги. Как и вы сейчас, я в тот момент не знал, к чему это приведет. Я мог только догадываться и строить предположения, успев увидеть лишь название книги, выцветшее на солнце и потускневшее со временем. Надпись, которая привлекла мое внимание, была на французском и звучала следующим образом: "Трактат о стихийных чувствах и о Сентиментале, как высшем их воплощении".
   Не будучи алхимиком, я, тем не менее, был посвящен во многие тайны Клауса фон Дирка, но слово "Сентименталь" встретилось мне впервые. И вот, пока мой господин впитывал знания и мудрость, мне приходилось довольствоваться догадками и размышлениями.
   -- На что похоже это слово? -- спрашивал я сам себя и тут же отвечал, ведя мысленную беседу. -- Более всего оно напоминает слово "элементаль". Часть же его, безусловно, образована от французского "sentiment", что означает "чувство". Может ли существовать "элементаль", который подобно саламандре, олицетворяющей огонь, будет воплощением чувств?
   Ответа, разумеется, мне никто дать не мог, кроме Клауса фон Дирка, но спрашивать его было бы опрометчиво. Хотя я и считался доверенным слугой, но никогда прежде не проявлял особого интереса к делам господина.
   Ко всему прочему, это слово постоянно слетало с языка. Мне хотелось произносить его снова и снова, хотя к разгадке подобное повторение не приближало, а лишь вгоняло в трепет. Я покрывался гусиной кожей и сидел, чувствуя, как легкий озноб постепенно прибирает к рукам мое тело, а потом отпускает.
   Вечером того дня, замечтавшись, я не расслышал, как господин подошел и с легким изумлением воззрился на меня. Застыв посреди коридора, я бормотал себе под нос. Оставалось надеяться, что он не слышал самих слов, а, вернее, одного единственного.
   -- Ганс, право слово, теперь я лучше понимаю, что ты подразумевал, когда говорил про мой отрешенный вид. Я бы поблагодарил тебя за демонстрацию, но не думаю, что это было твоей целью.
   Я, кажется, покраснел и извинился, добавив, что не понимаю причин своего столь внезапного погружения в мысли. Однако Клаус фон Дирк не придал этому происшествию особого значения и лишь рассеянно кивнул. Было видно, что "Сентименталь" занимал его не меньше, чем меня.
  
   ***
  
   Стоило книге попасть в дом, как поведение господина изменилось. Теперь он уделял внимание только лишь ей одной и не расставался с фолиантом, казалось, ни на минуту. Поля были испещрены заметками. Их не хватало, чтобы вместить все комментарии, а потому из книги торчали листы бумаги. Краем глаза мне удавалось увидеть некоторые из замечаний господина.
   "Чушь!" -- гласило одно, и оставалось только догадываться о негодовании Клауса фон Дирка. Наверняка губы кривились в презрительной усмешке, а рука сжимала перо со всей силы.
   "Точно! Совершенно точно!" -- улыбка и чувство трепета от того, как неизвестному автору удалось передать в своей формулировке то, для чего у тебя не находится слов.
   "Стоит подумать..." -- за этим краткими комментарием скрывался тяжкий труд, не оканчивающийся сразу, а продолжающийся еще долгое время, как и всякая мысль, которая нас занимает.
   Мне же никак не удавалось разгадать загадку, которая скрывалась в книге. Я был близок, но не мог дотянуться. Вынужден признать, что даже стал не столь ревностно следить за порядком в доме -- так сильно занимала меня мысль о Сентиментале.
   В какой-то момент мне показалось, что я одержим. Тогда, отпросившись у господина, я отправился в церковь, надеясь там обрести покой. Но и несколько часов в молитве у алтаря не принесли мне освобождения от чарующего слова.
   Клаус фон Дирк тем временем нашел себе новое развлечение. Мне совершенно случайно удалось узнать об этом, когда я отправился за продуктами во время его отсутствия.
   Весна уже готовилась уступить место лету, а юноши и девушки бросались в водоворот страстей в надежде выплыть из него, держась за руки. Впрочем, большинство оказывались отброшенными друг от друга или же затянутыми в пучину.
   За всеми -- счастливыми и несчастными -- наблюдал Клаус фон Дирк.
   Увидев его на площади, всматривающегося в лица молодых людей, что общались на языке жестов и полунамеков, я собирался подойти, но, через какое-то время понял, что мое присутствие окажется нежелательным. Словно охотник, следящий за добычей, Клаус фон Дирк черной тенью держался возле стены. В глазах его полыхал азарт пополам с восторгом, а ноздри хищно раздувались. Руки беспрерывно сжимались и разжимались, будто бы он ощупывал нечто невидимое или же хотел протянуть их и схватить всех вокруг.
   Мой господин был страшен и прекрасен одновременно. Мне кажется, именно так должен был выглядеть гаммельнский крысолов, перед тем как увести детей. В предвкушении и с затаенным обещанием в глазах.
   Тогда я попросту подивился, решив, что это всего лишь причуда господина, однако я ошибался. Этот момент стал отправной точкой для последующих перемен. И уже через пару недель после него состоялось событие, которое показало, что жизнь более не продолжается в том же русле, что и раньше.
  
   ***
  
   О том, что грядут перемены, стало ясно, когда Клаус фон Дирк принялся подолгу просиживать возле карт. Он подсчитывал количество переходов, составлял списки покупок и отправлял меня с разного рода поручениями. Нетрудно было догадаться, что мы готовились к путешествию. Я не знал, куда именно, но вскоре, в один из первых летних вечеров, открылось и это.
   Я помню, что господин был необычайно возбуждён. Казалось, он никак не может усидеть на месте -- что-то внутри заставляло его вскакивать и расхаживать по комнате. Порой он начинал грызть ногти, разговаривая при этом, но так тихо, что до меня доносилось лишь бессвязное бормотание. Занятый очисткой и протиркой колб, я, конечно же, обратил внимание на странное поведение Клауса фон Дирка, но решил, что мое участие не требуется. Однако я ошибался.
   -- Ганс, оставь эти стекляшки в покое, -- сказал он, остановившись вдруг. -- У меня есть к тебе разговор, и он, поверь, куда важнее, чем твое занятие.
   Отложив протертую колбу, я подошел ближе.
   -- Сядь, -- приказал Клаус фон Дирк. -- Не могу смотреть на тебя так. Ты слишком высок для меня.
   Ростом природа действительно одарила меня немалым. Я был почти на голову выше господина, который и сам мог похвастать тем, что большинство людей смотрели на него снизу вверх.
   Оглядевшись, я нашел глазами только кресло, в котором обычно сидел Клаус фон Дирк. Поначалу я не хотел его занимать и решил расположиться на краю стола, но господин поморщился, стоило мне шагнуть в направлении наполовину захламленного деревянного исполина, площадью едва ли не с треть комнаты. Поняв, что от меня требуется, я аккуратно присел на кресло.
   -- Ганс, как ты наверняка уже догадался, я собираюсь в путешествие, -- Клаус фон Дирк пристально посмотрел на меня, и я кивнул. -- Не скрою, это будет дальняя дорога и, возможно, опасная. Ты -- мой слуга. Человек, которому я доверяю практически так же, как самому себе. И потому я считаю, что должен спросить твоего мнения. Если ты согласен отправиться со мной, и всецело помогать мне во время странствий так же, как ты делаешь это сейчас -- я буду рад. Если же нет, то ты немедленно получишь расчет и, более того, награду за те годы, что ты мне служил. Ты не раб и волен решать сам. Не скрою, из этого путешествия мы можем не вернуться.
   -- Я отправлюсь с вами, господин, -- ответил я почти без раздумий.
   -- Ты слишком быстро решаешь, Ганс. Поверь, это не то дело, в котором нужна поспешность.
   -- У меня нет семьи, о которой следует заботиться, точно так же, как и нет близких друзей. Вы всегда были добры и справедливы ко мне, а потому я не смогу бросить вас в такой момент.
   -- Я рад, -- Клаус фон Дирк подошел и с силой сжал мне плечо. -- Я рад, что ты именно тот человек, на которого я могу положиться.
   Какое-то время, может быть несколько секунд, мы простояли так, а затем господин вновь принялся нервно расхаживать по комнате. В этом жесте, которым он меня одарил, не было иронии или насмешки. Я, пожалуй, набравшись храбрости, мог бы назвать его дружеским, но, как бы то ни было, я сознавал, сколь велик Клаус фон Дирк в сравнении со мной. И все же мне кажется, что он действительно в тот момент считал меня уж если не другом, то товарищем.
   Признаюсь, это была лучшая награда, на которую только я смел надеяться. Великий гений, бывший моим кумиром, позвал с собой и обрадовался, когда я согласился. Я внутренне ликовал и упивался этим моментом. Гордыня -- это мой самый тяжкий грех, как я уже говорил.
   -- Позволено ли будет узнать, куда мы направляемся?
   -- Конечно, Ганс, конечно. Наш путь лежит на восток, в Багдад. Там я должен найти то, чего никак не могу обнаружить здесь. Многие мудрецы и алхимики ведут свое происхождение из тех мест, и могу заверить -- там невозможно заслужить славу одними лишь разговорами.
   -- На восток? Но там война. И эти варвары с иной верой, -- я действительно удивился. Путешествие и впрямь выглядело опасным.
   -- Пустое, -- Клаус фон Дирк отмахнулся. -- Верить в иное -- не грех. Я и сам верю во многое из того, что церковь называет ересью. Что касается войн, то они для дураков, желающих помериться силой. Таких хватает по обе стороны. Поверь мне, Ганс, умные люди всегда могут договориться, а в том случае, когда это невозможно -- есть шанс обмануть другого или купить его согласие.
   -- Но я не уверен, что нам попадутся исключительно умные люди.
   -- Я позаботился об этом. Мы присоединимся к каравану. Я узнал: послезавтра отходит один из них. Там хватает и сильных, которые будут охранять наш покой, и умных, которые станут услаждать ум беседами, -- господин подошел ближе и пристально взглянул мне в глаза. -- Но что за сомнения? Уж не передумал ли ты, узнав об опасности? Говори смелей, поверь, никто не обвинит тебя в трусости.
   -- Вовсе нет, -- сказал я, выдержав взгляд, и лишь потом позволил себе отвернуться. -- Я дал согласие, не подозревая о цели, и не отступлю, узнав ее. Я всего лишь хотел выяснить, приняли ли вы должные меры предосторожности.
   -- Мой милый Ганс, -- улыбнулся Клаус фон Дирк. -- Да, я часто бываю рассеянным в том, что касается бренной жизни, но, поверь, слишком многое поставлено на это путешествие. Фактически, я ставлю на кон самого себя. Свою науку, свою веру и свои убеждения. В такие моменты поневоле стараешься учесть все. Даже малейшая деталь может повлиять на успех будущего дела.
   Мне оставалось лишь кивнуть. Действительно, кажется, господин многое предусмотрел. Однако стоило непременно проверить и подвергнуть сомнению любую мелочь. Не из-за недоверия, но лишь для того, чтобы убедиться, что действительно ничего не упущено.
   -- Вот и отлично, -- кивнул Клаус фон Дирк. -- Можешь перестать заботиться о порядке в этом доме. Послезавтра нас здесь уже не будет. Собери вещи, Ганс. Уверен, ты знаешь, что нам может понадобиться, но не советую брать то, чем ты при случае не сможешь пожертвовать.
   Выслушав это распоряжение, я отправился готовиться к поездке. В моей голове мелькнула мысль о том, что я не подозреваю, как господин справился бы с этим, реши я взять расчет. Пришлось признать, что он либо был уверен в моем согласии, либо собирался попросить меня об этом перед расставанием.
   "Какая разница, Ганс? -- сказал я себе. -- У тебя есть возможность не только помочь господину, но и повидать мир. До этого ты бывал в соседних городах, но как же все это меркнет перед далекими странами!"
   Что и говорить, перспективы потрясали воображение.

   Глава III
  
  
   Мой господин во многом был прав. Несмотря на бытовавшие среди необразованных людей мнения, восток в ту пору был не таким варварским, как его было принято изображать. И до этого множество просвещенных ученых появлялось там, но во времена расцвета алхимии количество их поистине достигло невероятных масштабов. Достаточно вспомнить Джабира ибн Хайяна, который первым из алхимиков обратился к проблемам философского камня и созданию гомункулов, или же Ар-Рази, усовершенствовавшего теорию металлов.
   И это только некоторые. А если взять врачей, философов и поэтов -- становилось ясным, что мнение о диком востоке выросло на старых обидах за набеги, когда народности, жившие там, предпочитали кочевой образ жизни. Несомненно, масла в огонь подливала и церковь, считавшая молодую исламскую религию большой для себя угрозой.
   Это же косвенным образом касается и моего господина. Из рассказов Клауса фон Дирка я выяснил, что он отправился воевать лишь затем, что ничего другого не оставалось делать. Много чего он испробовал в жизни, но ничто по-настоящему не смогло увлечь его. А на востоке, помимо прочего, можно было взглянуть на изнанку чужой жизни.
   По сути своей, так и получилось. Узрев иной уклад и познакомившись со многими мусульманами, Клаус фон Дирк был допущен к алхимикам. Именно там состоялось его знакомство с тем, что церковь считала происками дьявола.
   Поэтому сейчас можно было сказать, что блудный сын возвращался домой возмужавшим и с надеждой на помощь родителей. Зная, насколько мой господин дорожил воспоминаниями о тех годах своей жизни, думалось мне, что надеется он небезосновательно.
   Мои же знания о востоке на тот момент были весьма туманны и противоречивы. Я, конечно, как истинный католик знал о другой религии и о том, что она противна господу нашему; но как человек просвещенный, не мог не признать, что ее постулаты во многом схожи с заветами Христа. Именно поэтому для меня было странным столь суровое противостояние.
   Так же, порой, мне удавалось увидеть заезжих торговцев. Они по большей части были смуглыми, голоса их гортанными, а одежда необычной. Однако те торговцы все же мало чем отличались от обычных людей. Все это было внешним, а как доказали войны -- внутри текла такая же красная кровь. И души их, как я смел думать, отличались от наших не столь уж серьезно.
  
   ***
  
   Как уже было сказано, мы присоединились к каравану купцов, который отправлялся в Багдад. Вынужден признать, что поначалу подобное предприятие внушало мне недоверие. Слишком часто среди этих людей попадаются те, кто готов поживиться чужим имуществом. Нередки истории, когда купец оборачивался разбойником, стоило лишь оказаться в диких землях. Однако вскоре мне предстояло убедиться в своей неправоте.
   Начальником каравана оказался бывший военный. Это было видно по выправке и по тому, как он держался со своими подчиненными. Спокойствие и сила, исходившие от этого человека, казалось, окутывали весь караван, и вскоре я уже был уверен, что ничего плохого с нами не случится. А если что-то и произойдет, то Зигфрид достойно встретит опасность.
   Да, его звали Зигфрид и более подходящего имени, как мне кажется, сложно было придумать. Об этом же как-то заметил мой господин.
   -- Вот человек, которого зовут Зигфрид, -- сказал он, сопровождая проезжающего воина взглядом. -- Он не только дьявольски силен и потрясающе прозорлив. Образование его пестрит пробелами, но ум жив и впитывает в себя новые знания и открытия. Ничего он не допускает на веру, не найдя доказательств. Но нет и того, что будет отброшено сразу же, без малейшей попытки задуматься. Воистину, глядя на этого человека, сразу начинаешь верить, что это достойнейший из достойнейших.
   Остальную часть каравана составляли купцы и люди, которые подобно нам присоединились к нему для безопасного путешествия. С первыми все было просто. Они отличались лишь внешностью и говором, в то время как в каждом из них билась торговая жилка, а в крови кипел азарт. На привалах купцы то и дело пытались сторговать друг другу что-нибудь или же играли в кости на свои товары.
   Пожалуй, только Хасим Руфди -- как он представился нам -- отличался от остальных. Родом из Багдада, он представлял дела своей семьи в Европе. Чуть более сдержанный и задумчивый, купец с востока предпочитал уединение, а не большие компании. С ним мой господин любил подолгу беседовать. Оказалось, что у них в Багдаде есть общие, пусть и не очень близкие, знакомые. К тому же Хасим Руфди был начитан и образован, благодаря чему в скором времени, он стал постоянным собеседником Клауса фон Дирка.
   Я же был предоставлен самому себе, поскольку с караваном ехали слуги, которые занимались обустройством лагеря на ночлег, если нам выпадало ночевать на свежем воздухе; а так же остальными мелкими поручениями и делами, возникавшими во время путешествия. С этими людьми, честно говоря, я так и не смог сойтись. Хотя я и сам любил поговорить, но за годы службы у философа и алхимика привыкаешь к более содержательным беседам, нежели обсуждение интимных сторон жизни знакомых и господ и самого рассказчика. Именно этим, к моему прискорбию, и занимались слуги, когда им выпадала свободная минута.
   Из тех, кто подобно нам не принадлежал ни к купцам, ни к воинам, ни к слугам, можно было выделить пожилого юриста Вернера Дифенбаха с дочерью Эльзой; и ее жениха, Штефана Кноппа, представлявшего одну из гамбургских торговых компаний. Герр Дифенбах, как и подобает заботливому отцу, намеревался проследить, чтобы его дочь была окружена соответствующей статусу обстановкой. В Багдаде он намеревался пробыть до самой свадьбы.
   Из разговоров слуг я узнал, что фрейлейн Эльза не любит своего жениха, несмотря на его молодость, красоту и удачно складывающуюся карьеру. Мне, человеку знакомому с капризами женского сердца, подобное казалось странным, но не удивительным.
   А вскоре я и сам попал в плен женских чар. Казалось бы, прожив на этом свете без малого тридцать лет, мне давно было пора понять, что любовь, в сущности, есть не более чем болезнь, которую каждый претерпевает хотя бы раз. А дальше все зависит от шрамов, оставленных на душе и сердце.
   На моем, к слову, подобных хватало. По молодости я часто увлекался и видел в каждом жесте благословление, а в каждой улыбке призыв. Но обжегшись несколько раз и весьма сильно, остепенился и позволил разуму главенствовать над чувствами. В последующие разы я руководствовался рассудком и брал то, что мне хотелось, отдавая взамен то, что хотелось девушке. Какое-то время мне казалось, что это идеальный способ существования, но после того как несколько женщин ушли из моей жизни весьма быстро, несмотря на то, что их вроде бы все устраивало, я разочаровался и в этом мировоззрении.
   Нет, мне не суждено было превратится в затворника, однако я решил для себя, что уже староват для долгих ухаживаний. Иной раз, когда было видно, что девица сама не прочь, я удостаивал ее вниманием, а поутру мы расставались, довольные друг другом. Признаюсь, меня подобное всегда устраивало, ведь в тот момент я начал служить у Клауса фон Дирка, и, как мне думается, господин был бы против любой женщины в доме, в каком бы то ни было качестве, кроме, пожалуй, подопытной.
   Порой мне казалось, что он в данном смысле святой. Однако, с вашего позволения, хватит об этом. Как я уже говорил, мне не нравилось обсуждение интимной жизни господ слугами при караване, а потому нет особого желания уподобляться им.
   Так вот, девушку, которая покорила мое сердце, звали Агнетт. Она прислуживала фрейлейн Эльзе, но отношения между ними были скорее дружеские. Нередко, проходя мимо, чтобы вновь бросить взгляд на мою возлюбленную, я натыкался на веселый смех, от которого, к своему стыду, начинал чувствовать смущение.
   Для меня не совсем ясно, что было тому причиной. Я знал, что недурен собой и нравлюсь женщинам, пусть уже и не молод. Однако я лишь бродил подле, не в силах сделать первый шаг. Злость моя к себе в те моменты была огромной.
   Даже Клаус фон Дирк заметил мое странное состояние.
   -- Ганс, -- сказал он как-то. -- Признаюсь, еще несколько месяцев назад, твое поведение показалось бы мне загадкой. Я бы решил, что какая-то сущность вселилась в тебя и терзает душу, побуждая ее к мятежу. Однако теперь, о, теперь я знаю, что происходит.
   Я попытался отговориться. Сказал, что не происходит ничего странного, и я просто не очень привык к долгим поездкам, а потому надо чаще прогуливаться, чтобы размять затекшие мышцы.
   -- Чаще прогуливаться в направлении того шатра? -- господин показал рукой в сторону места, где остановился герр Дифенбах и хохотнул. -- Разумеется, мой дорогой Ганс, разумеется. Прогуливайся, но не забывай, что гулять лучше всего не в одиночку.
   Он вновь рассмеялся и отправился к Хасиму Руфди, прихватив с собой шахматы. В последнее время они полюбили эту игру. Кажется, всё началось с какого-то математического спора, но я не могу утверждать точно.
   Я же вновь остался один и долгое время, вынужден признать, сердился на Клауса фон Дирка за его острый язык. Однако, вскоре мне удалось понять, что обвинять надо в первую очередь самого себя. Этот разговор дал мне пищу для размышлений, и я нашел причину своей трусости.
   Агнетт нравилась мне столь сильно, что я боялся испортить все неосторожными словами и поступками, а потому предпочитал бездействовать.
   "Ну же, Ганс, -- зло сказал я самому себе. -- Ты боишься даже попробовать, а между тем, вдруг от тебя ждут именно этого? В твоем возрасте даже шанс рискнуть предоставляется не так уж часто. Вскоре путешествие закончится, а если ты не воспользуешься этой возможностью, то будешь жалеть всю жизнь!"
   Признаюсь, этот внутренний монолог не сразу возымел действие. И в той или иной форме мне пришлось проговорить его несколько раз, прежде чем удалось себя убедить.
   Но перед этим произошли события, оказавшие влияние, как на путешествие, так и на мою судьбу, а также судьбы моего господина и некоторых других людей, ехавших с нами.

   Глава IV
  
  
   В один из дней к Зигфриду спешно подъехал отправленный вперед разведчик. Нам с господином со своего места не было слышно ни слова из того, что он сказал, но, судя по его взволнованному лицу, случилось что-то действительно важное. Выслушав, Зигфрид резко и быстро отдал какие-то приказания, а затем вместе с парой стражников понесся вперед, будто бы речь шла о жизни и смерти.
   Вскоре нам удалось узнать, что это действительно так.
   -- Есть ли среди вас кто-нибудь знакомый с искусством врачевания? -- спросил один из воинов.
   -- Я разбираюсь в анатомии и немало знаком с лекарским искусством, -- отозвался мой господин. -- Что произошло?
   -- Мы нашли раненого. Капитан отправился за ним. Кажется, на него напали разбойники.
   -- Я помогу чем, смогу.
   Сказав это, Клаус фон Дирк принялся искать в наших пожитках хирургические инструменты, а также снадобья и травы. Не зная характер ранений, он достал все, что могло пригодиться. На лице же господина читалось искреннее любопытство.
   -- Всегда интересны такого рода встречи, -- шепнул он мне. -- Иногда, Ганс, я начинаю верить в существование судьбы. Главное только уметь различать ее знаки и толковать их правильно. К сожалению, это то искусство, на которое можно потратить всю жизнь, но так и не продвинуться дальше пары шагов. Лично я просто стараюсь помнить, что ничего не случается просто так.
   Клаус фон Дирк более не произнес ни слова, пока не прибыли охранники со своей ношей.
   Раненный был без сознания, но жив. Его грудь вздымалась, пусть и не так часто, как положено здоровому человеку. Однако самым удивительным для меня было то, что я узнал его. Это был тот самый араб, который продал господину книгу о Сентиментале. От потери крови он побледнел, да и видел я его лишь раз, но и Клаус фон Дирк, судя по тому, как он изменился в лице, тоже признал этого человека.
   Еще большое смятение вызвало появление раненого у Хасима Руфди. Он вдруг заволновался, бросился к охранникам и принялся помогать укладывать араба на покрывало. Купец что-то бормотал, но язык был мне плохо знаком, а расстояние оказалось слишком большим, потому я ни слова не понял.
   -- Это брат достопочтимого Хасима Руфди, -- сказал господин, видя, как я старательно прислушиваюсь. -- Он очень переживает за его здоровье и сокрушается, что родственнику не хватило терпения подождать его, и он решил отправиться в столь трудное и опасное путешествие в одиночку. Интересно, знает ли он...
   Конец фразы господин резко оборвал, будто боясь слов, которые могли вырваться наружу. Он протиснулся сквозь строй собравшихся и приступил к осмотру больного. Закончив же, скомандовал вскипятить воду и стал выбирать нужные ему травы для приготовления отвара.
   -- Ничего страшного, всего лишь сильный удар по голове. Возможно, легкое сотрясение мозга. Нужен покой и бережный уход, -- Клаус фон Дирк обвел взглядом стоящих вокруг. -- Пожалуйста, не толпитесь.
   Люди, смутившись, как часто бывает, когда застают за чем-то постыдным, разошлись по своим делам. Возле больного остались только лишь Зигфрид, Хасим Руфди и господин. От моего взгляда не ускользнуло, что перед уходом фрейлейн Эльза задержалась, бросив на раненого взгляд полный тревоги.
   Сначала я подумал, что ее взволновало само происшествие, однако позже мне довелось убедиться, что судьба раненого в принципе была ей небезразлична.
   В тот день путешествие решили не продолжать: половина дня миновала, и до следующей придорожной гостиницы было далеко. Вокруг раненого по-прежнему хлопотали Хасим Руфди и Клаус фон Дирк, я же, предоставленный самому себе, направился к маленькой речке, скорее даже ручью, и погрузился в созерцание бегущей воды. Это зрелище завораживало меня с детства, помогало успокоиться.
   Прошло какое-то время, и я, задумавшись, не сразу сообразил, что рядом со мной кто-то сидит. Оторвав взгляд от реки, я повернулся и увидел Агнетт. В лунном свете ее лицо казалось еще прекрасней. Вьющиеся локоны волос, светлые голубые глаза, стиснутые от напряжения или в задумчивости губы -- это зрелище оказалось более захватывающим, чем бегущая вода, и во много раз прекрасней. Агнетт тоже не сразу заметила, что мой взор направлен на нее. Когда же это произошло, то она смутилась, на щеках выступил легкий румянец, и девушка поспешно отвернулась в сторону.
   Так мы и сидели какое-то время. Я изучал каждый завиток ее волос, пытаясь разглядеть просвечивающий сквозь них изгиб шеи, в то время как Агнетт подняла с земли маленький прут и чертила неясные мне знаки на земле. Я хотел что-нибудь сказать, но в тот момент окончательно убедился, что слова подобны деньгам. Они очень часто имеются в достатке, когда нам некуда их тратить, и пропадают в тот момент, когда нужда в них достигает крайнего предела.
   -- Я любил сидеть так в детстве, -- сумел я все же выдавить из себя хоть что-то.
   -- Я тоже, -- голос Агнетт был тихим и печальным.
   Мы помолчали еще какое-то время, и я взял на себя смелость придвинуться ближе. Моя рука оказалась рядом с рукой девушки.
   -- Меня послала госпожа, -- призналась она, резко повернувшись ко мне. Глаза Агнетт смотрели настороженно и испытующе. -- Она очень волнуется за Керима Руфди и просила узнать, достаточно ли искусен ваш господин.
   -- Он не дипломированный лекарь, но его понимание человеческой анатомии и процессов, проходящих в теле, велико, -- не без гордости заметил я. Однако на самом деле мне было грустно. Агнетт пришла сюда лишь только по воле госпожи.
   -- Спасибо, я передам, -- девушка отвернулась и собиралась уже вставать, когда я, решившись, накрыл ее руку своей. Она не дернулась и не вырвалась.
   -- Агнетт, скажите, вы здесь только из-за приказа госпожи?
   -- Нет, -- ответила она помедлив. А затем очень быстро добавила. -- Госпожа лишь испытывала тревогу, мне захотелось узнать все самой. Спасибо вам, Ганс.
   Она высвободила руку, встала и, сделав несколько шагов, повернулась ко мне. Агнетт улыбнулась мягко и добро, помахала мне рукой и побежала в сторону лагеря.
   Я остался сидеть в одиночестве, запутавшись в собственных мыслях. Мне не сказали ни да, ни нет, что позволяло надеяться и побуждало к волнению. Правда, я все же наконец-таки решился, что не могло не радовать. Некоторое время я пытался смотреть на ручей, в попытке привести мысли в порядок, но вскоре понял, что ничего не выйдет. Отряхнувшись, я отправился в лагерь.
   По пути мне пришла в голову мысль, которую я по возвращению постарался проверить: знал ли кто-нибудь, кроме фрейлейн Эльзы и Хасима Руфди, что раненого зовут Керим?..
  
   ***
  
   Пожалуй, это было самое значимое происшествие за время пути. Оно закончилось так же внезапно, как и началось. На следующем постоялом дворе Хасим Руфди сказал, что более не может сопровождать караван. Он остался дожидаться выздоровления брата, передав через Зигфрида письмо своей семье, чтобы они выслали провожатых. Вдобавок к письму Хасим Руфди отдал огромный кошель золота и обещал, что точно такой же кошель будет ждать стражников в Багдаде.
   На прощание Хасим Руфди преподнес моему хозяину в качестве подарка резные шахматы из слоновой кости, которые он привез из Индии. По его заверениям, это была лишь мизерная благодарность за спасение брата. По возвращению в Багдад купец обещал разыскать Клауса фон Дирка и вознаградить куда более достойно тому поступку, который тот совершил. Хотя мой господин и заверял, что ничего особенного он не сделал, а больной так или иначе в скором времени поправился бы, подарок он все же принял, как мне показалось, с большим удовольствием.
   Что касается самого раненого, то сила его здоровья или же мастерство моего господина было тому причиной, но он вскоре очнулся, хотя и был еще слишком слаб, чтобы ходить и сидеть, потому по большей части лежал и разговаривал.
   Я не мог не заметить, какие преисполненные тревоги и радости взгляды бросала на больного фрейлейн Эльза. Мне было странно видеть, что все вокруг этого не замечали. Впрочем, возможно это был тот самый случай, когда важно знать, что именно ты ищешь.
   Но как я не старался, как не пытался уловить, мне не удалось заметить, чтобы Керим Руфди как-то выделил ее из тех, кто вечерами нередко приходил его проведать. Особенной популярностью среди гостей больного пользовалась его история о нападении. С каждым разом она все более и более изменялась, пока не превратилась в притчу об отважном, но безрассудном купце, злых разбойниках, внимательных стражниках и добром чародее. В скором времени у нее был шанс превратиться в сказку.
   Наши же отношения с Агнетт радовали меня своей романтичной невинностью. Я считал, что давно уже не гожусь для подобного, однако получал от происходящего истинное удовольствие. Иногда мы разговаривали, рассказывая друг другу наши жизни и жизни наших хозяев. Однажды я даже рассказал ей о Сентиментале, за что потом корил себя, поняв, что это тайна хозяина, а не моя. Правда, как мне показалось, Агнетт восприняла это как старинную легенду или даже шутку.
   Зато она относилась серьезно ко мне, а я к ней. Мы часто бродили вдвоем, взявшись за руки, или сидели где-нибудь в отдалении. Голова Агнетт покоилась на моем плече, и я чувствовал ее дыхание. Или же я, лежал у нее на коленях, находя это самым прекрасным ложем из всех, которые мне когда-либо были доступны.
   Украдкой, боясь, что нас кто-нибудь увидит, мы целовались. Не исступленно и страстно, а нежно и робко, вкладывая все чувства в эти поцелуи.
   Естественно, что наша близость не осталась без внимания в караване. И если стражникам было все равно -- лишь раз Зигфрид попросил меня не отходить особенно далеко во время прогулок, -- то для слуг мы стали пикантным лакомством. Обсуждать своих хозяев им порядком надоело, а потому они упражнялись в злословии на наших чувствах. Должен сказать, что мне стоило огромной выдержки, чтобы не наброситься на них с кулаками.
   И я бы наверняка так и сделал, если бы Агнетт не попросила меня не обращать внимания. Сама она именно так и поступала, но иногда мне мерещилась усталость в той улыбке, с которой она встречала пошлости, несущиеся нам в спину.
   -- Это просто зависть, Ганс, -- говорила она мне. -- Люди завидуют счастью, а потому хотят его опошлить и растоптать. Им кажется, что такого не может быть, ведь у них ничего подобного не было. Им надо вымарать в грязи чистое, чтобы оно стало похоже на что-то привычное глазу. Но грязь не липнет, если на нее не обращаешь внимания. Будь сильным, Ганс, ведь я с тобой.
   Должен признать, что эти слова, если и успокаивали меня, то ненадолго. Я понимал, что своей реакцией на насмешки лишь расстраиваю Агнетт, но ничего не мог с собой поделать.
   Даже Клаус фон Дирк как-то подозвал меня поближе и спросил:
   -- Скажи, Ганс, есть ли люди, чье мнение для тебя важно?
   -- Разумеется, -- кивнул я, подразумевая в первую очередь самого господина и Агнетт.
   -- Как эти люди относятся к тебе?
   -- Очень хорошо.
   -- Тогда попросту наплюй на остальных. Они -- никто, в то время как ты сам решаешь, что важно внутри твоего мира.
   Я кивнул и сказал, что постараюсь, но не думаю, что у меня это получилось. Несмотря на поддержку господина и Агнетт мне все время казалось, что я совершаю что-то противоестественное, игнорируя насмешки. Правда, вскоре они пропали сами собой, но совсем по иной причине. Через два дня мы должны были достичь Багдада, а потому именно это стало всеобщей темой для разговоров.
   Мы с Агнетт, однако, не разделяли восторга остальных. Несмотря на обещание видеться, как только наши хозяева будут позволять, мы знали, что подобного путешествия никогда больше не случится. Даже если мы поедем той же дорогой и с теми же спутниками, все мы окажемся уже чуть другими, и отношения меж нами тоже.
   Именно с этим знанием я и вступил в Багдад.

   Глава V
  
  
   Хотелось бы написать, что наше прибытие в Багдад было торжественным и величественным, как и события, которые вскоре там произошли, но не могу грешить против истины. Караван вошел через главные ворота, но, учитывая толчею у них, а так же то малое внимание, которое на нас обратили, стало очевидно, что ничего необычного в этом зрелище не было.
   Какое-то время мы ехали вместе, однако с каждым новым перекрестком отделялись то одни, то другие. Кто-то отправлялся в свой дом, чтобы отдохнуть после скитаний по другим странам, в то время как некоторые наоборот спешили скорее заняться делами и запастись товарами перед обратной дорогой. Зигфрид и его стражники, попрощавшись, отправились в дом Хасима Руфди для того, чтобы доставить его поручение. Чуть позже нас покинули и герр Дифенбах с дочерью и герром Кноппом.
   Мы с Агнетт попрощались лишь взглядами, не решаясь на открытое проявление чувств. Конечно, эти древние улицы наверняка видели много подобных прощаний, однако мне казалось, что ни одно из них не было столь трогательным и наполненным предвкушением грядущих встреч.
   -- Веселей, Ганс, -- подбодрил меня Клаус фон Дирк. -- Я уверен, что у тебя еще будет время для печали, а потому советую внимательно смотреть по сторонам. Стоит запомнить этот момент. Именно сейчас ты присматриваешься к городу, а он к тебе. Пройдет время, и ты станешь всего лишь одним из многих, кто ходит по его улицам. Тогда и ты, и город привыкнете друг к другу. Если ты не полюбишь Багдад, то не сможешь стать его частью.
   Признаюсь, мне не очень-то хотелось становиться частью чужого города. Гамбург вполне меня устраивал. Однако я действительно осмотрелся по сторонам, и вскоре Багдад захватил все мое внимание.
   Я много времени провел в Гамбурге, но в тот момент мне показалось, что он лишь деревня по сравнению с этим нагромождением узких улочек, величественных зданий, покосившихся трущоб и огромных дворцов. Отовсюду доносились голоса, говорившие на разных языках. Звуки повозок и крики животных раздавались то тут, то там. Ароматы -- от божественных до низменных -- переплетались в неповторимый флер, который я с непривычки чувствовал особенно остро. Поминутно либо вздыхал, в надежде насытится, либо старался пройти быстрее и ничего не чуять.
   Это был город Багдад, и мы с ним приветствовали друг друга, как подобает друзьям. Окончательно я понял это, когда какой-то араб, проходящий мимо, вдруг улыбнулся и что-то произнес. Некоторое время он смотрел на меня, дожидаясь ответа, потом хохотнул и ушел.
   -- Он сказал, что у тебя вид человека, который нашел сокровище и предлагал поделиться, -- перевел мне Клаус фон Дирк.
   -- Если это так, то сокровище уже поделено на всех, -- пожал плечами я.
   -- Отлично сказано, Ганс. Но пойдем же! Нас будут ждать столько, сколько понадобится, но мое тело ужасно исстрадалось за время путешествия и более всего жаждет нормальную еду и нормальный кров.
   Я заверил, что не меньше господина заинтересован в этих наслаждениях, и мы поспешили к одному из знакомых Клауса фон Дирка, которому он заблаговременно написал с просьбой: найти под наши нужды какой-нибудь дом.
   Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что этот дом похож на настоящий дворец, что к нему прилагается кухарка и слуга, мои комнаты (именно комнаты!) практически не уступают по роскоши господским, и все это досталось нам совершенно даром. Я по-новому посмотрел на слова Клауса фон Дирка о том, что здесь у него есть настоящие друзья.
   Разумеется, господин не был жаден, и денег у нас имелось в достатке, но, зная местные обычаи и не желая обидеть хозяина, он принял все эти дары, лишь запретив слугам заходить в комнаты, которые собирался превратить в лабораторию.
   Вечером нас проведал хозяин в сопровождении младшего сына. Они говорили на арабском, но Клаус фон Дирк любезно переводил мне, чем, как мне показалось, в немалой степени удивил хозяина, который знал, что я всего лишь слуга.
   -- Добро пожаловать тебе, друг, -- приветствовал хозяин дома моего господина. Склонившись в поклоне, этот упитанный невысокий человек держался весьма уверенно. Из чего я заключил, что это не просто купец, но кто-то имеющий власть повелевать. -- Абдулла, твой раб, также пришел засвидетельствовать тебе свое почтение.
   Хозяин, чьего имени я так и не узнал, толкнул мальчишку, и тот упал на колени и принялся путано и горячо благодарить господина, ставшего его провожатым в мир живых. Эту часть мне переводили неохотно, только описывая то, что происходит и не вдаваясь в подробности.
   Когда Абдулла закончил, Клаус фон Дирк улыбнулся, поднял мальчика с колен и принялся расспрашивать о самочувствии. Абдулла отвечал спокойно и уверенно, но, как мне показалось, он чтил господина, как святого. Одного из тех, кем можно восхищаться, но лучше делать это на расстоянии.
   Так собственно и было. После торжественного ужина, часть блюд на котором мне показалась чрезмерно острой, Клаус фон Дирк и хозяин принялись благодарить друг друга и уверять в дружбе. Один говорил, что ни в коем случае не станет злоупотреблять гостеприимством, в то время как другой неизменно повторял, что приезд такого гостя -- это честь, и господин может пользоваться расположением хозяина столько, сколько ему потребуется.
   После того как стороны, так и не придя к единому мнению, рассыпались в любезностях, мы остались вдвоем. И больше хозяева нас не посещали, за исключением печального дня прощания, которым закончилось наше пребывание в Багдаде в будущем.
   -- Все же, восточный этикет порой бывает несколько утомителен, -- заметил Клаус фон Дирк. Я посмотрел внимательно на него, а он в ответ рассмеялся. -- Не забивай себе голову словами, которые говорили Аль-Газир и Абдулла. Мальчик родился слабым, а я помог его выходить, после чего меня стали считать едва ли не чудотворцем.
   Я кивнул, заметив, однако, что за последние дни уже второй раз сталкиваюсь с подобным явлением. По всему выходило, что Клаус фон Дирк принижает свое умение врачевать.
  
   ***
  
   Первые дни нашего пребывания в Багдаде, я был предоставлен сам себе. Господин вставал рано и уходил к своим многочисленным знакомым. Мне же он велел осматриваться и привыкать.
   -- Я хочу, чтобы ты свыкся, с этим миром, Ганс. К тому же, ты должен понимать и принимать его реалии, -- сказал он мне в первый день перед уходом.
   Как мог, я старался выполнить его наказ, однако сердце неизменно приводило меня к заветному дому, в котором поселился герр Дифенбах. Агнетт, если была свободна, выходила ко мне, и мы прогуливались по соседним улочкам. Прогулки были коротки -- фрейлейн Эльза чувствовала себя ужасно одинокой в этом чужом мире, а потому Агнетт не желала оставлять госпожу надолго. Герр Дифенбах вскоре собирался отправиться обратно, вопреки первоначальным намерениям задержаться до свадьбы. Он уверял, что в том его принуждают дела, но Агнетт считала, что таким образом герр Дифенбах хочет, чтобы дочь свыклась с обществом будущего мужа. Фрейлейн Эльза же относилась к герру Кноппу, как я уже говорил, с холодной отстраненностью. Понятное дело, что его общество не приносило ей радости.
   -- Я очень боюсь за нее, -- призналась мне как-то Агнетт. -- Она сама не своя с тех пор, как мы приехали. Постоянно сидит у окна и смотрит. Иногда плачет. Она не любит молодого господина, а тот, вместо того, чтобы попытаться завоевать внимание, пропадает на службе. Решил, что раз согласие отца получено, то и делать ничего не надо.
   Мне в тот момент было приятно думать, что мы с Агнетт, не обременены подобными условностями. Да, мы оба были слугами, но не собственностью. В любой момент могли взять расчет и уйти. Конечно, ни я, ни Агнетт не собирались оставлять Клауса фон Дирка и фрейлейн Эльзу -- они слишком нуждались в нас. Однако сама возможность этого все же приятно грела сердце в минуты подобных разговоров. Меня изрядно занимала тема нашего с Агнетт будущего. Мы почти не разговаривали о нем, но однажды выяснили, что наши представления схожи.
   Купим лавку. Не очень большую, такую, чтобы в ней могли работать мы вдвоем. Она непременно будет на первом этаже двухэтажного домика, а на втором будем жить мы и наши дети. Чуть позже, когда состаримся, они будут помогать вести хозяйство и заботиться о нас. Это простая и незатейливая мечта особенно живо представлялась посреди чужого города, который был красивым и величественным, но мы никак не могли отделаться от ощущения, что это все ненадолго. Наше место было не здесь, и мы оба знали это. Возможность же находиться рядом возвращала давно забытое чувство дома.
   После таких встреч я с наслаждением бродил по улицам Багдада, и тут и там находя что-нибудь напоминающее знакомые пейзажи. Я стал пленником ностальгии, но ничуть этого не страшился, а наоборот упивался ею.
   Одну из наших встреч с Агнетт стоит упомянуть особо. В тот день я не придал значения ее словам, однако чуть позже оказалось, что это событие играет немаловажную роль.
   -- Он приходил сегодня. Я знаю, -- выпалила Агнетт, едва только мы с ней вышли на улицу.
   -- Кто приходил? -- удивился я такому пылкому проявлению чувств, да еще и обращенных к чужому мужчине.
   -- Он, -- еще раз многозначительно выделила она это слово. -- Теперь фрейлейн не плачет.
   Я лишь мысленно пожал плечами, но порадовался, что Агнетт будет меньше беспокоиться за свою госпожу. И правда, в тот день она была чрезвычайно мила и постоянно улыбалась загадочно. А под конец Агнетт прошептала мне на ухо:
   -- Они похожи на нас. Только им еще хуже. Им не позволяют быть вместе.
   Над этими словами мне оставалось думать совсем недолго. Линии наших жизней были тесно переплетены. И, вдобавок, линии жизни фрейлейн Эльзы и Клауса фон Дирка оказались переплетены тоже.
   Вечером хозяин выглядел очень радостным. Это было необычно, поскольку в последнее время чаще на лице его царила угрюмая задумчивость. Я не спрашивал, но мне казалось, что поиски идут не так, как он планировал.
   -- Скажи кухарке, чтобы назавтра приготовила хороший обед, -- приказал он. -- Нас посетят гости.
   Я ответил, что непременно исполню поручение, но кого нам следует ждать и сколько их будет?
   -- Их будет двое, -- господин улыбнулся. -- Завтра нас навестят Хасим и Керим Руфди. Сегодня утром они вернулись в город, и мне посчастливилось повстречать их.
   -- Хорошо, господин.
   Я кивнул и отправился на кухню, чтобы отдать распоряжения, а по пути вдруг вспомнил сегодняшние слова Агнетт. "Он приходил. Она больше не плачет", -- вот как она сказала. Ну разумеется! Фрейлейн Эльза переживала за Керима Руфди, а теперь, когда увидела, что с ним все хорошо, то ее настроение сразу улучшилось.
   Но вряд ли то была дружеская забота. "Они похожи на нас", -- вот что еще сказала Агнетт. Значит, между ними тоже есть чувство. И если сейчас такое выглядит весьма неподобающе, то после брака подобное станет предрассудительным. В чужой стране, с иноверцем, за спиной законного мужа -- в случае огласки дело вряд ли ограничится одним лишь скандалом.
   "Однако, Ганс, это не твоя забота", -- поспешил успокоить я себя. В первую очередь я переживал за Агнетт. Что будет с ней, если все вскроется, и станет известно, что она знала и молчала?
   Как показали дальнейшие события, жизнь куда более изобретательна, чем я мог себе представить.
  
   ***
  
   На следующий день, как и говорил Клаус фон Дирк, нас посетили братья Руфди. Оба держались уверенно и спокойно, однако мне удалось уловить в глазах Керима тот странный блеск и рассеянность, которую, без сомнения, господин порой видел во мне самом. Это были следы любви, тщательно сберегаемые и охраняемые. Не нужно было уметь читать чужие души, подобно моему хозяину, чтобы разобраться в этом.
   После немногочисленных слов приветствий и благодарности -- видимо общение с европейцами приучило братьев к сдержанности -- Хасим Руфди подал Клаусу фон Дирку резной ларец.
   -- Брат сказал мне, что вы увлекаетесь древними рукописями. Моя семья не собирает их специально, но в наших хранилищах есть кое-что, и мы решили подарить часть книг в качестве благодарности за спасение моего брата.
   Господин принял ларец и рассыпался в благодарностях. Попросив извинить его, он быстро открыл крышку и осмотрел рукописи. Лицо его не изменилось, и именно это дало мне понять, что искомого внутри нет.
   -- Прошу извинить меня, -- он поклонился. -- Это, безусловно, редкие и дорогие книги. Я рад, что теперь у меня появится возможность изучить их. Однако позволено ли мне будет спросить одну вещь? Не сочтите за недовольство или наглость, но я купил у вашего брата одну книгу, которая в высшей степени заинтересовала меня. Настолько, что именно из-за нее мне пришлось отправиться в столь далекое путешествие. В книге рассказывалось о Сентиментале. Автор трактата проводит теоретические исследования, но он рассуждает столь уверенно, что можно сделать вывод о его практических изысканиях. Более того, он, вполне возможно, видел этого Сентименталя. Не знаете ли вы что-нибудь об этом?
   Хасим Руфди быстро посмотрел на брата. Не ясно, что было в этом движении: осуждение или вопрос. Керим же лишь пожал плечами и улыбнулся.
   -- Я не очень разбираюсь в книгах, мой уважаемый спаситель. Я всего лишь торговец. Тот трактат попал ко мне случайно, и я не знаю, что в нем такого действительно важного. Если мне когда-нибудь встретится что-нибудь о "Сентиментале", о котором вы говорили, то я добуду вам эту книгу.
   Господин кивнул. Хотя он, по-видимому, сожалел, что нашедший одну книгу, не обнаружил вторую, но решил оставить этот вопрос.
   Беседа продолжилась. Хасим рассказал, что происходило, пока он выхаживал брата, а так же о делах своей семьи, в то время как Клаус фон Дирк поведал о том, как складывалось дальнейшее путешествие. Керим слушал рассеянно. Казалось, он мысленно был не здесь, а где-то в другом месте, и я мог поспорить, что знал в каком именно. Наконец, не выдержав, он сослался на то, что еще недостаточно окреп, и удалился. Причем, видя поспешность и решимость, я был почти уверен, что он отправится не домой.
   Когда брат ушел, Хасим тоже засобирался. Перед уходом он еще раз поблагодарил моего господина и даже заключил его в объятия. И вот, мы остались вдвоем.
   -- Досадно, -- пробормотал Клаус фон Дирк. -- Я был уверен, что их семья должна знать о судьбе второй части трактата. Однако нет. Книги, которые они мне подарили, ценны, но это воспоминания и наставления древних. Чтение для отдыха, а не для работы.
   Он принялся расхаживать по комнате, затем вдруг остановился, наморщил лоб и полез в карман своего сюртука, достав смятый лист бумаги.
   -- Я почувствовал, что что-то шуршит, -- пояснил Клаус фон Дирк, уловив мой недоумевающий взгляд. -- Когда долгие годы не носишь ничего в карманах, то любой дискомфорт или посторонний звук заставляет насторожиться. Однако посмотрим, что же это.
   Некоторое время он изучал листок, затем пожал плечами и передал мне. Там было всего лишь одно слово на немецком "Завтра".
   -- Что это значит? -- спросил я.
   -- Думаю, достопочтимому Хасиму захотелось завтра меня увидеть. Причем увидеть столь тайно, что он предпочел засунуть записку мне в карман, когда обнимал. Весьма странное поведение для уважаемого купца. Тут явно скрыта некая тайна.
   Я придерживался того же мнения. Мое любопытство было возбуждено, однако последующие слова заставили меня понять, что удовлетворять его не собираются.
   -- Ганс, попроси наших слуг завтра не приходить. Да и сам, будь добр, отправляйся на прогулку. Считай, что у тебя выходной. С раннего утра и до глубокой ночи. Поскольку Хасим Руфди не написал, во сколько его ждать с визитом, то лучше будет предусмотреть все.
   Взглянув на меня внимательно, Клаус фон Дирк расхохотался.
   -- Ты смотришь на меня, как ребенок, которому запретили идти на ярмарку. Не волнуйся, Ганс. У меня нет от тебя секретов. Я тебе доверяю, и ты оправдываешь мое доверие, а потому я непременно расскажу тебе все, что произойдет. Но ни в коем случае не смей подглядывать или подслушивать. В таком случае я сочту тебя предателем, и тогда наказание будет соответствующим.
   Я заверил, что ничего подобного не случится. Меня не напугала сталь, прорезавшаяся в голосе господина. Я не собирался нарушать запрет, а потому бояться было нечего. Но все это показывало, сколь серьезно он относится к предстоящему разговору.
   Оставив Клауса фон Дирка одного, я отправился к себе. Поскольку завтра мне предстояло вставать рано, то я намеревался не тратить отпущенное для сна время понапрасну.

   Глава VI
  
  
   В то утро, покинув господина, я долго скитался по улицам Багдада. Агнетт, к моему несчастью, была занята свадебным нарядом своей госпожи. Несмотря на антипатию к будущему мужу, фрейлейн Эльза готовилась к этому событию тщательно. Именно поэтому мне удалось перемолвиться с возлюбленной лишь парой слов.
   Далее я предоставил свободу ногам, пустив разум в плаванье по мыслям, бродившим в голове. Тайна, которую собирался открыть Хасим Руфди господину, живо интересовала меня. Какое-то время я строил догадки, но пришел к неутешительному выводу -- ни одна из них не сможет в полной мере удовлетворить любопытство.
   Именно в тот момент я обнаружил, что пока разум пытался разгадать загадку, ноги привели меня к мечети. Я долгое время стоял подле, любуясь монументальным зданием. В нем чувствовалась сила и решимость. Аллах, которого почитали в Багдаде, казался мне именно таким -- сильным и решительным. Несмотря на то, что я не собирался менять веру, в этом было кое-что любопытное.
   Отношения Христианства и Мусульманства напоминали мне отношения отца и сына. Один -- мудрый, утомленный тяжестью многих веков, порой поступал грозно или даже жестоко. Он был патриархом, в полном смысле этого слова. Немного тираном, но не лишенным заботы о своем "народе". Второй яростно сопротивлялся постулатам отца. Отвергал его ценности, переиначивал под себя и старался самоутвердиться. Не желая принимать отца, он противопоставлял себя ему, отрицал многое из того, что сам же впитал в свое время.
   Это соперничество двух сильных духом. Один желает всем добра, но методы его не всегда этому соответствуют, в то время как другой старательно открещивается от опеки, стремясь найти свой путь. Именно поэтому все его поведение проникнуто неким вызовом. Услышь мои мысли в тот момент христианин или мусульманин -- оба они остались бы недовольными и вступили бы в спор. И, наверняка, дело не ограничилось бы одними лишь словами.
   Однако эти размышления давали не только пищу для ума, но и скрадывали время. Сейчас мне как раз хотелось, чтобы оно текло как можно быстрей. Потому я бродил, погруженный в мысли, пока солнце не начало клониться к закату. Решив, что дела моего хозяина, должно быть улажены к столь позднему часу, я отправился домой.
   Он встретил меня занавешенными окнами, от которых тишина и темнота, царившие внутри, казались еще более гнетущими. Я, признаюсь, даже испугался поначалу. Не обстановки в доме, а того, как бы не произошло в нем в мое отсутствие что-нибудь страшное. Хасим Руфди не производил впечатления человека, способного на злой поступок, но Багдад был большим и опасным городом, а мой господин в нем -- чужаком и иноверцем.
   К счастью, Клаус фон Дирк обнаружился в своей комнате. Вид у него был до крайности задумчивым, даже сама поза -- голова, опущенная на подставленную руку -- показывала, насколько он сейчас погружен в размышления. Не сразу заметив мое появление, господин вяло поднял голову и указал мне взглядом на кресло. Я присел и стал ждать, когда он приведет мысли в порядок.
   -- Ганс, -- позвал Клаус фон Дирк через минуту.
   -- Да, мой господин.
   -- Ты, как человек, пусть и образованный, но все же далекий от науки, ответь мне: имеет ли алхимик право разрушить чужую жизнь, чтобы совершить величайшее открытие?
   -- Признаюсь, господин, это очень сложный вопрос.
   -- Отвечай, не раздумывая, -- посоветовал он мне. -- Отвечай то, что говорит сердце. Раздумья ни к чему не приводят, как ты можешь убедиться на моем примере.
   -- Сердце говорит мне, что если для какого-то открытия нужно разрушить чью-то жизнь, то человек, возможно, вовсе и не нуждается в нем.
   -- Это не ответ! -- Клаус фон Дирк разозлился. Он вскочил и принялся расхаживать, размахивая руками. -- Это попытка скрыть трусость. Может быть. Возможно. Наверное. А взять на себя ответственность -- не готов никто! Все только прячутся за общими фразами и не могут четко ответить -- да или нет. Стоит или не стоит? Рисковать или не рисковать?
   Клаус фон Дирк оперся рукой на стул и тяжело задышал. Глаза его смотрели исподлобья, словно демон изучал меня. Невольно я поежился под этим взглядом.
   -- Мой господин, я ни в коем случае не хотел вызвать вашего гнева...
   -- Конечно. Извини меня, Ганс. Не тебя я должен спрашивать в первую очередь, а себя. С меня и будет спрос. Нельзя позволять себе находить лазейки для облегчения совести.
   -- Если бы я хотя бы понимал: о чем вы говорите...
   -- Поймешь. Сейчас я тебе расскажу. Но сначала, Ганс, пообещай мне, что все сказанное в этой комнате не выйдет за ее пределы. Поклянись мне в этом самой страшной клятвой, какую ты знаешь. И никому, слышишь, никому не смей говорить! Даже тем, кто тебе особенно близок и дорог. Впрочем, я уверен, что после этого разговора ты и сам не захочешь об этом распространяться.
   Он продолжал смотреть на меня сурово и властно. И мне показалось, что ему надо рассказать кому-то. Что он ждет моего обещания, чтобы -- простите, вновь моя гордыня -- исповедаться. Клаус фон Дирк не любил церковь, хотя она дает возможность рассказать тайны, которые отягощают нашу совесть. А у моего господина такой возможности не было.
   -- Клянусь, -- сказал я, поколебавшись лишь мгновение. -- Клянусь нашим счастьем с Агнетт, что я буду молчать.
   -- Спасибо тебе, Ганс, -- улыбка Клауса фон Дирка -- вымученная и жалкая -- лишний раз доказывала, как же он устал.
  
   ***
  
   "В то утро, Ганс, как ты понимаешь, я встал очень рано. Я, признаюсь, и не ложился в полном смысле этого слова. Легкая полудрема в кресле не может называться полноценным сном. Меня распирало от ощущения тайны, которая должна прийти в мой дом. Тайны, которая сама стремится в руки того, кто слывет за ними большим охотником.
   Услышав, как ты ушел, я спустился вниз и позавтракал. Мне не очень этого хотелось, но разум зависит от плоти. Этот урок ты преподал мне в свое время, и я за него весьма благодарен.
   Но после того как с трапезой было покончено, начались долгие часы ожидания. О, как я ненавидел время в тот момент и как сожалел, что не могу подчинить его своим желаниям. Оно тянулось столь медленно, что я едва не сошел с ума, сгорая от нетерпения. Все раздражало, и даже Хасим Руфди превратился в моем сознании в отвратительнейшего человека, который мучает меня подобным образом.
   Однако после полудня он соизволил явиться. В одиночестве. Поминутно оглядываясь, словно опасаясь погони или слежки, наш знакомый скользнул в дом и только тогда позволил себе перевести дух. Я сразу понял, что дело нечисто.
   -- Простите, если заставил вас ждать, -- произнес он поклонившись.
   -- Право, не стоит. Я только недавно встал, -- ответил я.
   Моя ложь, Ганс, была необходима. Учитывая, с какими предосторожностями пробирался ко мне Хасим, можно было сделать вывод, что тайна, принесенная им, весьма опасна. Потому выказывать любопытство не стоило. Покажи людям, что их слова ничуть тебя не интересуют, и они сразу же начнут доказывать их правдивость и правоту. Этот прием стар, как наш мир, и он, к счастью, продолжает работать. Потому что едва мне стоило заикнуться о том, что я нисколько не скучал, как купец посмотрел на меня укоризненно.
   -- Поражаюсь вашему хладнокровию, -- заметил он. -- Пройдем?
   -- Разумеется.
   Я кивнул и повел нашего гостя в лабораторию. Как ты помнишь, в ней нет окон, а вентиляция выведена столь причудливым образом, что подсмотреть или подслушать нас было практически невозможно.
   -- Я принес ее, -- сгорая от возбуждения, сказал Хасим Руфди. -- Принес книгу, которую вы хотели!
   -- Дайте! -- закричал я, разом сбросив маску невозмутимости. Я действительно не мог удержаться.
   -- Всему свое время, -- Хасим улыбнулся, и я увидел на его лице столь знакомое мне выражение торгаша, которое нападает на представителей этого сословия, едва они почуют выгоду. -- Конечно, я отдам вам книгу. В обмен на услугу. Очень важную для меня и не обременительную, как я понимаю, для вас. Исходя из нашей вчерашней беседы, я могу сделать вывод, что вы действительно разобрались в природе Сентименталя, и требуются лишь практические руководства, чтобы применить эти знания.
   -- Конечно, я знаю о Сентиментале многое, -- с достоинством ответил я. -- Не представляю никого, кто кроме меня способен на его дрессировку.
   -- Отлично, -- гость кивнул. -- Именно дрессировка мне и понадобится. Поскольку я считаю вас человеком порядочным, который не станет болтать просто так, поведаю вам суть проблемы, вставшей перед нашим семейством.
   Хасим Руфди внимательно посмотрел на меня, после чего я заверил его в собственной честности и способности сохранить тайну, которую мне предстоит услышать.
   -- Как вы понимаете, наша семья весьма родовита и пользуется уважением и почетом в Багдаде. У нас хранится немало старинных книг, одну из которых вы смогли заполучить. Честно говоря, я никогда ими особо не интересовался, в отличие от моего брата, но о богатстве библиотеки был наслышан. Керим же с детства увлекался книгами, хотя при этом не забывал о шалостях, коих в его юные годы хватало. В нашей семье он вроде дурного побега. Растет не в ту сторону, забирает часть сока, а пользы не приносит. Давно пора обрезать, но рука не поднимается -- все же родственные узы. Сейчас, однако, ситуация дошла до крайности. Но прежде чем сообщить вам о сути дела поклянитесь тем, что вам дорого больше всего, что эта история никогда не достигнет его ушей и ушей еще одной особы, о которой я вскоре сообщу.
   -- Клянусь своими знаниями! -- признаюсь, я поклялся без промедлений.
   -- Думаю, для ученого это действительно страшная клятва. Так вот, помимо того, что мой брат забрал несколько книг из библиотеки, отправившись вместе с ними в странствия, он совершил еще больший грех. Он полюбил иноверку.
   -- О! -- я не смог сдержать возглас удивления.
   -- Да. Боюсь, все именно так. Мы уважаем людей чужой религии, но все же считаем, что кровь правоверных и христиан не должна смешиваться. А уж если это и происходит, то ни в коем случае не в нашей семье. Этот поступок может навлечь на нас позор. Ведь хуже всего то, что христианка тоже отвечает его чувствам.
   -- И кто же эта женщина?
   -- Я думаю, вы уже догадались, что это наша с вами знакомая -- фрейлейн Эльза, -- купец вздохнул. -- Признаюсь, она мила собой и воспитана правильно, но ей никогда не войти в нашу семью. При этом, насколько я знаю, она и Керим все понимают, а потому собираются сбежать до свадьбы фрейлейн. Вот потому мне и требуется ваша помощь.
   Хасим Руфди замолчал и внимательно посмотрел на меня. Ход его мыслей не требовал каких-то особых догадок. Он хотел, чтобы я с помощью Сентименталя направил чувства Эльзы к жениху и отвернул от Керима. Сейчас в основе всего лежало их обоюдное желание быть вместе. Стоило одному охладеть, как другому осталось бы только смириться. Это наверняка произойдет не сразу, и последуют попытки вернуть чувство, но никто не может вечно любить безответно. В этом вся суть любви -- давать, получая.
   Я высказал эти догадки Хасиму, и он улыбнулся.
   -- Вы абсолютно правы, мой друг. Детали мы сможем обсудить позже, но сейчас ответьте мне только одно -- согласны ли вы помочь нашей семье в возвращении блудного сына? Скажете "да" и получите книгу в свое полное распоряжение. Если ваш ответ будет "нет", то я сегодня же сожгу ее, потому что вы открыли мне опасность и силу этих знаний. Что с ними будет, если они попадут не в те руки -- страшно представить!
   Замолчав, купец присел и, стараясь не смотреть на меня, принялся ждать. Мне же предстояло принять, не побоюсь этого слова, самое важное решение в жизни. Великая тайна в обмен на искреннее счастье двух людей. Счастье, которое могло превратиться в горе для их близких..."
  
   ***
  
   -- И каков же был ваш ответ? -- спросил я, когда Клаус фон Дирк замолчал.
   Не говоря ни слова, он прошел к кровати и вынул из-под одеяла книгу, которую показал мне. Действительно, трудно было представить, что мой хозяин примет какое-либо иное решение. Знания давно стали его страстью, и он готов был ради них пожертвовать страстями других людей.
   -- Вот, -- произнес господин. -- Спрятал, потому что эта книга порабощает мою волю. Смотрю на нее и не могу ни о чем думать. Только о том, чтобы скорее раскрыть.
   -- Вы ее еще не раскрывали?! -- удивился я.
   -- Лишь бегло просмотрел, чтобы убедиться, что это действительно оно. На самом деле, Ганс, как только я открою эту книгу и погружусь в нее, то она получит надо мной полную власть.
   -- Такую же власть вы получите над чувствами других людей, -- выпалил я, не успев остановиться.
   Клаус фон Дирк внимательно посмотрел на меня, отчего я покраснел. Невольно я выдал себя и свой взгляд на происходящее. "Кто ты такой, чтобы лезть в дела чужих для тебя людей? -- спрашивал я себя. -- К тому же, не забывай, что Агнетт могла сбежать следом за хозяйкой, оставив тебя здесь!"
   -- Ты, кажется, укоряешь меня, Ганс, -- произнес господин вкрадчивым тоном.
   -- Нет, что вы, -- я поспешно опустил глаза.
   -- Почему же? Ты вправе осуждать мои поступки. В конце концов, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, и, несмотря на разность в положении, образовании и происхождении, ты единственный из всех, к кому я могу применить слово "друг", -- при этих словах я опустил глаза еще ниже. -- Да-да, Ганс. Друг. И, признаюсь, мне нужна твоя поддержка, как в тот момент, когда ты решил поехать вместе со мной. Сейчас же мне хочется знать, что ты обо всем этом думаешь?
   Я молчал. Не знал, что ответить. Мне многое хотелось сказать, но я чувствовал, что это не совсем то, что господин желает слышать. Тем не менее, я решился.
   -- Мне кажется, что разлучать влюбленных -- это грех. Никто не знает, какая сила побуждает нас любить, но я думаю, что это от Господа. И ставить под сомнение, разрушать созданное им -- значит противоречить самому Богу. Я не могу представить, чтобы кто-нибудь разлучил меня и Агнетт, заставив ее полюбить другого.
   -- Но, Ганс, послушай, ведь это не первый раз, когда ты влюбляешься?
   -- Не первый, -- ответил я честно, хотя и не понимал, к чему Клаус фон Дирк клонит.
   -- И точно так же, как я понимаю, твоя любовь не всегда была ответной. И порой она заканчивалась или какие-то обстоятельства мешали ей свершиться. Если такое случается по воле Господа, то мы вынуждены признать, что не всегда его решения имеют смысл с нашей точки зрения. Даже церковь утверждает, что пути Господни неисповедимы. Может, я сейчас и сам являюсь его орудием.
   Я неуверенно кивнул. Хотя такие вопросы нередко приходили мне в голову, но я считал их кощунственными. Однако господин был во многом прав. И не стоило забывать, что он гораздо больше меня был искушен в подобных спорах.
   -- Вот видишь, если Господь выбирает неверный с нашей точки зрения вариант, то это из-за того, что очень часто люди сами не знают, чего они хотят, -- я не мог поручиться, но мне показалось, что в этих словах мелькнули насмешка и чувство превосходства. -- Не стоит забывать и про герра Кноппа. Он, без сомнения, любит фрейлейн Эльзу. Таким образом, на двух влюбленных и одного недовольного "до", мы получим двух влюбленных и одного недовольного "после". Изменится лишь качество, но не количество. Думаю, тебе мешают понять это только личная симпатия к фрейлейн Эльзе, и то, что твоя возлюбленная состоит у нее в услужении. А еще ты не можешь осознать, что все предрешено. Что даже в случае моего отказа семья Руфди найдет способ разлучить несчастных возлюбленных. И уверяю тебя, не обязательно этот способ окажется человечней того, которым собираюсь воспользоваться я.
   Здесь я был вынужден капитулировать. Я действительно позабыл о герре Кноппе. Романтическая история двух влюбленных, семьи которых против того, чтобы они были вместе, напомнила мне представления ярмарочных артистов. В жизни подобной драмы куда больше.
   -- Ну, так что ты скажешь теперь, Ганс? -- заметив мою нерешительность, спросил Клаус фон Дирк.
   -- Я скажу, что по-прежнему считаю, что управлять чувствами других людей в воле Господа. Но для меня честь, если человек, которому я служу, сможет это опровергнуть.
   -- Прекрасно сказано! -- господин улыбнулся.
   Я тоже выдавил из себя улыбку. Решение далось с трудом, и я чувствовал, что оно еще не раз покажется мне ошибочным. Но, несмотря на всю любовь к Агнетт, я не обязан был блюсти честь ее госпожи. Брак с человеком достойного положения по согласию отца -- более правилен и логичен, нежели то, что она задумала. Сбежать вместе с иноверцем; опорочить свою честь, честь семьи, честь жениха и честь чужого рода; немыслимое безрассудство. И кто знает, не забрала бы фрейлейн с собой Агнетт, как верную спутницу и подругу? А ведь может статься, что моя любимая знала о замыслах госпожи. Другого доверенного человека трудно представить.
   Признаюсь, от этой мысли я похолодел. Если Агнетт хватит ума догадаться, откуда перемены в намерениях фрейлейн Эльзы, то нельзя исключать, что она отвернется от меня, выяснив какую роль, я сыграл в происходящем. Я дал себе слово, непременно разузнать как можно больше, и продолжил утешаться тем, что решать все равно не мне. Предложенный выход был наиболее разумным и устраивающим все стороны.
   По прошествии многих лет мне довелось понять, что эта позиция хоть и защищает от необходимости делать выбор, но не спасает от мук совести за то, что он так и не был сделан.

   Глава VII
  
  
   Клаус фон Дирк с головой погрузился в книгу. Как господин и предсказывал, она захватила его полностью. Никуда не выходил, ни с кем не общался, ел через силу и все время читал. Иногда мне доводилось слышать, как он что-то недовольно бурчит, листая страницы.
   Во внешности господина произошли изменения, сделавшие его похожим на истинного демона. Глаза впали, черты лица стали более резкими, а в черных волосах, которые давно уже не знали гребня, появилась седина. Создавалось ощущение, что даже внешность переменилась специально для той роли, которую должен был сыграть он в судьбе людей, его окружавших.
   Несмотря на тревогу за здоровье -- прежде всего душевное -- Клауса фон Дирка, я все больше и больше времени проводил с Агнетт. Мы теперь и дня не могли прожить без того, чтобы не увидеть друг друга. Прогуливались по городу, не уставая им восхищаться; но ощущение, что нам здесь нет места, не покидало нас ни на секунду.
   Мы хотели вернуться в родной край, знакомый с детства. Где все привычно и понятно, и где я смог бы, подыскав подходящую замену, оставить Клауса фон Дирка вместе с его тайнами. Да и Агнетт, признаюсь, тяготилась своим положением. Несмотря на искреннюю радость, охватывающую ее при виде счастливой хозяйки, она понимала, что связь с человеком другой религии не делает ей чести.
   Наверное, именно поэтому она и не была посвящена в планы госпожи. Такой вывод я сделал из наших бесед, поскольку не раз подводил Агнетт к мысли, что влюбленные могут попросту сбежать.
   -- Это невозможно, -- сказала моя возлюбленная. -- Госпожа любит Керима Руфди, его общество доставляет ей удовольствие, но она не сбежит с ним.
   -- Но представь, что нам запретили видеться, а тебя пытаются выдать за другого. Что тогда? -- спросил я с замиранием сердца.
   -- Тогда все было бы иначе, -- ответила она через паузу, а затем улыбнулась. -- Но, милый Ганс, никто не выдаст меня за другого. А если нам запретят видеться, мы всегда сможем делать это тайно.
   Признаюсь, данный ответ не устроил меня полностью. Агнетт не сказала, что способна сбежать со мной в том случае, если это будет единственным шансом быть вместе. Хотя и мне самому не удалось бы оставить Клауса фон Дирка. Различные привязанности: духовные, дружеские или любовные -- каждая из них имеет над нами свою власть, а потому всегда неприятно, если они начинают расходиться меж собой. Чтобы ты не выбрал -- в любом случае будет больно тебе и кому-то еще. Выбирать между другом и любовью, не все равно, что делать выбор из двух друзей или возлюбленных, ведь ты рискуешь потерять и друга, и любовь.
   К тому же, было еще одно обстоятельство: как я не раз замечал, женщины редко говорят тебе "да" или "нет", если речь идет о чем-то умозрительном. Добиваться от них точного ответа в этот момент бесполезно. Они могут сказать лишь то, что чувствуют сейчас. Когда же ситуация случается, то выбор происходит моментально.
   Потому я продолжал верить и отбрасывал сомнения. Как нередко наставлял меня Клаус фон Дирк: "Будь доволен, имея то, что имеешь. Если ты одет в лохмотья, а хочешь нормальную одежду -- не стоит проклинать лохмотья и отказываться от них, не заполучив чего-то другого, иначе ты замерзнешь окончательно".
   ***
  
   Прошло несколько дней. Клаус фон Дирк перебрался с книгой в лабораторию и перешел к экспериментам.
   Несколько раз за это время к нам заглядывал Хасим Руфди. Поначалу он отводил взгляд, встречаясь со мной, но потом, узнав, что я часто отправляюсь гулять с Агнетт, стал появляться именно в это время. Не знаю, чем я смущал его. Ни взглядом, ни словом я старался не выдать то, что посвящен в его тайну.
   Господин меж тем продолжал рассказывать мне о том, что должно было случиться дальше.
   -- В первую очередь, -- сказал он как-то, лежа в одежде на застеленной кровати, -- хочу признаться тебе Ганс, что герр Кнопп в курсе нашего плана. Не деталей, отнюдь. Сомневаюсь, что он верит в алхимию. Но он знает, что его возлюбленная встречается втайне от него с другим.
   -- И он это терпит?! -- от удивления я чуть было не подскочил.
   -- Тише, Ганс, тише. Естественно, терпит. Герр Кнопп -- деловой человек. А деловые люди вытерпят многое, если чувствуют выгоду. Мы заверили его, что сделаем все наилучшим образом. В конечном итоге, фрейлейн Эльза вновь вернет герру свое расположение, а излишнее давление может только повлечь необдуманные поступки. Разговаривал и заверял, как ты понимаешь, Хасим. Мне, признаюсь, такие беседы претят.
   -- А почему он его слушает?
   -- Хасим Руфди, как он не раз повторял, из весьма уважаемого рода. Герр Кнопп -- представитель торговой фирмы. Он отлично знает: кому можно доверять и кого можно слушать. Думаю, герр не нашел причин сомневаться в словах Хасима или же обнаружил доказательства, их подтверждающие.
   -- И в чем же сам план? -- спросил я. Мной, признаюсь, руководили любопытство и желание, узрев обрывок, увидеть полную картину.
   -- В назначенный день Хасим постарается отослать своего брата как можно дальше. Нужно, чтобы его не было в городе. В это время, герр Кнопп даст фрейлейн Эльзе снотворное и привезет ее сюда. Наверняка он удивится, увидев, что произойдет, но у него не будет возможности отступить, зайдя так далеко. Сентименталь, как тебе известно, это сущность, управляющая чувствами. В той или иной мере она живет в каждом из нас. Мы испытываем тревогу, страхи, волнения, любовь, ненависть et cetera. Всем этим управляет наш внутренний сентименталь. Вызвав его и подчинив, я смогу перенаправить любовь фрейлейн.
   -- Вы думаете, у вас получится?
   -- О! Я имею все основания полагать, что так и будет. Процесс вызова и приручения описан в книге полностью. Мне осталось разобраться с несколькими тонкостями и попробовать на ком-нибудь для того, чтобы убедиться окончательно.
   -- Только не на мне! -- вскричал я и отшатнулся.
   Клаус фон Дирк удивленно приподнялся на кровати.
   -- Что ты, Ганс, я вовсе не собираюсь управлять чувствами тех, кто мне дорог. Именно по этой же причине я не предложил тебе привести Агнетт, чтобы в точности знать, любит она тебя или нет...
   --...разумеется, любит!
   -- Конечно же, -- господин улыбнулся одними лишь кончиками губ. -- Разумеется, любит. Достойный ответ. Именно поэтому я не предлагаю тебе узнать точно, ведь ты веришь. А вера, порой и особенно в таких делах, гораздо лучше знания наверняка. Все проще. Хасим приведет мне кого-нибудь из своих слуг.
   -- А разве... разве необходимо использовать лишь фрейлейн Эльзу? -- спросил я осторожно. -- Почему бы не заставить Керима Руфди разлюбить ее?
   -- Насколько я успел разобраться в природе Сентименталя -- его обязательно надо перенаправить. А Кериму еще не нашли подходящей невесты, -- на этих словах Клаус фон Дирк усмехнулся. -- К тому же, Хасим не до конца доверяет мне. А потому вряд ли даст проводить опыты над собственным братом, каким бы позором семейства он его не считал.
  
   ***
  
   В то утро, на которое было назначено приручение сентименталя фрейлейн Эльзы, я встал очень рано. Солнце уже взошло, но все еще царила ночная прохлада; на небе, к моему удивлению, едва ли не впервые за время нашего пребывания в Багдаде, появились облака; тяжелые тучи медленно ползли, нависая над городом.
   -- Пусть же все случится так, как решит Господь, -- пробормотал я, отчего-то проникнувшись это величественной картиной.
   Спустившись вниз, я застал Клауса фон Дирка в крайней степени задумчивости. Он меланхолично листал книгу, затем, увидев, что я вошел, небрежно отбросил ее на кровать. Я подивился такому неуважению к труду, который господин считал едва ли не главным в своей жизни, но промолчал.
   -- Вот и ты, Ганс. Тебе тоже не терпится увидеть, как это все случится?
   Кивнув, я присел в кресло. Первый опыт, со слугой Хасима Руфди, господин проводил в одиночестве, не допустив никого, но на этом мне разрешено было присутствовать, как и Хасиму Руфди с герром Кноппом.
   -- С минуты на минуту все начнется. С минуты на минуту, -- пробормотал Клаус фон Дирк и провел руками по лицу. Было видно, как дрожат пальцы.
   И действительно, не прошло и нескольких минут, как в дверь постучали. Хозяин знаком показал мне открыть, и я тотчас же пошел выполнять. Отворив, я посторонился, и в комнату вбежал герр Кнопп, держа на руках фрейлейн Эльзу.
   Подойдя к кровати, он уложил на нее девушку и только затем огляделся. Увидев меня, он отшатнулся, прошипел что-то сквозь зубы, но ничего не сказал. На лице его застыла мрачная решимость. Как и предсказывал господин, отступать герр Кнопп не собирался.
   Клаус фон Дирк улыбнулся приветливо, но руки его продолжали дрожать. Он подождал, пока следом за герром Кноппом в дверь не войдет Хасим Руфди, и лишь затем, затворив дверь, жестом попросил всех отойти к стене.
   Мы повиновались. Застыли втроем, напряженно выжидая. Обманутый влюбленный, предавший брат и любопытствующий слуга. Каждый из нас силился рассмотреть, что же происходит и каждый, старался не замечать другого. Мы делали вид, что нас нет, будто бы это могло каким-то образом повлиять на дальнейшие события.
   А Клаус фон Дирк тем временем, начал раскладывать на кровати символы. Часть из них была мне знакома, к примеру, россыпь отполированных рубинов, которые господин старался класть через равные промежутки. Другую же часть я видел впервые. Быть может, они береглись так тщательно, что Клаус фон Дирк ни разу их до этого не использовал, а может он сам или Хасим Руфди по его просьбе, достали их уже здесь, в Багдаде.
   Магический рисунок рос и становился все причудливей. Перья птиц соседствовали с драгоценностями, золото с камнями, жемчуг с полосками железа. Не знаю, в чем именно заключалась роль этих символов, но их количество все росло и росло, и вскоре, почти на каждом свободном участке что-нибудь лежало.
   Мы продолжали следить, практически не дыша. Никто из нас троих не желал нарушить ритуал. Хотя мы могли бы особо и не стараться, потому что Клаус фон Дирк ничего не замечал вокруг.
   От его тела исходило сияние. Он бродил вокруг вынесенной в центр комнаты кровати и что-то говорил столь тихо, что до меня доносился едва различимый шепот, и, как я не старался, у меня не получалось ничего разобрать.
   Клаус фон Дирк подошел к камину и бросил в него нечто, отчего повалил густой и едкий дым. Держать глаза открытыми стало трудно -- набегали слезы, вдобавок дым царапал горло, отчего мы все закашлялись. Но мне не хотелось пропустить ничего, а потому, помогая себе руками, я разгонял дым пред собой и успел увидеть, как из тела фрейлейн протянулись тонкие лучи света.
   Они сошлись в одной точке, над животом девушки, и через несколько мгновений из этих лучей сложилась фигура маленькой кошки. Она потянулась и осмотрелась вокруг. Было слышно, как странный зверь тихо мурлычет.
   Господин протянул руку, и кошка лизнула палец. Язык ее тоже состоял из света. И, что удивительно, хотя сама кошка висела в воздухе, она была осязаема, а язык ее касался руки Клауса фон Дирка. По лицу господина было видно, что он буквально щурится от удовольствия.
   Затем Клаус фон Дирк заговорил с кошкой на странном певучем наречии, которого я прежде никогда не слышал. Он повторял одно и тоже, а кошка, поначалу противящаяся его воле и фыркающая после каждой фразы, вскоре поникла головой и свернулась в клубок. Выглядело так, словно она уснула.
   -- Герр, подойдите, -- позвал Клаус фон Дирк.
   Тот вздохнул и решительным шагом приблизился к кровати. Я заметил, что он старался не смотреть на тело невесты и кошку, а сконцентрировался только на моем господине.
   -- Погладьте кошку. Возьмите ее на руки и подарите ей свою ласку.
   -- Это любовь моей Эльзы?
   -- Не совсем так. Это ее сентименталь. У фрейлейн он выглядит, как маленький котенок. Это очень хорошо. Маленькие быстрее привыкают к новым хозяевам.
   -- Хозяевам?
   -- Вы станете хозяином ее чувств. Она во всем будет опираться на вас. Любить и благодарить...
   -- Любить и благодарить... -- машинально повторил герр Кнопп. Он как-то разом осунулся и, протянув руки, взял кошку.
   -- Ну же, не боитесь, погладьте ее!
   Клаус фон Дирк походил на дьявола, искушающего Христа. Во всей его фигуре, в том, как он стоял, смотрел и говорил, сквозило торжество. Он сделал то, что не удавалось практически никому, если не считать автора трактата, и сейчас наслаждался моментом.
   Герр Кнопп осторожно, словно ежесекундно боясь, что она очнется и укусит, погладил кошку. Рука его прошла по спине животного, приглаживая шерсть, и тотчас же кошка потянулась, чуть высунув коготки, и сладко зевнула. Воодушевленный герр Кнопп продолжил ласкать сентименталя, а тот нежно заурчал и сам начал тереться о руку.
   -- Вот видите, у вас уже получается. Она уже любит вас, -- господин разве что не кричал от сдерживаемого возбуждения.
   -- А мой брат? -- подал голос Хасим Руфди. -- А как же мой брат? Она забыла его?
   -- Нет. Она помнит: кто такой ваш брат и все, что было между ними. Увы, сентименталь не властен над памятью. Но теперь фрейлейн Эльза будет испытывать недоумение, почему раньше она его так любила. Теперь все ее помыслы и чувства будут направлены на человека, который сумел покорить ее сентименталя.
   -- Так просто, -- пробормотал герр Кнопп.
   -- Отнюдь. Поверьте, для того, чтобы убедить сентименталя отказаться от прошлой привязанности мне понадобилось очень много сил. И многие из ингредиентов, которые лежат на кровати, нужны не для того, чтобы вызвать сентименталя или удержать его, а чтобы сломить волю этого своенравного создания. К тому же, не забывайте, что сентименталя нужно подкармливать. Это странное животное питается чувствами и эмоциями. Советую вам чаще бывать с фрейлейн Эльзой, когда она очнется. Не стоит укорять ее в том, что было, как не стоит и вспоминать об этом. Подарите ей ласку и любовь, как я вам уже говорил, и она останется привязанной к вам на века.
   -- Вы -- волшебник!
   -- Признаюсь, мне всегда претило это слово, -- покачал головой Клаус фон Дирк. -- Я алхимик и философ. Все, что я делаю -- есть результат науки или умозаключений. Никакого волшебства. Абсолютно никакого.
   -- Как бы то ни было, вы вправе рассчитывать на мою благодарность, -- прошептал герр Кнопп. Он не прекращал ласкать сентименталя и, по-видимому, сам получал от этого не меньшее удовольствие. Возможно, это диковинное создание действительно было приятно гладить. Увы, мне не довелось попробовать.
   -- И на мою благодарность тоже, -- подал голос Хасим Руфди. -- Вы второй раз спасаете нашу семью. Один раз вы вернули нам брата, а теперь -- честь.
   -- Это пустое, -- отмахнулся господин. -- Абсолютно не важно. Самое главное для меня то, что мне удалось совершить нечто, что покроет мое имя славой на века.
   -- Но только ни слова об этом случае, -- всполошился Хасим Руфди. Во взгляде герра Кноппа читалось такое же беспокойство.
   -- Не волнуйтесь, я помню об уговоре, -- Клаус фон Дирк слегка поклонился. -- Что касается моего слуги, который присутствует здесь, уверяю, он ничем себя не выдаст. Если он только посмеет, то мое наказание будет суровым донельзя.
   -- Насколько я знаю, он близок со служанкой Эльзы, -- задумчиво заметил герр Кнопп
   -- Именно! И заметьте, хотя ему известно о происходящем с самого начала, он до сих пор ничего ей не рассказал.
   Мужчины покачали головами, а я вздохнул с облегчением. Быть может, кому-нибудь и нравится быть в центре внимания, но только не мне. Вдобавок, обсуждение моей персоны так, будто меня в тот момент не было в комнате, оказалось чрезвычайно неприятным чувством.
   -- Ну а теперь, герр Кнопп, прошу вас, верните сентименталя на место, -- приказал Клаус фон Дирк.
   Послушный влюбленный неохотно перестал гладить кошку, а затем опустил ее в то место, куда указывал мой господин. Сентименталь вновь повис в воздухе и начал возбужденно принюхиваться. Затем удовлетворенный осмотром лег на бок и стал постукивать хвостом, как делают кошки в те моменты, когда хотят, чтобы с ними поиграли.
   Клаус фон Дирк вновь принялся разговаривать с сентименталем, попутно собирая с кровати ингредиенты опять же в известном только ему одному порядке. С исчезновением каждого предмета сентименталь становился все призрачней, пока не растаял полностью.
   Затем господин быстро побросал ингредиенты в сумку, достав взамен небольшой пузырек. Он открыл его и даже до меня донесся резкий запах, идущий изнутри. Клаус фон Дирк поднес пузырек к лицу фрейлейн Эльзы, ее ресницы задрожали, и вот она открыла глаза.
   -- Что происходит? -- спросила девушка встревожено, обнаружив себя на кровати посреди комнаты, да еще и в такой странной компании.
   -- Вам стало плохо, и я привез вас к Клаусу фон Дирку. Об его искусстве врачевания я был хорошо осведомлен, потому не стал искать кого-то другого, -- кажется, эта фраза герра Кноппа была отрепетирована не один раз.
   -- И что со мной?
   -- Ничего страшного, -- ответил господин. -- Всего лишь переутомление. Нужно несколько дней покоя и вы будете в порядке.
   -- Благодарю вас, -- фрейлейн встала с кровати и поклонилась. -- Милый Штефан, отвезите меня, пожалуйста, домой.
   По лицу герра Кноппа пробежало недоверие пополам с удивлением. Видимо, фрейлейн Эльза до этого никогда не называла его "милым". Он подал ей руку и повел к выходу. Оглянувшись, я заметил, что Хасим Руфди ушел еще раньше. Затем я перевел взгляд на господина, на лице его торжество уже успело смениться задумчивостью. Он не обращал на меня внимания, я же поспешил оставить его одного.
   Вряд ли здесь должно было произойти еще что-то, требующее моего присутствия.

   Глава VIII
  
  
   С того дня прошло больше недели, прежде чем я что-то узнал о судьбе фрейлейн Эльзы и герра Кноппа. Господин отстранился от этого дела. Для него все это было лишь экспериментом, закончившимся триумфом. Именно поэтому я ничего не спрашивал у Клауса фон Дирка. К тому же, в наших с ним отношениях давно установился такой порядок, что первым о своих исследованиях заводил разговор он. Я мог позволить себе принять участие в этой беседе, но лишь после того, как ее начнет господин.
   И все же, спустя неделю, когда я в очередной раз увидел Агнетт, мы затронули эту тему.
   -- Прости, что так долго не могла увидеть тебя, но я не хотела оставлять госпожу одну, -- повинилась передо мной возлюбленная. Мы действительно не виделись, с тех пор как фрейлейн Эльза оказалась в доме господина. Все мои просьбы о свидании неизменно отклонялись фразой "Госпоже нездоровится, я нужна ей".
   Агнетт была с фрейлейн Эльзой днем и ночью, дежуря без устали.
   -- Что-то случилось? -- мне не нужно было изображать любопытство.
   -- Фрейлейн сама не своя. Днями она спокойна и задумчива. Необычайно мила с герром Кноппом, хотя раньше тяготилась его. Но при этом она будто спит. Стала ужасно рассеянной. Скажешь ей что-то, а она будто не слышит. Иной раз застынет у зеркала и может смотреть так на себя часами, если не окликнешь.
   -- Может быть, болезнь, от которой лечил ее мой господин, еще не прошла?
   -- Не знаю. Ночами она плачет. Глаза закрыты, а слезы текут. И жалобно так стонет, будто ей сердце сжимают или мучает кто-то. А с утра вспомнить не может ничего. Я уже что только не придумывала. Мы ходили в церковь, зельем для спокойных снов ее господин снабдил, да только не помогает. От него еще только хуже.
   -- Как хуже?
   -- Она "его" звать начинает.
   Не нужно было догадываться, кто скрывался под этим "его". Признаюсь, у меня в тот момент что-то сжалось внутри. Значит, не получилось? Значит, сентименталя невозможно приручить полностью, и эксперимент Клауса фон Дирка не удался?
   Видимо вопросы отразились у меня на лице, потому что Агнетт придвинулась ко мне ближе.
   -- Что с тобой, Ганс? Ты так побледнел.
   -- Я просто подумал, что это все довольно странно.
   -- Вот-вот, -- подхватила Агнетт. -- Я тоже решила, что ее околдовали. Когда он к ней пришел, фрейлейн с ним разговаривала вежливо, но холодно. И главное голос холодный, лицо вроде бы равнодушное, а в глазах боль. Будто против своей воли говорит. И хоть он к ней подступается, а она лишь улыбнется и молчит. Он и ушел раздраженный.
   -- Околдовали? Агнетт, но сама подумай: никакого колдовства не бывает. И потом, любое колдовство должно сниматься святыми отцами. А вы были в церкви. Да и кто мог ее околдовать?
   -- Да кто угодно. Хоть твой господин.
   В тот момент, Агнетт так на меня посмотрела, что мне ужасно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Это был взгляд разгневанной фурии. Она беспокоилась за фрейлейн Эльзу и готова была испепелить всякого, кто встанет на ее пути.
   -- Мой господин, Агнетт, не колдун. Он -- ученый и философ. И нет для него большего оскорбления, чем колдун, поскольку их он считает обычными шарлатанами, которые наживаются на доверчивых людях.
   Я постарался произнести все это спокойно и с достоинством. Что более всего меня радовало -- я не сказал ни слова лжи. Я описал ситуацию, какой она и была на самом деле. О том же, что мой господин ничего не делал фрейлейн Эльзе, я не сказал, ибо это означало соврать любимому человеку. Мы, влюбленные, часто лжем по пустякам, чтобы не обидеть, но сейчас все было иначе.
   И тут же, словно передо мной было наваждение, Агнетт успокоилась. Она прижалась ко мне, и мы пошли дальше.
   -- Прости меня, -- кротко сказала моя возлюбленная. -- Прости, что усомнилась в твоем господине. Уверена, что он никогда бы не стал причинять зла фрейлейн Эльзе. И прости за то, что усомнилась в тебе. Нет-нет, не возражай. Ведь я тем самым решила, что ты можешь служить злому человеку. Действительно, это все последствия той самой болезни, которая напала на фрейлейн Эльзу. Разум ее еще в смятении, а потому она бредит. А может, наоборот...
   -- Что, наоборот? -- спросил я, ибо Агнетт, начав говорить, умолкла.
   -- А может наоборот заклинание, не хмурься, прошу. Так может, раньше было заклинание, а теперь его развеяли, да только не совсем. Как в тех сказках, где по ночам принцесса превращается в ужасного тролля.
   -- Это уж действительно сказки, -- улыбнулся я. -- Что за заклинание могло быть развеяно?
   -- Как, разве ты не понял? -- в глазах Агнетт читалось изумление. -- Величайшее заклинание из всех известных в нашем мире -- Любовь.
  
   ***
  
   Признаюсь, сразу после этой встречи я рассказал все Клаусу фон Дирку. Он не просил меня сообщать, если вдруг удастся разузнать что-либо, но я подумал, что ему будет чрезвычайно интересно выяснить, к чему же привел проведенный им ритуал.
   -- Это все очень странно, -- заявил он, выслушав меня. -- Такого быть не должно. Сентименталь фрейлейн Эльзы забыл о тех чувствах, которые он испытывал. Память о событиях, как простое перечисление фактов остается, но их эмоциональный окрас, значение, которое они оказывали на жизнь -- все это должно исчезнуть!
   -- Возможно, Агнетт слегка преувеличивает... -- начал я, но Клаус фон Дирк тут же меня оборвал.
   --...решительно нет! Не поверю, чтобы столь наблюдательная молодая особа могла ошибаться. У нее подвижный ум, Ганс. Ты же сам говоришь, что она почти разгадала мою роль во всех этих событиях. Вряд ли Агнетт стала бы думать об этом, не имея достаточных причин для беспокойства.
   -- Тогда в чем же дело, если вы утверждаете, что все должно было пройти хорошо, а Агнетт говорит о волнениях фрейлейн Эльзы?
   -- Дело в третьей силе. Поверь, Ганс, не нужно что-то изобретать. В своем ритуале и в качестве его проведения моя уверенность абсолютна. В нашу работу вмешался кто-то еще. И я даже не удивлюсь, если он вмешивался и до этого, благодаря чему, собственно, ритуал и понадобился. Кстати, не скажу, чтобы я от этого сильно пострадал, иначе мне бы никогда не удалось заполучить ту книгу.
   -- И кто же это мог быть? -- спросил я.
   -- Керим Руфди, разумеется -- Клаус фон Дирк снисходительно посмотрел на меня. -- Ты будто забываешь, что он, в отличие от Хасима, книгами интересовался. И помимо этого их смотрел. Заметив, что его любимая потеряла былое чувство, он прибег к помощи сентименталя. Правда, по какой-то причине он делает эти взывания только ночью. Быть может, пока хозяин спит, сентименталь становится доступней. Не случайно наши сны порой наполнены столь яркими видениями. Хотя, я склонен допускать, что тут есть еще одна причина.
   -- Какая же, господин?
   -- Расстояние, конечно же. Керим Руфди не может провести ритуал подобный нашему, потому как он не может остаться для этого наедине с фрейлейн Эльзой в специально подготовленном месте. А стало быть, в этом мы его переигрываем.
   Меня, честно говоря, слегка покоробило это "переигрываем", но я тут же себя одернул. Клаус фон Дирк никогда не скрывал, что проявление чувств его своеобразно, а к происходящему он относится лишь как к эксперименту. То, что задеты чувства других людей, да еще и самые сокровенные, его волновало мало. Таким он был, и таким следовало его принимать.
   -- Твоя возлюбленная подкинула замечательную идею, -- продолжил господин развивать свою мысль. -- Что если легкая симпатия девушки была усилена? Возможно, мы стали свидетелями того, как Керим Руфди первый обратился к сентименталю фрейлейн. Тогда мы можем утверждать, что спасли девушку от посягательств. Кто знает, до чего ее могло бы это довести? Ритуал, проведенный мной, сильней того воздействия, которое оказывает Керим Руфди. Однако из-за него девушка страдает, чего, безусловно, допускать нельзя.
   -- Вы что-то предпримете?
   -- Да, но пока не представляю, что именно, -- Клаус фон Дирк поднялся и подошел к огромному зеркалу, висевшему на стене. Он что-то неуловимо поправил в своей прическе и вновь повернулся ко мне. -- Видишь ли, Ганс, я не считаю, что должен вмешиваться. Фрейлейн Эльза в какой-то мере пострадала от моих действий, но я не вправе решать ее дальнейшую судьбу.
   -- Но что-то нужно сделать! -- я вскричал и сам поразился этому.
   Господин изумленно посмотрел на меня.
   -- Однако, -- протянул он. -- Ты все больше и больше поражаешь меня, Ганс. Такое ощущение, что ты влюблен не в Агнетт, а как раз во фрейлейн Эльзу, -- при этих словах он внимательно взглянул мне в глаза. Я смутился, но не отвернулся. -- Видимо, есть какая-то зависимость между симпатиями сентименталей, и чувства одних передаются другим в какой-то мере. Я не раз замечал, что подруги и друзья возлюбленных становятся куда более интересными и живыми, в тот момент, когда разгорается чувство. Даже если раньше считал их пустыми людьми, то потом начинаешь ощущать в них некое родство. Быть может, тут похожая ситуация.
   Я пожал плечами. Подобные рассуждения мне были не интересны. Я хотел что-нибудь сделать в первую очередь, чтобы не видеть Агнетт расстроенной. К тому же, если с ее хозяйкой будет все хорошо, то это значит, что мы сможем видеться чаще. Должен признать, что я искал в происходящем выгоду для себя.
   -- Не волнуйся, Ганс. Я, кажется, нашел выход. В первую очередь я извещу Хасима Руфди и герра Кноппа о происходящем. Думаю, они смогут изолировать Керима на длительное время. Или же выяснят, каким образом он влияет на фрейлейн Эльзу. Тебя это устраивает?
   Мне оставалось согласиться. Не стоило вмешиваться в происходящее, если есть люди, которые сделают это из куда более искренних побуждений.
   -- Что ж, отлично. Еще я пересмотрю книги. Ответы вполне могли быть у меня под рукой, но я просто не обратил на них внимания. Очень часто из прочитанного усваиваешь лишь суть, забывая о деталях. А в них, как известно, кроется дьявол.
   С этими словами Клаус фон Дирк вышел, задумчиво постукивая себя пальцами по щеке. Это выражало у него крайнюю степень озабоченности.
  
   ***
  
   Надо сказать, что господин, к своим словам относился трепетно. Его обещания, всегда выполнялись в точности.
   Именно поэтому я не удивился, когда на следующий день нас посетили Хасим Руфди и герр Кнопп. Они пришли по отдельности, но с разницей всего лишь в несколько минут, так что оставалось только догадываться: проделали ли они путь вместе и лишь в последний момент решили разделиться, или же это было случайное совпадение. Как бы то ни было, разговор предстоял серьезный. Поскольку я наблюдал за ритуалом, а так же был тем человеком, который принес неприятные вести, мне было настоятельно рекомендовано Клаусом фон Дирком присутствовать и при этой беседе.
   -- Рад вас видеть в добром здравии, -- поприветствовал господин гостей. -- Я понимаю, что в моей просьбе явиться тайно и в определенное время, вы вполне могли увидеть злоупотребление нашей дружбой, но меня толкнули на это обстоятельства.
   -- Ритуал прошел не так, как надо? -- напряженно спросил герр Кнопп.
   -- Нет, ритуал прошел очень хорошо, в чем я убедился, выслушав своего слугу. Но он же принес мне неприятные известия, из-за которых я вынужден сказать, что нечто все же случилось.
   -- Не надо томить нас, -- попросил Хасим Руфди.
   -- В таком случае, лучше будет, если вам расскажет тот же человек, что и мне.
   Только тут я понял, для чего Клаус фон Дирк настоял на моем присутствии, хотя, признаюсь, в отличие от ритуала, я бы с радостью избежал этого. Но герр Кнопп и Хасим Руфди были людьми, если так можно выразиться, кровно заинтересованными в происходящем, и я безо всякой утайки рассказал то, что слышал от Агнетт. Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина. Хасим Руфди покраснел и вперил взгляд в пол. Руки его беспрестанно ворошили остатки волос на загорелой голове. Герр Кнопп же принялся расхаживать по комнате.
   -- Это возмутительно! -- сказал он. -- То есть, Керим Руфди обманом влюбил в себя мою невесту?!
   -- Вы и сами так сделали, -- подал голос Хасим Руфди.
   -- Я бы вас попросил придержать язык!
   -- А я бы попросил не делать голословных обвинений. Этот человек, -- купец ткнул пальцем в меня, -- а так же его хозяин сказали, что лишь допускают возможность подобного. Ни о чем конкретном речь и не шла.
   -- Успокойтесь, -- попросил Клаус фон Дирк. -- Меньше всего нужно сейчас ссориться. Насколько я понимаю, цели наши не изменились. Мне все так же хочется еще больше понять природу сентименталя, Хасим Руфди желает уберечь брата от глупостей, а герр Кнопп жаждет счастья со своей невестой.
   Гости кивками подтвердили правоту господина, а я же в свою очередь подумал: в чем же моя цель? Пожалуй, я был больше на стороне герра Кноппа. Как я уже говорил: счастье Агнетт стало и моим счастьем.
   -- Так вот, вынужден заметить, что я провел кое-какие дополнительные исследования и выяснил, что влиять на сентименталя спящего человека, безусловно, проще, в чем мы с вами убедились сами. Но на расстоянии это все приводит к ослаблению эффекта. Именно поэтому Керим, если это действительно он, все еще не смог преодолеть действие совершенного мною ритуала.
   -- Но когда-нибудь он сможет! -- вскричал герр Кнопп.
   -- Когда-нибудь вполне. Вода, как мы знаем, точит камень капля по капле.
   -- Я немедленно поговорю с ним и потребую, чтобы он это прекратил!
   -- Боюсь, что будет невозможно, -- невесело усмехнулся Хасим Руфди.
   -- Что это значит?
   -- Мой брат вот уже несколько дней не появлялся дома. Обеспокоенная семья навела справки, но никто не видел Керима. Брат растворился в Багдаде, и теперь помочь нам может либо случайность, либо чудо.
   -- Это очень интересно, -- заметил Клаус фон Дирк. -- Теперь, думаю, мы можем смело утверждать, что Керим имеет влияние на сентименталя фрейлейн Эльзы. Иначе он не стал бы скрываться. Что ж, я думаю: чем скорее вы его найдете, тем будет лучше.
   -- Однако! Вы не собираетесь нам помогать?
   -- Должен признать, погони и поиски -- это не для меня. Мой ум, вот что я готов вам предоставить.
   -- Я думаю, это будет весьма кстати, -- поклонился Хасим Руфди.
   -- Очень надеюсь на вас, -- заметил в свою очередь герр Кнопп.
   -- Что ж, в таком случае, держите меня в курсе всех событий.
   Когда гости откланялись, и мы остались вдвоем, Клаус фон Дирк загадочно мне подмигнул.
   -- И ты тоже, Ганс, держи меня в курсе всего, что узнаешь. Признаюсь, эта история все больше и больше меня увлекает. Всегда любил поединки умов, а ведь именно такой сейчас идет между мной и Керимом Руфди.
   -- Я верю в вашу победу, -- сказал я, слегка улыбаясь. Господин в таком настроении был очень похож на ребенка, которому достался желанный подарок.
   -- О, в этом нет никакого сомнения, -- улыбнулся и Клаус фон Дирк. -- Поверь мне: недоучка, как бы талантлив он не был, никогда не сможет долго противостоять тому, кто посвятил себя учению полностью.

   Глава IX
  
  
   Прошло несколько дней, и стало очевидно, что Керима Руфди не так-то просто найти. Нанятые его братом шпионы прочесывали Багдад, но никто не видел похожего человека. Герр Кнопп поручил это же своим людям, но и они не смогли отыскать след Керима. Между тем, Клаус фон Дирк продолжал утверждать, что беглец скрывается где-то в черте города. С расстоянием уменьшалось влияние на сентименталя, а раз ночные страдания фрейлейн Эльзы продолжались, то можно было предположить, что Керим Руфди не покинул Багдад.
   Фрейлейн Эльза меж тем стала совсем не своя. Она была мила и приветлива, но чрезвычайно тиха. Лицо осунулось, а кожа, несмотря на палящее солнце, побледнела. Раздираемая противоречиями и борьбой, которую вели два чувства, она с каждым днем все больше увядала. Нельзя сказать, что она потеряла красоту. Отнюдь. Просто теперь красота эта стала носить отпечаток смерти. Признаюсь, в скором времени фрейлейн можно было бы принять за приведение.
   Агнетт из-за этого весьма переживала. Мы виделись редко, но в эти минуты мне удавалось заметить красные заплаканные глаза моей возлюбленной. Она страдала на равных со своей госпожой. Ночами постоянно пыталась утешить ее, как-то разговорить, но та не слышала. Фрейлейн Эльза продолжала звать Керима Руфди и плакать.
   -- Ей будто разрезают сердце, -- призналась мне как-то Агнетт.
   Я невольно поразился. В который уж раз, моя возлюбленная демонстрировала потрясающее умение описывать происходящее одной точной фразой, хотя иному, в том числе и мне, понадобилось бы для этого куда как больше.
   -- Как я хочу, чтобы это все поскорее закончилось, -- шептала Агнетт, уткнувшись в мое плечо. -- У меня почти не осталось сил. Все они уходят на фрейлейн и, что хуже всего, пропадают бесследно.
   -- Скоро все будет хорошо, -- говорил я в ответ.
   В сущности, что еще я мог ей сказать? Хоть я и сам не знал, что именно и когда станет "хорошо", я не мог не поддержать Агнетт. Она отдавала всю себя во имя долга и женской дружбы, а я старался быть в курсе дел Хасима Руфди и герра Кноппа. Потому что сейчас только от них и моего господина зависело, как скоро и с каким результатом все завершится.
   Клаус фон Дирк же предпочитал философствовать. Признаюсь, это его состояние нервировало меня.
   -- Ты зря так злишься на Керима Руфди, -- сказал как-то господин, слегка посмеиваясь. -- Что такого, в сущности, сделал он?
   -- Он покусился на чужую невесту, -- возразил я.
   -- И ты, и я прекрасно понимаем, что невестой фрейлейн Эльза стала помимо своей воли. Быть может, она и испытывала некоторую симпатию к герру Кноппу, но я уверен, что любви, в том виде, в каком она кажется нам "настоящей", не было. Я не склонен говорить, что это плохо, ведь подобное случается сплошь и рядом.
   -- Однако это не означает, что они не могли жить счастливо! -- возразил я запальчиво.
   -- Не означает, Ганс, верно. Они вполне могли быть счастливы. Для этого порой хватает и любви одного человека из двоих. И, заметим, я вовсе не утверждаю, что фрейлейн Эльза любила и Керима Руфди. Скорее всего, здесь тоже имела место симпатия, интерес к экзотичному и эффектному молодому человеку, который много где побывал и многое видел. Так что, как правильно сказал Хасим Руфди, они находились в равном положении, правда один был уже посватан, в то время как другой не мог совершить подобное из-за предрассудков вероисповедания и принадлежности к разным народам.
   -- Вот именно, -- сказал я твердо. -- Вот именно, что он не мог, и ему следовало подчиниться!
   -- А ты сам, Ганс, подчинился бы, если был бы влюблен? Представь, что Агнетт -- посватанная дочка какого-нибудь господина. Вы симпатизируете друг другу, но никакого чувства между вами не должно быть, ибо это лежит за гранью приличия. Смиришься ли ты с этим?
   Я промолчал. У меня действительно не было правильного ответа. Сердце считало верным одно, а разум настаивал на другом.
   -- Вот видишь. А теперь представь -- ты молод, обеспечен, из влиятельной семьи, но ты не можешь брать в жены иноверку. К тому же, та девушка посватана. Однако она симпатизирует тебе, и ты не собираешься сдаваться. Знания, добытые разными путями, приводят тебя к сентименталю. Ты тщательно изучаешь и не делаешь, казалось бы, ничего противного. Ты лишь усиливаешь то, что сейчас есть. И вот симпатия перерастает в любовь, а возлюбленная готова вместе с тобой ринуться в изгнание и бесчестие. Подталкиваешь ли ты ее к этому поступку? Безусловно. Но ты ведь и сам готов на подобные жертвы. И ты твердо уверен, что, не смотря на все невзгоды, вы будете счастливы. Однако вскоре ты замечаешь, что возлюбленная охладела к тебе. Теперь она испытывает нежные чувства к своему жениху и не собирается сбегать. Ты молод и горяч, разве ты остановишься пред этим? О, нет. Такие испытания лишь будоражат кровь, и ты начинаешь с новой силой бороться за то, что, как ты считаешь, принадлежит тебе по праву. Сделав столько шагов по одной дороге, трудно признать, что давно следовало вернуться, а может быть и вообще не ступать на нее.
   -- Вы оправдываете Керима Руфди? -- спросил я.
   -- Нет, Ганс. У меня нет даже уверенности, что все было именно так. Я всего лишь хочу тебе показать, что на любую проблему можно взглянуть с разных сторон. Волей судеб Хасим Руфди, герр Кнопп, ты и даже я оказались по одну сторону, а Керим Руфди по другую. Однако уверяю тебя, каждый из нас имеет свои мотивы для достижения общего результата. Понимаешь меня?
   -- Да, -- признал я, вспомнив свой "мотив". -- Для меня главное, чтобы Агнетт была счастлива и спокойна за госпожу.
   -- Вот видишь. Для достижения наших целей нужен один результат, и это сближает нас. Если бы Хасим Руфди не заботился так о чести семьи, а больше беспокоился о душевном самочувствии брата, то он сейчас помогал бы ему.
   На том наш разговор и закончился. Однако он многое оставил в моей душе, даже спустя долгие годы.
  
   ***
  
   Шло время, однако по-прежнему никаких следов Керима Руфди не удавалось обнаружить. Глядя на исхудавшую и осунувшуюся Агнетт, измученную состоянием фрейлейн Эльзы, я не находил покоя.
   "Как долго этот человек будет скрываться? -- спрашивал я сам себя. -- Как скоро он оставит свои попытки что-либо изменить?"
   Но ответов на эти вопросы не было, а потому я продолжал изнывать от невозможности сделать хоть что-нибудь. Я хотел и сам начать поиски, однако понимал, что там, где не справились люди Хасима Руфди и герра Кноппа, вряд ли удастся что-либо сделать мне. От этого я страдал еще больше. Ужасное занятие -- ожидание, смешанное с беспомощностью и невозможностью сделать что-либо.
   Тогда я еще не знал, что судьбой мне было уготовано стать тем, кто подтолкнет историю дальше.
   Случилось это, когда я возвращался от Агнетт. Стоило мне сделать несколько шагов, как я, задумавшись, столкнулся с арабом, чье лицо было закрыто тканью, как часто это бывает в здешних местах. Он пробормотал нечто неразборчивое и взглянул мне в глаза. Лишь только наши взгляды встретились, как я заметил в чужом взоре узнавание и секундный испуг, сменившийся практически тут же безразличием.
   Араб продолжил свой путь, а я застыл на месте, вспоминая, где видел этот взгляд, но измученный переживаниями разум не желал быть мне помощником. Несколько мгновений я стоял на месте, прежде чем решился последовать за арабом в надежде, что он покажет свое лицо, и я смогу его узнать. Приходилось следовать на расстоянии, чтобы меня не заметили, но араб не оборачивался, а потому я уверился в своей полной "невидимости" для него.
   Когда он свернул на одну из маленьких улочек, коих немало в Багдаде, я последовал за ним. Араб остановился возле неприметного двухэтажного дома и подозвал мальчишку, который играл неподалеку. Кинув ребенку монетку, он шепнул что-то, и мальчик тотчас убежал. Высокая плата или ответственное задание так его подстегнули -- не знаю, но только он пронесся мимо меня столь быстро, что я не успел толком разглядеть его. Зато увидел, что меня наконец-то заметили.
   Какое-то время мы с арабом смотрели друг на друга, а затем он быстрым шагом пошел прочь. Я хотел последовать за ним, но неожиданно на моем пути оказались два молодых парня. Они шутили и толкались друг с другом -- обычная молодецкая забава -- но каждый раз при этом оказывались прямо передо мной. Я совершил с десяток попыток, прежде чем наконец-то их обошел. И тут выяснилось, что араб тем временем исчез.
   Быстро поспешив к Клаусу фон Дирку, я тут же рассказал ему об увиденном.
   -- А вот и Керим Руфди! -- довольно вскричал он и похлопал меня по плечу. -- Молодец, Ганс. Ты заставил его поволноваться!
   -- Вы уверены? -- переспросил я. -- Признаюсь, мне тоже показалось, что это он, но ведь я так и не видел его лица.
   -- Все указывает на Керима. Возле дома фрейлейн Эльзы ты встречаешь араба, который прячет лицо, узнает тебя и при этом тебя же боится. Подумай сам: много ли ты знаешь таких арабов в Багдаде?
   Я вынужден был признать, что нет.
   -- Нужно срочно известить об этом герра Кнопа и Хасима Руфди, -- сказал Клаус фон Дирк. -- Отправляйся к Хасиму, а я под предлогом визита к фрейлейн, которой не здоровится, повидаюсь с герром Кноппом. Передай, что не позднее завтрашнего дня мы должны собраться вместе.
   -- К чему такая спешка? И потом, господин, как я помню, вы не собирались принимать активного участия в событиях, -- поразился я.
   -- Похоже, Керим Руфди набрался решимости, -- покачал головой Клаус фон Дирк. -- Я думаю, он собирается похитить фрейлейн Эльзу, чтобы совершить полноценный ритуал.
   -- В таком случае я сейчас же отправляюсь, -- заверил я господина и поспешил к Хасиму Руфди.
   Слуга, узнав мое имя, незамедлительно проводил к купцу. Оказывается, тот распорядился на случай, если явится один из тех, кто посвящен в тайну сентименталя.
   -- Что привело вас сюда? -- спросил меня Хасим. Его дрожащие руки выдали беспокойство.
   Я вкратце пересказал ему свою историю столкновения и слова Клауса фон Дирка о возможном похищении.
   -- Поражаюсь величию ума твоего господина в очередной раз, -- сказал купец. -- Он имеет полное право подозревать подобное. Насколько я знаю, люди, с которыми виделся Керим, занимаются преступными делами. Они не нападают без нужды, стараются вести себя спокойно и сдержанно, но за плату способны совершить не только похищение, но и убийство. Тебе повезло, что они всего лишь отвлекали тебя. Передай Клаусу фон Дирку, что я завтра приду к нему рано утром.
   Я поклонился и вышел. Ожидание сменилось действием, и я, признаюсь, получал от возможности влиять на события гораздо больше удовольствия, чем от застывшей безысходности.

   Глава X
  
  
   На следующее утро, мы вновь собрались -- четверо заговорщиков -- в той же самой комнате, что и обычно. Возможно, это лишь мое ощущение, но от напряжения, повисшего в воздухе, комната будто стала меньше, превратившись в темницу.
   -- Что ж, я рад, что вы снова здесь, и могу лишь сожалеть, что повод для этой встречи скорее печальный, нежели праздничный, -- сказал Клаус фон Дирк. -- Мне, признаюсь, гораздо более приятно было бы встретить вас в другой обстановке.
   -- Прошу вас, избавьте нас от этой вежливости, -- резко заметил герр Кнопп. -- Вчерашнее ваше известие всех нас взволновало, -- он оглядел собравшихся. -- Я уже нанял людей, которые теперь охраняют мой дом днем и ночью.
   -- Очень правильно с вашей стороны, я как раз хотел вам это предложить, -- ответил господин.
   -- Как видите, здравые мысли приходят не только в одну голову. Лучше бы в нее раньше пришла идея, что Керим Руфди собирается похитить мою невесту. Если бы не случайная встреча, то мы бы так ничего и не узнали.
   В ответ Клаус фон Дирк лишь снисходительно посмотрел на герра Кноппа, но ничего говорить не стал. Даже я помнил, что он упоминал про непосредственный контакт в подготовленном месте для проведения полноценного ритуала. А разговор о мотивах Керима Руфди дал понять, что так просто он не сдастся.
   -- Зная моего брата, я был уверен, что если он вбил себе что-то в голову, то остановить его будет трудно, -- дипломатично заметил Хасим Руфди. -- А что касается охраны, то, уверяю, для тех людей, с кем он собирается договориться -- это не проблема.
   -- И вы! -- внезапно герр Кнопп подскочил к арабу. -- Вы тоже хороши! Вы втянули меня во все это, обещали, что все пройдет хорошо. Мне следовало бы просто прирезать вашего брата за то, что он решил сделать. И тогда мы бы избежали многих проблем.
   -- В том случае вы были бы уже мертвы, -- тихо сказал купец. -- Я могу пойти против брата, когда он позорит честь семьи, но за его смерть пришлось бы платить кровью.
   -- Спокойно! -- Клаус фон Дирк поднял руки вверх, а затем медленно их опустил, успокаивая этим спорщиков.
   Не зная, что господин не волшебник, я бы подумал, что в том жесте скрыта магия, потому что герр Кнопп и Хасим Руфди разом помрачнели, но прекратили ссору. Возможно на время, но сейчас мы все должны были понимать, что нам выгодней быть союзниками.
   -- Спасибо, -- поблагодарил Клаус фон Дирк. -- Я очень рад, что герр Кнопп серьезно озаботился охраной. С другой стороны, достопочтимый Хасим во многом прав. Для тех, кто знает все переулки Багдада, стражники не станут серьезным препятствием.
   -- Я готов прислать своих людей, -- сказал Хасим Руфди. Хотя он старался не смотреть на герра Кноппа, в его голосе чувствовалось извинение. -- Они лучше знают, с кем могут столкнуться.
   -- Я был бы весьма признателен, -- буркнул в свою очередь герр Кнопп.
   -- Отлично, -- кивнул Клаус фон Дирк. -- Я предлагаю, чтобы стражники дежурили днем, а люди достопочтимого Хасима -- ночью. Я сомневаюсь, что Керим Руфди рискнет напасть засветло.
   Разговор окончился обсуждением деталей. Я же так и просидел молча, но с полным осознанием того, что мы все здесь были повязаны тайной, и она уравнивала нас в положении. Не было купцов, послов, алхимиков или слуг. А было лишь четверо участников весьма запутанных событий, которые развивались все стремительней с каждым часом.
  
   ***
  
   И уже этим вечером в наш дом постучали. Судя по звуку, некто готов был хоть выломать дверь, лишь бы попасть внутрь.
   Я открыл настолько быстро, насколько было возможно, и увидел герра Кноппа. Он был одет кое-как, глаза горели, а за спиной виднелись несколько стражников.
   -- Прочь! -- он оттолкнул меня и разве что не влетел внутрь. Я, признаюсь, весьма поразился такому поведению, но все это указывало, что теперь-то действительно стряслось что-то из ряда вон.
   Я помчался за гостем и настиг его лишь в комнате господина. Клаус фон Дирк посвятил вечер своим записям, а в такие моменты ему всегда чрезвычайно не нравилось, если его отвлекали.
   -- В чем дело? -- холодно поинтересовался он.
   Начав просить прощения, что не успел предупредить о приходе гостя, я был остановлен криком герра Кноппа.
   -- В чем дело?! Вы спрашиваете меня, в чем дело?! Эльза пропала! Ее похитили люди этого лживого купца! Он обманул и предал меня!
   -- Успокойтесь, -- попросил Клаус фон Дирк.
   -- К черту спокойствие! Этот проклятый араб всех нас обвел вокруг пальца!
   -- Успокойтесь! -- теперь в голосе господина зазвучала сталь.
   Я, признаюсь, в тот момент заволновался, что разъяренный герр Кнопп начнет крушить все вокруг или наброситься на господина. Да, нас было двое, но не стоило забывать о стражниках, стоявших на улице. И, словно в подтверждение моих мыслей, раздался тихий голос сдерживаемой ярости, который только подлил масло в огонь.
   -- Ну почему же. Пускай скажет все, -- произнес за моей спиной неизвестно когда появившийся Хасим Руфди. -- Я с удовольствием послушаю.
   Это был весьма драматичный момент, должен признаться. Один, взбешенный и готовый убить всякого, кто подвернется ему под руку, стоял передом мной. Второй, холодный и спокойный в своей ненависти, находился у меня за спиной. Два пламени -- ледяное и обжигающее, а меж ними зажат я.
   -- Ну же, герр Кнопп, -- сказал Хасим Руфди. -- Или вы спокойно можете клеветать на человека лишь в его отсутствии? Признаюсь, я слышал о вашей низости и о том, каким образом вы получили свое назначение, но думал, что у вас хватит ума проявить благородство.
   -- Мою невесту похитили, ты, лживый болван! -- герр Кнопп оттолкнул меня и бросился на купца.
   Они упали на пол, и европеец какое-то время восседал на арабе, стараясь сдавить ему горло. Затем Хасиму Руфди удалось вывернуться, и вот уже он оказался сверху. Оба хрипели и что-то сдавленно пытались произнести, но не один не думал сдаваться. Они распалялись, как дикие животные, которые от укусов становятся только злей и впадают в такую ярость, что не разжимают хватку даже тогда, когда соперник уже мертв.
   Однако Клаус фон Дирк не желал знать, чем закончится этот поединок. Каков бы ни был его итог, он неизменно оказался бы плачевен.
   -- Ганс! -- позвал господин, а затем жестом указал на огромную емкость. Обычно в ней хранилась вода, которая могла понадобиться для опытов.
   Я кивнул и, подняв сосуд, вылил его содержимое на дерущихся. Они разом отдернулись друг от друга, и тут же Клаус фон Дирк оказался возле Хасима Руфди и схватил его таким образом, чтобы тот не мог возобновить драку. Я же подобным образом пленил герра Кноппа.
   -- Надеюсь, вы уже остыли? -- поинтересовался Клаус фон Дирк.
   Повисло напряженное молчание. Затем Хасим Руфди склонил голову.
   -- Отпустите, -- сдавленно произнес он. -- Прошу простить мою бестактность.
   Господин, помедлив секунду, освободил купца. Я тотчас выпустил герра Кноппа.
   -- Я... прошу прощения, -- пробормотал он, стараясь смотреть в другую сторону.
   Они стояли друг перед другом, а вода лилась с них мелкими ручейками.
   -- Ну а теперь, раз наши небольшие разногласия улажены, то нельзя ли более подробно и как можно спокойней рассказать, что же все-таки произошло? -- Клаус фон Дирк улыбался, словно ничего не случилось.
   -- Несколько часов назад явились люди достопочтимого, -- несмотря на внешнее примирение в слове "достопочтимого" было столько яда, что я пристально взглянул на герра Кноппа. Вновь лезть в драку он, однако, не собирался. -- Они заступили на стражу, а затем, когда моя невеста вышла во двор, несколько охранников схватили ее и сбежали. В то время как всего лишь небольшая горстка арабов вместе с несколькими моими стражниками, которых я не отослал, попыталась защитить фрейлейн. Мы помчались в погоню, но, к сожалению, эти люди куда лучше знали город, а потому им удалось скрыться.
   -- Это моя вина, -- в голосе Хасима Руфди действительно слышалось раскаяние.
   -- Вот, я же говорил! -- встрепенулся герр Кнопп и сделал шаг вперед, но под взглядом господина вновь застыл на месте.
   -- Дайте закончить достопочтимому Хасиму, -- попросил Клаус фон Дирк.
   -- Это моя вина, -- повторил купец. -- Я не учел то, что мой брат знаком со многими слугами нашей семьи. Они -- обычные войны. Уверен, он сказал им, что собирается похитить чужую невесту и надругаться над ней, -- при этих словах герр Кнопп сдавленно зарычал, но вновь остался на месте. -- К сожалению, не все понимают сложность отношений между разными народами. Некоторые всегда готовы каким-нибудь образом унизить иноверцев. Они почему-то считают, что чужое унижение делает их великими, вместо того, чтобы понять: унижая других, мы принижаем себя, как народ и как мусульман.
   -- Достойные слова, -- похвалил господин.
   -- Эти слова не приближают нас к Эльзе, -- кажется, герр Кнопп наконец-то понял, что его обманул не Хасим Руфди, однако полностью успокоиться не мог.
   -- Как только я узнал о случившемся, то тут же отдал распоряжения. Мои люди прочесывают город. У них большой опыт по этой части.
   -- До этого у них не получалось найти вашего брата, -- ядовито заметил герр Кнопп.
   -- Может быть, они находили его, но он сумел придумать какую-нибудь отговорку, -- пожал плечами Хасим Руфди.
   -- Это все не важно, -- сказал Клаус фон Дирк. -- Поскольку я предполагал, что похищение фрейлейн Эльзы может все-таки состояться, то постарался подготовиться к нему. Уверяю вас, что вскоре мы будем знать, где она находится.
   -- Каким образом?! -- вскричал герр Кнопп.
   -- С помощью сентименталя, -- улыбнулся господин.
   -- Вы же говорили, что очень сложно общаться с ним на расстоянии. А вы даже не знаете где сейчас моя невеста!
   -- Сейчас я говорю не про ее сентименталь, -- Клаус фон Дирк сделал паузу, а затем указал пальцем на герра Кноппа. -- Нам поможет ваш!
  
   ***
  
   Герр Кнопп сидел на кровати, и было заметно, как он нервничает. Однако стоит отдать дань его мужеству --когда Клаус фон Дирк сообщил о сути ритуала, герр не минуты не колебался.
   Впрочем, он уже видел один эксперимент с сентименталем. А поскольку для фрейлейн Эльзы все прошло хорошо, то у герра не было причин для волнений.
   -- Возьмите, -- господин протянул ему чашку. -- Это снотворное. Не сильное, но быстродействующее. Уже через пару минут вы почувствуете, как вас клонит в сон. Прошу вас, не сопротивляйтесь этому. Вы, как я думаю, помните о том, что общаться с сентименталем спящего человека куда как легче.
   Герр Кнопп кивнул, зачем-то бросил взгляд на Хасима Руфди, стоявшего поодаль, а после залпом выпил содержимое чашки. Затем он лег на кровать и закрыл глаза.
   Хотя сон еще не пришел к нему, Клаус фон Дирк принялся раскладывать вокруг многочисленные ингредиенты, как уже делал это прежде. Мне удалось заметить в этот раз, что кровать была чуть повернута, из-за чего ноги герра Кноппа оказались направлены на восток.
   Клаус фон Дирк закончил и тронул лежащего за плечо. Дыхание его давно стало ровным, но господин хотел убедиться, что сон достаточно глубок.
   Герр Кнопп что-то пробормотал неразборчиво, но глаз не открыл. Мы с Хасимом Руфди переглянулись и едва заметно улыбнулись друг другу. Несмотря на огромную важность момента, нельзя было не признать, что спящий человек часто представляет собой весьма любопытное зрелище для наблюдений.
   Клаус фон Дирк не улыбался. Он был серьезен и сдержан. Встав в ногах спящего, господин произнес несколько напевных слов и принялся повторять их. Голос его усиливался. Постепенно фраза превратилась в приказ, и вот уже появились лучи света, которые сошлись над грудью герра Кноппа. Из них соткался молочного цвета пес. Он выглядел дружелюбно, но пасть его была массивна, а в глазах зверька то и дело вспыхивали алые искры.
   -- Он немного рассержен, -- вскользь заметил Клаус фон Дирк. -- Но это ничего.
   Господин пальцем поманил зверька. Тот нехотя, постоянно оглядываясь, потрусил прямо по воздуху к вызвавшему его алхимику.
   -- Все хорошо. Хорошо, -- повторял Клаус фон Дирк, гладя сентименталя по шерстке. Хвост, стоявший колечком, распрямился и начал чуть ходить из стороны в сторону. -- Вот видишь, все в порядке. А теперь скажи нам, ты чувствуешь фрейлейн Эльзу? -- пес непонимающе посмотрел на господина, сел и начал чесать ухо задней лапой. -- Очень странно. Хотя, возможно, с ним следует общаться не так.
   Клаус фон Дирк отошел чуть в сторону, а затем вернулся с неким предметом, в котором я и Хасим Руфди узнали ту самую злополучную книгу. Завидев ее, сентименталь развернулся и помчался назад, к герру Кноппу. Там пес припал на передние лапы и зарычал. Скорее пугливо, чем угрожающе.
   -- Вот именно, -- улыбнулся господин, хотя в глазах его была видна серьезность. -- Я использовал ее, чтобы вызвать тебя. Однако ты наверняка чувствуешь, что в этой комнате был и другой сентименталь. Чувствуешь?
   Пес завертелся на месте, принюхиваясь. Затем он вновь сел и кивнул, совсем как человек.
   -- Хорошо. Знаешь ли ты где его найти? -- вновь непонимающий взгляд сентименталя в ответ. -- Можешь ли ты показать, где сейчас другой сентименталь? Вы ведь чувствуете друг друга, так?
   Сентименталь начал меркнуть. Я испугался, что он пропадает, да и господин подумал нечто подобное. Он склонился над книгой и принялся ее листать, пытаясь что-то найти. Однако наши опасения были напрасны.
   -- Смотрите! -- закричал Хасим Руфди. -- Он же показывает!
   И тут мы действительно поняли, что пес не исчезал. Он растворялся, уступая место другому образу. Вскоре нам удалось понять, что это небольшое и словно придавленное чем-то сверху здание. В какой-то момент, когда картина проявилась достаточно четко, она мигнула несколько раз, то вспыхивая, то становясь почти прозрачной, и вдруг резко исчезла. Тотчас же герр Кнопп открыл глаза.
   -- Кажется, это действительно было очень слабое снотворное, -- задумчиво сказал Клаус фон Дирк. -- Мы кое-чего добились, но я уверен, что результат был бы лучше при иных обстоятельствах.
   На фразу про обстоятельства никто не обратил внимания, а господин не стал пояснять ее смысл.
   -- Что вы узнали? -- спросил герр Кнопп, поднимаясь с кровати.
   -- Мы увидели некое здание, -- ответил я. -- Но, к сожалению, я не знаю, где бы оно могло находиться.
   -- Зато я знаю, -- сказал Хасим Руфди. -- Это не здание, а подземелье. Возле нашего дома есть мечеть, построенная на деньги семьи Руфди, а это помощение находится под ней. Не помню, для каких нужд оно использовалась раньше, но сейчас мой брат явно задумал святотатство. Призывать демона в священном месте...
   -- Это не демон, -- вставил Клаус фон Дирк.
   -- Я уважаю вашу мудрость и знания, но не считаю, что увиденное мною уже дважды, является чем-то угодным Аллаху. Все эти духи и силы -- преступление против Бога. Вы, европейцы, называете нас иноверцами, а сами предаете своего господа, заигрывая с дьяволом.
   -- Это весьма любопытная точка зрения для человека в чьем доме были эти книги, -- заметил господин.
   -- Они совратили моего брата с истинного пути, -- твердо сказал Хасим Руфди. -- Это уже доказывает их греховность!
   -- Я все же считаю, что греховность скорее в нас самих, чем в книгах...
   -- Нам надо спешить! -- вставил я, поняв, что спор грозит промедлением.
   -- Ганс прав, -- Клаус фон Дирк кивнул. -- Продолжим эту увлекательную беседу как-нибудь в другой раз, достопочтимый.
   -- С превеликим удовольствием, -- поклонился купец. -- А теперь отправляемся, и да поможет нам Аллах.

   Глава XI
  
  
   К счастью, герр Кнопп и его люди прибыли верхом. Потому мы вчетвером, прихватив с дюжину стражников, помчались в поместье семьи Руфди.
   Наш отряд проносился по улицам так, словно его преследовали демоны. Вперед вырвались Хасим Руфди вместе с Клаусом фон Дирком. Оба были одеты в черное, и черные же кони под ними скакали во весь опор, почти невидимые в ночной мгле.
   Люди, которые встречались на пути, шарахались в стороны и прижимались к стенам. Многие провожали нас возмущенными выкриками, а некоторые кидали вслед гнилые фрукты, но это не могло задержать нас. И уже вскоре мы достигли ворот нужного поместья.
   Хасим Руфди что-то крикнул слугам, и те принялись открывать ворота, пока хозяин гарцевал на коне перед ними. Пользуясь этой заминкой, наш отряд, растянувшийся в дороге, вновь собрался вместе.
   -- За мной! -- крикнул купец, когда ворота наконец-то раскрылись.
   Мы поскакали направо, в объезд сада, раскинувшегося перед поместьем. Впереди виднелась мечеть, подсвеченная факелами и луной. Вскоре мы уже стояли рядом с ней, спешиваясь, а многочисленные воины поместья вставали перед нами, преграждая путь.
   -- Прочь! -- велел Хасим Руфди, но они не двинулись, а только плотнее сомкнули ряды.
   Купец зарычал, вытащил саблю, которую я до сих пор у него не видел, поднял оружие над головой и сделал шаг вперед.
   -- Прочь, выродки ифритов, или вы забыли, кто ваш господин?
   Воины заколебались, но не отошли.
   -- Ваш брат, господин, отдал приказ, чтобы мы никого сюда не пускали, -- сказал один из воинов.
   -- Меня не волнует, что сказал мой брат. Я -- старший сын в этой семье.
   -- Все так господин, но...
   -- Говори, пес! Выйди вперед и назови свое имя, чтобы я мог покарать тебя за упрямство.
   Воин шагнул вперед и снял прикрывающий лицо платок. Мужчина был еще молод, но жизнь уже успела пометить его шрамами.
   -- Я -- Макбар, господин.
   -- Ты будешь гореть на медленном огне, Макбар, за неподчинение приказам.
   Я продолжал дивиться переменам, произошедшим с Хасимом Руфди. Кажется, не только его брат был "горячей крови", но и все семейство отличалось этим. Просто один в силу возраста, положения или чего-то иного, умел контролировать это, в то время как другой не мог.
   -- Что здесь происходит? -- со стороны поместья приближался старик с длинной седой бородой. Учитывая, с каким почтением его поприветствовали войны, стало ясно, что он пользуется здесь огромным уважением. -- Хасим? Это ты? Что ты делаешь здесь? Зачем привел в наш дом иноверцев?
   -- Младший господин сказал, что его брат попытается осквернить мечеть, -- вставил Макбар.
   -- Мой брат -- лжец, -- медленно выдыхая, произнес Хасим Руфди. -- Сейчас он внутри, в подземелье, с невестой вот этого господина. Он собирается свершить богопротивный ритуал в священном месте, и если ему это удастся, то честь нашей семьи превратиться в песок, а Аллах отвернется от нас.
   На площадке перед мечетью повисло молчание. Слышно было только лишь, как потрескивают факелы, пожираемые огнем. Отец Хасима некоторое время молчал, закрыв глаза. Видимо, взвешивал, кому из сыновей ему следует больше верить.
   -- Отойдите от ворот, -- наконец приказал он.
   Тотчас же Макбар и остальные стражники перегруппировались. Слову главы семейства они не могли перечить.
   -- Благодарю тебя отец, что поверил мне.
   -- Мы поговорим об этом после, Хасим. Я пойду с тобой и своими глазами увижу: прав ты или солнце излишне нагрело твою голову.
   В итоге, помимо нас четверых и стражников, внутрь отправились еще и с десяток людей Хасима Руфди. Вся огромная толпа сгрудилась возле входа, и отец семейства Руфди хотел отворить дверь, как мой господин положил ему руку на плечо.
   -- Меня зовут, Клаус фон Дирк, -- сказал он. -- Волей судьбы я друг одного вашего сына и спас жизнь другому. И поскольку у меня гораздо больший опыт в подобных вещах, позвольте мне идти первым.
   -- Я слышал о вас очень много, -- ответил старик и посторонился.
   Мой господин отворил двери, и вскоре все мы оказались внутри...
  
   ***
  
   В проходе, который вел в подземелье, было затхло и темно. Глава семьи Руфди направлял господина, а тот, зажегши висящий на стене факел, тускло горевший от недостатка воздуха, быстрым шагом продвигался к цели.
   -- Эти ходы ведут в поместье, -- заметил Хасим Руфди, когда мы спустились. -- Багдад -- неспокойный город, и всегда следует иметь возможность для отступления.
   В его голосе было скорее сожаление, что чужестранцы узнали о потайном ходе, нежели переживание по поводу порядков, царящих в Багдаде. Впрочем, я был уверен, что вряд ли нашелся бы хоть один город, где семья, пользующаяся влиянием и обладающая богатством, могла бы чувствовать себя в безопасности от завистников и недругов.
   Пройдя до первого перекрестка, мы свернули направо и пошли по узкому коридору. Приходилось идти друг за другом и ступать осторожно. Порой раздавалось странное пощелкивание, а впереди слышалась напевная речь.
   Я узнал в ней знакомые интонации. Именно так мой господин вызывал сентименталя. По-видимому, он тоже распознал эти звуки, а потому перешел на бег. И уже вскоре все мы бежали, бряцая оружием и шумно дыша. Эти звуки отдавались гулким эхом и наверняка были слышны в комнате, к которой приближал нас проход. Однако Керим Руфди и не думал замолкать. Наоборот, голос усилился. Он стал еще более грозным и властным.
   Когда Клаус фон Дирк распахнул дверь, я бежал третьим или четвертым. Господин нырнул внутрь, а за ним мы... и тут же все замерли, увидев, что фрейлейн Эльза лежит связанная на каменной плите, а над ней склонился Керим Руфди.
   -- Оставьте девушку в покое! -- приказал Клаус фон Дирк, выступая вперед.
   Герр Кнопп молча схватился за меч и собрался броситься на Керима, но я, каким-то чувством поняв, что сейчас это будет лишним, вцепился в него. Он скрежетал зубами и все пытался взмахнуть оружием, однако не делал попыток освободиться.
   Меж тем Керим Руфди замолчал. Ритуал был закончен. Над фрейлейн Эльзой, глаза которой были открыты, появился знакомый уже мне сентименталь. Сама же девушка осталась лежать с открытыми глазами, но они словно бы остекленели.
   -- Невероятно, она не спала, -- услышал я шепот Клауса фон Дирка.
   Обе группы стражников -- и арабы, и европейцы -- отшатнулись. Кто-то зашептал про происки дьявола, а иные начали взывать к богам. Мольбы о спасении к Иисусу и Аллаху раздавались со всех сторон.
   -- Керим, прекрати немедленно! -- приказал глава семьи Руфди.
   -- Поздно, отец, -- в словах Керима были одновременно сожаление и торжество. -- Теперь эта женщина будет моей.
   -- Это чужая невеста! Это иноверка и чужестранка! Ты уже навлек позор на нашу семью, преступив через закон чести. Теперь ты собираешься преступить закон веры?
   -- Она любит меня! Она собиралась принять ислам сразу же после нашего побега. Эта женщина была согласна стать своей в чужой стране, лишь бы быть со мной.
   -- Интересно, было это после того, как он обращался к сентименталю, или до? -- задумчиво пробормотал Клаус фон Дирк, разговаривая, кажется, с самим собой.
   -- И для этого понадобилось приводить эту женщину сюда? -- продолжал расспрашивать сына отец. -- Что ты делаешь с ней здесь? Посвящаешь в ислам? Я вижу лишь какие-то происки Шайтана в святом месте. Ты делаешь то, чего не должен совершать правоверный.
   -- Может быть, -- улыбнулся Керим Руфди. -- Да только мне все равно.
   -- А мне нет! -- с этими словами Хасим Руфди бросился на брата.
   Я вновь поразился произошедшей перемене. Это был настоящий воин. Стремительный и опасный. Керим, которого застали врасплох, поначалу даже не защищался, позволяя возить себя по полу.
   Но вот и младший брат вспомнил о том, что уже давно взрослый. Постепенно он разжал хватку и начал подбираться к горлу брата. Вдобавок Керим выкрикнул несколько слов на "языке сентименталя", и кошка, помедлив, потянулась к нему.
   -- Этого нельзя допустить! -- закричал Клаус фон Дирк. -- Ни в коем случае не позволяйте ему схватить ее!
   Сам он бросился к фрейлейн Эльзе и стал осматривать ее и ощупывать, как это делают доктора. Мы все, кроме господина и двух братьев, замерли в некоем странном оцепенении. Вспоминая это сейчас, я не могу понять природу того, что контролировало нас. Да только никто не пошевелился. Даже герр Кнопп застыл, лишь сильней сжимая меч, и не вмешивался, хотя его помощь была бы нелишней.
   Но я не смею упрекать его, потому что сам стоял, а не пытался каким-нибудь образом помочь господину.
   Когда сентименталь уже почти был в руках Керима, Хасим, изловчившись, ударил коленом в живот брата. Тот согнулся, пытаясь вдохнуть, а сентименталь вновь застыл на месте.
   -- Прекрасно! -- закричал Клаус фон Дирк.
   Он тут же начал быстро и напевно произносить нужные слова. Сентименталь попятился и вернулся к фрейлейн Эльзе. Его облик стал тускнеть, а затем он и вовсе пропал.
   И тут же исчезло оцепенение, сдерживающее нас. Все разом мы бросились вперед. Герр Кнопп застыл с мечом возле Керима Руфди, я подбежал к господину, а отец семейства Руфди склонился над своим старшим сыном. Стражники рассредоточились по всей комнате. Но, как я заметил, от Клауса фон Дирка и Керима Руфди они старались держаться подальше. По-видимому, их умение управлять странными сущностями произвело на необразованных воинов сильное впечатление.
   -- Тебя не стоит оставлять живым! -- услышал я за спиной крик герра Кноппа.
   Он замахнулся мечом и собирался ударить стоящего на коленях Керима Руфди, но тот, дернул противника за ногу, отчего герр Кнопп закачался и упал на спину. Керим Руфди вскочил и бросился бежать, расталкивая стражников. Те, как я уже говорил, испытывали трепет перед "могущественным колдуном", которым они считали Керима Руфди. Потому понадобился окрик Хасима, чтобы они бросились в погоню.
   Стражники герра Кноппа остались. Они изображали заботу о своем господине, помогая ему подняться. Он злился, и бранился, как простолюдин, не сдерживая себя в этом.
   В тот момент я несколько позабыл про фрейлейн Эльзу, а когда обернулся, застал ее попытку подняться. Девушка изрядно ослабла от пережитого, потому Клаус фон Дирк, который ее развязал, подал руку и помог встать фрейлейн на ноги.
   -- Что происходит? -- слабым голосом спросила она.
   -- Все в порядке, фрейлейн, -- ответил господин. -- Теперь уже все в порядке. Вас похитили, но теперь вы в безопасности.
   -- Я помню, -- внезапно она задрожала. -- Меня схватили какие-то люди и привели сюда. Здесь был Керим. Он привязал меня и что-то говорил странное. О том, что мы теперь всегда будем вместе с ним. А еще каком-то сентиментале, который живет у меня в сердце, -- девушка резко повернулась к Клаусу фон Дирку. -- Что с ним, он мертв?
   -- Он сбежал! -- зарычал герр Кнопп, который уже полностью оправился. -- Он сбежал, и я уверяю вас, что не пожалею сил, чтобы найти его и убить. Его мучения будут долгими.
   -- Не стоит, -- сказал Хасим Руфди. -- Это наше дело, и уверяю вас, мы поступим с Керимом по всей строгости. Он предал честь семьи, совершил святотатство и многие другие преступления. Теперь его ждет справедливая кара.
   -- Что мне ваша кара? -- продолжал кипятиться герр Кнопп. -- Я не могу знать, что вы сделаете с ним, к тому же вы его упустили. Ваши слуги помогали ему, а теперь вы позволили ему сбежать. Я сам во всем разберусь.
   -- Мой сын прав, не стоит горячиться, достопочтимый. Это семейное дело. Вы пострадали от рук моего бывшего сына. Отныне я от него отрекаюсь. Человек, которому сейчас удалось сбежать, -- отступник. И с ним поступят именно так, как подобает поступать с предателями. Уверяю, наказание будет суровым. От лица же нашей семьи позвольте принести извинения вам и вашей невесте. Прошу вас, оставьте это дело нам. Позвольте вернуть нашу честь и доверие к дому Руфди. Что же касается извинений, они последуют не только на словах. Для нас будет большой честью помочь вам организовать свадебное празднество.
   Герр Кнопп молчал, но его рука еще покоилась на рукояти меча. Было ясно, что такой вариант нравится ему меньше, чем возможность покарать обидчика самостоятельно.
   -- Рекомендую вас принять предложение, -- шепнул ему Клаус фон Дирк. -- Вы уже видели, к чему может привести вражда с одним из их семейства. Неужели вам хочется враждовать со всеми? К тому же, для них это действительно шанс спасти честь, покарав обидчика самостоятельно.
   Раздался глубокий вздох, рука соскользнула с меча, и герр Кнопп вытер ее об штаны.
   -- Что ж, я принимаю ваше предложение, -- произнес он ровным голосом. -- А сейчас, если позволите, я хотел бы проводить невесту домой.
   -- Разумеется. Я велю нашим войнам сопровождать вас.
   -- Благодарю, но не стоит. У меня хватает и своих.
   -- Да будет так.
   Герр Кнопп и глава семьи Руфди сдержанно поклонились друг другу. На Хасима жених предпочел не смотреть. Клаус фон Дирк попрощался с обоими из них куда теплей. После этого фрейлейн Эльза оперлась на подставленную руку герра Кноппа, и мы отправились прочь из этих катакомб. Признаюсь, меня это очень радовало. Только там, находясь в подземельях, я понял насколько же мне мил свежий воздух. Пусть даже он принадлежит совсем иной стране, а не той, в которой я был рожден.

   Глава XII
  
  
   После того происшествия наступили спокойные дни. Агнетт снова была счастлива, ибо ее госпожа радовалась жизни не только днями, но ночами. Герр Кнопп тоже пребывал в благодушном настроении и порой, когда я приходил к возлюбленной, приветливо кивал мне. Что касается Хасима и Керима Руфди, то о них мы ничего не слышали.
   Лишь Клаус фон Дирк был мрачен и порой ходил по дому, что-то бормоча себе под нос и беспрестанно потирая подбородок. Когда же я позволил себе полюбопытствовать о причинах, то он отозвался весьма туманно.
   -- С одной стороны, мои дела здесь закончены, Ганс. Можно возвращаться на родину, ведь исследовать сентименталя я могу и там. Но что-то внутри меня противится этому. До сих пор не ясна судьба Керима Руфди, а это значит, что он вполне мог затаиться где-нибудь. Мне хотелось бы верить в его благоразумие, но он столько раз доказывал его отсутствие, что не стоит на это надеяться. Керим проиграл и не один раз. Значит, можно успокоиться и попробовать заняться чем-нибудь другим, но я думаю, что эти поражения лишь раззадорили его. Люди чрезвычайно редко могут признать, что они не правы. Им кажется, будто это как-то принизит их. В то время как на моей памяти: человек способный признать свою ошибку, редко оказывался подлецом.
   -- Только это вас здесь удерживает? -- спросил я, вспомнив о своих причинах для задержки в Багдаде.
   -- О, я вижу, ты забеспокоился, Ганс, -- господин позволил себе улыбнуться. -- Не волнуйся. Поскольку ты тот человек, который всегда заботился обо мне, то и я позабочусь о тебе.
   -- Что вы подразумеваете под этим, господин?
   -- Ничего такого, Ганс, что тебе бы не понравилось. Доверься мне, я смогу устроить все в лучшем виде. К тому же, не забывай, я тебе многим обязан, да и не только я.
   Последняя его фраза оказалась для меня загадкой, которую я не смог разгадать. Оставалось лишь ждать, какие дела последуют за этими словами.
  
   ***
  
   Прошло несколько дней, и я, признаюсь, слегка подзабыл о том разговоре, когда мне о нем напомнил человек, от которого я менее всего это мог бы ожидать.
   В тот раз я направлялся к дому герра Кноппа, чтобы увидеться с Агнетт. Господин куда-то ушел еще с утра, сказав, что ему требуется разобраться с одним важным делом. И вот, уже подходя к дому, я встретил его, идущего мне навстречу. Клаус фон Дирк улыбался и шагал гордо, словно с его плеч вдруг разом сняли тяжелый груз.
   -- А вот и ты, Ганс! Ну что ж, позволь тебя поздравить! -- господин прижал меня к себе и крепко обнял, стукнув несколько раз по спине.
   Признаюсь, такое поведение меня обескуражило. Поначалу я даже подумал: уж не пьян ли Клаус фон Дирк? Никаких винных запахов я не чуял, но в Багдаде, как я успел узнать, пьяным можно было быть не только от вина.
   -- Что ты так смотришь на меня? -- усмехнулся господин. -- Не волнуйся. Пока ты не понимаешь причину моего веселья, но вскоре тебе все расскажут. А потому я очень рад, что встретил тебя именно сейчас, когда ты обескуражен и ничего не знаешь. Позволь сразу заметить -- это самое меньшее, что я мог бы сделать для тебя, так что не вздумай благодарить. Ты заслужил свое счастье.
   Не дав мне вставить и слова, Клаус фон Дирк вновь похлопал меня по плечу и быстрым шагом пошел дальше. Я посмотрел ему вслед, но господин сказал, что знание ждет меня впереди. Если бы он сам планировал все объяснить, то, безусловно, уже давно бы это сделал.
   Именно поэтому я поспешил скорее в дом герра Кноппа и застал там сидящих во дворе фрейлейн Эльзу и Агнетт. Моя возлюбленная улыбалась, хотя на глазах ее были слезы, а госпожа носилась вокруг нее с такой заботой, что незнающий человек наверняка бы не понял, кто из них прислуга.
   -- О, Ганс, вот и ты, -- Агнетт бросилась ко мне, и ее объятия были куда приятней, чем у Клауса фон Дирка. -- Твой господин договорился с фрейлейн Эльзой, и теперь мы можем пожениться. Он сказал, что оставит нам денег, чтобы мы сами решали свою судьбу и могли себя обеспечить.
   -- Мне было бы приятно, если бы ваша свадьба прошла в один день с нашей, -- сказала фрейлейн Эльза, улыбаясь. -- Некоторое время вы можете оставаться здесь. Думаю, вскоре я уже смогу обходится без Агнетт. Тогда вы сможете последовать за Клаусом фон Дирком на родину.
   -- Господин уезжает?
   -- Он обещал остаться до свадьбы. Вернее, до свадеб.
   Я ошеломленно переводил взгляд с одной девушки на другую. Они смотрели на меня, будто чего-то ждали.
   -- Ну что ты молчишь, Ганс? -- Агнетт топнула ножкой. -- Мы с тобой столько всего обсуждали о нашей будущей жизни, а в самый важный момент ты молчишь!
   -- У меня нет слов, -- признался я. -- У меня нет слов, чтобы описать, как я счастлив.
   И я, схватив Агнетт крепче, закружил ее, весело смеясь. И кружил до тех пор, пока не начал шататься, несмотря на то, что все это время она умоляла меня остановиться.
   -- Кажется, счастье лишило тебя разума, -- сказала Агнетт улыбаясь.
   -- У меня будет много времени к нему привыкнуть, -- улыбнулся я и обнял свою будущую жену.
  
   ***
  
   Наша свадьба состоялась в маленькой церкви, которая отыскалась в европейском квартале Багдада. Подчиненные герра Кноппа были очень рады за господина, и часть этой радости перепала нам с Агнетт. Клаус фон Дирк в тот день был не похож сам на себя. Вместо привычного темного плаща он облачился в светлые одежды, расшитые причудливой арабской вязью, и в таком виде смотрелся выигрышней, чем оба жениха вместе взятые. Вдобавок, в его глазах горел столь яркий огонь, что можно было подумать, что это он сегодня решил сыграть свадьбу. Впрочем, не стоит умалять его заслуг, в обоих бракосочетаниях того дня он принял самое активное участие.
   Признаюсь, я был больше увлечен Агнетт, чем происходящим вокруг, а потому не запомнил, какими в тот вечер были герр Кнопп и фрау Эльза. Кажется, они были счастливы. Впрочем, тогда мне казалось, что иначе и быть не могло, ведь они оба любили друг друга и перенесли множество испытаний, которые лишь укрепили их любовь.
   На свадьбе оказалось не так много гостей, как это было бы в Гамбурге, и большая часть из них пришла именно к новоявленной чете Кноппов. Однако, когда мы выходили из церкви, выяснилось, что некоторые попросту решили избегнуть основной части. Хасим Руфди в сопровождении нескольких слуг ждал нас возле входа. По вполне понятным причинам он решил не заходить внутрь. При виде его на лицо герра Кноппа легла тень раздражения, но она тут же сменилась приветливым радушием. Напускным оно было или нет -- не имею права судить.
   -- Рад приветствовать вас на нашем празднике, уважаемый Хасим, -- поклонился купцу герр Кнопп.
   -- Я поздравляю вас и сожалею, что не могу принять в этом празднике посильное участие. Дела семьи зовут меня исполнить сыновний долг, -- при этих словах жених слегка расслабился. -- Но я не мог не преподнести подарки тем, кто отныне связал свою судьбу воедино. К тому же, как я уже говорил, семья Руфди всегда помнит свои долги и обязательства.
   Не думаю, что большинство присутствующих поняли последнюю фразу, однако встретили они ее приветственными вскриками.
   Хасим Руфди подозвал одного из слуг и взял с протянутых рук прекрасное ожерелье, украшенное рубинами.
   -- Оно не в силах затмить красоту невесты, но может её подчеркнуть, -- сказал он, передавая жениху.
   Герр Кнопп тут же преподнес подарок жене, и на хрупкой шее фрау Эльзы зажглись огни, которые приковывали к себе взгляд, и подчеркивали, что невеста куда прекрасней, чем ее украшения.
   -- Жениху, который настолько храбр, чтобы достать клинок из ножен, требуется поистине прекрасный меч, -- при этих словах герр Кнопп поморщился, однако на лице и в голосе Хасима Руфди не было никакой насмешки.
   Приняв дар -- искусно отделанный клинок -- жених обнажил его, и сталь, не уступающая отделке в великолепии, сверкнула на солнце.
   -- Прошу тебя прими нашу благодарность. Мы принадлежим к разным народам, но ты, достопочтимый, всегда будешь желанным гостем в моем доме, -- жених и невеста после этих слов склонились в поклоне.
   -- Мне приятно это слышать, -- ответил купец и усмехнулся. -- Но я преподнес подарки еще не всем новобрачным.
   Я удивился. Нас с Хасимом Руфди связывали общие тайны, но я думал, что эта связь тяготит купца, и он не настроен распространяться о ней.
   -- Невеста, которая превыше всего ценит скромность, прими мой дар, -- при этих словах купец протянул мне маленькое и изящное кольцо.
   И оно тут же засверкало на пальце моей ненаглядной Агнетт. Только тогда я понял, что камень на кольце является алмазом.
   -- Жених, который заботится о других больше, чем о себе, позволь сегодня выразить тебе свою благодарность.
   Думаю, смысл этих слов также поняли не все, а тем временем Хасим Руфди протянул мне футляр, в котором я обнаружил дивной работы кинжал в богатых ножнах. Признаюсь, я без особого трепета относился к оружию, признавая его в качестве средства для защиты и нападения, но тот кинжал стал для меня откровением. Я вынул его из ножен и не мог налюбоваться прекрасной работой. Это было произведение искусства, но я чувствовал, что клинок не просто красивая безделица, а настоящее оружие.
   -- Благодарим тебя, достопочтимый, -- мы с Агнетт тоже поклонились. -- Мы еще пока не знаем, где будет стоять наш дом, но ты всегда можешь рассчитывать, что будешь в нем высоким гостем.
   Хасим Руфди улыбнулся.
   -- Счастья вам! Горите друг другом! -- выкрикнул он и, пустив коня вскачь, вскоре затерялся в толпе.
   Мы проводили его взглядом, а после отправились в дом герра Кноппа, где все уже было приготовлено для свадебного пира.
  
   ***
  
   Свадебный стол был наполнен традиционными для нашей родины кушаньями, часть из которых мы с трудом раздобыли в Багдаде, и многими блюдами из местной кухни. Я не слышал ни одного нарекания. Наоборот, все гости восторгались прекрасно приготовленной трапезой. В этом была и часть моей гордости. Агнетт вместе с фрау Эльзой лично руководили подготовкой к празднеству.
   Моя жена, светившаяся от тихого счастья, сидела по левую руку от меня. Еще дальше сидели фрау Эльза и Герр Кнопп. По правую руку от меня сидел Клаус фон Дирк, который не уставал развлекать остальных гостей необычными историями из собственной жизни. К части из них имел отношение и я, но в его пересказе мне то приписывались комичные реплики, которых никогда не звучало, то господин выставлял меня суровым мужчиной, относящимся к опасностям с презрением, а превыше всего ценящим смелость и отвагу. Я смеялся и восхищался с остальными вместе.
   Но более всего переполняло мое сердце ощущение радости, ведь рядом сидела та, которую отныне я буду звать своей женой. Я не уставал целовать ее руки, а она смущалась, но вместе с тем, улыбалась той прекрасной улыбкой, которая способна озарять даже сердца наполненные мраком.
   Бродячий певец, которого пригласили для развлечения, не уставал слагать одну балладу за другой. В них он воспевал то яркую красоту фрау Эльзы, то тихое сияние Агнетт. Герру Кноппу чаще всего перепадали эпитеты -- отважный, мудрый, справедливый. Мне же по большей части: честный, преданный, заботливый.
   Что ж, певцы отлично понимают, чей хлеб они едят и кто им платит.
   Когда праздник был в самом разгаре, какой-то араб вошел в дом. Его попытались остановить стражники, но он столь активно жестикулировал, указывая куда-то в нашу сторону, что один из стражников вызвался проводить его.
   -- Господин, этот человек утверждает, что у него к вам дело, -- поклонился воин Клаусу фон Дирку.
   -- Кто тебя послал? -- спросил он, подзывая араба.
   -- Достопочтимый Хасим Руфди, -- произнес тот на ломанном немецком.
   -- Говори.
   Араб склонился к уху господина и что-то прошептал ему столь тихо, что я, сидевший в нескольких метрах рядом, ничего не услышал. Прочитать по губам тоже не было никакой возможности, ибо они были скрыты от меня самим Клаусом фон Дирком.
   Тот резко помрачнел и взглянул вновь на араба, который несколько раз боязливо кивнул.
   -- Веди, -- приказал Клаус фон Дирк и попытался незаметно покинуть празднество.
   К счастью, в тот момент гости наперебой соревновались в восхвалении прекрасной пары герра Кноппа и фрау Эльзы, а потому уход господина остался незамеченным никем кроме стражника, меня и Агнетт.
   Такое поведение господина изрядно взволновало меня. Я догадывался, что вряд ли произошло что-то хорошее, потому как Хасим Руфди не стал бы отрывать Клауса фон Дирка от празднества в том случае, если бы дело могло подождать. И тут я почувствовал, что на мою ладонь, сжимающуюся помимо воли в кулак, легла тоненькая ручка Агнетт. Она чуть сдавила мою руку, а затем прильнула ближе и прошептала.
   -- Что бы ни случилось, мы будем рядом и вместе. Всегда-всегда.
   От таких слов по телу разлилось тепло, и я, повернувшись, посмотрел на жену. Я видел собственными глазами и не один раз появление сентименталя. Я доверял господину и его рассуждениям, но в тот момент не мог поверить, что наши чувства вызваны какими-то сущностями внутри нас. Не знаю, зачем нужен сентименталь, но это не любовь.
   -- Тост, -- герр Кнопп поднялся. Лицо его было красным. -- За мою прекрасную невесту. Великолепную девушку, которая отныне моя навеки.
   Он залпом выпил и кинул кубок в стену. Гости встретили этот жест приветственными криками. Герр Кнопп тем временем схватил за руку фрау Эльзу, которая по-прежнему улыбалась, хотя на лице ее пробежала тень беспокойства.
   -- Пойдем, любимая, нас ждет брачное ложе, -- улыбку было сложно назвать иначе, чем глупой.
   -- Он очень пьян, -- шепнула мне Агнетт. -- Я таким его еще ни разу не видела.
   Гости, посмеиваясь, провожали молодых, которые решили отдохнуть, а герр Кнопп важно кивал в ответ на их насмешки. Фрау Эльза улыбалась и отшучивалась, но в каждом шаге ее сквозило беспокойство.
   Мы же с Агнетт заранее решили, что уйдем с празднества последними, проследив, чтобы все гости были либо отправлены по домам, либо уложены спать.
   Пока хозяева веселились, мы не забывали о том, кто мы есть. И мне давно уже не казалось это несправедливым. В конце концов, без нас жизнь господ превратилась бы в хаос, чему судьба не раз подкидывала подтверждения. Как те слоны, которые в древности держали земной диск, так и мы несли свою стражу в любую минуту и независимо от того, где мы находились.
  
   ***
  
   Минуло совсем немного времени с тех пор, как герр Кнопп и фрау Эльза удалились, и вдруг послышался громкий женский крик. Музыка разом смолкла, гости принялись переглядываться. Я же сразу подскочил и помчался вверх по лестнице.
   С моей стороны дерзостью было нарушать уединение супружеской четы, но в том порыве меня поддержали стражники, которым тоже казалось, что лучше понести наказание, чем дать случиться чему-либо страшному. Мы взбежали наверх и очутились перед дверью.
   -- У вас все в порядке, господин? -- закричал один из стражников, стуча по двери.
   В ответ послышался новый крик, но он почти тут же оборвался. Поскольку ответа не последовало, то стражник, стукнув еще несколько раз, повернулся к остальным и кивнул.
   Разбежавшись, они с силой ударили в дверь, отчего та упала внутрь, увлекая за собой наш импровизированный "живой таран". Поскольку я стоял сзади, то меня это не коснулось, потому я одним из первых увидел ужасное зрелище, открывшееся моим глазам.
   Герр Кнопп лежал без сознания возле кровати, а под ним растекалось пятно крови. Возле окна стоял Керим Руфди, удерживая одной рукой фрау Эльзу, а второй сжимая меч. Ладонь, прикрывавшая рот девушки, была окровавлена. Кажется, отважная фрау прокусила ее, чтобы подать нам второй сигнал.
   Однако все это было неожиданным, но не страшным. Ужас вселял гигантский зверь молочного цвета, чьи очертания постоянно менялись. Он повернулся в нашу сторону, и я потонул в его огромных глазах.
   "Зачем тебе это все, Ганс? -- шептали мне голоса -- Что для тебя эти люди? Разве твое сердце не должно заботиться лишь о единственной избраннице? Почему ты оставил ее? Быть может, именно сейчас ей угрожает опасность. Что ты будешь делать, Ганс, если из-за тебя Агнетт пострадает?"
   И тотчас же картины -- одна ужасней другой -- пронеслись у меня перед глазами. Агнетт, растерзанная дикими зверьми. Агнетт, которую пытают и истязают. Агнетт, недвижимо лежащая на полу.
   Я почувствовал, как помимо воли слезы бегут у меня по лицу. Ноги подкосились, и я почти рухнул на дощатый пол. Рядом со мной преклонил колени один из стражников. Он отбросил меч, прижал руки к лицу и громко зарыдал.
   Люди вокруг принялись бросать оружие и плакать. Отчаяние охватило нас. Что мы делаем здесь? Почему не рядом с теми, кого любим? Как мы позволили им страдать в одиночестве и подвергаться опасностям?
   Вопросы роились в моей голове, и я смотрел, как Керим Руфди спускался по веревке из окна, продолжая удерживать обессиленную фрау. Меч он спрятал в ножны, поскольку никто из нас не собирался нападать. Когда его фигура почти скрылась, он коротко свистнул и издал несколько напевных звуков, напомнивших мне что-то давно знакомое. Однако я был слишком погружен в свои мысли, чтобы вспомнить.
   Гигантский Зверь скользнул в окно и скрылся. Отчаяние начало постепенно сменяться глухой болью, а после ушло совсем. Я огляделся -- все мы с недоумением смотрели друг на друга и не понимали, что же произошло. В глазах стражников я видел испуг, недоумение и стыд за свое поведение. Догадываюсь, что это же можно было прочесть и на моем лице.
   -- На улицу! -- вскричал я, озаренный внезапной вспышкой понимания происходящего. -- Они не могли далеко уйти. Помогите герру Кноппу, кто-нибудь.
   Двое стражников бросились к своему господину, а с остальными мы спустились по лестнице и выбежали во двор, но напрасно -- он был пуст. Одиноко свисающая веревка да удаляющийся стук копыт сообщили нам о том, что преступник бежал. Когда же мы отворили калитку, то обнаружили еще одну его жертву.
   Клаус фон Дирк лежал в дорожной пыли. Волосы на затылке у него были в крови. Однако, к счастью, мой господин был жив, хотя и весьма слаб. Когда я перевернул его, он пришел в сознание и, старательно пытаясь рассмотреть меня, прошептал: "Предательство".
   -- Я знаю, господин, -- ответил я и вкратце пересказал увиденное, а так же описал те чувства, которые испытал под взглядом зверя.
   -- Невероятно, -- слабо пробормотал Клаус фон Дирк. -- Великий Сентименталь. Страшная сущность. Керим Руфди приручил его.
   После этого господин потерял сознание вновь. Мы внесли его в дом и поручили заботам Агнетт, как и герра Кноппа, который, несмотря на полученную рану, был жив, хотя и слаб. Чтобы не пугать гостей, мы со стражниками рассказали им только о нападении и похищении. Упоминать Великого Сентименталя мы не решились. Гости в замешательстве принялись расходиться, а мы оставили нескольких человек охранять дом, а сами сели на лошадей.
   -- Куда? -- спросил командир стражи. По какой-то неведомой мне логике они признали меня имеющим право повелевать.
   -- Вы же были в доме Руфди? -- спросил я его и, когда он кивнул, продолжил. -- Едем туда. Сомневаюсь, что мы найдем там Керима Руфди, но его семья -- единственные люди, которые могут знать, куда он отправился.
   Однако прежде чем мы тронулись, командир сказал:
   -- Я готов сражаться с людьми, -- твердо произнес он. -- Но что делать с демоном, который заглядывает к тебе в сердце?
   -- Нужно быть крепким, как завещал нам Господь. И не поддаваться искушениям, как сделал это Иисус.
   Командир кивнул, и мы отправились в путь. Мне хотелось бы верить, что я хотя бы на время изгнал его сомнения; но еще больше мне хотелось бы, чтобы в моих словах была хоть какая-то истина, а не только слепая вера.

   Глава XIII
  
  
   Путь к дому семьи Руфди сохранился в моей памяти смутно. Я помню, что мы неслись во весь опор, но улицы были похожи друг на друга, и казалось, что это одна лишь гигантская улица, которой не будет конца. Если бы не командир стражников, то, думаю, в одиночестве я бы не смог найти дорогу.
   Герр Кнопп, которого мы оставили раненным; мой господин, ставший жертвой коварного удара; фрау Эльза, вынужденная во второй раз пережить похищение с еще большими последствиями. Судьба всех этих людей волновала меня, но все же сильнее был страх перед зверем, встреченным нами. Клаус фон Дирк назвал эту сущность Великим Сентименталем, хотя я думал, что это сам Сатана. Он читал мое сердце, как открытую книгу и, более того, он писал в нем так, будто имел на то право.
   Когда ворота усадьбы возникли перед нами, то я так резко осадил лошадь, что едва не свалился с нее.
   -- Открывайте! Открывайте! -- кричали мы наперебой, а взволнованные слуги суетились, не понимая, что от них требуется.
   Наконец кто-то догадался, что они не понимают немецкого, и перевел на арабский. Тотчас же один из слуг поспешил к дому, но это было уже лишним. Услышав шум, к нам спешил Хасим Руфди.
   -- Что случилось? -- произнес он, не удивляясь нашему визиту.
   Я быстро пересказал ему произошедшие события и заметил, как загорелое лицо купца побледнело.
   -- Мой брат, -- произнес он сокрушенно. -- Мой брат, каких демонов ты выпустил?
   -- Нам надо спешить, -- прервал я его. -- Пока не случилось что-нибудь еще. С такой силой в руках он способен многое сотворить.
   -- Ваша правда, -- кивнул купец.
   Он обернулся и выкрикнул несколько слов на арабском. Из конюшни вывели коня, а вместе с ним вышел отец семьи Руфди. Они о чем-то заспорили с сыном. Несколько выражений были мне знакомы, но полностью я не улавливал суть.
   -- Они говорят о том, что гнилую ветвь давно пора отрезать. Сейчас или некогда, -- шепнул мне командир стражников, заметив мое замешательство. -- Хотя, признаюсь, я не очень-то им доверяю. Семейные узы -- слишком прочная вещь, чтобы так вот просто от них отказаться.
   -- У нас нет другого выбора, -- возразил я. -- К тому же, один раз они уже спасли жизнь Кериму, когда ваш господин намеревался прикончить его. И этот урок ничему его не научил.
   -- Хотелось бы верить, что этот урок научил их. Как и в то, что они знают, что делать с демоном.
   Тем временем Хасим Руфди закончил споры с отцом, вскочил на лошадь и выехал к нам.
   -- Скорее, -- сказал он. -- Мои люди догонят нас.
   -- Но как они найдут дорогу?
   -- Я думаю, это будет очень просто.
   Купец ткнул пальцем куда-то за наши спины, и мы обернулись. Над городом светилось странное облако. Приглядевшись, я понял, что это и есть Великий Сентименталь, взлетевший вверх и ставший подобным облаку. Мало того, зарево поднималось с той стороны, словно там разгорался пожар.
   -- Не представляю, что там происходит, но в скором времени весь Багдад будет знать об этом, -- сказал Хасим Руфди. -- Люди устремятся туда, чтобы посмотреть на происходящее. Нужно поспешить, чтобы не попасть в давку.
   -- Скорее они будут бежать от этого места, как от чумы, -- возразил командир стражников. -- Вы не сталкивались с этим демоном. После одного общения с ним, желание встречаться еще раз пропадает.
   -- Тогда тем более надо поспешить. Пока толпа не хлынула нам навстречу.
   Едва отдохнувшие от дикой скачки лошади с неохотой помчали нас навстречу опасности. Однако двигались мы все же быстро, несмотря на то, что животные боялись приближаться к огненному зареву. Вдобавок, люди действительно бежали нам навстречу, и немало их пострадало от копыт наших лошадей, а так же от ударов, которыми стражники, не церемонясь, разгоняли встававших на пути.
   Добравшись, мы увидели площадь, а в центре ее Керима Руфди с клинком в руке и фрау Эльзу, лежавшую у ног своего пленителя. Великий Сентименталь взирал на все это с высоты, а в глазах его повелителя плясало безумие.
   Заметив нас, Керим усмехнулся.
   -- Вот и ты, брат мой, пришел посмотреть на триумф дома Руфди.
   -- Я смотрю на его позор, -- спокойно возразил Хасим. -- На тот позор, который возможно смыть только кровью.
   Он спрыгнул с лошади и обнажил меч. Мы все последовали его примеру, хотя, вынужден заметить, в наших действиях было меньше твердости, чем у купца. Все же мы, в отличие от него, уже встречались с Великим Сентименталем и понимали, что, как бы безумен Керим Руфди не был, он не станет драться без помощи этой силы.
   И тут раздался громкий окрик, который показался мне смутно знакомым. Пока я вспоминал, где бы я его мог слышать, на площадь выехали копейщики. Их предводитель был немцем, и мне удалось его узнать...
   -- Зигфрид! -- вскричал я радостно.
   Душа моя преисполнилась надежды. Бывалый воин не собирался держаться в стороне и наблюдать за происходящим. Пускай в этом сражении он боролся не за себя и даже не за свою страну, я не сомневался, что Зигфрид -- единственный, кто может сделать что-либо в такой ситуации.
   Мои товарищи тоже узнали его и бурно поприветствовали появление маленького отряда. Однако почти тут же воцарилось молчание. Мы радовались тому, что появилась сила, способная бросить вызов Кериму Руфди, но не могли не понимать, что копья бесполезны против Великого Сентименталя.
   В молчаливом напряжении мы смотрели за тем, как копьеносцы выстроились в боевой порядок и, набирая скорость, поскакали на Керима Руфди. Тот, ухмыльнувшись, шепнул несколько слов, и Великий Сентименталь обратил свой взор на нападающих.
   Почти тут же кони под ними дрогнули. Боевые животные, приученные к сражениям, по-видимому, тоже попали под влияние чудовища. Они перешли на шаг, а затем и вовсе остановились. Воины пытались заставить их двигаться, но все было бесполезно. Да и на самих на них напала апатия. Послышался лязг падающих щитов и копий; люди замирали на месте.
   Лишь Зигфрид не сдавался. Не знаю, какое упрямство толкало его вперед, но он, борясь неведомой преградой, медленно шел вперед и не выпускал копье из рук. На лице Керима Руфди усмешка сменилась сначала недоверием, а затем уважением.
   Когда воин приблизился, влюбленный безумец легким ударом меча выбил копье у него из рук. И тотчас же, будто только это и придавало Зигфриду сил, тот упал на колени и застыл, сдаваясь на милость победителя.
   За всеми этими перипетиями мы упустили из виду Хасима. Воспользовавшись тем, что внимание Сентименталя занято другими, он подбежал и неожиданно напал на брата. Тому пришлось отступать. Ярость, с которой купец атаковал, не давала Кериму свободы для маневра. Он мог лишь лихорадочно отбиваться, не помышляя об атаке. Мы уже почти уверовали, что Хасим Руфди победит, но жизнь рассудила иначе.
   Отскочив от брата, Керим Руфди выкрикнул несколько слов, и тотчас же, невыносимое страдание, от которого, казалось, сердце готово разорваться, обрушилось на нас. Перед глазами побежали картины ужасающего предательства. В них Клаус фон Дирк, отошедши от ран, прижимал к себе мою Агнетт и целовал ее. Напоминал, что он дал денег на нашу свадьбу, и теперь невеста должна его отблагодарить. И Агнетт, моя милая Агнетт, весело смеясь, благодарила господина со всем пылом, который у нее был. Они насмехались надо мной, обсуждая, как, наверное, сейчас нелегко приходится "этому простофиле Гансу".
   Я на пару секунд очнулся и понял, что упал с лошади, и от боли в спине потерял возможность видеть ужас, насылаемый Великим Сентименталем. О боже, как приятна была эта боль. Ничего не доставляло мне большего облегчения, чем она.
   Вокруг, стеная и мучаясь, люди валялись в пыли. Керим Руфди склонился над фрау Эльзой, а его брат корчился от ужаса. На миг меня посетило любопытство: что видел он там, в своих кошмарных грезах? Каким предательствам, кроме тех, что уже свершились, был он свидетелем?
   Однако размышлять об этом не стоило. Я был уверен, что вскоре мои видения вернутся. И хотя я не сомневался в порядочности Агнетт и Клауса фон Дирка, это не мешало казаться тем картинам еще более омерзительными. Оглядевшись по сторонам, я попытался найти возможность подобраться ближе к Кериму Руфди, чтобы нанести удар. Я был готов даже напасть со спины, однако этого не понадобилось.
   Слегка прихрамывая, на площадь ступил Клаус фон Дирк. Это не только принесло мне успокоение относительно давешних кошмаров, но и добавило уверенности. Если кто и мог расправиться с чудовищем, то только мой господин.
   Клаус фон Дирк шел прямо к середине площади, где находились Керим Руфди и фрау Эльза. Когда он прошел рядом со мной, стало видно, что движение давалось господину непросто. Вены на лице вздулись, он, казалось, постарел, но при этом преисполнился неведомой мне силы.
   -- Довольно! -- громко крикнул он, оказавшись в нескольких шагах от Керима.
   Я едва не взвыл. Господина отличало благородство, но сейчас оно могло стать губительным. Требовалось, как можно скорей расправиться с этим исчадьем ада, явившемся к нам в роли Великого Сентименталя. И я был почти уверен, что стоило лишь Кериму Руфди умереть, как вызванная им тварь канет в бездну.
   Меж тем араб с немым изумлением воззрился на господина. Казалось, ему не хватало сил поверить в то, что этот человек смог не попасть под чары сентименталя.
   -- Ты! -- обвиняюще поднял Керим палец. -- Ты во всем виноват. Именно из-за тебя все началось!
   -- Да, -- господин покорно склонил голову, и я заметил, что в голосе его прозвучало раскаяние. -- Увы, увлекшись наукой, я слишком мало задумывался над тем, что происходит. Теперь я уже понял, в чем была моя ошибка. Я раскаиваюсь и собираюсь ее исправить.
   -- Каким же образом?
   Вместо ответа взгляд Клауса фон Дирка обратился к Великому Сентименталю. Зазвучал напевный язык, и существо повернулось к господину. Тут же я почувствовал громадное облегчение. Действие заклятья пропало, и я вновь мог мыслить разумно.
   -- Нет! -- закричал Керим Руфди.
   Он тоже принялся выкрикивать приказы Сентименталю, но я чувствовал, что тот охотней откликается на слова господина.
   -- Никто не может укротить Великого Сентименталя, кроме того, кто укротил своего внутреннего, -- на миг прервался господин, когда сущность уже уменьшилась в размере и повисла рядом с ним. -- Как и всякое проявление силы, он уважает только ее одну.
   -- Но он меня слушался, -- возразил Керим Руфди и попытался приманить чудовище обратно, однако тот более не желал подчиняться ничьим приказам, кроме Клауса фон Дирка.
   -- Ты его вызвал и потому он слушался тебя какое-то время. Но чем дальше, тем сильнее бы он пожирал твоего внутреннего сентименталя, стараясь удержаться в этом мире. Ты уже почувствовал, что буря страстей еще больше раздирает сердце. Поверь мне, я не отбираю силу, а спасаю, потому что этот монстр поглотит тебя, а затем отправится пожирать других людей до тех пор, пока не окажется в одиночестве посреди обезлюдившего мира.
   Однако Керим Руфди уже не слышал господина. Он опустился на колени и дрожал, словно в Багдад пришла зима. Губы безумца тряслись, а слова не желали вылетать из горла. Однако ему все же удалось совладать с собой.
   Керим Руфди встал и улыбнулся. Он крепче сжал меч и одним махом преодолел расстояние, разделявшее его и Клауса фон Дирка, после чего последовал удар в живот, и клинок пронзил господина насквозь.
   Все произошло столь быстро, что я просто не мог в это поверить. Господин не успел защититься, никто не вскрикнул, а Сентименталь, как и прежде, парил в воздухе и взирал на происходящее.
   Когда Керим Руфди откинул тело господина в сторону, я бежал к нему, сжимая клинок в руке, намереваясь жестоко отомстить. Но я не успел. Позабытый всеми Зигфрид, оправившись от влияния Сентименталя, подхватил копье и с близкого расстояния швырнул его прямо в сердце убийцы. Тот покачнулся, а затем рухнул. Острие полностью скрылось в теле, а древко так и осталось торчать.
   И завершающим аккордом этой драмы зазвучал полный боли крик фрау Эльзы.
  
   ***
  
   Признаюсь, мне не было никакого дела до того, происходило на площади дальше. Едва стих тревожный крик, как я подхватил господина на руки, краем глаза заметив, что Великий Сентименталь следует за мной, словно он стал тенью Клауса фон Дирка.
   -- Не волнуйтесь, господин. Сейчас же я доставлю вас к лучшему лекарю из тех, кого сумею найти.
   -- Оставь это, Ганс, -- прохрипел Клаус фон Дирк. -- Я смыслю в искусстве врачевания достаточно, чтобы понимать, что рана моя смертельна.
   -- Господин!..
   -- Не перечь! -- у него хватило сил на этот возглас, но затем судорога пробежала по всему телу, и голос вновь стал тихим. -- Лучше выслушай. Мне многое надо сказать тебе. Многое успеть.
   Я хотел снова возразить или даже попросту молча поднять господина и на лошади доставить его к лекарю, но рана действительна была ужасна, и с каждым вздохом кровь толчками вырывалась наружу. Клаус фон Дирк зажимал края рукой, но это могло только отсрочить гибель. В то время как скачка наверняка убила бы господина. Мне не оставалось ничего другого, как исполнить последнюю волю умирающего.
   -- Сейчас нас никто не слышит, -- отдышавшись, сказал Клаус фон Дирк. -- Все заняты ранеными и осознанием, что этот ужас закончился. К тому же, пока рядом Великий Сентименталь, я не уверен, что кто-нибудь решится приблизиться. Перво-наперво пообещай мне сжечь те книги, которые я с таким трудом добыл. Обещаешь?
   Я кивнул, подавив готовый вырваться наружу вопрос. Сейчас на это не было времени.
   -- Хорошо. Ты наверняка хотел бы узнать: почему? Знания в этих книгах слишком опасны. К чему они привели, ты можешь видеть и сам. Я ужасно жалею, что когда-то затеял это путешествие, но меня утешает одно: ты нашел свою возлюбленную. Это, пожалуй, единственное хорошее, что случилось.
   -- Но как же фрау Эльза и герр Кнопп? -- не удержался я.
   -- Не перебивай, -- господин вздохнул. -- Это вторая моя ошибка, и я не могу знать, как ее исправить. Жажда тайн наложила пелену на мои глаза, и я не сразу рассмотрел то, что должен был давно уже увидеть. Герр Кнопп не любит фрау Эльзу. Он вожделеет ее и ее деньги, вот и все. Этот человек не лишен ума и хитрости, но у него нет благородства и того романтичного и милого безумия, которое охватывает влюбленных. Разве мог бы он в случае любви согласиться на ритуал со своей возлюбленной? Разве мог бы он угрожать поверженному врагу, имея хоть каплю благородства? Это я должен был разглядеть сразу. Настоящее чувство или нечто близкое к этому было между фрау Эльзой и Керимом Руфди, и все мы сейчас, а я в большей степени, расплачиваемся за то, что не видели этого.
   Господин зашелся кашлем. По уголку рта потекла струйка крови. Я почувствовал, как глаза мои увлажнились. Говорят, что мужчинам плакать не дозволено, но я не мог остановить слезы, да и не хотел. Я оплакивал человека, который стал для меня наставником и другом. Человека, который всегда был добр ко мне, несмотря на свою суровость. Он нуждался в моей заботе ничуть не меньше, чем я в его.
   Вместе с тем, нечто внутри меня не могло не признать правоту слов Клауса фон Дирка. Я тоже, наблюдая за поведением герра Кноппа, порой невольно наталкивался на мысль -- как отличается оно от нашего с Агнетт или даже от того, как вели себя фрау Эльза и Керим Руфди в те дни, когда чувство было властно над ними. В тот момент я утешал себя мыслью, что любовь приходит к разным людям в разных и причудливых формах. К тому же, говорил я себе, герр Кнопп имеет куда больше прав на фрау Эльзу; он был героем в этой трагедии, а Керим Руфди -- злодеем.
   -- Ганс, не сожалей, -- прошептал Клаус фон Дирк, заметив мои слезы. -- Мы ошиблись и поплатились за это, но расплата, хочу я тебе сказать, могла быть куда большей. Я жалею лишь о неудачах, но ведь это не отменяет того, что я умираю человеком, который превзошел всех алхимиков. Человеком, который столкнулся с великой сущностью и покорил ее.
   -- Вы -- великий человек, господин, -- только и смог что сказать я. -- Великий ученый, каких еще не видывал свет.
   -- В этом и состоит моя последняя просьба к тебе, Ганс. -- чуть улыбнулся побледневший Клаус фон Дирк. -- Я прошу тебя рассказать всему миру, что произошло. Не упуская ничего, что может оказаться важным. Я прошу тебя, потому что ты тот, кто участвовал почти во всех актах этой трагедии. И я верю, что твоей внутренней честности хватит, чтобы не приукрашивать события, но рассказать ровно так, как было. Это мое последнее желание. А что касается моего имущества и дома, который мы оставили в Гамбурге, поступай с ними по своему разумению. Других наследников у меня нет, кроме тебя. Ах да, еще одно -- постарайся в меру сил позаботиться о фрау Эльзе.
   Пока он договаривал, свет в его глазах постепенно мерк, и они превращались просто в два мертвых куска плоти. Это было очень страшно: наблюдать подобные изменения с тем, кто всегда был полон жизни и чей пытливый ум никогда не сдавался.
   -- Не уходите, господин, -- попросил я тихо, чувствуя, что не могу сдержать дрожь в голосе.
   -- Не волнуйся, Ганс. Я сделаю это самым лучшим из всех доступных мне способов, -- это были последние слова, которые сказал Клаус фон Дирк.
   Когда взгляд его померк, я дрожащей ладонью прикрыл мертвецу веки. Сентименталь, неподвижно висевший рядом все это время, вдруг взмыл в небо. А следом за ним, понеслась маленькая белая фигура, которая отделилась от господина.
   Все собравшиеся на площади, голосящие и взывающие к богам или же наоборот проклинавшие их, замерли. В благоговейном молчании я наблюдал, как сентименталь Клауса фон Дирка догнал Великого Сентименталя и слился с ним.
   И как бы не звучало это кощунственно, мне все же показалось, что это была душа господина.

   Послесловие
  
  
   Мой рассказ о Клаусе фон Дирке будет неполным, если не коснуться судеб тех, кто так или иначе был связан с ним в этой истории. Позвольте же вкратце поведать о дальнейших событиях.
   Керим Руфди, как и мой господин, скончался в тот же день. Его семья выплатила большую сумму всем, кто пострадал на площади или за ее пределами. Особое внимание они уделили Зигфриду. Ему было выковано великолепное новое копье, но Хасим Руфди настоятельно попросил воина покинуть Багдад, ибо присутствие в городе убийцы брата, пусть это убийство было вынужденным и спасло от многих жертв, все же грозило обернуться тяжким бременем. Потому дальнейшая судьба Зигфрида и его отряда мне, к сожалению, неизвестна.
   Что же касается самого Хасима, то он резко охладел к торговле, возложил все обязанности по этому поводу на своих помощников, а сам проводил все время в молитвах. Однажды он навестил нас с Агнетт и еще раз принес свои соболезнования, ибо Клаус фон Дирк стал для него настоящим другом. Свидания с герром Кноппом бывший купец предпочел избежать.
   Мы с женой жили вместе с фрау Эльзой, потому как боялись оставлять ее одну. Герр Кнопп, выздоровев после ранения, был постоянно хмур и много пил. У него начались осложнения на службе, потому он возвращался оттуда чрезвычайно озлобленным. Жену свою он старался видеть как можно реже, и при взгляде на нее в его глазах отчетливо была видна брезгливость.
   Пережитый ужас и страдания отложили свой отпечаток и на фрау Эльзу. Она стала чрезвычайно тихой и кроткой. Мы с Агнетт старались развеселить ее, как могли, но все было тщетно. Мнимым утешением стало то, что фрау не совсем осознавала происходящее. Погруженная в свое меланхоличное молчание, она часто сидела на открытом воздухе и смотрела вдаль, будто ожидая кого-то. Но тот, кого она ждала, уже никогда не смог бы посетить ее в этом мире.
   Я рассказал все, что знал, Агнетт, и она, выслушав, целый день проходила в задумчивости. Лишь к вечеру жена подошла и обняла меня.
   -- Все хорошо, Ганс, -- сказала она. -- Единственный, кого сложно винить во всем, что произошло, так это ты. Наоборот, твои действия порой оказывались самыми необходимыми. Ты был связан многими обетами, которые вступали в противоречия друг с другом, и ни от одного из них не отступил. Я лишь могу гордиться, что у меня такой муж.
   В ответ я обнял ее, и почувствовал, что, не смотря на смерть Клауса фон Дирка, я все ещё могу быть счастливым.
   Спустя два месяца после трагедии на площади, герр Кнопп решил отослать жену обратно в Гамбург. Наступали неспокойные времена, и в Багдаде оставались одни лишь мужчины. Впрочем, я думаю, герр был только рад этому обстоятельству. Он хотел избавиться на время от женщины, которая принесла ему слишком много страданий. Нельзя сказать, что в этом была вина только фрау Эльзы, но понять герра Кноппа казалось возможным.
   Мы с Агнетт с радостью воспользовались данным предлогом, чтобы вернуться на родину. Упаковав вещи Клауса фон Дирка и свои, мы поспешили в родной Гамбург и там, поручив заботу над фрау ее семье, поселились в старом доме, доставшемся нам от покойного господина.
   Довольно скоро у нас появились дети и новые заботы. Произошедшее в Багдаде стало казаться далеким и сказочным. С годами боль померкла, оставив после себя лишь сухие факты и красочные воспоминания. Можно было бы даже предположить, что всего этого никогда не случалось, если бы не свадебные подарки Хасима Руфди и комната, в которой хранились вещи господина -- никакой необходимости держать их в доме не было, но рука не поднималась выкинуть.
   Там не хватало лишь двух книг. Той, которая стала толчком к путешествию и той, которая привела Клауса фон Дирка к гибели. Их я сжег в первую же ночь после его смерти, выполняя последнюю просьбу умершего. Сжег и развеял пепел по ветру, искренне надеясь, что нигде более не сохранилось ни одного экземпляра.
   Сейчас мне уже пятьдесят, и, зная, что смерть порой приходит внезапно, я решился наконец-таки рассказать о тех событиях, которые тогда произошли. К сожалению, не все из них я помню в точности, да и писательский дар мой оставляет желать лучшего. Искренне прошу прощения, если мое изложение показалось вам скучным или неправдоподобным. Возможно, что все было не так, но именно такой эта история осталась в моей памяти...
   Ганс Хепсингер
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"