Сегодня мне опять приснился мой сон. Ненормальность первая. Нет, первая была не эта. Первая - я родилась, хотя никто меня вовсе не желал. Ни мать, ни Яснев-старший, ни, тем более, Яснев-младший.
Потом была ненормальность вторая. Имечко. Диана. Ничего себе, да? При моей-то физиомордии!
Теперь случилась ненормальность третья. Я опять летала.
На улице тепло, темно, сыро. В лужах отражается тускло-дрожащий свет фонарей. Я иду босиком по теплому мокрому асфальту и гляжу в небо. Небо слепое, только над головой горит голубая звезда. Потом я бегу. Легкая, как пух, я перепрыгиваю через громадные лужи, задерживаюсь в густом воздухе все дольше, а потом вдруг понимаю, что не бегу, а уже лечу, и это очень просто - раскинь руки, подставь лицо теплому мягкому ветру...
А потом вдруг сорвалась в черную пропасть, закричала и - проснулась. Сердце колотится, по стенам полосы света бегают, где-то что-то громыхает, в стекла ветер долбится - жуть, да и только! И за рекой что-то горит. Ровно так. Эффектно. Голубоватым пламенем. И не поймешь - то ли пожар на комбинате, то ли так оно и надо...
Ну вот. А утром слышу - бабки на скамейках распускают великолепнейшие, зловещейшие слухи: авария, грят, на комбинате астрашенная, столько-то сотен сразу концы отдали, столько-то в больнице последние минутки доживают... Целая партия из нашего дома спозаранку манатки сматывает - подальше от греха. Химия, как-никак... И никого не пускают на тот берег. Последнее я быстренько проверила - смоталась до моста. И вправду солдаты стоят, морды серьезные. Интере-есно!
Быкову брякнула: че, мол, старый, думаешь? А он в трубку подышал и посоветовал лучше готовиться к семинарам. Прям почти по идиотской школьной присказке из идиотских школьных песенников: всякая там любовь-кровь, "секрет для мальчиков", "секрет для девочек", картиночки-стишочки, гадалки и всякая такая мутота. Но это уже потом понимаешь - мутота. А тогда это неизбежно и неистребимо - своего рода эпидемия.
Так вот, есть там такое пожелание:
"Реки Волга и Дунай
первые в Европе.
Ты меня не забывай
И учи уроки"
Вот на таком уровне Быков со мной иногда общается. Маразматик несчастнейший...
Плюнула я в трубку и пошла на набережную. Народу - куча. Стоят, галдят, кто с биноклем, кто просто так на тот берег пялится. А че смотреть - стоят себе корпуса. Целехоньки.
Тут я с пацаном и стреканулась. С Димкой. Он в городе ночевал, а на той стороне у него мать и брат. Домой тыщу раз звонил - молчат. Не психуй, говорю, может, скоро пускать начнут, а он головой мотает - уши лопухами - ему один сказал, что не авария там вовсе, а вообще черте че творится и неизвестно, когда это черте че кончится... Посоветовала я ему почаще лапшу с ушей стряхивать, а сама вся аж зачесалась - что ж там все-таки такое?
Послонялись по улицам, я его к себе зазвала - жрать. Маман у меня выдрессирована. Рта лишний раз не откроет. А откроет - пусть пеняет на себя.
В холодильнике, как всегда, мышь повесилась. Я по магазинам не хожу, а мать воздухом питается. Нашла в звенящем посудой серванте лежалую банку сгухи, вспорола ей помятое брюхо, и стали мы с Димкой чаи гонять. Тот на мать косится. А что - мать? Читает. Нашла себе защиту от жизни. С отцом жила - тоже все читала. Вместо успокоительных. Теперь от меня лечится. Ну читала бы себе сама, на кой черт меня-то приучила! Наглоталась я книг, как отравы, попробуй, разберись теперь, где тот роман, а где жизнь.
Отец нам после размена "хрущобу" оставил - руку от одной стены протянешь, в другую воткнешься. Ладно, матери все по фене, да и мне, в принципе, тоже. Надо будет - втисну между тахтой и столом раскладушку - спи, Дмитрий, не хочу!
- Мать, - говорю, - ты хоть знаешь, что в городе-то творится?
Та очки сняла, глаза, как у побитой собаки - так бы и убила! Живут же на свете такие размазни! Блекло-розовая, с голубыми прожилками... Отец и женился на ней из-за этой ее... розовости.
Пошли мы слухи собирать. Мотали на ус в кабаках, на Университетской в толпе поболтались, сняли сливки с гипотез бабок на скамейках, охотно слушали тинейджеров. Неполный список словленного:
1.Ночью кто-то где-то набросал листовок. Никто их не читал, но по сарафанному радио вариантов хоть отбавляй. Мы и отбавляем.
2.Расследовать аварию прибыли фээсбэшники то ли из области, то ли из самой Москвы.
3.Не авария то вовсе, а знамение господне.
4.На той стороне агромадные митинги - то ли очередной ущемленной нации, то ли оголодавших бюджетников.
5.Соли не будет, и в магазинах выстроились длиннющие очереди за ней, а заодно и за всеми остальными продуктами.
6.Опять кто-то где-то объявил то ли забастовку, то ли голодовку.
И тэ дэ. И тэ пэ. "Я считаю, - орал лысый и толстой, наскакивая на прохожих, - что политика наших властей неверна и политически вредна! Пусть объяснят, что случилось, и мы будем вместе бороться с опасностью!" "Гражданин, да успокойтесь вы! Ну, авария на закрытом предприятии, разберутся без нас с вами..." "Нет, но я все-таки считаю..."
"Официалка" появилась к вечеру. Как всегда, доводит до бешенства. Вследствие короткого замыкания произошла аварийная остановка основных производственных линий. Выбросы в атмосферу и реку не зарегистрированы, но в качестве меры безопасности производится эвакуация прилежащих к комбинату районов. Распространение панических слухов и мародерство будут решительно пресекаться. Следите за сообщениями по радио и местному телевидению.
В общем и целом - будьте спокойны и оптимистичны, не поддавайтесь панике, надейтесь на нас...
А мы уж вас похороним.
Покумекали мы, как попасть на тот берег. Вплавь - не моржи, апрель месяц как-никак, на лодке - патрульные катера на реке дежурят. Под мостом - опять же не партизане мы, не привычны.
С тем и спать легли.
День второй
Мозги работали и во сне. Потому что утром я соскочила и заорала:
- Подъем! Быстро! Придумала!
Кутаясь в простыню, Димка ошалело хлопал глазами. Я прыгала по комнате, бросая в сумку шмотки, фотик, сигареты, консервы...
И затормозила - Быков.
И мы завернули к нему.
Наверное, в бабе никогда не умрет ее прамама-обезьяна. Во мне, во всяком случае, она проживает, и довольно-таки активно. По лестнице спускалась Лариса. Свежая, спокойная, прекрасная - и я опять пожалела Быкова. Перед красотой люди иногда удивительно беззащитны.
А потом представила, что это я - Лариса. Что это я иду легкой, изящной, надменной походкой. Что это за мной следят восторженными влажными глазами все мужики на свете. Но, запнувшись, едва не грохнулась и опять поскакала наверх через две ступеньки.
Дверь была открыта. Я прокралась по коридору к кухне. Быков в пиджаке, при галстуке, сидел за столом, сжав руками лохматую голову.
Ах, Быков-Быков! Вроде все при нем - вид, рост, тряпки, машина, деньги, девочки...
- Напустил дымовую завесу! - громко сказала я. Быков вздрогнул, но головы не поднял. Я стукнула его по твердому плечу:
- Можно войти?
- Занято, - глухо ответил он. Глянул быстро исподлобья - и я в обалдении пала на табурет. У Быкова были мокрые глаза.
- Ты чего... Быков?
Его лицо перекосило дрожащей улыбкой.
- Она совсем ушла.
Кто ушел и куда ушел - объяснять было не надо. Женского во мне всегда было мало. Утешать, во всяком случае, я не умею. Я вздохнула и сказала бодро:
- И правильно сделала. Давно пора. Я бы тебя бросила на третий день, а она три года терпела. Да ты ей за это должен в ножки поклониться!
Во был цирк! Быков взвился, будто его шилом в задницу кольнули - аж табуретку опрокинул - и сдавленным, знаете, таким страстно-яростным шепотом вопросил:
- В ножки? За что? За это! - рявкнул он так, что уши заложило и эхо по квартире разнеслось. Лапы длинные раскинул, словно предлагая полюбоваться обстановкой. Ничего себе обстановочка, крутая...
- Или за это?! - теперь он гулко бухнул по своей широкой груди. Взлохмаченный, с глубоко запавшими глазами, он был сейчас страшен. И жалок. Какие же они все-таки бабы, эти мужики!
На столе среди окурков - Ларисина фотка. Любуется, болван сентиментальный! Слезки проливает! Я потрогала гладкую бумагу и, крепко ухватив за края, рванула.
- Не надо!
Но я успела быстрее и швырнула ему в морду клочки Ларисы.
- Тряпка!
Что я там орала, не могла вспомнить уже и через пять минут. Вдохновение, знаете... Но разорялась по страшному. А Быков глядел на меня, не мигая, и белые клочки бумаги запутались в его темных волосах, словно клочья седины. Ох, думаю, щас как врежет! А он... взял мою руку и тронул горячими влажными губами. Я только глазами хлопала. А этот... черт повернулся и свалил от меня в ванную.
Подняв вверх руку, я разглядывала ее, как чужую. Рук мужчины мне сроду-роду не целовали.
Главное - всегда вовремя остановиться. Я мельком глянула в зеркало и опустила руку. Не успеешь оглянуться - и Быков станет значить в твоей жизни больше, чем ему положено. Слава Богу, везде есть зеркала...
Он явился с блестящей мокрой головой и уже без ужасного черного пиджака - в нем Быков смахивал на покойника. Потянулся длинным телом и свалился на диван. Задрал ноги на стену. Сказал, глядя в потолок:
- Как живешь, Динго?
- Тускло. А ты очень жить хочешь?
Быков дрыгнул коленом.
- Ты что, решила меня сегодня доконать?
- Да не...
- Вот и гуляй!
Я свистнула. Спрыгнула с подоконника. Поправила шнурки. И пошла - "гулять".
- Стой, - негромко сказал Быков. И заорал. - Тебе говорят, идиотка!
Я затормозила. Приподнявшись на локте, он смотрел на меня с бешенством.
- Опять тебе что-то стукнуло? Ну?
- А ты что, не знаешь? Пошевели мозгами!
- Так. Зачем - тебе - это - нужно?
- Что?
- То! - свирепо сказал он.
- Затем что другого ничего не нужно. Ну ты как хочешь, конечно...
Быков вновь уставился в потолок.
- З-забавно... И как?
- Знаю. Я пошла.
- Сядь.
- А что?
- А то.
Медленно, с трудом сел. Рожа измятая, красными пятнами. Тусклые глаза.
- Ну? - спросила я.
- Ага, - сказал Быков.
И зевнул.
Минут через двадцать после отъезда электрички по вагону быстро прошагал проводник, предупреждая уже охрипшим голосом:
- Граждане пассажиры! Здесь всякое случается. Убедительная просьба - всем лечь и прикрыть головы.
Ошеломленные таким предложением люди пытались что-то выяснить, но он, отмахиваясь, уходил от нас, вещая свою "убедительную просьбу". Пассажиры нерешительно переглядывались. Кое-кто поосторожнее или поопытней уже расстилал на полу газеты.
- Ложитесь-ложитесь, - сказали и нам, - сейчас будет дело.
- Димитрий! - быстро скомандовал Быков. - Под скамью! Динго, на пол!
Он вытянул длинные ноги, успел еще переругнуться с теми, кого они потревожили на той стороне, и вдруг резко, больно ткнул меня носом в пыльный пол электрички, да еще локтем сверху придавил. Не успела я возмутиться - раздался грохот выбитого стекла, кто-то вскрикнул и пошло-поехало громыхать-звенеть-бухать по всему составу. Я с трудом раскрыла зажмуренные веки, попыталась поднять голову. Но Быков, ругнувшись мне в ухо, надавил сильнее, чуть не свернув шею, и я осталась лежать так - прижавшись щекой к грязному полу и вздрагивая при каждом новом грохоте...
Выползли из поезда на полусогнутых.
- Что это было-то? - спросила я, обирая из волос стекла.
- А ... его знает! - разъяснил Быков. Он при мне в выражениях не стесняется. При мне никто не стесняется в выражениях.
Поднялись мы на Соколуху. Видок - во! Кругом могилки-могилки-могилки-кресты- звезды-обелиски, а посредине - она. Развалюха. Старая крепость. Сколько себя помню, с города регулярно взимали поборы - на ее восстановление. И где теперь те капиталы...
Всю жизнь пацаны искали в крепости потайной ход - через реку на тот берег, как гласит старинная легенда. Найти не нашли, но одного засыпало. И все ходы зацементировали. Кроме моего...
Камень пошел удивительно легко - точно его недавно двигали. Быков сунулся в потайной лаз, шумно потянул носом:
- М-да, преисподняя... Ну веди, Вергильша...
Я и вывела. И ничего мы на той стороне не увидели. Вернее, никого. Шли по совершенно пустому городу, шаги отпечатывались в тишине улиц, отдавались внутри домов с кое-где выбитыми стеклами, повторялись угрожающе где-то впереди.
- Ну ни-ко-го! - потрясенно говорил Димка, вертя головой. Быков задумчиво поглаживал ствол автомата, который неизвестно почему достал из своей сумищи, за-видев пустую улицу. Оружием в городе никого уже не удивишь - без него у нас даже в магазин не сходишь, не говоря уж о другом районе. Димка глядел, пускал слюни, но просить опробовать пока не решался. Быков, похоже, произвел на него неизгладимое впечатление. Этакий двухметровый супермен, нэ подходы, а то зарэжу!
Быков шел все медленнее. Остановился. Из-под бровей мрачно смотрел на шевелившиеся тополями проулки.
- Не нравится мне все это, - изрек, - этак мы весь город пройдем.
- А что делать?
Он очень внимательно осмотрел нас. По очереди.
- Люди, - сказал тихо, - вернемся?
Мы шумно возмутились. Быков вздохнул.
- Ну, двинулись дальше, друзья-мушкетеры!
И мы двинулись. И услышали рев приближавшейся машины - квартала за три до нас. И неизвестно чего шуганувшись, дружненько нырнули за угол.
...Ее вынесло и развернуло прямо напротив нас - громадный военный грузовик. За визгом тормозов я ничего не услышала. Зато услышал Быков и рванул под прикрытие остановившейся с работающим мотором машины. Присел, вскинул автомат... Куда он стрелял? Не знаю. По-моему, он и сам не знал. Я видела сбоку его побелевшую щеку, напряженные губы, сощуренный глаз. Вдруг бросил автомат, прыгнул к кабине, рванул на себя дверь, обрушился с подножки на асфальт, как-то сразу очутился у заднего колеса, установил пулемет (или что там еще - на ножках). Дал очередь.
И вдруг все стихло. Даже мотор заглох.
Я это все длинно описываю, а так все было быстро - трах, бах...
Быков медленно, словно отдирая себя от асфальта, поднялся, тщательно отряхнул колени. Обернулся. Казалось, Быков сейчас рассмеется или расплачется - так возбужденно дергались его губы.
- Быков, - сказала я в ошеломлении, - ты чего это тут... развоевался?
- Так стреляли же, - неохотно ответствовал Быков, - а у меня рефлекс.
- Какой рефлекс?
- Условный.
Пощурился куда-то вдаль. Сказал медленно:
- Дали бы по бензобаку... кажется, они такие же вояки, как и мы. Хреновые.
- Кто - они?
- Я знаю? - окрысился Быков.
- А чего стрелял? Может, они это... так просто?
- Просто? - вскинул Быков крылатейшую бровь. Взял меня за локоть, подтащил к кабине. Там - ничком, лицом в руль - лежал человек в военной форме.
- Смотри. Это дяди так просто. Шутят.
И полез к шоферу в карман.
- Зачем? - спросила я.
Быков только оскалился. Сунул, не глядя, в карман куртки твердую книжечку, крикнул:
- Димка, что там?
- Пусто, - Димка спрыгнул из кузова. - Ящики одни. Теперь на машине поедем?
- Куда?
- Ну... по городу.
- Ага. Езжайте, Димитрий. Флаг вам в руки. И барабан на шею.
- Нет, а че... - начал было Димка и заткнулся. Он увидел шофера.
- А с... ним что будем делать? - спросила я.
- Похороним, - огрызнулся Быков. Подумал серьезно. Встал на подножку, легко, как куклу, подвинул на сиденье тело, попытался закрыть дверь, Она не закрывалась - мешали ноги шофера. Быков взмок. И тут еще начал икать Димка.
- Ладно, - сказал Быков зло. Подобрал с асфальта этот... пулемет, сунул Димке автомат и пошел вдоль улицы. Я оглянулась. Машина стояла покосившейся зеленой коробкой - как сломанная детьми игрушка. За лобовым стеклом шофера не было видно.
Не то чтобы было жутко. Не то чтобы было жалко. Непонятно было. Странно.
- Быков, а может, он еще живой?
Быков даже не оглянулся. Свернул в первую же арку, прислонился спиной к обшарпанной стене и стал себя охлопывать.
- Ты чего? - нервно спросила я.
- Сигареты ищу.
С сигаретой в руках он себя и хлопал.
- Вон, - сказала я.
- Ага. Мерси... - Быков зажал зубами белую палочку, прикурил и долго мотал в воздухе спичкой.
- Потухла, - сказала я.
- Что? Ага...
Димка тоже прикурил. Они стояли и задумчиво курили, а я стояла и смотрела на Быкова. Трусил Быков непередаваемо.
- Поднатаскали тебя в десанте, - сказала я.
- Ты что, Серега, в десанте был? А где?
Быков глянул через плечо и сказал неохотно:
- Это было давно и неправда.
- Ты в кого стрелял-то, Быков?
Он сморщился, выдохнул дым некрасиво - как будто кипящий чайник открыли.
- В белый свет, как в копеечку.
- А я думал, ты их всех... - разочарованно протянул Димка.
Быков опять оглянулся:
- Ага. Одним махом семерых побивахом...
- У тебя что, клаустрофобия? - спросила я.
- Что? - переспросил Быков.
- Боязнь открытых пространств.
- Клаустрофобия - боязнь закрытых пространств. Знакомство с психиатрией у тебя явно шапочное.
- А у тебя - личное?
- Любительское.
- Ну и катись со своим любительским...
- Ага? - рассеянно сказал Быков, отрывая от асфальта пулемет
- Ага! - свирепо сказала я. - Пушку поставь!
- А что ты ей будешь делать? - осведомился Быков. - Гвозди заколачивать?
- Выяснять!
- И что же, разрешите поинтересоваться?
- Почему в нашем родном российском городе на нашей родной российской улице подстреливают наших родных российских шоферов, словно диких селезней!
- Чеканная формулировочка, - пропел Быков. - И трупов вы, значит, не боитесь?
- Нет, - сразу сказал Димка, и стало ясно - еще как!
- З-забавно, - сказал Быков. - Есть хотите?
- Нет! - сказали мы хором.
- А я - да, - сказал он и стал давиться бутербродом. Давился долго и старательно. Потом отряхнул крошки с куртки, тщательно потянулся и сказал:
- Пошли.
- Куда?
- Туда, - объяснил Быков, взмахом руки решительно указуя на подъезд.
И мы пошли. Сначала скромно, ступая на цыпочки, стучали и звонили. Осторожно заходили в открытые двери, где они были. Потом обнаглели - влетали-вылетали, влетали-вылетали. В одних квартирах был порядок. В других беспорядок. Но во всех одинаково никого не было.
- Вода есть, - бормотал Быков, - свет... так, тоже есть. А они отправились трехсоттысячной группой за город поваляться на травке...
- Она еще не выросла.
- ...на еще не выросшей травке, послушать пение кукушки...
- Кукушки не поют.
- ...не занудничай... и отведать березового сока. Может, мы здесь и поживем? Не ночевать же нам на улице. Тем более, что по ночам в каменных джунглях бродят дикие звери.
Мы стояли и смотрели на аккуратно застеленную белым покрывалом двуспальную кровать. Было тихо.
- Нет, - сказал Быков. - Пожалуй, нам здесь тоже будет грустно.
И потопал к дверям. Это спившийся идиот как-то умудрялся все понимать. Спать в одной из этих квартир - все равно что ночевать в одной комнате с мертвецом. Кто пробовал?
Быков сунулся в последнюю на площадке дверь, замедленно повернулся и аккуратно притворил ее за собой.
- Пошли, - сказал бодро, - в гостиницу. Выберем номер-люкс...
- А там занято.
- А мы скажем "ах, простите" и поищем пустой...
И коротко размахнувшись, ударил прикладом шедшего впереди Димку. Тот охнул и поехал вниз по лестнице. Я отлетела к стене, отфутболенная плечом Быкова. Было тихо. Голова Быкова и дуло пулемета смотрели вверх. Гляделся Быков очень эффектно.
Он коротко вздохнул и опустил пулемет.
- Показалось...
Димка поднялся со ступенек, подержался с искривленным ртом за бок. Шепотом ругаясь, поковылял вниз.
- Креститься надо, - порекомендовала я, потирая онемевшее плечо. - Чуть не прибил.
- Буду, - послушно ответствовал Быков, идя за мной по лестнице. Надо же... Может, ему валерьянки какой? А то он нас в один день покалечит, со своими рефлексами-психозами...
Сверху, стуча по перилам, полетели камешки. Какие... камешки? Откуда? Я задрала голову. Видный просвет пролетов был пуст.
- Иди-иди! - быстро сказал Быков, оттаскивая меня за шиворот от перил.
- Там, правда, никого не было, Быков?
- Правда-правда, - и он пробкой вытолкнул меня из подъезда. А сам задержался - я обернулась - он пусто и сосредоточенно смотрел перед собой. Слушал. Вздохнул и осторожно, как стеклянную, закрыл за собой подъездную дверь.
А потом мы наткнулись на дедка. Был он на выходных в Заречном, возвратился в город прямиком через бор - прогулялся (ну ни фига себе прогулочки - десять кэмэ!). Ходил-бродил, никого не видел, выстрелов не слышал.
Я скучала. С самого начал было ясно - от деда толку не добьешься. Хотя попервости мы обрадовались ему, как родному.
- Ваша версия? - деловито спрашивал Быков.
- Эвакуация, - по-солдатски кратко ответствовал старикашка.
- Причины?
- Авария. Вы ведь знаете, эти заводы...
- Вы здесь с самого утра. Последствия аварии ощущаете?
- Нет, но... может быть, она только угрожает произойти?
- Ага, - сказал Быков, почесывая нос. - Это вы к тому, что не пора ли нам пора? Разумно. Только кто стрелял? Не пожелавшие эвакуироваться, что ли?
Учитель вздохнул.
- Да, этого я тоже не понимаю. Но если принимаются меры к ликвидации аварии, то людей следует искать в Заводском районе, не так ли?
- Поищем. Что тебе, Димитрий?
- Давайте сначала ко мне. Если мамка уехала, она записку оставит.
- А давайте, разделимся, - предложила я, - вы в Заводской, а мы к Димке. Экономия времени и людских ресурсов.
- С такой экономией ресурсы быстро исчерпаются, - мрачно сказал Быков. - Все идем в Заводской.
И пошли мы в Заводской.
Лавировавший то из дворов на улицу, то обратно - хотя толку-то, по-моему, от такого вихляния! - Быков, наконец, прочно вывел нас на проспект и шел впереди, твердо ставя длинные элегантные ноги. Вот черт - где только не шлялся, и хоть бы где пылинка или морщинка! Но я же... я с опаской посмотрела на жеваные-пережеваные ветеранские мои штаны. Н-да-с, видок у нас аля-улю. Роскошный видок. А, щегольнем на том свете! И серьезно задумалась - а в чем же ходят на том свете? Ну, рай более-менее понятно - туника там белая и прочее. А ад? Наверняка голяком - неужто черти поджаривают в одежде? Обнажайте свои телеса, граждане-грешники! Хотя мне и обнажать, считай, нечего...
Быков впереди остановился, наклонился. Присел на корточки, что-то разглядывая. Подойдя, мы уставились тоже. Асфальт вспучился широкой неровной полосой поперек всего проспекта - словно снизу что-то долго и упорно напирало. Будто кто-то большой хотел выйти, но не вышел, раздумал, только сопки от своих усилий оставил: вон, впереди целое море!
- Тектонические складки! - авторитетно объяснил недавно учивший географию Димка.
Быков разогнулся, осторожно подставил ногу на "складку", подавил, пружиня. Держит. И скакнул, не оглядываясь, на другую "сопку". Он-то скакнул. А вот дедулька пыхтит, на асфальтовые сдвиги взбираясь. Тяжко, ему, сердешному. Вверх-вниз, вверх-вниз... Чем мы не горные козы?
- За козла ответишь! - пообещал Быков, не оборачиваясь. Это у нас бывает. То ли думаем одинаково, то ли мысли иногда друг у друга читаем... Вверх-вниз... Бам-с! Ая-я- яй! Села на выступ, закатала штанину.
- Скакать поменьше надо! - огрызнулась я. - Распрыгался! Платок хоть дайте!
- Свой надо иметь.
- Да иди ты...
- А вот у меня, - суетился дед, - бинтик есть... и зеленочка...
И еще целый склад в оттопыренных карманах. Аптеку грабанул, что ли? З-забавно, как говорит Быков. Я встала, подрыгала перевязанной ногой. И увидела в расщелине асфальта блекло-синий цветок. Цветы тут, елки-палки, растут... Черте че, а не город. Пнула его рассеянно и похромала за мужиками.
И мы уже дошли до перекрестка, когда произошло это...
В спину словно кто-то толкнул теплой громадной пятерней и мы обернулись разом. Дом, мимо которого мы только что прошли, бесшумно обрушивался вниз. Нет, не обрушивался, а съезжал, как съезжает песок со слишком высоко построенной песчаной горки... Ну, понятно? Просто мягко и совершенно бесшумно осыпался на проспект, словно был построен не из плит, а из пыли.
Быков тянул меня за шиворот, а я все не могла отвернуться, все смотрела. И Димка глядел - у него висли губы. И дедуля хлопал себя по ляжкам и бормотал что-то очень невнятное. И Быков жал меня к себе, гладил по спине и говорил, как лошади:
- Ну... ну...
И только тогда я поняла, что меня изрядно потряхивает. Вернее, не потряхивает, а прямо-таки колотит.
- Ну... - говорил Быков, хлопая меня по загривку. В чувство приводил. Самого бы кто привел - морда-то серая...
Это маленькое происшествие придало нам скорости. Больше мы не останавливались - неслись плотной стайкой посреди проспекта, и город все глубже заглатывал нас серой громадной пастью...
Часа через три проспект врезался в широкое, скучающее пустотой, шоссе. За ним на многие километры тянутся наши жутко хозяйственно важные комбинаты: в городе людей чуть меньше миллиона, а заводов хватило бы на несколько. И стояли они сейчас как на ладошке, потому что высокой бетонной ограды не было - валялась она на земле, только кое-где торчали крепежные столбы. На боку лежала будка проходной, сразу за ней свалкой - искореженные плиты и фермы... А еще дальше - невредимые корпуса основных цехов.
- Странная какая-то авария, - сказал Быков, оглядывая все это хозяйство. - Репетиция какая-то, а не авария. Что здесь было-то?
- Что же мы стоим? - учитель, как спохватившийся хозяин, всплеснул руками и первый засеменил через шоссе. Откуда-то несся ровный гул...