|
|
||
Роберт Янг. Младшая дочь визиря
Перевод с англ. - О. Колесников
Пролог
Глядя на то, как она полулежит в царственной позе на ложе султана, непринужденно откинув левую руку на уложенные в ряд подушки и изящно подобрав под себя ноги в шароварах, было трудно поверить, что это всего лишь искусно сделанный манекен, а никакая не настоящая Шехеразада. Почти как живая - так что, не знай Марк Биллингс этого наверняка, он мог бы поклясться: эта девушка и в самом деле из плоти и крови.
В качестве фона звучала "Шехеразада" Римского-Корсакова, начало истории о носильщике и багдадских блудницах. Казалось, султан по имени Шахрияр не пропускает ни единого ее слова, хоть и сам такой же манекен. На голове его корона из серебра, он облачен в халат белого шелка, перехваченный широким красным поясом.
Очарованный зрелищем Биллингс стоял в плотной толпе посетителей, почти касаясь мягкого шнура, отделявшего экспозицию "Тысячи и одной ночи" от остального пространства музея. На помостах позади толпы зрителей команда ТВ-операторов уже начала прямую трансляцию открытия новой экспозиции, чтобы ее увидели миллионы американцев.
Опочивальня султана тщательно скопирована с голографических снимков оригинала. В глубине ее пространства стройные, изящные тонкие колонны служат опорами для колокольчатых арок, а с высокого потолка на отполированных до блеска медных цепях свисает жаровня. Роскошные занавеси, предназначенные для того, чтобы укрывать ложе, раздвинуты с помощью золотых шнуров, украшенных кистями, черными, как волосы Шехеразады.
- А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина, закутанная в шелковый мосульский изар и в расшитых туфлях, отороченных золотым шитьем, с развевающимися лентами; она остановилась и подняла свое покрывало, и из-под него показались глаза, ресницы и веки, а женщина была нежна очертаниями и совершенна по красоте; и, обратившись к носильщику, она сказала мягким и ясным голосом: "Бери свою корзину и следуй за мной".
Экое длиннющее предложение, Шехеразада, подумал Биллингс. Но в твое время манера выражаться столь обстоятельно была делом обычным, как и манера размещать внутри одной сказки другую, а внутри той - третью. Но ведь ты, Шехеразада, рассказала султану лишь тысячу и одну сказку. А ведь есть и еще одна, тысяча вторая. В ней и джинн, и воры, и золото, и волшебный ковер, и девушка с глазами, как фиалки; и край, существовавший одновременно и в легендах, и наяву.
И еще: она непосредственно касается меня.
Он пожалел, что не остался дома. Следовало бы помнить, что даже единственный мимолетный взгляд, брошенный в сколь угодно фантастическое прошлое, может все вернуть. Он отчаянно попытался уцепиться за настоящее, но не смог, и разделявшие их столетия превратились в глубокий темный колодец, а он понесся сквозь эту тьму в тот самый дворец султана, где и началась "История о младшей дочери визиря"...
I. Появление Дуньязады
Сераль охраняли два стража, вооруженные длинными ятаганами, два огромных черных евнуха в набедренных повязках, очень напоминавших подгузники. Один из них стоял на карауле в освещенном лампой коридоре неподалеку от укрытого занавесом входа, куда четверть часа назад прошла девушка, за которой Биллингс следил от самой опочивальни султана. Второй страж стоял у самой двери.
Биллингс внимательно наблюдал за ними из-за колонны, где прятался, поджидая, когда сон одолеет его дичь. Его одежда, за исключением материала, полностью соответствовала духу времени: белое одеяние-халат, широкая рубашка, на голове легкий тюрбан, на ногах персидские туфли.
Наконец, уверившись, что девушка уже должна бы уснуть, он извлек из кобуры, вшитой в левый рукав халата, морозитель, направил его на евнуха, преграждавшего путь к проходу, в миг заморозил черного великана и не мешкая бросился вперед, чтобы предотвратить резкое падение человека на пол.
До сих пор, с момента проникновения во дворец султана, он не привлек к себе ничьего внимания: слуг в столь ранний утренний час было совсем немного, а те, что видели Биллингса, наверняка принимали его за гостя султана, поднявшегося ни свет ни заря. Но сейчас у него не оставалось иного выбора, кроме как предстать в обличье незваного гостя (кем он и был). И все по той простой причине, что морозители (та единственная разновидность оружия, которую разрешалось иметь таким, как он - пришельцам из будущего, похитителям важных особ) успешно действовали лишь на очень малых расстояниях, а Биллингс притаился слишком далеко, чтобы незаметно обезвредить второго евнуха.
Страж, охранявший другое направление, все еще пребывал в неведении по поводу участи, постигшей его приятеля. Биллингс быстро двинулся по коридору в его сторону. Его туфли бесшумно скользили по устилавшим пол коврам. Но он не успел приблизиться к своей цели на достаточное расстояние: евнух, что-то почуяв, повернулся в его сторону, и через долю секунды в его руке сверкнул ятаган. Понимая, что совершенно бесполезно придумывать оправдания своему незаконному пребыванию на территории, закрытой для всех добропорядочных мужчин за исключением самого султана и - что было бы верхом нелепости - доказывать, будто именно султан разрешил ему пройти через эту дверь, Биллингс, не замедляя шага, направил морозитель прямо в грудь стражнику.
- Клянусь, - вскричал евнух, принимаясь грозно размахивать своим ятаганом, - если ты сию минуту не уберешься отсюда, я выпотрошу тебя, а твои внутренности брошу собакам!
Биллингс только ускорил шаг, опасаясь лишь, как бы страж не поднял тревогу. Но ничуть не бывало; напротив, откровенно презирая Биллингса, тот шагнул вперед и замахнулся ятаганом, прочертившим зловещую дугу - доведись клинку завершить ее, он разрубил бы незваного гостя пополам. Но в этот миг морозитель превратил евнуха в сосульку - или привел его в состояние, настолько близкое к этому, насколько вообще можно лишить живое существо способности дышать, - и евнух неминуемо грохнулся бы ничком, если бы Биллингс не помог ему медленно опуститься на пол. Ятаган, выскользнувший из пальцев евнуха, бесшумно приземлился на ковер.
Раздвинув занавес, Биллингс вошел в скрытую за ним опочивальню. Он слегка тревожился из-за стражей - оттаяв, тем предстояло испытать некоторое недомогание - но работа есть работа, и он намеревался похитить легендарную рассказчицу сказок "Тысячи и одной ночи", не считаясь с тем, сколько живых сосулек придется оставить за собой.
На самом деле он собирался лишь ненадолго позаимствовать девушку и, как только Большой Пигмалион - электронный чародей из "Анимейкинс инкорпорейтед" - изготовит ее движущуюся факсимильную копию для готовящейся экспозиции на тему "Тысячи и одной ночи", вернуть ее обратно. Она будет потрясена, но пострадать нимало не должна.
Справа от входа бок о бок стояли два ложа под балдахинами. На ближайшем, купаясь в неярком свете утренней зари, льющемся из расположенного прямо против двери широкого зарешеченного окна, лежала девушка. Должно быть, после изложения очередной, самой новой истории силы оставили ее, поскольку она успела лишь сбросить туфли и улеглась в постель не снимая одежды.
Соседнее ложе пустовало. Несомненно, оно принадлежало султану.
Биллингс убрал морозитель в кобуру и приблизился к девушке. Аромат ее духов коснулся его ноздрей. Нет, не просто коснулся - ошеломил. Билингс полагал, что здесь этот аромат столь же популярен, сколь в его дни популярен аромат духов "Весенний каприз номер пять". Как ни странно, он нашел этот запах более приятным, но это не отвратило его от поставленной цели, и, вытащив пропитанную снотворным губку, он сорвал пластиковую упаковку и поднес губку к лицу девушки, закрыв ей нос и рот. Девушка мгновенно проснулась и начала сопротивляться, но наркотик в считанные секунды сделал свое черное дело, и вскоре Шехерезада затихла. Отбросив губку, он подхватил ее туфли и сунул за пазуху, а затем взвалил девушку на плечо. Удивляясь, какая она невесомая, Билингс вышел в коридор. Но тут удача изменила ему: он увидел, что к поверженным стражам спешит сам султан Шахрияр!
Биллингс действительно никогда раньше не видел султана во плоти, зато видел его анимированный манекен: Шахрияра уже похищали и успешно возвратили назад. И то, и другое проделал похититель-ветеран по имени Джед Морс, чье место и занял Биллингс, когда Джеда свалил грипп. Биллингс прошел через серию тренировочных путешествий в прошлое и долгие месяцы ждал, когда "манекенщики" предложат ему работу. Если теперь его миссия завершится удачно, он сможет из внештатного резерва перейти на постоянную работу.
Все, кто вносили свой вклад в образ Синей Бороды, были ненавистны ему. И поэтому Биллингсу не приходило в голову ничего лучше, чем превратить в ледяной столб и этот только что возникший перед ним экземпляр. Он был готов на это, пусть даже Общество изучения истории и доказало, что хотя Шехеразада и в самом деле рассказала султану тысячу и одну сказку, он никогда не рубил голов своим многочисленным женам и по этой причине никак не мог считаться Синей Бородой. Но он, этот султан, выглядел определенно как Синяя Борода, и Биллингс с радостью поддался бы искушению, если бы тот, увидев его с девушкой на плече, не поднял крик, сзывая стражу, а также своих черных рабов, слуг, визиря и знатных вельмож. Застигнутый врасплох Биллингс сделал единственно возможное: метнулся обратно в комнату и, по-прежнему с девушкой на плече, бросился кратчайшим путем к окну.
Интересно, деревянная или металлическая эта решетка? - подумал он. Он ударил по ней, и украшения из арабесок моментально разлетелись. Взобравшись на подоконник, он спрыгнул во внутренний двор, даже не попытавшись прикинуть высоту, с которой ему предстояло упасть.
Высота оказалась гораздо большей, чем думал Билингс, и, приземляясь, он вывихнул правую лодыжку. Растяжение было не слишком сильным, но создавало значительные трудности при ходьбе и полностью исключало бег. Он разглядел заросли финиковых пальм, как раз то место, где спрятал "сани", свой вездеход, с невообразимой легкостью скользивший по коридорам времени. Деревья росли за самым дворцом, и чтобы добраться до них, ему предстояло пересечь наискось весь внутренний двор. Билингс решительно двинулся вперед, морщась при каждом шаге.
К этому времени уже пробудился весь дворец. Султан высунулся из окна, из которого только что выпрыгнул Биллингс, и яростными воплями оглашал двор, который вдруг заполнился вооруженной ятаганами стражей, черными невольниками и слугами, размахивающими метлами и другими заменяющими оружие предметами. Усугубляя сложность положения, откуда ни возьмись сбежались десять тысяч собак и принялись лаять у самых ног Биллингса, а в довершение всех бед действие средства, которым он усыпил девушку, начало ослабевать, отчего та принялась дрыгать ногами, извиваться и визжать, не переставая при этом молотить по его спине кулаками. Кое-что из ее выражений заставило уши Билингса запылать. На древнем арабском (он прошел краткий курс при подготовке) слова эти звучали не так отвратительно, как звучали бы на английском, но все равно достаточно скверно, и будь у него третья рука - достаточно длинная - он бы с удовольствием отшлепал девушку.
Стражники, слуги и черные невольники начали наседать на него, но ни от их ятаганов, ни от их метел толку не было, поскольку все нападающие боялись причинить вред его пленнице, так что Биллингс получил возможность без разбора превращать их в ледяные столбы. Вскоре двор уже походил на выставку скульптур, по которой только что пронесся безжалостный снежный буран. Нечего и говорить, что в тот миг, когда Охотник Востока набросил свой аркан из солнечных лучей на минареты султана, на его плечи лег непосильный труд - оттаивать невиданную массу льда.
Добравшись до пальмовой рощи, Биллингс направился прямиком к своим "саням". Несмотря на их значительную ширину, гораздо уместнее было бы называть это транспортное средство "тобоган"* из-за более близкого внешнего сходства. Если поднять сиденье, под ним обнаруживался фотонный ускоритель в цилиндрическом титановом корпусе. За сиденьем, жестко привинченные к широкой "палубе" тобогана, находились два металлических ящика: один с инструментами и запасными частями, другой с оборудованием для устройства стоянки, запасом продуктов и множеством других вещей, жизненно необходимых путешествующим во времени. Впереди, перед самым сиденьем, скрытые панелью управления размещались антигравитационный генератор, инерционный регулятор времени внутри исторических эпох и батарея аккумуляторов.
Ширины сиденья было вполне достаточно для двоих. Уложив на него девушку, Биллингс надежно закрепил ее с помощью одного из двух ремней безопасности, затем уселся рядом и, пристегнувшись вторым ремнем, установил шкалу регулятора высоты на цифру 200 и нажал кнопку свободного полета. Тобоган немедленно поднялся вверх, проворно уклоняясь от пальмовых ветвей, и завис в двухстах футах над землей.
Тут девушка как по команде прекратила сопротивление и закрыла рот, уставившись через борт тобогана на верхушки пальм. Затем она повернулась и уставилась на Биллингса, округлив глаза, которые, как подтвердили первые лучи восходящего солнца, были цвета распустившихся фиалок.
- Волшебный ковер! - задыхаясь, едва выговорила она.
Это были именно те слова, которые, по мнению, высказанному Биллингсу Алоизиусом Смитом, советником "Анимейкинс инкорпорейтед" по вопросам истории, должна была произнести арабская девушка из девятого столетия, поднятая над землей на палубе путешествующего во времени тобогана. Тот же Смит, подготовивший целый научный доклад об арабских девицах, советовал Биллингсу, если тот захочет успокоить свою пленницу, непременно выдавать себя за эмира. Каждая арабская девица девятого столетия, утверждал Смит, тайно мечтает о том, что однажды ее увезет эмир на волшебном ковре. Даже если она жена султана? - поинтересовался Биллингс. А жена султана особенно, со знанием дела заметил Смит.
Так что Биллингсу оставалось только сказать:
- А я к тому же эмир.
Некоторое время пленница молча смотрела на него, а затем спросила:
- Надеюсь, ты явился, чтобы увезти меня отсюда?
Ее голос, легкий и веселый, казалось, был наполнен звоном далеких колокольчиков. Биллингс протянул ей ее туфли.
- Да, - сказал он, - далеко-далеко.
Крики и проклятья, оглашавшие дворец, едва доносились сюда. Стараясь не слушать, он внимательно разглядывал дувушку, пока та надевала туфли. У нее были черные волосы, стянутые сзади заколкой, так что оставались открытыми уши, прямой, чуть закругленный на конце нос, полные щеки, выразительный рот и округлый подбородок. Глаза ее цвета фиалок не имели права быть больше, как не имели права оказаться голубыми. И никаких украшений, только заколка в волосах да большое кольцо на среднем пальце левой руки. Ее верхняя одежда напоминала сильно укороченный, доходивший лишь до бедер халат. Он был распахнут, демонстрируя ее обнаженное тело от самой шеи до широкого пояса шаровар, которые сидели на ней значительно выше, чем это принято в двадцать первом веке, но все же слегка прикрывал груди. Биллингс заметил, что прикрывать-то и нечего.
И тут ему пришло в голову, что ей всего-то лет пятнадцать.
Пятнадцать лет, а уже замужем за султаном!
Ну, такой факт он еще мог бы принять. В ту эпоху цари и султаны не брали в жены зрелых женщин, поскольку могли обладать любой из понравившихся молодых. Но Биллингс с трудом мирился с тем фактом, что она - автор тысячи и одной захватывающей сказки, и его раздражала мысль о том, что она вынуждена просиживать ночь за ночью, пересказывая их Синей Бороде, который годился ей в отцы, а то и в деды!
Ему хотелось бы увезти ее отсюда навсегда, но он, разумеется, не мог этого сделать. Важные особы из глубин истории принадлежали прошлому, как и самые заурядные личности. В его силах было лишь забрать ее в короткое путешествие с возвращением, то есть, с его точки зрения, он ничего не мог.
Собственная беспомощность тревожила и мучила Биллингса, и он понимал, что чем быстрее закончит эту работу, тем лучше. Запустив фотонный ускоритель, он начал набирать на клавиатуре диапазонов исторических эпох командное слово "НАСТОЯЩЕЕ". Затем, в тот миг, когда он добрался до буквы "А", его посетила странная мысль. Нет, она не просто ошеломила его... она сразила его наповал. Он перевел взгляд на свою пленницу.
- Ведь ты Шехеразада, не так ли?
- Разумеется, нет. Я ее сестра, Дуньязада. Она старшая дочь визиря, а я младшая.
Биллингс обалдел.
- Ведь наверняка ты не явился бы сюда, чтобы выкрасть Шехеразаду, - сказала Дуньязада.
- Нет, нет, нет.
- Шахрияр бы сильно разгневался, будь у тебя такие намерения. Он безумно влюблен в нее. Знаешь, - продолжала Дуньязада, - я очень довольна, что ты проник сюда ради меня. Мне нравится жить во дворце султана, но он очень строг и взыскателен и никогда не разрешил бы мне отправиться куда-нибудь одной. Он не доверяет мне. Но ты, должно быть, знаешь о его строгости, иначе не похитил бы меня вот так. Он относится ко мне, как относился бы к дочери, если бы у него была дочь. Я бы ни за что не осталась в этом дворце, если бы не сестра. Когда султан взял ее в жены, она обманом добилась от него согласия взять с собой и меня. Она каждую ночь развлекает его, рассказывая самые разные сказки, и каждую ночь, дабы побудить ее к продолжению рассказа, я должна сидеть около их ложа и просить: "О сестрица, поговори с нами и расскажи что-нибудь, дабы скоротать бессонную ночь". А затем она рассказывает сказку, только не до конца, а обрывает ее на самом интересном месте и заставляет султана ждать следующей ночи, чтобы дослушать окончание. Но мне кажется, что некоторое время она могла бы обходиться и без меня. Тем не менее, как только мы доберемся до твоего дворца, я должна буду послать и ей, и султану весточку, что со мной ничего не случилось. А если ты хочешь считать меня своей невестой, то должен получить согласие самого султана, а также моего отца.
- Безусловно, - сказал Биллингс.
- Но я уверена, - продолжила она, и ее глаза приобрели еще более густой фиолетовый оттенок, - что у тебя может и не быть подобных намерений. Хотя бы потому, что если эмир увозит девушку на волшебном ковре, то это никак не означает, что он влюблен в нее. Любовь слишком неуловима, чтобы так легко ее поймали, и только время покажет, будет ли она частью наших надежд и мечтаний.
- Как ты догадалась, - нерешительно спросил он, - что я действительно эмир?
- Как же ты можешь не быть эмиром, если владеешь волшебным ковром? И, кроме того, - добавила она, - ты похож на эмира.
Возможно, он и походил на эмира, но уж никак не ощущал себя им. Похитить младшую сестру Шехеразады вместо нее самой! Как же он дал такого маху?
Однако при всей беспристрастности к себе он не считал свой промах законченной глупостью. Откуда он мог знать, что девушка, за которой он крался от спальни султана до самого сераля, не Шехеразада? Требовалось проверить все очень быстро, при слабом искусственном освещении, а Общество изучения истории никогда не показывало ему голографических снимков Дуньязады и не сообщало, что обе девушки спят в одной спальне.
Но факт оставался фактом: Биллингс опростоволосился, и некоторое время будущее рисовалось ему в самых мрачных красках. Однако вскоре перед ним забрезжил слабый луч света. Наверняка "Анимейкинс инкорпорейтед" нуждается в воссоздании копии Дуньязады; в противном случае экспозиция "Тысячи и одной ночи" не будет достоверной. А значит, его путешествие не так уж бесполезно. Надо всего-навсего доставить Дуньязаду в будущее, объяснить причину своей ошибки куратору музея, а затем, вернув девчонку назад, спокойненько умыкнуть Шехеразаду. Правда, это будет гораздо труднее, поскольку он поднял во дворце такой тарарам, но он не сомневался, что справится.
Он вновь вернулся к панели управления, намереваясь завершить набор команды "НАСТОЯЩЕЕ". И тут все пошло наперекосяк. Биллингс забыл о своей правой лодыжке и неосторожно повернул ее, когда хотел поудобнее поставить ногу. Его реакция на неожиданную острую боль оказалась пагубной: пытаясь унять ее, он вытянул поврежденную ногу - и зацепил кабель, идущий от фотонного ускорителя к аккумуляторам. Последовал взрыв, сильный крен, вспышка тьмы, а затем вновь возник дневной свет и совершенно новый, незнакомый ему пейзаж.
Глядя на него, Биллингс не сомневался: окружающее никак не относится к девятому столетию.
И был так же уверен, что и не к двадцать первому.
Зато сомневался, что это вообще земной пейзаж.
II. Ифрит
Внизу, под тобоганом, там, где минуту назад зеленела роща финиковых пальм, был небольшой оазис. Но он не походил ни на один из оазисов, когда-либо виденных Биллингсом. Пальмы росли идеальными концентрическими кругами, а в середине внутреннего круга стояло дерево выше и толще всех прочих. На верхушках почти у всех деревьев виднелись в изобилии гроздья плодов размером с арбуз, а на вершинах пальм, где плоды отсутствовали, виднелись столь же пышные гроздья желтых цветов.
Раскинувшуюся под ними пустыню на севере, на юге и на западе усеивали похожие оазисы, которые тянулись вплоть до цепи возвышений, напоминавших пологие холмы. К востоку, в той стороне, куда смотрел нос тобогана, пустыня уступала место холмам, окаймленным с тыла невысокой цепью горных вершин. Солнце, обычно служившее Биллингсу ориентиром, только что появилось над седловиной между двумя горными пиками.
На переднем плане голубело небольшое озеро, а позади него белела куполообразная конструкция, нарушавшая однообразную картину оазиса. Вдали на севере, на юге и на западе виднелись такие же купола.
Биллингс взглянул на Дуньязаду, желая посмотреть, каким образом резкая смена окружающей обстановки повлияла на нее. Казалось, что девочка ни капельки не испугалась. На самом деле на ее лице отражалось лишь восхищение.
Отключив фотонный ускоритель, он занялся обследованием кабеля, который случайно зацепил ногой. Обрывки трех жил кабеля торчали из соединительного разъема ускорителя. Подключить их не составляло труда, но для того, чтобы иметь возможность отправиться назад, в будущее, требовалось прежде всего вернуться туда, где они были до аварии, а это уже представляло настоящую проблему.
Солнце, во всяком случае, занимало на небосклоне примерно прежнее положение, и это обстоятельство слегка успокаивало. Но солнечный свет казался необычным. Он имел легкий красноватый оттенок. Бросив короткий взгляд на само солнце, Биллингс заметил, что и оно имело все тот же красноватый оттенок и к тому же казалось значительно более крупным.
Да солнце ли это было? Почем знать, может быть, в небе горела совсем другая звезда. Фотонный ускоритель, непредсказуемо откликнувшись на частичную потерю питания, мог забросить тобоган в совершенно другую часть вселенной. Единственное иное возможное заключение состояло в том, что ускоритель, каким-то образом, перенес тобоган в еще более далекое будущее.
С наступлением ночи он сможет точно определить, какое из двух заключений единственно верное. И не по наличию созвездий, поскольку созвездия далекого будущего будут знакомы ему не более, чем созвездия чужой планеты, а по присутствию или отсутствию луны. В "предыдущую" ночь, когда луна поднялась над дворцом султана, она казалась полной. И если этой ночью луна будет в какой-либо из фаз, в которых она видна, он поймет, что они с Дуньязадой все еще на Земле.
Кто-то тянул его за рукав халата, и Биллингс понял, что Дуньязада что-то говорит ему. Он повернулся к ней.
- Ты все-таки должен мне сказать, - повторила она, - как тебе будет угодно, чтобы я обращалась к тебе?
- Мое настоящее имя - Марк, но обычно меня называют Билл.
- Ты хочешь, чтобы я называла тебя Билл?
- Да, "Билл" было бы неплохо.
- Какое странное имя для эмира!
- Если хочешь, можешь звать меня Марком.
- Нет. Билл мне нравится больше. А большой у тебя дворец, Билл?
Ее умозаключение, что он самый настоящий эмир, было вполне естественным, тем более что он сам сказал ей об этом, а посему Биллингс продолжал поддерживать эту иллюзию. Если честно, подлил масла в огонь, соврав, что дворец у него вполне приличный. На самом деле он жил в большом автофургоне неподалеку от свалки. В колледже он учился на программиста, но такой подготовкой мог похвастать почти каждый представитель его поколения, и на рынке труда программистов было куда больше, чем компьютеризированных рабочих мест. Однако существовали вакансии в других, менее престижных сферах, и, вместо того чтобы сидеть на шее у родителей, он пошел в посудомойки и снял под жилье автофургон. Наконец, устав от житья впроголодь, Биллингс предложил свои услуги компании "Анимейкинс инкорпорейтед", прошел подготовку к путешествиям в прошлое и вошел в число внештатных работников.
- А он больше, чем дворец султана? - продолжала расспрашивать Дуньязада.
- Давай пока забудем о моем дворце. Мне нужно подумать о куда более важных вещах.
Она вдруг схватила его за руку и показала куда-то за озеро.
- Смотри, Билл... джинн!
Он взглянул в ту сторону, но увидел только что-то вроде песчаного смерча. Он так и сказал ей.
- Но как может кружиться песок, - спросила Дуньязада, - если нет ветра? Нет, это джинн. И я думаю, что, скорее всего, из злых. По меньшей мере ифрит. А то и марид.
Ему пришлось согласиться, что ветра действительно не было. Если честно, не было даже легкого ветерка. И как будто для того, чтобы еще больше сбить наблюдателей с толку, столб песка, круживший вихрем у самого берега озера, начал перемещаться прямо над водой. Поскольку казалось, что "смерч" движется в сторону их оазиса, Биллингс решил: неважно, что это, лучше побыстрее убраться с дороги. И, установив инерционный регулятор на внутренний диапазон исторической эпохи, он взял курс на соседний оазис, в полумиле от озера, и приземлился на окаймлявший его ковер из трав. Затем он повернулся к Дуньязаде, готовый произнести все те слова утешения, каких требует столь поспешный перелет от оазиса к оазису.
Но обошлось без утешений. Она сидела выпрямившись, с горящими глазами, и походила на ребенка, который только что впервые прокатился на американских горках в парке аттракционов и теперь не может сдержать восторга.
- Почему ты спустился вниз, Билл? Давай полетаем еще!
- Ты же потеряла голову от страха!
- С какой стати?
- Да ведь тебе, наверняка, не приходилось носиться на таких штуковинах.
- Нет, но я сотни раз мечтала о полете на волшебном ковре, мечтала пережить что-то вроде того, что мы сделали сейчас.
- Могу поспорить, что ты никогда прежде не видала волшебных ковров.
- Нет, не видала. Но всегда знала об их существовании. Давай прокатимся к самому небу!
- Только не сейчас.
Он отстегнул свой ремень безопасности и осторожно сошел на землю. Стянул с правой ноги туфлю и заметил, что лодыжка начала опухать. Биллингс достал из кармана большой складной нож, усевшись на землю, снял с головы тюрбан, частично размотал его и отрезал полоску ткани длиной около двух футов. К этому времени Дуньязада справилась со своим ремнем и оказалась рядом с ним.
- Я не знала, Билл, что ты повредил ногу! - Она взяла у него нож и материю и сама наложила повязку. Затем втиснула его ногу в туфлю и велела встать. Поднявшись, он почувствовал, что может свободно переносить весь свой вес на правую ногу, не ощущая ни малейшей боли, и несколько первых шагов доказали ему, что он может ходить ничуть не хромая.
Он открыл ящик с инструментами, отыскал там отвертку и с ее помощью вновь подсоединил к разъему три болтавшихся жилы кабеля. Закончив работу, он положил отвертку на место. Дуньязада во все глаза смотрела на множество предметов, лежавших в ящике.
- Что это за странные вещи, Билл?
- Инструменты. Ведь волшебные ковры иногда ломаются, и тогда приходится их чинить.
- А вот те маленькие металлические стержни? Похожие на свинец.
- Это припой. - Он использовал английское слово. - Но я думаю, ты правильно сравнила их со свинцом, ведь припой в основном состоит из него.
- А что это за маленькая глиняная чашка?
- Самонагревающийся тигель. Если тебе нужно немного свинца, ты кладешь туда несколько этих стержней и щелкаешь вот этим маленьким выключателем сбоку. Вскоре они расплавятся. - Он указал ей на небольшую ложку. - Этим можно черпать свинец.
- О-о-о.
Биллингс закрыл ящик. Взглянув на Дуньязаду, он заметил, что та склонила голову к плечу.
- Я слышу журчание воды, Билл.
Он тоже прислушался. Вскоре и он услышал журчание. Оно доносилось из оазиса.
- Должно быть, среди деревьев бежит ручей, - сказала Дуньязада. - Пойду взгляну.
Он отправился следом за ней в глубину оазиса. Они нашли не один, а несколько ручьев... небольшие заводи чистой воды с бьющими в их середине ключами. Присутствие воды указывало на то, что оазис орошаемый. Вполне вероятно, такими же были и остальные. Под белыми куполами, должно быть, скрывались насосные станции.
Дуньязада опустилась на колени у ручья. Биллингс хотел крикнуть, "не смей пить эту воду", но она уже набрала влаги в сложенные ковшиком ладони и поднесла ко рту. Ну хорошо, подумал он и, опустившись на колени, зачерпнул в ладони воды. Привыкшему к воде двадцать первого века Биллингсу на миг показалось, что он пьет шампанское. Такой водой нельзя было отравиться. Он набрал еще и выпил. Больше шансов отравиться водой из-под крана. Здесь, под деревьями, была настоящая идиллия. Он вернулся к тобогану и принес две коробки с припасами. Затем открыл мини-банку с сыром для девочки и мини-банку с солониной для себя, и, сидя около ручья, они занялись завтраком.
Дуньязада дивилась сыру:
- Как хороши должны быть твои овцы!
- Ты даже не представляешь, - сказал Биллингс.
Должно быть, в пустыне поднялся ветер, потому что он слышал его завывания. Дуньязада тоже прислушивалась.
- Не стоит беспокоиться, - заверил Биллингс. - Это просто ветер.
Она покачала головой.
- Нет. Если бы это был ветер, то верхушки деревьев качались бы, а они неподвижны. Это джинн. Может быть, тот самый, которого мы уже видели, а может, другой.
Ее замечание вывело Биллингса из себя.
- Если это джинн, - с вызовом заметил он, - тогда почему ты не боишься?
- Боишься? - В ее глазах, придавая им цвет колокольчиков, сверкнуло возмущение. - Это джинн должен бояться меня! - Она подняла левую руку, чтобы он смог разглядеть кольцо на ее среднем пальце. - Печать, сделанная из железа и меди, как тебе следовало бы знать, Билл, наводит благоговейный страх на джиннов. А эта печать - точная копия той, которой много веков назад пользовался Сулейман ибн Дауд, заточая джиннов в медные бутылки. Как я могу бояться какого-то джинна, или даже ифрита, или марида с таким кольцом на пальце?
Биллингс лишь мельком взглянул на кольцо.
- И все-таки мы слышим просто ветер.
- Давай пойдем и узнаем.
Он следом за ней прошел между деревьями к травянистой границе оазиса. Теперь завывания стали значительно более громкими, и он увидел почему. Все тот же столб песка, который они видели чуть раньше, или похожий на него, вихрем мчался к оазису. Зловещий, серый, местами чернеющий, высотой около десяти футов, он напоминал небольшой ураган.
Пока Биллингс разглядывал его, столб удвоил скорость. Биллингс инстинктивно выхватил морозитель.
- Видишь, Билл? - сказала Дуньязада. - Видишь?
Да, он все хорошо видел. А еще видел, что они чересчур далеко от тобогана, чтобы успеть добраться до него - ради собственного блага. Он, не веря своим глазам, наблюдал. Столб долетел до края лужайки и остановился. Вой утих, и песок, если только это был песок, стал уплотняться. Через минуту Биллингс смог разглядеть пару огромных неуклюжих ног и две крючковатые руки. В конце концов ему удалось различить и голову существа. Она напоминала большущий перевернутый медный котел. Вот в фокусе появилось и лицо. Глаза были как мельничные жернова, нос походил на сплющенную картофелину, а огромный открытый рот являл два ряда зубов, напоминавших скорее надгробные камни. Пока Биллингс разглядывал пришельца, они сомкнулись. Брызнули искры.
Он нацелил морозитель в область солнечного сплетения великана, стараясь свободной рукой успокоить Дуньязаду, обхватив ее за плечи. Если бы чертова тварь подошла ближе, он превратил бы ее в огромный ледяной столб. Но существо не приближалось. Вместо этого, еще несколько раз щелкнув зубами, оно вновь превратилось в миниатюрный смерч, который понесся вокруг оазиса. Жи-мм-жи-мм-жи-мм. Биллингс наблюдал, пока деревья не скрыли смерч из вида.
- Это был ифрит, - сказала Дуньязада, - и он шпионил за нами.
Он убрал руку с ее плеч.
- В чем разница, - скорее из желания вернуть себе уверенность, чем из любопытства, спросил он, - между джинном и ифритом?
- Ты никогда раньше не видел ифрита?
- Нет.
- И марида?
- Нет.
- Ну, вообще-то они оба джинны, как ты должен знать, Билл. Но ифрит - это могущественный злобный джинн, а марид - сам дьявол, даже еще более могущественный. Кое-кто верит, что есть еще шайтаны и они-то самые могущественные из всех. Но я не думаю, что они существуют.
- Как ты догадалась, что джинн, которого мы только что видели, ифрит? - спросил Биллингс.
- По его лицу. Разве ты не видел, какое в нем было презрение?
- Да, согласен.
- Но нам не следует бояться. Джинны бессильны перед печатью Сулеймана. Я так рада, Билл, - продолжила она, - что ты избрал путь к своему дворцу сквозь Занавес! Мне всегда хотелось увидеть горы Каф.
- Горы Каф?
Она указала в сторону горной цепи на востоке.
- Да. Вон те вершины. Они окружают Землю.
- Дуньязада, так значит, ты знаешь, где мы?
- Разумеется. В стране джиннов. - Она недоуменно воззрилась на него. - Разве ты не знал?
Он покачал головой.
- Но почему ты отправился сквозь Занавес, - спросила она, - если не знал, что лежит по другую его сторону?
- Дуньязада, я не знаю даже, что такое этот Занавес.
- Ну, в точности этого не знает никто. Мне известно о нем немного больше, чем прочим, из-за того, что случилось со мной в ту пору, когда я еще жила в доме моего отца. - Она не сводила с его лица глаз-фиалок. - Хочешь я расскажу тебе об этом?
Он видел, что ей до смерти охота рассказать. А почему бы и нет? - подумал он. Пусть прольет хоть какой-то свет на их затруднительное положение, это вовсе не помешает.
- Давай, Дунни, - сказал он.
- Это очень длинная история, поэтому мне кажется, что нам лучше присесть. Вряд ли ифрит вернется.
Биллингс уселся на траву, она напротив.
- Начну с самого начала, - сказала она.
III. Занавес
- Однажды пришел в дом моего отца, визиря, бедный рыбак и предложил за скромную плату купить у него медный кувшин. Он вытащил его из своей сети и обнаружил, что горлышко его запечатано свинцом, на котором стоит оттиск перстня господина нашего Сулеймана. Отец мой дал бедняку сдобный хлеб в обмен на кувшин, а затем поставил этот кувшин в самой отдаленной части нашего двора. На следующее утро, обнаружив его там, я подошла ближе, чтобы хорошенько рассмотреть. Мое любопытство разгорелось, когда я подвигала кувшин и нашла его тяжелым. Затем я стала разглядывать печать, но так как не знала ее истинной природы, то мое любопытство разыгралось пуще прежнего и я отправилась на кухню, взяла нож и трудилась над свинцом, пока не сорвала его с кувшина. Тут же из кувшина пошел дым, который поднялся до облаков небесных и пополз по лицу земли, и когда дым вышел целиком, то собрался, и сжался, и затрепетал, и сделался ифритом с головой в облаках и ногами на земле. И голова его была как купол, руки как вилы, ноги как мачты, рот словно пещера, зубы точно камни, ноздри как трубы, и глаза как два светильника, и был он мрачный, мерзкий. Я была так напугана, что не знала, что делать.
В тот момент, когда ифрит увидел меня, он воскликнул: "Нет Бога, кроме Аллаха, Сулейман - пророк Аллаха!" Потом он вскричал: "О пророк Аллаха, не убивай меня! Я не стану больше противиться твоему слову и не ослушаюсь твоего веления!" "О ифрит, -сказала я, - ты говоришь: "Сулейман - пророк Аллаха", а Сулейман уже тысяча восемьсот лет как умер, и мы живем в последние времена перед концом мира. Какова твоя история, и что с тобой случилось, и почему ты вошел в этот кувшин?" И, услышав мои слова, ифрит воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха! Радуйся, о девушка!" - "Чем же ты меня порадуешь?" - спросила я. И ифрит ответил: "Тем, что убью тебя сию же минуту злейшей смертью". - "За такую весть, о начальник ифритов, ты достоин лишиться защиты Аллаха! - вскричала я. - О проклятый, за что ты убиваешь меня и зачем нужна тебе моя жизнь, когда я освободила тебя из кувшина и спасла со дна моря и подняла на сушу?" - "Пожелай, какой смертью хочешь умереть и какой казнью казнена!" - сказал ифрит. И я воскликнула: "В чем мой грех и за что ты меня так награждаешь?" - "Послушай мою историю, о девушка", - сказал ифрит, и я сказала: "Говори и будь краток, а то у меня душа уже подошла к носу!"
"Знай, о девушка, - сказал ифрит, - что я один из джиннов-вероотступников, и мы ослушались Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - я и Сахр, джинн. И Сулейман прислал своего визиря, Асафа ибн Барахию, и он привел меня к Сулейману насильно, в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять истинную веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин, и заточил меня в нем, и запечатал кувшин свинцом, оттиснув на нем величайшее из имен Аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и те понесли меня и бросили посреди моря. И я провел в море сто лет и сказал в своем сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло еще сто лет, и никто меня не освободил. И прошла другая сотня, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я открою сокровища земли. Но никто не освободил меня. И надо мною протекло еще четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня сейчас, я убью и предложу ему выбрать, какою смертью умереть! И вот ты освободила меня, и я тебе предлагаю выбрать, какой смертью ты хочешь умереть".
- Когда я услышала его рассказ, то ощутила приближение своей смерти. Но затем подумала, что это всего лишь джинн, а я девушка, и Аллах наградил меня разумом. Подумав так, я сказала ему: "О, ифрит, прежде чем ты убьешь меня, позволь мне задать тебе всего лишь один вопрос. Готов ли ты ответить на него?" - "Хорошо, - сказал ифрит, - спрашивай и будь кратка!" И я сказала: "Ты был в этом кувшине, а кувшин не вместит даже твоей руки или ноги. Так как же он вместил тебя всего?" - "Так ты не веришь, что я был в нем?" - вскричал ифрит. "Никогда тебе не поверю, пока не увижу тебя там своими глазами". И тогда ифрит встряхнулся и стал дымом над морем, и собрался, и мало-помалу стал входить в кувшин, пока весь дым не оказался в кувшине. Я быстро схватила свинцовую пробку и заткнула горло кувшина, а затем сказала, обращаясь к ифриту: "Выбирай, какой смертью хочешь умереть!" Услышав такие мои слова, ифрит пытался было выбраться наружу, но я уже знала, что тщетно, ибо теперь поняла истинную силу печати. "Что ты собираешься сделать со мной?" - кричал он. "Я собираюсь сбросить тебя назад в море, - сказала я, - и ты будешь лежать там, пока не настанет судный час". "Нет, нет! - воскликнул ифрит. - Освободи меня, и ради собственной свободы я расскажу тебе про Занавес, что отгораживает землю людей от земли джиннов". "Я слышала про Занавес, - сказала я, - но я не поняла, что это такое". "Я расскажу тебе о нем и объясню его истинную силу, как только ты освободишь меня", - сказал ифрит. "Нет, - сказала я, - сначала ты расскажешь мне и все объяснишь, а затем, если твой рассказ удовлетворит меня, я освобожу тебя". "Хорошо", - сказал джинн и поведал о следующем.
"Знай же, о девушка, что неподалеку от города Эль-Марас один купец обладал богатством и стадами скота, и у него была жена и дети, и Аллах великий даровал ему знание языка и наречий животных и птиц. А жил этот купец в деревне, и у него, в его доме, были бык и осел. Бык чрезвычайно завидовал ослу, потому что у того было более просторное и более ухоженное стойло. Бык, будучи слишком гордым, считал для себя недостойным спать в таком убогом месте, в то время как осел блаженствует, словно царь. По этой причине бык начал спать в стойле осла, занимая львиную долю пространства и подминая под себя всю солому, которую каждый день настилал на пол приставленный к стойлу раб.
Купец, узнав про поведение быка, впал в генв и приказал рабу удлинить на пять локтей стену, разделявшую стойла. Стена эта была длиной в четыре локтя, так что, будучи удлиненной, она не позволила бы быку, чья привязь насчитывала девять локтей, свободно обходить ее. Раб исполнил все, как ему было приказано, и удлинил стену на пять локтей, но на следующее утро он со всех ног бросился к купцу с криком: "Хозяин, прошлой ночью бык перепрыгнул через стену и вновь спал в стойле осла, потому что есть следы тяжелого тела на соломе, и совершенно енмыслимо, чтобы бык мог просто обойти стену, имея длину привязи всего в девять локтей". Услышав это, купец отругал раба за вранье и сказал: "Стена, разделяющая стойла, имеет высоту в четыре локтя, и бык не мог прыгнуть так высоко". Раб умолял его пойти в стойло и посмотреть на все это самому, и купец, чувствуя смятение раба, согласился так сделать. И вот, как и говорил раб, на соломе в стойле осла оказались заметные следы, которые могло оставить только такое крупное животное, как бык.
Увидев это, купец взволновался и сам, и сказал, обращаясь к себе: "Бог наградил меня возможностью понимать язык зверей и птиц, и я держал ее при себе, не разглашая никому, ни зверям, ни людям, полагая, что это слишком священный дар, чтобы распространяться о нем. Следовательно, я не должен обнаружить ее и сейчас, расспрашивая этого быка, как ему удалось проявить подобную ловкость". Так что вместо того, чтобы потребовать объяснений от быка, купец вознамерился защитить права осла, приказав рабу увеличить высоту стены на шесть локтей, с тем чтобы даже при всей ловкости быка, способного совершить столь гигантский прыжок, привязь помешала бы ему. Раб исполнил приказание и увеличил высоту стены на шесть локтей, но на следующее утро он прибежал к купцу, взволнованный до того, что едва мог говорить. "Хозяин! Хозяин! - закричал он. - Прошлой ночью бык перепрыгнул через стену, и по-прежнему спал рядом с ослом, потому что на соломе остались следы тяжелого тела!" Купец, услышав эти слова, поторопился в стойло и увидел, что раб снова говорит правду. Тогда купец понял, что больше не может скрывать свое умение понимать язык зверей и птиц, и, отпустив раба, тут же направился в стойло к быку.
И вот с какими словами он обратился к животному: "Знай же, о несчастное созданье, что бог наградил меня знанием языка зверей и птиц, и знай, что его именем я задаю тебе вопрос: за счет чего ты можешь перепрыгнуть через стену высотой в десять локтей, если длина твоей привязи всего девять?" После чего бык, испытывая благоговейный страх от знакомства его хозяина с языком зверей и птиц и дрожа от его присутствия, сказал: "Хозяин, есть четыре, а не три способа проникнуть по другую сторону стены: обойдя ее вокруг, пройдя под ней, пройдя над ней и пройдя сквозь нее. Знай же, что если я не мог пройти ни вокруг стены, ни под стеной, ни через стену, значит, я выбрал четвертый путь и прошел сквозь нее".
Услышав такие слова, купец пришел в ярость, будто он был свидетелем собственного воскрешения из мертвых. "Зачем ты лжешь мне, презренное животное? - воскликнул он. - Ты знаешь не хуже меня, что то, о чем ты говоришь как о совершенном тобой, может быть совершено лишь одним джинном!" "Нет, хозяин, - сказал бык, - это может сделать любой, кто знает секрет, а секрет вот какой: сквозь стену следует проходить по кривой". После чего бык двинулся вперед, к стене, слегка повернулся налево и прошел через стену наклонно к ее поверхности. Затем он прошел назад, вернувшись в свое стойло точно таким же способом. Купец, сильно подавленный и наконец-то уверовавший в то, что животное говорит ему правду, воскликнул: "То, что совершил ты, истинное чудо. И поэтому уж совсем непристойно, чтобы существо с таким даром проживало в условиях хуже, чем у презренного осла!" И купец крикнул раба и приказал ему сделать стойло быка в два раз просторней, чем стойло осла, и каждый день насыпать на пол большие горы свежей соломы. И бык был польщен, и с тех пор спал в своем собственном стойле".
"А теперь, о девушка, - сказал ифрит, - тебе лишь остается уяснить следующее сходство, чтобы понять истинную природу Занавеса: стойло осла - это земля джиннов, стойло быка - это земля людей, а стена, разделяющая их, и есть Занавес". А затем ифрит продолжил: "Поскольку я выполнил свою часть договора, теперь ты должна выполнить свою. Выпусти меня из кувшина, и, клянусь, я не причиню тебе никакого вреда".
- Прежде чем открыть кувшин, я заставила джинна поклясться именем Аллаха, что он будет правоверным джинном. Затем вытащила пробку, и дым поднимался из сосуда, пока не вышел весь, затем он сгустился и принял, как и раньше, отвратительный облик ифрита. Тот подхватил кувшин, повернулся и пошел своим путем, и я поняла, что он никогда не вернется. Затем у меня появилось вот это кольцо, сделанное позднее из печати Сулеймана ибн Дауда, которая сохранилась на пробке, так что, если я когда-нибудь пройду сквозь Занавес в страну джиннов, они не посмеют причинить мне вреда. Но я не знала, где находился этот Занавес, и даже не думала, что он может быть так близко к дворцу султана. Я очень рада, что мы прошли сквозь него, Билл, потому что теперь получила возможность преподать джиннам урок с помощью своего кольца.
IV. Джон Д. Рокфеллер и тридцать девять разбойников
Некоторое время Биллингс не мог вымолвить ни слова. Он просто сидел на траве, глядя на Дуньязаду.
Как он ни старался, он не мог обнаружить и тени обмана в ее фиолетовых глазах.
На самом деле его больше сбивало с толку то, как она описывала ифрита, чем пересказ того, что тот предположительно говорил ей по поводу Занавеса. Мысль о существе столь высоком, что голова его терялась в облаках, тревожила его рассудок.
Разумеется, это была лишь гипербола. Девушка не стремилась достоверно описать ему облик джинна.
Он достаточно много читал из "Тысячи и одной ночи", чтобы понять: многие входящие туда сказки полным полны подобной чепухи. Однако Дуньязада весь этот вздор считала сущей правдой, и, видела ли она на самом деле ифрита, или нет, слушала ли его байки или лишь воображала это, она свято верила, что все так и было. Что полностью подтверждало выражение ее лица.
Впрочем, как бы ни было, а она представила ему весьма искусное описание природы пространственно-временных аномалий. Но если Занавес на самом деле и был именно этим, Биллингс никак не мог понять, что произошло, когда они прошли сквозь него: совершили ли они скачок вперед только во времени или оказались к тому же на чужой планете.
- Дунни, а доводилось ли тебе встречать кого-нибудь, кто проходил бы сквозь Занавес и возвращался обратно?
- Нет. Но я слышала рассказы о таких людях. Вот почему я сразу поняла, где мы оказались.
- А... эти... джинны? Должно быть, они проходят через Занавес постоянно.
- Со времен господина нашего Сулеймана большинство их не отваживается на это, ибо владыка Сулейман посадил всех неверных джиннов в медные кувшины и приказал бросить их в море Эль-Каркар. Этому предшествовала Великая Битва, о которой ты наверняка слышал. Сулейман, пришедший в ярость от такого обилия джиннов в стране людей, собрал войско из людей, из птиц и змей и двинул вперед свою армию, поднявшись во главе ее на своем ковре, и напал на своих недругов. Джинны, трепеща от страха, попытались скрыться, но он настиг их, и они пали перед ним на колени, умоляя пожалеть их. Но господин наш Сулейман, все еще пребывая в ярости, послал за медными кувшинами, в которые и посадил их, и только тем, кто поклялся служить ему верой и правдой, было позволено вернуться сквозь Занавес в свою страну.
И вновь Биллингс заглянул ей в глаза, и вновь не смог найти ни единого признака обмана. Но черт возьми! В Обществе изучения истории ему ни разу не говорили о таком сражении! Впрочем, они никогда не говорили ему ничего подобного ни о джиннах, ни о Занавесе, а теперь он знал, джинны существуют, потому что уже видел одного, и знал о существовании Занавеса, потому что прошел сквозь него. Поэтому он понял, что поскольку и джинны и Занавес существуют, то и сказочное описание битвы, данное Дуньязадой, хотя бы частично должно основываться на фактах.
Понял он и кое-что еще: он никогда не попадет обратно, в настоящее Земли, где бы и когда бы оно ни существовало, если будет рассиживаться под пальмой и слушать девчонкину болтовню. Поднявшись с земли, он направился к тобогану, вновь достал из ящика с инструментами отвертку и начал возиться с кабелем. Дуньязада, следуя за ним по пятам, спросила:
- Что ты собираешься делать, Билл?
- Узнать, сможем ли мы вернуться сквозь Занавес обратно.
- Но ведь мы только что прилетели!
- Я знаю, Дунни. Но мне не кажется, что задерживаться здесь надолго благоразумно.
Кабель состоял из четырнадцати разноцветных проводов, замысловато переплетенных между собой. Если ему не изменяла память, он заново соединил красный, черный и зеленый. Биллингс поспешно отсоединил их.
- Садись, Дунни, - сказал он, устраиваясь поудобнее за панелью управления, - попробуем запуститься.
Она с явной неохотой поднялась на тобоган и села рядом. Он показал ей, как застегнуть ремень, а затем, застегнув свой, поднял тобоган над землей и направил к предыдущему оазису, который они недавно оставили. Солнце поднялось по небосводу еще выше, но его лучи лишь слегка пригревали Биллингсу спину. На подлете к оазису он привел в действие ускоритель и набрал на клавиатуре символы Н и А. Ну, поехали, подумал он.
Тобоган миновал оазис, но окружающая обстановка не изменилась.
- Дунни, - сказал он, - а этот Занавес, он всегда находится в одном и том же месте?
- Этого я не знаю. Мы определенно не пересекли его.
- Уверен, что отсоединил не ту жилу.
Биллингс выключил ускоритель, вновь пролетел над оазисом и посадил тобоган. Теперь он был почти уверен, что вместо зеленого следовало использовать коричневый провод. Он быстро исправил положение, поднял тобоган и направил обратно к оазису, затем вновь активировал ускоритель и набрал начальные символы командного слова. Он вновь пролетел над оазисом, и вновь окрестный пейзаж остался без изменений.
Может быть, он ошибся с красным проводом. Может быть, вместо него следует отключить оранжевый. Он поменял их и предпринял очередную попытку.
И никуда не попал.
Черный провод! Вместо него должен быть синий!
Новая попытка - все с тем же результатом.
Тут Биллингс начал пробовать самые разные комбинации. Желтый, рыжевато-коричневый, оранжевый. Белый, лиловый, коричневый. Красный, белый, синий. Зеленый, оранжевый, желтый. Бесполезно. В конце концов Дуньязада заявила:
- Я проголодалась, Билл.
Он отметил, что солнце в зените.
- Хорошо, сейчас перекусим. - Он опустил тобоган на лужайку и открыл две новые банки консервов. Дуньязада уже видела утром, как он открывал такие банки, и теперь справилась с этим сама. На ее лице отразилось глубокое огорчение, когда она увидела, что сыра там нет. В одной оказалась фасоль, в другой маленькие сосиски. К банкам прилагались пластиковые ложки для фасоли и пластиковые вилки, чтобы есть сосиски. В дополнение к основному блюду к каждой упаковке было добавлено по конфете. - Никогда не пробовала ничего подобного! - воскликнула она, откусив от своей. - Что за дивный у тебя повар, должно быть, Билл!
В полдень Биллингс начал записывать различные комбинации проводов, чтобы не использовать их повторно. Проходил час за часом, и он начал сознавать, сколько времени еще пройдет, прежде чем он отыщет верное сочетание. Не теряя присутствия духа, он продолжал экспериментировать... а тобоган висеть над оазисом.
Стало жарко. Он снял халат, скатал его и сунул в металлический ящик с оборудованием для стоянки и продуктами. Теперь на очереди были черный, зеленый и белый.
- Хоть я и не понимаю, что ты там делаешь, Билл, - сказала Дуньязада, когда солнце начинало клониться к западу, - мне становится ясно, что это не приблизит нас к переходу сквозь Занавес.
Биллингс промолчал и занялся зеленым, оранжевым и белым.
И вновь ничего не изменилось.
Он больше не приземлялся среди деревьев, а продолжал работать в зависшем над землей тобогане. Он только что отсоединил оранжевый провод и уже готов был попытать счастья с синим, когда заметил, что с востока через пустыню движется черное облако. Он повернулся и начал внимательно разглядывать его.
Дуньязада тоже заметила это движение.
- Я думаю, это рух, Билл! - воскликнула она. - Нужно спасаться!
То, что приближалось к ним, походило на грозовое облако. Затем он рассмотрел крылья и лапы. Он стремительно погнал тобоган к восточной границе оазиса и посадил под деревом. Пока они с Дуньязадой наблюдали за небосклоном, рух коротко спикировала вниз, к другому оазису, скользнула над вершинами деревьев, захватила полные когти плодов и взмыла в небо.
Он видел, таких "облаков" много. Все они начали налетать на деревья и хватать когтями плоды. От взмахов их крыльев раскачивались верхушки деревьев и покрывался мелкой рябью песок. С жадностью разделываясь с плодами прямо в воздухе, птицы бросались вниз по второму, а затем и по третьему разу. Наконец, в последний раз наполнив когтистые лапы, они улетели в сторону гор.
Обед был закончен.
- Дунни, - сказал Биллингс испуганно, - но ведь птица рух не существует...
- Я тоже не верила, Билл. Стихотворцы часто писали о том, что эти птицы живут на вершинах гор Каф. Теперь я понимаю, что это, должно быть, правда.
- А я знаю кое-что еще, - сказал Биллингс. - Эти оазисы - не настоящие. Это фруктовые сады. И кто бы ни возделал их, они предназначены для этих птиц.
- Возможно, это сделали джинны.
Он не стал спорить. На это просто не хватало сил. И к тому же, вполне вероятно, она была права.
К этому времени солнце успело сесть, и он решил отложить свои попытки пройти сквозь Занавес до утра. Он расстегнул ремень безопасности и сошел на землю.
- Ну-ка, давай, Дунни, спускайся. Будем устраиваться на ночлег.
- Под открытым небом?
- Да. Я поставлю шатер, и мы будем спать в ней прямо под звездами.
Она расстегнула ремень и спрыгнула с тобогана, хлопнув в ладоши.
- Прямо как бедуины, Билл! Прямо как бедуины! Погоди, я еще расскажу об этом Шехеразаде! Она будет потрясена! А можно я помогу тебе ставить полатку, Билл?
- Конечно. Ну, давай, сразу и начнем.
Палатка была размером с собачью конуру, с надувными стенами. Девушка помогла ему разостлать полатку на земле, затем он подключил к входному клапану пневмокартридж, и прежде чем в набежавших сумерках в ее глазах смогло отразиться удивление, палатка, обретая форму, выросла перед ней словно из-под земли. Он закрепил надувное сооружение с помощью кольев на тот случай, если поднимется ветер, а затем достал из ящика с оборудованием работающий на батареях бивачный костер, установил его перед входом и включил.
- Волшебный огонь, Билл! Волшебный огонь!
- Не подходи к нему слишком близко, он бывает очень горячим.
Вернувшись к тобогану, он взял кофейник, банку кофе и небольшой металлический треножник. Установив треножник над костром, он уменьшил "пламя", а затем отошел к ближайшему ручью и наполнил кофейник водой до половины. Вернувшись к костру, он засыпал в сетчатый фильтр две порции кофе, закрыл крышку и подвесил кофейник на треножник над "пламенем". Дуньязада, восхищенно наблюдавшая за ним, едва не задохнулась от восторга, когда вода начала закипать.
Запас продовольствия в тобогане был рассчитан на десять дней для одного человека, им с Дуньязадой этого запаса хватило бы только на пять дней. Но это не беспокоило Биллингса - к тому времени они должны были покинуть это место. Поскольку вариантов меню было всего два, он вновь выбрал просоленное мясо с сыром. Из ящика с запасами продуктов он также извлек две пластиковые чашки, две пластиковые ложки и контейнер со сливками для кофе.
Когда кофе был готов, он доверху наполнил обе чашки. Добавил в чашку Дуньязады ложку сливок, размешал и протянул ей. Сам он всегда пил только черный кофе. Она поднесла чашку к губам, попробовала и тут же скривилась. Он понял, в чем дело, и, быстро прихватив из тобогана пакет с сахаром, положил ей в чашку целых две ложки. Поразмыслив секунду, добавил и третью.
- Размешай, Дуньязада. - Она размешала, и когда вновь попробовала кофе, то засветилась от счастья.
Когда они закончили ужин, на землю уже спустилась ночь. Биллингс обратил внимание на то, что небо над вершинами гор приобрело серебристый оттенок.
- Взгляни, Билл, - сказала Дуньязада, - поднимается луна.
Усевшись рядышком, они наблюдали ее восход. Луна была полная, точь-в-точь как в ту "последнюю ночь", когда она поднялась над дворцом султана. Но в ней было два несоответствия: во-первых, она была слишком большая, во-вторых, человечек с Луны бесследно исчез.
- Это совсем другая луна, - сказала Дуньязада.
- Да, верно. Она стала ближе и изменилась.
- А почему она стала ближе и почему изменилась?
- Потому что мы попали в будущее, Дунни.
Она помолчала и сказала:
- Ты считаешь, что Занавес - это вход в завтрашний день?
- Вход в завтрашний день, который на многие тысячи лет отстоит от дня вчерашнего.
- Никто раньше и не подозревал об этом, Билл. Но я не в силах понять, как ход времени может заставить Луну измениться. Непонятно мне и то, как будущее может опоясывать Землю.
Он припомнил, что согласно легенде Землю окружают горы Каф, и с тревогой засомневался, а нет ли в этом утверждении доли истины. В эту минуту он не поручился бы, что такого не может быть.
- Да и небо стало другим, - сказала Дуньязада.
Он взглянул на звезды. Из-за яркого света луны их почти не было видно, и поэтому он не сумел отыскать ни одного хоть сколько-нибудь знакомого созвездия.
"Сколько лет? - спрашивал он себя. - Сколько веков? Сколько тысячелетий?"
Сомневаться не приходилось лишь в одном: он впутал бедную Дуньязаду в хорошенькое дельце. По ошибке выкрал из-под носа у султана, а затем отправил, хотя и ненамеренно, в будущее, совершенно недосягаемое как для него, так и для нее. А она сидит тут, рядом с ним, нимало не встревоженная их неприятностями, твердо уверенная, что он эмир, хозяин дворца, не уступающего дворцу султана, и выкрал ее с твердым намерением сделать своей невестой, если бы только они полюбили друг друга.
Ему было стыдно за себя.
Может быть, если бы им удалось пройти сквозь Занавес, он взял бы ее в двадцать первый век... а может, и нет. Его работа перестала казаться ему такой уж важной.
До сих пор Занавес преграждал ему дорогу, но он был уверен, что такое не может длиться слишком долго. И было еще одно, что Биллингс пока не проверил в попытках пройти сквозь занавес: насосные станции. Если ими управляют человеческие существа, то они наверняка должны знать про Занавес и, следовательно, могли бы рассказать, как сквозь него пройти. С его места Биллингсу была видна одна из таких станций близ озера. Тусклое пятно, слабо различимое в лунном свете. То, что там не горел свет, ничуть не обескураживал его: на станции могло не быть окон.
Он отправится туда завтра. А пока соснет. Он устал и понимал, что и Дуньязада, должно быть, устала не меньше. Однако они не могли оба проспать целую ночь. Одну часть ночи придется бодрствовать ему, а другую Дуньязаде. И не из-за какой-то птицы рух - он был уверен, что те по ночам не летают, - и не только потому, что Дуньязада могла бы вернуться домой, но, главным образом, потому, что они очутились в чужой стране, о которой она не знала почти ничего, а он - вообще ничего.
Он предложил, что подежурит первый.
- Дунни, - сказал он, - думаю, тебе пора отдохнуть.
- Вряд ли я смогу сейчас уснуть, Билл.
- Не понимаю почему. Ведь ты не спала всю прошлую ночь.
- А вот почему. Я бодрствовала почти еженощно, слушая, как моя сестра рассказывает султану сказки, и поэтому обычно спала днем.
- Я объясню тебе, в чем дело. Каждый из нас должен отстоять на часах половину ночи... тогда давай так: подежурь первая, а потом, может быть, сумеешь уснуть. - Он забрался в полатку. У него не было часов, а даже если бы и были, Дуньязада вряд ли смогла бы определить по ним время. Но в любом случае оставались самые большие часы - на небе. - Когда луна будет прямо над головой, Дунни, разбудишь меня.
- А где мне стоять, Билл?
- Стоять ты не должна. Просто сядь у входа в шатер. Если заметишь в темноте какое-нибудь движение, или услышишь что-то, кроме стрекота насекомых, сразу буди меня. Становится прохладно, но костер тебя согреет. Она уселась на землю и обхватила колени руками. Тусклый огонь отбрасывал на ее лицо розоватый отсвет. Когда она подрастет, то наверняка будет хорошенькой. Да девочка и сейчас очень недурна.
- Я знаю, что сейчас сделаю, Билл, - сказала она. - Сейчас я расскажу тебе одну из сказок моей сестры.
Он был твердо уверен, что это очень быстро его усыпит.
- Тогда начинай.
- Я расскажу тебе первую из сказок, рассказанных ею султану. - Дуньязада умолкла и задумалась. - Я знаю, она, должно быть, беспокоится обо мне. И султан... он, должно быть, тоже беспокоится.
- Я верну тебя к ним, Дунни, не сомневайся.
- А я думала, ты возьмешь меня к себе во дворец.
- О да. Возьму. Я хотел сказать, что отпущу тебя повидаться с ними.
- В этом нет необходимости, ибо первое, что я должна сделать, когда мы окажемся в твоем дворце, это написать им и успокоить, что со мной все в порядке. Но даже если они и обеспокоены, Билл, я не тороплюсь покинуть эту страну джиннов. Джинны знают, что мы здесь - тот ифрит, которого мы с тобой видели, был шпионом - но я нисколько не боюсь их.
Она вытянула левую руку, и кольцо на ее среднем пальце сверкнуло в свете костра.
- Едва они увидят печать Сулеймана ибн Дауда, они падут на колени и будут умолять, чтобы я не заточала их в медные кувшины и не приказывала бросить в море.
- А сказка, Дунни... Ты собиралась рассказать мне сказку.
- Да, это сказка о купце и джинне.
Все было так, будто ему отведена роль султана, а ей - роль Шехеразады.
- Рассказывают, что был один купец среди купцов, и был он очень богат и вел большие дела в разных землях. Однажды он отправился в какую-то страну взыскивать долги, и жара одолела его, и тогда он присел под дерево и, сунув руку в седельный мешок, вынул ломоть хлеба и финики и стал есть финики с хлебом. И, съев финик, он кинул косточку - и вдруг видит: перед ним ифрит высокого роста, и в руках у него обнаженный меч. Ифрит приблизился к купцу и сказал ему: "Вставай, я убью тебя, как ты убил моего сына!" - "Как же я убил твоего сына?" - спросил купец. И ифрит ответил: "Когда ты съел финик и бросил косточку, она попала в грудь моему сыну и он умер в ту же минуту". - "Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! - воскликнул купец. - Нет мощи и силы ни у кого, кроме Аллаха, высокого, великого! Если я убил твоего сына, то убил нечаянно. Я хочу, чтобы ты простил меня!" - "Я непременно должен тебя убить", - сказал джинн и потянул купца и, повалив его на землю, поднял меч, чтобы ударить его...
Чуть погодя Биллингса сморил сон, возможно, тайно навеянный той сказкой, что рассказывала Дуньязада, и он проделал собственный волшебный путь в иную, совсем непохожую на другие, арабскую "ночь". Сон его начался вполне невинно: он высаживал у себя во дворе ранние помидоры. На самом деле в настоящей своей жизни он высаживал помидоры каждый год, так что имел возможность только посмеиваться, проходя мимо овощных рядов, где фермеры продавали их по доллару за штуку. Тут во двор заехала его знакомая девушка, с которой он обычно проводил время, вышла из своего "фиэйс-хэбли" и обошла со всех сторон его передвижной дом, чтобы взглянуть, чем это Биллингс занят. Она была высокой блондинкой и работала в школе. "Кто бы мог подумать, - сказала она, - что такой интеллигентный молодой человек не нашел лучшего времяпрепровождения! Выращивать помидоры!" "Ты говоришь так, - заметил Биллингс, глядя на нее снизу вверх, оттуда, где он, стоя на коленях, копался в свежевзрыленной земле, - поскольку никогда не могла оценить по достоинству несравненный вкус ранних помидоров, а при своих высоких доходах никогда не волновалась по поводу тех фантастических цен, что ломят за них в овощных рядах". "Ей-богу ты всегда был идиотом, - сказала девушка по имени Джун, которая на самом деле никогда не любила его. - Делать самому на таком крохотном клочке то, что машины могут сделать в десятки раз лучше, и на бóльших площадях, и только ради того, чтобы сэкономить несколько пенни!" "Такие, как ты, - сказал ей Биллингс, - презирают разговоры о пенни и не желают понимать, что, когда экономишь каждый день, капитал растет по экспоненте". "Я преподаю математику, - сказала Джун, - и знаю, что рост этот отнюдь не экспоненциальный, да и вообще, пенни не способны размножаться сами по себе". "Ты рассуждаешь так, - заметил Биллингс, - потому что никогда не читала про Джона Д. Рокфеллера. Он создал свою империю, экономя пенсы и раздавая при этом толпе целые десятицентовики". "Я знаю все о Джоне Д. Рокфеллере, - сказала Джун. - Я многое узнала о нем, когда училась в колледже. Он был обыкновенным вором... Вот как он заполучил все свои деньги. Обычно, он прятал свою добычу в финансовых пещерах. И еще на него работало тридцать девять разбойников, и однажды, когда они все вместе с грузом награбленных денег заявились в свою главную пещеру, агент ФБР по имени Али Баба выследил их и укрылся на соседнем дереве. Он слышал, как Джон Д. сказал у дверей пещеры: "Сезам, открой дверь", и увидел, как дверь пещеры открылась. Депонировав там свои деньги, они вышли из пещеры, и Джон Д. сказал: "Сезам, закрой дверь", и дверь закрылась, после чего эти сорок разбойников удалились. Али Баба тут же подошел к пещере и сказал: "Сезам, открой дверь", а когда дверь открылась, он зашел и стянул мешок тысячедолларовых купюр. Когда он вышел из пещеры, то сказал: "Сезам, закрой дверь", и дверь закрылась, и он со всеми деньгами отправился домой. Брат его, которого звали Касим и который был налоговым инспектором, узнал от Али Бабы про пещеру и про волшебные слова. На следующее утро, как можно раньше, пока Али Баба еще спал, он поехал к пещере на грузовике. После того, как он сказал: "Сезам, открой дверь", он вошел в пещеру, а дверь тут же сама закрылась за ним. Он до того разволновался при виде такого количества денег, которые вскоре могли стать его, что никак не мог вспомнить нужную фразу и не сумел выйти из пещеры. Когда сорок разбойников вернулись с новой кучей денег, они нашли его, разрезали на куски, а куски повесили у дверного проема, чтобы отпугивать других налоговых инспекторов. Затем они умчались прочь продолжать грабежи. В скале, где находилась эта пещера, было отверстие, и когда днем поднялся ветер, он завывал над этим отверстием: жи-мм-жимм-жи-мм, но, разумеется, бедный Касим этого уже не слышал. Жи-ммжи-ммжи-мм...".
Когда Биллингс проснулся, все еще выл ветер, что показалось ему очень странным, потому что кругом все было спокойно. Он увидел, что совсем светло. Дуньязада по-прежнему сидела рядом с палаткой, обхватив колени руками. Уронив голову на колени, девочка крепко спала.
Ему следовало бы знать, что значит оставить пятнадцатилетнюю девочку за сторожа. Однако ночь прошла прекрасно, так что ничего страшного. Он приподнялся и разбудил ее:
- Дунни, уже утро.
Она сонно взглянула на него, когда он выбирался из палатки. Затем наконец встал и потянулся. Он хорошо спал ночью и теперь чувствовал себя на миллион долларов. Но, тем не менее, что-то было не так. В воздухе стоял странный едкий запах, а проклятое жужжание не исчезало. Вскоре он понял, почему. Медленно двигаясь вдоль оазиса, вращались и вихрились столбы песка, похожие на тот, что они видели с Дуньязадой, - на тот, который в конце концов превратился в джинна. Жи-мм-жи-мм-жи-мм.
V. Птица-мать
- Отойди, Билл! - крикнула Дуньязада. - Сейчас я прогоню их!
Она вскочила и встала рядом с ним, готовая привести в действие свой перстень. Сосчитать эти столбы не удавалось, но они определенно взяли оазис в кольцо. Биллингс вытащил морозитель.
Дуньязада задиристо выпятила подбородок, что при сложившихся, весьма опасных, обстоятельствах придавало ей несколько комичный вид. Он подтолкнул ее в гущу деревьев.
- Дунни, здесь их целая армия!
Но гнев сделал ее безрассудной.
- Мне неважно, сколько их! Я их не боюсь! - Затем она заметила: - Посмотри, один перевоплощается!
Столб песка, на который она указывала, вращаясь, выделился из общего ряда и двинулся к краю травянистой лужайки, окружавшей оазис. Появились руки-крючья, вывернутые ноги, похожая на котел голова. Существо выглядело точь-в-точь, как тот джинн, которого они видели вчера, за исключением одного: этот был еще больше. Он поглядел на людей похожими на мельничные жернова глазами. Скрипнул камнеподобными зубами. Затем вновь обернулся песчаным столбом и присоединился к своему войску, оставив после себя чудовищно едкий запах.
- Кажется, они не слишком-то интересуются нами, - заметил Биллингс. - И вряд ли собираются вредить нам.
- Ага!
- Да ты у нас со щитом!
Она взглянула на правую, а затем на левую руку.
- У меня ничего нет. Но ты не это имел в виду, Билл.
- Я имел в виду, что ты напрашиваешься на неприятности.
- Нет, на неприятности напрашиваются они.
- Я так не думаю... послушай, они собираются уходить.
Столбы песка перестали опоясывать оазис и направились прямо к озеру. Он начал считать их, когда они кружили у воды. И насчитал всего двадцать. А ему казалось, что вначале их было больше. Наконец последний скрылся за одним из оазисов.
- Они возвращаются в горы, - сказала Дуньязада. - Я думаю, там их город.
- Откуда ты знаешь, что они живут в городе?
- Не знаю, но слышала. Его называют Медным Городом. Билл, давай последуем за ними на твоем волшебном ковре и отыщем его.
- Дунни, мы не собираемся никого преследовать. Мы попытаемся пройти обратно сквозь Занавес. - Биллингс указал на купол за озером. - Хотя сначала мы отправимся навестить насосную станцию, узнать, есть ли кто-нибудь внутри.
- Насосную станцию?
- Я думаю, что вот этот и другие купола - это сооружения для подкачки воды.
- Куда?
- В оазисы.
- Из озера?
- Да. Я думаю, что озеро - это основное хранилище и что вода под землей подается в оазисы.
- Но, может быть, вода просто течет под землей.
Он должен был признать, что такая возможность вполне реальна, потому что озеро располагалось несколько выше оазисов.
- Я думаю, что это крепость, внутри которой сидит джинн, - заметила Дуньязада.
- Мы пойдем и посмотрим. Мне кажется, что птицы рух не будут докучать нам, потому что вчера мы не видели ни одной до самого заката. Сначала позавтракаем, а затем свернем лагерь.
Они умылись в ручье, и он одолжил Дуньязаде расческу. Она расчесала волосы, и он тоже причесался, а затем сварил свежий кофе и открыл еще две коробки просоленного мясо с сыром. Дуньязада положила в свою чашку сразу четыре ложки сахара. Покончив со своей порцией просоленного мяса и сыра, она заглянула в свою коробку, надеясь найти там конфету, и тогда он специально для нее достал конфету из другого комплекта, куда входили фасоль и сосиски.
Биллингс выпустил воздух из палатки, Дуньязада свернула ее и убрала в ящик с оборудованием и продуктами. Он вымыл в ручье кофейник и тоже убрал вместе с пакетом сахара, банкой кофе, треножником и походным костром. Пустые коробки, банки, пластиковые чашки и ложки он забросил под куст. Провел в стране джиннов всего лишь день и ночь и уже намусорил.
- Идем, Дунни.
Они пристегнули ремни, и он поднял тобоган над землей. После бесполезных вчерашних полетов воздушное путешествие должно было бы стать для нее обыденным делом, но лицо девочки по-прежнему излучало радость и восторг. Казалось, она вся светится, а ее черные волосы, подхваченные ветром, неслись в каком-то стремительном танце. Он вспомнил свою подружку, ту, что снилась ему прошлой ночью. По сравнению с Дуньязадой она была просто деревянной куклой.
Когда они пролетали над озером, он вгляделся в проносившуюся внизу воду, такую прозрачную, что просматривалась до самого дна. Он сумел разглядеть даже стайку рыб и пожалел, что у него нет с собой рыболовной снасти.
Купол находился от них почти в половине мили и оказался значительно меньше, чем ожидал Биллингс. Его изумила идеально гладкая поверхностью купола. В нем не было не только окон: Биллингс не смог найти и никаких признаков двери. Возможно, дверь была с другой стороны.
Когда они с Дуньязадой подлетели ближе, он увидел, что постройка имеет форму яйца и, вообще говоря, не может быть классифицирована как купол. Стены не поднимались от земли под прямым углом; вместо этого они были закруглены, как и крыша. Дуньязада едва не задохнулась.
- Билл! - воскликнула она. - Это яйцо!
- Ты хочешь сказать, что это сооружение имеет форму яйца.
- Нет, я хочу сказать, что это и есть яйцо! Яйцо рух!
- Даже рух не может снести такое большое яйцо, - сказал Биллингс.
Он начал опускать тобоган, чтобы лучше рассмотреть яйцо. Но едва он снизился, как к ним через пустыню со стороны горных вершин метнулась огромная тень. Когда он поднял глаза, ему показалось, будто гигантский реактивный лайнер собирается заходить на посадку.
- Это птица-мать! - закричала Дуньязада. - Улетай, улетай отсюда, Билл! Улетай!
Лайнер был темно-коричневым, а шасси оборудовано когтями вместо колес. Нос грязно-желтого цвета напоминал ястребиный. И еще были два иллюминатора для пилота золотистого цвета, а в центре каждого по черной точке. Распростертые крылья заслоняли почти весь горизонт.
Или, по крайней мере, так казалось.
Теперь Биллингс понимал, как, должно быть, чувствуют себя чайки, когда настоящий реактивный лайнер с шумом движется в их сторону. Но он не был чайкой. Он был человеком разумным и находился на борту тобогана, способного двигаться сквозь время. На клавиатуре перемещения между веками имелась кнопка пятнадцатиминутного скачка, основным назначением которой было выводить путешественника во времени из катастрофических ситуаций. Биллингс нащупал ее указательным пальцем и надавил. И ничего не случилось. Ну еще бы! Как совершить прыжок вперед во времени, когда этот чертов кабель частично отключен? Биллингс застонал. Чешуйчатые когти огромнейшей лапы вцепились в тобоган, и рух взмыла в небо.
"Где же я оказался?" - недоумевал Биллингс, уносимый над едва различимыми точками оазисов в обществе арабской девочки-подростка из девятого века в неизвестность птицей такой огромной, что по сравнению с ней многометровый удав выглядел бы ничтожным червем!
Без сомнений, все это ему снилось. И поэтому, проснувшись, он вновь окажется в своем доме на колесах. Встанет, поставит на огонь кофейник с сетчатым фильтром, а потом будет поглядывать из кухонного окна на автомобильную свалку, которая граничит с его участком, и радоваться, любуясь грудами обветшалых автомобилей.
Но сон продолжался, и наконец он заставил себя посмотреть правде в глаза. Тюрбан слетел с его головы, а Дуньязада обхватила руками его шею, поскольку перепугалась еще больше, чем он. Зато тобоган пока находился в правильном положении, не имел сколько-нибудь заметных повреждений, а морозитель оставался в кармане у Биллингса.
Но положение могло ухудшиться.
Рух держала тобоган всего двумя когтями. Биллингс направил морозящий луч на ближайший коготь и, удерживая морозитель в таком положении, расслабился, дожидаясь, когда коготь потеряет чувствительность, и это заставит птицу ослабить хватку и выпустить тобоган.
Птица неслась на юго-восток. Потоки воздуха от ее крыльев ритмично раскачивали тобоган, а гигантская птичья лапа загораживала небосклон. Дуньязада убрала руки с шеи Биллингса, но он видел, что она по-прежнему напугана.
- Ну, Дуньязада, не печалься. Мы обязательно вернемся. Видишь, я стараюсь заморозить ее лапу.
Она выдавила подобие улыбки.
- Это... это делает вот эта маленькая трубочка?
- Она производит луч отрицательной тепловой энергии, которая рассеивается в теле того, на кого направлена. - Он говорил то по-английски, то по-арабски, понимая, что ей невдомек, о чем речь, но надеялся, что, может быть, сами слова убедят девочку, неважно, ясен ей их смысл или нет. - Очень скоро рух "выронит" нас, и, когда это случится, она может и не заметить, что мы исчезли.
- Уж лучше пусть сбросит нас поскорее, ведь мы приближаемся к горам. Когда она доберется до гнезда, то, скорее всего, съест нас.
Взглянув вниз, Биллингс увидел, что они над самыми вершинами. И хотя те походили скорее просто на большие холмы, некоторые пики торчали вверх подобно грубовытесанным заостренным столбам, а рух летела теперь так низко, что тобоган едва не столкнулся с одним из них. Кое-где на вершинах сидели другие птицы, не сводя глаз-телескопов с отложенных в пустыне яиц. Эта пустыня, помимо всего, была еще и просторным инкубатором.
Тобоган слегка накренился. Птичья лапа слабела.
- Держись, Дунни... через минуту мы будем свободны.
Внизу, прямо под собой он заметил гнездо с птенцами. Они были очень большие, размером с дом, и у всех были разинутые клювы. Гнездо вместе с путаницей сваленных в нем как попало деревьев напомнило ему тайгу после падения Тунгусского метеорита.
- Они... должно быть, они приносят сюда своих вылупившихся из яиц птенцов, - сказала Дуньязада ослабевшим голосом, а затем обхватила руками шею Биллингса и поцеловала его. - О, Билл, нам конец! Теперь мы никогда не узнаем, могли бы мы полюбить друг друга или нет!
Все это время он не оставлял надежды заморозить коготь птицы, и в итоге та выпустила тобоган в свободное падение. Однако он не упал, потому что инерционный регулятор все еще работал, и Биллингс с Дуньязадой аккуратно проплыли над разверзнутыми, словно пещеры, ртами птенцов. Он поскорее направил тобоган вверх, чтобы тот не врезался в очередную вершину, а затем, выжимая из регулятора всю мощность, взлетел еще выше, облетая пик фантастической высоты. На севере он заметил широкую зеленую долину.
Рух на бреющем полете унеслась еще на пару миль в сторону от гнезда, абсолютно уверенная, что Биллингс и Дуньязада уже пошли на корм птенцам, и не оглядывалась до тех пор, пока не начала новый разворот. В тот миг, когда она заметила, что тобоган вспугнул других птиц рух и те поднялись со своих мест, раздался пронзительный клекот. Плавно набирая высоту, они присоединились к ней, чтобы принять участие в преследовании. Биллингс мчался к долине.
Дуньязада, убрав руки с его шеи, сидела рядом и смотрела назад.
- Одна из них прямо позади нас, Билл!
Он не нуждался в подсказках. До его слуха уже доносились повергающие в трепет удары мощных крыльев, а долина казалась безнадежно далекой. Биллингс различал и заросли деревьев, и зеленеющие поля, а вдалеке, на заднем плане, и нечто напоминающее город. Если бы удалось добраться до одной из рощиц, та укрыла бы их от птиц, но он понимал, что и до ближайшей из них не удастся долететь вовремя. Бросив быстрый взгляд через плечо, он заметил тянущиеся к ним лапы. Выпущенные когти были готовы вцепиться в тобоган. Биллингс старался выжать из батарей дополнительную мощность. Но не мог. На этот раз они с Дуньязадой действительно оказались на краю гибели. Он не переживал из-за себя. В известном смысле он заслуживал смерти. Выкрасть девушку по ошибке, врать ей и по недосмотру перенести ее в далекое будущее само по себе недостойно, не говоря уж о том, чтобы напрочь изменить ее судьбу, ошибочно приняв яйцо рух за насосную станцию. Да, по всему он заслуживал смерти.
- Пещера! - воскликнула Дуньязада. - Смотри, Билл... смотри! Пещера! Вон там, на склоне горы!
Среди камней виднелся проход, достаточно широкий, чтобы пропустить тобоган. Биллингс так резко развернулся, что, если бы не ремни, и его, и Дуньязаду выбросило бы за борт. Рух, висевшая у них на хвосте, тоже попыталась заложить вираж, но ей это удалось хуже. Биллингс до последнего не сбрасывал скорость, а затем ловко вписался на тобогане в пещеру.
[конец фрагмента]
|