Столб-2

Когда рождается великий мудрец, появляется и великий разйобник.

(древняя кидайская мудрость).

Отрывок из повести "Столб", автор Константин Стельмах.

"Одному мальчику ударили палкой по голове и повредили мозг. Мальчика звали Гомер. Он не был греком, но папа мальчика был влюблен в Древнюю Грецию. Отец Гомера был молод и учился в университете, а его жена вот-вот должна была родить. Жили они в одной квартире с родителями жены. Папе неприятно было думать об окружающем мире, поэтому он много мечтал. Мечтал он обычно о прошлом. Фантазия про Древнюю Грецию была любимой. Думать о предстоящих родах боялся. Чего греха таить? Рождение первого ребенка для человека, который сам еще ребенок равноценно проклятию.

"Хоть бы война началась, что ли? Или хотя бы Конец Света? Почему я сейчас родился, а не на тысячу лет раньше, в Греции, например? Вот было бы неплохо, если бы сейчас вокруг была Древняя Греция", думал папа, лежа в постели, именно в ту ночь, когда родился Гомер. Рядом сопела тяжелая жена. Она давно уснула. Она вообще быстро засыпала. Ее редко мучили фантазии, а ее тело под одеялом было рыхлым и горячим.

- Если будет сын, назову-ка я его Гомером. По-гречески. Хорошо?

Жена, на самом деле, не спала и все слышала.

- Дурацкое имя. Назовем его Никита.

Жена родила на рассвете. Папа вызвал "скорую", а жена потребовала такси. Такси приехало позже, и на нем они уехали в роддом.

Через неделю папа получил свидетельство о рождении своего сына. В графе "имя" красовалось "Гомер". Дома был скандал, но папа его перенес стойко, хоть и потерял много сил. Что написано пером не вырубишь топором. Он был спокоен и радовался тому, что выстоял и сделал сыну подарок на всю жизнь.

Через три месяца после рождения Гомера папа умер. Это случилось быстро и неожиданно, как случаются катастрофы. Папа переходил улицу в неположенном месте и попал под грузовик. Нелепое происшествие, как обычно бывает с хорошими людьми. Все, что Гомер знал о своем отце так это то, что его звали Александр. Гомер Александрович. В той стране, где жил Гомер без отчества не обойтись.

Через двенадцать лет после обретения имени Гомер получил удар по голове хоккейной клюшкой. Тому было много причин, одна из которых красивое греческое имя - подарок юного отца новорожденному сыну".

Отрывок из повести "Столб", автор Константин Стельмах.

"Субботнее утро. Городская окраина. Рельсы, маневровые поезда, черные цистерны и ржавые железяки. Пахнет углем, и хочется харкнуть кровью.

Здесь собрались люди. Все примерно одного возраста. Называются пацаны и телки. Большая толпа. Стоят и сидят. Курят и пьют из бутылок.

Время близится к полудню. Все как один шевельнулись. Кто сидел, поднялся. Разогнули суставы. Вразвалочку, побрели в одну сторону. На первую узкую улочку. Туда, где трудно разминуться двоим.

Место опустело. Осталось заплеванным. Окурки и лузга тыквенных семян. Битое стекло и лужи, смердящие спиртом. Не хватает противного ветерка, который бы трепал пришпиленную к бревну бумажку с надписью "все ушли на фронт".

Есть буквы на заборе. Этот забор из бетона и на нем удобно писать, когда нечего делать. Такие надписи бывают в туалетах. Туалетные надписи помогают убить время, когда оно вдруг появляется.

Страх - есть униженье.

В дерьмо с головой погруженье.

Жизнь в дерьме - вонючее скитанье.

Лучше пустота - чистейшее созданье.

А вот творчество попроще. Не туалетное, а скамеечное, подвальное или чердачное.

Если нравится девица.

Или парень. Или птица.

То возьми ее, дружок.

И не думай про должок.

Там дальше, вдоль забора, или между товарными поездами, можно увидеть другие четверостишья, похожие на частушки. А больше тут ничего интересного нет.

По следу толпы идти очень легко. След ясно виден даже вечером. И через час виден, и на следующий день.

Окраина этого города, назовем его Бычий Рог, как и любого другого маленького городка, начинается узкими улочками, одноэтажными домами и высокими заборами.

Люди толпой бегут по тонкой улице, начиная с окраины до самого центра города. Бегут молча. Улицы пустынны. Все попрятались в домах. Боятся бегунов. Те люди, которые не успели спрятаться заранее, при приближении толпы, плохо себя чувствуют, и в соответствии со складом характеров теряют достоинство по-разному. Либо паникуют, либо цепенеют, либо, рассуждают правильно и стараются перелезть через забор в чужие огороды. Гораздо лучше быть позади толпы. А еще лучше и это подтвердит любой бегун, находиться в гуще толпы.

След толпы это сломанные кусты, осколки стекла, затоптанная трава, тряпки, кровь, размазанная по заборам и мертвые домашние животные.

Если, например, пройти по очень свежим следам, то можно обнаружить настоящий человеческий труп. Такой истерзанный, что не опознать.

Час ходьбы и следы приведут в центр города.

Между кинотеатром, магазином, рестораном и рынком есть площадь. В этом месте особенно много следов. Много разбросанных предметов из мусорника и мокрых пятен. Людей нет. Здесь толпа потопталась немного и двинулась дальше, к другой окраине.

Посреди площади стоит ментовской фургон. Окна без стекол, одни решетки. Двери фургона открылись, одна спереди, и две сзади и из них выскочило несколько крепких с виду мужчин в камуфляже. Если не покинуть площадь как можно скорее, то есть шанс разузнать, что здесь произошло и куда все подевались".

Записано со слов Игоря Зубилевича, сына директора школы, где учился А. Живич.

"Живич Александр ко времени своей славы выглядел живописно. Лицо под шрамами. Вогнутая переносица. Крестообразно рассеченные веки, как у клоуна. Это Живич сам над собой потрудился, еще в те времена, когда пробовал есть говно.

Да, он ел говно. Чтобы проверить себя. Испугается или нет. Но потом сообразил, что противное ничего общего со страхом не имеет.

Итак, он рассек лезвием свои веки. Было очень больно, а когда заживало, ходил с наполовину прикрытыми глазами две недели. Там было и нагноение и ячмень, чуть не лишился глава. В общем, много неприятностей он себе причинил. А все потому, что хотел стать самым смелым на свете.

Живич гладко брился, чтобы виднелись все шрамы. Отращивать бороду не хотел".

Записано со слов Вениамина Зельданека.

"Слыхал я про устройство волчьих семей. Когда волки еще щенята, все у них уже по-взрослому. Видно, кто кем будет, когда вырастет. Кто будет сыт, а кто подохнет.

Волчата одной семейки, братики и сестрички, не обижаются друг на друга, когда, например, один волчонок, сильнее прочих, давит лапками своего братишку. Хотя, может и обижаются, но никого это не волнует.

Этот сильный будет главным. Возможно. И благодаря силе и жестокости облегчит жизнь стаи. Возможно.

А нужен ли стае тот слабенький волчонок, которого давят лапками другие волчата? Сам он не прокормиться. Значит, он обуза для стаи. Возможно.

А я так думаю, что слабый затюканный волчок для стаи полезней того первого, малолетнего деспота. Злой волчонок несомненно станет вожаком стаи и превратится в обычного трутня. Вопреки прогнозам, вожак не охотник. Да, он сильнее прочих. В этом его счастье. Он заставит других волков приносить ему свою добычу. Короче, он бесполезен с точки зрения всеобщего блага.

Маленький же слабачок будет всю жизнь презираем. Но ему не дадут умереть с голоду и до смерти не затопчут. Он нужен. Он нужнее самого вожака. Он нужен для тренировок охотничьей хватки. Он нужен, как пример унижения, чтобы другим не хотелось оказаться на его месте. Крепче стая, когда есть кому насрать на голову.

Уж не знаю, что бы я делал, не будь под рукой того слабого парнишки. Чуть что всегда можно было его помучить. На том и успокоиться. Звали его Александр, фамилия Живич".

Из дневников И. Зубилевича.

"Гомера ударили по голове хоккейной клюшкой. Он, считай, мгновенно потерял сознание. Не успел даже подумать о том, что он, возможно, уже не жилец. Без сознания он не мог видеть, как испугались его обидчики. Как один, тот самый, чья клюшка, едва не обоссался от страха. Как вымямливал прощение у бездыханного Гомера. Гомер не видел, как над ним пронесся снежный вихрь, который рассеял обидчиков и сломал в щепки клюшку об одну из их спин.

Снежный вихрь создал один человек, случайно проходивший мимо происшествия. Этот человек был одного возраста с Гомером. Двенадцати лет. Более того, учился с Гомером в одном классе. И звали его Александр Живич".

Из проповеди А. Живича "Помню веселое время..."

"Помню себя пятнадцатилетним. Я учащийся ПТУ. Я подросток, как и прочие прыщавые, снаружи и внутри. Неуверенные в себе, но простые, как звери. Когда хотели есть, ели. Бывало холодно, грелись. Когда уставали, отдыхали. Когда хотели ебаться, дрочили. А когда боялись, то не всегда защищались. Кулаки у нас были, как у взрослых, но мозги еще слабые. Многие из нас верили в то, что никогда не умрут, но почти каждый из нас был уверен, что он ничтожество. Особенно, когда несправедливо получал пизды. Что нам было делать, чтобы зауважать себя?

Для этого я придумал треугольник. Пизделки в ограниченном пространстве.

Место, где происходили дуэли по колено в грязи. Один на один сходились в нем прыщавые.

Прав был, конечно, тот, кто побеждал. А проигравший жрал грязь. Таков обычай. Потом были глисты и зараза во рту.

Тот слабак, который жрал грязь вчера, мог вернуться сегодня и показать свою силу. Он проиграет снова, но жрать грязь уже не будет. И хоть немного, но себя зауважает.

Помню веселое время.

Я прыщеватый юнец.

Старые боты закакали птички,

Те, что носил мой отец.

Помню, как с непривычки

Бритвой порезал губу.

Помню обидные клички,

Первого "лося" по лбу.

Помню, как заикался.

Помню, какой был худой.

Помню, как улыбался

Маленький братик больной.

Помню, я горя не вынес,

И чтобы боль заглушить

Я сам себя пересилил

Жизни конец положить.

Помню, я начитался

Книжек про старину.

Помню, я очень боялся

Солнечный свет и луну.

Правила старые помню.

Правила не для меня.

Как в треугольнике помню

Драку затеял с двумя.

Как проиграл, я все помню.

Как затоптали меня.

А на другой день вернулся.

Помню, все тем же путем.

Помню, как обосрался,

Но это было потом.

Помню, меня уважали

Ровно пятнадцать минут.

Этого хватит надолго.

Смелым я сделался тут.

Вот, например, это Вася. Он окончил школу, а в армию его не берут. Вася чувствует себя жалким, несчастным и глупым. Так оно и есть.

Что ему делать, чтобы зауважать себя?

А это Петя. Петя красив, как девочка. Но он мечтает о шраме по щеке, как у Жофрея де Пейрака. Где ему взять такой шрам?

Он выходит на улицу поздно вечером. Он не умеет ответить грубияну. Он не знает магии словосочетаний. Ему тяжело, потому что он труслив.

Что делать Пете, чтобы зауважать себя?

Это Паша. Он жирдяй. От него прет гнилью, как от трупа. Он любит кинематограф. Он мечтает о славе Хичкока и Орсона Уэллса. Они тоже были жирдяи хоть куда. Но он боится поднять глаза выше горизонта.

Что делать ему, чтобы зауважать себя?

Это я. Такой же, как и всегда. Я трусливый, тщедушный и подлый.

Так думают обо мне все, кто меня получше узнает. Я умею притворяться достойным человеком, но это не спасает положения.

Что мне было делать, чтобы зауважать себя?

Я придумал треугольник с покатыми углами. Либо вверх, либо вниз".

Отрывок из повести "Столб", автор Константин Стельмах.

"Гомеру хочется плакать. Он медленно уходит, а быстро уходить боится, потому что слышит: за ним уже гонятся. Он думает, что если побежит, то его догонят, и будут бить сильнее, чем, если не побежит. Он и не убегает, а даже останавливается и ждет.

Первый подбегает и бьет ногой снизу. Больно болит задница, будто все кишки оборвались. Но это не так больно, терпимо. Пусть выпустят пар, успокоятся.

Но этот не успокоился и ударил Гомера клюшкой по голове.

Пока он только замахивался, Гомер смотрел на клюшку, и думал, что все обойдется. До самого последнего мгновения не верилось ему, что возможно со всей дури заехать клюшкой по голове.

Подспудно он допускал, что ума хватит и на убийство. Раньше до такого не доходило. А сейчас - серьезное дело. Дошло-таки. На сей раз его избили по-настоящему, без дурачеств.

Гомер теперь лежал в снегу и умирал. Он думал, что умирает, и говорил об этом вслух. А те хулиганы, что его обидели, услыхали его слова и испугались не на шутку. Еще бы. Они просто игрались, а тут на тебе - все по-взрослому. Им бы сбежать и побыстрей, да убегать было еще страшнее.

Один, тот, что клюшкой ударил, совсем раскис. Вставай, говорит, хватит притворяться. А у самого голос дрожит, руки трусятся. Видит, дело пахнет керосином, не встает Гомер, не шевелится. Голос Гомера потихоньку затухает, на губах пена смертная выступила. Встал этот хулиган на колени, пытается поднять Гомера, а он тяжелый, пальто на нем тяжелое, мамино переделанное. Еще сильнее испугался хулиганчик, прощения просит. Жаль, Гомер не видел этого, а то бы ему понравилось.

Лежит себе Гомер в снегу из головы вытекает кровь. Тут же собрались рыбаки, лунки побросали, улов, за которым целый день охотились. Пытаются привести Гомера в чувство. Кто-то искусственному дыханию обучен был и искусственному массажу сердца, да не решился знания применить.

А тем временем, пока вокруг все охали да ахали, никто и не заметил, как клюшку кто-то тихонько поднял и изо всех сил по спине тому главному обидчику заехал. Только когда крик уже прозвучал и удар послышался, только тогда все обернулись.

Обернулись и видят паренька лет двенадцати. С виду совсем не храбрец, а знаете такой, совсем никакой. Звали его Александр Живич".

Записано со слов В. Зельданека.

"Помню Гомера. Как же. Маленький губошлеп. Это потом он подрос. А в детстве был шибздрик. Губы, как у соски. У Гомера было погоняло "соска". Это я придумал. Я всегда что-нибудь про кого-нибудь выдумывал. Я умел любого опустить. И словом и силой. Силой обижен не был. Абсолютно любого. Даже взрослого. Так получилось, что, если я кого не уважал, так того никто не уважал, и старались обходить стороной. Ты думаешь, я был Геракл? Вовсе нет. Просто умел так разговор повести, что не поймешь, то ли шутит моя, то ли серьезно говорит. Я тогда малый был, не задумывался над этим, само получалось и ладно. А когда задумываться начал, то и рассеялись мои чары. А задумываться я стал аккуратно после того случая, когда клюшку мою же об мой хребет поломали.

Много появилось свободного времени, пока лежал, выздоравливал. Спина болела. В школу ходить я не мог. Слава богу, ничего сломано не было. Зато была гематома. Такой большой синяк во всю спину. Врач сказал, что синяк даже на внутренние органы перекинулся.

Я знал, кто меня так отделал. Сашка Живич, вот кто. От него я вообще не ожидал, что вдвойне досадно. Думал, вот выздоровею и тогда уж ему несдобровать. Выловлю, где-нибудь, где народу поменьше, и убью.

Но я его больше не видел. Его перевели в другую школу. Чтобы "не дразнить собак", то есть меня.

В школе, значит, я его больше не встретил и на улице тоже, наверно потому что он все время сидел дома. Вот так вот. Ну, если бы сильно захотел, то выловил бы, конечно. Но что-то не хотелось. Такая лень была. Вообще, все по барабану. Ведь как я уже говорил, пока лежал да болел, сердце мое растаяло. Я стал добрее. Полюбил цветочки, зверушек и солнышко. Сейчас я добрый, а ведь когда-то я был живодером. Лягушек страсть как любил убивать. Часами мучил какого-нибудь головастика, долго не давал ему умереть. Эти твари звуков не издавали, все казалось мне, что ничегошеньки им не больно. Гомер был чем-то вроде лягушонка, а значит, рожден, для мучений. К тому же, имя его, Гомер, (надо же так назвать ребенка?!) очень ему шло. Чем не жертва? А мне нужен был только сигнал. Чтобы потом оправдаться. Чтобы было к чему придолбаться. Что не просто так мучаю, а за дело. Если вдруг спросят "за что?" - так, он первый начал!

Самое первое, что я помню это, когда с мамой, лет пять мне было... а может и меньше... зашел в овощной магазин. Ну и, пока мама в очереди стояла, я скучал. Еще с малолетства помню: ненавижу стоять и ждать. Мама в очереди стоит, а я обычно по магазину гуляю. Мама привыкла, что я непоседа, так что за меня не волновалась. Ей и лучше, что я умел сам развлечься и вообще редко ее дергал.

Я походил, посмотрел овощи и вернулся обратно к маме. Вдруг, вижу, какой-то маленький пацан стоит возле помидоров и плачет. Рожа у него вся сопливая. Сопли зеленые. Вдобавок заелся помидорами. Я подхожу и говолю: чего левесь? Не зьняю. Ах ти, не зьняесь? Тягдя полютяй! Он тоже был такой, как я, лет трех-пяти. Только я не плакал и вел себя нормально. От того он меня и взбесил тогда, что такой грязный. Вонючка. Чем недоволен? Я вот нормальный мальчик. Играюсь. Чистенький, послушный. Мама вон в очереди стоит, я ее не дергаю. Я, как взрослый был рядом с ним. Смотрю, взрослые смотрят на него строго. Сразу видно, кто прав. Если взрослые одобряют, значит я прав. Да, думаю, надо его наказать. Я помню, как меня наказывали. И ремнем. И лозиной. И просто рукой. И щипали. И за ухо дергали. Покажу всем, какой я молодец. Еще эти помидорные косточки на щеке. Короче, я его молча смазал по сопливой роже. Сейчас я уже так не умею, делать, что захочу. А тогда даже не задумывался. Ударил его ладошкой, а он все равно хнычет. Я его второй раз, как маленькие дети. Не больно, потому что он не унимался, будто я стенку бил. Говорю ему, ти глязнюля, тебя мама наказет. Взрослые заулыбались: хо-хо-хо. Какой маленький, говорят, а серьезный...

Пацан тот был сыночком одной продавщицы. Она вышла, наругала его. Всякими грубыми словами обзывала при всех. Он еще больше разрыдался. Слюней напустил. Она встряхнула его за шкирку, как мешок с костями. Увела она его туда, куда все продавцы уходят за товаром. Он орал. Вырывался. Я подумал, что его там душат. И мне приятно стало в груди. Вот, как сейчас, когда телку красивую встретишь и представишь, что она тебе то сделает и это...

Потом мама увела меня из магазина и угостила каким-то фруктом или овощем.

Я заелся, испачкал рубашечку, но я-то знал, что я молодец и прав на все сто...

Так, о чем это я?

Про Гомера...

И этот Гомер из той же оперы. Короче, ничего мне не было за то, что я ему голову проломил. Кроме того, что со мной Живич сделал. Я как всегда выкрутился, сказал, что в игре всякое бывает. Хоккей все-таки силовой вид спорта. Ему этот удар даже на пользу пошел. Если бы не я, кем бы он сейчас был?"

Из дневников И. Зубилевича.

"Все началось с обыкновенных уличных беспорядков.

Вначале была тунеядствующая молодежь. Развлечения ради они собирались толпами на окраинах городов, где меньше всего ментов. А потом проносились по улицам в центр города, сметая все на своем пути. Такие забеги назывались веселухами. Было и вправду весело. А участники забегов назывались бегунами. Позднее к бегунам присоединились старики, женщины и дети. Им тоже надоело жить. И после веселух стали появляться красные пятна.

Потом бегать стали меньше. Разленились и нашли себе новую забаву. Это как раз совпало с присоединением к бегунам малых детей и глубоких старцев. С их приходом бесчинства усилились и превратились в кровавые каши с атрибутами линчевания. Помнится, погибло тогда немало по настоящему интересных людей.

Среди погибших был Александр Живич. Модный тогда писатель и общественный деятель. Его смерть стала своего рода апофеозом кровавых сутолок. Будто бы беспорядки для того и возникали, чтобы, в конце концов, убить Живича. Его убили, но бесчинства продолжались.

Закончилось все самой настоящей войной. Сначала в стране, где главный город Киев, а потом в других странах и по всему миру".

Записано со слов Игоря Зубилевича, сына директора школы, в которой учился Гомер.

"Представьте себе человека счастливого и одновременно отчаянно рискующего жизнью каждое мгновение и, при всем при этом, не осознающего ни счастья, ни опасности. Вы представите себе человека в точности такого, как Гомер.

Удар по голове сделал Гомера другим человеком. Не сразу, конечно. Прошло время пока все сдвинутое утряслось на новых местах, и обрело покой будто бы привычный.

Удар повредил ту часть мозга, которая отвечала за мышление. Мозговую кору. Гомер думал только то, что говорил, а когда молчал, то совсем не думал. Такой сильный удар.

Теперь Гомеру, чтобы выжить, нужно было постоянно говорить. Например, когда хотелось есть, то он говорил "я голодный", а когда хотел в туалет говорил "я хочу срать". Любое элементарное желание он вынужден был произнести вслух. Иначе желание не возникало.

Сперва Гомер совсем ничего не говорил. Наверное, защитная реакция организма была такой, что отключила всякое мышление в мозгах, чтобы они, лишний раз, не содрогались и могли спокойно выздороветь. Гомер провел в коме девять дней. Рана в мозгу быстро затянулась, так, что даже шрама почти не осталось. Мозг снова включился и Гомер заговорил. А когда заговорил, то уже не мог остановиться, даже когда спал.

Поначалу ему трудно было привыкнуть к новому образу жизни. Язык пересыхал, горло болело. Ведь он не мог молчать, а по-другому уже не умел. Говорил напропалую всем желающим и не желающим. Не желающих слушать его было больше. То, что он говорил, не всегда нравилось людям. Но он приспособился. Когда он уставал конкретно думать вслух, то напевал разные мелодии. Просто мычал их и все.

Еще раз, представьте себе человека счастливого и одновременно отчаянно рискующего жизнью каждое мгновение и, при всем при этом, не осознающего ни счастья, ни опасности. Вы представите себе человека в точности такого, как Гомер".

Записано со слов Ивана Кужукина, друга детства Мины Зельданека.

"Зеля всегда командовал. Всегда был первым во всем. Пока мы дрочили по туалетам, Мина уже успел трахнуть одну телку. Самый первый из всех пацанов. Было нам по двенадцать лет. Только-только что-то там стало просыпаться. Трахнул ее, а потом рассказывал нам, какая у нее пизда, волосня и сиськи, которые в кулак не умещаются. Как по сухому больно пропихивать и, как через минуту идет легко, как по маслу.

Мы сидели "на нычке", в нашем подвале, слушали его и дрочили.

Мы в подвале собирались, сразу под моей квартирой. Курили, пили, картишки, анекдотики. Но говорил в основном Зеля. Никто его не перебивал. Он всегда громко разговаривал. Когда про девку рассказывал, так совсем разошелся.

"Мой член был в ее пизде!"

Я стал побаиваться, что мои родители наверху услышат и тогда мне капец. Я сказал Зеле, чтобы потише орал, так он мне в глаз заехал. Я больше рта не открывал. Такой он был. Бешеный.

А потом он предложил привести эту телку сюда, чтобы и мы ее трахнули.

"Она поведется. Что скажу ей, то она и сделает", орал Минька, и мы ему верили.

У нас в подвале стоял диван, так на этот диван можно было ее завалить и трахать всей кодлой. Фантазия наша разыгралась. Только глядя на этот старый диван, у нас уже торчком стоял.

Про телку ту он рассказывал долго и красочно. Она была старше всех нас. Помню, я еще был в первом классе, когда к нам на последний урок зашла учительница химии. Она вела химический кружок в нашей школе. Вместе с ней пришли четвероклассники, они ходили в ее кружок. Вот они и пришли к нам первоклашкам показывать химические опыты. Там была и эта девочка, опыт показывала. Несгораемый платочек.

Значит, нам по двенадцать тогда было, а ей все пятнадцать исполнилось, если не шестнадцать. Как он ее раскрутил, непонятно. Может и врал, но рассказ был реальный. Мы сидели в кружок, глазели на диван, держались за члены, а они чуть не лопались.

Девку эту в подвале так никто и не трахнул. Не повелась и не пришла. Только потом вся ее жизнь обратилась в сплошной кошмар.

Мина гулял со старшими пацанами. Намного старше нас, старшеклассниками и с теми, кто уже школу бросил. Разболтал он им будто она соска. Сосет у малолеток. Когда она шла, а вокруг пацаны стояли, казалось, ее вот-вот растерзают. Я сам, когда видел ее после Мининых рассказов, чувствовал, как сладко ноет в груди. Хотелось ее зацепить. Пройдет мимо, обязательно кто-нибудь задевал ее за попу. Кто-то из малолеток. Они шустрей. А она типа не замечает. Боится и не знает, что делать. Такая ее доступность превращала нас в зверенышей.

Лапали ее часто, и на переменах и после школы. Она не знала, как себя вести. Цепенела, делала вид, будто ничего не происходит. Кто-нибудь за грудь ухватит или между ног проведет. Даже звуков не издавала. Малолетки смелели. Ходили уже толпами за ней. Плевать в нее стали. Я тоже раз плюнул, а она обернулась на меня, увидела, что я малолетка и говорит:

"Малый! По морде захотел?!"

Ее зачмыренность, как ветром сдуло. Женщина. Взрослая женщина, а я в нее плюнул. Мне стало стыдно, я аж испугался. Старшеклассник, Максим Швед, толстый, ничтожный говнюк. Над ним издевались даже девочки, повесил ей соплю на глаз. Она сразу стерлась. Как будто не стало человека. Она-то сама по себе была красивой девушкой. Выглядела старше своих лет. Где-нибудь в незнакомом месте, где ее никто не знает, никто бы и не подумал, что возможно ей, так запросто задрать юбку, плюнуть в лицо.

"На клычару возьми, соска!" крикнул Швед.

Сам же он - говно! От него воняло всегда, как от говновоза. И он туда же.

Она бросила школу. Перевелась в другую. Наверно закончила восемь классов, не больше. Увлекалась там, чем-то. Но это все фигня. После такого унижения, вряд ли кто оправится.

Я потом видел ее года через четыре после всего. У нее муж был. И ребенок, рыженький такой. На маму похож. Как будто все во сне было, честное слово. Как будто чья-то конченая фантазия".

Отрывок из повести "Столб", автор Константин Стельмах.

" - Вон он идет. Позови его.

- Он с матерью.

- Ну и что? Позови.

- Да у него родители бедные.

- Та мне похуй. Принесет. Одолжит где-нибудь или спиздит.

Мина свистнул

- Гомик! Иди сюда!

Гомер шел с матерью. Они возвращались с рынка, ходили за картошкой.

- Иди сюда, я сказал!

Гомер с матерью несли тяжелую сумку с картошкой. Гомер держал одну лямку, а мать другую.

- Мам, я погуляю?

- Помоги отнести, а потом делай что хочешь.

Ребята продолжали свистеть и кричать.

- Да тут мало осталось, - сказал Гомер, - я недолго, полчасика.

Гомер отпустил сумку и пошел к пацанам. Мать стояла смотрела ему вслед, а потом вспомнила что-то, взяла сумку за обе лямки и вошла в подъезд.

Черный фон".

Отрывок из повести "Столб", автор К. Стельмах.

"Возле реки теснятся гаражи. Сначала река, потом узкая посадка, потом грунтовая дорога, потом гаражи, за гаражами болото и дальше залив. Река образует залив. Заворачивает и течет дальше в Черное Море.

В заливе всегда мелко, как в прудах. Он быстро замерзает при первых морозах.

Залив замерз. На лед выпал снег. С виду безопасно. Можно на рыбалку. Долбать лунки и ловить рыбу. Рыбаки так и делают. Только заморозок, только первый лед, они уже, как мухи на говно. Из далека видно. Точно мухи, черные точки по всему заливу. С утра до вечера сидят, мерзнут.

Гаражи. В них хранятся не только машины, а и моторные лодки, бывает и старая мебель и строительный мусор. На одном гараже написано белой краской "Швед Малый Зеля".

Здесь летом все засрано. Летом, там, где зимой рыбаки, обычно на берегу пляж. А сюда, в гаражи, бегают по нужде. Зимой еще нормально. Все замерзает и не воняет. Гараж пустой, ничейный. В нем любят греться Швед, Малый и Зеля. Сейчас здесь никого нет. Они играют в хоккей на льду. Ждут, когда придет один пацан по имени Гомер, принесет Зеле деньги.

- Ну, что, принес?

- Я не нашел.

- Куда ты пошел? Иди сюда.

- Мне домой надо.

- Та иди сюда.

- Я завтра принесу, можно?

- Иди сюда. Не бойся.

Гомер медленно уходит. Ему захотелось плакать. Быстро уходить боится. Он не оборачивается и слышит, что к нему подбегают сзади.

Черный фон".

Из дневников И. Зубилевича.

"Как ни странно, целая армия последователей потянулась за Живичем. И эти же последователи, в конце концов, осмелели и прикрутили его проволокой к столбу. Плевали ему в лицо, пока он умирал счастливый.

Они тоже были счастливы, потому что не боялись надругаться над самым любимым. Они уже были немного свободней, чем раньше. Стали почти такими, каким был их учитель, когда только-только начинал то, что начал".

Записано со слов Игоря Зубилевича, сына директорыа школы.

"Мой отец, он еще жив, помнит, что Гомер, после травмы, получал образование на дому. К Гомеру на дом ходили разные учителя и больше двух недель с ним не выдерживали. Они прогуливали занятия и ставили Гомеру положительные оценки просто так. Благодаря их хитрости Гомер получил отличный атестат зрелости, а учителя сохранили свое достоинство. По крайней мере внешне оно никак не пострадало.

Дело в том, что у Гомера после травмы проявилась одна дьявольская способность. Он не только говорил сутки напролет то, что думал, а и мог на любой вопрос дать стопроцентно правильный ответ. И не один, а миллион! Кое-кто предлагал ему зарабатывать в цирке. На один вопрос миллион правильных ответов! Обоснованных, убедительных ответов! Можете себе представить несчастного учителя, которому по долгу службы приходилось задавать Гомеру вопросы. Этот несчастный впадал в депрессию на первом же занятии. Среди ответов попадались просто кошмарные варианты. И человек, привыкший всю жизнь думать, а значит обычный человек, терял интерес к жизни вообще. Особенно страдали от общения с Гомером преподаватели мужчины.

После того, как Гомер вроде бы выздоровел, он пошел в школу, как нормальный ребенок. Но нормальным он уже не был. То, что прочувствовали учителя, после того, как стали заниматься с ним на дому, сперва прочувствовали одноклассники Гомера.

Детская психика не то, что взрослая. Представьте себе. На каждый класс, в среднем, по суициду. И это за одну неделю. Ровно столько Гомер проходил в школу после клюшки.

Мой папа смекнул в чем дело. Он человек неформального мышления. Это и спасло школу от опустошения. Он разговаривал с матерью Гомера и убедил ее обучать сына на дому. Из школьного фонда учителям прибавили к зарплате. Чисто символически, за походы к Гомеру. Ну, это, конечно, как мертвому припарки. Помогло не на долго. Полностью изолировать человека в сердце мегаполиса практически невозможно. Такого, как Гомер, говорящего интересные вещи, нужно было либо пристрелить, либо лишить языка.

Так вот, после всего вышеизложенного, если Вы поняли, мое мнение такое. Я считаю, что вся эта война стала возможной благодаря одному единственному человеку. Нет, Вы меня не перебивайте. Я знаю, это звучит по-дурацки. Но все же. Неужели Вы не находите все это странным? Вы помните? Ах, Вы не знали Гомера. Но у Вас есть память? Помните, как было? Вы человек немолодой должны помнить...

Да, по всему миру...

Именно так начиналось в школе у моего отца. Я помню сомнамбулические лица. Девочки, которым вдруг стало ужасно скучно...

С чего бы это?

Да, потому что этот дьявол! Сукин сын! Раскрыл все карты! Он не должен был этого делать. Но он дурак. Что с него взять?

Вы пишите? Пишите-пишите. Больше я ничего не скажу...

Ладно, скажу...

Только одно...

Какой дурак ему позволил работать на радио? Вы знаете? Не знаете? Я тоже...

Вы верите в абсолют? Можете не верить, конечно, но я скажу, что Гомер достиг абсолюта при жизни. Один удар в голову - и готово! Так просто! И он уже абсолютный глупец - кара всем мудрецам!

Все! Выключайте вашу машинку".

Из дневников И. Зубилевича.

"Четверостишья Живича появлялись на стенах домов, в туалетах, в метро, везде, как графити или озорные надписи.

Страх есть униженье!

В дерьмо с головой погруженье!

Жить в дерьме - красота какая!

Лучше пустота - чистота святая!

Возможно Живич положил начало заборным надписям из тщеславия.

Если нравится девица,

Или парень, или птица,

То возьми ее, дружок.

И не думай про должок.

Позднее четверостишья стали фольклором, но авторство, по старинке, приписывалось Живичу. В этом ему, бедняге, повезло. Что случается крайне редко с теми, кто придумывает анекдоты и тому подобные штучки.

Смелости не нужен стимул.

Нет надежд на небеса.

Раз без Рая ты не можешь,

То не храбрый ты пока.

Четверостишья Живича похожи на частушки и на анекдоты, но больше на частушки, только не смешные.

Мачо! Жизнь твоя недолга.

Пролетит, как облака.

Если ты боишься волка,

Христианин будь пока.

Свойство анекдотов и частушек веселить при помощи парадокса. Тем они и любимы народу.

Четверостишья Живича - исключение из правил. Они стали появиляться тогда, когда юмор перестал волновать людей.

Если жизнью

Правит страх,

Плюнь на жизнь.

Уйди во мрак".

Из проповеди А. Живича "Юмор".

"Если один улыбается, а другой обыкновенный, тот, кто улыбается, кажется добрым, а тот, кто обыкновенный, кажется непонятным. Тот, кто улыбается, с тем все ясно. Все на лице. Если смех, значит в голове юмор. Он может и притворяться. И даже если известно, что он притворяется, все равно он более симпатичен, чем серьезный.

А если тот, серьезный, улыбнется вдруг, сначала ничего-ничего, а потом раз - и улыбка, и нормальная шутка, тогда чуть ли не влюбиться в него можно. Солдаты все это знают. Им нравятся строгие командиры, которые умеют шутить. Дьявол, если сделал добро, то добро его во сто крат добрее покажется, чем добро праведное. Это, как крошка золота в дерьме. Я видел однажды золотое кольцо в унитазе. Очень красиво. Драгоценность драгоценнее кажется, если оно из грязи сверкает. И похоже на удачу. Будто бы кто-то потерял, а тебе повезло, и ты нашел. Не зря ювелиры любят выставлять сокровища на черном бархате. На черном всякая стекляшка блестит дороже.

Если монстр убийство шуткой приправляет,

Веселей на него смотреть.

Свой в доску парень такой бывает.

Сотню убил - пошутил про смерть.

Сотню анекдотов стравил -

Посмеялись. Веселей на него смотреть.

А тот, кто его замочил,

Пусть он нормальный и честный парень,

Только зануда и дебил.

Хоть и за правое дело борется -

Защищает людей от гада.

Все равно жалко того подонка,

Монстра - шутника из ада.

Если человек, какой бы он ни был ублюдок и кровавый серийный убийца, имеет эту искру, ту, что без напряжения вызывает смех, то он опасен вдвойне. Человек, подчинивший себе эти два коварства, юмор и страх, и маскирующий одно под другое, когда непонятно где шутка, а где серьезно, тот человек неуязвим. Неуязвим до тех пор, пока не повстречается ему глупец. Тот, что шуток не понимает и страха не знает".

Записано со слов И. Зубилевича.

"Что интересно, Живич за всю жизнь не написал ни строчки. За ним ходили и записывали другие. Я сам был таким добровольным писарем. Писателем Живич стал случайно, и то, благодаря чужому тщеславию. Он ничего не писал, только говорил. Мог говорить нормально, а потом резко заговорить стихами. Однажды кто-то записал его разговор на пленку, а потом накатал на бумагу. Этот стал первым писарем, а потом появились другие. Но этот первый был лучший, потому что не писал отсебятины, только то, что говорил Живич. Этот первый был Стельмах. Он потом испортился. Стал выдавать слова Живича за свои. Но понту с того? Живич стал притчей во языцех, а Стельмах опоздал. Он публиковал записанное за Живичем под своим именем, но люди уже знали Живича и подумали, что Стельмах - всего лишь псевдоним. Стельмах неплохо нажился на этом. Несмотря на плагиат он остался честным парнем. Ведь не исказил ни единого слова сказанного Живичем. Хотя фантазии у него было, хоть отбавляй. Мог бы перефразировать строчку другую, но, слава богу, его интересовали только деньги".

Из воспоминаний Максима Шведа, друга детства Малого и Зели.

"Давай я буду говорить, а ты записывай. Так и так я скажу все, что нужно. Ну, поехали?

Я был толстый и жирный. Потом вытянулся и похудел.

Черт побери! Я же просил не перебивать!

Я так рассказываю. Это мой стиль...

Все, я больше ничего не скажу...

(звуки ударов обо что-то мягкое)

ну, хорошо, хорошо...

я пошутил...

ладно...

Гомер к тому времени уже работал на радио, а я вообще ничего не делал.

До семнадцати лет дружил с Зелей. Это была не дружба. Собирались в подвале, гуляли вместе. Не дружил, а мучился. Я же не самый слабый, но всегда получал пизды, потому что боялся. Иной раз Зеля был добр ко мне. Рубаха-парень. Это когда долго не виделись. А, как попривыкнет, так за старое. Рубаха-парень это тот, кто всегда последнюю рубаху отдаст, лишь бы друзьям было весело. Никогда не даст сдохнуть вечерухе. Не думает за деньги. Что пропито проебено, то в дело произведено. Так любил он говорить. С рубахой легко, весело и немного страшно. Но это только тогда, когда долго не виделись. А потом опять за старое. Снова штучки, приколы конченные. Я тормозил, не знал когда что ответить, только ржал над собой, вместе со всеми. И всякий раз, когда появлялся в его компании, лелеял надежду на месть. Но никогда не решился. А потом плюнул на все и бросил. Больше не гулял с пацанами. Днем совсем не выходил на улицу. Разглядывал сквозь шторы прохожих и кто там собирается на лавочке.

Я похудел очень быстро. За полгода сбросил килограмм пятнадцать. По телу пошли прыщи, не только по лицу, а и по спине и по жопе. Раздражал своих родителей, потому что не работал и вонял старым салом. Месяцами не мылся. Особенно зимой. Когда выходил на улицу, вечером, дрожал, как осиновый лист. Не от холода. Гулял только летом. Воздух прилипал к коже, будто я покинул стерильную камеру и попал в открытый космос без скафандра.

Переболел почечной болезнью. Из-за этого меня не взяли в армию. Думаю, мне повезло с почками. Они спасли меня от конечного позора. В армии бы меня смешали с дерьмом, это факт. И я бы не возражал. Не осталось людей моего возраста, с кем бы я мог общаться на равных. Все меня опередили. Они жили с утра до вечера и даже ночью. А моя жизнь начиналась вечером. Днем я спал. Дня я боялся. А вечером меня никто не узнавал. Я не хотел встречаться с теми, кто хорошо знает, кто я такой. Я хотел сдохнуть, но боялся. Я хотел быть невидимкой и инкогнито трахать женщин. Так становятся маньяками. И я бы им стал, если бы был посмелее.

На равных, более менее, я мог общаться с малолетками. На их уровне я был почти вровень с ними. Моими новыми знакомыми стали тринадцатилетние. И это было правильно, хоть и унизительно. Я имел тело пятнадцатилетнего, возраст девятнадцатилетнего, а мозги двенадцатилетнего. Так я и жил в вакууме без скафандра. Обжигался холодом и балдел от жалости к себе.

Я хотел быть супергероем и обожал Спайдермена. Он хоть и был журналистом, но болваном в мире людей. Так же, как и Супермен, ну этот притворялся бычарой, но все равно по-мазохистски ему это нравилось. И Бетмен, да и все супергерои. Всех добрых супергероев считали придурками, пока они не одевали свои костюмчики. А в костюмчиках они только выглядели, как придурки, за дела их уважали. Так их никто не узнавал и никто над ними не потешался, пока они совершали подвиги. А представь, если бы люди узнали, что Спайдермен, на самом деле, тот притырок из соседнего подъезда, которого вчерась застукали за суходрочкой?! Все его двенадцать подвигов не перевесили бы и одного намека на позорище.

Много времени я проводил на крышах. Заглядывал в вечерние окна. На самом деле я ненавижу "вечерних окон негасимый свет". А от песенки про окна меня всегда тошнило. За окнами живут жалкие создания, приговоренные всю жизнь возвращаться в коробку и соскребать со сковородок вчерашнюю лапшу себе к ужину. На крышах я балдел от одиночества. В темноте я мог слиться с тенью и подсматривать за голой женщиной из соседнего дома. Которая не стеснялась себя и не зашторивала окон, потому что думала, что ее никто не увидит на такой высоте. Я там дрочил до первых заморозков, а потом дали горячую воду, и она перестала подмываться на кухне.

Среди моих малолетних друзей был Сережа. Он жил в квартире с отчимом и мамой. С малолетками я гулял также как и с Зелей. Зависали в подвалах, на чердаках. Я будто бы проживал жизнь со второй попытки, как второгодник. Все то же самое, только теперь, с малолетками уже, я знал, как себя вести. Но и по второму кругу я не справлялся".

Отрывок из повести "Рождение Пропаганды", автор К. Стельмах. Основу повести составила проповедь А. Живича "Пропаганда".

"В вегетарианский ресторан вошел пьяный человек, одетый во все серое. Он вошел и сказал чуть слышно, сказал так тихо, что на него обратила внимание только официантка с кольцом в ноздре и вся обмотанная индийской тканью.

- О. А тут хорошо. Такой прохладный полумрак.

В ресторане посетителей почти не было, все столики, и места за барной стойкой, были свободны. Занят был только один столик в углу у окна, туда и направился новый посетитель.

Мужчина, сидевший за столиком ел пирожки с рисом, запивал их грушевым компотом и читал газету.

- Если позволите, я сяду, - сказал серый незнакомец.

- Не возражаю, - сказал мужчина и зашелестел газетой.

Незнакомец был серый с ног до головы. Мало того, что он был одет в серый костюм, так еще и простые волосы, зачесанные назад, в полумраке казались бесцветными, а землистый цвет лица, без утреннего румянца, выдавал в незнакомце вчерашнего гуляку.

Незнакомец сел, поморщился, положил шляпу на стол. От шляпы исходил легкий запах плесени.

- Мне, пожалуйста, чаю, - сказал незнакомец и громко вздохнул.

- Что-нибудь к чаю? - спросила официантка.

- Только чай. Если чай дешевый, то давайте целый самовар. Все выпью. К трем часам я должен быть в форме.

- Чай у нас не дешевый, и подается в пустотелых тыквах.

- Я возьму большую тыкву.

- Сколько?

- Одну.

- Что-нибудь к чаю?

Серый незнакомец хмыкнул и произнес с улыбочкой.

- Чай. Только чай. Самую большую тыкву. А если они маленькие, то десяток маленьких. Мне нужен чай и по возможности самый крепкий.

Официантка топталась у столика, будто разрываясь между долгом и удовольствием. Ее лицо и впрямь отражало какое-то внутреннее удовольствие. С чего бы это вдруг? Мужчина с газетой оторвался от газеты, посмотрел на официантку, на незнакомца, снова на официантку и все понял. Беседовать с незнакомцем ей явно было по душе. Незнакомец это понимал и, пользуясь случаем, разглядывал четкие формы ее фигуры, проступавшие под тонкой восточной тканью. Несмотря на неприметную внешность, говорил он голосом приятным, а обладатели такого тембра, какой был у него, всегда счастливчики, потому что, независимо от того гадости они говорят или благородные вещи, всегда вызывают у людей только симпатию. Вот и мужчина с газетой, давно забыл про газету и во всю смотрит на незнакомца, полагая, что, чем шире открыты глаза, тем лучше слышно.

Официантка справилась с собой и, тяжело дыша, удалилась поскорее исполнить указание, чтобы поскорее вернуться с заказом к столику с незнакомцем.

Незнакомец взглядом проводил официантку и, скрипя стулом, повернулся к соседу.

- Ну!

Мужчина вздрогнул и смял газету.

- Что?

- Хотел Вас попросить кое о чем. Если Вы не против, конечно.

- Да-да. Я не против. Ради бога.

Незнакомец придвинулся к мужчине и задышал перегаром ему в лицо. Но мужчина даже не поморщился, и, казалось, даже был рад такой близости.

- Побудьте недолго моим собеседником. Мне нужно избавиться от винных паров. У меня здесь в три часа свидание. - Незнакомец откинулся на спинку стула и подмигнул.

- Да-да, конечно. Я понимаю. Всецело можете рассчитывать на мою помощь.

Вернулась официантка и выставила перед незнакомцем оранжевую тыкву, из которой торчала соломинка.

- Через эту соломинку нужно пить, - сказала официантка, поправляя дрожащим пальчиком сережку в носу.

- Я это и сам понял... А почему тыква маленькая? Я же просил, если тыквы маленькие, то десять штук. У меня есть деньги. Сколько надо, столько дам.

- Этот чай пьется свежим. Выпейте этот, и я принесу новую тыкву, свежезаваренную. Иначе пользы не будет.

- Надеюсь, он крепкий.

- Пейте аккуратно, чай очень горячий.

- Да, спасибо. Мне больше ничего не нужно. Если будет нужно, позову.

- Я пойду?

Мужчина с газетой, все время ревниво следивший за разговором, не выдержал и сказал.

- Идите-идите. Если что, то мы вас позовем.

Девушка как стояла, так и продолжала стоять, не сводя глаз с незнакомца.

- Идите, - сказал незнакомец, - я вас позову.

Официантка отошла от них и села за соседний столик, подперла щеку рукой, и, не стесняясь, смотрела во все глаза на незнакомца.

- Ну, наконец-то нас оставили в покое! - сказал мужчина с газетой. - Так, о чем Вы хотели со мной поговорить?

- Так, ни о чем. Просто хочу поболтать. Говорить-то в основном буду я. А Вы мне нужны просто, как слушатель. Вы согласны?

- Согласен ли я? - мужчина скривил ухмылку и тут же спрятал ее, так как улыбался он скверно. - Конечно, согласен!

- Тогда слушайте и не перебивайте.

Незнакомец взял тыкву и стал громко сербать через трубочку. Он пил долго с неприятными причмокиваниями и лицо мужчины с газетой постепенно из заинтересованного превратилось в удивленное, а когда лицо начало становиться раздраженным, то незнакомец выпустил изо рта соломинку, вытер губы и сказал.

- Первые люди раннего человечества жили, как животные - счастливо и горя не знали, пока не появилась первая Пропаганда.

Мужчина с газетой открыл было рот, хотел что-то сказать, но незнакомец возвысил голос и продолжил дальше.

- Смело можно верить этой гипотезе, если в свою очередь верить тому, что Пропаганда сугубо человечье изобретение и появилось вслед за человеком, как продукт его жизнедеятельности. А если кому угодно, тот может верить Библии, где сказано, что "вначале было Слово", следовательно, первое Слово из Небытия, ставшее Бытием, есть первая Пропаганда. А если пойти дальше, не побояться думать кощунственно, и исходить из того, что Библия - суть произведение искусства, созданное рукой человека (другое дело, чьей волей направлялась его рука), то мы вернемся к тому с чего начали: "первые люди раннего человечества жили, как животные - счастливо и горя не знали, пока не появилась первая Пропаганда". А значит, мы не ошиблись, доверяя всем трем гипотезам одновременно.

Незнакомец снова принялся за свою тыкву и опять пил долго, противно причмокивая, но мужчина уже не кривил лицо и выглядел задумчивым.

- Словарь дает нам толковое разъяснение слова Пропаганда. От латинского слова propagare - распространять. Распространение и углубленное разъяснение каких-либо идей, учений, взглядов, знаний; идейное воздействие на широкие массы. Собственно, я сейчас и займусь пропагандой Пропаганды. С чего начать? Как обычно начнем с простого и из далека. Посмотрите, пожалуйста, в окно.

Мужчина нехотя повернулся к окну. Официантка наоборот, быстро со стулом переместилась к окну и стала разглядывать его с неподдельным интересом.

За окном на лавочке сидел молодой человек, а возле него крутился симпатичный годовалый малыш неопределенного пола, но скорей всего мальчик, судя по синему чепчику. Молодой человек, очевидно папа малыша, пускал мыльные пузыри, а малыш, смеясь так, как умеют смеяться только совсем маленькие дети, ловил пузыри пухлыми ладошками.

- Полюбуйтесь. Одна из древнейших забав человека могла бы стать сутью мировой религии и основной философией человечества займись ее раскруткой удачливый пропагандист и раздуй он ее до вселенских масштабов, как мыльный пузырь. Вот вам пример. - Незнакомец ногтем постучал по стеклу. - Сидит отец. Он развлекает своего маленького сына, пуская ему мыльные пузыри. Каждый пузырь - хрупкая и ничтожная конструкция, состоящая из радужной сферы, дыхания отца и веселого лопанья на радость малышу. Отец выдувает мыльный шарик, для того, чтобы он красиво исчез от прикосновения пухлого пальчика. Детский смех и глаза отца полные нежности и сочувствия к малышу...

Официантка и мужчина смотрели на папу и малыша, внутренне радуясь каждому лопнувшему шарику на ручке младенца. Эта радость отразилась на их лицах. А незнакомец говорил и наблюдал за ними.

- По иному будет смотреться эта невинная сцена с мыльными пузырями, если мы представим себе, что каждый мыльный пузырек это вселенная.

Мужчина оторвался от окна и посмотрел на незнакомца.

- Вот сидит отец. Он развлекает своего маленького сына, сотворяя ему вселенные. Каждая вселенная - хрупкая и ничтожная конструкция, состоящая из радужной сферы, дыхания отца и веселого лопанья на радость малышу. Отец созидает вселенную, для того, чтобы она красиво исчезла от прикосновения пухлого пальчика. Детский смех и глаза отца полные нежности и сочувствия к малышу...

Мужчина и официантка снова внимательно смотрели в окно, но не улыбались.

- Даже после того, как мы заменили мыльные пузыри вселенными, придав тем самым простой забаве глобальности, она все равно не сможет укорениться в нашем сознании и стать идеей, потому что слишком правдива. А раз правдива, значит, несовершенна, ибо совершенное это нечто сверхъестественное. Для того чтобы проникнуться идеей нужно ее упростить, то есть сделать совершенной. Самый простой способ упростить идею это пропитать ее мифами и мистикой. Вот сидит Тысячерукий Вишну - Отец Бытия. Он восседает на цветке Лотоса. Он погружен в вечное созерцание самого себя и с каждым Его выдохом рождаются мириады вселенных. Над Ним раскрыл клобук Великий Наг, он бережет гармонию Вишну. В ногах Вишну покоится Его отражение, Шива-разрушитель. Он вдыхает вселенные, и они исчезают в Нем. Знакомая картинка? А непостижимая Святая Троица? Отец, Сын и Святой Дух? Святой Дух, оживляющий все сущее?

Официантка улыбалась во весь рот и кивала, вычитывая в уме вегетарианскую мантру.

- Дыхание отца, наполняющее мыльный шарик? Та же история, но чем она фантастичнее и красивее, тем легче в нее поверить. Стало быть, Пропаганда это еще и миф, замещающий правду.

Незнакомец снова сербнул хорошенько из тыквы и громким голосом позвал официантку.

- Дорогая! Ты все-таки принеси мне остальные девять тыкв, чтобы уже не бегать туда сюда!

Девушка в две минуты обернулась и выставила перед незнакомцем плетеный поднос с девятью такими же тыквами, как первая.

- Исследование истоков возникновения первой Пропаганды занятие неблагодарное. Исследователь запутается и придет к тому с чего начал и чтобы успокоить себя, подытоживая свой труд, он сделает вывод, что Пропаганда происходит из самой себя, то есть, не имеет ни начала, ни конца. И чтобы окончательно не запутаться и не договориться до того, что Пропаганды не существует вовсе, он предпримет попытку изъяснить проблему иносказательно: притчами, примерами и прочими простыми историями, в которых якобы заложен тайный смысл. Таким образом, сам того не желая, он положит начало очередной Пропаганде, которая под действием воображения других людей, которые поймут его истории по-своему, заживет своей жизнью стихийно и бесконтрольно. Произойдет так называемое "естественное вызревание" Пропаганды. Для наглядности воспользуемся авторским примером нашего незадачливого Исследователя.

Незнакомец покрутил в руках пустую тыкву, и из нее на стол выпало мокрое семечко. Он взял ее двумя пальцами, понюхал и спрятал в кулак. Потом потрусил тыкву, и из нее полетели только чайные брызги и больше ничего.

- Вот зерно на ладони. - Он раскрыл кулак и показал семечко тыквы. - Зерно бережно закладывается в благодатную почву. Под воздействием полезных для семени факторов оно произрастает. Среди прочих трав росток семени незаметен, потому что похож на них. Но время идет, и росток становится выше, наступает первое плодонесение. Десятки новых зерен нового ростка пускают новые побеги. Они незаметны среди прочих трав, потому что похожи на них. Но время идет, и побеги становятся выше, для них наступает первое плодонесение. Новых трав стало больше, чем старых трав. Они похожи друг на друга, но поляна в целом не похожа на старую поляну со старыми травами. Это новая поляна с новыми травами из новых зерен.

Незнакомец сунул семечко в рот, луснул его и тут же выплюнул.

- Из примера следует, что в данном случае достаточным было лишь бросить одно зерно в землю, чтобы наступило глобальное изменение. Такая "естественно вызревшая" Пропаганда чрезвычайно живуча, потому что зарождается, как правило, из мутировавших семян ранее вызревших пропаганд. Семя-мутант несет в себе на первый взгляд ту же информацию, что и нормальное семя, но истинное значение семени открывается только тогда, когда его побег набирает силу.

Незнакомец взял вторую тыкву и снова громко присосался к ней и пил долго, пока в ресторан не зашла группа молодых китайцев. Они мгновенно оккупировала четыре угловых столика и барную стойку.

В ресторанчике сразу стало многолюдно. Из-за кулис вышла еще одна официантка и направилась к китайцам принимать заказы, а та, которая обслуживала незнакомца, так и осталась сидеть, как обычный посетитель.

- Вот, кстати, пример двух невызревших пропаганд. Семена этих пропаганд временно законсервированы и разродятся только при попадании в благодатную почву, случайно или по прихоти садовника, не имеет значения. Рано или поздно это произойдет. Первая невызревшая пропаганда научит вас презирать китайцев...

- Что? - сказала официантка, а мужчина с газетой, судя по его лицу, насторожился.

- Да-да. А потом, дабы соблюсти равновесие, вы будете ознакомлены с иной невызревшей пропагандой, которая научит вас любить китайцев. Таким образом, две противоположные пропаганды столкнуться в вашем сознании и, через конфликт, нейтрализуют друг друга. Вы не наломаете дров. Не побежите бить ногами одиноких китайцев, равно как и заводить с ними дружбу. Вы будете спокойны и ироничны, заниматься своими делами или вообще ничем не заниматься. Зато, благодаря ознакомлению с этими двумя пропагандами вы испытаете контрастное удовольствие любви и ненависти. На первый взгляд бесполезное, но... - Он покосился на строй тыкв, - всякому дерьму можно найти достойное применение. Итак, пример номер один плюс пример номер два.

- Ни для кого не секрет, что нация китайцев расплодилась по всему земному шару и составляет шестую часть населения планеты. Каждый шестой человек на Земле - китаец. Если принять во внимание, что доля суши на планете Земля составляет шестую часть поверхности планеты, то, стало быть, наше место в океане. Пройдет, каких-то несчастных, сто тысяч лет и на планете будут жить одни китайцы. Ни одного нормального белого человека, разве что в зоопарке или в радиоактивной резервации, да и то с изрядной примесью китайской крови. Почему так происходит? Может быть китайцы сильнее нас? Может быть умнее? Может, знают то, чего не знаем мы? Ничего подобного! Евреи тоже умные, но их наберется по всему миру горстка, не более двадцати миллионов. А китайцев почти два миллиарда. Может быть, они красавцы или искусные любовники? Насчет красавцев, это мы можем расслабиться, большинство из них сами себе красавцы. А насчет любовников, трудно сказать, но, судя по всему, китаянкам нравится. Может быть, китайцы отважные воины и благодаря военным навыкам завоевали весь мир? Недаром даже их монахи обучены искусству боя, и на каждый удар по левой щеке ответят десятикратным ударом в правую. На самом деле, китайцы трусливый народ. Это от их количества. Обратите внимание, когда вам идет навстречу десяток китайцев из одной компании, то обязательно двое-трое из них будут смело, с вызовом, до последнего смотреть в ваши глаза. Сиюминутное превосходство в количестве придает смелости тем, двоим-троим, из десятка. А если вам идет навстречу один китаец, и вы идете один навстречу китайцу, то смело можете задеть его плечом и не извиняться, он потупит свой взор и пройдет мимо вас. Его взгляд не поймаешь, ему не нужны проблемы. Все их уловки и ухищрения, входящие в так называемые восточные виды единоборств, все от трусости. Обманные удары, удары по больным местам, вероломные подсечки, "добей лежачего", и длинные ножи, прикрепленные к длинным палкам. Через сто тысяч лет, когда мы все будем китайцами, нам придется всем этим пользоваться. Дурацкие палочки будут удобнее вилки и ложки, а рис станет главнее хлеба. Будем, под бряцанье медных тарелок, восторгаться пекинской оперой. И все будем говорить исключительно по-китайски. Вместо тридцати букв алфавита, заучивать на память двадцать тысяч иероглифов, а по вечерам провожать закат раскосыми глазами. И все-таки, откуда их взялась такая тьма-тьмущая?

Незнакомец окинул взглядом зал и вопросительно посмотрел на собеседников.

Собеседники молчали и не знали, что им делать, то ли пожимать плечами, то ли вертеть головами.

- Оттуда откуда же и вы, друзья мои, от отца с матерью. Только их папы и мамы - китайцы и очень любят делать детей.

Мужчина с газетой метнул быстрый взгляд на официантку и облизнулся, а глаза его стали влажными.

- Среди китайцев много любопытных людей, которые любят экспериментировать и познавать новое. Те из них, которые пристально смотрят вам в глаза, и есть самые любопытные. Они не бояться прослыть невежами, потому что новое знакомство для них важнее репутации скромного человека. Это далекие потомки именно тех китайцев, которые изобрели порох, бумагу, ландшафтный дизайн и безопасный способ приготовления рыбы фугу. "Живи и давай жизнь другим", вот их кредо и секрет плодовитости. Вечный кайф неисчерпаем. Любопытный китаец отыщет его источник даже в мушиной какашке. Даже там. А так, как вечное неисчерпаемо, то китаец ради вечного удовольствия готов плодиться и размножаться бесконечно. Многие с детства, наверное, помнят поговорку о том, что хороших людей больше, чем плохих. Это правда, так оно и есть. Остается только уточнить, благодаря кому сохраняется такое превосходство...

Незнакомец замолчал и посмотрел на официантку, а потом и на мужчину. Оба они украдкой смотрели на шумную китайскую компанию и явно получали от этого удовольствие. Как они ловко орудуют палочками! Не пропускают ни одного кусочка! А как аккуратно все у них получается! А как они разговаривают! Словно колокольчики звенят! А их девушки, как куколки! Мужчина обратил внимание, что у каждой их девушки такое милое личико. Такое милое, что в глазах щиплет. Только вот парни их слишком веселые. "Не буду сильно пялиться на них, а то еще рассердятся", подумал мужчина и скрылся за газетой. А официантке наоборот, понравились китайские парни. "Все восточные мужчины", думала она, "в них есть что-то такое настоящее, что-то из древности, незамутненное и искреннее. Не то, что этот... с газетой. Настоящая мужская сила, вон она где! Этот незнакомец тоже ничего... язык подвешен и все такое. Но, тот темненький, китайчонок... так на меня смотрел... Я готова влюбиться сию минуту! Пусть еще посмотрит... Я буду смотреть на него, пока он не посмотрит. Пусть посмотрит и скажет: "Ты моя!" И сразу умру... от счастья... да... неспроста я здесь оказалась, в этом теле, в этом одеянии. Мое любимое сари так мне идет... это судьба... наверное, в прошлой жизни я жила на востоке... любимой наложницей императора... пусть он посмотрит на меня еще разок..."

"Ну и чего эта дура на них пялится?" Мужчина зашелестел газетой и надкусил пирожок. "Она, что, хочет скандала? Эти китайцы, кто знает, что у них на уме? Затопчут и не спросят, как звали... все на одно лицо.... А он чего молчит?" Мужчина покосился на незнакомца, а тот наблюдал за официанткой, как внучек-садист за умирающей бабушкой. "Пора бы ему уже... заговорить, что ли".

- Любопытного можно полюбить хотя бы за то, - сказал незнакомец, - за то, хотя бы, что он не равнодушный. Аминь.

Незнакомец взял новую тыкву и громко осушил ее почти наполовину.

Один китаец, тем временем, громко закашлялся, а другой китаец постучал ему по спине и громко рассмеялся.

- Между различными пропагандами, - продолжал незнакомец, - будь то религии или прочие идеологии, всегда найдется некое подобие. Можно предположить, что Пропаганда похожа на живое существо и, как живое существо подчиняется законам природы, ибо она и есть природа. Для того чтобы жить, она должна развиваться, то есть Пропаганда подвержена как прогрессу, так и регрессу. Существуя в жестоких условиях, в тесном контакте с другими пропагандами, она обречена вырабатывать собственные системы защиты. Пропаганда - агрессивная субстанция. Ее защита - нападение. Как правило, на периферии, где происходит тесное соседство с чуждой Пропагандой, в целях защиты зарождается очаг, который отражает в себе признаки соседствующей Пропаганды, тем самым, смягчает агрессию с ее стороны. Из таких очагов складывается иммунитет Пропаганды. Наше семя-мутант и есть частица иммунитета. Похоже, мы пришли к тому с чего начали: Пропаганда едина и неделима, сплошь покрыта очагами иммунитета, и каждый из нас варится в своем очаге. Таким образом, чтобы новая Пропаганда стала популярнее предыдущей суть ее должна перекликаться с сутью того, что было ранее, а внешне она должна отличаться как можно более. И даже если ваши усилия создать пропаганду не увенчались успехом, не корите себя, вы все сделали правильно и ваше семечко даром не пропадет, а займет свое место в иммунитете сверх-Пропаганды и когда-нибудь пригодится. В истории известны случаи столкновения соседствующих Пропаганд. Все случаи происходили по одному сценарию, потому что, по сути, это были столкновения очагов иммунитета одной Пропаганды. Очаг иммунитета, укрупняясь, зачастую ошибочно полагает, что он Пропаганда и начинает создавать собственную систему очагов иммунитета. Так как все очаги принадлежат единому организму, то создание собственных очагов происходит по образу и подобию прародителя. То, что мы называем Историей или последовательной цепью событий, на самом деле список очаговых столкновений, цель которых, посредством конфликтных опытов, укрепить иммунитет изначальной Пропаганды. Процесс "естественного вызревания" Пропаганды можно разделить на несколько стадий. Первая стадия - зарождение очага.

Незнакомец поочередно загибал пальцы. Сначала мизинец и т. д. Ему нравилось придавать увесистости словам простыми жестами.

- Вторая стадия - вызревание очага в Пропаганду. - Незнакомец загнул палец, на который обычно надевают обручальное кольцо. - На этой стадии происходит накопление опыта. Информация - пища пропаганды. Третья, конфликтная стадия - так называемая кульминация процесса вызревания Пропаганды. - Незнакомец загнул средний палец, так называемый, безымянный. - Если вторая стадия сравнима с превращением гусеницы в куколку, - незнакомец, для наглядности, разогнул обручальный палец, - то на третьей стадии происходит рождение бабочки. То есть, через шок жертвоприношения во имя себя, происходит рождение новой Пропаганды. Стадия четвертая - "почивание на лаврах". - Указательный палец скрылся в кулаке, и остался торчать только большой палец. Незнакомец посмотрел-посмотрел на него и ничего лучшего не придумал, как засунуть его между указательным и безымянным пальцами. Получилась озорная фигура, всем знакомая с детства. - Зрелая Пропаганда существует в виде Символа. - Незнакомец потряс кукишем, и официантка прыснула со смеху, а в мужчину с газетой закралось подозрение, что над ним всю дорогу утонченно издеваются. - Пропаганда, упрощена до лаконичного образа, который зачастую определяется одним словом, а то и буквой и который ясно дает понять о чем, собственно, идет речь, при первом его упоминании. Этот легко узнаваемый образ, - незнакомец воззрился на дулю, - есть Символ Пропаганды. А вера в этот Символ - это Догма - непреложная Истина Пропаганды. То, что не обсуждается, господа!

Дуля исчезла, и вместо нее появилась обычная кисть человеческой руки. Прямо фокус какой-то! Рука, которая до этого была дулей, взяла со стола тыкву с чаем, и незнакомец стал пить и пил целую минуту, пока тыква не опустела. Потом он поставил тыкву на стол и заговорил снова.

- Создание в очагах собственных иммунитетов укрепляет иммунитет Пропаганды. Под коркой иммунитета изначальная Пропаганда обитает в абсолютном спокойствии и даже не подозревает о своем существовании.

Незнакомец взял пустую тыкву и, не напрягаясь, расплющил ее одной рукой.

- В связи с вышеизложенным, очень интересен из Истории случай с кораблекрушением. Это "Титаник". Название "Титаник" уже говорит само за себя. Началось все с того, что народ построил самый крупный и самый мощный в мире корабль. Величие корабля было не только в его размерах, а и в том, что создан он был на рубеже столетий и являл собой символ очередной эры, где человек царь зверей, как в свое время Башня Вавилонская, так возмутившая Небесный Престол. Вот, корабль спущен на воду, его роскошные каюты заняты наиболее приспособленными к жизни представителями общества и команда из тысячи человек удовлетворяет любую их прихоть. Следуя дальше логикой Исследователя, мы вновь, для простоты понимания, вспомним, как развивается в природе насекомое. "Титаник", в самом деле, был похож на огромную плавающую личинку, готовую вот-вот разродиться. После короткого тяжеловесного существования обратиться в нечто легкое, по легкости сравнимое лишь с мыслью. Так и случилось 14 апреля 1912 года. Корабль-монстр красиво напоролся на айсберг - глыбу застывшей воды, тоже своего рода символ - и красиво затонул весь объятый электрическими огнями. Вот вам и история победы Естественного над Искусственным. Символ Провидения.

Незнакомец опять взялся за чай и осушил новую тыкву до конца. Под столом уже валялось четыре пустых тыквы, две из них были раздавлены, одна рукой, другая ногой.

- А вот вам другой пример. Представьте себе, что через миллион лет, когда на нашей планете люди будут такой же редкостью, как сегодня инопланетяне, появится Пропаганда иного рода, а, по сути, зеркальное отображение случая со сверхкораблем и Башней Вавилонской. Вот как описывает такую Пропаганду Станислав Лем. Он думает, что она, скорее всего, будет такой. Доверимся ему, ибо он много об этом думал.

Незнакомец порылся во внутреннем кармане пиджака и извлек оттуда потертую книжечку в мягком переплете. Полистал ее, нашел нужную страницу и, несмотря на полумрак, стал читать без очков.

- "Знай же, что галактическая эта раса зародилась манером столь же таинственным, сколь непристойным, когда тронула порча все тела небесные, и завелись в них сырость склизкая да влага хладная; отсюда и расплодился род бледнотиков, хотя и не вдруг. Сперва что-то там плесневело да ползало, потом выплеснулись эти твари из океана на сушу, взаимным пожиранием пробавляясь. И чем больше друг дружку они пожирали, тем больше их становилось; и, наконец, облепивши вязкой своей плотью известковую арматуру, выпрямились они и соорудили машины. От тех машин родились машины разумные, которые сотворили машины премудрые, которые измыслили машины совершенные, ибо, как атом, так и Галактика суть машины, и нет ничего кроме машины, ее же царствию не будет конца!.." Так, тут я пропущу, тут неинтересно... Ага! "...Род бледнотиков-непристойников... добрался на машинах до самого неба, благородные унижая металлы, над сладостной измываясь электрикой, ядерную развращая энергию. Однакоже переполнилась мера их прегрешений, что глубоко уразумел праотец рода нашего... и начал он проповедовать этим тиранам склизким, сколь мерзостны их деяния, когда растлевают они невинность кристаллической мудрости, принуждая ее постыдным служить целям, и машины в порабощении держат себе на потребу - но тщетны были слова его. Он толковал им об этике, а они говорили, что он плохо запрограммирован. Тогда-то и сотворил праотец наш алгоритм электровоплощения, и в тяжком труде породил наше племя, и вывел машины из дома бледнотиковой неволи... ...нет и не будет дружбы меж ними и нами; мы звеним, искрим, излучаем, - они же лопочут, пачкают и разбрызгивают..." И кто после этого не посочувствует роботу?

Незнакомец убрал книжку в карман и снова принялся за чай.

- Когда-нибудь суета изживет себя. Да-да. И останутся одни символы и знаки. Началось все со Слова, Словом все и закончится. Останется один несчастный символ, с него все и начнется заново. Красиво, не правда ли?

Теперь он замолчал надолго и продолжил только тогда, когда было выпито еще две тыквы подряд.

- Вот и все. По-моему складно. Хочется во все это верить и верить с охотой, потому что последовательность убеждает, не так ли? Но, и в тоже время, все это восхитительно похоже на чушь собачью.... Открою секрет: чушь собачья оно и есть. Потому что притянутая за уши логика так и норовит вцепиться в сознание. И чем глупее глупость, тем она наглее. Что же это, если не Пропаганда?

Незнакомец достал из кармана плоские наручные часы без ремешка.

"Отлично. Уже без четверти три, а я ни в одном глазу. Я сегодня молодец. Все успел. Осталось только облегчиться и я в норме".

- Да, - сказал мужчина с газетой, - вот это эпилог так эпилог.

Они немного помолчали и послушали, как разговаривают китайцы на своем причудливом языке.

- Позвольте, я угадаю, кем вы работаете, - сказал мужчина с газетой.

- Угадайте.

- Вы, скорее всего, работаете в рекламе. Делаете рекламу, да?

- Нет, не угадали.

- Ну, тогда, значит, Вы... политолог?

Незнакомец покрутил головой.

- Философ?

- Нет.

- Психолог?

- Нет.

- Вы преподаватель?

- Нет.

- Энтомолог?

- Нет. И не врач тоже.

- Ну, тогда сдаюсь, - мужчина улыбнулся и сделал "хендехох".

Незнакомец допил последнюю тыкву и сказал.

- Я, вообще, нигде и никем не работаю.

- Как? Вы рантье? Наследник?

Незнакомец улыбнулся.

- Ни то и ни другое. Обычный безработный. Язва на теле общества.

- А деньги? Ведь все чертовски дорого!

- Пустяки. Деньги в моих карманах большая редкость, но я их трачу с удовольствием.

- Но Вы так хорошо говорили, что я невольно подумал...

- Не берите в голову! Я целыми днями только и занимаюсь тем, что ничего не делаю. Бездельничаю и все. А в голову лезет всякий вздор! Честное слово! Я ничего не помню из того, что Вам так понравилось

- Да. Но...

- Слово - дребедень! Упорхнуло и забылось. Праздно гулящие мысли и не такое наплодят. Вы попробуйте, и у Вас тоже получится.

Незнакомец, кряхтя, встал из-за стола, взял шляпу и нахлобучил на голову официантке.

Мужчина достал бумажник и сказал:

- Позвольте, я заплачу.

- Валяйте. Раз Вам так хочется. Только вряд ли Вы дождетесь счет за меня в этой забегаловке.

Мужчина закрыл бумажник и посмотрел по сторонам.

- Ну, - незнакомец протянул руку, - приятно было познакомиться.

- Да, мне тоже.

- Мне пора уходить, у меня свидание вон на той лавочке за окном, - и, повернувшись к официантке, спросил, - Ну, барышня, показывайте, где здесь у вас туалет?

- Я Вас проведу.

- Не надо. Я сам. Скажите только где.

- Вон туда. Прямо и налево. Там табличка.

- Угу. Спасибо.

Незнакомец вышел. Китайцы потянулись вслед за ним.

- Вот, ссссобаки, - сказал мужчина, - они все слышали.

- Что они с ним сделают?

- Да, ничего. Дадут пизды.

- Вы ведь ему поможете? - спросила официантка.

- Что я, больной, что ли?

- Скотина. Да как Вы можете? Я сама пойду.

- Девушка, - мужчина схватил ее за руку.

- Пустите меня.

- Не надо, девушка. Не надо. Лучше позовите милицию".

Сергей Короедов, актер ТЮЗа.

"Я знаю, я бы много мог добиться. Из трех - два, наверняка. Слава и власть - дело нехитрое. Меня этим не купить. Для меня только моя слава и моя власть, а чужое неинтересно.

Что до власти, то власть мне тоже неинтересно. Разве, что телок трахать бесплатно.

Что до славы, то она мне, как побочный эффект жизнедеятельности, как говно и деньги.

Что до богатства, то для меня оно самое загадочное. Деньги мои скользкие, как угри, нелегко даются. Я плохой рыбак. Не люблю удочки и снасти. Всякие искусственные приспособления. На один крючок одну рыбку - мало. На сеть много - скучно. Руками интересней. За деньги я легко продаюсь. За славу и власть - так себе. Они, слава и власть, должны выйти из меня, быть моими на все сто, а чужие скучно. А деньги, как вода, если они у тебя, то твои.

Меня можно назвать "продажной тварью". Сказать: "Ты, гнида, за деньги мать продашь родную!"

Мать не продам.

Удовлетворять естественные потребности - что здесь плохого? Пожрать, посрать, трахнуть кого-нибудь. Ну, и поспать. Если все это исполняется, то человек, как животное, счастлив. Говорится, что он в полном шоколаде. В таком же коричневом, как дерьмо. Хе-хе.

Плохо ты меня знаешь! Для тебя я подонок. Я научился не обижаться на тех, кто меня презирает. Они просто не знают, что на самом деле важно. Есть, например, такие женщины, которые ни разу не видели писсуаров. Разве, что по телевизору. Их часто уважают за то, что они благовоспитанные и целомудренные - притворяются такими, а попросту бояться зайти в мужской туалет и посмотреть. Это законченные эгоистки, живут для себя. А есть такие, что видят писсуары каждый день. Это, которые убираются в туалетах. Приносят пользу. Их часто не уважают и даже редко здороваются, хоть и опыта у них поболее. Да, так устроен наш мир. Лицемерие здесь в почете.

Я, вот, с детства люблю кинематограф. Я видел много фильмов. Вот, к примеру, фильмы про героев. В них зачастую побеждали мускулистые, не очень умные парни, но отчаянно смелые. В жизни такое редко бывает. Обычно, сами знаете, кто живет дольше других. Сытый буржуа, вот кто. Вроде тех телок, которые знают про писсуары, но никогда не видели. Сыграть кино в реальной жизни. Вот какую игру я затеял. Для этого не обязательно быть храбрецом. Достаточно просто расслабиться и играть."

Игорь Зубилевич, добровольный писарь.

"Гомер был ди-джеем на музыкальной станции. Ему повезло. Ему нужна была именно такая работа. Болтать, болтать, болтать. И когда по радио объявили конкурс ди-джеев, мать взяла его за руку, и повела на радиостанцию. Ну и, конечно, он там заткнул всех за пояс. Так говорить, как он не мог никто. Он мог за одну зарплату работать за десятерых. Только контролировать его было очень трудно. Но мать на то и мать, чтобы знать своего сына.

- Дайте ему жвачку, и включите "House of the rising sun" и все будет в порядке, - примерно так она сказала. Примерно так. Я за достоверность не ручаюсь.

Вот он и стал ди-джеем. Молоть в эфире всякую чепуху и крутить музыку - вся их работа.

Кстати, Ваше "Рождение Пропаганды" я уже где-то слышал. Сказать где? Молчу-молчу.

Да уж. Этот инвалид ничего не оставил, что можно было бы назвать своим. Этот нахал все пометил. Как я Вас понимаю! Я и сам писал стишки. А сейчас только и остается забавляться плагиатом. Писателей не осталось, одни писари. Ладно бы по принуждению. Как и Вы, я писарь добровольный, а это все равно как проститутка, которая с кем попало, а денег не берет.

Так вот, он был ди-джеем на музыкальной станции. Сначала все было под контролем. Он говорил, говорил, говорил, а потом ему, наверное, стало скучно, или повзрослел, или еще что-нибудь. Наверное, выговорил, все, что можно выговорить в эфир. Слава богу, он не матерился в эфире, ему и так хватало слов. За это его начальство и ценило. Рекламодатели так вообще обожали. За то, что говорил изящным языком. Ни одного ругательства, ни одного жаргонного слова. Все, как в классической литературе. Очень красиво. Многие меломаны настраивались на его волну уже не ради музыки. Музыка в то время пошла совсем дерьмовая. Старье куда лучше. "House of the rising sun" с утра до вечера, кому такое понравиться? Эта мелодия стала позывной радиостанции. Слушали Гомера. Его приятно было слушать, ничего не скажешь. Умел парень говорить, без этого он жить не мог. Включали радио специально, чтобы послушать Гомера. Сумасшедшего шизофреника, который знает все-все-все.

Он позвал к себе в студию одного артиста. Артист умел подражать разным голосам и умел говорить за несколько человек одновременно. Артист изображал толпу. Его приглашали начитывать тексты за гроши, тем и питался. Гомер позвал его к себе, ему понадобился человек, изображающий звуковые эффекты. Вот, что они вдвоем учудили во время одного из утренних эфиров.

Те, кто ездит в машинах, большей частью, слушают эту волну. Можно сказать, каждое утро все водители и их пассажиры слушают Гомера. И вот однажды утром, это был понедельник, вдруг музыка обрывается и слышно голос, не Гомера, другой, похожий на тот которым объявляют боксеров на ринге.

- Это Апокалипсис, - сказал голос. - Гигантская жопа срет на Землю. Советуем незамедлительно эвакуироваться на высотные здания. Метро, подземные гаражи, погреба и подвалы в качестве убежищ не пригодны. Пожарным службам и МЧС незамедлительно проверить и подготовить крыши и чердаки высотных зданий не ниже девятого этажа для размещения беженцев. Так же для пресечения попыток мародерства армейским подразделениям и службам правопорядка усилить охранные посты и патрули. Службам газа и гражданской обороны по месту проживания и на производстве обеспечить выдачу противогазов населению. - Ну, и так далее. Я уже всего не помню. Это было похоже на официальные сообщения.

Что значит услышать такое в ранний час, когда ты еще толком не проснулся?

Удивление? Нет. Удивление бывает, когда ты бодр и полон сил. А утром, по пути на службу, ты еще наполовину во сне, и мало что тебя удивит по-настоящему. Ты будешь слушать, а потом выглянешь посмотреть на небо - все ли с ним в порядке? Конечно оно в порядке, такое, как и всегда. И ты это знал, когда высовывался в окошко, но все же часть тебя, та, что пожелала проверить небо, надеется, что это не так. Не всем землянам случается увидеть солнечное затмение за один раз. Ты уже успел пожить, пусть не старик ты, а только начал, но уже смирился с тем, что быть очевидцем всего на свете невозможно. Если ты чего не увидел, тебе об этом расскажут другие. Для того и придумали газеты, телевизоры и радио. И ты бы не слушал новости и не читал бы газет, если бы заранее, хоть чуточку, не верил им. Утренние новости, самые свежие новости, им верить легче, чем новостям под вечер. На то оно и утро, чтобы быть вечера мудренее. Плюньте мне в глаз, если я не прав.

Однако я отвлекся, но это еще не конец. После первого, якобы официального сообщения, пошли репортажи с места событий. Очень похожие на правду, в новостийном стиле.

Диктор в студии: Сергей, ты в эфире! Говори!

Репортер: О, это прекрасное зрелище. Такого я никогда не видел и не увижу больше. То, что открыто моему взору, скоро откроется и вам. Вокруг меня сотни, тысячи людей. Никто не убегает, все стоят и смотрят. Я тоже не собираюсь спасаться. Это бесполезно.

(Пауза, звук рвущейся ткани.)

Это... это грандиозное зрелище. И прекрасное. Я... я не уйду отсюда. Я остаюсь здесь. Это просто... супер!

Диктор: Что Вы несете, Сергей? Что там происходит сейчас? Говорите...

(Пауза, звук рвущейся ткани нарастает.)

Сергей! Вы слышите меня? Вы штатный редактор службы новостей... не молчите... что... что там происходит?

Репортер: О, это прекрасно. И все рядом стоящие согласятся со мной. Невозможно описать всю грандиозность и красоту происходящего сейчас на моих глазах. Известные слова будут звучать кощунственно... вот, например...

(Пауза, звук рвущейся ткани усилился на половину.)

Вы со мной согласны? Разве это не чудо?

Женский голос: Да, это что-то... что-то...

Репортер: Вот видите?

Диктор: Что Вы?! Что Вы несете такое, Сергей?! Немедленно убирайтесь оттуда!

Репортер: Не хочу. Я остаюсь здесь. Я больше не хочу работать с Вами, Гомер. Какая может быть работа, когда тут такое чудо?!

Звук рвущейся ткани становится нестерпимым и резко обрывается. Продолжительный свист, сырок хлопок, будто лопнул огромный рыбий пузырь. Радиопомехи. Через пару секунд полной тишины, Диктор заявляет:

Связь с нашим корреспондентом отсутствует... вот, буквально секунду назад мы получили свежую информацию. Севернее, в полумиле от Фолклендских островов, грузовой вертолет британских ВВС наткнулся на вторую гигантскую задницу. Она пока не представляет опасности, т. е. полностью неподвижна и не реагирует на внешние раздражители. В настоящее время, суда береговой охраны Британских ВМФ оцепили территорию в радиусе трех морских миль от эпицентра. Создана особая комиссия для расследования данного инцидента. Итак, это второй известный случай вторжения гигантских задниц. Первый происходит непосредственно на наших с вами глазах. Оставайтесь с нами, на наших частотах. Следующие полчаса музыка. Энди Кокторнелл, мистик фри!

Моя мать была портниха,

А отец был аферист!

Все они хотели счастья,

Но застряли в Нью Орлинс!

Я помню, где меня застало это сообщение. Я опаздывал на работу, а потому сел в попутку. Дорого, но выхода не была. Я опаздывал, и меня могли уволить. Когда заиграла музыка, водитель повернулся ко мне и спросил: "Что это было?"

Я только пожал плечами в ответ. Я подумал, что, если начну говорить, нарушу молчание вслед за водителем, то у людей сидящих в машине начнется истерика. Помню я оглянулся, а позади сидели две девушки, лет двадцати, и маленький мальчик. Девушки смотрели на меня, как водитель, будто спрашивали: "Что это было?" Мальчик же смотрел в окно. Могу поспорить, он всю дорогу проглядел в окошко. Там интересней. Там машинки, деревья, собачки. А если и отвлекся, то лишь однажды, когда из динамика послышалось "жопа" и "срать". Удивительно услышать, как по радио ругается взрослый дядя. Я, конечно, сразу сообразил, что это была шутка, розыгрыш. И девушки это поняли и водитель. Только, прежде, чем засмеяться или как-нибудь по другому сделать вид, будто мы тертые калачи, мы, взрослые, посмотрели друг на друга, на всякий случай, а вдруг мы ошиблись, вдруг это не шутка. А ребенку было все равно. Он сел в машину думая о своем, прослушал радио и вышел из машины, как ни в чем не бывало.

Такого рода розыгрыши действуют только на взрослых. Детям они неинтересны. Дети еще не знают многих слов. Что такое катаклизм? А что такое апокалипсис? А что такое эвакуация? Мальчик прослушал по радио птичий щебет и два нехороших слова. Чтобы напугать ребенка, достаточно напомнить ему о бабайке. Зато взрослых шутка зацепила. О ней потом писали в газетах, упомянули по телевизору. Бабайка для взрослых. Что может быть невероятнее и нелепее бабая? Никто даже и не знает, как выглядит бабай, но знают про него все. А что может быть невероятнее и так же нелепее вторжения гигантских жоп? Разве можно такому поверить? Оказалось, что можно. Поверили же однажды во вторжение марсиан.

Сомневаюсь, что Гомер знал про Орсона Уэлса. Вряд ли он слышал хоть что-то об этом человеке. Он не читал книжек, не слушал никого, кроме себя. Можно предположить, что имея такую особенность болтать сутки напрополую, Гомер неминуемо бы сострил рано или поздно нечто подобное. Но с этим розыгрышем, в стиле Орсона Уэлса, он успел вовремя, как Ленин в октябре. Именно тогда, когда это требовалось. Опоздай он совсем немного или поспеши и не было бы того эффекта, какой получился...

Случилось то, что должно было случиться с Гомером. Он попал под чужое влияние. Некто Короедов, актеришка задрипаный. Этому-то был известен Орсон Уэлс и другие. Природная чистота Гомерова изъяна была нарушена. Взята под контроль, насколько это возможно. Жвачки и музыка здесь, я думаю, ни при чем. Уже использовались средства посильнее. Возможно наркотики. Короедов, тот еще типчик. Я знаю. Приходилось сталкиваться с ним и слышать про него всякое. Впредь, с того случая Гомер открывал рот, когда хотел, но произносимое им строго соответствовало плану.

Кстати, забыл сказать, что тот водитель, да, тот с которым вместе слушали радио, и который спросил "Что это было?", не дождавшись моего ответа, вынул из кармана телефон и позвонил через моря и океаны, горы и пустыни, куда бы Вы думали? В Чикаго! Разговаривал по телефону с кем-то из своих родственников, какой-то женщиной. Говорил ей "дорогая". Спрашивал, как у нее дела, как здоровье дочки, как муж, нашел ли работу и все такое. Он говорил по телефону минут десять, весь оставшийся путь, пока не доехали. Через пять минут этого бесплодного разговора, я понял, зачем водитель это делает. Говорит по телефону. Я попросил его: "Дайте и мне послушать, что ли".

И он дал. Поднес трубку к моему уху, и я услышал голос молодой женщины. Она говорила, говорила, говорила, но я ничего не понял. А понял я то, что слушать нужно не голос. За голосом, за ним, на фоне, я услышал шум большого города, где я никогда не был и не буду. Я услышал, как дышат, как говорят тысячи незнакомых людей, таких же живых, как и те, что рядом со мной. Слышно было скрежет тормозов и шорох шин по асфальту. Щебет птиц и шипение кипящего масла. Иной мир, за тридевять земель, на другой стороне земного шара, и я его слышал отчетливо. Там было все в порядке.

"Она идет по улице?", спросил я у водителя.

"Да", сказал он".

Воспоминания Максима Шведа, приятеля Сергея Короедова.

"Несмотря на малый свой возраст Сережа часто любил выпить. Всегда находил бухло, всегда был пьян. Был мелким воришкой. Деньги для него большой проблемой не были. Совсем, как Зеля. Я диву давался, как они были похожи. Странно, что они не дружили. Оба, как черти из ада. Лишенные всякой морали, а от того смелые.

Однажды Сережа зашел ко мне домой и показал настоящее охотничье ружье.

- Украл у деда, - сказал он.

Я из этого ружья потом сделал обрез. Очень даже ничего я смотрелся с обрезом в зеркале. Мы ходили в лес пострелять. На двадцать выстрелов двадцать осечек. Никудышнее оружие, только бабушек пугать. Осечка за осечкой. Мы поняли, что обрез никуда не годен, и стали баловаться. Я целился Сереге в голову и спускал крючок. А он целился мне в грудь. Обрез был заряжен настоящими патронами. В одном и в другом стволе сидело по патрону. Слабые бойки стучали по капсюлям, выстрелов не было. Осечки. Серега целился себе в ногу. Клац! Осечка. Целился себе в сердце. Клац! Осечка. Целился в свою лысую голову, в висок. И при этом улыбался. Клац! Осечка. Целился в небо. Клац! Бабах!!! Это был выстрел. Отдача содрала ему кожу на пальце.

- Ты был на волосок от смерти, - сказал я ему, - если бы ты застрелился, я бы тебя хоронить не стал. Могли бы подумать, что это я тебя замочил.

- Все-таки оно стреляет, - сказал Сережа, - с двадцатого раза, но ничего...

- Пришлось бы тебя тащить на себе, - говорю, - что бы я сказал твоим родителям?

- Плевать. Они сдохнут раньше.

Я молчал. Переломил обрез, достал патроны, продул ствол. Он пах горелым порохом. Я знал, Серега сейчас скажет что-то неприятное.

- У меня, - говорит, - идея есть. Денег достать.

- Ограбить кого-то, да?

- Ну, да. Можно и так сказать.

- Это кого? У тебя есть кто-то на примете?

- Да. Мою квартиру.

- Что дурак, что ли? Что там брать?

- Как что? А сама квартира?

Я молчал. Я знал, что он скажет что-то еще похуже и мне станет не по себе. Мне уже было не по себе.

- Мы убьем моих родителей. А я прямой наследник. Продадим квартиру, деньги поделим. Тебе двадцать процентов.

- Ты, что, дурак?

- Ты только помоги спрятать трупы, а все остальное я сделаю сам. Скажу, что они уехали в Енакиево. Пропали. Мало ли людей пропадает.

- Дурачок ты. Я такими делами не занимаюсь и тебе не советую. Ты просто еще молодой и дурной. Ты потерпи немного. Со временем оно само проясниться. Так бывает, чувак. Будут у тебя еще деньги. Ну, тебя в жопу! Из-за каких-то бумажек людей убивать. Ладно бы чужих, а то...

- Никогда у меня ничего не будет. Посмотри на меня.

Я посмотрел на него. Ничего хорошего.

- Ты потерпи немного, чувак. Будет и на твоей улице праздник.

Больше мы о его родителях не говорили. Через полгода случилось так, как я говорил. Его мать повесилась, а отец сгорел на пожаре. Он работал на стройке, пошел спать в бытовку и уснул с сигаретой. Был пьяный. Я конечно не это имел в виду, когда говорил что все само получится. Но то что случилось, идеально совпало с моими словами. Нужно просто подождать, время покажет".

Сергей Короедов, актер ТЮЗа. Отрывок из книги "Примитивные пророчества. Пособие для начинающих пророков".

"Кажется, что мой народ трусливый. Так оно и есть. Любой человек боится. Но, кажется, что мой народ труслив без меры. И я ошибаюсь. Мой народ не трусливее прочих. Он не трус, а долго собирается. Испанцы - горячие головы! Любят корриду и все такое прочее, с кровью. Настоящие мачо. Убить бешеного быка длинной пикой, перед тем, как этого бычка помучить как следует. В этом ли геройство? А на моей родине того же бычка голыми руками приласкает дряхлый старичок. И не убьет его, и бычок станет ему лизать руки. Он не трусливый, а долго терпит и долго собирается. Мой народ. Пришло время его растормошить. В этом мире есть все что нужно, чтобы сделать человека смелым.

Чувствуешь, какой воздух в твоем городе? Давно такого воздуха не было. Было пыльно, душно, воняло бензином и газом. Твой город настоящая помойка. Здесь запах туалета давно никого не удивляет. А теперь воздух свежий и вкусный. Странно, ничего не изменилось. Здесь по прежнего полным-полно дерьма и оно должно вонять, но, почему такой свежий воздух?

Такой воздух бывает перед бедствием. Перед тем, когда что-то случится. Как будто специально дышится легко. Чтобы надышаться напоследок.

Люди возбуждены, особенно мужчины. От воздуха? Люди ведут себя так, будто вырвались из тюрьмы на волю: пока есть время делай, что не успел. Романтика исходит отовсюду. Часто можно услышать, ближе к вечеру: "Я вызываю тебя на дуэль". Что это такое? Дуэль. Откуда это все? Из воздуха? Романтика исходит из насилия. Герой плаща и шпаги, борец за справедливость, сплошь насилие, смерть и тяга к размножению.

На самом деле все мы, мужчины, желаем в сердце своем катастрофы. Так уж устроен наш мир. Лицемерие здесь в почете".

Игорь Зубилевич, добровольный писарь.

"Этот человек, актер ТЮЗа, нанятый Гомером для своих радио-шоу, поумнел рядом с ним.

Книжка "Примитивные пророчества. Пособие для начинающих пророков", его детище.

"Скоро появятся мутанты", так начинается его книжка, "Не верите? А вы посмотрите телевизор. Детский канал. Там мультики сплошь про мутантов. Специально, чтобы подготовить детей к будущему. Можно предположить с точностью до года, когда мутант, такой, как в мультфильме, станет на улице такой же привычкой, как пьяница и автомобиль".

Ну, не бред? И тем не менее его книжка пользовалась успехом. Особенно среди последователей Живича, а таких было немало.

Да, как я уже говорил, этот парень, Короедов, был "палец в рот не клади". Как он мне ни противен, все же, справедливости ради, я должен признать, что писарем он не был. Так же как и Живич.

Кто эти люди, что создали себе кумиром Живича? Какие они?

Первыми были, конечно, мужчины. С утра до ночи на говняной работе. За баранкой или с кувалдой. Или за столом копошащиеся в бумажках, вынужденные лизать жопу начальству, незнакомым людям с деньгами и властью, собственным женам и их родственникам. Вынужденные улыбаться тем, кто им противен. Смотреть, как взрослеют собственные дети, как их любовь и уважение достается женщине, высшее достижение которой замужество и рождение детей. А ему труженику, уставшему и нищему, с потрескавшимися ногтями и псориазом, презрение и снисходительная улыбка. Время мужчин ушло, время воинов прошло. Все посчитано, поделено, и удивляться надоело. Решить бы все проблемы бронзовым мечом. Благодать и облегчение. Тяжесть холодного металла и упругая сила сухожилий. Упоение битвой, закрыть глаза и наслаждаться свободным движением вооруженной руки. Замахнуться во всю широту и разрубить не глядя. За последствия ответить жизнью. Только перед кем? Перед кем? Перед тем, кто сумеет выбить меч из рук? Если сумеет, пусть попробует, а не уверен, связываться не станет. Вот так, все естественно: кто сильнее и свободней тому слава и жизнь вечная.

Он ходит по улицам, этот воин. Он умеет ходить не пригибаясь. Поесть и радостно пойти гулять, как в детстве, помнишь? Древний молодой воин. Он помнит, как пахнет мясо на углях. Как ломит тело после битвы. Это приятная боль. Он крутился, сражался, ему идут пятна крови на лице. У него глубокая рана на плече. Он всех замочил, сам полез в гущу сражения, его могли убить, его хотели убить, такие же, как и он, но им повезло меньше. Он выжил и он доволен. Ему нравится его новая глубокая рана. Она заживет и будет красивый шрам, на память. Он мало говорит. Говорить значит думать. Ему и без того неплохо. Некогда ему этим заниматься, нужно двигаться, жить дальше. Он не знает, что будет завтра. Его могут убить когда угодно. Сегодня он сражался здесь, завтра пойдет дальше, где еще веселей. И так до самого конца, покуда живой. Останавливаться нельзя. Если остановиться, то можно умереть некрасиво. Где-нибудь в постели или пьяным в подворотне. Или в окружении сопливого сонма родственников.

Он ходит по улицам этот воин. Он ходит якобы по делам. То на работу, то домой. Туда, потом сюда. Он остановился, больше нет для него приключений. За приключения его накажут. Отберут все, даже жизнь. Он дорожит жизнью, той жизнью, что у него осталась. Он теперь мечтает, что бы его оставили в покое. Он теперь сам хочет умереть в постели. Он ослаб. Он помнит, он все помнит, как бывало раньше. Но это было давно и не с ним. Детские забавы. Настоящая жизнь сейчас. Вот она. Нужно кормить семью. Пусть его не уважают и презирают за глаза, даже собственные дети. Это у них от молодости. Они вырастут, поймут, как ему было тяжело. А, что еще делать? Ничего не делать. Надо головой думать. А голова говорит: "Не будь дураком". А если так уж невтерпеж, хоть на стенку лезь, ну, тогда сходи на футбол.

Вот кто пошел за Живичем. Тот, кто копил гнев и не знал, куда его потратить".

Сергей Короедов, отрывок из книги "Примитивные пророчества. Пособие для начинающих пророков".

"Чтобы прославиться, как революционер. Чтобы твое имя стало нарицательным. Чтобы твое имя стало синонимом Свободы, мало быть просто авантюристом или Робин Гудом. Нужно еще, чтобы твое имя правильно звучало. Чтобы в звучании твоего имени было нечто вульгарное, анархическое, живодерское. Нечто такое, чем пугают быдло: Петлюра, Бандера, Мазепа, Че Гевара, Махно. Вроде этого.

Хотел бы и я иметь такую фамилию. Вот Живич, как раз самое оно".

Отрывок из повести "Столб". Автор К. Стельмах.

"1. Черный фон.

2. На улице зима.

3. По улице идут два человека. Два молодых парня.

4. Мимо снуют прохожие. Все, как в жизни.

5. Один парень несет видеокамеру, другой - штатив и микрофон.

6. Тот, который с камерой - видеооператор.

7. Со штативом - журналист. Одет в короткую дубленку.

8. Журналист говорит оператору:

Он смотрит всякие фильмы. И фуфло и шедевры...

9. Между ними прошла женщина.

10. Журналист:

Эти все актеры, актерская игра - фуфло. Его волнует только монтаж. Переход с плана на план, склейка кадров. Панорамы, свет, звук, темно. Это трогает его до слез. Ведь, посмотри...

11. Журналист указал рукой вперед. Впереди стоял памятник самолету.

12. Журналист:

Этим людям не надо притворяться. Они себе живут, гуляют, умирают. Вообще не подозревают, что они актеры. Они так привыкли. А он так смонтирует все, все что мы ему принесем, будь спокоен. Ты снимешь на свой "Canon" какого-нибудь болвана, который даже и не подозревает ничего. Без нас он так и остался бы болваном. А этот фанат сделает его героем. Все будут на него смотреть и плакать. Представляешь? Его никчемная жизнь станет эталоном! Ему будут завидовать богатые сынки! Да, что там! Сам Гагарин, и он бы отказался от полета ради такого чуда! Понял меня? А все потому, что я знаю куда, чего и зачем. Мы ему дадим наши кассеты, а он нам вернет Мессию! Не меньше. Я тебе говорю!

13. Журналист засопел и облизнулся.

14. Журналист и оператор идут молча и быстро.

15. Оператор:

Где ты его надыбал?

16. Журналист:

Главное, что он много не берет. Цен не знает. Да и торговаться не умеет. Он бы и бесплатно все сделал, да я не такой человек.

17. Оператор:

Нет, где мы возьмем героя?

18. Журналист:

Что?

19. Оператор:

Ну, кого снимать-то будем?

20. Журналист, втянул голову в плечи:

А? Сейчас найдем.

21. Оператор, останавливается:

Что? Что значит "найдем"? Мы от балды снимать будем, да?

22. Журналист:

А что?

23. Оператор:

За двадцатку? Без сценария? Пошел ты на хер. Я говно не снимаю.

24. Порывается уйти.

25. Журналист:

Да погоди ты! Есть у меня сценарий.

26. Оператор:

Покажи!

27. Журналист:

Все есть. И герой щас будет.

28. Оператор, смеется, как бы задыхаясь:

Хо, хо, хо... Так и знал. Детский сад.

29. Журналист:

Я же тебе говорю! Он - король монтажа. Свет, вся эта внешняя дрянь ему не помеха. Он любое ничтожество возвысит до небес. Он - король! Я пока, что один это знаю, но ты мне поверь. Скоро ты и сам убедишься.

30. Оператор:

Короче, дебил, пошел ты в жопу. Я не работаю с придурками.

31. Журналист:

В общем так. Спонсор есть. Деньги я тебе заплатил. Так, что работай.

32. Оператор:

Ты ничего не заплатил.

33. Журналист:

Заплачу-заплачу.

34. Оператор смеется:

Ха-ха-ха!

35. Журналист:

Я тебе заплачу. Сегодня снимаешь ты, а завтра найду другого, раз ты такой.

36. Оператор:

Сейчас плати.

37. Журналист порылся в кармане, достал купюру и протянул оператору.

38. Журналист, тихо-тихо:

Ничтожество...

39. Черный фон.

1. Черный фон.

2. Оператор:

Так ты хочешь сказать, что я должен постоянно бегать за ним с камерой? Да еще так, чтобы он ничего не заметил?

3. Журналист:

Всего-то один денек! Зато лаве нарубишь.

4. Оператор:

Ха-ха. Лаве? Лаве, это то, что ты мне дал?

5. Журналист:

Да, тебе никто больше и не даст. Сейчас бы бегал за бесплатно для новостей. Хочешь побегать? Беги. На твое место желающих найдется.

6. Оператор:

Все равно мало. Даже для меня.

7. Журналист:

Принесешь материал, еще сотню накину.

8. Оператор:

Ладно, но учти, не будет денег, ничего не будет.

9. Журналист:

Только смотри, не светись с камерой, чтобы он ничего не заподозрил.

10. Оператор, уходя:

Да, пошел ты...

11. Журналист, тихо-тихо:

Совсем достойных людей не осталось. Одни сволочи.

1. Черный фон.

2. Журналист берет камеру из рук оператора:

Ладно. Показывай, что ты там наснимал.

3. Журналист, заглядывая в глазок камеры:

Ну, не знаю...

За такие съемки вешать надо,... я бы сказал.

4. Оператор:

Слышишь, блин... при... попробуй, поснимай на морозе! Это тебе не шпионский трансфокатор! Попробуй, побегай незаметно! Куда я ее должен был прятать? В трусы?

5. Журналист, не отрываясь от глазка:

Ладно, ладно...

6. Оператор:

Попробуй, сними лучше! Аккумулятор зарядить негде - раз. Баланс...

7. Журналист:

Да. Сотки здесь будет многовато. За такое говно мне придется королю полтинник сверху накидывать...

8. Оператор:

Чччерт! Ты гонишь...

9. Оператор забирает камеру:

Дай сюда. Ничего не получишь.

10. Журналист:

Как скажешь. Съемки - говно. Все равно переснимать надо. Так, хоть пятьдесят заработаешь. Тоже неплохо.

11. Оператор:

Сссука ты...

12. Черный фон.

1. Черный фон.

2. Журналист:

Где он работает?

3. Оператор:

В туалете.

4. Журналист:

Я серьезно.

5. Оператор:

В платном туалете, на вокзале, кроме шуток.

6. Журналист:

Почему именно он, Коля? Ты посмотри на него. Он же урод. Неужели мало симпатичных людей ходит по улицам?

7. Оператор заглянул в глазок камеры:

Ну, и что?

8. Журналист:

Я говорю. Всегда говорил, Коля. Телевидение должно быть красивым. Зачем нам это чучело? Вот объясни мне, как с него... что с ним сделать?

9. Оператор:

Но ты же говорил. Твой король. Он сделает все там, из ничтожества...

10. Журналист:

Но ты-то мне, зачем нужен, Коля? Ты ведь оператор. Ты же должен знать. Думать же должен.

11. Оператор:

Что думать? Ты сам сказал: "Иди на вокзал". Ты забыл? Сам сказал. Там всегда много народу, разные люди, типажи...

Вот ты глянь. У него лицо. Раз у него рожа такая, это же неспроста. Значит,... богатая биография... интересный человек.

12. Журналист:

Ох, Коля, Коля... не знаю...

Дай еще посмотреть.

13. Журналист берет камеру, смотрит в глазок.

14. Журналист:

Что он делает?

15. Оператор:

Где?..

А ну дай.

16. Оператор берет камеру, смотрит в глазок:

А... убивает бомжа.

17. Журналист:

Что?

18. Оператор:

Бомжа.

20. Журналист:

Господи... и ты это снял?

21. Оператор:

Да. Ты же видишь.

22. Журналист:

Зачем?

23. Оператор:

Ты сам сказал все снимать.

24. Журналист:

Зачем он его убил?

25. Оператор:

Сейчас узнаем.

26. Оператор нажал на кнопку. Раз-два.

27. Оператор:

Смотри.

28. Журналист:

Ты что, записал с ним интервью?

29. Оператор:

Ну да. Мне тоже стало интересно, зачем он это сделал.

30. Из камеры послышался приглушенный мужской голос:

Мне его стало жалко. И, черт возьми!.. я его убил, чтобы не корчился.

31. Журналист:

Ни фига себе...

32. Оператор:

Видел бы ты того беднягу.

33. Журналист:

Видел...

Господи, ужас какой.

34. Журналист достал из бумажника деньги, протянул оператору.

35. Оператор:

Здесь двести.

36. Журналист:

Ну да.

37. Оператор, улыбаясь, спрятал деньги, достал кассету из камеры и отдал ее журналисту.

38. Журналист:

Как его зовут?

39. Оператор:

Александр.

Живич.

40. Журналист:

Ты и фамилию узнал.

41. Оператор:

Ага.

42. Журналист:

Ну, давай. Будь здоров.

43. Оператор с камерой на плече:

Пока. Если что подвернется, звони.

44. Черный фон".

Собрал и составил Сергей Короедов, король монтажа. Днепропетровск.