Зобарт был знаменит. Зобарт был велик. А что был Мелибон?
Мелибон посмотрел на пальцы. Дрожат, сволочи, ох, дрожат. Он с ненавистью сжал их, сунул кулаки в карманы брюк. Ощутил: не больше, чем два булыжника сунул. Господи, господи, подумал, идиотом же выгляжу. Выгляжу идиотом.
Он немного походил перед решетчатыми воротами на деревянных ногах, как на ходулях, ощущая биение земли в пятки. От биения кренило, и получалась вовсе не ходьба, получались вензеля какие-то. Ритуальные пляски индейца какой-нибудь там народности че. От видеофона - вах-та-та-та, к видеофону - вах-та-та-та. И шагов почему-то туда - одиннадцать, а обратно - двенадцать.
К оранжерее, отделяясь от черной асфальтовой полосы основного въезда, шла широкая, посыпанная толченым кирпичом дорожка, раздваивалась, упиралась в аккуратно подстриженный вечнозеленый кустарник и вновь объявлялась уже далеко в стороне, взлетая по склону с коротким травяным подшерстком к приземистому, увитому плющом дому с башенкой флигеля. Симметрии не было. То есть, относительно ворот дом был сдвинут далеко влево, и это почему-то кололо глаз. Лужайка, беседка, вязы в беленый ряд, сиротливо жмущийся к ним домик хозяйственного, видимо, назначения, слишком невзрачный, крытый рыжей от времени жестью, пусть и находящиеся с другой стороны, не привносили баланса.
Зобарт был оригинал.
От невидимого озера потянуло сыростью, и Мелибон поежился, жалея, что оставил плащ в машине. Можно, конечно, было бы добежать до оставленной на специальной площадке "хонды", но тогда...
Тогда его могут посчитать необязательным.
Позвонил и ушел. И ждать его прикажете? Мелибон, говорите? Мелибон? Журналистик? Холодно ему?
Щурясь, Мелибон заметил фигуру, спускающуюся по дорожке от дома.
Только бы не Зобарт, упаси Бог. Вот так, сразу, Мелибон был к Зобарту не готов. Пусть уж сторож. Или дворецкий. Или кто там еще... Мажордом. В ливрее. С баками.
Фигура, приближаясь, обретала детали.
Нырнула за кусты, вынырнула в уже различимых, зауженных к щиколоткам серых брюках, в коротком расстегнутом пиджаке, в светлой сорочке, высокая, гибкая. Вытянутый овал лица приобрел черты: иронический излом бровей под косой челкой, прямой нос, худые щеки и приподнятый в вечной усмешке уголок губы.
Глаза - голубые и словно стеклянные.
-Реннард Мелибон? - человек подошел к воротам и, не спеша открывать, взглянул на посетителя из-за решетки. - "Атлас" и "Мировое книжное ревю"?
-Да, - подтвердил Мелибон, с усилием выдергивая кулаки из карманов.
Пальцы не хотели распрямляться.
-Я секретарь Мануэля, - сказал подошедший, - он решил, что примет вас в беседке.
-К-кто?
Губа секретаря вздернулась выше.
-Мануэль. Виктор Мануэль Зобарт.
-Простите, - Мелибон покраснел. - Простите, я знал, что он Виктор, но не знал, что Мануэль.
-Это мало кто знает.
Секретарь еще раз внимательно посмотрел на Мелибона, на скрюченные пальцы, на туфли, успевшие запылиться, на джемпер в клетку, на сумку на плече. На покрасневший нос. Неуловимое движение - и ворота приоткрылись с металлическим щелчком, а левая створка поползла на журналиста.
-Входите.
Мелибон протиснулся в щель.
-Спасибо.
Молодой человек усмехнулся.
На лице его мелькнула гримаса, которую с высот опыта дарят простакам.
-Глупо благодарить за то, о чем договорено. Вас выбрали для интервью, давно обещанного издателю.
-Да, я знаю.
Секретарь недоверчиво хмыкнул.
-Ну, если так...
Он повернулся и пружинистым шагом направился по дорожке обратно. Мелибон постоял, дожидаясь указующего жеста или слова, куда идти, но скоро понял, что ему полагается семенить следом.
Как здесь все... Оригинал Зобарт берет на работу оригинала-секретаря.
Крошка заскрипела под туфлями. Сладко, масляно дохнула оранжерея. Над кустарником с розовыми цветками по-осеннему устало гудели шмели.
Первое, вспоминал Мелибон напутствие редактора, детство Зобарта - табу. Ни в коем случае. Были прецеденты...
Какие прецеденты? О! Одного выгнали чуть ли не пинками, другого облили водой. Но это было лет пять назад. Затем Зобарт взял паузу в общении с прессой.
Ах, Мелибон, вы счастливчик! Вам первому, после такого перерыва...
-У вас будет два часа на все интервью. - Секретарь говорил, не оборачиваясь. - Что будете пить - вода, оранжад?
Выглянувшее солнце теплом окатило плечи, и вопрос показался уместным.
-Воду.
-Хорошо.
Дорожка обогнула скамейку, спрятавшуюся в зелени, мелькнула шпалера, увитая виноградом, справа же показалась площадка, на которой сиротливо белел мяч.
Мелибон нахмурился.
Откуда-то из глубин памяти всплыло ощущение дежа вю, где-то он видел уже этот мяч, эту площадку, эти едва проглядывающие меловые линии разметки...
Сидел? Играл?
Даже немножко неправильный, заостренный дальний угол был целиком оттуда.
Мелибон сбился с шага и остановился, пытаясь выудить из себя ту отпечатавшуюся в голове картинку. Нет, подумалось ему, мяч был красный, но да, с белой полосой.
А потом из кустов выходил...
Он задержал дыхание, ожидая и страшась того, что должно было последовать. Секунда, другая - на плечо ему легла ладонь.
-Что-то случилось?
Мелибон вздрогнул.
-Н-нет.
Секретарь посмотрел на журналиста, проследил его взгляд, почесал бровь, словно соображая, что здесь интересного.
-Это просто мяч, - сказал он.
Висок его был усеян родинками, на скулы наложен тональный крем. Усмешка говорила: вы очень впечатлительны, Мелибон.
-Просто мяч, - повторил журналист.
-И просто кусты.
Мелибон медленно кивнул.
-Извините, Мануэль не любит ждать, у него сразу портится настроение.
-Ману... Ах, да!
Мелибон с трудом отвел глаза.
По короткой лесенке они поднялись на терраску, служащую промежуточным этапом восхождения к дому, и по усыпанной листьями траве прошли к беседке. Столбики, перильца, ажурная резьба с ажурной тенью, падающей на доски пола.
Секретарь, опередив, отодвинул плетеное кресло.
-Сюда, пожалуйста.
Мелибон сел.
-Спасибо, э-э...
-Не важно, - новая усмешка, - ждите. Вода на столике.
Мелибон посмотрел на пузатый граненый кувшинчик, полный синеватых кубиков льда, на второй такой же, но окрашенный оранжадом в густо-желтый цвет, на высокие, тонкие, похожие на мензурки стаканчики, а когда поднял взгляд, обнаружил, что секретарь - серые брюки, узкая темная спина - уже вернулся к дорожке и, вытянув шею, что-то высматривает в кустах.
Даже заступил в куст.
Мелибон подумал, не наблюдает ли секретарь еще и за садом. Чтобы листик к листику и не дай бог тля какая.
Зобарт - оригинал, тля может вывести его из себя. Как футболка с портретом или с цитатами из книг. Или пицца с анчоусами. Или ожидание.
Крыша беседки обрезала дом до цокольного этажа. Чтобы рассмотреть его весь, пришлось бы пододвинуть кресло к перилам. Самовольно. Но Мелибон рисковать не стал. Обычные камни, выше наверняка обычные стены с совершенно обычными окнами.
И вообще полагалось сидеть, где посадят. Это шло у редактора вторым пунктом. Не дергайтесь без разрешения, Реннард. Не дергайтесь, и все будет хорошо.
-Я и не дергаюсь, - прошептал Мелибон.
Кресло было низкое, располагающие не к интервью, а к ленивому созерцанию, желательно песчаной береговой линии, пенного прибоя и пальмовой тени. Как бы тут...
Мелибон схватился за узкие подлокотники и передвинулся ближе к краю, а ногу завел под плетеное дно. Поерзал. Вот, и блокнот можно на колено умостить, и до воды дотянуться.
Ему, интересно, специально такое кресло подсунули?
Он оглянулся. Секретарь исчез. Взлохмаченный им куст покачивал рыжеватыми листьями. И Зобарт пока медлил...
Мелибон выдохнул.
Вот кресло, вот стол. Всего-то - взять интервью.
Но сердце подскакивало, а подлокотник под ладонью сделался скользким. Я увижу его, думалось. Увижу. Я буду говорить с ним.
Великий Зобарт и идиот. Ха-ха.
В беседке висели тростниковые жалюзи, большинство из которых было смотано в коричнево-зеленые валики под крышей. У щелястой стенки стоял на фигурных ножках низкий застекленный шкафчик - книги и бутылочный ряд, одно над другим. Еще имелась кушетка, накрытая темным покрывалом. Наверное, для послеобеденного сна.
На открытом воздухе, говорят, замечательно спится.
Беседка была окрашена в белый цвет, вблизи виделись трещины и наплывы краски, вверху, на ажурных вставках, и вовсе - неаккуратные мазки. С потолка свешивался проволочный абажур, затянутый зеленым шелком. Проход сквозь беседку был сквозной, к утоптанной полянке с мангалом, хозяйственной будкой с дровами, пеньком и облетевшими осинками.
Мелибон подвинул к себе стакан-мензурку.
Не слишком ли бестактно будет похозяйничать? Вот взять и налить, раз никто не идет. Или не стоит?
Он покхекал, сползал в карман под джемпером, достал блокнот, перечитал намеченные вопросы. Вроде ничего о детстве.
Нет, горло сушило.
Каркающий, кашляющий и сипящий он, пожалуй, только все испортит. Господин Зобарт, вы... кхе... кхо-кхо... простите... х-р-р-р... И так далее.
Лучше повеситься.
Привстав, Мелибон поймал графин за ребристую ручку. Кубики льда колыхнулись, соударясь друг о друга. Звон вышел мелодичный, динь-дон-динь.
-Смотрю, вы не стесняетесь.
Зобарт, великий Зобарт, положив руки на перила, а подбородок - на руки, благожелательно заглядывал в беседку.
-Извини... кхте.
Вода плеснула мимо. Чувствуя, как начинают гореть уши, Мелибон быстро отер столешницу рукавом.
-Ничего-ничего. Пейте.
Зобарт был совсем как на фотографии, которую планировали поместить на обложку. Волнистые, гривой, темно-каштановые волосы, бородка подковкой, слегка одуловатое лицо, карие глаза-маслины, толстый нос, крупнозубая улыбка.
Повинуясь бархатному голосу, Мелибон выпил.
-Прекрасно.
Зобарт, постукивая пальцами по дереву, обошел беседку.
На входе он несколько театрально замер, давая Мелибону время оценить свой наряд - теплый золотисто-коричневый восточный халат, повязанный кушаком с кистями, узкие брюки, остроносые туфли, мохнатый шарф на горле, в прореху между шарфом и халатом проглядывает голая, с редкими волосинками грудь.
-Вы знаете, что у нас не более двух часов? - наклонил голову Зобарт. Взгляд его сделался лукавым.
-Да, - кивнул Мелибон.
-Дела, понимаете, дела... творчество...
Зобарт сел в свое кресло, более высокое, распустил кисти, застыл, зажмурился.
Мелибон ждал, боясь пошевелиться. Выпитая вода, казалось, еще клокочет в горле.
-Ах-х... - сказал Зобарт, открыв глаза. - Природа. Осенняя природа очаровательна... А вы - вежливый молодой человек.
Он посмотрел на Мелибона с улыбкой, поиграл кистями, затем взгляд его на мгновение уплыл ему за спину, но тут же вернулся.
-Ну давайте же!
-Что? - растерялся Мелибон.
Зобарт всплеснул руками.
-Это же интервью! Мне, конечно, приятно, когда на меня глядят с обожанием... что поделать, тщеславен! Но и у меня, и у вас есть свои обязательства. Перед читателями, перед издательствами. И тех, и тех я нежно люблю. А вы?
-И я. Я тоже.
Мелибон засуетился. Блокнот у него упал, он нагнулся достать его, но тут уже упал карандаш, покатился, зараза, под кресло, от его ловли вывернулась нога, та самая, спокойно задвинутая под, и пока он, цепляясь за все подряд, дергался и искал удобную для нее позу, со стола на макушку финальным аккордом протекла тонкая ледяная струйка.
Та-дам!
Ох, провалиться бы сквозь землю.
-Прелестная пантомима, - заметил Зобарт, когда мокроволосый, красный как рак Мелибон (идиот, что с него взять?) забрался обратно в кресло. - Репетировали?
-Что?
-Ну, вот эту пантомиму?
Зобарт изобразил руками телодвижения Мелибона под столом.
-Нет. Это блокнот. Он упал...
-Получилось очень весело. - Зобарт откинулся назад. - Вы не только вежливый, но еще и веселый молодой человек. А в блокноте - вопросы, да?
-Да.
В беседке тенью проявился секретарь, наклонился к уху писателя, что-то прошептал, не спуская настороженных глаз с Мелибона.
Зобарт кивнул. Секретарь показал рукой на давешние кусты, снова неслышно сказал что-то. Лицо Зобарта слегка искривилось, толстую щеку прорезали складки, в приоткрытом рту мелькнули влажные от слюны зубы и серо-розовый язык.
-И-щи-те, - негромко приказал он.
Секретарь, поклонившись, исчез.
Что они такое потеряли? - подумалось Мелибону. Внимание бежало от корявых блокнотных строчек. Что можно потерять в кустах? Садовый инструмент? Книгу какую-нибудь? Может, просто неровно подстригли?
Мысли витали у секатора, экзотических цветов, подпорок или подвязок. Мелибон вдохнул и выдохнул. Ну вот, я успокоился, сказал он себе. Макушка подсохла. Зобарт, бог мой! - Зобарт сидит напротив. Наверное, стоит начать.
Со второго имени...
-Мануэль, я готов, - сказал он.
Зобарт прищурился.
-Лучше - Виктор. Мануэль я для близких мне людей.
-Извините.
-Ничего, - Зобарт потер висок указательным пальцем. - А давайте так? Я отвечаю на ваши вопросы, но если они, скажем, не блещут оригинальностью, то есть, попросту вызывают у меня зевоту, дремоту или там икоту, вы... Реннард?
Мелибон кивнул.
-...вы, Реннард, отвечаете на мои? Вопрос за вопрос. Идет?
Палец Зобарта вновь сморщил кожу на виске. Словно пробуя - здесь болит, нет? Он был загорел, толстый палец с ухоженным бледно-розовым ногтем и, наверное, с профессиональной мозолью на подушечке. Болит - не болит?
Это все из-за дурацкого озабоченного секретаря...
-Ау, господин Мелибон!
-Да, - вскинулся Мелибон. - Простите, я задумался.
-Вот как? - рассмеялся, схватившись за подлокотники, Зобарт. Смех у него был округлый, негромкий, располагающий. - Вы мне решительно нравитесь! - Он двинулся в кресле. - Ну, так как, согласны?
-Мне почти нечего рассказывать.
-О, не важно. Если бы вы знали, сколько раз я говорил самому себе: "Мне нечего рассказывать"! Но появлялось первое слово, за ним второе, набирая третье, я уже видел четвертое и пятое... Вы, кстати, читали меня?
-Это уже вопрос?
-Ха-ха! Нет. Это просто интерес. Вернее, я хотел бы почувствовать, в какой плоскости мы можем вести нашу беседу.
-Я читал все ваши романы, - сказал Мелибон.
-О, это похоже на признание в любви, - улыбнулся Зобарт.
Он поболтал большой ложкой в графине с водой и достал звонкий ледяной кубик.
- А что вам понравилось больше всего?
-"Кукушата".
-Хм.
Мелибон не понял, кому предназначено это сомнение, ему или внимательно рассматриваемой на изъян ледышке, и поспешил добавить:
-Еще хороши "Чудеса днем и ночью". И "Разделительная полоса", и "Мост через Паратаку", но "Кукушата" особенно.
-"Кукушата"...
Зобарт аккуратно, двумя пальцами, снял кубик с ложки и открыл рот.
Мелибон никогда не думал, что можно с таким наслаждением хрустеть всего лишь замороженной водой.
Хруп-храп, скрип льда на зубах, зажмуренные глаза. Гипнотическое зрелище! Так и хочется крикнуть: "Дайте мне попробовать!".
И все же нет, холодновато.
А тут еще и ветерок дохнул сквозь беседку, шевельнув жалюзи. Мелибон поежился.
-"Кукушата", - снова повторил Зобарт, слизнув языком каплю с уголка губы. - Знаете, как это вас характеризует? Людям же нравится то, что находит в них отклик. А тут дети из странного приюта...
-И зомби вокруг, - сказал Мелибон.
-Ну, это же не совсем ужастик... - улыбнулся Зобарт и хлопнул ладонями по столешнице. - Так, давайте ваши вопросы!
Мелибон напряг спину, чтобы не смотря на разную высоту кресел быть с Зобартом где-то на одном уровне.
-Ну, вы автор тринадцати романов... - он зафиксировал благосклонный кивок писателя и продолжил: - Когда читателям ждать очередного?
Зобарт приподнял брови:
-Помните про уговор, да?
Мелибон смутился.
-Я что-то не то?..
-Боже, какой вы пугливый! Вы же журналист! У вас хватка должна быть! Нахрап! Чутье! Смелость! Провокативность! А вы - ну, ерунду, честное слово...
-А вдруг вы обольете... - тихо сказал Мелибон.
-Что? - Зобарт несколько секунд круглил глаза, а затем, красиво запрокинув голову, захохотал. - Обо... ха-ха! Оболье... ха-ха!
Глаза Зобарта спустились с неряшливо окрашенного потолка как с горних высей, пальцы раздавили выжатую смехом слезу как досадливое насекомое.
-Ох, вы бы что ли предупреждали... Вот же какие слухи ходят...
-Просто редактор...
-Да прав он, прав, было, - успокаиваясь, махнул рукой Зобарт. - У вас там, в "Атласе", все еще Трежевьен? Плюгавенький, с большим носом, в очках с толстыми линзами, похожий на бассет-хаунда?
-Да.
Зобарт снова поболтал ложкой в кувшине, но доставать лед передумал. Сцепил пальцы на животе.
-Журналист попался гаденький тогда, - сказал он, глядя на Мелибона с прищуром. - Все пытался на отклонения соскользнуть...
-А почему?
Зобарт развел руками.
-Это его тараканы, бог мой!
Он почесал грудь.
-Вы давайте, э-э... Реннард, что-нибудь этакое. Что-нибудь... ну, в рамках, конечно... Но заковыристое.
-Я, право, не знаю, - растерялся Мелибон. - У меня вот есть... Про хобби, про любимое блюдо, про это вот место...
Уловив скисшее лицо писателя, он листнул блокнот взад и вперед.
Заковыристое... Где здесь заковыристое? Дрожащие пальцы от отчаяния с хрустом надорвали страницу.
-Ну что, неужели ничего нет? - несколько раздраженно спросил Зобарт.
-Сейчас...
Мелибон потянулся к стакану, в котором было еще на фалангу пальца воды. Жарко что-то, жарко. А уж в подмышках...
-Дайте-ка, - привстал Зобарт.
-Извините.
Мелибон подал стакан.
-Да блокнот же, дьявол! - рявкнул Зобарт и требовательно тряхнул ладонью.
-Простите.
Блокнот порхнул серо-золотой бабочкой.
Возможно, что и ядовитой. Настолько быстро Мелибон от него избавился.
Зобарт сел. Мелибон то ли отпил, то ли нет, он так и не понял. А, может быть, вода просто испарилась из гортани.
-Так, это не то... не то... - Зобарт наклонил голову, читая строчки. - Снова не то... Какое-то кочующее, бессмертное безобразие... безобразие-однообразие... Любимое десятитысячный раз произведение, кого из писателей... Всех! Всех писателей, без разбора... Вот!
Он отчеркнул вопрос ногтем.
Блокнотная бабочка, видимо, отяжелев знаком, не взлетела, а скользнула по столешнице.
-Читайте, - сказал Зобарт.
Мелибон покашлял.
-Почему дети?
-Очень хорошо, - сказал Зобарт. - Прекрасный вопрос! Что ответить? Дети - это свет. Это - надежда. Дети - это свой мир. Противопоставленный миру взрослых, он... Джеймс! - вдруг крикнул он. - Джеймс, ну хватит уже!
Повернув за Зобартом голову, Мелибон обнаружил далеко внизу высокую фигуру секретаря, проверяющую кусты у въездных ворот.
Он опять исчезал в рыжеватой зелени, а затем из нее появлялся.
-Джеймс, бросьте! - снова крикнул Зобарт, дождался, когда секретарь, взмахнув руками, стал выбираться к оранжерее, и сказал уже Мелибону: - Извините. Продолжим?
-А что вы ищете?
Зобарт растянул губы:
-Хотите еще воды? - И, увидев отпрянувшего в глубину кресла журналиста, рассмеялся. - Ха-ха! Все-то вам интересно, - он шутливо погрозил пальцем. - Но к нашему интервью, боюсь, это не имеет никакого отношения. Мелкие бытовые неприятности, не более. На чем я там остановился?
Мелибон наморщил лоб.
-На де... на мире взрослых.
-Да! - оживился Зобарт. - Мир взрослых... Ведь зомби в "Кукушатах" - это, иносказательно, те же взрослые. Бессмысленные и беспощадные. И дети из приюта взирают на них с ужасом не только потому, что они бродят вокруг, но и потому, что сами могут в них превратиться...
Голос Зобарта журчал, перекатывая камешки слов.
-Мир взрослых - это мир насилия, мир несвободы. Мир рамок, условностей, борьбы за существование, мир жестокости, алчности и лжи, - говорил он.
И ладони его, показывая, ставили рамки, пальцы воевали друг с другом, рот - лгал. Золотые нити халата ловили солнце.
-А дети - свет. Дети чужды рамок. И в нашей действительности столкновение их с миром взрослых фатально. Трагедийно. Дети проигрывают. Их взрослые инкарнации вырастают на детских костях. Вам интересно?
Мелибон кивнул.
Зобарт красивым жестом откинул волосы.
-Люблю таких слушателей... А думаете, почему я вас выбрал? Ага, смутились! - показал он пальцем на румянец, выступивший на Мелибоновых щеках.
Мелибон попробовал прикрыться блокнотом.
-Ну что вы! - рассмеялся Зобарт. - Я же говорю: мне приятно. У вас в глазах фальши нет. Вы свое детство помните?
-Нет, - сказал Мелибон.
-Так и не помните?
-Я с пятнадцати лет в приемной семье.
-А раньше?
В глазах Зобарта заплясали странные, любопытные огоньки.
-Не знаю, - сказал Мелибон. - Я не помню. - Он потер лоб. - Как только пытаюсь, сразу звон в голове.
-Странно.
Зобарт встал и, покряхтывая, прошелся за креслом.
Руки его были уперты в бока, отчего живот казался неприлично большим. Нагнувшись и массируя спину, он посмотрел на дом, а затем резко повернулся.
-А вы знаете, это вполне возможно. Психика... Психика, чтобы не травмироваться, может купировать участки памяти, связанные, скажем, с какой-нибудь катастрофой. Наверное, у вас была катастрофа.
Мелибон пожал плечами.
-Точно не помните? - Зобарт присел у шкафчика.
Пыльная бутылка без этикетки появилась на свет.
-Не думаю, что это так уж важно... - сказал Мелибон. - Но я вижу сны.
-Вот как?
Кресло разразилось под Зобартом долгим, немелодичным скрипом.
У бутылки был свернут колпачок, толстый нос чуть ли не наделся на горлышко ноздрей. Зобарт, вдохнув, зажмурился:
-М-м-м, божественный настой. В такие осенние дни, как этот, нет ничего лучше, чем летние травяные настои на спирту. Это я вам как уже поживший человек говорю. Прогревает, напоминает, слегка пьянит.
-Я, честно, слегка продрог, - признался Мелибон, подвигая стакан.
-Да? - удивился Зобарт, аккуратно наливая и ему, и себе. - А я вот не чувствую совершенно. Привык. Хотя, наверное, озеро... Кстати, ваш случай вполне укладывается в канву моих размышлений. Мир взрослых лишил вас полноценного детства. В моих же романах всегда побеждают дети.
-Почему?
Зобарт посмотрел остро.
-У меня был жестокий отец. Впрочем, нет, не будем... Мне кажется, в мире вообще мало светлых вещей. Мало заставляющих верить в чудо и в собственные силы. Писать о том, как все умерли? - Он презрительно, по-лошадиному двинул губами: - Пф-фы...