Жена появилась в спальне, взбивая венчиком яйца в стекляной миске. Мерное дон-дон-дон венчика о дно миски тут же отдалось в страдающей голове.
-Мариночка! - Митрохин накрылся подушкой. Голос его зазвучал глухо. - Хоть ты не стучи, ради бога!
-А омлет, Вовчик?
Митрохин махнул рукой.
Жена ушла, но через мгновение вернулась.
-А чего хотел-то?
-О-у-фф!
Митрохин вынырнул из постельных недр будто бело-синий кит. Плеснули хвостовым плавником бледные ноги. Буруном застыло одеяло. Подушка, подпрыгнув, изобразила фонтан.
От искаженного, словно сползшего куда-то на сторону Митрохинского лица с закаченными под лоб глазами жена в испуге отшатнулась и механически перекрестила миску.
Дон-дон-дон-дон.
-Ай! - коротко вскрикнул Митрохин, закрываясь руками от звука.
-Вовчик, прости! - кинулась к нему жена.
Митрохин протянул ладонь:
-От головы, что-нибудь от головы...
Нечто трагическое, гамлетовское проклюнулось в его полулежачей позе, а голос упал до предсмертного, едва различимого шепота.
-Голова...
-Я сейчас, Вовчик!
Марина метнулась в коридор, а из коридора - в большую комнату. Стукнул ящик трехсекционной стенки. Запестрели перед глазами таблеточные упаковки.
Ага, вот початая.
-Вовчик, тебе аспирин или парацетомол?
Из спальни донесся стон:
-Без разницы! Аспирин!
-Несу, Вовчик, несу!
Зажав упаковку в кулаке, Марина побежала в кухню. Блеск стекла и металлических поверхностей. Желто-коричневые плитки пола.
Надо что-нибудь такое, красивое...
Вода брызнула в высокий цветной стакан. Вспенилась.
-Потерпи, Вовчик!
Марина выгрызла таблетку из пластика. Все!
Опять коридор. Зеркало на мгновение показало Марину самой себе: кошмар, а не волосы, кошмар, обязательно сегодня в салон...
Митрохин спустил на пол ноги.
-З-з-з... В-з-з... - пело сверло. Чуть глуше вроде бы, чем минуту назад. Чуть глубже?
Халат жены замаячил в поле зрения. Залиловел.
-Давай уже, - сморщился Митрохин.
-Вот... и вот... - Марина подала таблетку, потом стакан.
Митрохин разжевал и выпил.
-Ну как?
Жена участливо заглянула в лицо.
-На работу пойду.
Митрохин встал, опираясь о покатое женино плечо.
Комната подрагивала, Марина подрагивала вместе с комнатой, пол казался нетвердым.
-Омлет, - напомнил Митрохин.
-Да-да, - Марина подхватила миску.
Дон-дон-дон-дон.
Но, слава богу, в кухне уже.
Митрохин снял рубашку со спинки стула, одел, не с первого раза попадая пуговицами в петли, затем стянул с плечиков в шкафу брюки.
Нет, не дождетесь, Сергей Васильевич! Чтобы Митрохин, да из-за какой-то головы! Повод подал! Ниче, дотелепаем как-нибудь...
Пиджак повис на сгибе локтя.
В зеркальной дверце шкафа отразился скособоченный, с больными глазами человек.
Пришлось, оскалясь, выпрямиться.
Сверло взвизгнуло как-то особенно громко и вдруг притихло, заработало щадяще: зыу-зыу...
За столом Митрохин прислушивался к новому ощущению, то так, то эдак поворачивая голову. Казалось, внутри, по извилинам, гуляет сквозняк.
Но тут сверло наконец пробило Митрохину череп и вонзилось в мозг.
Вж-жа!
Ах-ха-ха!
Он расхохотался, осматривая себя. Две руки, две ноги, посередине... Ха! Посередине - тело!
Человек-человечек.
Немолодой уже, но ничего, ничего...
Светло. Необычно. Одежда диковинная, но не теснит. Ну-ка, шаг, другой... Твердо. А это, видать, дома. Уродство, а не дома.
Он покрутил короткой шеей.
Все, все изменилось. Повозки какие-то самодвижущиеся. А это...
-Проходи! Проходи!
Перед ним выжидательно застыл низенький, в стеганом доспехе стражник.
-Проходи! Мешаешь же.
Это мне? Ах-ха-ха!
Он расхохотался снова, прямо в смуглое небритое лицо.
-Дурное у тебя копье, вот что, стражник. Спал ты, наверное, а дети тебе его и подменили. Метла у тебя теперь...
-Уйди, ради бога!
Веточный пучок обмахнул ноги.
Он отступил. По-бычьи нагнул голову.
-Ради какого бога?
Стражник вздохнул, завел глаза куда-то в небо, к сияющим облакам.
-Ради Аллаха.
-Что-о?
Очнулся Митрохин в автобусе.
Ныло плечо. Болели костяшки пальцев. На языке шипели непонятные, ругательные слова. Трагос... Что за трагос? К чему?
Зажатая в ногах, упиралась черенком в стекло дворницкая метла.
Митрохин осторожно отставил ее в сторону. Было непонятно, откуда она у него взялась. Дворник дал? А зачем? Ерунда какая-то!
Голова казалась горячей.
Митрохин приложил к ней руку. Да нет, теплая всего лишь.
На всякий случай он отсел от метлы и с независимым видом стал смотреть прямо перед собой. Даже попытался насвистывать, пока не сообразил, что поступает нелепо и подозрительно.
В конце концов Митрохин не вытерпел и сошел на две остановки раньше, уверенный, что вслед ему вот-вот кинут это... дори?
Дори? Что за...?
Здание управленческой конторы при заводе металлоизделий издалека блестело металлостеклом.
По небу волокло дымы. Впереди и сзади спешили на завод люди. Шорох множества ног то наплывал на Митрохина, то отдалялся, становясь похожим на морской прилив.
Ш-ш-ш...
А з-з-з... и в-з-з... нету. Аспирин помог.
Отваливались за спину дома, мигали светофоры, Митрохин вскорости побежал и галстук, завернувшись, заполоскал за ним словно высунутый язык.
Посторонитесь! Пропустите! Извините, не хотел!
Улица раскачивалась в такт бегу. Кружились листья. Стеклянные конторские двери вдруг возникли прямо по курсу и Митрохин, запаленно дыша, их таранил. Ай! Чьи-то пальцы тут же цепко ухватили его за рукав.
Пропуск? Пожалуйста! Вот я. Это я. Митрохин Владимир Сергеевич. Я пройду?
Сверенный и отпущенный, по широкой лестнице он взлетел на второй этаж в свой отдел.
-Здравствуйте, Иванна Семеновна.
-Здравствуйте, Илья Ильич.
-Здравствуйте, Ирочка.
Пробираясь к своему месту, Митрохин пожимал руки, улыбался, сетовал на головную боль, ловил ответное: "Здрасьте. Здрасьте. Здравствуйте".
-Добрый день, - сказал Капустин из соседней выгородки.
-И вам, - Митрохин плюхнулся на вертлявый стульчик, одновременно включая компьютер и снимая стикеры с экрана монитора.
Стикеры были однообразные, все на тему "вам звонили".
Звонил "Трансгресс". Звонил Федорив. Звонила Алла из Нижнего.
-Как начальство? - спросил Митрохин Капустина.
-У себя, - кивнул тот на дверь начальственного кабинета. - Затаилось.
Митрохин повесил куртку на расцветший крючками ствол вешалки.
И хорошо, подумал. Затаилось - значит, перепило вчера. А если перепило - значит, будет тихое.
Полтора месяца отдел от нового начальства трясло.
Молодой и энергичный племянник директора завода взялся наводить свои порядки с нездоровым энтузиазмом буйнопомешанного. Что-то у вас, было сказано, народу как в таборе. Нехорошо. Дармоеды нам не нужны. И отдел был тут же сокращен. Оставшиеся с зубовным скрежетом и тихой, в нос, руганью распределили между собой обязанности уволенных и вновь кое-как наладили работу. Племянник посчитал это прорывом, поднял себе зарплату и стал устраивать идиотские тренинги и собрания в стиле "мы - команда!" и "эффективный менеджмент".
По отделу загуляли шепотки про отстрел диких животных, смирительные рубашки и крысиный яд. Митрохин же, обычно читающий лишь программу телепередач и анекдоты, вдруг пристрастился к детективам. Причем поневоле, смутно прикидывал, как оно было бы в местных реалиях. В смысле, раскрыли б, не раскрыли убийство, если бы...
Впятером тянуть отдел было туго, они подсчитали, отбили аналитику в целом и по цехам, еле-еле сдали планы финсектору на следующий месяц, с обеспечением мудрили уже по вечерам и вроде бы и тут успевали. Но...
Это "но" в лице племянника радостно, как награду, скинуло на них еще и отчетность по двум заводским магазинам и аналитику продаж: отдельно, видите ли, по метизам, отдельно по стеллажам и стойкам, отдельно по литью.
И отдел, с неделю конвульсивно подергавшись, впал в кому. Повалились сроки, посыпались раздраженные звонки - где? где? А нетути. Племянник бегал ошалелый и просил: "Ну, ребята! Ну, поднажмем! Мы ж команда!"
Увы, визит директора не заставил себя ждать.
Ах, каким бальзамом лился на душу Митрохину и остальным громогласный, проникающий сквозь тонкие кабинетные стенки директорский рев: "Где люди? Где они? Не отдел был, а механизм. Налаженный! Только не ломай. Нет, вдрызг! В щепки! Уволю, скотину, и не посмотрю, что родственник! Кто, кто тебя просил?"
И нектаром струилось блеяние племянника, неразборчивое, испуганное: ме-е, бе-е.
Уволенных в результате вернули. Племянник поумерил прыть, к тренингам охладел, к эффективности отдела - тоже, зато вдруг стал блюстителем трудовой дисциплины. А кто? А куда? А во сколько? К директору - с объяснительной! Специалистов - пруд пруди! Уж они-то на вашем месте от звонка бы и до звонка! Без перерывов!
И ведь, в сущности, не поспоришь. Хотя виделась в этом мелкая месть коллективу.
Митрохин бросил взгляд на опущенные жалюзи, повел плечами - опоздал-то минут на десять, чего нервничаю? - и взялся за телефон.
-Вероника Михайловна? Это Митрохин. Что там по машине нашей? Которая по обработке поверхностей? Мы уже заждались.
Трубка забубнила в ухо унылым женским голосом: не знаю, сами ждем, нас самих подводят, вроде бы надежная фирма была...
Слушая, Митрохин отпустил взгляд в свободное плавание по отделу. Макушка Капустина. Кофейный автомат. Плакатики на стене. Ирочка - цок-цок каблучками. Вентилятор на столе у Ильи Ильича шевелит веселыми ленточками.
-Вероника Михайловна, я, конечно, понимаю...
Митрохин внезапно умолк, потому что глаза его наткнулись на белую сорочку, придавленную бортами дорогого пиджака. Сорочка покачивалась у края стола, а выше...
Митрохин уронил трубку на рычаг.
-Здравствуйте, Сергей Васильевич.
-Здравствуйте, Владимир Сергеевич.
-Что-то случилось?
Нотки подобострастия скользнули в голосе. Как Митрохин не старался их вытравить, ничего у него не получалось. Робел. Все-таки над ним имели власть. Его могли выгнать, лишить премии, на него могли наорать. Даже глаза сдавались, предпочитая лишний раз не тревожить начальственное лицо. Сорочка - другое дело, в сорочку как раз можно уткнуться.
-Пойдемте-ка, Владимир Сергеевич, ко мне.
-К вам?
Сорочка сменилась шевиотом, грудь - лопатками.
Митрохин поднялся. Где-то на периферии зрения взметнулся Капустинский кулак - но пасаран! В ноги словно пружинки вставили, мягкие, гнущиеся черт-те куда.
Щелкнула дверная "собачка".
-Итак...
Митрохин остался стоять, племянник директора сел, сорочка сместилась, пришлось заново фокусироваться.
-Да, Сергей Васильевич.
-Форменное светопреставление за окном. С утра такая чехарда в небесах, видели?
-Видел, - кивнул Митрохин.
-Почти конец света, да?
-Необычно.
-И поэтому вы позволили себе опоздать?
Митрохин похолодел.
-Я совсем немного... у меня голова...
-Одиннадцать минут сорок две секунды! Одиннадцать! Сорок две! - взорвался племянник.
Словно второй взрыв - рассыпается подкинутый к потолку ворох бумаги. Снежный буран. Ах, нет, не смотреть в лицо, не смотреть!
Колеблются жалюзи.
-Вы здесь работаете или как?
-Ра... Работаю...
-Одиннадцать! Хрена вы здесь работаете! На имя директора! Объяснительную! Я, Владимир Сергеевич Митрохин!
Вж-жа!
Ха, племянник купца! Почитатель Гермеса!
Он с интересом огляделся. Странная лавка - ни товара, ни покупателей. Но просторно. Из стороны в сторону - шесть шагов. До стола - три.
Ну чего, чего кричим-то?
Он схватил кричащего за грудки, вытянул на себя.
-Ах, нехорошо!
Выпученные глаза оказались прямо напротив. Серые, с расширившимися зрачками. Сначала злые, потом удивленные. Потом и вовсе мученические.
Пережал он, что ли, что-то? Да вроде нет.
-Слушай сюда, кутос трагос мой сероокий...
Племянник ухитрился кивнуть.
Слушает. Внимает. И готов внимать дальше. Сколько угодно.
-Лично от тебя, лично - жду жертвы. Курицы хватит. Отрубишь голову, тушку сожжешь в мое имя. Я прослежу.
Он погрозил пальцем.
-Второе: человечка моего не трогать. Иначе отправлю в тартар к папе. А папа у меня злой. У него времени много...
Нет, что за нелепая одежда. Не хитон, не гиматий.
Он отпустил племянника и тот сполз в кресло, вжался затылком в спинку.
-Ты... вы кто?
Ах-ха-ха!
Молнию ему, что ли, показать?
-Я - Диас!
-Владимир Сергеевич! Владимир Сергеевич!
В лицо Митрохину брызнули водой.
Он мотнул головой, выловленной рыбой хватанул ртом воздух.
-Ну, Митрохин, ты зверь! - выдвинулся, шутливо ударил в плечо кулаком Капустин. - Мы думали - все, сейчас тебя племянник - вместо завтрака... А ты! Ну, просто!..
-А что я?
Отдел толпился вокруг стола, улыбался, жмурился. Илья Ильич теребил галстук. Иванна Семеновна слала воздушные поцелуи.
-А что - я? - снова спросил Митрохин.
В памяти от произошедшего была темнота и искры.
-Придуриваешься? - Капустин хохотнул. - Ты, брат, выдал! Ты, брат... Стенки тоненькие. Сначала он кричит. Объяснительную! - кричит. Одиннадцать! А потом ты ка-ак!..
Отдел закивал. Митрохин, словно какой-нибудь приносящий удачу идол, удостоился поглаживаний, похлопываний, тисканья рук и даже прикосновения к коленям. Ирочка, наклонившись, мазнула его по щеке полными губами.
Митрохину почудилось, она шепнула: "Ты - мой герой!"
-Слушай, - сказал Капустин, - где ты так рокотать научился? Просто жуть берет, как рокочешь. Уроки брал?
-Я?
-Бас-профундо! - восхищенно сказал Илья Ильич. Он снял свои очки и промокнул левый увлажнившийся глаз галстучным уголком.
Митрохин зажмурился и разожмурился.
-А что я... это... рокотал?
-Ну, брат, это тебя спросить надо! - фыркнул Капустин. - Большей частью ты вообще не по-нашему рокотал. Из оперы, что ли, какой-то?
Митрохин стянул с вешалки куртку. Перед ним расступились.
-Во! - сказал в спину Капустин. - Ты рокотал: "Я - Диас!".
-Я - Зевс, - вырвалось из Митрохина.
Глаза у него сделались ошалелые.
-Кто?
-Простите, простите.
Митрохин выскочил из отдела и ссыпался по лестнице вниз.
Я - Зевс? О, боже! Чушь какая-то. Я - Зевс. А молнии? А гром? Выйдя из конторы, он бросил взгляд в небо.
Только иллюминация. Может, это вредное излучение?
Я - Зевс. Я - президент России. Я, черт возьми, похоже, страдаю амнезией. Выборочной.
Мысли рассыпались. Митрохин обнаружил себя бредущим по тротуару в неизвестном направлении. Впрочем, от завода все улицы вели в центр. Так что в центр, в центр.
Кутос трагос.
Вот откуда, спросил себя Митрохин, я знаю про кутос трагос? Ведь это означает... Он напрягся, вылавливая слова и смыслы. Означает - глупый козлик.
А дори - копье. А эмпорос - купец. А обменный курс афинской дидрахмы - две коринфских. Нет, надо присесть.
Митрохин привалился к фонарному столбу, потом заметил окаймленную бегущими огоньками вывеску. Кафе "Путник". Очень хорошо. Очень вовремя.
По узким ступенькам он поднялся наверх, в полутемный зал. Мерцало полукружье эстрадки, мягко желтело бра над барной стойкой. Тяжелые шторы на окнах напрочь отсекали наружный свет. День, ночь - неважно. Безвременье.
Это что? Он подвинул к себе прямоугольник твердой бумаги. Ме... Меню. Меню! Он заводил пальцем, читая.
-Кнели куриные в горшочке...
Пампушечка кивнула.
-Два, - сказал он. - Два горшочка. Суп-харчо. Мясо на ребрышках. С гарниром из сладкого картофеля. Салат "Цезарь". Салат "Витаминный". Жаркое под итальянским соусом. Вот, вот! Салат "Греческий". Обязательно!