- Ёрпыль-гон! - страдальчески воскликнул Рыцек. - Уже началось!
Они протиснулись к изгороди. Рыцек перелез через жердины. Эльгу дед Пихтя поднял на руки и опустил уже внутри двора.
Кафаликс выхаживал по притоптанной земле, важный, усатый, в синих штанах, служебном длиннополом сером мундире и в синем же колпаке с полями.
- Всякому, кто пойдёт под руку мастера, кранцвейлер Края назначает содержание в тридцать эринов в год! - произнёс он.
В толпе ахнули. Сумма, наверное, была большая. Но Эльга ничего не понимала в эринах и всё пыталась рассмотреть стоящих поодаль мастеров. Потеющий на солнце кафаликс шагал как заведённый, словно специально мешая взгляду.
- Пусть покажут мастерство, - сказал кто-то из толпы.
- Конечно, - кивнул кафаликс, остановившись.
В это мгновение Эльга разобрала, что мастеров к ним приехало четверо. Не трое, как она сначала подумала, а четверо. Мужчины-мастера стояли, образовав кружок, в ожидании, когда их представят. Женщина же словно пряталась за ними. Она даже отвернулась вбок, и её лицо показалось Эльге печальным. В ногах у женщины лежал большой серый сак, похожий на гусеницу.
- Я представляю вам Эльмура Изори, - торжественно произнёс кафаликс, предваряя слова движением руки, - мастера боя.
Один из мастеров, крепкий, с голым торсом, мужчина лет сорока вышел вперёд. Он не стал играть мускулами или кувыркаться, показывая свои силу и ловкость. Он обвёл собравшихся серыми, глубоко посаженными глазами и спросил неожиданно низким голосом:
- Кто хочет попробовать?
- Ну, я, - сказал дядя Вовтур.
Он был большой, на голову выше мастера Эльмура. Плечи как булыжники, руки как кузнечные клещи. На бритой голове - белый рубец.
Детей отогнали от участка изгороди, да и сами взрослые подались в стороны. А дядя Вовтур, освободившись от короткой куртки, встал напротив мастера в пяти шагах, чуть присел и сжал пальцы в кулаки.
- Нападать?
Мастер боя сузил глаза и кивнул.
- Нападай, - он вытянул руки и соединил ладони.
- Эх-ха!
Дядя Вовтур ринулся вперед, но ладони мастера Эльмура чуть отклонились в сторону, и его соперник неожиданно для себя запнулся и упал на правое колено.
Толпа выдохнула.
- Видела? - толкнул Эльгу Рыцек.
Глаза его блестели как монетки. Сам он пытался скопировать стойку мастера.
- И ничего особенного, - сказала Эльга.
Дядя Вовтур в это время поднялся на ноги и, уважительно качнув головой, обернулся к глазеющим:
- Ну же, поддержите меня!
Народ тут же закричал:
- Вперед, Сильф! Покажи ему, Вовтур!
Девчонки рядом с Эльгой захлопали в ладоши.
- Вот, это дело! - сказал дядя Вовтур, подмигнул и бросился на неподвижно стоящего мастера.
Тот качнул ладонями, но дядя Вовтур ловким движением ушел от этого жеста в сторону. Бросаясь то вправо, то влево, он смог приблизиться к Изори на два шага, но тут пальцы мастера боя толкнули воздух, и дядя Вовтур, будто мягко стукнутый гигантским кулаком, отлетел обратно к ограде.
Под весом спины его звонко треснула жердина.
- Ёрпыль-гон!
Рыцек подпрыгнул от охвативших его чувств.
Дяде Вовтуру помогли подняться, кто-то похлопал его по плечу.
- Можешь взять деревяшку, - сказал мастер Эльмур.
Он разъединил руки и расположил их одну над другой, словно защищая грудь от удара. Эльге показалось, что воздух перед его руками слегка поплыл, как бывает, если смотреть над пламенем костра или очага.
- Так-таки и могу? - сказал дядя Вовтур.
Одним движением он выдернул треснувшую жердь из ограды и переломил ее о колено. Обломок, оставшийся в его ладонях, напоминал размером увесистую дубину.
- Так могу?
- Можешь, - улыбнулся одними губами мастер боя.
- А то был у нас в прошлом годе...
Дядя Вовтур подшагнул к противнику. Рыцек весь сжался пружиной в ожидании, словно это на него, а не на мастера боя наступал односельчанин.
- ...так тоже говорил, что мастер. А копьем его нельзя, кулаком его нельзя... Только и мог стрелы отводить.
Дядя Вовтур ударил дубиной почти без замаха, но и такой удар, наверное, должен был сломать Изори плечо.
Только вот дубина словно повстречалась с невидимым камнем.
Дядю Вовтура развернуло от отдачи, народ загудел, Рыцек, заголосив, выпрыгнул вверх, к небу и солнцу.
- Да!
Мастер боя отступил на шаг, подставляя другое плечо.
Эльга же разглядела, что женщина-мастер что-то выкладывает на плоской дощечке. Разноцветные кусочки ложились на дерево, а женщина, искоса поглядывая на дядю Вовтура, то и дело запускала в сак руку и долго, задумчиво что-то перебирала.
Странно, да? Эльга даже губу закусила от любопытства.
Мастер боя тем временем отбил второй удар дяди Вовтура так же легко, как и первый. Дубина треснула.
- Хочешь нож? - спросил мастер Эльмур.
- Брать? - повернулся к толпе дядя Вовтур. - А то вроде ничего мастер.
- Бери! - крикнули от ограды.
- Только не поранься! - добавил кто-то.
Народ грохнул хохотом, дядя Вовтур показал нырнувшему за спины зубоскалу могучий кулак. На солнце надвинулось небольшое облачко, и цвета дня потемнели, порыв ветра сбил серую челку мастеру боя на глаза.
Какой-то клочок выскочил у женщины-мастера из-под пальцев и, подхваченный потоком воздуха, полетел через двор. По пути он увернулся от кинутого дяде Вовтуру ножа и, кружась, спланировал прямо к Эльге.
Девочка подставила ладонь. Клочок лег в нее зеленоватой бабочкой. Это оказался сливовый лист, мягкий, с красной полоской посередине. Он подрагивал, как живой.
Эльга подняла голову - женщина-мастер смотрела на нее, чуть хмурясь, с некоторым напряженным ожиданием. Бледное лицо, светлые брови и светлые, зачесанные за уши волосы. Пальцы вынутой из сака руки сжимали пустоту.
И Эльга решилась.
- Куда? - успел крикнуть ей вслед Рыцек.
Но поздно.
Она оттолкнулась от ограды и, зажав в кулачке лист, чтобы не выпорхнул, побежала мимо вновь сошедшихся мастера боя и дяди Вовтура. Вернуть сливового беглеца почему-то показалось очень важным.
Кто-то за спиной вскрикнул, Рыцек, конечно, помянул Ёрпыль-гона, бойцы вдруг быстро надвинулись на Эльгу, замахали руками, задышали, запыхтели, втиснули ее в тесное пространство между собой, льдисто сверкнул нож.
- Ой!
Эльга, предчувствуя нехорошее, закрыла глаза. Но ее вдруг, будто скользкую рыбку из пальцев, выдернуло вон, нож исчез, в щелку между ресницами сквозь дрожащий свет проломилось и пропало лицо Эльмура Изори. Что-то треснуло, вскрикнул от боли и, кажется, упал на землю дядя Вовтур.
Ах, башмаки сами понесли Эльгу прочь! Опомнилась она только в конце двора, пойманная тонкой рукой женщины-мастера.
- Вот дурёха! - сказал кто-то из мужчин.
- Зачем бежала? - строго спросила женщина. - Жизнь не дорога?
- Тетенька, я это...
Эльга подала ей сливовый лист.
Женщина усмехнулась. Вблизи она была старше и противней, чем если, щурясь, смотреть от изгороди. Жёсткое лицо прорезали морщины. В светлых глазах не пряталось ни ласки, ни улыбки, одна ожесточенная пустота.
- Тебя же сейчас чуть не убили.
- И что? - Лист задрожал в пальцах. - Вам разве не нужно?
- Глупенькая.
Женщина-мастер опустила ладонь в сак и под сухой шорох извлекла целый пук самых разных листьев - и дубовых, и ольховых, и смородиновых, и березовых, и мелких брусничных.
И сливовых тоже.
- А теперь, - с середины двора зычно возвестил кафаликс, - встречаем мастер-лекаря Крапина Гампелина!
Оглянувшаяся Эльга увидела, как обозвавший ее дурехой мастер, сменяя Эльмура Изори, степенно идет к поверженному, тяжело вздымающему глыбу плеча дяде Вовтуру. Тюрбан, коричневый халат, остроносые сапоги.
- Здравствуйте, дорогие мои, здравствуйте!
Мастер-лекарь поклонился людям.
- Зовут-то как? - услышала Эльга сбоку и не сразу сообразила, что обращаются к ней.
- Вам же все равно, - сказала она женщине, наблюдая, как мастер Гампелин, кружа, пассами вправляет дяде Вовтуру выбитый сустав.
Выглядело это еще страшнее, чем битва с мастером Изори.
- Может быть, все равно, а, может быть, и нет, - женщина склонилась над своей доской. - Но если не хочешь...
- Эльга.
- Хм... - качнулась женщина. - Непростое имя. Ну-ка, посмотри. Только честно скажи: что видишь?
Она развернула доску.
Эльга ахнула. На слегка ошкуренном дереве, на желто-белом фоне один к одному тесно примыкали листья, изгибались, сцеплялись зубчиками, складываясь в необычное, темно-зеленое, коричневое, с фиолетовыми жилками, очень узнаваемое лицо. Дядя Вовтур получился у женщины словно живой, губастый, веселый, улыбающийся, казалось, немного подожди, замерев, - и он расхохочется листьями или подмигнет.
Женщина-мастер чуть-чуть, уголками губ, позволила себе улыбнуться.
- Ты хочешь этому научиться?
Девочка закивала так часто, что у нее, наверное, должна была отвалиться голова. Во всяком случае, все поплыло перед глазами.
- Знаешь, - сказала женщина, - это не очень благодарное занятие. Это не мастерство боя. И вообще...
- Тогда зачем вы этим занимаетесь? - спросила Эльга.
Толпа у изгороди разразилась радостными криками, приветствуя вставшего дядю Вовтура. Плечо у него снова сидело нормально, а не торчало бугром. Мастер Крапин Гампелин повел его к односельчанам.
- Кому снять головную боль? - спрашивал он громко. - Выправить вывих? Выдавить свищ? Все можно!
К нему уже тянули руки желающие.
Женщина-мастер смотрела на него со странным выражением лица.
- Вы тоже могли бы стать лекарем, - сказала ей Эльга.
- Нет, - женщина поправила на доске несколько листьев. - Моя судьба - здесь, в таких портретах. Знаешь, что мне говорила мой наставник? Не важно, чем ты пытаешься овладеть. Важно достичь в своем деле совершенства.
- А вы достигли? - спросила Эльга.
- Нет. Это не так быстро происходит.
- А почему листья?
Женщина пожала плечами.
Мастер-лекарь вернулся к ним, в конец двора, по очереди прижав ладонь ко лбу тети Амины и деда Фантиля, а также повозившись с локтем Дорка Диггеса.
- А сейчас, - объявил кафаликс, - мастер осенних листьев Унисса Мару.
- Иди к своим, - сказала женщина девочке и, подхватив сак и несколько дощечек, направилась к поставленному кафаликсом стулу.
Сев, она долго перебирала дощечки на глазах у притихшего народа, словно дожидаясь, когда Эльга проскользнет мимо нее к изгороди.
- Ёрпыль-гон! - Рыцек затряс Эльгу за плечи. - Куда ты побежала? Мастер боя из-за тебя дяде Вовтуру плечо повредил!
- А мастер-лекарь починил!
- Дура!
- Тихо вы! - цыкнул на малышню дядя Вовтур, скособочившийся рядом на чурбачке.
- Я делаю портреты, - сказала женщина-мастер, мазнув взглядом поверх голов. - Портреты из листьев. Из разных листьев. Они не простые, они поднимают настроение, служат для памяти, приносят мир в дом.
- И все? - разочарованно протянул кто-то.
- Не только. Портрет посложнее возьмет на себя беду, - Унисса огладила пустую доску. - Кто хочет получить портрет?
- Я, - сказал дядя Сарыч.
- И я, - сказала тетушка Тельгин.
Женщина-мастер попросила желающих выйти вперед и какое-то время, запустив руку в сак, молча их разглядывала.
Листья сыпались на землю.
Затем Унисса Мару провела над доской ладонью и бросила на нее целый лиственный ворох, будто крупу в котел. Часть листьев сдуло, но большинство задержалось, прилипло, выгибаясь и трепеща краями. Желтые, красноватые, темно-зеленые, серебристые. Женщина принялась приминать их и складывать, пальцы ее работали быстро-быстро, заставляя доску отзываться легкими звуками: пум-пум-пум. Где-то отрывались кусочки, где-то подгибались черенки, где-то лиственная мякоть, сдавленная, давала белесый сок.
Эльга заметила, что на среднем пальце мастера специально выращен и подпилен ноготь, которым делались надрезы или удаление кромок. Ноготь жил словно сам по себе, безошибочно очерчивая границы портрета.
Тетушка Тельгин несмело подступила к мастеру, приняла портрет, развернула к себе. Несколько мгновений ее глаза скользили по доске, по листьям, мучительно не зная, за что зацепиться. Затем тетушка Тельгин расхохоталась.
- А ведь я, верно, я!
Лицо ее расцвело румянцем.
Похохатывая, недоверчиво качая головой, она вернулась с доской к изгороди, и там тоже заохали, засмеялись, заговорили вразнобой, разглядывая портрет.
- А лет-то тебе убавили!
- А грудь прибавили!
- Ах, веселая!
Тетушка Тельгин, хвастаясь, пустила мастерство по рукам. Листья трепетали, листья смотрели в мир насмешливо и открыто. Было совершенно удивительно, как в этом пятнистом узоре можно что-то разглядеть. Но стоило чуть тронуть доску, и улыбка тетушки Тельгин расцветала на ней, а выше проступали и ольховый нос, и глаза из мелких лодочек чебыча, и темная, сливовая прядка волос.
Унисса между тем уже работала над портретом дяди Сарыча, мрачного, недавно схоронившего свою жену селянина. Сарыч супился и тревожно тискал штаны на коленях.
Мастер отбирала для него листья темные, суховатые, ломкие, складывала, проводила ногтем, будто ножом по горлу.
Сарыч кхекал.
Кафаликс подошел, молча, сдвинув колпак, заглянул через плечо и также молча отправился к вынесенному из гостиницы столу с пуншем.
- Что ж... - Унисса Мару сдула с доски лишнее. - Принимайте.
Дядя Сарыч сделал шаг вперед и застыл.
- Вы, наверное, зря это, госпожа мастер, - произнес он глухо. - Передумал я. Если позволите, то не надо мне...
Унисса сощурилась.
- Ты сейчас хочешь оскорбить меня, селянин?
Сарыч, побледнев, замотал головой.
- Что вы, мастер!
- Тогда бери свой портрет, - ледяным голосом сказала Унисса.
Народ за изгородью притих.
Дядя Сарыч, поникнув, мелкими шажками приблизился к мастеру осенних листьев и принял из ее рук доску.
- Посмотри, - все тем же, не допускающим пререканий тоном скомандовала Унисса.
Сарыч повернул доску.
Лицо его дрогнуло, в глазах блеснули слезы. Несколько мгновений он оглаживал дерево ладонями, боясь коснуться листьев, затем прижал его к груди.
- Госпожа мастер...
Дядя Сарыч упал перед Униссой на колени.
- Встань, - сказала ему Унисса, и Эльге захотелось вцепиться ей в светлые волосы - в голосе было больше железа, чем в хорошем ноже.
Дяде Сарычу и так плохо! - чуть не крикнула она. Но дядя Сарыч послушался мастера и поднялся. Щеки его были мокрыми.
- Благодарю, госпожа.
- Иди, - сказала ему Унисса.
Дядя Сарыч кивнул и так с портретом на груди, тихий и светлый, вышел за изгородь, мимо людей, к своему дому.
Мастер осенних листьев забросила лямку сака на плечо.
- Если кто хочет учиться у меня, буду рада.
Она уже повернулась, чтобы идти в конец двора, к мастерам-мужчинам, но замерла, посмотрела через плечо на дядю Вовтура:
- А ты чего ждешь? Видел же, что я и твой портрет сделала.
Дядю Вовтура подбросило с чурбачка.
- Ну, я это... - он старательно прятал глаза от Униссы - словно то в траве, то в обломке жерди натыкался на что-то важное. - Я не против, конечно...
Эльга выпучила глаза на дядю Вовтура - необычно скованного и несмелого, а вдобавок еще и густо покрасневшего.
- Ладно, - улыбнулась Унисса и всему народу объявила: - Вечером приходи.
Эльга от возмущения набрала в рот воздуха да так замерла, как жаба на болоте. Ясно почему вечером! У дяди Вовтура жены нет.
- Это же вообще! - шепнула она Рыцеку.
- Взрослое дело, - пожал плечами тот.
- Но она мастер!
Эльга оглянулась, ища поддержки, но люди смеялись, переглядывались, а кто-то даже хлопал глупо хихикающего счастливчика по плечу. Эльге захотелось провалиться в самое пекло, так ей стало стыдно за дядю Вовтура.
- А теперь, - громко возвестил кафаликс, - встречайте Тарзема Ликко, мастера животных и птиц!
Высокий худой мужчина поклонился народу и развел руки. На них тут же сели сойка и маленькая, гнездящаяся у коньков крыш пугливая кычка.
Эльга слушала вполуха, что мастер выводит мышей, кротов и лечит скотину.
Ей хотелось то ли разреветься, то ли залезть куда-нибудь в колючие чепчуйник или малинник, чтобы царапинами на руках и лодыжках уравновесить то, что наглость и простота мастера осенних листьев сделали с ее душой.
Ну как так можно?! - думалось Эльге. Другие люди что, не люди для нее? Тот же дядя Сарыч... Подумаешь, она что-то из листьев складывает! Другие и то более полезные мастера.
Она пролезла через ограду на улицу и побрела домой.
- Завтра! - нагнал ее голос кафаликса. - Все дети до четырнадцати лет, желающие обучаться мастерству, смогут выбрать мастера! Тридцать монет родителям! Контракт с кранцвейлером Края Дидекангом Руе! Тридцать эринов!
Эльга прижала к ушам ладони.
Мать, ходившая к отцу на поля, встретила ее длинной, гибкой вицей и руганью.
- Ты на кого двор бросила? А? Тебя кто отпустил? Свиньи забор подрыли, у несушек воды нет, посуда не вымыта!
Вица, со свистом взрезав воздух, нашла Эльгину спину.
- Ай! - вскрикнула Эльга. - Я все сделаю, мамочка.
Она обежала врытую поилку. Мать погналась, придерживая подол длинного платья, потому что проступок был серьезный и одного шлепка прутом для учения непутевой дочери было недостаточно.
- Стой! Стой, Эля! Я тебе!
- Мамочка, я все поняла!
Эльга пронеслась сквозь хлев, кисло пахнущий животным теплом, перескочила через ягодные грядки и спряталась за высоким домашним крыльцом. Отставшая мать появилась из темноты пристройки и, выглядывая Эльгу, остановилась в воротах.
- Эля!
Вица стегнула ни в чем не повинную створку.
- Все равно получишь у меня!
Эльга прижалась к боковым чурбакам, стараясь сделаться как можно незаметнее.
- Что, - спросила мать, - нашлось что-то более важное, чем работа по хозяйству? Ну же, поделись, доченька. А я послушаю.
Из-за угла дома вышла коричнево-рыжая курица и остановилась, глядя на девочку бессмысленными глазами.
- Брысь! - шепнула ей Эльга.
- Не думай, что я забуду, - приближаясь, сказала мать.
Дура-наседка пялилась, поворачивая глупую голову.
- Пошла! - Эльга, стянув с головы платок, замахнулась им на курицу.
Наседка кудахтнула.
- Вот ты где!
Мать закрыла всякий свет, нависнув сверху. Курица, как исполнившая свой долг, удалилась, высматривая что-то в рыхлой земле.
- Мастера! - крикнула Эльга, зажмурившись. - На постоялый двор прибыли мастера!
Ни удара вицей, ни чего другого не последовало.
- Вот как.
Мать опустилась на ступеньки. Старое дерево скрипнуло под тяжестью ее тела. Она была не то удивлена, не то пришиблена новостью. Эльга покинула свою прятку и осторожно присела рядом. Материна рука неуверенно, вслепую огладила ее волосы.
- Значит, хочешь идти в мастера?
Эльга сначала мотнула головой, а затем кивнула.
- Я не могу тебе запретить, - с неживой улыбкой сказала мать. - И отец не может. Это давнее правило. Но мастерство... Мастера - одинокие люди.
- Я буду вас навещать, - сказала Эльга.
- Конечно. - Мать вздохнула. - Конечно, будешь. Пока это не станет тебе в тягость.
- Вот еще! Может, меня и не возьмут вовсе.
- Может быть... - мать потеребила прядки у Эльги за ухом, странным, пустым взглядом уставившись на крышу дровяного сарая. - Ты уже выбрала, каким мастером хочешь стать? Переучиться будет уже нельзя, знаешь?
- Совсем-совсем?
- Да.
Мать повернула к себе Эльгино лицо, вглядываясь в него с непонятной жадностью.
- Я хочу стать мастером осенних листьев, - произнесла Эльга, вдруг осознав, что да, именно это и является ее самым искренним, самым страстным желанием.
Несмотря на то, что Унисса Мару - мерзкая и грязная женщина.
Утром Эльгу разбудил отец, серьезный, хмурый, в чистых штанах, рубахе и короткой куртке с вышивкой. Тронул за плечо, убрал прядку со лба.
- Одевайся, - сказал он. - Скоро идти.
На краю кровати ее ждало платье, которое она до этого одевала всего раз, на свадьбу старшей сестры.
Эльга здорово удивилась, когда обнаружила, что и сестра, живущая на другом конце деревни, тоже здесь, причем не одна, а с мужем. Так что завтракали торжественно, впятером. Вместо каши был пирог и половина жареной курицы.
Ели тихо, сестра Тойма шмыгала носом, и у Эльги сложилось впечатление, что она присутствует чуть ли не на собственных поминках.
Ей стало тревожно, и она сказала:
- Вы что? Я же не умерла!
Мать улыбнулась ей, подложив ладонь под морщинистую щеку. Отец хмыкнул. Тоймин муж почему-то замер с куриной костью в зубах, а сама Тойма выдавила дрожащим голосом:
- Конечно, нет, милая, конечно, нет.
- Я буду к вам приходить! - сказала Эльга. - Я обещаю!
- У мастеров слишком много дел, - вздохнула мать.
- Но я же еще не мастер! - возразила Эльга.
- Ладно, - стукнул по столу отец, - нечего!
Все засобирались и вышли во двор. На ступеньках крыльца мать развернула Эльгу к себе, посмотрела и, нагнувшись, поцеловала в щеку.
- Не серчай, если что было не так.
Глаза у Эльга набухли слезами.
- Мам, ну что ты, мам! - торопливо заговорила она, чувствуя, как катятся по щекам горячие капли. - Я могу никуда не идти! Я буду с вами!
- Нет-нет, - сказала мать, - ты все правильно делаешь.
- Мам...
Отец поймал Эльгу за руку и повел со двора. Ей осталось только оглядываться через плечо. Вот мама. Вот Тойма обняла ее.
- Пока, сестрица!
Вот мама отворачивается.
И все, все - дом повернулся облезлым боком, мелькнул бревенчатый торец, оставил памятку в сердце желтый ставень.
Почему ее губы прошептали: "Прощай"? Почему? Почему?
А впереди также вели Рыцека. Они догнали их, и Эльгин отец пожал руку отцу Рыцека. Они обменялись какими-то непонятными фразами. Или это Эльга уже плохо слышала и ничего не понимала?
Рыцек вышагивал серьезный, как сто мастеров. В новых башмаках, в широких штанах, в перешитой отцовской куртке. Покосился на Эльгу, ничего не сказал. У самого глаза красные, тоже ревел, наверное.
Ну и ладно.
Эльга даже руку свободную за спину спрятала. Обойдется.
Впереди шли еще дети с одним или двумя родителями. Эльга увидела Тиндоль, Хайлига, Ом-Гума, почти всех, с кем ходила в воскресную школу, где их учили письму, счету и Уложениям Края и Пранкиля.
Все были донельзя торжественные, и торжественность эта выпирала хмуростью лиц, скупостью жестов и какой-то мертвечинкой в глазах.
Эльга подумала, что родители словно похоронили их всех, а они, осознавая это, теперь и шли по памяти, как деревенские неупокоенные, которых приезжий мастер-темень Игамар упокаивал обратно два года назад. Только тех было всего трое, а здесь, наверное, их уже за дюжину набралось. Чего скрывать, мастера редко от кого отказывались.
Эльга крепче сжала отцовские пальцы.
Отец поймал ее взгляд и подмигнул, только не весело, возможно, тоже по памяти, что была у него младшая дочка...
Эльга шмыгнула носом. Больше всего ей захотелось вдруг вырвать руку и побежать обратно, возвращая себе друзей, сестру, маму. Беззаботные двенадцать лет. Она даже была согласна на некрасивого сестриного мужа, который увел Тойму в другой дом.
Впрочем, длилось это недолго. Желание схлынуло, и Эльга лишь в который раз пообещала себе, что обязательно будет навещать родных.
За оградой постоялого двора на песчаной полянке темнели столы. Их было пять: четыре - для мастеров и один - для кафаликса. У стола для кафаликса в стеганых красно-синих куртках стояли стражники и сторожили окованный железными полосами массивный сундук с эринами. Еще два стражника стояли у ворот и пропускали только родителей с детьми.
Отец и Эльга прошли внутрь.
Было как-то тревожно и тихо. Мало кто переговаривался. Схваченный взглядом Рыцек смотрел прямо перед собой. На площадке, где вчера выступали мастера, все никак не могла распрямиться трава.
Хлынул, пошевелил стебли ветерок, продолговатый лист, коричневый, с фиолетовыми жилками, вынесло к Эльгиным ногам. Она наклонилась, подобрала, спрятала в кармашке платья. На счастье.
Постоялый двор раскрыл скрипучие двери, и наружу по одному в темных походных плащах потянулись мастера. Ближний стол занял мастер боя, дальше - мастер зверей и птиц, за ним - лекарь. Унисса Мару с перекинутым за спиной неизменным саком гордо проследовала за последний стол. Села, равнодушно оглядывая собравшуюся толпу.
Потянувшись, вышел кафаликс с темной шкатулкой, важно проплыл на свое место, приподняв колпак, причесал редкие кудри.
- Итак, - возвестил он, - согласно Уложению Края и высокому изволению кранцвейлера Дидеканга Руе объявляю набор в мастера местечка Подонье Саморского надела!
- Ну, - сказал Эльге отец, - пошли?
- Сейчас, пап, я соберусь немножко.
Он присел перед ней.
- Страшно?
Эльга кивнула.
- Это просто начинается новая жизнь, - сказал отец. - Она будет другая, не как здесь. Ты увидишь новые земли, научишься мастерству. Мастера нужны людям, ты же видела вчера.
- А вы?
Отец улыбнулся. Эльга вдруг обнаружила, что вокруг глаз у него морщинки, одна щека выбрита небрежно, над бровью косой шрамчик, а глаза серые и чуть-чуть зеленые.
Раньше она почему-то не замечала этого, и ей стало пронзительно больно от того, что такие бесконечно важные мелочи прошли мимо.
- Мы останемся здесь, - сказал отец. - И мы будем ждать тебя, если тебе вдруг захочется нас навестить.
- Мне захочется, - сказала Эльга, на несколько мгновений ныряя лицом в складки отцовской куртки.
- Тогда пошли?
- Да.
Эльга вытерла глаза ладонью.
Дети уже выстроились перед столами. Мальчишки, конечно, почти все стояли перед Эльмуром Изори, мастером боя. В том числе и Рыцек. Четыре девчонки выбрали мастера-лекаря. Трио из долговязой дочери тети Ганабун, ее подружки и тихого мальчика, который, кажется, сидел в воскресной школе на заднем ряду, замерло рядом с мастером зверей и птиц. Перед Униссой Мару никого не было. Но мастера осенних листьев это словно и не занимало. Она смотрела перед собой, и только губы жили на ее лице - сжимались в тонкую линию и текли уголками вниз.
Эльга потискала в кармашке лист, прилетевший к ногам, оглянулась на застывшего у ограды отца и твердо произнесла:
- Я хочу быть мастером, как вы.
Унисса Мару перевела на нее взгляд холодных глаз.
- Я же тебе не нравлюсь.
- Ну и что, - сказала Эльга, - я вам, наверное, тоже.
- Это верно. Что ж, - сказала мастер, криво улыбнувшись, - это твой выбор, давай руку.
Девочка протянула ладонь.
Унисса Мару извлекла из просторного рукава гладкий деревянный цилиндрик, дохнула на него, заставляя на мгновение осветиться, и стукнула им по тыльной стороне Эльгиной ладони. На коже отпечатался зеленоватый листик с остренькими зубчатыми краями.
- Будет жечься, - сказала мастер. И добавила: - Можешь идти с отцом к кафаликсу за наградой.
- А потом?
- Потом он уйдет, а ты останешься, - сказала Унисса Мару. - А завтра утром мы отправимся в Дивий Камень. Мне нужен был всего один подмастерье.
- Но я могу попрощаться...
- Нет, - сказала мастер и встала из-за стола, - попрощаться ты не можешь. Я жду тебя в третьей справа комнате наверху.
У кафаликса выстроилась небольшая очередь.
Скрипела крышка сундука, звенели эрины, в листы бумаги, извлеченные из шкатулки, вписывались имена и выбор мастерства. Рыцек, стоящий впереди, на мгновение обернувшись, показал Эльге тыльную сторону ладони с краснеющим знаком - двумя скрещенными мечами. Улыбка - до ушей, а зуба справа и сверху - нет. Мастер боя, ага, хоть сейчас на портрет.
- Имя, - сказал кафаликс, когда очередь дошла до Эльги.
- Эльга Галкава, - сказал за Эльгу отец.
- Руку.
Кафаликс посмотрел на знак, хмыкнул. Затеребил стилом по бумаге, выводя крючки букв. "...сенних..." - успела подглядеть Эльга.
- Тридцать эринов.
Стукнула крышка сундука, мешочек с монетами упал в ладонь отцу. Кафаликс махнул рукой, отгоняя Эльгу, будто муху.
- Все, девочка. Следующий!
Отец отвел ее к ограде.
- Ну что, - он присел перед дочкой, - мне, наверное, пора.
Эрины звякнули в кармане его куртки, и Эльга передумала плакать. Отец посмотрел на нее замершими глазами, чуть ли не вслепую огладил лицо и волосы, выбившиеся из-под платка. Пальцы его в конце дрогнули.
- Ну, все.
Он выпрямился.
Несколько мгновений - и отец, сутулясь, выбрался с постоялого двора за ограду. В толпе собравшихся Эльга заметила бледное лицо сестры, и помахала ей рукой.
Не больно, расставаться не больно.
Эльга закусила губу и отвернулась. А потом медленно побрела в гостиницу, обходя мастеров и подмастерий.
Внутри было пусто. Дядя Велькаст кивнул ей и продолжил натирать стойку, ожидая, наверное, что она вот-вот заблестит зеркалом, отражая его лицо. Пахло подгоревшим мясом и свежевыпеченным хлебом. Эльга заметила листик, прибившийся к ножкам лавки, и безотчетно его подняла. Рука с отметиной мастера вдруг нестерпимо зачесалась, хоть вцепляйся в нее зубами. Девочка спрятала ее под мышку. Стало чуть-чуть легче.
Широкая, расшатанная лестница привела Эльгу на второй этаж, в темный коридор с маленьким окном под сходящимися стропилами. Беленые стены. Первая, вторая, третья дверь. За дверью было тихо.
Унисса Мару в одежде лежала на кровати, подсунув руки под голову. Светлые волосы рассыпались по соломенной подушке. Сак с листьями серой гусеницей расположился в ногах.
- Не стой на пороге.
Унисса глазами показала подойти к кровати. Эльга заметила несколько сложенных в углу кусков холста, растянутых между реек. Приблизившись, она убрала руки за спину. Мастер разглядывала ее и молчала.
- Помнишь, что был за лист, который ты поймала вчера? - наконец спросила она.
- Сливовый, - произнесла Эльга.
Унисса кивнула.
- Молодец. Первый урок: сливовые листья плохо дружат с дубовыми и тамариском, портят букеты. Но хорошо сочетаются и с вереском, и с верещанкой, и с орешником, и с вишней. Букетам слива придает мягкость, но излишнее количество ее отдает приторностью и ложью. Поняла?
Эльга кивнула.
- Ничего ты не поняла, дурочка, - вздохнула мастер. - Ладно, с этим позже. Твое первое задание... - Она перегнулась и стянула с лавки отрез грубого полотна. - Возьми.
Но когда Эльга, набычившись, не сделала движения навстречу, глаза женщины превратились в серые ледышки.
- Я сказала: возьми! - процедила Унисса сквозь зубы.
Злюка!
- Я не дурочка вам! - выдавила Эльга и даже топнула ногой в подтверждение своих слов.
- Что? - фыркнула мастер. - Может ты сразу набьешь букет? Из молочая или пустынника? Или, может, из моховой бороды?
Приподнявшись, она швырнула холстину девочке в лицо.
- Ты - дурочка, и таковой останешься, пока я не признаю твою работу стоящей! Твое первое задание - сшить себе сак. Нитки и игла - на окне. Лямка и жила для горловины - там же.
- Я...
Эльга хотела сказать, что так никого не учат, но боль вдруг проросла в ней листьями, стянула горло и набилась в рот, оставив лишь возможность негромко мычать. Пачкая платье, она упала на колени.
Унисса Мару неожиданно оказалась рядом.
- Запомни, девочка, - прошептала она Эльге в ухо, оттягивая его вниз, - я поставила свою печать, а кранцвейлер Края заплатил за тебя тридцать эринов. Ты теперь принадлежишь мне и ему. И подчиняешься мне и ему, но ему - когда выучишься. Ты теперь подмастерье, у которого нет никакого "я". Все желания подмастерья - это желания его мастера. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых. Я - за всех. Поняла?
Отточенный ноготь царапнул подбородок.
Слезы закапали из глаз Эльги. Лицо ненавистной Униссы Мару затуманилось, превратилось в серое пятно, отдалилось. Щекам стало жарко, а подбородку - холодно. В груди, в сердце в тугой, колючий клубок сворачивались боль и обида, и грустный взгляд отца, и покрасневший дядя Вовтур, и ладонь матери, и обещание навещать, и тридцать эринов, и много чего еще.
Когда Эльга, уже не всхлипывая, поднялась с колен, мастер снова обнаружилась лежащей на постели. Пальцы ее так и сяк вертели мелкий желтоватый листок.
- Ты все поняла? - спросила она, даже не повернув головы.
- Да, - глухо ответила Эльга.
Поджав губы, она подняла кусок полотна с пола.
- Нитки и игла на подоконнике, - сказала Унисса Мару.
- Да, мастер.
- Мастер Мару.
- Да, мастер Мару, - повторила Эльга, присаживаясь на лавку у окна.
В мутном стекле на мгновение мелькнул яркий, залитый солнцем двор, ограда и мальчишки, шагающие куда-то с мастером боя.
- Стежки должны быть мелкие, - проговорила Унисса, - для горловины есть шило.
- Да, мастер Мару.
Мастер села на кровати и какое-то время молчала, наблюдая за хмурой Эльгой с насмешливым интересом.
- Так будет лучше, - сказала она вдруг. - Поверь мне.
Эльга вдела нить в иглу. Первые аккуратные стежки соединили края холстины.
- Почему?
Унисса вздохнула.
- Потому что детство кончилось, а обучение началось.
- И я буду как вы? - с надрывом произнесла Эльга.
- Дурочка, - улыбнулась Унисса. - Я сделаю тебя лучше, чем я.
- И зачем?
Стежки дошли до середины, нитка кончилась. Эльга размотала моток.
- Зачем что? - спросила Унисса.
Она подвинула свой сак, чтобы удобно было залезть в него рукой, и подняла с пола окаймленный рейками прямоугольник. Ладонь ее зачерпнула листьев и рассыпала их по холсту. Против обыкновения они легли, будто прилипли. Ни один не отскочил, ни один не сломался и не упал на кровать.
Мастер, прищурившись, отщипнула несколько лишних по ее мнению кусочков, а где-то быстро подрезала длинным ногтем.
Эльга смотрела не дыша.
- Так про что ты? - спросила Унисса.
- Про мастерство.
- Сначала скажи, что здесь не так.
Мастер перевернула холст, показывая его девочке. На нем из застывших листьев, желтых, бледно-зеленых и розоватых, проступила комната, в которой они сейчас находились. Низкий скат, легкий мазок окна, стена с сундуком и зеркалом. И немного солнца. Фигурка же самой Эльги, скрючившейся у подоконника, казалась темным красноватым комочком, одиноким и вызывающим жалость.
- Ну, - поторопила Унисса, - что здесь неправильно?
- Я, мастер Мару, - тихо сказала Эльга.
- Нет. Попробуй еще раз.
Эльга привстала, разглядывая картину. Центр холста оказался на уровне ее глаз, и как-то сразу стало понятно, что фигурка у подоконника на самом деле гармонично сочетается с остальным рисунком. Листья смешивались, сцеплялись краями, наполняя воссозданную на полотне комнату верно схваченными деталями: паутиной в темном углу, жестяным тазом, приткнувшимся к сундуку, полотенцем на гвозде.
Только с левого края, у входа... То ли один из листьев чуть выбивался цветом, то ли был лишним.
- Там, где дверь, - сказала Эльга.
- Теперь правильно, - одобрительно кивнула Унисса. - Не тот лист попался.
Она ногтем поддела не получившееся место.
Лист просыпался трухой. Рука мастера нырнула в сак за новым претендентом. Язык смочил коричневые зубцы.
- Смотри теперь.
Холст вновь повернулся к Эльге.
В маленькой комнатке у окна сидела печальная лиственная девочка и думала о своей судьбе.
- Красиво, - сказала Эльга и склонила голову к стежкам.
Нитка нырнула с одной стороны полотна и вынырнула с другой.
- А насчет того, зачем это все, - помолчав, проговорила Унисса, - есть много ответов. Какой ты выберешь, такой и будет верный. Иногда все случается, потому что случается. И ты здесь потому, что ничего другого произойти с тобой не могло. Я думаю, и твои родители, и прочие понимают это лучше тебя.
- Но зачем мастерство?
- Неправильный вопрос. Дурацкий.
Эльга проглотила обидный ответ.
- Тогда для чего?
Унисса расхохоталась.
- А солнце для чего? А дождь? А ветер? А рябь на реке? Спроси еще, для чего живут люди. Хотя... - Лицо ее вдруг сделалось серьезным. - Знаешь, когда-то я задала тот же самый вопрос. Только вот совершенно не помню, что мне ответил мастер Крифт. Но он был большой молчун, так что, возможно, он не проронил ни слова.
- А где он сейчас? - спросила Эльга.
- Умер.
Эльга насупилась. Нитка дважды перекрестила ткань у намечающейся горловины, и игла потянула ее обратно, в повторный проход.
- На самом деле, - сказала Унисса, отставив портрет к стене, - ответ у каждого свой. Спроси у каменщика, зачем он стал каменщиком. Или у мельника - для чего он мельник. Или у скобаря - почему он скобарь. Знаешь ответ?
Эльга повернула полотно.
- Они скажут: дурочка.
- И будут правы, - кивнула мастер. - Потому что кто-то занимается своим делом по велению души, кого-то научил этому отец, кто-то потому, что не видел в жизни ничего, кроме своего занятия, а кто-то ищет заработка. Мастера, моя хмурая ученица, в этом ничем не отличаются от обычных людей. Но...
Она вывалила горсть листьев из сака прямо на кровать и ребром ладони резко разделила их на четыре кучки. Пальцы ее поплыли над кучками, и Эльга увидела, как листья, подчиняясь движениям рук, переворачиваются и меняются местами, будто карты-беро в карточной колоде.
Несколько, видимо, никуда не годных зеленых и желтоватых чешуек сами отлетели в сторону, остальные с шорохом перемешались.
- Отличие мастеров состоит в том, - сказала Унисса, сосредоточенно колдуя над кучками, - что у них есть цель. Каждый мастер одержим своим умением. Как только печать ставится на кожу у запястья, выше умения нет уже ничего.
- А зачем...
- Еще один дурной вопрос?
- Нет, - сказала Эльга, - я просто хотела узнать... Вот если мастер, как вы, день и ночь занимается с листьями, то чего он хочет достичь?
Унисса, убрав листья, молчала долго.
Эльга успела прошить дно и обметать будущую горловину сака.
- Дай-ка, - потребовала мешок мастер.
Эльга, связав узел, откусила нить.
Унисса взяла сак и вывернула его, проверяя плотность и крепость шва, потом, засунув внутрь руку, прощупала углы, кивнула:
- Хорошо.
Красный лист появился в ее пальцах.
- Это чарник, лист очень непростой, ты с ним еще наработаешься, это лист своенравный, но честный, мокрый пахнет резко, сухой - чуть отдает чесноком. Теперь смотри.
Унисса опустила лист в сак и перехватила горловину ладонью.
Несколько мгновений не происходило ничего, потом мешок вдруг ожил, округлил бока, "задышал", по полотну побежали волны, словно внутри завозилось непонятное и нервное существо. Сак задергался у мастера в руке, пытаясь вырваться и выпрыгнуть в окно.
Эльга смотрела, широко раскрыв глаза.
- Одно из свойств чарника - он чувствует яды, растворенные в воде или вине, - сказала Унисса. - А некоторые подкладывают его в сапоги, чтобы дольше служили. Часто, на удачу, его прищепляют к плугу или к мельничному колесу.
Она разжала ладонь, и лист под судорожный выдох Эльги стрелой вылетел из сака и, медленно опускаясь, закружил под потолком.
- Ну вот, ритуал соблюден.
Чарник будто бабочка опустился Униссе на ладонь.
- И что теперь? - спросила Эльга.
- Теперь твой сак научился хранить листья. - Мастер перекинула мешок девочке. - А насчет совершенствования... - она усмехнулась. - Ты слышала что-нибудь про вечные вещи, снадобье от всех болезней, непобедимую защиту?
Эльга мотнула головой.
- Вот к этому и стремятся мастера, - сказала Унисса. - Каждым, и тобой теперь, получается, тоже, движет стремление стать грандалем, великим мастером, исполненным божественного могущества. Когда человек достигает такой высоты мастерства, что становится грандалем, он может изменить мир.
- Я не чувствую в себе ничего такого, - сказала Эльга.
- Оно в тебе есть, это желание, уж поверь мне, - сухо улыбнулась Унисса. - Печать никогда не падает просто так.
- А вы, мастер Унисса, зачем хотите стать грандалем?
Мастер осенних листьев, раскинув руки, рухнула на постель.
- А вот это, глупая ученица, не твоего ума дело. И распори сшитое у горловины - понадобится для лямки. Поняла?
- Да, мастер. Но я...
- Эх, дурочка... В твои годы предпочтительней держать язык за зубами. Мне хватило одного лишь обещания мастера Крифта меня выпороть, чтобы больше не возражать и не задавать глупых вопросов. Тебя выпороть?
Приподняв голову, Унисса посмотрела на Эльгу.
- Нет, мастер, - сказала девочка.
- Молодец. Все ответы - в твоей голове. Думай, - сказала мастер и отвернулась к противоположной стене.
Эльга хотела спросить, когда будет обед и можно ли ей выходить из комнаты, но, прислушавшись к ровному дыханию Униссы, решила повременить.
Взяв шило, она навертела в полотне дырок, затем продела в них черную перекрученную жилу.
Ей вдруг стало грустно. Сак слабо пах чарником, и Эльге вспомнился чердак, на котором мать сушила чеснок.
Не верю, подумала она, что мастерство высосет из меня все силы. Отучусь, стану мастером и обязательно вернусь домой.
Она пообещала себе, что так и будет.
Лицо матери на мгновение возникло перед внутренним взором, но быстро пропало, теряя черты, дернуло, царапнуло по сердцу.
Эльга закусила губу.
Это, конечно, с ума сойти - все время работать с листьями. Жить с листьями, спать с листьями. Даже, наверное, разговаривать с листьями. Как вам спалось, осиновый? Дуб, хватит уже липнуть к липе! Есть ли свежие новости, тысячелетник?
Эльга покопалась в кармашках платья и опустила в сак свои первые листья - сливовый, улетевший от Униссы, и коричневый, с фиолетовыми прожилками, подобранный во дворе.
Ну вот, с новосельем, жильцы.
Затем она распорола участок у горловины и пришила к изнанке конец лямки из тонкой, шершавой кожи. Измерив нужную длину, чтобы сак не болтался в ногах, но и не натирал в подмышке, Эльга еще дважды прошлась иглой, соединяя нитью второй конец лямки и плотный нижний угол. Получилось неказисто, но надежно, крепко.