В это утро Джордж Гордон Байрон проснулся раньше обычного. Он посмотрел в огромное окно своей спальни и улыбнулся: погода была прекрасная. Затем, не одеваясь, он сел за стол, взял перо, бумагу и принялся за работу...
Через несколько минут лорд остановился. 'Хм', - пробормотал он, перечитав стихи, и задумался. Никогда еще он не писал ничего столь же прекрасного. Снова взглянув в окно, он почесал небритую щеку и воскликнул: 'Эх, все-таки я чудовищно хорош!'
Вскоре в его покои вошел статный Паркер и объявил, что внизу его ожидает Томас Мур . Байрон кивнул, надел новенький восточный халат и спустился в приемную.
- Что-то вы рано сегодня, мой любезный друг, - сказал он, пожимая приятелю руку.
- Джордж, не обессудь. Я хотел выпить с тобой по стаканчику темного ирландского пива. Кроме того, мне не терпелось рассказать тебе, что Роджерс сегодня опять устраивает прием в своем замке.
- Ты снова завидуешь, Томас. Ты снова завидуешь.
- Джордж, но ведь это же неприлично.
Байрон посмотрел на Мура и, не открывая рта, провел языком по верхним передним зубам.
- Какая ты свинья, Джордж, твоим издевкам нет конца.
- Хватит болтать. Пойдем лучше выпьем.
Они неторопливо прошли в столовую, где на маленьком хрустальном столике уже стояла запотевшая бутыль холодненького ирландского пива.
- Паркер, как всегда, прозорлив, - сказал, улыбаясь, Байрон.
- Паркер, действительно, прозорлив. А вот чем это у тебя здесь воняет?
Лорд принюхался.
- Да, правда воняет. И пренеприятно. Паркер!
Дворецкий тут же оказался перед хозяином: подтянутый, чисто выбритый, гордый.
- Скажи-ка мне, мой любезный друг, отчего это в моей столовой такой запах?
- Не могу знать. Но тотчас же распоряжусь, чтоб устранили.
- Распорядись, распорядись. А мы, пожалуй, пройдем в мои покои. Здесь же находиться невыносимо.
Напившись пива, друзья отправились на пешую прогулку. А нагулявшись, решили все же нанести визит Сэмюэлю Роджерсу, празднества у которого славились размахом и всевозможными вольностями.
Аристократ встретил их, обаятельно улыбаясь.
- Друзья мои! Как я рад! Как замечательно! Я ведь как раз...
- Устроил вертеп!
- Том, веди себя прилично, - поправил приятеля Байрон.
- Оставьте, Джордж. Я уже свыкся с мыслью, что наш Томас - грубиян.
- А твои стихи - дрянь! - огрызнулся Мур.
- Ну, вот видите.
- Ты совершенно несносен, Томас! - сказал Байрон, с неодобрением посмотрев на друга.
- Полноте, Джордж. Пойдемте-ка, я вам лучше покажу новый экземплярчик в моей коллекции египетского антиквариата.
И взяв Байрона под руку, Роджерс повел его в свой кабинет.
Два часа спустя, после приятных разговоров с очаровательными графинями, баронессами и просто девками, после пения комических куплетов и курения сигар, мужчины, а равно и женщины, собрались в просторной зале послушать новые произведения Вордсворта, Байрона, Мура, Теннисона и самого Сэмюэля Роджерса. Стихи были хороши как всегда, и после каждого выступления зрители хлопали в ладоши и осыпали поэтов комплиментами. Когда же пришел черед Байрона, он прочел стихотворение, написанное утром. Что тут началось! Таких оваций лорду получать еще не приходилось. Дамы облепили Джорджа со всех сторон, всовывая ему в карманы записки со всевозможными предложениями; мужчины хлопали в ладоши, выкрикивая 'Браво!'; французский посол, прижав ладони к побледневшим щекам, тихонько бормотал: 'Mon Dieu, c'est tout à fait admirable! '; дворецкий Джемисон от эстетического потрясения выронил поднос с бокалами шампанского; кокер-спаниель Радж сделал лужу; а полковник Фрай, как говорят, даже на мгновение потерял сознание. Одним словом, успех был ошеломляющий.
Через полчаса, несмотря на образовавшуюся вокруг Байрона суматоху, Роджерсу все же удалось увести друга в соседнюю комнату. Хотя для этого ему пришлось совершить изрядную бестактность в отношении маркизы де Курвуазье, которая вцепилась Джорджу в полу сюртука и ни за что не хотела выпускать: Сэмюэль пребольно ущипнул ее за пикантность, отчего аристократка громко вскрикнула и лишилась чувств.
- Послушайте, лорд, как это вам удалось? Я ничего подобного раньше не слышал, -спросил он, оказавшись с поэтом наедине.
- Да так, - кокетливо ответил Джордж. - С утра было хорошее настроение. Вот и вышли стишки...
Проснувшись на следующее утро, Байрон тут же бросился к письменному столу. Через полчаса он перечитал то, что вышло, и удовлетворенно закивал. 'Я назову их...', - пробормотал поэт, но не закончил, потому что в нос ему ударила волна зловония. 'Что за черт!', - вскрикнул он с гримасой отвращения.
- Паркер! П-а-а-ркер!!
Дворецкий вошел в спальню и, склонив голову, встал перед Байроном.
- Слушаю, милорд.
- Паркер, я же еще вчера приказал, чтобы запаха не было.
- Мы осмотрели все. Джонатан лазил под все кровати в доме, заглядывал во все темные углы и даже в дымоходе смотрел. Воняет.
- Да не просто воняет, а убивает наповал. Посмотри на пол. Эти мухи, по-твоему, отдыхают?
- Нет, милорд. Эти мухи мертвы.
- Открой сейчас же все окна и иди искать дальше. Чтоб вечером вони не было!
Паркер ушел, а Байрон снова схватил перо и начал работать. Но к полудню из-за смрада находиться в доме уже было нельзя. Тогда он взял все необходимое и поехал в гостиницу.
Войдя в номер, поэт достал из саквояжа письменные принадлежности и немедленно сел за стол. Но обмокнув перо в чернильницу, он вдруг замер. В голове не было ни одной рифмы, ни одного слова, ни одной мысли. Он встал и прошелся по комнате. Ничего. Байрон с ужасом посмотрел на свои руки. Затем почему-то взглянул на потолок. 'Этого не может быть', - пробормотал он. Его губы тряслись. 'Этого не может быть!', - крикнул он, что было мочи, отчаянно глядя вверх, словно пытаясь пробить взглядом деревянные перекрытия старой гостиницы и найти ответ где-то там...
Тут он подбежал к столу, схватил чернильницу и со всей силы грохнул ее об пол. 'Домой, срочно домой, - прошептал он. - Пусть умру я там, но умру поэтом!'
Джордж уснул лишь под утро с пером в руке. Весь пол его спальни был устлан бесчисленными листками бумаги с изумительными стихами.
Когда он открыл глаза, вони уже не было, и комнату наполнял дивный запах весенней свежести. Однако вместе со зловонием ушло и вдохновение: в течение следующих пятнадцати дней Байрон не написал ни строчки. Поэт впал в отчаяние и начал стремительно погружаться в пучину порока и похоти. Он напивался с моряками в трактирах и проводил ночи в дешевых гостиницах с портовыми шлюхами. Друзья сторонились его общества и даже переходили на другую сторону дороги, лишь бы избежать беседы с этим, как говорил Томас Мур, вонючим оборванцем.
В конце концов Джордж не выдержал и уехал в Грецию сражаться за независимость. Вот так-то.