Кочеванов Игорь Владимирович :
другие произведения.
Антология - рассечения - 2
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оставить комментарий
© Copyright
Кочеванов Игорь Владимирович
(
kochevanov@gc.dnepr.energy.gov.ua
)
Размещен: 02/12/2003, изменен: 01/09/2006. 87k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
что происходит после смерти (в уже привычном для автора зашифрованном преподнесении) - для любителей находить что-то в каждой строке
АНТОЛОГИЯ - РАССЕЧЕНИЯ - 2
-Провалы. Переключенья. Вспышки-
"Радость - и когда все рушится".
Мы похожи на радиоприемники - стоит чуть повернуть ручку, и мы уже на другой станции.
Часть 1. Чистилище.
Открыл глаза,
Но движется все, режет.
Я есть,-
Пускай дано быть брызгами на лобовом стекле
неведомой машины,
И незнакомые доселе руки вот сжимают колесо руля,-
Спокоен я.
Я в горле мясорубки
Зачем-то полной жидкостью зеленой
(о, спокойствием ночным?).
И вот - потоки от верчения рукой,
Низвергнутые, все еще зеленые,
Пытающиеся разобщиться в своем хаосе полета
И зацепиться за те клейкие воздушные пласты,
Что служат здесь, наверное, тягучею печалью,
Которую придется преодолевать.
Я завтракаю снежной и вот-вот из сна воспрявшей далью.
И робко растворяет меня в своем чреве мать.
Распределитель новичков,
И относительные старожилы - дети -
Снуют мимо упавших, на земле сидящих вновь прибывших,
Что лишь пассивно продирают сонные глаза,
Упершихся руками неуклюже в землю,
Которая здесь более черна.
И у детей тех будто палочки в руках,
На них как будто золотые звезды,
И вроде бы они те звезды поедают -
Подносят их к губам,
Но каждый раз в момент последний забывают откусить или лизнуть -
Наверное, так нужно здесь.
Печально
Я, наверное, смотрю на все
И несомненно понимаю уже что-то - пепельную суть -
Несоответствия, закономерности,
Что проявляются хрустально как на последнем негативе,
Значит, также и здесь смогу подать надежды я,
Но...
Тягостный провал,
Холодное кипение в вертящемся по стрелке часовой винте
Воздушном в целостной среде металла,
Окислился что на границе видимости, расщепленной кое-где.
Танцующая обнаженная седая незнакомка с умными глазами
Вот регулирует движение на этом перекрестке.
Полутьма,
Мягкий тлеющий настил.
Кусты стекла, растекающиеся в горизонталь при брошенном на них взгляде,
Растут под уличными бордюрами,
Задержка взгляда.
Отведение взгляда -
И эти кусты уже упираются под ребра.
Город поворотов, город временных параллелей.
Множественность демонстрируемых повсюду пупков -
Все показывают центры себя с улыбкой, задирая пока что чистые рубахи,
Я закрываю слезящиеся глаза -
Будто от урагана, хотя его нет и приблизительно.
Вечный, растекающийся как белок в воде коричневый фон.
Подземелье
Молоко разлито под ногами,
Кто-то пятится в кромешные потемки,
Кто-то - общая синхронность,
Голова-Сатурн, но кольца вокруг сразу слились в кокон,
Тишина... удаление... окаменение...
Ты отслаиваешься от атмосферы прохлады,
Но кольца оказались ватными и тут же загорелись,
Голова горит -
Точкой в холоде всеобщего...
Провокации.
Тут же очнулся, тут же собрался,
И проходящий мимо мальчик
Уж как-то сразу же внимание привлек,
Он нес ведро,
И показались из него разнообразные -
И в первое мгновенье будто живые - руки.
Рук полное ведро. В кисельной жиже будто.
В тот же момент вдруг мальчик предложил стакан компота.
Резкое недоумение.
-Какого?
-...
-Нет. Спасибо, нет.
Вот он уже стоит в дверном проеме,
И опрокинулось ведро во вспышках факелов,
И руки расскользились по немому каменистому настилу.
И каждая по-своему столь индивидуальна -
В лежанья положениях, в застывшем символизме пальцев
и костей изломах,
Также в цвете кожи, кольцах на перстах, мозолях,
волосинках и ногтей оттенках,
Грязи, что под ними (если есть).
И, может быть, закономерность есть в той хаотичности,
Сопутствовала что
моментам отрубленья каждой.
Разнообразие - в местах их отчленения от тел -
Где есть то гладкий относительно срез бурый,
То месиво, висящие пурпура лоскуты
И мертвых мышц торчащие листы,
И с кровью все - то робко в венах притаившейся
И не решающейся выйти,
То язычками мелкими собравшейся,
Комочками пристроившейся
по краям сосудов
кремово-пунцовых,
Смеющейся во вспышках редких света
над зрителем - случайным и немым.
Костей торчащих белизна -
То аккуратно спиленных,
То сломанных или одним ударом
Или давлением минутным-часовым.
И острые углы, и впадины, и трещины, что по краям,
Что выступают из дубеющего мяса.
Пейзаж ночной, пурпурный и ненастный.
Сок мертвой ткани очень хочет испариться
И в бронхи липкие мои попасть,
Смешаться с кровью, омывает их что, и
До каждой клетки донестись и задержаться там,
И через время опять нежной кровью смыться,
На выход понестись,
При этом так оставить что-то навсегда во мне,
Что будет памятью навязчивой играть,
Неведомо потом откуда взявшейся во мне,
Но вот ответ (откуда грусть-печаль всегда берется).
И перекопана дорога мыслей сразу же,
Растягивается соленая резина мрачных взглядов,
в мысли переходят что,
Скребется слабый жук-рогач о жесть зрачков, рожденный в мозге.
Уж сладко лесть отваги спит, калачиком свернувшись, и
Отваливается глухая стружка вся
от холодка безумного по телу
И канитель, и мишура.
А руки мертвечины хотят вырвать твои бронхи,
Себе пустить их на перчатки -
О, весь мертвеющий здесь эгоизм.
Способна смерть лишь на такое-
Купить и гладить синюю рубашку прямо на тебе,
Сначала обласкав карманы на груди,
Потом, вползая в рукава,
Расширив поры кожи,
Пальцы запустив туда, о да,
Давить и трогать что захочешь -
Вернее то, что сами захотят,
Впускать в тебя свой трупный яд
И завладеть тобою изнутри,
Заставить превратиться в полукамень -
Чтоб мертвое средь жизни представлять,
Присутствовать во вражеском парламенте,
Влияние свое там более распространять -
Закон вещей.
Проигрывают здесь лишь чуть утратившие маленький здоровый смысл,
Купившиеся на подачки и обман,
Сосредоточившиеся в их - в кажущейся всей серьезности -
незримых бедах,
Закрывшие отвыкшие смотреть глаза в ту редкую секунду бури.
Мзда мрака мною в случае любом будет взята,
Я разворачиваюсь, и мое лицо - где был затылок только что,
Но всхлип, услышанный в мозгах,
Притягивает следующий шаг -
обратно.
Вот мальчик тот стоит в дверном проеме уж,
И пистолет стоит застывший у виска,
И палец на крючке,
Натужный, чистый (кажется) далекий взгляд
Сквозь все.
Я отвернулся и пошел.
И... выстрел... развернулся снова сразу,
Переступив чрез труп, вошел в дверной проем,
Там чуть светлее вроде бы.
"Наверное, расстроился из-за сбежавших рук,
Хотя и так здесь солнца не бывает..."
Расследованье бесполезно.
Обматываю ритуальной тканью я себя -
Всего, всего, всего, всего.
Верчусь, взлетаю, вдавливаюсь в суть
И, оглянувшись, вижу чьих-то дней седых ручьи,
летучих (и в полете каменеющих) мышей,
разбухших до размера неба.
Оркестр играет в местном жути генераторе-театре,
Паденье люстры, взмах ненастный дирижерской палочкой глухой,
Что разрывает воздуха кумач.
Драконьи головы - через манишки,
Но вот волна огромная смывает весь оркестр,
Ворвалась сквозь галерку и идет, давя все на пути.
Я в толще той воды,
И вот чернилом наполняется она -
Сначала понемногу, веселясь,
Потом сгущая мрячно все присутствие свое.
Я снежною ногой-струей ступаю в новую слепую тишину.
Обкакались ночные слабенькие звезды,
Которые - лишь в разуме ночном.
Подкостный гром
И трещины навязчивой колышащейся погремушки.
Улыбки полудня, котрого все ждут,
Живущого в сознанье старом - времени отсчете,
Сидят лишь в слабом и наивном до лукавости воображенье.
Вздрагивающая тишина.
Вигляд прямо в глаза,
Точнее туда, где они должны быть,
Игра мышц,
Пот в отблесках,
Подлинность сталкивающихся вспышек,
Танец между гигантских зубов,
Обрывки десен висят, очевидно, от былого хохота праздных часов,
Ты в сонном танго их расталкиваешь с силой.
Передвижение до мрачной, свободно рассекающейся прозрачности.
Горящие холодной похотью бусы на шее
схватили за осторожность -
То способ убежать от гнетущего давления,
осознать сам страстный порыв.
И губка на бедрах твоих,
И влага сквозь нее.
И ветры сквозь ресницы,
И сопла источают жар прекрасный,
И сон ручья внутри твердит:
"Гори красивым полуднем,
Орехом, одиноко что стоит
На праздничном холме,
Поддевкой безобидной
Из ванны бесконечности -
Лежащего в ней оттененности следа
И робким огрызанием оттуда иногда".
Я знаю срез, обкусанный конец былого огурца,
Несдержанность конца
Казавшегося вечным блага.