Яркий солнечный свет щекотал глаза сквозь сомкнутые веки.
Как давно не было света...
Он глубоко, будто первый раз в жизни вдохнул и осторожно приподнял ресницы.
Незнакомая комната... Цветное одеяло... И королева.
'Элея...'
Не поднимая головы с подушки, все еще плывя в нежном сиянии дремотной неги, он смотрел на безмятежное лицо Ее Величества, робко пытаясь осознать происходящее. Понять, где он и отчего рядом с ним королева... Шут чувствовал себя таким легким, таким свободным от всего - от мыслей, чувств, даже собственного тела. И созерцание прекрасного образа королевы наполнял его душу необъяснимой теплотой, которой Шут не искал ни определения, ни причин.
Но в следующий миг что-то неуловимо изменилось - случайный звук ли за окном или потемневшее вдруг небо стало тому причиной - и пелена блаженного неведения вдруг оказалась разорвана в клочья обрывками воспоминаний столь ужасных, что они могли быть только кошмарным сном. Шут вздрогнул всем телом, широко распахнув глаза, которые больше не видели ни королевы, ни комнаты. Сердце горячо забилось, наполняя дыхание жаром.
Нар...
Люди в масках...
Истошный плач ребенка...
И чудовищная боль изнасилованного сознания.
'Нет! Все это был только сон! Сон!!!'
Шут попытался вскочить с кровати и немедленно убедиться, что ему на самом деле просто привиделся весь этот ужас.
...И тотчас обнаружил, что едва способен оторвать голову от подушки. В глазах потемнело и поплыло... Его сильное выносливое тело не слушалось более своего хозяина, оно было слабей, чем у младенца!..
'Что со мной?! Боги, что это?!' - Шут, дрожа, попытался поднести к глазам руки, но те оказались неподвластны повелению ума, точно он крепко отлежал их во сне и теперь с трудом мог пошевелить даже пальцами. Едва приподняв голову, Шут с недоумением уставился на эти сухие птичьи лапки, лежащие поверх одеяла. Он не верил своим глазам. Еще одна попытка хотя бы просто сесть в постели окончилась полным крахом - при первом же движении голова закружилась так, что стена перед глазами резко качнулась вниз, и Шут, потеряв всякое чувство равновесия, брякнулся обратно на подушку. Это он-то... акробат, канатоходец... Шут судорожно дернул пересохшим горлом, чувствуя, как непроницаемо-темная волна страха наполняют все его существо. И когда это ощущение достигло своего апогея, развеяв последние иллюзии, Шут как будто заново вернулся в ту точку, после которой мир перестал существовать.
Он вспомнил все.
Все, что было наяву. И что было после. В том, другом мире...
Не то стон, не то всхлип сорвался с его губ, но даже этот исполненный отчаяния звук, не имея в себе никакой силы, оказался лишь сиплым шелестом...
Однако же, его хватило, чтобы разбудить королеву.
Со своей клятой постели, ставшей его узилищем, Шут увидел, как распахнулись глаза Элеи. Будто и не тронутые сном, они мгновенно наполнились искренней радостью. А в следующий миг - болью... Той самой, что была отражением его, Шута, беспредельного желания перестать существовать.
- Патрик... - она поднялась и осторожно шагнула к его кровати. Как будто хотела что-то сделать, но не решалась, как будто хотела сказать что-то, но передумала в последний момент. Элея просто села рядом и накрыла его ужасную худую ладонь своими теплыми нежными пальцами, легонько стиснув ее. - Как я рада, что ты вернулся...
Пожалуй, если б не эти медовые глаза, Шут уже проклял бы весь мир, породивший столько зла и страданий. Но они сияли в самую душу и удерживали на краю бездны, что жадно разинула свои недра, желая поглотить его.
Шут медленно развернул ладонь и еле ощутимо сомкнул свои пальцы вокруг запястья королевы. Он почувствовал, как торопливо пульсирует тонкая жилка под бархатистой кожей. Почувствовал тепло исходящее от этой руки. И что-то еще, для чего столь трудно подобрать слова.
- Спасибо... - прошептал одними губами. Ему много еще чего хотелось бы сказать, но Шут боялся, что голос предаст его также, как это сделали мышцы, не пожелавшие поднять тело с кровати.
Ему много, чего хотелось спросить... И Элея, эта удивительная женщина, заговорила сама, отвечая на непрозвучавшие вопросы. Она рассказала Шуту все, начиная с того дня, когда Руальд нашел его в лесу, и заканчивая вчерашним приходом загадочного целителя. Шут слушал молча, время от времени он прикрывал глаза, чтобы Элея не увидела в них боль, терзавшую его душу. Он уже решил для себя, что не позволит всему этому мраку протянуть свои когти к его доброй королеве. Когда она закончила рассказ, Шут, до предела утомленный долгим мучительным бодрствованием откуда-то нашел в себе силы взять ладонь королевы и поднести к губам, после чего рука его упала на грудь, словно бы Шут только что поднял непосильный груз. Что ж... это все, чем он мог отблагодарить свою спасительницу за заботу. Элея ни разу не упомянула о том, что причастна к его возвращению, но это было очевидно...
Он только не понял, почему ее глаза наполнились слезами. Ведь Элея всегда была так сдержанна и хладнокровна...
Неужели обидел ее?
Но нет, обиженная Элея никогда не показала бы своей слабости, и никогда не провела бы рукой по его лицу с такой неподдельной нежностью. Впрочем... она вообще не делала подобного прежде...
'Наверное, со стороны я больше напоминаю мертвеца, чем живого человека, - подумал Шут с тоской. - Чем еще объяснить такие проявления жалости?'
- Ты устал... - королева оправила его одеяло и встала. - Да и мне пора возвращаться. Полагаю, все уже давно потеряли наследницу престола, - она печально улыбнулась. - Сегодня мне еще делить все вчерашние подаркои... А это нужно сделать так, чтобы никого не обидеть. Завтра я приду навестить тебя. Возможно, даже утром или ближе к обеду. Поправляйся скорее, мы с Ваэльей так соскучились по твоим смешным историям.
Когда она ушла, Шуту показалось, что в комнате сразу стало холодно и неуютно. Медленно, из последних сил, подтянув колени к груди, он сжался в комок и тотчас провалился в сон.
2
Назавтра Элея не пришла. И два дня спустя тоже. А Шут не счел приличным спрашивать у Ваэльи почему. Между тем наставница вела себя с ним так, словно потерянного сына заново обрела, не меньше. Шута это повергало в еще большее отчаяние. Он не считал себя вправе быть любимым, быть радостью для кого-то. Все что ему хотелось - просто уснуть и больше не просыпаться.
Никогда.
Еще будучи подростком Шут всякий раз приходил в недоумение, когда слышал о людях, решивших свести счеты с жизнью. Он не понимал, как можно отказаться от этого чудесного дара, от возможности дышать, любить, созидать... Сколь бы худо ему ни приходилось, он искренне верил, что горести закончатся и солнце снова воссияет над его кудлатой головой. Да, Шут всегда был ранимым и слишком уж чувствительным, ему ничего не стоило расстроиться до глубины души и впасть в уныние, но даже самые горестные минуты не могли погасить его жажду жизни. Какая-то часть Шутова сознания всегда ухмылялась и точно бы говорила: 'Э, нет, братец! Ты только притворяешься, что тебе ничего не хочется. А на самом-то деле, ты слишком любишь жизнь!'. И проходили все печали очень быстро. Порой бывало сидел он с квашеной физиономией, а уже в следующий миг, увидев эту мину в зеркале, мог махнуть на все рукой и, показав ей язык, искренне посмеяться над собственным умением пострадать.
Так оно и было.
Однако теперь Шут понял, что двигало теми людьми, которые отказывались от жизни...
Пустота.
Темная пустота величиной с бездну. Она поглотила его целиком, не оставив даже крошечной лазейки, куда могло бы заглянуть солнце... Шут просто не понимал, зачем ему дальше жить. Он всего лишился - своего короля и места в жизни, своей силы и даже сына. Он больше не верил в то, что тучи разойдутся и боги подарят ему новый смысл существования.
Ваэлья все это видела, конечно, и без устали взывала к его осознанности, напоминая, что уныние есть погибель для души. Притом, погибель недостойная мага. В перерывах между вливаниями в своего ученика супов и отваров она постоянно пыталась отвлечь его от тягостных мыслей. А на замечание Шута об утрате Дара, лишь пожала плечами и сказала, что это вполне закономерно, переживать не о чем - все вернется, когда окрепнет само тело.
Да он, впрочем, и не переживал. Это было так мелко по сравнению со смертью Нар и пропажей мальчика... Мысли о том, что он стал причиной гибели их обоих стали для Шута его кошмаром, его персональной плахой, на которую он поднимался каждый день, стоило лишь проснуться и открыть глаза. Отвлекающие маневры Ваэльи, ее настойчивые попытки занять Шутов ум неизменными упражнениями для концентрации внимания позволяли забыться на время и не погрузиться в черную яму отчаяния с головой. Но это было подобно попытке удержаться на поверхности болота - только непрерывное движение позволяло избежать стремительного ухода в трясину. Стоило лишь на миг остановиться, задуматься - и все... И хуже всего оказалось то, что для спасения требовалось желание самого Шута удерживаться, а оно существовало только до тех пор, пока наставница подогревала его. Стоило Ваэлье отвлечься на другие дела и Шутом вновь овладевало чувство бессмысленности всего происходящего, а следом и нежелание жить.
Единственным, от чего удивительным образом становилось легче, стали мысли о его спасительнице. Только вот за целую неделю Элея так и не нашла больше времени заглянуть к Ваэлье и порадовать Шута своей улыбкой, похожей на прикосновение солнечного света. Конечно... она же не знала, что ее прихода он ждал, как засыхающее дерево ждет дождя.
Утра были хуже всего. Ночь приносила забвение, если только его не нарушали кошмары. Но они, хоть и ужасные, случались не всегда. А вот утра наступали каждый день, заставляя Шута вновь и вновь возвращаться в реальный мир, где его ждали болото и персональная плаха. И телесная немощь добавляла этой картине мрачных красок. У Шута не доставало сил даже подняться с кровати, и он сгорал от стыда, когда приходилось дергать колокольчик для горничной и, отводя глаза в сторону, звать Пера, пожилого, но все еще крепкого Ваэльиного слугу, который не только выполнял обязанности кучера, но и делал по дому разную мужскую работу. В том числе этому доброму человеку приходилось таскать Шута в уборную, благо та была недалеко...
Наверное, именно поэтому, не в силах больше терпеть унижения и стыда, на четвертый день Шут попробовал встать. Окончилось это тем, что он с грохотом брякнулся об пол, не сделав и пары шагов. На шум, разумеется, прибежала матушка Кера и, причитая, позвала хозяйку. В результате, как будто ему было мало ущемленной гордости и отбитых коленей, пришлось еще выслушивать сердитые наставления - Ваэлья взяла с Шута честное-расчестное слово 'не сметь вылезать из постели, пока она сама не разрешит, и ничего страшного, Пер уж как-нибудь не надорвется'.
О том, что случилось у заброшенного храма, ведунья не спрашивала. А сам он не имел достаточно решимости, чтобы рассказать ей об ужасных событиях, ставших причиной гибели Нар, пропажи ее сына и странной немощи самого Шута. Ему казалось, стоит лишь начать говорить и от падения в бездну не спасет уже ничто - ни мысли о королеве, ни мудрые слова наставницы.
И Шут молчал. Лежал, часами глядя в потолок и почти неосознанно пытаясь заново овладеть своим телом. Нет, жить-то он, конечно, не хотел, но оставаться беспомощной обузой считал и вовсе немыслимым.
А чего же в таком случае ему хотелось? Шут задумался об этом в один из ясных утренних часов, когда тоска чуть отступила, а руки вдруг отчаянно потребовали чего-нибудь, чем можно жонглировать.
Что теперь имело смысл?
Найти сына? Вернуть Силу и стать настоящим магом? Возвратиться к Руальду, вымолить у него прощение за все и снова быть придворным дураком?
Шут снова и снова думал о том, ради чего пришел в этот мир. Какую цель назначили ему боги при рождении и отчего не забрали к себе, но руками Элеи вернули обратно в эту обитель страданий?
Ведь не просто же так?..
Чем больше он размышлял, тем глубже проникался убеждением, что бессмысленная его жизнь, похоже, имеет какое-то значение, сокрытое от него самого. Но какое? Уж, наверное, не ублажение господ глупыми шутками. Да пусть даже и умными... Шутом может быть кто угодно, и господину Патрику просто повезло оказаться при дворе в Золотой Гавани.
Может быть, права была Ваэлья, когда говорила, что ему дано больше, чем другим. Может быть, права была Нар, когда уверяла Шута, что он должен следовать своей судьбе мага? И, может быть, именно эта судьба приведет его к решению загадки...
'Но ведь я не маг... - тут же начинал спорить сам с собой Шут. - Ну какой я маг? Это ведь смешно... Во всех сказаниях маги, вон, были вершителями судеб, они решали каким путем должен двигаться мир. У них были цели. Было понимание. А я?.. Я даже за себя-то никогда толком решить не мог. Разве есть у меня право брать ответственность за других? Разве могу я перестать быть шутом? Разрисованным дурачком?.. Ведь тогда я лишусь и защиты, о которой говорил Руальд...'
Ведь и в самом деле не настолько он был глуп и слеп, чтобы не осознавать, как много значила та маска... Еще живя в лесу, Шут понял, что совсем не знает жизни. Весь мир его много лет оставался ограничен дворцовыми стенами, которые давали и защиту, и пропитание. А за их пределами... кем он был без своих бубенцов? Как сложилась бы судьба монастырского найденыша, выживи он тогда в свои пятнадцать, но не окажись под сенью Солнечного Чертога? Что сделал бы мир с мальчишкой, который шарахается от оружия и не умеет драться? Который не может постоять не только за себя, но даже и за свою возлюбленную, случись такая в его жизни... Да что там возлюбленную - просто любую женщину, которую обидели бы на его глазах.
Почему-то представилась Элея... Так ярко вспомнилась ночь их побега. Эта беспомощность... ничуть не лучшая теперешней, порожденной недугом.
И стало Шуту так беспокойно, так щемяще-тревожно от этой мысли, что он ужом завертелся на своей опостылевшей перине, а потом не выдержал - отбросив одеяло, решительно сел и свесил ноги на пол.
От щели под дверью тянуло холодом и пальцы тут же замерзли. Шут поморщился и, поджав их пару раз, осторожно перенес вес тела на обе стопы. На сей раз он не спешил. Глупо падать больше не было желания.
'И кто бы мог представить, что мне придется заново учиться ходить. Думать, как это делается...'
Ему действительно приходилось осмыслять каждое движение, каждое напряжение мышц. Зато через несколько минут Шут стоял. Стоял спокойно и прямо, не колыхаясь из стороны в сторону, точно былинка на ветру. Для этого пришлось собрать все свое сосредоточение в узел и не думать больше ни о чем.
И прекрасно.
Он медленно поднял руки, разведя их в стороны, точно крылья. Шут слушал свое тело. Каждую его частичку. Каждую, мышцу, связку, сухожилие... Он заново возвращал себе себя. И знал, что вернуть тело - не самое сложное. Гораздо трудней будет собрать воедино душу, искалеченную убийством Нар, насилием людей в масках и двумя месяцами блуждания по бесконечным лестницам и лабиринтам того мира, куда забросила его чужая сила.
Но тело было первично. Для начала следовало восстановить именно его.
3
- Мне кажется, дружочек, ты, наконец, принял для себя какое-то решение, верно? - сказала Ваэлья на следующий день. Рано утром она, постучав, заглянула к Шуту и теперь смотрела на него внимательно, крутя в руках пучок какой-то травы.
Шут кивнул. Он сидел, прислонясь спиной к высокой подушке, и мог теперь видеть, как могучие порывы ветра клонят из стороны в сторону ветви липовых деревьев за окном.
- Выбрал жить, если я не ошибаюсь... - Ведунья смотрела серьезно. Очень серьезно.
- Да...- он вздохнул, отбросил с лица непослушную прядь, мимолетно подумав, что надо бы попросить ленту перевязывать волосы. - Только вот... не знаю я, матушка, как жить с этим всем...
И обхватив голову руками, он, наконец, выпустил свою боль наружу. Рассказал все. Начиная с того, как много значила для него странная дикоглазая колдунья Нар, и заканчивая ее смертью, не поддающейся никакому пониманию. Никакому для него прощению...
- Патрик, милый, но разве же это твоя вина?! - Ваэлья, до той поры, тихо сидевшая на краю его постели, от возмущения даже вскочила со своего места. - Мальчик мой дорогой, ты разве не понял, что она сама накликала на себя беду? Эта твоя маленькая ведьма... прости, но она была глупая. Верней... неопытная. Она дважды подписала себе смертный приговор. Первый раз - когда закрепила заклятье Руальда на свою жизнь. А второй - когда позволила тебе вернуть магическую силу.
- Как это на свою жизнь? - Шут удивленно уставился на Ваэлью. Нет, он не надеялся найти себе оправдание, но даже просто понять, что случилось на самом деле, было для него так важно...
- А то и значит... - наставница со вздохом села обратно на кровать. - Эта степнячка рискнула всем. Накладывая чары на Руальда, она взяла за основу собственную жизненную силу. Заклятье нельзя было разрушить иначе, как вместе с ее жизнью. Именно поэтому, королева Нар получила такую власть над своим мужем. Именно поэтому конец ее был предначертан в тот миг, когда она открыла тебя твоему Дару. Она сама обрекла себя на смерть.
- Если бы только я знал... - он зажмурился, пытаясь увидеть, как совсем иначе могли бы сложиться их судьбы. Но вместо этого снова увидел окровавленные камни и тонкую детскую ладошку, выскальзывающую из его рук...
- И что тогда? - наставница, почуяв неладное, крепко ухватила его за запястья и вернула в реальность. - Ты смотрел бы, как твой король медленно сходит с ума? Как власть прибирает к рукам чужеземная ведьма?
- Не знаю... - Шут качнул головой. Он все еще пытался представить себе, как жил бы сейчас, кабы догадался заранее об истинной сущности Руальдова проклятья. - Быть может, нашел бы способ помочь ей снять свое колдовство... она ведь и сама уже была ему не рада...
Ведунья лишь усмехнулась горько.
- Полагаешь, она стала бы тебя слушать? Полагаешь, ей хватило бы опыта исправить содеянное? Пусть даже с твоей помощью? Патрик... время не воротишь вспять. И что было - то было. Ничего нельзя изменить. Глупо занимать свой ум фантазиями о несбыточном. Грех это. А винить себя - грех еще больший. Грех перед твоей душой. Что ей толку от твоих терзаний? Разве они что-то исправят? Сделают мир лучше?
Шут пожал плечами и вздохнул.
- Я не могу, матушка... просто не могу простить себе этого... как бы мудро ни звучали ваши слова. Простите, - он отвел глаза в сторону и, отгоняя страшные видения того дня, стал пристально разглядывать одинокий сухой лист на голой ветке за окном. А потом тряхнул головой и решительно взглянул на наставницу: - Вы не думайте, я все понимаю. Конечно, слезы лить толку нет... Но я... я сделаю все, чтобы теперь исправить хоть что-то.
Ваэлья кивнула, как будто заранее ждала этих слов.
- Ребенок? Полагаешь, он жив, верно?
- Я надеюсь...
Ведунья помолчала несколько мгновений, а потом промолвила негромко.
- Значит, хочешь искать его... Но как, Патрик?
Он и сам не знал. Но лелеял надежду, что вернув силы своему телу, а постепенно и духу, вновь обретя свой Дар, сумеет почувствовать, где находится его сын.
Нет. Не так. Не его...
Нельзя больше считать его своим. Даже в мыслях.
Это сын Руальда. Наследник Крылатого Трона...
- Пат? Ты в порядке?
- Да... Да. Я не знаю, матушка, - он опустил голову и уставился на край лоскутного одеяла, которое нервно теребили его пальцы. Они будто жили отдельно, выдавая все мысли и чувства. Прежде, чем Шут осознал это, Ваэлья осторожно накрыла его руку своей теплой ладонью.
- Полно, Патрик... Не терзай себя. Если твердо решил - значит, выход найдется. Ты мне лучше расскажи, что было дальше. После... ее смерти. Кто сотворил с тобой это зло?
Загнав боль поглубже, вновь отводя глаза в сторону, чтобы не выдать свой страх, Шут как мог коротко поведал наставнице про людей в масках.
- О, Пат! - Ваэлья не сумела скрыть удивления и тревоги. Она взволнованно поднялась, едва только Шут сказал про тот удар, после которого не помнил уже ничего. А если уж быть честным, то даже не сказал, а выдохнул еле слышно, обхватив лицо ладонью, отчаянно борясь с черным кошмаром воспоминаний. - Уму не постижимо!.. Настоящие хранители древнего знания... они все-таки есть! Верно я подозревала... - ведунья торопливо мерила шагами маленькую спальню. - Патрик... - она стремительно подошла к нему и схватила за плечи, - это не колдуны из Диких Княжеств! Я знаю, я чувствую... - ведунья упала в кресло у кровати, стиснула виски пальцами, недоуменно покачивая головой. - Мальчик мой... да... теперь мне становится понятно, о чем были те знаки... Я прошу тебя, будь осторожен отныне! Эти люди - не знаю, кто они - но им не будет спокойно, покуда ты жив. Ты - свидетель преступления, ты преграда на их пути... Ох, Патрик... сынок... Оставайся на Островах! Здесь тебе будет безопасней!
'Почему бы и нет?' - подумал Шут. Но отрешенно, даже не вникая особо, хочется ли ему этого на самом деле или нет. Страх все еще скручивал тошнотворной судорогой его нутро, и потому спросил Шут о другом:
- Матушка... А что они сделали? Отчего я... попал туда?
- Я не знаю точно... - ведунья смотрела на него с плохо скрытой тревогой. - Могу лишь догадываться. Судя по тому, что ты сказал... они... как бы тебе объяснить... эти люди сломали твою защиту. Твою оболочку света. И изнутри открыли тебя Потоку. Источнику Дара. Помнишь, я говорила тебе, как это опасно? Трудно выбраться обратно... А ты... ты упал очень глубоко. И это такое чудо, что вернулся...
- Запределье... Это Запределье... - произнес Шут еле слышно. Он сам не знал, откуда у него в голове возникло это слово. Он принес его с собой о т т у д а.
- Пат... - Ваэлья крепко стиснула его ладонь. - Не нужно. Не думай сейчас об этом!
Он кивнул. Мысли о Запределье были слишком... уносящими.
- Матушка, - спросил он, - А почему... почему они меня... ну просто не... убили? - Шут с трудом смог выговорить это слово.
Наставница задумчиво поглядела куда-то вглубь себя, как будто искала ответ или просто думала, как его выразить.
- Они не могли, - сказала она наконец. - Это... запрет положенный на заклятье. Маг не может убить подобного себе. Если он это сделает - с ним случится... что-нибудь очень скверное. Он может лишится своего Дара. Или просто погибнуть. Нелепо и неожиданно. Никто не знает, отчего так сложилось, но это уже доказанная истина. И лишний раз никто не желает попытаться опровергнуть ее.
- Да?.. - Шут задумчиво чертил пальцем загогулины на одеяле. - Вот как...
- Да, - кивнула Ваэлья. - Но то, что они сделали с тобой, было равносильно убийству. Ты выжил случайно. Вопреки всему... Хвала богам... Но если те люди забрали ребенка Руальда вместо того, чтобы и его просто убить... Пат, ты понимаешь, что это значит?
Да... он понимал. Нар не ошиблась... Мальчик унаследовал их силу...
- Вот так, Патрик... - наставница вздохнула. - Так что наследник и впрямь наверняка жив. Жива и надежда, - она взяла отложенный в сторону пучок травы и протянула Шуту. - Это семисил, его аромат разгоняет печаль. Вот понюхай, как чудесно пахнет! Будто снова лето, - наставница улыбнулась, и тонкие морщины множеством лучиков разбежались от уголков ее глаз. - Давай положим ее на спинку кровати. Вот так. Скоро Кера подаст тебе завтрак. А потом... как ты смотришь на то, чтобы немного подышать свежим воздухом?
Шуту до смерти надоел постельный режим, и это приглашение он расценил как отмену указа о лежачем образе жизни. Шуту показалось, Ваэлья знает, что он вчера вставал и снова пытался ходить. Знает и не осуждает. Что-то, видать, и впрямь в нем изменилось.
Пока готовились к прогулке, и тетушка Кера пыталась сама, точно младенца, обрядить Шута в огромное количество теплых вещей, он впервые за все минувшие дни набрался храбрости узнать, почему же королева так и не навестила его.
- Матушка, - обратился он к Ваэлье, отбирая у Керы шерстяные чулки и натягивая их на тощие ноги, - отчего Элея не приходит?
Ваэлья, стоявшая с его новым камзолом наготове, вздохнула и призналась:
- Не хотела тебя огорчать, но раз уж спросил... Приболела наша наследница. Слишком много всего на нее свалилось, - ведунья развернула камзол и подобно тетушке Кере попыталась натянуть на Шута. Одежда, в которой его привезли на Острова, пришла в полную негодность после путешествия на корабле, насквозь пропитавшись запахами болезни. Она была из старого Шутова гардероба и глядишь, пришлась бы в пору, но Ваэлья призналась, что выбросила эти 'ужасные кружевные тряпки' без жалости. Все новые вещи для Шута купли пару дней назад в обычной портняжной лавке, где их подогнали под размеры одеваемого господина лишь в соответствии с описанием, что дала служанка. Сидела эта одежда не слишком ладно, к тому же имела какой-то неприятный болотный оттенок, якобы модный нынче на Островах. Шуту, впрочем, все это было почти безразлично, а Ваэлья и вовсе была озадачена совсем другим. - Ох, и исхудал же ты, парень. Долго придется тебя откармливать. Дай-ка, - не обращая внимания на протесты, наставница все-таки надела на него сама теплый камзол и принялась застегивать многочисленные пуговицы. Шут сердито сморщил переносицу. Ему нравилась забота, но постоянно быть в роли беспомощного дитяти отнюдь не хотелось. Он мягко, но решительно отстранил руки ведуньи.
- Я сам могу, матушка. Правда. А что с Элеей? - спросил он, по-прежнему думая про королеву.
- Да ничего серьезного. Не бери в голову, - Ваэлья усмехнулась, но суетиться над его костюмом перестала. Она окинула Шута критическим взглядом и вздохнула. - Ладно, на первое время сойдет. А там Элея тебя к их дворцовым швеям сводит. Да все с ней в порядке, не смотри на меня так, - и наставница как-то очень странно и хитро подмигнула ему: - Соскучился, да?
Шут почему-то смутился, промычав в ответ невнятное 'ну...'.
Когда его, точно девицу, вывели под руки на крыльцо, Шут в первый миг даже зажмурился от яркого солнечного света, что искрился, отражаясь от снега, укрывшего все вокруг. Холодный воздух обжег лицо и руки, наполнил легкие живительной свежестью. Шут замер, ошарашенный переменами, постигшими мир за время его болезни. Конечно, он видел из окна, что на улице давно царствует холод, но вот так столкнуться с ним наяву было вовсе не то же самое, что наблюдать через оконные стекла.
- Как красиво, - выдохнул он, в ответ на озабоченный взгляд наставницы, которая решила, что Шуту опять поплохело. - В Золотой никогда не бывает столько снега... и он не такой... чистый.
- Ну, так не даром ведь - Белые Острова, - Ваэлья быстро кивнула стоявшему рядом Перу и тот помог Шуту спуститься к открытому экипажу, который по велению хозяйки заботливо устелил теплыми одеялами. Ноги все еще были слабы, а потому Шут, хоть и стыдился ужасно, но был рад этой помощи. Сев в коляску, он невольно вспомнил, как когда-то очень давно катался по улицам Тауры вместе с Элеей... То был день, когда он познакомился с наставницей, когда узнал про себя столько нового... Когда жизнь казалась ему восхихтительным праздником, который только начался.
- А ведь еще неделю назад шел дождь, - сказала Ваэлья, когда Пер пустил лошадей по главной улице, и подковы звонко застучали по мостовой. - В этом году осень задержалась в наших краях.
Шуту же при взгляде на высокие снежные сугробы, лежащие вдоль дороги, казалось, что зима была здесь всегда. Он не помнил этого места иным.
А город вокруг, как и год назад, был прекрасен - ажурные карнизы домов и арки, высокие окна, башенки, мосты, заметенные снегом чаши фонтанов... Конечно, Шут понимал, что в бедняцких районах его глазам предстали бы совсем другие картины, но все же... Все же он чувствовал, как проникается любовью к Тауре.
Какое-то время ехали молча. Шут просто смотрел по сторонам, вглядывался в фигуры людей, в окна домов. Сотни различных судеб... Сотни радостей, печалей, желаний и надежд. Мириады мыслей... Жизнь текла своим чередом, вне зависимости от того был ли в ней Шут или не был.
- Патрик, - голос Ваэльи показался ему странно напряженным, - скажи мне, ты видел лицо того человека, что приходил вернуть тебя?
- Нет... - Шут немного растерялся. Он вообще ничего не помнил о своем возвращении. О чем и сообщил наставнице. Ведунья со вздохом покачала головой.
- Я так и знала... Жаль. Мне кажется, в нем - ключ к твоим поискам. Этот человек знал тебя прежде. И Элею знал. Не спрашивай меня, почему я так решила. Объяснить не смогу. Просто чувствую.
Шут прикрыл глаза. Сверкающий город внезапно поблек, хотя на небе не было ни облака. Темень заполнила самую Шутову душу, когда он вновь вспомнил о ребенке, клятых колдунах, которые его забрали и беспросветном пути, что лежал впереди.
- Пат...
- А?.. - он вернулся в реальность. Тряхнул головой... - Нет, все в порядке. Все в порядке.
- Патрик, не позволяй этому владеть тобой! - Ваэлья схватила его за плечи и тряхнула что есть силы, у Шута аж голова дернулась. - Не смей распускаться! Мне теперь что же еще тебя учить самообладанию?
Шут виновато улыбнулся.
- А кого еще вы учили? Элею?
- Элею. Пат, не заговаривай мне зубы. Я ведь серьезно. Прекрати пасти свою печаль. Это недостойно мага.
- Да какой я маг... - Шут вздохнул, криво усмехнувшись. - Летом - да, я чувствовал в себе Силу. Это было... удивительно. Мне казалось я стал... легче света. Казалось, мог все, чего пожелал бы. Но тогда я желал лишь одного - сделать Руальда прежним. И сейчас мне кажется, вся моя Сила ушла в это намерение. И покинула меня, когда чары были разрушены.
- Дурень, - наставница закатила глаза, - твоя сила никуда не делась! Ты даже не отделен от источника, как это было прежде. У тебя всего лишь не хватает сил обычных, физических, без них невозможно почувствовать что-либо! Ты сначала ходить толком научись, чашку в руках держать, чтоб не дрожала.
Шут еще ниже опустил голову и почувствовал вдруг, что действительно еще ужасно слаб. Он прислонился затылком к мягкой стенке экипажа и прикрыл глаза.
- Вот видишь, - издалека донесся до него голос Ваэльи, - уже хватило тебе. Пер, поворачивай домой!
4
На следующий день Шут доплелся до кухни и стащил у Ваэльиной стряпухи три луковицы. Вернувшись к себе в комнату, он долго глядел на них, перекладывал из одной руки в другую и обратно.
Навряд ли еще когда-нибудь ему суждено снова быть придворным шутом, но жонглирование давно уже стало неотъемлемой частью его жизни. Как для иных людей молитва или пристрастие курить трубку. Шут не мыслил себя без этого.
Он вспомнил, как бесконечно давно большие грубые пальцы Виртуоза придерживали его маленькие неуклюжие ладони, направляли, ловя ими крепкий кожаный мячик. Сначала один. Потом два. Три... Шут не сразу научился. Набитые рисом мешочки размером с крупную сливу постоянно летели не туда и падали в разные стороны. Но главное было понять принцип... остальное пришло со временем. С четырьмя предметами оказалось сложнее, но он освоил и этот трюк. А вот пять... ему понадобился почти год, чтобы овладеть пятью мячами, не говоря уже о булавах или вовсе каких-нибудь кружках и кувшинах.
Шут подбросил луковицу, пытаясь определить, насколько руки послушны его уму. Увы... луковица полетела криво, как будто он снова только учился. Что ж... за первой попыткой всегда следует вторая, третья... и так пока не получится.
Одна луковица.
Две.
Три.
На четвертом обмене они столкнулись и разлетелись в разные углы комнаты. Первая укатилась под кровать, а вторая - за кресло. Третья осталась у него в руке. Шут со вздохом положил ее на столик у изголовья и устало откинулся на подушки.
Желание подбрасывать и ловить было сильнее жажды. Сильней отчаяния. Желание владеть своим телом... Это умение всегда было для него сродни пению, внутренней музыке, которая наполняла существование смыслом и радостью.
Но теперь он оказался лишен этой магии... И знал, что со второго раза не сделает даже трех обменов. Шут натянул на себя одеяло и, привычно уже, свернувшись клубком, закрыл глаза.
Вновь обретя свое тело, он много спал. И всякий раз видел странные обрывчатые сны, будто кусочки мозаики из чужих жизней. То он был мальчиком-пастухом в южных степях на границе с Тайкурданом, то женой рудокопа, делящей лачугу с целой оравой детей, то бродячим рыцарем без земель, без имени и без чести. Он был седой знахаркой, был пьяным рыбаком на торгах, дочкой баронессы и сыном уличной шлюхи. Был стражником, старухой, учеником сапожника, уродливым карликом и девочкой из Диких Княжеств... Кем только он ни был. Но стоило открыть глаза, как диковинные образы таяли, а вместе с ними и мысли, чувства, желания, что принадлежали тем людям, чьи тела он делил во сне. Сначала Шута это пугало, ему казалось, он вновь теряет себя, растворяется в чужих сознаниях, но вскоре он понял, что его собственному уму ничего не грозит, и смотрел эти сны, точно представления на сцене бродячего балагана. Иной раз за спинами людей ему чудились длинные нити в пальцах Виртуоза...
Гораздо хуже были иные видения. Те, что приходили только по ночам.
В них он всегда был собой, и грань между сном и явью оказывалась столь тонка, что Шут всякий раз, даже пробуждаясь, никак не мог поверить, будто кошмар остался за чертой иного мира...
Он видел этих людей в масках. Совсем рядом с собой. И не в лесу, где все случилось... Они подходили к его кровати, именно этой кровати в доме Ваэльи, тянули к Шуту руки, живые теплые руки... нависали над ним... он даже чувствовал запах их тел, слышал хриплое дыхание... И сердце заходилось от страха, что вот еще миг - и его вновь настигнет удар.
Невыносимый, бесчеловечный, слишком жестокий, чтобы вытерпеть его...
Шут просыпался от собственного крика, весь в поту и с заходящимся сердцем. Лежал, до судорог стиснув губы, слепо глядя в темный потолок, и на подушку, неслышные, невидимые никем, скатывались горячие слезы. Они просто вытекали из глаз и, сбегая вдоль висков, исчезали в прядях его волос.
Потом он долго не мог уснуть, вздрагивал от каждого шороха, от каждого темного силуэта. В очертаниях кресел ему мерещились фигуры в плащах. Они чудились за шторами, за дверцами шкафа и даже под кроватью. Шут, дрожа, выбирался из постели и на десятый раз проверял, запреты ли окна и двери в его комнату...
...Но днем этот кошмар не снился ему никогда, поэтому, спрятав под одеяло пропахшие луком ладони, Шут беззаботно отдался во власть сладкой дремы, смежившей его веки. Он плыл в мерцающем свете позднего утра, радуясь легкости сознания, избавлению ото всех мыслей и тревог.
Что его разбудило, Шут так и не понял, потому что ни единый звук не нарушил тишину комнаты. Он просто распахнул глаза и не сдержал улыбки - кутаясь в кружевную белую шаль, перед кроватью стояла королева.
- Ваше Величество... - он провел рукой по лицу, прогоняя сон и, смущенный своим заспанным видом, поспешил подняться.
- Патрик... - улыбка тронула и ее губы, - не нужно. Не нужно вставать.
Но Шут уже отбросил одеяло и все-таки поднялся, желая приветствовать свою чудесную гостью как подобает. Ему даже удалось отвесить поклон, правда, несколько неуклюжий - опять, как всегда после резкого движения, закружилась голова. Пришлось поспешно опуститься обратно на край постели.
- О, Пат... - Элея отвела взгляд, пытаясь скрыть промелькнувшую в нем горечь, - Ну, что ты, право...
- Я так рад вас видеть, - просто ответил Шут. Жалость в ее глазах вызывала огорчение, но по большому счету он уже давно отучился слишком серьезно относиться к своей персоне. Подобные взгляды были привычны ему с детства. Привычны и потому почти не ранили.
- И я рада... У меня для тебя подарок, - она склонилась к корзинке, которую успела поставить на пол. - Держи...
Шут принял небольшой легкий сверток. Под темной суконной тканью скрывалось что-то мягкое.
- Что это?
- Ну погляди сам, - Элея улыбнулась.
Когда он осторожно развернул сукно, в руках у Шута оказалась белая как снег, почти невесомая рубашка из тончайшей шерсти.
- Боги... - он и сам не понял, почему эта простая вещь - всего лишь вещь! - вызвала у него такую бурю эмоций. Словно отголосок прежней жизни, в которой было место и нарядам, и красоте... Прикосновение воздушной ткани - сродни дуновению свежего летнего бриза... - Ваше Величество, у меня нет слов.
Элея тихо рассмеялась от удовольствия, и Шут подумал, что видеть радость на ее лице гораздо приятней, чем жалость.
Он скинул ту рубашку, что была куплена служанкой, простую и добротную, но слишком большую для его тощего тела, и торопливо, чтобы королева не разглядела отвратительной худобы, надел новую. Обнова скользнула по плечам, окутав невесомой нежностью и теплом. Широкий отложной воротник и длинные рукава были украшены незатейливым скромным кружевом, а с кончиков шнуровки на груди свисали два маленьких едва заметных золотых бубенца. Рубашка пришлась ему так впору, точно ее шила сама Госпожа Иголка из Солнечного Чертога.
- Я рада, что тебе понравилось, - едва уловимым движением Элея оправила на нем ворот и, склонив голову на бок, удовлетворенно сказала: - Не зря я потратила столько времени, растолковывая нашей портнихе, что и для кого надо сделать. Она очень талантливая. Нет, правда, Пат! Не ухмыляйся! Я знаю, что мадам Сирень для тебя - эталон мастерства, но наша Ланна тоже не просто так попала ко двору.
Шут и не думал принижать достоинства работы незнакомой ему портнихи из Брингалина. И улыбался только от того, что был несказанно рад подарку. Он так и заявил королеве, не стыдясь этой своей по-детски искренней радости:
- Ваш подарок чудесен, - добавил Шут, проводя рукой по нежной шелковистой ткани рукава. - С того момента, как очнулся, я не знал большей радости, чем сейчас. Впрочем, - он задумался на миг, - для меня одно ваше присутствие - уже радость, - Шут говорил от чистого сердца, полагая, что королева и сама понимает, какая честь для него каждый ее визит. Но Элея почему-то странным образом смутилась, и, зардевшись, отвела глаза в сторону.
Шут удивился. Ему и раньше случалось делать королеве комплименты, но прежде она неизменно одаривала его насмешливым взглядом полным небрежения, как будто все слова господина Патрика не имели под собой ни капли искренности.
Впрочем, с того момента, как он набрался смелости извинится перед Элеей, их отношения изменились... Он уже и сам не знал, кем видит его королева - другом или слугой, отголоском прежней жизни или призрачным гостем настоящей...
- Спасибо, - промолвил Шут, пряча растерянность за беззаботной улыбкой, и тотчас постарался перевести разговор в более понятное и привычное им обоим шуточное русло, - Да только ведь это я должен дарить вам подарки. День вашего рождения я столь бездарно пропустил, валяясь в этой кровати.
- О, Пат! - Элея махнула на него рукой. - Мне и так хватило этих даров и подношений. До сих пор не знаю, куда девать особенно оригинальные... - она усмехнулась своим мыслям, и Шуту представилась гора несуразных вещей посреди аккуратной, почти аскетичной спальни королевы. - Вот, например один барон подарил мне отделанный бриллиантами капкан на лисицу... Сам, разумеется, без охоты жить не может. Угодья у него - сплошные леса, и времени этот господин проводит там больше, чем с женой. И что, скажи, мне делать с его презентом? Ни в дело, ни для забавы. Или еще другой... привел мне ученую козу, которая умеет танцевать под дудочку. Патрик, ты представляешь - козу! С бантом на шее и золочеными копытцами.
Шут улыбался, слушая Элею, однако, все, что говорила королева, было неважно... На самом деле он просто радовался ее смеху, любовался этим милым лицом, которое так хорошело от улыбки и румянца. И чем дольше Шут смотрел на свою чудесную гостью, тем очевидней становилась ему оглушительная, невозможная истина. Ясная, как день за окном...
Та истина, которую давно можно было бы понять, позволь он себе это понимание.
'Боги!.. - все внутри у него замерло, и мир поплыл цветными пятнами. - Да я схожу с ума... Нет! Нет!!!'
Но он мог хоть закричаться, а факт оставался фактом - из непреступной ледяной жены Руальда Элея превратилась для него в женщину, улыбка которой наполняла жизнь смыслом...
Это открытие потрясло Шута настолько, что он совершенно перестал слышать, о чем говорит Элея.
- Патрик? Эй! Ты в порядке?
О да... Он в порядке. Насколько это возможно для человека, который осознал, что желает лишь одного... быть рядом с той, чья судьба столь же далека от его собственной, как небо от земли... Что жаждет бесконечно видеть не кого-нибудь, а саму наследницу Белого трона.
Сердце его ударяло в грудь, точно взбесилось, Шут не знал что сказать. Он мог только смотреть на нее, отчаянно до слез вглядываясь в каждую черточку лица, которое вдруг стало совсем иным, чем прежде. Таким родным. Таким... единственным...
'Господи, я ли это?..'
- Пат?
'Элея... королева моя... Как же так вышло? В какой момент? Я слепой дурак... Руальд оказался прав, тысячу раз прав... тогда, в подземелье Брингалина. Ты всегда была в моем сердце. И это т ы держишь меня на краю обрыва. Ты, а не чувство долга, не ребенок, не желание стать магом... Все пустое... Все лишено смысла. Все, кроме тебя, моя светлая... Кроме тебя...'
- Патрик, тебе плохо? - Элея протянула руку и осторожно коснулась его плеча. Так осторожно, словно Шут был соткан из стеклянных нитей. И эти медовые глаза... почудилось ему, или они действительно наполнились неподдельной тревогой?.. Он замер, боясь прервать хрупкое мгновение, наполненное такой неожиданной и такой бесценной нежностью. И все смотрел, смотрел в янтарную глубину, не умея оторвать взгляда, вымолвить слово... погружаясь все глубже... - Патрик...
Шут и сам не заметил, как встал и, дрожа, взял ее руку в свои ладони.
'Моя королева...' - в горле стоял горячий комок, и хотелось упасть перед ней на колени, чтобы вновь, как тогда год назад, ласковые пальцы прикоснулись к его голове...
Глаза в глаза.
Ему показалось, он видит в них целый мир. Мир, полный света и любви. Такой дивный, такой близкий...
И эта горячая ладонь в его руке... Шут не видел, но чувствовал, как солнечный поток энергии струится из пальцев Элеи в его тело, возвращая ему жизнь.
'Моя королева... Боги, как же ты прекрасна!.. Почему я понял это только сейчас?'
На подоконник с шелестом слетела птица, ударив крыльями о стекло. Шут вздрогнул и отвел глаза.
И сразу же это наваждение - не иначе!.. - ослабло.
Впрочем, он уже понял, что пропал. Врать себе больше не было никакого смысла.
Шут глубоко вдохнул. Прикрыл веки на мгновение.
- Пат? - милая... она ничего не понимала. Пугалась. Ждала от него ответа.
- Все в порядке, Ваше Величество, - Шут сглотнул и, не решаясь больше смотреть Элее в лицо, уставился на подол ее платья. - Простите... Я... просто расчувствовался что-то, - он таки взметнул глаза на королеву и жалобно улыбнулся, будто извиняясь за свою слабость. - Простите, - и поднес ее ладонь к губам, бережно коснувшись ими тонких белых пальцев.
Элея покачала головой, она тоже не смотрела на него и, казалось, была растеряна. Ее взгляд блуждал в каких-то неведомых далях.
Когда королева ушла, Шут еще долго лежал, уткнувшись лицом в мягкий рукав, и вдыхал едва уловимый запах ее духов и чего-то еще, нежного и дарящего покой.
'Как же так? - думал он, слушая громкий стук своего сердца, которое все никак не желало успокоиться. - Столько лет я был рядом с ней. Столько лет терпел ее насмешки, думал, что она мила, красива, но... не более того. А на самом деле...' - он перебирал в уме все их встречи, разговоры, взгляды. И давние, и те, которые имели место после побега из Золотой. И чем больше Шут думал, тем больше убеждался, что все годы испытывал настоящее счастье, лишь когда она была рядом. Неосознанное, недозволенное счастье. Скрытое от него самого так глубоко, что со стороны и то было заметней...
Он никогда не признался бы себе в этом прежде.
Никогда. Нет! Нет...
Но предательство Руальда все перевернуло.
Король вычеркнул их из своей жизни - сначала Элею, а потом и Шута. Изменил судьбы некогда самых близких своих людей до неузнаваемости. Их характеры и взгляды на мир стали иными...
И в этом новом мире не было и половины прежних границ.
Шут перекатился на спину. Разметав руки в стороны, просто лежал и смотрел в потолок, глупо улыбаясь. Он не искал больше ответов на свои вопросы, потому что знал теперь, чего хочет.
И что должен.
'Я найду твоего сына, мой король. Найду и верну тебе. А потом вернусь сам. На Острова. И до конца жизни буду самым верным слугой этой женщины. Мне ведь не дозволено большее. В отличие от тебя. Ну и пусть. Зато я буду рядом с ней. Всегда...'
5
- О, Пат! Сколько же можно спать? - голос Ваэльи выдернул Шута из его странных видений. Сладко потянувшись, вновь ощутив нежное прикосновение новой рубашки, он улыбнулся и промолвил:
- А я и не заметил, как задремал, - пожалуй это было одно из тех немногих пробуждений, когда он не испытал смертельной тоски от возвращения в реальность. Шут сел, потирая глаза ладонью.
Ваэлья оглядела его придирчивым взглядом и довольно хмыкнула:
- Кажется, кому-то давно стоило навестить нашего бедного больного сиротку, потерявшего смысл жизни.
Шут смутился. Он открыл рот, чтобы возразить, но в последний момент понял, что ничего кроме глупостей сказать не сумеет и лишь пожал плечами, продолжая робко улыбаться.
- Вставай, дружок. Обед стынет, - Ваэлья похлопала его по ноге, укрытой одеялом и выплыла из комнаты такая довольная, точно повстречала по меньшей мере какого-нибудь небесного посланника.
Дважды звать не пришлось. Таким голодным Шут не был уже очень давно... с прошлой жизни.
В гостиной, залитой солнечным светом, уже суетилась Ваэльина кухарка. Эта женщина, прозываемая Микой, была ничем не примечательна не только на первый, но даже на двадцать первый взгляд - тихая, молчаливая, невысокого роста, непонятного возраста. Она носила неприметные платья, волосы убирала под скромный чепец и на глаза появлялась только, когда приходило время подавать еду. Но боги, что это была за еда! Всякий раз, смакуя очередной кусок Микиной стряпни, Шут неизменно осознавал, как мало значит внешняя оболочка... как много сокрыто внутри. Ваэлья умела разглядеть в людях жемчужины их талантов или просто характеров. Как умел это и капитан Дени, и мадам Сирень, шившая свои наряды не для тела, но для души.
Увидев Шута, Мика осуждающе покачала головой и демонстративно подлила в одну из тарелок еще целый черпачок своей похлебки. Шут даже на миг не усомнился, что это именно его тарелка.
Впрочем, он не стал возмущаться - запах от миски исходил такой, что хотелось опустошить ее немедленно. Удивительно, но аппетит к нему, наконец, вернулся. Поэтому Шут показал кухарке язык и скользнул за стол, усевшись напротив Ваэльи, которая уже заправила за ворот широкую салфетку и всем своим видом демонстрировала, что ждет только Шута.
Точно такая же салфетка лежала рядом с его тарелкой, но Шут на нее внимания не обратил, за что и поплатился немедленно.
- Пат! Ты под деревом вырос? Столько лет при дворе, а хорошим манерам так и не обучился! - наставница смотрела на него сердито, но в глубине ее глаз светились смешинки. - Я понимаю, что жизнь в лесу пришлась тебе по душе, но в моем доме изволь вести себя как подобает человеку твоего положения, - она кивнула на салфетку. - Возьми, пока не уделался. Знаю я вас, мальчишек... даже нарядную одежду ничего не стоит обляпать жирным соусом. А матушка Кера должна потом отстирывать!
Шут почел за лучшее смолчать и послушно завязать салфетку себе на шею. Новая рубашка действительно стоила того, чтобы ее поберечь.
- Я исправлюсь, - сказал он голосом примерного маленького баронета и отправил в рот полную ложку супа. На несколько минут, пока не опустела тарелка, Шут забыл обо всем. Только вычерпав похлебку до дна, вспомнил про Ваэлью и решил, что теперь можно и беседы беседовать. Оторвав взгляд от миски, он увидел на лице наставницы ту самую женскую улыбку, которая означала нечто вроде 'ну вот, я все-таки добилась своего!'. К чему эта улыбка относилась, Шут не понял, а спрашивать не рискнул. Просто улыбнулся в ответ и задал совсем другой вопрос:
- Матушка, а что там путешествие, которое затеяла Элея? Она говорила, будто из-за меня... Но теперь ведь нет нужды плыть так далеко, верно? Да еще и в эти шторма. Скверное время для морских походов, - Шут был искренне уверен, что и королева считает точно так же. Не говоря уже о ее отце...
- Да, Патрик, - Ваэлья кивнула, - нужды нет. Но отменять что-либо уже поздно. Как ты понимаешь, существует официальная причина путешествия на Материк. И официально принятые советом решения относительно этого вопроса. На скаку с коня не слазят. Плавание состоится... Просто его начало было отложено из-за недомогания нашей дорогой наследницы. Она ведь умудрилась всех убедить, что ее присутствие среди послов совершенно необходимо.
- О... - растерянно произнес Шут. - Значит, скоро она покинет Острова?
Радость истаяла мгновенно, как дым от свечи, которую внезапно задул ветер.
- Боюсь, что так, - ведунья смерила его тревожным взглядом, почуяв неладное. Да и было бы чего там чуять... Шут даже не пытался справиться с выражением отчаяния на лице.
- Ведь это надолго... - он развязал салфетку, положил ее на стол перед собой, пытаясь вникнуть в суть замысловатого узора из темно-синих завитков. Пытаясь не думать о том, что очень скоро боги лишат его единственной радости в этой клятой жизни...
- Патрик... Ну ты чего опять? - Ваэлья встала из-за стола и, обогнув его, подошла к Шуту. Встала за стулом и осторожно опустила его голову себе на грудь, прижала прохладные пальцы к вискам. - Тонкий совсем стал... Хрупкая ты душа...
Шут замер, растворяясь в живительном потоке энергии, окутавшем его. Почти мгновенно разум очистился от всякой суеты, стало спокойно, и захотелось просто молчать до бесконечности. Чтобы ни одна мысль не нарушила целительную тишину.
- Тебе сколькому еще нужно учиться, - негромко прозвучал голос наставницы. - Ты многое забыл, из того, что я тебе говорила. Многое просто не понял. Но понять придется. Понять и научиться. Сейчас ты такой дохлый, что мне страшно выпускать тебя из дому. Но ты и сам ведь уже осознал, что жизнь не будет прежней. Ведь осознал, верно? Пришло время стать сильным. Достаточно сильным, чтобы постоять за себя, когда рядом не будет ни короля, чтоб защитить, ни наставницы, чтобы вправит душевные переломы. Теперь ты - сам за себя.
Увы... Шут знал, что это так.
6
Ваэлья пообещала узнать точней, когда корабль Элеи покинет Острова. Она оставила Шута со своей библиотекой, зная, что тот всегда был охоч до книг, и до вечера уехала в город по делам.
Шуту же, который даже на свою собственную жизнь смотрел теперь с тоской, чужие истории более не казались ни волнующими, ни даже просто интересными. Впрочем, он честно попытался занять себя полезным чтением, да только вот строки расплывались перед глазами, а слова были лишены всякого смысла. Какое-то время он упрямо пытался вникнуть в содержание книги, которую уже давно искал и вдруг нашел у наставницы, но вскоре понял, что это бесполезно. Каждая новая фраза не увязывалась с предыдущей, и ему несколько раз приходилось заново пробегать глазами одни и те же предложения. Осознав всю тщетность этого занятия, Шут со вздохом отложил книгу и, подперев опущенную голову руками, уставился в никуда. Волосы, как обычно, свесились ему на глаза, скрыв от взгляда половину комнаты. Шут бездумно двигал носком ноги, катая туда-сюда позабытый матушкой Керой клубок темной шерсти. После того, как Ваэлья 'поработала' с ним, мыслей по-прежнему было мало, и Шута это устраивало. Конечно, он без труда мог бы по-новой начать обдумывать все, что так заботило и волновало, но зачем?
Скрипнула створка двери, и Шут, вскинув голову, увидел, как в гостиную вошел рослый парень в скромном темно-зеленом наряде. Модный болотный цвет...