Белый потолок. На нем две горящие лампочки. Обшарпанные стены и неработающие розетки. В полу - дыры. Из одной выглядывает очень любопытная мордочка крысы с блестящими, как бисер черными глазками. На столе куски черного хлеба и море тараканов. Они так же голодны, как и я. Открытое настежь окно. Из него дует свежий ветерок и навевает разные мысли. Непонятно, как люди могут жить в таком месте?. Среди бескрайней ночной мглы эта комната - единственный уголок, в
котором еще горит свет. У меня такое ощущение, что я сижу так уже много лет подряд. Мимо проходят люди, года, чужое счастье... И я никогда не задумывался, хорошо мне или плохо, и не выходил за Дверь. Всегда была уверенность в знании, что будет за ней: тот же потолок, выше которого мне не прыгнуть, те же стены, с желтыми обоями, те же лица и тот же кусочек неба в проеме окна. Все то же... Я знаю, что запер здесь себя сам. Счастлив ли я? Не знаю. Но иногда мне безумно хочется увидеть все небо целиком - бескрайнее, уходящее к самому горизонту, бесконечно теплое, высокое и низкое, далекое и близкое одновременно. Но Дверь, проклятая Дверь! C каждым разом подходить к ней становилось все руднее и труднее. Уже создается впечатление, что даже воздух в комнате начинает сжимать меня в своих невидимых тисках...
Дверь не поддавалась. Она заперта наглухо.
ОН.
"...Мужайся и да крепится сердце твое с помощью Божиею противу уныния и безотчетной печали, которыми враг рода человеческого тайно борет хотящих приблизиться к Господу. Помни, старайся не забывать слово Его: "претерпевший же
до конца спасется." (Мф.24,13) (Прп. Амвросий Оптинский)... - Он читал с обрывка газеты, валявшейся на полу вагона. Настроения не было никакого. Глядя на
окружающее Он машинально классифицировал пассажиров ночной электрички, которых можно условно разделить на две категории - отдельно сидящие, спящие личности и запозднившиеся парочки.." Вдохнув, Он отметил: "Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Исключение, как и тот пьяный в тамбуре". Спать не хотелось. Ничего не хотелось. Все надоело, даже эта хандра. Он смотрит на застывший вагон. Спящие, неподвижные, чужие люди и тягучие мысли - что может быть хуже? В груди была какая-то глубокая, ноющая боль. Мысли теснились и одолевали. Кружились по одному
и тому же кругу ненужности всего и вся. Сейчас Он, как никогда, осознавал все свое одиночество и, глядя на окружающих людей, видел, что все они являются
только декорацией его собственного существования - ненужного и бестолкового. Он мысленно убирал себя из этого мира и видел, что ничего не менялось. Такими же оставались вагон и ночь... Люди так же смеялись и плакали, рождались и умирали. К чему такая глупая жизнь? Зачем тогда все это? Зачем Он столько лет сочинял роман, подбирал каждое слово, переживая каждое событие, страдал, не спал ночами, переписывая отдельные главы? Чтобы эти люди его читали? Он достал из сумки рукопись, раздраженно пролистал несколько страниц: "Ну зачем писать, когда всех интересует только их собственная жизнь, их собственный частный мирок?" Так Он
дошел до черты, на которой хочется делать зло через себя и чем хуже - тем лучше. Он мучил себя так, как-будто Он - это все. Так постепенно уходило все лучшее, что было в нем и Он не мог помешать деградации и разрушению. Не мог или не
хотел? Он дошел до этой черты и стал методично рвать свою рукопись: листок за листком, на мелкие кусочки, аккуратно и тщательно, а потом выкинул все это в окно, зачем-то отряхнул руки и задумался, мрачно смотря сквозь темное стекло в никуда. Он сделал так, хотя знал, что будет сильно жалеть. И уже жалел - второй раз такого не напишешь. Умерла часть его самого - умерла Его душа. Он устало сомкнул веки и незаметно задремал. Расшатанные нервы плавно перенесли окружающую действительность в мир сновидений. Стоящий перед глазами вагон был уже другим, хотя выглядел точно так же, как и раньше. Мозг делал все возможное для своей защиты, создавая иллюзии, вызывающие положительные эмоции. На противоположном сидении уже сидела Она - красивая и добрая, понимающая и заботливая. Они смотрят друг на друга. Из Ее глаз исходит некий волшебный поток, и, воспринимая его, Он
чувствует себя все более спокойно. Действительность тоже менялась. Вот вагон уже не стучит колесами о рельсы, а парит в пространстве, плавно покачиваясь из стороны в сторону, убаюкивая Его. В окнах видны звезды, и Она ласково улыбается. Освещение уже не такое противно-желтое, а какое-то переливающееся-разноцветное; и рукопись - вот она, лежит рядом с ним. Он протягивает к ней руку, берет, раскрывает наугад и читает до боли родной, выстраданный текст: "...этот вечер
должен остаться хотя бы в этих сердцах. Все было, все будет и пока еще есть. Они стали тогда добрей, пусть только на миг, но одно это уже верно..." Он доволен и счастлив, благодарно смотрит на свою спутницу и тоже улыбается ей в ответ. Теперь опять можно думать о жизни! От какого-то толчка Он просыпается, открывает глаза, поднимает голову и... замирает на месте. Смотрит и ничего не может
понять. Неподдельное изумление застывает на Его лице - напротив сидит Она.
ОНА.
Это и правда был уже не сон. И Она была реальностью со своими достоинствами и недостатками, далекая от сказочных принцесс; не красавица, но девушка, не лишенная привлекательности. Просто, но со вкусом одетая, Она ничем не отличалась от многих других , такая же темная юбка и белая блузка, такая же прическа...
Однако от нее исходило какое-то странное ощущения тепла и добра, и, внезапно, Он понимает, что знал Ее давно - с самого детства. Видел во снах, разговаривал с
ней в мечтах, читал о ней в книгах, видел Ее портреты, писал о Ней. Искал Ее и
не находил. Ждал Ее, а Она не появлялась. И вот - чудо... Она устало смотрела в окно, глаза ее замерли на темном фоне стекла. Казалось, что мысли ее унеслись в какие-то далекие дали, и там летают в бесконечности, без всякого смысла и цели.
Куда Она ехала так поздно такая одинокая и беззащитная, что влекло ее? Она и сама не смогла бы дать ответ на этот вопрос. Может ее влекла странная тяга к путешествиям, может просто не хотелось домой. Нет. Она просто бежала от самой
себя, хотя все равно не убежишь, не спрячешься. Она поправляет взлохмаченные ночным ветром волосы и поворачивается к нему. Они смотрят друг на друга. Он
никогда раньше не получал такого удовольствия, наблюдая человеческие глаза, и теперь чувствует, что тонет в этой бесконечности. Тонет и хочет тонуть. Он не верит, что такие глаза могут принадлежать земному существу. Он чувствует, что может общаться без слов и жестов, что понимает каждую Ее мысль и, что Она тоже все понимает, и уже нет никаких границ...
СКАЗКА.
Им никто не мешал. Она, задерганная и усталая за день,
доверчиво прильнула к Его плечу, Ее холодные ладони грелись в его руках. Им было хорошо вдвоем.
-- Ты очень добрый, -- вдруг сказала Она.
-- Хм... Очень добрых людей не бывает. Обычно очень добрые оказываются очень злыми.
-- Все равно, ты очень добрый...
После они некоторое время сидели молча, не глядя друг на друга.
-- Расскажи мне сказку, -- тихо попросила Она.
-- Ты серьезно? -- изумился Он.
-- Да.
-- Какую же тебе сказку рассказать?
-- Любую. Про что угодно... Знаешь, мне никто никогда не рассказывал сказок. Даже в детстве. И... я просто хочу слышать твой голос.
-- Ну, что ж, я попробую... -- и, собравшись с духом, еще сам не зная о чем будет говорить, Он стал рассказывать Ей сказку.
-- Я буду помнить первую в моей жизни сказку, -- сказала Она, когда Он замолчал.
Поезд медленно замедлял ход.
-- У тебя тушь потекла...
-- Я плакала.., мне было жалко Бледную Поганочку.., и Колобка...
-- А Колобка-то почему? - искренне удивился Он.
-- Сьели его. - грустно ответила Она.
Они некоторое время молчали.
//А можно сделать так, чтобы одна сказка была бесконечной, все время новой и всегда интересной?//
-- Мне сейчас выходить...
Он невесело и явно фальшиво-равнодушным тоном ответил:
-- Прощай.
-- Да... Спасибо тебе за все. -- и Она быстро поцеловала Его в щеку.
Потом Он пожал в последний раз Ее руку и Она вышла, а Он до
последнего момента смотрел в окно, провожая взглядом... Поезд набирал ход.
ЭПИЛОГ.
Сказка кончилась и продолжения не будет никогда.
Вот так все и было и есть... Они способны смотреть на звезды и думать о них, но никогда не смогут их достать. Они - шорох трав в степи, ночь, приходящая строго после заката солнца, души свободные и горящие. Их величают
Любовью, травят пороками и убирают подальше. Хотя в них нуждаются. Как и в телевизоре, ласках, деньгах, воздухе. Может быть, даже чуть больше, но совсем чуть-чуть - они ведь просто проходящие. Чудес не бывает. Они - ждали целую
вечность, но от них получали радость другие - легко и бескорыстно, а они, похоже, были довольны... А если - нет?
Они смирились...
Звезды сквозь стекло дрожали, манили, звали, что ж, их
судьбой стало отречение от самих себя. Он пошел своей дорогой, только своей. Его часто останавливали и спрашивали путь, но Он всегда односложно отвечал: "Там!".
Не понимали - уходили длинной вереницей. Он мирился и с этим. Она пошла своей дорогой, тоже только своей. Ее ловили, мяли и ломали, но Она всегда убегала прочь. Протягивала руки ночному небу. Ветер обвивал теплыми струями ее тело, но ничего не мог предложить, земля, скованная с ним воздухом, тянула обратно. Звезды продолжали звать, настойчиво и требовательно, однако до них не
достать. Но, этот вечер должен был остаться хотя бы в этих сердцах. Все было, все будет и пока еще есть. Они стали тогда добрей, пусть только на миг, но одно это уже верно...
//А разве желания должны осуществляться?//
Окончено 26 апреля 1997 года
Редакция 24 ноября 2003 года.