ОРДЕН БЕЛОЙ ЛЕДИ
Солнце здесь не заходит. Сколько бы времени ни прошло - оно неизменно пребывает в зените, как будто намертво приколоченное к выцветшему, побелевшему от жара небесному своду позолоченными гвоздями. Гвозди наверняка сделаны из мифрила: сталь, та моментом потечет, золото - тем более; а позолочены они затем, что Дева Света любит красоту и порядок, а пуще того - пускать пыль в глаза. В этом ее суть - и потому бессмысленно указывать богине на ее недостатки, которые она привыкла считать достоинствами.
Только обидишь. И разозлишь. А боги войны страшны в гневе.
Ни прохлады, ни тени, ни дуновения свежего ветерка. В этом месте царит вечный полдень, потому что Владычица Света не любит теней и борется с ними всеми доступными ей способами. Сила ей дана немалая, да и ума не занимать - а потому смиренным обитателям тверди сильно повезло, что она не является единственным божеством этого мира.
Несмотря на то, что здесь всегда сущее пекло - подрагивающий, безжизненно-пыльный воздух и добела раскаленный песок, неприятно похрустывающий на зубах - владения Девы Света совсем не пустыня. Прямо из песка растут роскошные, одуряюще пахнущие цветы, в небе порхают птицы и легкомысленно разукрашенные бабочки, а перед самым дворцом призывно плещется густо-синее озеро, размером больше смахивающее на море. Пользы от того озера чуть - вода в нем слишком горька и солона для питья, а купаться никто из посетителей даже не подумает: предаться отдохновению перед аудиенцией означает выказать неуважение богине, а удостоившимся чести обычно уже не до того. Они или не замечают ничего вокруг от счастья, или понуро спешат убраться куда подальше. Светлейшая умеет производить впечатление - да и страх внушает ничуть не хуже. Куда там мрачным богам Бездны.
Вот и получается, что озером можно разве что подышать да полюбоваться, поскрипывая зубами с досады. В этом можно было бы заподозрить злую шутку богини - но Дева Света не умеет шутить. И шуток тоже не понимает, на благо себе и на горе всем окружающим.
Нескладная худенькая девочка, вполглаза поглядывающая на озеро, могла позволить себе искупаться - но не стала. Она просто разулась и немного побродила по воде, наслаждаясь холодом и бездельем, а потом решительно зашнуровала высокие сапоги и нырнула в благословенную прохладу сложенного из чистого золота дворца. Нестерпимая жара, конечно же, не могла ей хоть чем-то повредить - но и радости тоже доставляла немного.
Она пришла первой - но не стала бесцельно бродить по прекрасным залам, сотканным из света, золота и янтаря, не стала лениво дремать с открытыми глазами или нетерпеливо сверлить взглядом роскошную золотую дверь, поджидая остальных. Вместо этого гостья ловко вскочила на подоконник, подышала на кристально-чистое, идеально ровное стекло, покрывая его густым слоем нетающего инея, и острым черно-алым коготком провела на нем четыре линии: две вертикальных, две горизонтальных крест-накрест. Задумчиво тряхнула неровно подстриженными волосами, рассыпая пепельно-рыжие пряди по хрупким плечам, обтянутым радужно-белой безрукавкой. И с головой погрузилась в игру.
Раз за разом взлетал обсидиановый кубик, украшенный алмазными звездами на гранях, и нарисованная на стекле сеть мало-помалу наполнялась небесными знаками: крестик оперения выпущенной стрелы, если на верхней грани выпадало нечетное число точек, и безнадежный овал гармонии, если число было четным. В какую клетку ставить значок, играющая загадывала сама, перед броском - но и сейчас с удручающим постоянством выходило все то же, что и всегда.
Восемь заполненных крестиками и ноликами клеток. И тех, и других поровну. А рассыпаны они так, что выпавший на костях знак решит судьбу всей партии.
Девочка подавила тяжелый вздох и приготовилась к финальному броску, твердо намереваясь смухлевать - она кое-что загадала на результат этого простенького поединка с собой - но этого ей не позволили.
- Не стоит, - устало прозвенел рядом голос, сотканный из тысячи льдинок. - А то сама не знаешь, чем все это закончится.
- Знаю, - уныло согласилась девочка, легко спрыгивая на пол и одергивая короткую юбку в черно-красную клетку. - Приветствую тебя, сестра. Неважно выглядишь.
Гостья и впрямь выглядела неважно. Это была прекрасная молодая девушка - но даже окружающий ее флер тумана и хрусталя позволял по достоинству оценить болезненно выступающие ключицы и скулы, потускневшие волосы, лихорадочно блестящие глаза и исхудавшее тело, небрежно упакованное в роскошное белое платье. Обижаться она даже и не подумала: глупо отрицать очевидное, да и в голосе собеседницы звучала совсем не издевка, а искреннее огорчение. Редкость, с какой стороны ни глянь; но отношения между ними и впрямь были особенными. Не вялотекущая война, не доброжелательно-равнодушный нейтралитет - а самая настоящая дружба. Ну, насколько это вообще возможно в их положении.
- Оно и правда того стоило? - тоскливо спросила девочка в алом и черном. - Тебе же плохо, сестра.
- Стоило, - мягко улыбнулась гостья в белом. - Я и впрямь была более щедра, чем того требовали доводы разума - но чего стоит сила, не способная защитить того, кто дорог? Он сейчас в безопасности, а я как-нибудь переживу. Да и ждать осталось недолго.
- Недолго - это сколько? - азартно выдохнула девочка. - Я тоже уже заждалась. Ставки сделаны, карты розданы - не хватает только того, кто смешает весь расклад!
- Ты же прекрасно знаешь, что я не вижу точных дат. Я просто чувствую, что мой избранник спешит ко мне - и будет скоро, совсем скоро. Играй в свое удовольствие, сестра - но помни: он не из тех, кто годится на роль послушной марионетки. Будь готова к тому, что получишь колодой по длинному носу или шаловливым пальчикам!
- Именно это мне в нем и нравится, - неожиданно тепло усмехнулась владелица черного кубика, сразу прибавив себе лет. - Если все время выигрывать - то какой интерес играть?
- Простите, что прерываю вашу беседу, сестры - но, может, мы хотя бы поздороваемся? - ядовито поинтересовался мелодичный, обманчиво мягкий голос, раздавшийся совсем рядом, и в зале стало еще светлее.
Девочка в клетчатой юбке хищно сощурила глаза - вроде как от света, а на самом деле от злости. Девушка в белом что-то прошипела сквозь стиснутые зубы и плотнее закуталась в туман.
- Можешь не трудиться, сестра. Я уже все видела! - торжествующе рассмеялась хозяйка дворца, как всегда великолепная от сияющей золотом макушки до кончиков охотничьих полусапожек из темно-коричневой замши.
Гостья в белом дернулась, как от удара; девочка звякнула медным браслетом, крепко стискивая запястье подруги подрагивающими от бешенства пальцами. Спрятанные под браслетом шрамы скользнули по бледной коже ладони, крохотные колокольчики больно впились в выступающие косточки, отрезвляя - и девушка выпрямилась, намереваясь достойно ответить на оскорбление.
- Довольно! - властно громыхнуло рядом. - Мы встретились здесь по делу, так не будем омрачать совет пустыми ссорами.
Облако тьмы, из недр которого раздался голос, с шелестом рассеялось, являя взору присутствующих закутанную в черный балахон фигуру. Из-под капюшона мрачно сверкнули глаза, похожие на два окрашенных в цвет ночи бриллианта, за спиной новоприбывшей взметнулись темные призрачные крылья, на миг превратившие уютный светлый зал в мрачное подобие ужаснейшего из казематов Бездны - и все заинтересованные стороны сочли за лучшее признать инцидент исчерпанным.
Воительница в кремовом и золотом - о, чудо из чудес! - заметно сконфузилась; девушка в белом прикусила губу, усмиряя готовые сорваться слова; девочка в черном и алом злобно сверкнула разноцветными глазами, показывая, что ничего не забыто и будет напомнено при первом же удобном случае.
Красивая статная женщина в черном лишь усмехнулась, поймав слепящую зелено-голубую вспышку, и легонько погрозила смутьянке пальцем.
- Сестры, - уверенно и жестко начала она совет, - мы собрались здесь по просьбе уважаемой хозяйки. Тебе слово, Альвин.
- Я не знаю, как мне быть с эльфами... точнее, с одним эльфом, - печально произнесла золотоволосая амазонка, потупившись и разом растеряв половину своей воинственности. - Что ни день, он вытворяет какие-то безумные опыты с растениями. То до невозможности усилит аромат цветов, то вырастит лопух высотой с мэллорн, то надумает получить тройной урожай за седмицу... Умница, если судить непредвзято, хороший зеленый маг, наследник Владычицы Пущи - но совершенно никакого почтения к природе! Ни эльфийского, ни хотя бы человеческого! Карать - пока не за что, оставить все как есть - тоже немыслимо. Что посоветуете, сестры?
- А ты не пробовала просто с ним поговорить, Альвин? - едва дослушав, вылезла вперед девочка. - Объяснила бы, что так делать нельзя - или что лично тебе это не по нраву. Ушастики чуть не в обморок от счастья падают, стоит тебе появиться - так неужто эльфийский маг сможет воспротивиться просьбе своей богини?
- В том-то и дело, что пробовала! - горько вздохнула Дева Света. - Он мне заявил, что все, что он делает - он делает во славу своей покровительницы. Меня то есть. Желает порадовать. А раз благодаря его трудам я снизошла до него, простого принца - он примется за свои богомерзкие эксперименты с утроенным рвением. Мне неловко это говорить, сестры - но, кажется, он в меня влюблен. Причем отнюдь не платонически. Вот, полюбуйтесь на одно из его последних художеств!
С подобающей случаю миной из потайного кармана замшевой куртки был торжественно извлечен помятый листок мэллорна, на котором красовалась роскошнейшая непристойность - золотистой рунической вязью по бледному серебру.
Едва прочитав романтическое послание, девушка в белом всхлипнула от смеха, взметнув изящную руку к бледным губам; ее юная подруга была не столь сдержана - и по залу разнесся звонкий истерический хохот, в котором причудливо мешались восхищенные и злорадные нотки.
Женщина в черном всего лишь слегка улыбнулась уголками пухлых, красиво очерченных губ - и одно это было для остальных как гром с ясного неба. Владычица Бездны редко снисходила к шуткам что богов, что смертных.
- Ситуация и впрямь серьезная, - помолчав, подвела она черту под жалобой. - Ты правильно рассудила, Альвин, что не годится браться за это дело в одиночку. Кому-то придется наведаться в Пущу и объяснить юному принцу всю недопустимость его поведения. Ты себя уже достаточно скомпрометировала; Тиан и сама не отличается избытком здравомыслия; ни мне, ни Повелительнице Смерти туда хода нет - если мы предполагаем оставаться в рамках дозволенного. Значит, придется привлечь кого-то из подвластных нам смертных... или же не вполне смертных. Моих подданных светлые эльфы, мягко говоря, недолюбливают - значит, остаешься ты, Шиори. Помнится, у тебя были довольно разумные вассалы, которым можно доверить это тонкое дело.
- Помогать - ей? - немедленно взвилась Тиан, негодующе мотнув острым подбородком в сторону Альвин. - Особенно после того, как она нас сегодня встретила? Эштаар, как можно!
- Помогать! - отрезала богиня ночи. - Я вполне понимаю ваши чувства, сестры, и даже более того - во многом разделяю их. С твоей стороны, Альвин, было очень неосмотрительно оскорблять тех, у кого ты собиралась просить помощи. Ну да что уж теперь... Услуги за услугу будет довольно для извинений, я думаю. Меня не тревожит неповиновение принца, но мне не по нраву, что кто-то так бездумно расходует магию и жизненные силы земли ради простого развлечения. Что скажешь, Белая?
- Не могу не признать твою правоту, Эштаар, - грациозно склонила голову богиня смерти. - Мне нет дела до принца и животворящих сил, но я не люблю, когда нарушается естественный ход вещей. Эльфам должно чтить Природу и распоряжаться ее сокровищами с мудростью; если оставить все как есть - примеру принца последуют многие. А это ничем хорошим не кончится.
- То есть ты берешь на себя труд вразумить непокорное дитя? - для верности решила переспросить Эштаар. - Прикажешь своим вассалам отправиться в Пущу и вернуть колесо Судьбы в его привычную колею?
- Именно так, - царственно кивнула Шиори. - Я попрошу своих вассалов об услуге. А сейчас вынуждена откланяться - дела, не терпящие отлагательств. До скорой встречи, сестры.
Переливчатый звон, пригоршня снежинок на полу - и изящная фигура богини смерти скрылась в вихре, сотканном из дыма и хрусталя.
Эштаар и Альвин недоуменно переглянулись, донельзя удивленные такой поспешностью; Тиан, стиснув позвякивающий браслет рукой, резко отвернулась к окну.
Льдисто переливаясь всеми оттенками радуги, на подсвеченном золотым сиянием стекле медленно оплывала так и не законченная ею партия.
Сходни убраны, надраенная до белизны деревянная палуба лаково блестит в лучах заходящего солнца. Белопенная громада распущенных парусов полна попутным ветром - соленым, как слезы, одуряюще-свежим, как азарт, горьким, как разлука и предстоящие тяготы, терпким, нежным и сладким, как сбывшаяся мечта - и томно изогнутые мачты стонут от нетерпения: ну скорей бы уже, скорей! Стремительные узкокрылые чайки, похожие на оторвавшиеся от парусов лоскутки, со свистом пластают небо около развевающегося вымпела, выкрикивая все те же слова, и изящное тело корабля дрожит от флагштока до киля, радостно повинуясь четкому ритму древней как грех мелодии - вечному гимну бродяг всех мастей и миров. Осталось совсем чуть-чуть, самая малость: поднять якорь, просвистеть прощальную трель на медной боцманской дудке, и устремиться к укутанному в туман горизонту, безжалостно распарывая облака и пронизанные светом волны...
"Чемоданное настроение", - сразу же припечатал Кайар, едва меня выслушав, и предложил заняться чем-нибудь полезным. А Алекс просто покрутил пальцем у виска и очень выразительно промолчал. Как чувствовал, что дразнить меня сегодня не стоит.
Ну какое такое чемоданное настроение, скажите мне на милость? У нас и чемоданов-то нет. Пижонский кожаный рюкзак у Кайара - одному Создателю известно, что он туда понапихал, потому что сам Кайар только молчит и загадочно улыбается - и не менее пижонская сумка с ноутбуком Алекса. Очень надеюсь, что они все-таки смогут его включить, потому что Алекс без своего верного друга все нервы из меня вымотает.
Кайар - с его манией насчет круглых чисел - настоял на том, чтобы отправиться назад тоже в Хэллоуин, точно в полночь. А сейчас только вечер, и до двенадцати еще столько времени, что с лихвой хватит совершенно свихнуться - причем не один раз. Я бы и сам рад был хоть чем-то заняться, чтобы не истерить и не мешать собираться этим двоим, но делать мне абсолютно нечего. Все, что я хотел взять с собой - давным-давно раскидано по карманам или записано на безразмерную флешку Алекса. Остается только курить, лениво потягивая через трубочку ром-колу из высокого стакана, и в который раз гонять по кругу все те же мысли...
Неведомый похититель-кукловод-покровитель может быть нами доволен. За прошедший год мы здорово взбаламутили этот чудный сонный мирок, и поднятые нами волны улягутся еще очень не скоро. Если вообще улягутся. Привычка - дело нехитрое: тот, кого долго волокли против течения, в один прекрасный момент может захотеть плыть по-настоящему. Без посторонней помощи. И сам выбирать направление движения.
А мы... мы втроем уже сделали все, что могли. И теперь нам пора уходить.
Нет, даже не так - нас вежливо просят уйти. Пока - вежливо...
С началом осени на нас с Кайаром навалилась странная тоска по покинутому дому - легкая, сладкая, тихая, мягко обнимающая сердце темной болью, наполняющая мысли пронзительно-чистой грустью цвета расплавленного янтаря. Такая тоска была бы еще в порядке вещей для меня - но вот моего закадычного дружка такой мелочью, как годичная разлука с фамильным замком, обычно не пронять, даже и пытаться не стоит. Его дом там, где ему не мешают с комфортом издеваться над своими ближними - и это так же верно, как и мое родовое имя, которое я терпеть не могу произносить вслух.
Едва обменявшись впечатлениями, мы с Кайаром сразу поняли, что дело неладно. Наше время вышло - об этом кричали и птицы за окном, и падающие в старом парке медово-желтые листья, и золотые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь до блеска вымытое оконное стекло. Поэтому мы единогласно решили привести текущие дела в порядок и уходить, не медля ни минуты.
Алекс с нами не спорил. Ему ужасно хотелось взглянуть на мир, где полным-полно безумцев вроде нас с Кайаром.
Кайар на прощание подарил людям лекарства от СПИДа и рака. Пройдя все необходимые стадии контроля, эти две вакцины теперь бодро плещутся в крови каждого жителя Земли - и я даже не берусь предположить, чем они могут аукнуться через пару-тройку поколений. Тотальной честностью? Заповедью "не убий", вколоченной на генетическом уровне? Врожденной логикой и непрошибаемым здравомыслием? Как по мне, человечеству была бы нужнее толика здорового безумия... но если у него будет здравомыслие по Кайару - безумие ему, в общем, уже совершенно и ни к чему.
Мой дар гораздо скромнее. Всего лишь стопочка книг - "Лунный меч", "Аэлита" и "Антибукер", про которые и сейчас говорят куда больше, чем о политике, тоненький альбом с рисунками и два сборника стихотворений. Едва заслышав название любого из них, половина критиков от поэзии тут же впадает в неконтролируемую ярость, зато вторая половина просто млеет от восторга, неуверенно улыбаясь отвыкшими от подобных забав губами.
Последний подарок Алекса еще никто не видел и вряд ли увидит до 2048 года. Он надежно спрятан в переплетениях Всемирной Паутины, и, если я все правильно понял, чтобы его уничтожить, потребуется одномоментно вывести из строя около восьмидесяти пяти процентов входящих в сеть машин. Это почти что невыполнимо - тем более, что никто даже не в курсе, что вообще нужно что-то искать.
Так что человечество ждет грандиозный сюрприз, и он вряд ли придется ему по вкусу: Алекс как-то обмолвился, что истинный 2К-год по календарю должен запомниться как минимум на следующие 1024 года. Я иногда гадаю, что это может быть: редкостный вирус? логическая бомба? еще какая-то пакость, связанная с компьютерами? - но пока так и не пришел к какому-то заключению. Да это и без разницы, строго говоря, потому что нас тут уже не будет. Я слишком хорошо изучил Алекса, чтобы верить в безобидность его шутки - зато и через три десятка лет человечеству точно будет чем заняться, чтобы снова не впасть в свою привычную спячку...
- Алекс, - тяжело вздыхает Кайар, в металлическом голосе - убежденность и капля усталого сожаления. Вроде и совсем не хочется, но надо. Сдается мне, это двое что-то задумали. Вот только когда они успели сговориться - да еще так, что я ничего не заметил?
Додумать мысль я не успеваю. Между мной и миром вырастает глухая стена - нечто среднее между войлоком и металлокерамикой. На ощупь приятно, но более чем надежно. А потом, все с тем же мягким профессионализмом, меня обертывают несуществующей ватой, словно хрупкую новогоднюю игрушку, и бережно погружают в темную бездну сна без сновидений.
Когда я вновь обретаю способность чувствовать, на улице уже почти ночь. Алекс печально глушит мотор и, немного поколебавшись, оставляет ключи в замке зажигания.
Сидящий на переднем сиденье Кайар задумчиво смотрит в черную пустоту за стеклом. Блики неона и холодно-леденцовый свет фонарей стекают по гладкому лбу и четко вырезанным скулам, очерчивая провалы глазниц и плотно сжатые губы резкими тенями, отчего его спокойное лицо кажется беспощадным ликом спустившегося с небес ангела. От моего взгляда ангел чуть вздрагивает, и морок разлетается в клочья, возвращая мне лучшего друга.
- Прости, Элори, - говорит он мне примирительно, но в его голосе не слышится ни грамма раскаяния. - Так было нужно. Ты же и сам все понимаешь.
Неопределенно хмыкаю в ответ.
Понимаю, да. Но понять и принять - совсем не одно и то же.
Впрочем, Кайару без разницы. Он просто сделал то, что счел необходимым - и извинился, закрывая тему. Ничего личного. Будь на моем месте кто другой - он бы ограничился лишь первым пунктом программы.
Алекс честнее. Закончив возиться с машиной, он дарит мне один-единственный виноватый взгляд. Никаких слов, только эмоции: беспокойство, искреннее огорчение и капелька стыда на самом донышке - за то, что не смог воспротивиться приказу Кайара.
- Да ладно тебе, - так же без слов отвечаю я ему, мгновенно оттаивая. - А то я не понимаю, каково оно - хоть слово сказать ему поперек. Мир.
- Мир! - радостно соглашается Алекс, и мы с ним дружно вылезаем из машины.
Обе дверцы хлопают одновременно. Кайар может быть очень стремительным, если этого хочет.
- Хорошая была тачка, - грустно шепчет Алекс окружающей нас темноте. - Пусть ей достанется добрый хозяин.
Кто из нас первым потянулся к полированному темно-вишневому боку и провел ладонью по едва теплому металлу? Я - или все-таки Алекс? Не знаю. Да и какое это теперь имеет значение?
"Субару" вздохнула и чуть пошевелилась, отвечая на нежданную ласку - но все прекрасно поняла. Вспыхнула от обиды, обжигая кончики пальцев, но тут же взяла себя в руки. Попыталась улыбнуться.
Уходим, не оглядываясь.
- Погуляем немного... Напоследок, - не предлагает, приказывает Кайар. В холодном уверенном голосе - почти настоящее огорчение, почти настоящая боль. Ему и правда так жаль покидать это сумасшедшее, суматошное, но по-своему притягательное место?
Не верится - но верю. Такое не подделаешь, даже и пытаться не стоит.
Безликие ряды многоэтажек, так похожие на аккуратно разложенные ребенком кубики. В окнах горит свет, тротуар соткан из миллиона размазанных прямоугольников, перетекающих друг в друга. Мы идем по нему, словно по сияющему мосту, подрагивающему над бездной.
Молчаливые деревья по обе стороны дороги - беспомощные обрубки крупных ветвей, буйство молодой поросли, в стриженых облаках прореженных листопадом крон запутался полуночный мрак и пронзительно-задумчивый ветер.
Эти деревья - последний бастион на пути сходящей с небес тьмы. Они сопротивляются изо всех сил: не роняя ни звука, не дыша, почти что окаменев и прекрасно понимая, что им не отвратить заложенного в природу вещей - но все равно упрямо стараются оттянуть неизбежное. Хоть на миг, хоть на половину удара сердца... А когда редкий строй защитников падет - умирая, но не сдаваясь - землю укроет ночь. Властно и бережно обнимет все сущее, смоет старые грехи и обиды, напоет тихую колыбельную, уговаривая смертельно уставший мир уснуть - а потом проснуться, но уже немного другим...
Мы идем. Молча.
Это молчание давит на меня, как темная толща вод - на раковину, брошенную на дно Марианской впадины. Кажется, еще мгновение - и скорлупка души жалобно скрипнет, разваливаясь на кусочки. Алексу тоже немного не по себе от этого холодного молчания, этой бездны тишины - и он тянется к карману куртки, пытаясь нащупать плеер дрожащими пальцами. Я помогаю, беззвучно вознося ему молитву - и вот вожделенная черная с алым коробочка уже у нас в руках, а уши надежно заткнуты миниатюрными наушниками. От "лопухов" у Алекса немедленно начинается мигрень; да и у меня, признаться, тоже - кто бы мог подумать?
Мы, не сговариваясь, синхронно нажимаем на "Play", полностью положившись на выбор сообразительной электронной игрушки. Она с нами уже давно - и кому, как ни ей, знать, что именно нам сейчас требуется?
Мягкий гитарный перебор - темный, тревожно-печальный, сбивающий дыхание. Усталый, сильный, чуть хрипловатый голос.
Scorpions. Наши общие - на троих - любимцы.
Потрясающая баллада "When The Smoke Is Going Down". То, что нужно - и даже чуточку сверх того.
Техника в который раз не подвела.
Just when you make your way back home
I find some time to be alone
I go to see the place once more
Just like a thousand nights before
Я еще не прожил здесь тысячи ночей. Но уже давным-давно понял: полное одиночество - это единственный шанс хоть что-то увидеть.
Я имею в виду - по-настоящему увидеть, а не просто походя скользнуть взглядом: лениво, поверхностно, равнодушно, безнадежно мимо. И потому хочу еще раз посмотреть на этот город - ночью, в одиночестве, чтобы воспринять его во всей полноте и как следует попрощаться.
Идущие рядом Кайар и Алекс не в счет: у них свое одиночество, свой город и своя ночь.
Мы не в силах помешать друг другу, даже если очень захотим.
I climb the stage again this night
'Cause the place seems still alive
When the smoke is going down
Вокруг - ни души. Дневные обитатели мегаполиса, отсидев положенное на работе или учебе, уже давно разошлись по домам, снедаемые мутной усталостью и желанием как можно скорее поужинать, а потом плюхнуться в кресло перед включенным телевизором или компьютером с кружкой чая или чего покрепче; безбашенные ночные жители - великолепные завсегдатаи казино, дискотек, баров и ресторанов, а также просто любители побродить в тишине, без света и компании - еще не заступили на вахту. Они все еще сладко потягиваются в кроватях или юлой вертятся перед зеркалом, наводя последний глянец и с привычным восторгом наблюдая, как сонная дневная одурь в глазах сменяется кипящим ночным сиянием. Совсем скоро все они выйдут на темные, затопленные огнями фонарей и рекламы улицы, и эта ночь перестанет быть такой одинокой.
А пока - мы одни. Единственные властители сумеречного царства на грани дня и ночи; его единственные подданные.
Эти безлюдные, завораживающе-жуткие улицы и впрямь очень похожи на декорации фильма в жанре "постапокалипсис" - или же на театральные подмостки. Мы идем по ним, безотчетно попадая в такт, и эхо разносит звенящее стаккато шагов до неприступных черных стен, а потом возвращает обратно - уже чуточку измененным.
Мне упорно чудится, что кто-то идет позади - и впереди нас, на самой грани слышимости, по щиколотку в той же звездной пыли и мерцающих брызгах лунного света, усеявших бледную кожу. Так же уверенно; так же молча. Иногда я даже могу разглядеть смутные фигуры тех, кто раньше бродил по этим пустынным улицам - и тех, кто будет бродить здесь позже, много позже нас.
Кажется, Кайар тоже что-то видит. Он ловко отбирает у меня один наушник и без слов переплетает почти ледяные пальцы с моими. Они точно так же холодны - но вдвоем нам становится немного теплее.
This is the place where I belong
I really love to turn you on
I've got your sound still in my ear
While your traces disappear
Подмостки? Сцена? Трудно спорить, да и незачем. Мы втроем и впрямь славно потрудились, отыграли навязанную нам роль на пять баллов с плюсом - а теперь осталось дождаться, пока упадет непроницаемый занавес, отрезающий нас от зала. Так уже было, и так будет - но на сей раз исчезнут не только зрители, подобные утонченным воспитанным призракам. Скрытые тяжелой бархатной тканью, актеры тоже перестанут быть - но наши огненные следы еще долго будут гореть на пыльных, милосердно затопленных тьмой улицах. И каждый, кто шагнет в этот огонь - изменится, и изменится странно...
I climb the stage again this night
'Cause the place seems still alive
When the smoke is going down
Припев мы допеваем хором. А потом Кайар тащит нас с Алексом в крошечный сквер - две скамейки, дюжина кленов, перевернутая мусорка да разбитый фонарь.
- Пора, - говорит он без всякого выражения. - Уже почти полночь.
Полночь? Так быстро? Я, конечно, доверяю чувству времени Кайара - но мы же совсем недавно вылезли из машины. На приборной доске тогда значилось что-то около девяти, это прекрасно помнит и Алекс. И если уже полночь - тогда почему на улицах совсем нет народа?
- Занавес уже опустился, - пожимает плечами мой друг, отвечая на незаданный вопрос моими же мыслями. - Они не видят нас, мы - их. И это к лучшему.
Кто бы спорил. Шумиха - последнее, что нам сейчас требуется. А давешние тени, значит, были не совсем тенями... Но как?
- Без разницы! - отрезает Кайар. И в качестве аргумента демонстрирует левое запястье с часами.
На влажно мерцающем циферблате - без двух минут полночь. Теперь уже и я чувствую напряжение, неумолимо разливающееся в воздухе. Еще немного, и обе стрелки сойдутся с едва слышным скрежетом - и кто знает, что принесет с собой этот звук?
- Иди сюда, - ворчит Кайар, бесцеремонно притягивая меня к себе. - Еще не хватало потерять тебя по дороге, а потом долго и упорно искать в какой-нибудь преисподней! Тебя, Алекс, это тоже касается.
Он обхватывает меня так жестко, что ребра отчетливо хрустят - но мне совершенно не больно. Сбросив оцепенение, я крепко обнимаю его за талию, почти радуясь впившимся в ладонь заклепкам на куртке. Чуть помедлив, Алекс накрывает мои руки своими - и я стискиваю зубы от железной хватки его лишенных плоти пальцев. Все так, как и должно; мы трое теперь это отчетливо чувствуем.
Во мне все еще звучат последние аккорды "When The Smoke Is Going Down" - но сотканный из лунного света и сумерек дым даже и не думает опускаться. Напротив, он неумолимо накрывает меня с головой, подобно океанской волне в шторм.
Из темных глубин рухнувшего в бездну сознания доносится мурлыканье Алекса, едва слышно напевающего свою топовую "Send Me An Angel", и роскошный холодный баритон, уверенно выводящий "Wind Of Change". Кайар поет почти в голос, блаженно прикрыв глаза, и струящийся по лицу свет зеленоватой луны делает его до оторопи похожим на ангела. Я догадываюсь, как должно звучать твое имя, ангел - но не рискну произносить его вслух...
Зачарованный песней ветер поднимает с травы опавшие листья, похожие на осколки отгоревшего вечность назад заката, и закручивает их в тугую спираль цвета крови и янтаря. Отрезая нас от окружающего мира; окончательно отрезая мир от нас.
- Шиори! - не то кричим, не то шепчем мы хором.
Стрелки сходятся с подобным грому щелчком, и реальность рассыпается миллионом слепящих осколков. Нас троих больше нет - есть лишь летящий сквозь бездну огненный лист, звон битого стекла да дующий со звезд ветер.
Этот ветер неудержимо несет нас с собой, нежно баюкает в теплых ладонях и обжигает арктическим холодом. Начальная точка пути скоро перестает существовать, конечная - уже не имеет никакого значения. Ветер капля за каплей растворяет нас в себе, и этому сладкому небытию совсем не хочется сопротивляться.
Еще самая малость - и сопротивляться уже некому.
Мы трое - ветер.
Непримиримые противники любых цепей и запретов; вечные бродяги, скитающиеся от мира к миру, от звезды - к звезде; лед и пламя, слившиеся в едином порыве.
Глава 2. Старый новый дом
Мрак. Надменный, холодный, тревожащий.
Невесомый, как дым. Вязкий, как патока.
Ни сквозняка, ни проблеска света; я тону в этой непроницаемой смоляной взвеси, подобно брошенному в пруд камню. Все чувства спят: ориентация в пространстве стыдливо молчит, различать на ощупь здесь нечего - или же нечем, слух полнится монотонным дыханием бездны, звучащим в ушных раковинах, и лишь зрение грезит наяву, пытаясь отыскать брешь в окружающей меня черной бесконечности.
- Сквозняк? Пруд? Камень? Это лишнее! - мягко усмехается мрак, с равнодушной небрежностью стирая ненужное знание. Не в первый раз. И вряд ли в последний.
Сопротивляться бессмысленно; не сопротивляться - невозможно.
Я отвоевываю сквозняк и проигрываю пруд, сдав камень без боя - и считаю это большой удачей. Никогда не любил камней; с прудом я готов расстаться, скрепя сердце - а вот без сквозняка мне не жить.
Сквозняк. Воздух. Ветер!
Словно почувствовав мой отчаянный крик, ветер приходит - и дарит мне возможность вдохнуть. Всего раз, всего полглотка... мне ведь больше не нужно. Просто миг передышки в войне с темнотой, просто капля силы сопротивляться... Ветер улыбается моим мыслям и, подобно факиру, сдергивает темную пелену с глаз.
Бездна полна звезд. Золотистые, белые, зеленоватые, ярко-голубые огни подмигивают мне со всех сторон, словно глаза далеких друзей, и на мерный шепот бездны накладывается кипящий звездный прибой. Он зовет лететь за собой, он обещает разбить мою смоляную темницу - кажется, вместе со мной, но какое это имеет значение? - и тем самым дать мне свободу.
Вечную, нерушимую свободу звездного ветра. Свободу лететь сквозь тьму, не зная преград, сожалений и привязанностей.
Свобода быть ветром мне ближе, чем участь вечного пленника тьмы - и я уже готов согласиться, когда в моей тюрьме начинают звучать слова.
Два голоса - мужской и женский. Такие разные - и такие похожие.
- Где же ты, милый?
Слепящая вспышка, пахнущая горечью и хрусталем. Подобно молнии, она на миг осветила клубящийся вокруг меня мрак - и бессильно увязла в его цепких объятиях.
- Нет, леди. Не так. Вы слишком его любите.
Ледяной рык. Низкий, злющий, на грани инфразвука.
- Возвращайся, демоны тебя возьми!
"А не то прелести Нижних Миров покажутся тебе воскресной прогулкой!" - мчится вслед хлесткое эхо несказанного. - "Не нервируй меня - ради собственного блага!"
Сила. Уверенность. Бешенство.
Не надо меня больше пугать. Я... верю.
Я ведь уже бывал в лапах у демона - и потому прекрасно понимаю: пламя инферно - ничто в сравнении с твоим ледяным огнем, мой неведомый друг.
Мрак взрывается болью.
Распахнув глаза, я вижу нависающий надо мной смутно знакомый потолок и пронзительно-бирюзовые радужки, в которых медленно гаснет холодное дьявольское пламя. Кайар.
Он остервенело растирает правую ладонь. На осунувшемся лице сияет улыбка, приберегаемая для особых случаев: беспокойство, раскаяние, нежность. Все - только тень, но мне сейчас и этого слишком много.
Пытаюсь улыбнуться в ответ - и понимаю, что совершенно не чувствую левую половину лица. Даже не буду гадать, кто меня так приложил. И чем.
Если Кайар что-то делает - он всегда делает это на совесть.
- Сам виноват, - безапелляционно отрезает мой мучитель. - Нечего было изображать из себя Спящую Красавицу. Мы, алхимики - люди нервные.
Люди? Три раза ха-ха.
Отправь тебя погостить в Нижние Миры, дружище - и там не останется ни единого демона!
- Ты позволишь? - звенящий капелью голос. Тоже очень знакомый.
- С невыразимым удовольствием, леди! - церемонно кланяется мой друг. - Кажется, я немного перестарался, а с целительством у вас всяко лучше, чем у меня. Женская красота - сама по себе лучшее лекарство.
Он что, и правда сказал такое богине? Кайар сумасшедший - вне всяких сомнений!
Лед синих глаз сменяется омутами серебряно-серых.
- Все в порядке, милый. У нас мир.
Я вижу, как на пострадавшую скулу ложится изящная бледная ладонь - но ничего не чувствую. Со зрением, впрочем, тоже не все ладно - прелестное личико богини, счастливое до невозможности, полускрыто какой-то белесой дымкой, похожей на туман. Сквозь эту вуаль черты Шиори кажутся размытыми и совершенно больными, и я вопросительно смотрю ей в глаза.
- Все в порядке, милый, - ласково повторяет она. - Уже все в порядке, лучше и быть не может.
Шиори никогда не лжет - она просто умело недоговаривает. Но даже если бы я и не знал о ее милых причудах - все равно бы поверил. Улыбаясь так, как она сейчас - не врут. Никогда.
Проходит совсем немного времени - и онемевшая щека начинает оттаивать, словно после анестезии. Я мало-помалу начинаю чувствовать холод и тяжесть лежащей на щеке ладони, а лицо богини все четче выступает из пасмурной дымки - в своем обычном сиянии и великолепии, от которых дух захватывает. Может, мне все же встать и поприветствовать ее, как должно?
- Можешь не отказывать себе в этом невинном удовольствии! - задорно смеется моя леди, не дожидаясь, пока я начну всерьез канючить и ерзать.
Спрыгиваю с кровати. В глазах темнеет от резкой перемены положения, но я к этому готов. Стискиваю зубы, стоически пережидая тошноту, и она разочарованно удаляется. Вот и славно.
- Невинном? - ухмыляюсь я с умилением разглядывающей меня богине, а потом привлекаю ее к себе и целую. Совсем не по-братски. А до вассального этикета этому пьянящему поцелую - и подавно как до звезд.
Реальность плавится в нас, как воск. Боги, как же я соскучился! Как же она соскучилась!
Мы жадно целуемся, не обращая никакого внимания на Кайара. Впрочем, ему и самому - без разницы. Его и чем похлеще вряд ли проймешь. А вот про второго зрителя я как-то забыл.
- Мой бог, какая красавица! - восхищенно присвистывает Алекс. И пытается оттереть меня в сторону.
Даже если бы у меня и были мысли поделиться своим снежным сокровищем - мне бы этого не позволили.
- Умолкни, чужак! - презрительно выдыхает Шиори, безошибочно находя глаза Алекса в глубинах меня. - Ты здесь третий лишний - так молчи и не высовывайся, пока не попросят. Скажи спасибо, что я вообще впустила тебя, не распылив на границе, как надлежит поступать с любым пришедшим без приглашения!
Я бы на месте Алекса немедленно заткнулся и не отсвечивал. Но у моего любвеобильного друга совсем другое мнение.
- Скажите спасибо, леди, что я и так стараюсь не доставлять хлопот. А я бы мог, уж поверьте. И потом, как бы вы расправились со мной, не повредив Элори? Кайар обещал нам свободу друг от друга - но не вдруг, а ценой времени и четко рассчитанных усилий; я допускаю, что подвластные вам силы превосходят умения этого маньяка от магии - но и вам не справиться с разделением сознаний при переходе, совершенно без подготовки. Мы с Элори слишком крепко связаны.
Ядовитое сверкание стальных глаз.
- Разумно, хотя и не без изъяна. Я запомню твою дерзость, Алекс.
"Ну, ты дал!" - хочу я сказать своему компаньону, но даже тени его нигде не нахожу. Алекс дисциплинированно испарился - как его и просили.
Ладно. Ты ведь и сам догадываешься, что богиня Судьбы больше всего на свете ненавидит тупую покорность.
- Твоя правда, милый, - не чинясь, хмыкает богиня. - Я и впрямь не терплю послушных марионеток. Передавай своему компаньону, что я на него не сержусь.
Мы с Шиори размыкаем руки, с усилием отлепляя себя друг от друга, и тщетно пытаемся отдышаться.
- Может, пойдем к Лаату? - предлагает моя леди. - Я его отослала, чтобы не путался под ногами, но он волнуется.
- Разумеется, - кивает Кайар, степенно поднимаясь с облюбованного кресла. Так мог бы встать какой-нибудь венценосный владыка - но я отлично знаю, что Кайар не играет в короля. Он просто устал. Мы все устали. Даже Шиори, которой уставать по рангу не положено.
Мы вчетвером бредем по коридорам замка - богиня в центре, мы с Кайаром по бокам и чуть позади, как почетный эскорт. Алекс все еще не показывается, но я не сомневаюсь в том, что он сейчас жадно наблюдает за обстановкой краешком моих глаз.
Напряженное азартное внимание - почти на пределе слышимости. Узнаваемо не мое.
Я и то отвык от фамильной твердыни Кайара. Растерянно верчу головой, как неотесанный гость-неофит. А мой вынужденный компаньон - большой любитель поудивляться, вряд ли в его силах упустить такую прекрасную возможность.
Замок нам рад. До безумия.
Дело совсем не в мягком медовом сиянии меди, не в начищенной позолоте, сверкающей ярче глаз разгневанной Альвин, не в безупречных стеклах, коврах, занавесях и отполированном до зеркального блеска паркете. Это все радость Лаата, не замка; радость - и выматывающая душу пытка тревогой и неизвестностью. Когда руки заняты делом, голове страдать некогда.
Все куда проще - и сложнее. Как оно обычно и водится.
В отличие от большинства каменных клеток, оставшихся в мире, из которого нам такими трудами и ловкостью посчастливилось удрать, замок Кайара живой.
Даже я, не владеющий талантами Обсидиана, всегда чувствовал неотрывный тяжелый взгляд, провожающий меня от двери до двери. Комнаты вели себя так, как того желали хозяева - постоянные либо временные, вроде меня, а бесчисленные лестницы, коридоры, ниши, тупики и переходы коварно оставляли гостя на милость нависшей над ним каменной громады.
Замок покорно сносил мои плоские шутки и дурацкие выходки, неумолкающие споры и неподобающие потасовки с хозяином - бесстрастно, терпеливо, почти благожелательно, потому что их готов был сносить его господин. Даже на мою безумную попытку раз и навсегда покончить с Кайаром замок никак не отреагировал, горестно предоставив мне возможность осознать, что я совсем не хочу убивать заклятого друга - никогда и ни за что...
Замок обладал душой - пусть и не в классическом ее толковании. И вот сейчас значительная часть этой души вернулась под вековые своды.
Замок приветствовал своего повелителя. Окружающие нас стены пели, обещая уют, покой и защиту; тончайшая вязь слюдяных прожилок на темных каменных блоках казалась не прихотливой игрой горных пород, а величайшим из произведений искусства. Прохладный воздух был пронизан светом доброжелательного внимания и любви, и даже слитное эхо наших шагов звучало по-особому торжественно и празднично. Я ощущал это не хуже, чем усталую радость Шиори, а ведь я был всего лишь гостем - пусть и находящимся на особом счету у хозяина.
Сам хозяин должен был просто задыхаться от разлитой с флюгера до фундамента любви, потому что замок, в отличие от меня, помнил его еще ребенком - серьезным белокурым мальчиком, азартно блуждающим по лабиринту коридоров под мягкое бормотание камней; помнил его - и всех его предков по отцовской и материнской линии, вплоть до основателя рода. И Кайар действительно задыхался, сияя такой счастливой улыбкой, какую я никогда не видел у него ни до, ни после.
Одиссей воротился домой - и обнаружил, что там все по-прежнему. Даже лучше.
Что ж, пусть радуется. Он заслужил передышку. Они оба заслужили.
Передышка не будет долгой - это подсказывает противный внутренний голос, с недавних пор обосновавшийся в груди. Он темен и гнусав, как вдохновенный вой Нострадамуса в полнолуние, но это не самое страшное. Хуже всего то, что он никогда не ошибается.
- У тебя есть на нас какие-то планы? - ведомый озарением, спрашиваю я у богини.
Ответа мне не требуется, но она все равно отвечает со вздохом:
- Есть, конечно. Но об этом - после.
Ну, после - значит после. Молчу.
Мы подходим к комнатушке Лаата. В распоряжении бессменного кайарова эконома, секретаря, дворецкого, глашатая (и много кого еще - перечислять можно до полуночи) чуть ли не весь замок, за исключением разве что нескольких облюбованных мной и хозяином помещений - а он упорно ютится в крошечной каморке примерно на середине пути между нашими апартаментами. Чтобы не мешать и всегда вовремя поспеть на зов - так он говорит. Но не нужно сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что старик весьма грозен, хитер и не по годам любопытен. В округе нет пятачка, куда бы он не сунул свой придирчивый нос; поспевая на место любого происшествия едва ли не раньше его участников, он твердо держит иссохшую руку на пульсе замковой жизни. От него не укрыться ни ставнями, ни засовами; сомневаюсь, есть ли на земле и на небе хоть что-то, что избежало бы внимания его недоброго ока.
Ну, то есть - для всех, кроме Кайара, недоброго. Хозяина он едва ли не боготворит - не переставая, впрочем, опекать, как наседка едва вылупившегося цыпленка. Он начал это святое дело чуть ли не с рождения наследника четы Вальего; не сомневаюсь, что именно его неусыпная забота когда-нибудь и сведет Кайара в могилу. Мой друг - а что ему еще остается? - терпит, потому что искренне привязан к мажордому с самого детства, Лаат платит воспитаннику той же монетой, в качестве одолжения героически пытаясь признать и меня за своего.
Удается ему не очень - как, впрочем, и мне самому. У нас с Лаатом взаимная нелюбовь с первого взгляда, и единственное, что останавливает нас от войны на истребление - боязнь расстроить Кайара. Он не любит, когда мы ссоримся.
Посему - холодная вежливость вместо взаимных оскорблений, тончайшие словесные шпильки вместо остро заточенных кинжалов. И лишь в отсутствии хозяина в пределах прямой видимости мы можем позволить себе ненадолго сбросить маски, спуская пар в словесной дуэли без правил.
Массивная ручка двери поворачивается с отчетливым скрежетом. Никогда не поверю, что такой неисправимый педант регулярно забывает смазывать механизм. Скорее, он в него собственноручно насыпал песка - чтобы наверняка не пропустить явление заглянувших без спросу.
Кайар подобными вопросами не заморачивается. Он просто толкает тяжелую дверь и входит.
Каморка такая крошечная, что у меня с Алексом немедленно начинается клаустрофобия. Аккуратно заправленная кровать, подозрительно смахивающая на солдатскую койку, соломенная циновка на полу, узкое окно-бойница, а под ним - даже на вид неудобный стул и массивный письменный стол. Лаат сидит за столом, в окружении горы бумаг - по всей видимости, разбирает корреспонденцию. Безукоризненно прямая спина, грубо высеченное из камня лицо, выцветшие глаза бесстрастно бегают по строкам. Он явно узнал шаги, поэтому даже не стал дергаться на скрип - просто наскоро дочитал послание и рассеянно отложил в сторону.
Просиял, увидев Кайара в дверях. С достоинством поднялся на ноги (что скрипнуло - рассохшийся стул или его кости, я так и не понял), склонил седовласую голову в ритуальном приветствии. Такой простой кивок - легкий, едва ли не пренебрежительный - ну как ему удается передать в нем такую гамму эмоций, от бесконечной преданности до слепого обожания?
- С возвращением, господин, - неторопливо говорит Лаат. Голос его почти не дрожит. - Мое почтение, лорд и леди. Вверенный на мое попечение замок в полном порядке, о внешних угрозах сведений не имею. Полагаю, высокие гости останутся на ужин?
- Останутся, куда ж они денутся, - рассеянно соглашается Кайар, явно не испытывая никакого уважения к присутствию богини. - Только не вздумай сервировать в обеденном зале! Тащи все в комнату ко мне или Элори.
- Будет исполнено, - с достоинством соглашается мажордом. - Разрешите распорядиться?
Разрешения, конечно же, он не ждет. Идет к двери, все еще светясь от счастья. Останавливается, едва сделав шаг за порог, хрипло шепчет: "Благодарю за доброту, госпожа!", кланяется Шиори в пол и немедленно исчезает.
Шиори задумчиво улыбается. Кажется, она польщена.
- Сразу видно воспитанного человека, - наставительно произносит богиня. - А вот вы, мальчики, меня даже не поблагодарили. Вам не стыдно?
Мы с Кайаром переглядываемся. Судя по его нахальной физиономии, ему ни капельки не стыдно; впрочем, мне тоже. Видимо, как-то не так нас воспитывали - или это в принципе задача безнадежная?
- А оно вам точно надо, леди? - вопросительно поднимает бровь Кайар, озвучивая нашу общую мысль. - Если да - только скажите, мы с Элори мигом изобразим. И Алекса привлечем - у него счет-то куда солидней нашего, если разобраться.
- Да нет, конечно! - негодующе фыркает Шиори, давясь смехом. - Скажите на милость, на что мне ваши благодарности? И я, и вы делали то, что не могли не делать - какие тут могут быть реверансы? А вот услуга от вас троих мне и впрямь потребуется, причем довольно скоро. Вы же не откажетесь?
- А мы можем? - иронично ухмыляется Кайар, нагло уставившись ей в глаза.
Что же ты делаешь, дружище? Она тебя подчинит - и даже не заметит...
Властитель замка и богиня некоторое время упоенно играют в гляделки, потом будто по команде одновременно отводят взгляд.
- Не можете, - едва слышно роняет моя леди, разом посерьезнев. - И поверьте, это к лучшему.
Как видно, Кайар чувствует повисшее в воздухе напряжение - и понятливо замолкает. Ну, хоть на что-то сгодились капли той силы, которой я тогда с тобой поделился...
- А не пойти ли нам подкрепиться? - нарочито бодро встреваю я в предназначенный только для двоих разговор, разбивая затянувшуюся паузу. - Лаат наверняка уже всех на кухне на уши поставил, и вот-вот прибудет наш ужин!
- Не перегибай палку, Элори, - почти равнодушно отвечает мне богиня, выплывая в коридор. - Так и скажи, что тебе не по душе тесные помещения. Это не слишком-то лестно характеризует твое душевное здоровье - но мы поговорим об этом за ужином. Об этом и о многом другом.
Разумеется, мы идем к Кайару. Его кабинет намного просторнее моей спальни, а на столе и креслах не высятся груды совершенно посторонних предметов. Сколько со мной ни бился Кайар, сколько я сам с собой ни бился - ничего не могу поделать с привычкой раскидывать вещи где придется. Такое впечатление, что рукотворный хаос расползается даже без моего участия - стоит лишь задержаться в помещении на сколько-нибудь продолжительное время.
Алекс с Кайаром, оба отъявленные аккуратисты-перфекционисты, твердят в унисон, что я настоящий виртуоз бардака - но меня мало волнуют их мелочные придирки. Я же легко отыскиваю в этих завалах все, что мне требуется - а иногда даже делаю попытки прибраться. Разумеется, толку с них чуть - но ведь главное не победа, а участие? Да и не дорос я еще до того уровня, чтобы всерьез тягаться с законом вселенской энтропии...
Не успеваем мы дойти до хозяйского кабинета и поудобнее устроиться где придется, в двери чинно вваливается полудюжина тяжелогруженых подносами слуг под предводительством Лаата. Сомневаюсь, что нам по силам уничтожить все это хотя бы за неделю - но не обижать же старика?
Сомневался я зря. Тем, что осталось на сиротливо составленных в кривую горку подносах и блюдах, не накормить даже цветочную фею. Интересно, мы и впрямь так проголодались - или же просто вчетвером заедаем стресс? Очень похоже на то, потому что вкуса того, что проглотил, я почти не почувствовал.
- Я вынуждена задать тебе один неприятный вопрос, Кайар, - нарушает гробовое молчание богиня, рассеянно поглядывая на свет сквозь хрустальный фужер с вином. - Что ты намерен делать с этой парочкой?
Тонкие пальцы с зажатым в них бокалом летят в мою сторону, и я непроизвольно зажмуриваюсь. Даже в том, чтобы получить хорошую порцию вина в глаз, приятного мало - а если к напитку присоединится еще и тара?
Кайар наблюдает за многообещающим жестом с не меньшим интересом, но вино ожидаемо остается в фужере. Божественная сила, о которой я то и дело забываю, способна еще и не на такие фокусы. Даже если Шиори опрокинет бокал, густо-рубиновая жидкость и не подумает шелохнуться - если на то будет воля хозяйки, разумеется.
|
