Чайки над морем. Белесые выси безмолвны,
северный полдень ребром горизонта разбит.
Снова штормит, и качают свинцовые волны
лед и обломки прожитой до срока судьбы:
пряно-соленой, жестокой, чарующей, странной,
полной прозренья и ветра с чужих берегов...
Шхуна на рифах, но тень стройным сгустком тумана
мчится сквозь небо - вне власти людей и богов.

Дрогнут светила, и парусник бег свой замедлит,
и капитан обернется, помашет рукой...
За окоемом ждут звезды и новые земли,
проклятый риф обещает уют и покой,
плен, летаргию: осколки побед и потери
сердца не тронув, истают, стекут, как вода...

Море шипит и рассерженно бьется о берег,
пачкая гальку сверкающим кружевом льда,
силясь пробиться, напомнить рычанием грозным,
то, что смиряться постыдно душе и рукам.
Шторм крошит льдины, и злые соленые слезы
сорванной пены, пылая, бегут по щекам - 
плоть прожигая, смывая забвенья коросту:
память и воля, а все остальное - на слом...

Хрустнут оковы, и взмоет душа альбатросом,
мягко коснувшись волны черно-белым крылом.